Часовые времени. Незримый бой Политов Дмитрий
– Извините, господин… – подобострастно затараторил Бучнев.
– Обер-лейтенант.
– …обер-лейтенант. Второго мы хотели кончить за ненадобностью – потому и не уведомили о нем во время сеанса, но при тщательном обыске у него нашли вот это. – Белугин не мог видеть в темноте, что сотник показывает немцу, но это и так было понятно – естественно, шелковку.
– Что это? – с любопытством поинтересовался немец.
– Секретное удостоверение сотрудника военной разведки. Целый капитан госбезопасности оказался. Ну, полковник, если на армейский лад перевести. Вот мы и решили, что, может, и он на что господину оберсту сгодится.
– А другой?
– Другой… тот у большевиков до генерала выслужился… Иуда!
– Почему вы так о нем говорите?
– Старинный знакомец. Вместе в Гражданскую воевали. За своего брата-офицера числился. А потом… Эх, даже вспоминать не хочу. Будь моя воля, я его вот этими руками лично на ремни порезал бы! Ну да ничего, небось у вас с ним тоже разговор короткий будет.
– Вы поэтому его так отделали? – Голоса раздавались совсем близко, из чего Алексей заключил, что летчик подошел поближе, чтобы получше рассмотреть комиссара. – Постелите там на пол что-нибудь, я не хочу оттирать кабину после полета – из него хлещет, как из недорезанной свиньи.
– Сделаем… А ты, сука, молись, чтобы сдохнуть побыстрее! – последние слова Бучнев произнес по-русски, обращаясь к Ведерникову. Следом послышался глухой звук удара и короткий болезненный стон. Да, сотник явно решил распрощаться со своим пленником так, чтоб тому запомнилось это надолго. Странно еще, что Бучнев вообще решил доложить своим новым хозяевам о комиссаре – судя по всему, тот в свое время успел здорово насолить ему.
Впрочем, Алексею тоже было «грех жаловаться»: его самого отделали так, что теперь заплывший левый глаз толком ничего не видел, во рту было солоно от крови, а ребра с правой стороны болели так сильно, что Белугин не без оснований думал – как минимум два из них или сломаны, или треснули. И это еще с учетом, что лично к нему у сотника не имелось претензий. Разумеется, если исключить то обстоятельство, что он являлся для него ненавистным, по определению, краснюком.
– Вот что, – прохрипел Ведерников, прижимаясь плотнее к Алексею и стараясь повернуть голову так, чтобы его было слышно получше. – Дела у нас с тобой, капитан, не слишком хорошие.
– Это точно. Я думаю…
– Молчи! Молчи и не перебивай. У меня и так сил почти не осталось – гаденыш этот все внутренности отбил. – Ведерников зашелся в приступе долгого и мучительного кашля. – В общем, так. Когда начнем снижаться, я постараюсь освободить тебя от веревок. Ты же пилот, верно? Прикончишь немцев и поведешь самолет. Так что начинай потихоньку руками-ногами шевелить, разгоняй кровь, чтобы времени даром не терять.
– Как это? – Алексея бросило в жар. Неужели получится спастись? Сердце в груди бешено застучало, в крови забурлил адреналин. – Как вы сможете перерезать веревки?
– Есть один способ, – прохрипел едва слышно комиссар. – Беда в том, что после него я гарантированно коньки отброшу. Последний довод королей, так сказать. Но это сейчас неважно. Постарайся дотянуть до наших. В любой воинской части сразу говори, чтобы тебя отправили в особый отдел. Там предъявишь свои документы – они у пилота, так что учти, когда разделаешься с ним, труп сразу не выбрасывай, а обыщи – и требуй связи с Москвой. Запомни фамилию, что я тебе сейчас скажу – передашь привет от меня, расскажешь, что с нами случилось, тебе помогут. Дальше поступишь в полное распоряжение этого человека. Будешь делать все, что он прикажет. Понял?
– А он… кто?
– Местный. Но в курсе нашей ситуации, так что можешь ему доверять. У него свои резоны, не подведет. Да, вот еще что. Когда будешь говорить с ним, обязательно передай: пусть больше не ищет Черную речку, вода ушла. Совсем… Запомнил?
– Запомнил. – Расспрашивать о смысле этой тарабарщины Белугин не стал. И дураку ясно, что дело темное – Ведерников, похоже, доверил ему лишь самую малую толику своих секретов, но ровно в той мере, какую счел достаточной. Захотел бы, так сказал больше. Никаких обид – дело превыше всего.
Комиссар немного помолчал, отдыхая, а затем начал говорить. Слушая его и запоминая на автомате все произнесенное, Алексей думал попутно о том, смог бы он, окажись вдруг на месте Ведерникова, вести себя так же. Знать, что скоро умрешь, но подарить своей смертью шанс на спасение незнакомому в принципе человеку, который не успел тебе стать ни другом, ни товарищем. Связанного с тобой, если разобраться, всего-навсего тонюсенькой ниточкой общего происхождения, и только.
Нет ответа. Даже самому себе Белугин не решался ясно и четко ответить на этот непростой вопрос. И от этого становилось как-то неуютно и мерзко. А тоненький противный голосочек внутри нашептывал, что все это чепуха, девчачьи сопли, надо, мол, просто плюнуть на это и растереть, забыть. Ведерников профессионал и если решил помочь, то, значит, так и надо. И вообще, он, Алексей, еще слишком молод, чтобы так бездарно погибнуть во время своего первого самостоятельного задания.
Звук мотора стал тише. «Шторьх» явно начал снижаться. Ведерников молчал, набираясь сил, готовясь совершить невозможное. Хотя почему невозможное? Что вообще Алексей знал о способностях высококлассных оперативников? Во время подготовки в училище курсантам дали необходимые азы дисциплин, упирая на то, что в процессе дальнейшей работы они смогут набраться опыта, развить в себе те качества и способности, которые помогут им в будущем. Ха, каламбур! Естественно, в прошлом. Для них – в прошлом. Ладно, не суть. Проехали.
Белугин постарался выбросить из головы все посторонние мысли и расслабиться. Требовалось проиграть мысленно все предстоящие действия, чтобы потом, когда комиссар даст сигнал, тело само выполняло их, действуя подобно хорошо отлаженному механизму. Так, во всяком случае, учил его инструктор по рукопашному бою, звероватого вида корвет-лейтенант с полным Сапфировым бантом и жутким шрамом, проходящим через левую щеку.
– Даю отсчет. – Голос Ведерникова звучал низко и гулко, отдаваясь в голове Алексея могучим эхом. – Пять… Четыре… Три…
Когда прозвучало короткое «ноль», за спиной что-то коротко полыхнуло, спину Белугина на мгновение обожгло, а в следующую секунду он почувствовал свободу и рванулся прямо с пола вперед. Туда, где навстречу ему, словно в замедленной киносъемке, поворачивал лицо с распяленным в безмолвном крике ртом немецкий летчик.
Евгений. 1906
Первую помощь Белугину оказали в полковом лазарете. Хмурый и неразговорчивый врач осмотрел рану, бесцеремонно дергая Евгения так, что тому лишь неимоверным усилием воли удалось сдержать готовые слететь с губ проклятия в адрес «безрукого коновала».
– Пуля навылет прошла, – констатировал эскулап. – Повезло вам, сударь, несколько сантиметров вниз – и точнехонько в сердце. А так даже кость не задета. Просто удивительно. Везунчик. – Врач обработал рану, наложил повязку и передал уплывающего в беспамятство из-за потери крови Белугина на руки двум нетерпеливо ожидающим возле дверей в кабинет субъектам, чья профессиональная принадлежность легко угадывалась с полувзгляда. – Аккуратнее с ним, господа, – напутствовал их доктор, – он слишком слаб.
– Мы нежно, – усмехнулся один из агентов. – Не извольте беспокоиться. А ну-ка, взяли! – На пару с товарищем они подхватили спотыкающегося Евгения и потащили его на улицу. Усадили в пролетку, на которой, судя по всему, и приехали в полк, переговорили о чем-то с офицерами, стоявшими неподалеку – все это Белугин воспринимал уже очень слабо – и… дальше в памяти остались только медленно бегущие куда-то вдаль по своим делам белые облака.
Вновь очнулся Евгений уже в городе. Сначала он не понял, что происходит – после всего случившегося с ним в части вполне естественно было ожидать, что его отвезут в охранку. Ан нет, перед глазами, когда слегка унялся безумный хоровод разноцветной мошкары и звездочек, открылся интерьер обычной городской квартиры средней руки. Причем хорошо знакомой Белугину – в ней располагалась одна из явок Службы.
– Напугали вы нас. – Склонившийся над кроватью глава городской резидентуры, высокий мужчина с роскошной гривой тронутых сединой волос, заботливо поправил подушку под головой Евгения. – Что ж так неаккуратно-то? Сунулись прямо под пулю, словно зайчишка безмозглый охотнику на номер. Хорошо еще, что полиция у нас на прослушке – сумели вовремя перехватить филеров и заменить их на наших людей. А то куковать бы вам сейчас, голубчик, не на пуховой перине, а в тюремной больничке. И это еще в лучшем случае, там ведь тоже не дети – личность ваша им немного известна.
– Откуда? – слабо удивился Белугин.
– Как откуда? Неужто думаете, что в полицейском и жандармском управлении нет заграничных агентов? Да и обычных провокаторов в революционной среде, как гренок в бульоне у хорошей хозяйки, – с избытком. Помните, чай, как товарищ Сталин здесь в «годы репрессий» своих старых соратников по партии на тайных допросах в Кремле ломал? Он ведь у большевиков не случайно внутренней контрразведкой занимался, очень много всего про подноготную бывших дружков-приятелей знал. Куда им было после предъявленных улик деваться – подписывали все как миленькие. А вы думали, почему процессы тридцатых именно так выглядели.
– Да-да, верно, что-то припоминаю. Извините, в голове туман.
– Ничего, это пройдет, – благодушно усмехнулся резидент. – Мы вас накачали под завязку всеми необходимыми препаратами, так что скоро будете как огурчик. Меня гораздо больше совсем другое тревожит. – Он недовольно нахмурился. – Слушайте. Мои ребята навели справки в полку: получается очень странная картина – стреляли-то в вас во время ареста не солдатики и не офицеры. Все как один клялись и божились, что брать заезжего социалиста приказано было живьем. Тем более что по их разумению сбежать вам все равно не удалось бы – все ходы-выходы они надежно перекрыли. Другое дело, что они не подозревали о ваших скрытых способностях и не смогли предусмотреть такой активности. И в этом свете встает во весь рост еще один довольно любопытный вопрос: кто бы это мог быть такой, что решил подстраховаться и засел на улице неподалеку от казарм, чтобы прикончить вас, когда станете прорываться?
– Понятия не имею, – угрюмо буркнул Евгений. – Я и сам уже голову ломал над этой загадкой. Форменная чертовщина получается. С одной стороны, натуральная подстава – о визите моем в казарму офицеров точно предупредили заранее, с другой – явное желание гарантированно избавиться от меня посредством пули. Не проще ли было устроить засаду на дороге, на подступах к воинской части? Пальнули бы из-за куста, и все шито-крыто.
– Не знаю, не знаю, – задумчиво проговорил резидент, прикидывая что-то. – Вполне вероятно, что ваш таинственный недруг просто хотел убедиться, что вас арестовали, а когда понял, что вы можете сбежать, решил немного помочь загонщикам. Потому вынужденно действовал экспромтом, выдав поневоле свое присутствие на месте событий. Может, подозреваете кого?.. Ну же, Белугин, подумайте хорошенько, кому успели насолить?
– Да думаю я, думаю! – обозлился Евгений. – Проблема в том, что в этом гадючнике под названием партийный комитет подобных кандидатов пруд пруди. А если учесть, что высшие руководители организации законспирированы самым строжайшим образом и выходить из тени не желают, то можно голову сломать, но так и не докопаться до истины. Собственно, вы же помните, одним из основных моих заданий как раз и являлось определение круга лиц, отдающих главные приказы.
– Помню, конечно, – тяжко вздохнул резидент. – Мы и так на ушах стоим, пытаясь хоть как-то помочь в решении этой загадки. Жаль, но пока безрезультатно – архивы организации не дожили до лучших времен, большая часть ее членов или погибла, не оставив воспоминаний, другая же, которой повезло больше, старательно обошла данную тему стороной. Встречаются в мемуарах кое-какие смутные намеки, но наши аналитики пока не в состоянии дать однозначный ответ… Что с вами?
– Ерунда… секундная слабость, – прошептал Белугин, в изнеможении откидываясь на подушку. – Сейчас пройдет.
– Вот что, – решительно сказал резидент, поднимаясь, – заканчиваем пока с этим разговором. Отдыхайте, выздоравливайте, набирайтесь сил. По возможности думайте, анализируйте, ищите. Но! На первом месте ваше здоровье. Приказ ясен?
– Так точно, ваше высокоблагородие, – слабо улыбнулся Евгений. – Последний вопрос, если разрешите.
– Что такое? – повернулся к нему вполоборота глава резидентуры от двери.
– Как мне теперь на глаза «товарищам по партии» показаться? Они ведь далеко не идиоты, мое исчезновение после ареста наверняка уже получило огласку. А ну как заподозрят во мне провокатора? У них с этим делом просто – соберут партийный суд, быстренько состряпают приговорчик, и каюк!
– Ну, это не проблема, все уже решено. Как только придете в норму, мы отправим вас в Москву.
– В Москву?! Но… зачем?!
– У руководства сложилось мнение, что там вам проще будет легализоваться вновь. Над созданием правдоподобной легенды, способной выдержать первую проверку, сейчас вовсю работают, и пока друзья-бомбисты будут все проверять, мотаясь между городами туда-обратно, операция уже закончится. По крайней мере, такой прогноз наиболее вероятен.
– Но почему именно в Москву? Акцию же намечено провести здесь, в Петербурге.
– Это устаревшая информация. Мы получили сведения, что комитет решил сместить акценты. Последние события здорово выбили их из колеи. К тому же полиция и жандармы настороже, везде обыски, повальные аресты, и террористы не хотят рисковать. Им нужен стопроцентный результат.
– По-моему, вы что-то недоговариваете, – подозрительно уставился на коллегу Белугин. – Не могу отделаться от ощущения, что столь резкое изменение планов тесно связано с деятельностью Службы. Я прав?
Резидент негромко засмеялся, обнажив великолепные зубы.
– Что значит опер, – одобрительно заметил он, – мгновенно почувствовал фальшь. Вы молодец, Евгений. Да, разумеется, мы не остались в стороне от всего происходящего и поспособствовали тому, чтобы комитет принял нужное нам решение. Как? Надеюсь, вы не думаете, что являетесь единственным засланным казачком внутри этого серпентария?
Глава 6
Алексей. 1942
Судя по карте, позаимствованной у пилота, Белугин находился сейчас на расстоянии примерно пятидесяти-семидесяти километров от линии фронта. В принципе совсем несложная задачка рассчитать свое местоположение, зная маршрут полета, скорость «шторьха» и время в пути. Хорошо бы, конечно, перелететь к своим, но… что-то, видать, у Ведерникова пошло не так – а может, он попросту перестал себя контролировать, – и маленький самолетик получил серьезные повреждения: удивительно вообще, что не шмякнулся оземь сразу, как только Алексей разобрался с немцами и добрался до штурвала. Впрочем, и без того пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы заставить дрожавшую всем корпусом машину слушаться управления.
Приземление, правда, вышло достаточно мягким. В самый последний момент Алексею удалось разглядеть более-менее пригодную площадку. Отделался легким испугом и еще парой-другой ссадин, в придачу к полученным ранее от Бучнева. Не самая большая плата. Комиссару же, равно как и фрицам, было все равно.
Даже зная, что немцы ой как не любят шляться куда бы то ни было по ночам, Белугин постарался поскорее уйти от самолета. Сноровисто обыскал трупы летчиков, разжившись двумя «браунингами», больше известными в люфтваффе как «pistole 620(b)», парой запасных обойм, швейцарскими наручными часами со встроенным компасом и фосфоресцирующими стрелками, гранатой с длинной еловой ручкой, похожей на толкушку, которой хозяйки мнут вареную картошку, ополовиненной фляжкой с отличным французским коньяком и надломанной плиткой шоколада. Также пришлось снять с пилота ремень с кобурой – белугинская портупея сейчас находилась далеко отсюда. Небось, Егорка себе прикарманил. Ладно, хрен с ним.
Собравшись, Алексей немного постоял возле тела Ведерникова. По-хорошему, следовало бы похоронить его по-человечески, но времени на это не было. Да и подавать немцам сигнал, что кто-то остался в живых, тоже не хотелось. Теплилась у Белугина надежда, что летчики не успели связаться с начальством и сообщить, что везут не одного пленника, а двоих. По крайней мере, во время полета он не слышал никаких переговоров по радио. Хотя… полной уверенности в этом не было – за шумом мотора много не разберешь.
– Простите меня, товарищ комиссар! – Алексей покаянно опустил голову, но тут же встряхнулся, отошел подальше и щелкнул трофейной зажигалкой. Вспыхнувший огонек весело поскакал по земле, жадно пожирая заботливо разлитый бензин, достиг «шторьха» и… Взрыв глухо ударил за спиной Белугина, торопливо бегущего прочь, мягко толкнув его воздушной волной.
«Будем думать, что фрицы решат, будто самолет просто потерпел аварию, – рассуждал про себя капитан, удаляясь от места посадки. – Три обгорелых трупа, полный комплект. Кто его знает, когда у сотника следующий сеанс связи – авось успею уйти подальше. Сейчас каждая минутка работает на меня. Только бы собак по следу не пустили. Так, отставить панику, лучше повторим все, что рассказал Ведерников перед смертью!.. Земля вам пухом, товарищ комиссар. – Настоящее звание Ведерникова Алексею было неизвестно, и он мысленно обратился к своему погибшему товарищу так, как привык говорить в последние пару дней. Пара дней… надо же, прошло-то всего ничего, а сколько уже событий буквально спрессовалось в эти несчастные сорок с небольшим часов! – Я обязательно вернусь сюда, и мы похороним вас как надо!»
Пробираться по тылам немецких войск оказалось непросто. В прошлый раз, когда он шел к своим в компании артиллеристов, все выглядело несколько иначе. Белугин, не слишком подготовленный к полевой работе, всецело положился на своих неожиданно обретенных товарищей, благо обличье летчика надежно охраняло его от ненужных подозрений. В самом деле, что требовать от пилота, оказавшегося по воле случая на земле?
Теперь же никто не помогал Алексею, и приходилось рассчитывать исключительно на свои собственные силы и навыки. Лихорадочно припоминая услышанное когда-то на лекциях, изученное во время многочисленных изнурительных тренировок, Белугин упрямо двигался на восток, старательно избегая встреч с противником. А немцы буквально кишели повсюду. Капитан знал, что скоро они рванутся вперед, пытаясь выйти к Сталинграду, перерезать Волгу и захватить Кавказ. И требовалось перейти линию фронта до начала этого наступления. Несколько раз Алексей просто чудом избежал столкновения с вражеским боевым охранением. В одном месте насторожившийся часовой даже полоснул из пулемета в его направлении, но, на счастье Белугина, пули прошли над головой, прожужжав сердитыми шмелями. Решив не рисковать, он торопливо отполз назад.
«Вот бы сейчас сюда прибор ночного видения, – пожалел Алексей сам себя. – Пусть даже самый примитивный, самый простенький. Я тогда между патрулей как угорь проскользнул!»
За ночь удалось пройти километров десять. Когда небо начало сереть, Алексей поспешил отыскать себе подходящее укрытие – пытаться идти в степи днем было настоящим самоубийством. В конце концов, помыкавшись немного, он спрятался в высоком кустарнике рядом с длинным пологим спуском к какой-то безвестной речушке. Капитан прикинул, что гитлеровцы явно используют это место в качестве переправы – на это указывали многочисленные следы колес и гусениц, а значит, можно было понаблюдать за их перемещениями, оценить активность на этом участке и, чем черт не шутит, попробовать разжиться транспортом. Соваться без предварительной разведки в воду он не рискнул – кто его знает, может, здесь вообще все заминировано.
Белугин решил немного поспать – силы, если честно, уже были на исходе. Давали себя знать часы, проведенные в обществе сотника и его хлопцев, и бессонная ночь. Съел, тщательно разжевывая каждый кусочек, шоколадку, сделал пару глотков из фляги и, постаравшись хорошенько замаскировать свое ненадежное убежище травой и ветками, забылся тревожным, беспокойным сном.
Проснулся он от рева моторов. Осторожно выглянул. Метрах в ста от него шла к фронту колонна грузовиков «Опель-Блиц», в кузовах полно пехотинцев. Возле переправы появились две зенитные пушки, знаменитые «эрликоны» с расчетами, наблюдатели напряженно вглядываются в безоблачное синее небо, боясь прозевать русские штурмовики, чуть поодаль два огромных «бюссинга» под маскировочной сетью.
«Черт, даже не слышал, как они подъехали, – недовольно подумал Белугин. – Эк меня разморило. Хорошо еще, что никто из немчиков пока не добрался сюда. А что, приспичит кому-то облегчиться – и поминай как звали. М-дя, не дотумкал я, а теперь поздно что-либо менять – начну отходить, враз заметят, за кустами-то прогал вон какой здоровенный. Что ж, остается надеяться, что засранцев среди них не найдется или поленятся сюда идти».
Наблюдая за деловито снующими туда-сюда фашистами, Белугин вдруг остро пожалел, что у него нет под рукой «винтореза». Бог знает почему, но нравилась ему эта архаичная машинка. Нравилась гораздо больше любой навороченной «гауссовки» или штурмового излучателя. В детстве отец как-то раз принес им с братом пару этих раритетных винтовок, и они с Женькой провели уйму времени, соревнуясь друг с другом в искусстве точной стрельбы на домашнем полигоне. Сколько заключалось всевозможных пари, какие эмоции кипели тогда. Да… где-то теперь братишка…
«Первым я бы снял вон того белобрысого ганса, – мечтательно прищурился Белугин, представляя в красках, как шестнадцатиграммовая пуля вышибает мозги тревожно озирающегося офицера в расстегнутом мундире. – Ишь, вертится, прям как чувствует, что о нем думаю. Потом бы положил наводчика. Или нет, вон того здоровяка в синей майке с орлом на груди. Весело ему, гаду! Прямо в эту дохлую курицу со свастикой в лапах тебе и пальнул бы. А потом остальных – не торопясь, на выбор, как перепелок. Эх!.. Тэк-с, а это что за явление Христа народу?»
К переправе, скрываясь то и дело в поднятых до небес клубах рыжей пыли, подкатили два полугусеничных бронетранспортера «ганомаг» в защитном камуфляже. Остановились рядом с зенитками. Из головного выпрыгнул подтянутый высокий офицер в полевой форме СС. Подозвал к себе командира расчета и оживленно о чем-то заговорил с ним, активно жестикулируя и показывая в ту сторону, откуда приехал.
«Стоп, стоп, стоп! А не по мою ли душу эти молодцы? – обеспокоился Белугин, машинально пересчитывая видневшихся в кузовах солдат. – Двадцать два, двадцать три… И два МГ… Да нет, с чего вдруг они так быстро зашевелились. Хотя если все-таки связались с сотником… тогда плохо дело – бесконтрольное присутствие высокопоставленного чекиста в своем тылу они не потерпят. Слышать бы, о чем они говорят!»
– Дернешься – убью! – прошептал вдруг возле самого уха Алексея незнакомый грубый голос, а бритвенно острое лезвие прижалось к сонной артерии. Белугин замер, не смея шевельнуться, с ужасом чувствуя, как чужие руки бесцеремонно сдирают с него ремень с оружием.
Евгений. 1906
В Москву Белугин уезжал с Николаевского вокзала. Сонный проводник с усталым лицом, стоявший на перроне у входа в вагон, равнодушно взглянул на протянутый билет и молча отодвинулся, пропуская Евгения. Пассажиров было немного. Большинство из них находилось в коридоре и оживленно прощалось с провожающими, разыгрывая настоящие пантомимы возле плотно закрытых окон. Евгений протиснулся между ними, нашел свое купе и, скинув пальто, аккуратно повесил его на крючок. Шляпу и саквояж положил на диван сиденья. Глянул в слегка запотевшее окно. Люди на соседнем перроне махали уезжающим, говорили что-то на прощанье, но слов было не разобрать – только облачка пара вырывались изо ртов.
Из коридора потянуло холодом. Белугин, поморщившись и зябко поведя плечами, плотно прикрыл дверь. Не хватало еще после недавнего ранения подхватить простуду.
«Как только тронемся, надо будет спросить чаю. И непременно с лимоном! – решил Евгений, прислушиваясь к звучащим сигналам к отправлению поезда. – О, третий». – Вагон дернулся и, постепенно наращивая скорость, двинулся в путь, мягко покачиваясь.
Какое-то время Белугин бездумно глазел в окно, наблюдая за тем, как городской пейзаж медленно уплывает назад, уступая место разнокалиберным домикам и сараюшкам пригорода. Затем как-то вдруг сразу, в один миг, пропали и они. Потянулись ровные ряды сбросивших листву деревьев, кое-где совсем близко подступавших к железной дороге, угрюмо черневших под низким серым небом, набухшим мрачными тучами.
Темнело. Белугин задернул занавеску и энергично потер озябшие ладони, разгоняя кровь. Достал из саквояжа блокнот и карандаш. И только сейчас сообразил, что так и не заказал чаю. Хотел было подняться, но поленился и, решив, что проводник все равно еще заглянет, решительно открыл блокнот на заложенной странице.
Окажись в этот момент рядом с ним какой-нибудь посторонний человек, вряд ли он что-нибудь понял бы в нагромождении странного вида символов и закорючек, густо покрывавших бумагу. Еще бы, корни этого алфавита лежали совсем под иным небом и временем. Пожалуй, ближайшим его аналогом в этом мире можно было бы считать – с известной натяжкой, разумеется, – японскую письменность.
Именно поэтому Евгению не требовалось прибегать к излишним премудростям, чтобы зашифровать свои записи. Впрочем, для Белугина этот язык тоже не являлся родным. Просто в свое время в Службе решили, что данный вариант будет наиболее оптимальным, и с тех пор все отправляющиеся на задание оперативники тратили малую толику своего времени на изучение дополнительного предмета.
Рассеянно пробежав глазами свои пометки, Евгений задержался у одного из пунктов. Речь в нем шла о структуре и составе ячеек московского отделения организации. Ничего не скажешь, аналитики постарались на славу – картина потаенной революционной паутины, опутавшей древнюю столицу России, открывалась во всей красе. Самым удивительным при этом было внешне хаотичное, но на самом деле весьма стройное переплетение партий совершенно, казалось бы, разного толка. Вряд ли кто-то даже из самых осведомленных чинов тайной полиции империи представлял в полном объеме механизм взаимодействия людей, поставивших себе цель изменить существующий порядок вещей.
Эсеры, кадеты, социал-демократы, анархисты – все эти и многие другие организации пронизывали насквозь тысячи невидимых глазу ниточек, сплетающихся, расходящихся и вновь соединяющихся, несущих в себе информацию, деньги, оружие и, разумеется, кровь. Много крови. Больше всего это напоминало чудовище, медленно растущее в недрах страны, постоянно требующее жертв и готовое вот-вот вырваться на свободу, круша все и вся на пути. В какой-то момент Евгений поймал себя на мысли, что испытывает легкое чувство зависти от того, что Служба практически не имеет отношения к появлению столь изощренного революционного аппарата – все заслуги по его созданию принадлежали непосредственно аборигенам.
Что ж, Белугину и его коллегам оставалось лишь подтолкнуть этого зверя в направлении, выгодном им. О благополучии местных обитателей думать не приходилось. Да и стоило ли? В конце концов, они сами сделали почти все для того, чтобы облегчить решение задачи крохотной горстке многоопытных кукловодов, притаившихся за спинами тех, кто простодушно считал себя творцами нового мира.
В дверь купе негромко постучали.
– Открыто, – бросил Евгений, досадуя, что кто-то отвлек его от размышлений.
– Позвольте билетик. – Кондуктор самым внимательнейшим образом изучил желтый квадратик картона и, прицелившись, ловко пробил его. – В Москву следуете, милостивый государь? Не боитесь?
– Чего? – удивился Белугин, убирая билет во внутренний карман пиджака.
– Так шалят там, – охотно пояснил кондуктор, радуясь, по всей видимости, возможности почесать языком. – Заметили, поди, что пассажиров нынче не шибко много? Боятся людишки.
– В самом деле? – заинтересовался Евгений. – Мне казалось, что прошлогодние беспорядки остались в прошлом.
– Так-то оно так, – вздохнул кондуктор. – Да только носится в воздухе нечто эдакое, – он неопределенно взмахнул рукой, – того и гляди заново полыхнет. Осерчал народишко не на шутку. Кажный божий день то забастовки, то стрельба… Нет, помяните мое слово, скоро опять красного петуха узрим! – Последние слова он произнес с затаенным злорадством. Хотя, может, это только показалось. В любом случае Белугин решил не продолжать этот скользкий разговор – к чему лишние неприятности?
– Что ж, надеюсь, правительство разберется со смутьянами, – сказал он сухо, давая всем видом понять, что тяготится беседой.
– Ну-ну, – криво усмехнулся кондуктор. – Счастливого пути! – Дверь в купе громко стукнула.
«Занятно, – лениво подумал Евгений, – а есть ли у царя шансы избежать новой революции? – И тут же ответил сам себе: – Ну, положим, если разогнать ко всем чертям Думу, повесить – непременно повесить! – сотни две-три самых рьяных болтунов, разогнать или запретить любые партии, пообещать людишкам все мыслимые и немыслимые блага… пожалуй, на какое-то время взрыв можно и отсрочить. Хотя как ни крути, это лишь временные меры. Нечто вроде Октябрьского манифеста – дали демократические свободы, а действия администрации в новых условиях не обеспечили. Правда, сообразят, что лопухнулись, позднее».
Почувствовав, что окончательно замерз, Белугин поднялся с дивана и сделал несколько энергичных движений, пытаясь согреться. Но тут же болезненно поморщился – простреленное плечо противно заныло, намекая, что, дескать, еще рано давать организму полную нагрузку. Чертыхнувшись, Евгений решил пройтись по вагону. Набросил на плечи пальто и вышел. Дошел до тамбура, поймав по дороге запыхавшегося проводника, наконец-то попросил сделать чаю и вышел в тамбур. Не торопясь закурил душистую папиросу, радуясь, что нет рядом зануды-медика, пилившего его день и ночь, пока он отлеживался на квартире питерской резидентуры, за эту пагубную привычку, и бездумно уставился в окно.
Колеса выстукивали свой ритм, вводя в подобие гипнотического транса, и Белугин даже не заметил, что стоит в тамбуре уже достаточно долго. Опомнился, когда папироса мирно погасла, догорев до конца, вздрогнул от неожиданности, опять помянул нечистого и, выбросив окурок, направился обратно в купе, решая заодно, а не добавить ли к чаю еще небольшую рюмочку коньяка. Представил, как доктор, узнав о его планах, снова начал бы длиннющую лекцию о негативных последствиях алкоголя, негромко хихикнул, точно шкодливый гимназист. С улыбкой потянул ручку двери, сделал шаг внутрь и… замер на полдороге – на его месте сидела, небрежно закинув ногу на ногу, одетая в длинное темно-синее платье Ольга, а в руках у нее был его блокнот, который она изучала с живым любопытством.
– Эжен! – воскликнула она, поднимая голову и просто-таки лучась радостью. – Что же ты остановился? Проходи. – Она опустила блокнот, и Белугин с холодком, проскользнувшим по позвоночнику, увидел, что в другой руке она сжимает маленький черный пистолет.
Глава 7
Алексей. 1942
– Не верю я ему, командир, – старшина Иксанов лениво почесал небритую щеку, мрачно глянул на Белугина и сплюнул в сторону. – Мутный он какой-то. А историю, что он нам тут втюхивает, впору сказочникам отдать – как раз по их части будет.
– Погоди, Сашка. – Лейтенант Фурсов слегка поморщился, недовольно зыркнув исподлобья на подчиненного. – Не гони лошадей. Что ты предлагаешь?
– Известно что. – Иксанов выразительно поиграл финкой. – Какие еще могут быть варианты. Стрелять-то нельзя – враз немчура набежит.
Алексей нарочито лениво посмотрел на Фурсова, ожидая, что тот скажет. Для себя капитан твердо решил: не стоит ввязываться в ненужный спор и доказывать, что не верблюд. Оправдываешься – значит, виноват! А виноватым себя Белугин не считал. По крайней мере, перед наткнувшимися на него разведчиками уж точно. Вот если бы на их месте оказался кто-нибудь другой – со званием повыше, да с петлицами иного цвета, тогда еще ладно, а так…
– Это точно, – согласился со старшиной лейтенант и вдруг быстро спросил, обращаясь к Белугину: – Sagen Sie, und Ihre Freunde weit?[3]
Алексей тяжело вздохнул.
– Тебе по-каковски ответить, лейтенант? Нет, я могу, разумеется, и по-немецки, и даже с гораздо лучшим произношением, чем у тебя, но какой в этом смысл? Или моего удостоверения недостаточно? Может, не в порядке там что?
Читать бесплатно другие книги:
