Моя свекровь – мымра! Милевская Людмила
– А то не знаешь, – сказала она и опять захохотала.
– А то ты не знаешь, – воскликнула я, предчувствуя новый припадок смеха.
Дверь распахнулась. В комнату заглянул изумленный верзила – родной уже Интеллигент. А намекал, что мы не увидимся. Впрочем, я не стала его упрекать.
– Они ржут! – сказал он и спросил: – Дурочки, шо вы ржете? Вам бы плакать в самую пору.
Настоящий артист – так натурально сыграл, что мы замахали руками, не в силах говорить, только корчились, надрывая животики.
Верзила загадочно покрутил у виска пальцем и исчез, я же отметила: «Отлично в образ вошел. Еще немного, и я точно поверю. Кстати, деньги отсчитывал мне он тоже весьма натурально».
Едва вспомнив про деньги, расстроилась: смеха как не бывало.
– Фрося, – тревожно спросила я, – выходит, если это прикол, то «баксы» придется вернуть?
Возвращать я никогда не любила.
– Какие баксы? – удивилась она.
Я полезла за лиф комбидреза и достала семьсот долларов, свои, честно заработанные – как мне совсем недавно казалось.
– Вот эти.
Фрося изумленно открыла рот, да так, не закрывая его, и спросила:
– Кому ты должна их отдать?
– Да парням этим, твоим «кентам», – пояснила я, чувствуя, как прямо на глазах портится настроение: еще недавно счастливой была и вот, уже осиротела на кучу долларов.
Испортилось настроение и у Фроси.
– Сколько здесь? – спросила она, кивая на мой трофей.
– Ты разве не знаешь? Семьсот.
– Живодеры! – воскликнула Фрося. – Да все это стоит гораздо дешевле! Ты что, именно столько им заплатить обещала? Семьсот долларов?
– Ну да, – рассердилась я. – Обещала, как же, держи карман шире. За кого ты меня принимаешь? Они сами мне заплатили. – Подумав, добавила: – Я их заставила.
Фрося вдруг потеряла дар речи – абсолютно искренне эта чертовка была сражена. В мою душу даже закралось сомнение.
– Тебе заплатили? – оправившись от изумления, закричала она. – Заплатили семьсот баксов? За что?
– Будто не знаешь! – гаркнула я. – Или ты думала, что я даром в порнухе сниматься должна! Вижу теперь какого ты мнения о своей лучшей подруге!
Бедная Фрося пошла вразнос – совсем над собой контроль потеряла: вскочила, по комнате заметалась, потом опустилась на пол, открыла рот и, тараща глаза, долго, как рыба на берегу, беспомощно воздух глотала. Мое состояние было не лучше: я понять ничего не могла и терялась в догадках, но делала это весьма эстетично: в позе, почти роденовской.
Наконец к Фросе вернулся дар речи.
– Эти мерзавцы заставили тебя в порно сниматься? – с бесконечным отчаянием воскликнула она.
Я обиделась:
– Меня невозможно заставить. Сама согласилась.
Не признаваться же любимой подруге в таком унижении – зачем понапрасну доставлять Фросе радость?
– Постой, разве это не твой прикол? – опешила Фрося.
– Нет, конечно, прикол пока твой, но и мой не за горами. Долго ждать не придется, – заверила я.
Ефросинья в испуге оглянулась на дверь, нервно облизала губы и, задыхаясь, спросила:
– А кто эти люди?
Я усмехнулась:
– Тебе видней. От себя могу лишь добавить, что артисты они плохие. Да и ты, голубушка, часто фальшивишь. Думаешь, я не видела, как ты смехом давилась, когда эти твои «кенты» с деланной крутизной в квартиру вломились.
– Вломились твои дружки, – уточнила Фрося.
Я подскочила, словно ужаленная:
– Что ты хочешь сказать?!
– Этих людей вижу впервые, – заверила меня Ефросинья и слегка раздраженно добавила: – Хватит, Соня, побаловала, меня удивила, но во всем надо меру знать. Тем более, что на этот вечер намечена важная встреча: речь о картинах моих пойдет. У меня выставка на носу в Германии. Пожалуйста, прикажи своим милым друзьям, пускай отвезут нас обратно.
– Что значит – обратно? – гаркнула я. – Как – прикажи?
– Как можно строже.
– Разве эти орлы не твои «кенты»?
И наступила немая сцена. Фрося распахнула глаза: так долго и изучающе на меня чертовка смотрела, что мороз по коже продрал. Я хребтом ощутила: гадает, шучу я или всерьез?
Схватившись за голову, я завопила:
– Так это, выходит, совсем не прикол!
– Не прикол?! – ужаснулась Фрося, хватаясь за сердце.
И опять наступило молчание – мы обе переваривали то, что с нами случилось.
Не знаю о чем размышляла подруга, но я взять в толк не могла, что понадобилось от меня мерзавцам-верзилам. К чему это порно? Если кто-то решил погубить мою репутацию, почему так долго терпели? Почему не хватали меня в Москве?
А может не хватали как раз потому, что я и сама с этим делом неплохо справляюсь – так ловко гублю свою репутацию и карьеру, что врагам даже завидно: им так не суметь.
Да что там врагам, подругам моим уже тошно. Сами судите: с пятым мужем едва развелась, чуть второй раз замуж не вышла – не удивляйтесь, у меня свой отсчет – но не вышла, одумалась вовремя, и почти расписалась с таким му… чудаком, что у бабы Раи, экономки моей, едва не случился удар. Уже после этого подвернулся последний муж, Роберт – мужчина моей мечты.
Скажу я вам: нет хуже трагедии, чем сбывшаяся мечта. Счастливый брак меня подкосил, я совсем растерялась: что делать? Как теперь жить?
Даже свекровь не спасает: ее ложка дегтя утонула в нашей с Робертом бочке счастья.
Как истинно русская к благу я не привыкла, вот и дернула к Фросе приключений искать.
И кто знает, не добрый ли человек приказал схватить меня и сюда усадить, чтобы спасти от дальнейших дурацких поступков.
Тогда зачем меня в комнате этой держать?
Гораздо надежней лишить меня жизни: тогда уж точно глупостей не совершу, а на них я огромная мастерица…
И тут меня осенило: вот он, мой эгоизм, при чем здесь, черт возьми, я?! Хватая меня, верзилы Фросю мою хватали – я же у ее картины стояла. И блуза на мне ее была.
Но за что хватать мою Фросю?
Она же ни рыба ни мясо: безобидна, безгрешна, добра. У нее давно отобрали, все, что смогли – точнее, все, что было у Фроси. Остался только талант, его-то не отберешь. И защищаться она не умеет, и на хитрость ведется…
Нет, что-то не вяжется здесь…
Тут и порнуха припомнилась. Как странно ее снимали. Что за порно, когда все одеты? И этот Арнольд со своею капустой – комичный, черт возьми, персонаж!
Мысль вернулась в пункт отправления: «Да нет, это розыгрыш! Проводят меня, как последнюю дуру!»
Я глянула на Фросю; и она с улыбкой глянула на меня.
«Нет, все же ей надо было идти в артистки!»
– Ефросинья, хватит меня дурить, – сказала я со смешком, игриво толкая подругу в бок.
– То же самое могу сказать и тебе, – рассмеялась и Фрося. – Это надо же такое придумать? А я, глупая, повелась. Да любой же знает, какая ты фантазерка! И приколистка!
Она глянула на часы и нахмурилась:
– Ну все, Софья, хватит, пошутили и будя. У меня важная встреча на вечер намечена. Опаздывать я не могу.
«Ох и хитрунья», – подумала я и насмешливо предложила:
– Поэтому быстро зови орлов, пусть везут нас обратно. Я устала, ванну принять хочу, лобстера слопать, хлебнуть твоего винца.
Фрося, кивая, так же, с улыбкой, начала меня убеждать, что она все понимает, но шутка подзатянулась и Германия погибает без ее гениальных картин, и встреча уже под вопросом.
Я со всем соглашалась:
– Да-да-да, поэтому быстро зови орлов. Черт с ними, с долларами, раз дело такое – верну!
– Конечно-конечно, – вторила Фрося, – вернешь-вернешь и самой себе. Придумано гениально.
– Спасибо, но выдумка не моя, – пыталась я повернуть на серьезное.
Да какой там, Фрося грозила мне пальцем:
– Софья, пора! Быстро зови орлов!
Уж не знаю как долго мы препирались бы – обе упрямые – но за дверью послышался топот и голоса. Кто-то кого-то ругал, кто-то перед кем-то оправдывался – разумеется, все это делалось матом.
Естественно, и я, и Фрося отнеслись к этому с интересом, как ко второму (а для меня уже и третьему) действию фарса: обе заинтригованно переглянулись и воззрились на дверь, изогнувшись знаком вопроса.
«Что будет дальше?» – хотелось нам знать.
И мы быстро узнали: дверь распахнулась – на пороге вырос здоровенный мужик. Из-за его спины десятиголовым чудовищем торчала свита из родных мне верзил и из совсем незнакомых.
Фрося смущенно сказала:
– Здрасте.
Я состроила рожицу и показала верзилам язык.
Здоровенный мужик опешил, а верзилы скорбно «пожалились»:
– Видишь, батя, это просто чума. Черт рядом с ней отдыхает. Замучились мы.
Интеллигентный ткнул в свой роскошный фингал (ну что я за мастерица!) и промямлил:
– Орехоколом, бля, наварила.
«Неужели?» – подивилась я, гадая где раздобыла орехокол – всего не упомнишь в батальной сумятице.
Интеллигентный же сокрушился едва не до слез:
– Живому человеку по лицу железным орехоколом! Креста на ней нет!
– Свой крест я ношу с собой! – отрезала я, но, похоже, никто меня не услышал.
Все смотрели на батю, на здоровенного мужика. А он уже на Фросю смотрел и бубнил:
– Значит на той нет креста… А на этой? – Он ткнул толстым пальцем в мою подругу.
Та зачем-то снова пропела «здрассье» и покраснела – мол кроткая дурочка.
Верзилы на уловку не повелись: дружно пожали плечами и дружно признались:
– Батяня, про нее еще не успели понять. Гадаем. Только вот появилась, но подружка чумы, так что, хорошего мало.
– Яс-сно, – с неясной угрозой пропел здоровенный мужик, из чего мне стало понятно, что не ясно ему ничего, оттого он сердит, а уж на ком выместить зло он найдет: нас с Фросей воочию видит.
«Похоже, ему не до шуток, – ежась, подумала я. – Неужели не врет Ефросинья? Неужели весь этот прикол совсем не прикол?»
Я растерянно глянула на подругу: ей хоть бы хны. Крутит глупой башкой на верзил, на их шефа и думает, что ей здесь отечественное кино.
А здесь не отечественное кино!
Здесь хуже!
Гораздо хуже, хоть кажется, хуже и не бывает. Так думала и сама, теперь же глянула на «батяню» и поняла: «Бывает и хуже!»
А когда «батяня» цокнул фарфоровым зубом, я совсем обомлела: по опыту знала, так зубом цокать может лишь тот, у кого руки по локоть в крови.
«Фрося сейчас на мели, – мгновенно смекнула я, – такого „мастера“ ей не купить. Значит это, увы, не прикол!»
Тут уж и я, культурно кивнув головой, брякнула шефу:
– Здрассье.
– Покедова, – с угрозой ответил он, и дверь притворилась.
Глава 7
ЦВЕТОЧНИЦА
Она была необычным ребенком. В детском доме ее дразнили врушкой. Дразнили дети – воспитатели называли сказочницей и фантазеркой.
Врушкой она не была никогда. Фантазеркой? Быть может, но скорее мечтательницей. Она мечтала…
Стоя за прилавком цветочного магазина, она мечтала о…
Впрочем, это секрет. Об этом знают только она и ее фиалки, любимицы-сенполии. Только их нежным перламутровым лепесточкам и мягким бархатным листочкам она доверяла свои тайны – она пропитывала цветы таинственностью, которой много в природе и совсем нет в городе. Тихим ангельским голоском она пела им свои песни-мечты, доверчиво пела о сокровенном. Сенполии знали все девичьи секреты – может поэтому и раскупались так быстро они, ведь каждому известно как манит загадка.
Да-да, малютки-сенполии не застаивались на прилавках, а ведь покупателей было немного. Несмотря на то, что цветочный магазинчик расположился у входа в метро, покупателей было совсем немного: от силы пять-шесть человек за весь день. Из чрева подземки валила масса народа, но всем было не до цветов, все куда-то спешили, толкались, неслись, пробегая мимо…
Но уж тот, кто случайно зашел, обязательно уходил с покупкой. И так мила была продавщица, и так загадочны были цветы, что хотелось улыбаться, и почему-то очень хотелось любить. И делать добро…
С беспричинной (но мы-то знаем уже что причина была), задумчивой и сердечной улыбкой уносили люди в старомодных горшочках чужую тайну. К себе, домой. Уносили хорошую тайну. (В этом мире так мало хороших тайны.)
«Ах, – думали люди, любуясь сенполиями, – какие волшебные фиалки. И стоят недорого. Сколько там зарабатывает эта симпатичная девушка, наверняка, копейки. И за эти копейки она согласна ковыряться в земле! Нет, что ни говори, но все эти цветочницы – необыкновенные женщины».
Да-да, так думал каждый, уходя из цветочного магазинчика. И это чистая правда. Женщины, выращивающие цветы и торгующие цветами, обладают невероятным терпением. С потрясающей легкостью они готовы ради чужой красоты жертвовать даже собой – вряд ли это в природе женщины. Да, цветочницы действительно необыкновенные. Все-все без исключения.
НЕЗНАКОМЕЦ
В этот день она была особенно мила. Словно с утра ждала чего-то светлого, необычного. Надела новое розовое платье, долго укладывала в кокетливую прическу свои длинные пепельные волосы (все говорят, что очень красивые), подкрасила серые, чуть раскосые глаза, слегка тронула карандашом тонкие, изумленно изогнутые брови… Даже губная помада ей пригодилась сегодня – дело невиданное.
Она старалась не зря. Несомненно, сегодня она была мила. Это все отмечали. Все покупатели.
«Вам очень к лицу розовое,» – сказала пожилая женщина с печальными глазами.
Кстати, она выбрала для себя розовые махровые сенполии. А молодой человек, купивший для своей невесты фиолетовую малютку-Машеньку – она давала имена всем своим цветам – долго не хотел отходить от прилавка, явно стараясь произвести впечатление. Еле выпроводила его, уже начала сердиться, стыдливо и озабоченно поглядывая на дверь.
Впрочем, сегодня она весь день посматривала на дверь. Зачем? Будто ждала кого-то. Кого ей ждать? Она одна на всем белом свете. У нее нет ни близких, ни родных, только подружки-сенполии.
И все же она ждала. Ждала, поглядывая из окна своего крохотного магазинчика на двери метро.
Какая глупость!
Весь день высматривала и пропустила, пропустила его. В тот момент, когда он вышел, она была занята постоянной покупательницей, симпатичной статной брюнеткой, страстной любительницей всего и в особенности фиалок. На этот раз брюнетка купила Светланок. Светланки очень, очень хороши! Маленькие белые сенполии с серебристыми бархатными листочками. Просто чудо!
Пока она расхваливала брюнетке свой товар, из метро вышел высокий красивый мужчина средних лет с густой шевелюрой, едва тронутой сединой. Все в нем было респектабельно: и строгий костюм, и прическа, и галстук. В руках дорогой английский портфель. Такие мужчины ездят на «Мерседесах», их нечасто встретишь в метро. Именно поэтому все обращали на мужчину внимание, некоторые оглядывались ему вслед, он же был задумчив и не замечал вокруг ничего.
«Почему меня не встретили?» – гадал он, проходя мимо цветочного магазинчика и бросая равнодушный взгляд на юную продавщицу, бойко расхваливающую свой живой товар разодетой брюнетке, весьма интересной даме.
На брюнетке он задержал на секунду взгляд и машинально отметил, что бабенка совсем ничего, даже очень и очень, вполне и вполне…
Отметил и дальше пошел, решая свою загадку.
«Странно, – думал он, – странно, что меня не встретили. Опять помощники все перепутали. Да это и хорошо, – порадовался вдруг он. – Как нормальный человек поброжу по городу. Сто лет так не бродил. А мне здесь есть что вспомнить».
Он жадно глотнул городской воздух и сказал:
– Черт! Куда я спешу? Куда я все время спешу?
Проходившая мимо невзрачная женщина интеллигентно осведомилась:
– Простите, вы что-то спросили?
– Нет-нет, извините, я не вам, – смутился он, кланяясь ей и мысленно отмечая: «Тетка – синий чулок, но я ей понравился».
Игривое настроение охватило его. Он почувствовал свободу и подумал: «Эх, хорошо, что меня не встретили. Времени навалом, аж до завтрашнего утра, даже до обеда. По городу поброжу, на девушек поглазею. Девушки здесь сумасшедше красивые! А какие здесь были денечки…»
Воспоминания нахлынули на него…
Хорошие воспоминания, но стало грустно.
«Совсем отвык от нормальных людей за этой кабинетной жизнью, – пригорюнился он. – Помнится, я бабником был, пламенел от любого девичьего взгляда, волочился за каждой юбкой… – Он удивился: – Куда все это ушло?
Куда? В песок. Все в песок, вся жизнь туда. Работа-работа, обязанности-обязательства, интриги…
Забыл уже, что я мужик. Настоящие чувства грязью дорогой подменил. Все какие-то фифы крутятся возле меня, какие-то задаваки, кривляки, алчные все бабенки. И дружно чего-то хотят от меня, требуют, топают, шантажируют… И угрожают.
Давно я не видел баб настоящих, тех, которые не охотятся, а живут. Красиво живут: правильно, творчески, умно, со вкусом к тому, что имеют, без иждивенчества, без идиотской погони за яхтами, замками, „мерсами“. Настоящая женщина знает: замок хотеть – это пошло. Хотеть можно то, что возможно собою объять. Остальное – мораль рабовладельца, что преступно, низко и дико – из начала нашей эры эта мораль».
Он окинул мысленным взором свою непростую судьбину и удручился: «Да-аа, оторвался я от простых людей и попал в такое говно!
А жизнь идет. Жизнь мимо проходит».
В этот момент он вдруг ощутил, что его томит, томит какое-то чувство, чем-то брезжит эмоция, откуда-то из глубины сознания исходит таинственный интерес… Вот только к чему?
Он покопался в себе и обнаружил там много приятного, целый пласт, но все это ощущения… Даже не так – остатки эмоций, а вот каких? Он не знал.
Начал вспоминать. Так в детстве бывало, когда играя с большим увлечением, вкусное что-то съедал. Про лакомство уж и забыл – и на языке не осталось, а приятное впечатление сохранилось, испытываешь удовольствие и не знаешь уже от чего.
Так бывало и позже, когда красивая девушка улыбку дарила. Ее лицо давно из памяти стерлось, и не помнишь уже о ней самой, а настроение все хорошее…
Стоп! Девушка! Где я видел ее? Где?
В метро!
Нет, позже…
Что было позже?
Он оглянулся – от метро ушел не далеко. «Вернуться? Вернусь».
Медленно побрел в обратную сторону, посматривая вокруг и напряженно пытаясь припомнить, отыскать эту мысль, что так растревожила.
Когда показался цветочный магазинчик, он встрепенулся: вот оно! Вот! Шаг стал шире. И в памяти брюнетка всплыла.
«Нет, не то». Поморщился. «Совсем не то».
Напротив магазинчика двери метро.
Он остановился, подумал: «Дальше глупо идти, я там не был».
И все же пошел, побрел к магазинчику, остановился у самой витрины, бессмысленно поглазел на цветы. И вдруг словно молнией ослепило: она! Продавщица фиалок! Тонкими гибкими пальцами достает с верхних полок горшки, встала на цыпочки, изогнулась, сама как прекрасный цветок. Лиана – стройна, высока, нежна.
«Вот оно что, – радостно он подумал. – Это она, та самая девушка, из-за которой я настрадался мальчишкой. Да-да, это она. Смешно ловила коленями мяч, любила грызть кончик косы своей пепельной и бегала, шлепая, босиком. По лужам! По лужам! И хохотала! Смех высокий и звонкий».
Сердце бешено заколотилось.
«Успокойся, – сказал он себе, – Да, это она, та, что любила в дождь босиком бегать по лужам. Подол приподнимет и шлепает. И смеется. А смех звонкий, тонкий – очень заразительный смех. Да, это она, ну и что?»
А вот что: душа ожила и восстала, а память просто взбесилась – за секунду одну пронеслось все, что было длинною в юность и казалось давно забытым, похороненным под монументами побед и руинами поражений.
«Но как же я сразу ее не заметил? – удивленно подосадовал он. – Старею. Старею…»
И тут же порадовался: «Но молодой еще глаз у меня. От меня один глаз и остался. Мозгами все не то замечаю, фотографирую все какую-то чушь, ерунду, а глаз выхватил, выхватил нужное, выхватил и запомнил».
Он смело вошел в стеклянную дверь под звон колокольчика. Девушка так увлеклась цветами, что не услышала звона. Сидела на корточках, нежно перебирая листочков велюр, грустная и задумчивая, погруженная в мысли.
Он кашлянул и сказал:
– Я бы хотел…
Она испуганно вздрогнула, вскочила, едва не уронив горшок, но ловко поймала его, воскликнув:
– Ах, простите, увлеклась, не заметила как вы вошли. Вы что-то хотели?
– Да, я бы хотел…
Она глянула в его добрые глаза и стушевалась, впервые за этот день не посмотрела за окно и на дверь.
– У меня прекрасные сенполии, – от смущения залепетала она. – Самая лучшая коллекция. В городе. А может быть и в стране. Таких нигде не найдете.
И протянула горшочек с бледно-сиреневыми цветами. Он покачал головой:
– Нет-нет, вы не поняли, я бы хотел…
Расстроилась:
– Не нравятся?
В ее руках мгновенно появился другой горшок.
– Вот еще один экземпляр. Редкий цвет, голубой-серебристый. Правда, похожи на незабудки?
Он опять покачал головой:
– Нет, я бы хотел…
Она, снова обрывая его, ловко достала с верхней полки горшок и воскликнула:
– А вот эти! Посмотрите. У них очень красивое имя: Лаура. Правда чудо? Вы кому собираетесь их дарить? Жене? Сестре? Подруге? А может быть просто девушке?
– Вы не поняли. Я хотел бы подарить самый дорогой, самый ценный цветок из вашей коллекции…
– О-оо! – обрадовалась она. – Это прекрасно! Тогда вам нужен вот этот! Роскошнейший экземпляр! Я зову его Долли. Правда, чудо? К сожалению, он стоит дорого, но цветет круглый год. Купите, не пожалеете. Ваша дама, когда увидит этот цветок…
– Вы не поняли, я хочу подарить его вам. Именно вам, славная девушка, – наконец сказал он, и она растерялась.
– Мне?
– Вам.
– Но этот цветок и без того уже мой…
– Неужели?
– Все цветы здесь мои, – усмехнулась она. – Я их задумала, изобрела и потом уже вырастила. Я их холила и лелеяла. Их трудно мне подарить.
Он растерянно сник:
– Все – ваши?
Она развела руками:
– Увы – да.
– Но что же я вам подарю?
Он был сильно расстроен.
Читать бесплатно другие книги:
