Королева Марго. Искушение страсти Павлищева Наталья

Она стояла в порванной, окровавленной рубашке и, стуча зубами от ужаса, слушала, не веря своим ушам. Но слова Нанси подтверждал плывущий над городом набат.

– Где мой муж?

– Он у короля, с Генрихом Наваррским, надеюсь, не произойдет ничего дурного. Вам не стоит здесь оставаться, мадам. Вы остались живы случайно, не услышь я ваши крики, могли последовать за этим несчастным, вернее, вместе с ним на тот свет.

Маргарита с трудом удержалась на ногах. Только тут она вспомнила совет Клод не открывать двери.

– Мне нужно к герцогине Лотарингской…

– Я провожу.

Маргарите помогли хоть как-то одеться и накинуть ночной плащ. Пока добирались до покоев сестры, королева увидела еще несколько смертей, Нанси пришлось спасти ее еще раз, потому что тем, кто гонялся за гугенотами, было все равно, кто перед ними, если на рукаве не завязан белый платок.

Клод стояла на коленях перед образами, молясь.

– Ты… ты знала?

– Моли о прощении для всех них. Маргарита, встань на колени рядом со мной.

Королева шарахнулась от сестры:

– Нет, я к королю, он должен остановить это безумие!

– Королю?! Да он сам стрелял из окна по гугенотам!

Но Маргарите уже было все равно, она бежала в покои Карла так, словно могла не успеть спасти Генриха.

События ночи, вернее, рассвета Дня святого Варфоломея разворачивались не совсем так, как хотелось бы Екатерине Медичи. Она рассчитывала на гибель Колиньи и заключение под стражу принца Конде и Генриха Наваррского. Но когда зазвонили колокола, вдруг поняла, что одно убийство потащит за собой многие другие, и попыталась добиться заключения под стражу и адмирала. Королеву-мать поддержал герцог Анжу, но они опоздали.

Генрих де Гиз, прекрасно понимавший, что либо он, либо Колиньи, возможности убить адмирала не упустил. Генрих де Гиз не убивал Колиньи сам: когда в дом адмирала ворвались его люди, Колиньи был попросту изрублен и выброшен под ноги своему врагу. Голову адмирала отрезали и отправили в Рим в качестве доказательства расправы, а его тело подвесили на Гревской площади за ноги…

Это послужило сигналом к избиению остальных гугенотов. Все городские ворота оказались запертыми, а на дверях домов, где остановились гугеноты, были поставлены белые кресты. Началась Варфоломеевская ночь, вернее, страшный рассвет…

Когда Маргарита ворвалась в покои короля, она уже сама была едва жива от запаха крови, от криков, от ужаса увиденного. У короля находились королева-мать, герцог Анжу, Генрих Наваррский и принц де Конде. Видя, что супруг жив, она вдруг вспомнила, что только что видела ближайших придворных мужа – первого камердинера Арманьяка и первого камер-юнкера Миоссанса, не важно, что один был гугенотом, а второй католиком, за близость к королю Наварры оба могли поплатиться жизнью. И она, не раздумывая, бросилась к ногам Карла и матери, умоляя оставить их в живых. Помогло, оба были до конца жизни благодарны королеве Наварры за спасение.

Но главным для нее оставался вопрос – что с мужем? Неужели он тоже участвовал в этом кошмаре, а все ночные разговоры только для отвода глаз?!

Король ответил сухо:

– Вашему супругу предложен выбор: месса, смерть или Бастилия.

Глаза Маргариты кричали: месса! Согласись, ну согласись же!

Карл усмехнулся:

– Король Наварры оказался сговорчив, он выбрал мессу. А вот принц Конде желает посидеть в Бастилии.

До полудня продолжалось избиение гугенотов. Париж оказался завален трупами, по Сене их плыли сотни, перед холмом Шайо образовался настоящий затор. Пришлось отправлять могильщиков, чтобы освободить реку от трупов и зарыть их на острове посреди реки. Братская могила протестантов просуществовала до 1887 года – начала строительства именно на этом месте Эйфелевой башни, при рытье фундамента обнаружили множество людских останков…

Маргарита ходила сама не своя, их свадьба отныне будет у всех называться кровавой… Но помимо переживаний от увиденного, ей не давали покоя два вопроса: почему оставили в живых ее собственного мужа и почему сестра советовала не открывать дверь? Про дверь понятно, но что за просьба не жертвовать дочерью? Королева Наварры вспоминала события утра и вдруг поняла, что сама была на волоске от гибели, вслед за забежавшим к ней гугенотом де Лераном могли убить и ее саму. Де Леран бросился в спальню, видно, надеясь найти там Генриха Наваррского, а убитая вместе с ним сестра короля означала бы, что это расправились гугеноты? Неужели мать и правда была готова пожертвовать собственной дочерью ради оправдания резни?

Вопрос остался без ответа…

А вот жизнь Генриху Наваррскому и Генриху де Конде действительно оставила королева-мать. Герцог Анжу был бы рад гибели принца Конде, потому что был любовником его супруги – Марии Клевской, Генрих Анжу уже мечтал, как сделает Марию герцогиней Анжуйской, но Екатерина Медичи решила иначе. Если вырезать действительно всех гугенотов, слишком сильным станет Лотарингский дом, герцоги де Гизы были нужны королеве-матери до определенной черты, убрали Колиньи, и ладно. Нельзя настолько ослаблять Конде и Бурбонов, само существование этих сил должно уравновесить Гизов в их противостоянии с Валуа.

Маргарита не желала думать обо всех этих политических играх, хотя давным-давно невольно была в их центре. Но ее никто не спрашивал – ни когда выдавали замуж за Генриха де Бурбона, ни когда спасали ему жизнь. Дочь для королевы-матери разменная монета, при чем здесь ее чувства?

Екатерина Медичи очень хотела бы, чтобы гнев оставшихся в живых протестантов обратился против Лотарингского дома, то есть Гизов. Наверное, так и было бы, но на следующий день на Кладбище невинноубиенных зацвел давно засохший боярышник! Это немедленно было объявлено чудом, подтверждавшим правоту католиков. Нужны ли еще какие-то доказательства правомерности поступков? Резня гугенотов возобновилась…

Но если бы парижане присмотрелись, то быстро бы поняли, что погибли далеко не только гугеноты, вторая волна позволила основательно рассчитаться с врагами, уничтожить нежелательных наследников, ревнивых мужей или, наоборот, любовников… Любая вражда, раньше приводившая лишь к зубовному скрежету, теперь заставляла вытаскивать нож и объявлять неугодного тайным гугенотом, даже если он возвращался с мессы! Все рассчитывались со всеми…

У королевы-матери в кабинете снова астролог. Считающая себя истовой католичкой, Екатерина Медичи тем не менее по любому вопросу советовалась с астрологами и пользовалась услугами алхимиков, одно другому не мешало.

И снова его слова неутешительны: Валуа довольно скоро сменит Бурбон. Кто именно – Конде или Генрих Наваррский?

– На голове вашего сына я вижу две короны, но следующий за ним король Франции – Генрих Наваррский.

Королева принялась мерить шагами кабинет, взволнованно покусывая свои красивой формы губы и стискивая пальцы рук.

– Нет, это невозможно!

Она не спрашивала, какого именно сына имеет в виду астролог, для королевы существовал только один сын – ее обожаемый Генрих, тот, что сейчас сидел на троне, сплошное недоразумение, которое долго не проживет. Правда, его супруга Елизавета беременна, но астролог сказал, что родится девочка, значит, угрозы будущему обожаемого Генриха с этой стороны не будет.

А что за две короны? Она вдруг поняла – Польша! То, чего она так добивалась, случится. Вот прекрасный способ проверить верность предсказания: если в ближайшее время привезут известие, что ее усилия увенчались успехом и поляки, несмотря на страшные вести из Парижа, выбрали ее обожаемого сына своим королем, значит, верно и все остальное.

Но если это так, то вместо Валуа править будут Бурбоны? А как же дети самого Генриха Анжу? Мысль о том, что у любимого сына может просто не быть детей, ей не приходила в голову, нет, ее обожаемый Генрих должен быть лучшим во всем.

– Как этому можно воспротивиться? Бурбону? – на всякий случай быстро уточнила королева, чтобы астролог не подумал, что она намерена противиться двум коронам на голове Генриха Анжу. Но тот все понял правильно, слишком давно и хорошо знал Екатерину Медичи, сокрушенно развел руками.

Королева тоже прекрасно знала своего астролога и тоже поняла все без слов. Этот жест означал только: никак либо с помощью убийства. Первое не устраивало Екатерину Медичи, но и убивать Генриха Наваррского, совсем недавно ставшего зятем, тоже не стоило. Нет, ей вовсе не было жаль молодую супругу, просто это привело бы к открытому осуждению… Хотя… если организовать довольно ловко, то можно представить как месть оставшихся в живых гугенотов вернувшемуся в католичество королю Наварры. Однако организовать действительно нужно тщательно, потому что в случае неудачи все может закончиться хуже, чем с Колиньи.

Уничтожение Генриха Наваррского пока откладывалось.

У Маргариты новая подруга – очаровательнейшая Мария Клевская, ставшая женой де Конде. Юная королева дружила с обеими сестрами Клевскими – Марией и Генриеттой, супругой герцога Невера. Но она терпеть не могла старшую из сестер Екатерину только за то, что на ней был вынужден жениться Генрих де Гиз, хотя и по ее собственному настоянию. Супруга уже одарила Генриха сыном и намеревалась произвести на свет еще не одного. Генрих изредка наведывался домой, зачинал следующего ребенка и снова убывал ко двору, чтобы ухаживать за Маргаритой де Валуа или нежиться в постели Шарлотты де Сов.

Но отношения к Генриху де Гизу у Маргариты после страшной Варфоломеевской ночи изменилось. После того, как она узнала правду о своем бывшем возлюбленном, узнала, как он расправлялся с гугенотами, образ Генриха де Гиза заметно потускнел. Поэтому когда однажды Мария вдруг увлекла ее в покои, где их ждали два Генриха – Анжу и де Гиз, – Маргарита предпочла просто уйти. Обиженный Гиз бросился в объятия Шарлотты де Сов.

И все же она еще любила де Гиза, сердце сжималось, когда видела его высокую, стройную фигуру, вспоминала его манеры, его голос, руки, его ласки… Генрих становился в Париже все популярней, ведь это он был зачинщиком убийств гугенотов. Народ не задумывался над тем, что герцог скорее исполнитель, которому отдана первая роль, для всех Гиз – герой уничтожения еретиков.

Сам Генрих де Гиз ничего собой не представлял – нет, он был красив, обаятелен, умел вскружить голову, был смел, иногда до безрассудства, мог первым броситься в атаку, но он не был разумным политиком и вождем тоже не был. Популярность Генрих получил от отца – Франсуа де Гиза, который действительно умел повести за собой и толпу, и войско. После гибели Франсуа де Гиза как-то самой собой разумелось, что его знамя подхватит сын. С детства поклявшийся отомстить за убийство отца Генрих купался в лучах его славы и популярности. Это приучило быть впереди без малейших на то усилий.

При этом настоящей смелости и удали у Генриха де Гиза, видимо, не было. Обвиняя Колиньи в убийстве своего отца, Гиз не рискнул бы вызвать старого адмирала на дуэль и сразиться с ним в открытом поединке, зато с удовольствием принял участие в его подлом убийстве. Генрих не мог один на один, он мог только впереди толпы, желательно разъяренной и готовой на все, он словно подпитывался гневом такой толпы. Хороший солдат, он явно не был прекрасным полководцем, способным принимать решения и брать на себя ответственность. Позже, возглавив Католическую лигу, он скорее подчинялся воле своей сестры, как прежде подчинялся воле матери.

Но для Маргариты он вовсе не был народным любимцем или трибуном, для нее это очаровательный Гиз с ласковыми руками, умением говорить прелестные слова, целовать за ушком, быть страстным любовником. И как бы ни относилась королева к Гизу после избиения гугенотов, она против своей воли продолжала любить Генриха-любовника.

А с мужем проблемы…

После тех страшных событий Генрих Наваррский жил в Лувре на положении почетного пленника, он всюду сопровождал короля, имел прекрасные апартаменты, достаточно средств, слуг, придворных, но отлучаться из Парижа права не имел.

Маргарита помогла ему написать большое обращение, в котором подробно объяснялось отношение короля Наварры к произошедшему, его участие и причины перехода в католичество. Все было написано столь ловко, что не оскорбило королевскую семью, но и у гугенотов не оставило чувства обиды за предательство своего короля.

Отношения между супругами действительно становились все более дружескими. Генрих понял, что Маргарита не только не знала о готовящемся преступлении, но и сама едва не стала жертвой, был ей благодарен за заступничество за своих приближенных, за себя самого, помощь в эпистолярном жанре… Они все чаще разговаривали, а не просто спали. Но довольно быстро Генрих вернулся к своим беарнским привычкам, страшно раздражавшим Маргариту. Все же он не был воспитан при французском дворе. Предпочитая седло креслу и простую жизнь дворцовой, Генрих так и не полюбил мыться!

Наверное, позже Маргарита сумела бы перевоспитать мужа, приучить его принимать ванну после охоты и вычищать грязь из-под ногтей, прежде чем приходить в спальню, но снова вмешалась королева-мать.

Решив, что Беарнец свою роль сыграл, а потому может быть из зятьев отлучен, она приняла свои меры. На короля Наварры обратила свое благосклонное внимание одна из ночных бабочек «летучего эскадрона любви» Екатерины Медичи.

Это «подразделение» в юбках Екатерина Медичи создала давным-давно, пытаясь отвлечь собственного мужа от его многолетней любовницы Дианы де Пуатье. Сама королева отнюдь не была горазда на любовные утехи, к тому же постоянно ходила в положении, вот она и решила, что, если не может сама, нужно предложить мужу других… Красивые молодые девушки из знатных семей были собраны во дворце, обучены искусству любви и умению во время постельных сцен между прочим выпытывать разные секреты и стали поставляться в постель нужным людям.

Нет, это не были проститутки в прямом смысле слова. Платила им сама Екатерина Медичи, причем платила щедро, выдав большинство замуж. Условия было два: ни в кого не влюбляться и не беременеть! Зато сколько секретов принесли своей «работодательнице» ее ночные бабочки…

Шарлотта была одной из самых способных. Она не была так уж красива, зато умела очаровывать и выпытывать, а еще была безотказна и ненасытна, имея по несколько любовников сразу. То, что эти обаяние и ненасытность подпитываются специальными средствами, изготовленными ловкими Руджиери, знали, кроме самих магов, только двое – Екатерина Медичи и сама Шарлотта. Всего капля средства, добавленная в бокал вина, почти не меняла его вкус, зато превращала мужчину в полного раба красотки, любой, испробовав сей любовный напиток, сгорал от желания обладать мадам де Сов снова и снова.

Удивительно, но при этом понимание общедоступности красавицы мужчин не смущало…

И вот теперь Шарлотте де Сов предстояло заняться… Генрихом Наваррским! Зачем? Уж никак не по собственному желанию. Приказ есть приказ…

Но зачем Екатерине Медичи понадобилось подсовывать зятю свою ночную бабочку?

Дело в том, что у короля было два брата – Генрих Анжу и Франсуа Алансонский. И вот этот второй собственной матери уже основательно мешал. Восемнадцатилетний Франсуа, никак не запятнанный участием в Варфоломеевской ночи, а потому не отвергаемый гугенотами, решил, что пришло его время выступить на сцену.

Этого сына Екатерины Медичи природа обделила особенно, внешне он удался в мать – был невысок ростом, склонен к полноте и довольно пучеглаз, хотя глазки имел маленькие, но окончательно все испортила проклятая оспа, после которой лицо бедолаги оказалось настолько изрыто, что его нос словно раздвоился. Единственным человеком в семье, хоть как-то жалевшим бедного Франсуа, была Маргарита. Просто две старшие его сестры давно вышли замуж, а братья терпеть не могли и всячески это подчеркивали. Франсуа даже воспитывался отдельно от остальных Валуа.

Мечтавший взять реванш, он был готов на все. Когда при дворе все поделились на католиков и гугенотов, образовалась и третья сила, недовольная ни теми, ни другими. Нечаянно во главе нее оказался герцог Алансонский, которого называли просто Алансон. Но он вовсе не собирался никого ни с кем мирить, пожалуй, Франсуа и сам не мог сказать, чего хочет. Он хотел признания и власти, только не знал, как этого добиться.

Вот с Алансоном и подружился Генрих Наваррский. Маргарита была даже рада, она всегда жалела младшего брата, с которым столь жестоко обошлась природа, хотя не понимала его озлобленности на весь мир. Зачем был нужен Алансон Генриху? Только для возможности бежать из Парижа. И Карла, и Анжу, и Гиза Генрих Наваррский ненавидел, Маргарита всего лишь женщина, хотя она благосклонно относилась к младшему брату, потому король Наварры терпеливо выслушивал глупые прожекты, с которыми носился его новый приятель, поддакивал, поддерживал… Генриху пришлось нелегко, его заставили принять участие в осаде Ла Рошели – серьезного оплота протестантов на западе Франции. Он принял, хотя все прекрасно видели, что против своей воли.

Но Екатерину Медичи вовсе не устраивала такая дружба, она ненавидела собственного младшего сына уже потому, что он был следующим за ее обожаемым Генрихом, а значит, опасен. Дружбу нужно было разрушить, а уж после того, как к этой паре присоединилась еще и Маргарита, королева-мать вызвала к себе Шарлотту де Сов.

На недоуменный вопрос мадам де Сов: «Обоих?», Екатерина кивнула:

– Я не ошибаюсь. Да, обоих. И постараетесь поссорить их на почве ревности. К тому же поссорите мужа с женой.

Бабочки из «летучего эскадрона» вопросов не задавали, это было опасно. Шарлотта просто сходила в очередной раз к Руджиери и принесла крошечный флакон с зельем. Внимание красавицы привело Алансона в восторг! Он и подумать не смел об обладании такой женщиной, герцогу хватило одной капли надолго.

Немного сложнее было с Генрихом Наваррским, тот явно вознамерился стать верным семьянином, пока находя удовольствие в пребывании в спальне своей жены. Но тут помогла сама Маргарита. Она просто устала от постоянного запаха пота, мужниного и лошадиного, которым тот пропах, от его нежелания считаться с ее тонким нюхом. А вот Шарлотта де Сов таких требований не предъявляла, ей не полагалось перебирать запахи объектов воздействия. Она начала борьбу за Генриха Наваррского, за герцога Алансона бороться не приходилось, тот был счастлив оказанным вниманием. Средство Руджиери действовало безотказно…

Маргарита заметила начавшуюся связь мужа с ночной бабочкой и сначала не знала, как к этому относиться. Она с удовольствием общалась бы с Генрихом только днем и на расстоянии, но не отдавать же любовнице мужа вот так просто? И она предприняла странный, по мнению своих фрейлин, шаг.

Генрих Наваррский только что вернулся с очередной охоты. Сначала долго скакали, загоняя вепря, потом Карл удачно добил зверя, потом пировали, потом снова были почти гонки… Вернулись во дворец поздно вечером. Все было вполне обычно.

Решив спать у супруги, Генрих, как был, в охотничьем наряде и сапогах, отправился к Маргарите. Но там его ждал сюрприз: посреди спальни стояла большущая ванна, наполненная горячей водой с плавающими на поверхности лепестками роз. Запах роз разливался по всей спальне…

– Вы намерены принять ванну?

Вообще-то, грязной Маргарита не выглядела, скорее напротив, она благоухала, волосы распущены и успели подсохнуть, к чему ей вторая ванна за день? Он хотел так и сказать, мол, жена, вкусно пахнешь. Но Маргарита сделала останавливающий жест:

– Ванна для вас.

– Для меня? Но я чертовски устал!

– Тем более ванна будет приятна. Смойте грязь, прежде чем ложиться в постель.

Ей бы как-нибудь помягче и поласковей, но Маргарита пошла напролом, он должен принимать ванну, если даже никуда не ездил! Хватит с нее запаха потных ног и подмышек!

Генрих все же подошел к жене и взял ее за подбородок:

– Значит, такова цена пребывания в вашей постели, мадам? Не слишком ли дорого за то, что мне не слишком нужно?

Ноздри Маргариты от возмущения раздулись. Во гневе она была чертовски хороша, Генрих едва сдержался от желания повалить ее на постель как был – даже в сапогах. Но она невольно сморщилась, и желание переросло в гнев:

– Оставайтесь со своей ванной, мадам, в Лувре я легко найду тех, кого не беспокоит мой запах!

Глядя вслед мужу, широким шагом вышедшему прочь, Маргарита со злостью запустила вслед подушкой. Мужлан несчастный! Пусть спит с кем угодно, только от нее подальше!

А король Наварры, выскочив из спальни супруги, столкнулся с прекрасной Шарлоттой, непонятно как оказавшейся рядом с покоями Маргариты.

– Ах, Генрих, – заворковала красотка, – вы едва не сбили меня с ног. Даже голова закружилась… Вы не поможете мне добраться до моей комнаты? Ну хотя бы немного пройти помогите…

Она ворковала и ворковала, и тогда, когда он оказался в спальне, и когда предлагала выпить чудесное вино, и когда увлекла в постель… Шарлотта не испугалась его неухоженного вида, ни в чем не укоряла, она была жаркой, страстной и очень доступной… Кто же откажется от такой женщины, тем более собственная супруга выдвинула оскорбительные условия.

Довольно быстро выяснилась, что мадам де Сов привечает и герцога Алансона, но она была столь ловка и опытна, что хватало на обоих. Потом, правда, добавился еще и Гиз, и Дю Гаст, и даже Ла Моль… Да мало ли с кем спала Шарлотта де Сов, выпытывая нужные сведения.

Маргарита обиделась, хотя старалась не подавать вида. С одной стороны, куда легче не изображать страсть, если тебя просто тошнит, с другой – измена мужа задела… Неглупая женщина быстро заметила, что Шарлотта старается поссорить между собой Франсуа и Генриха, но потом стало ясно, что эта дрянь еще и настраивает короля Наварры против его собственной супруги. Но не воевать же с ночной бабочкой?

Вернуться к Гизу? Но чувство к нему тоже остыло… Маргарита оказалась в странном для себя состоянии – она не была влюблена и у нее не было любовника.

– Мадам, королева-мать желает вас видеть у себя в кабинете.

Вокруг Маргариты тут же принялись хлопотать служанки, поправляя платье и волосы. Но особенных усилий не понадобилось, королева Наварры выглядела, как всегда, прекрасно. Она спешила в покои матери, на ходу кивая и улыбаясь приветствовавшим ее придворным. Медлить нельзя, если Екатерина Медичи желала кого-то видеть, все, кроме короля, опрометью бросались на ее зов. Нет, пожалуй, только ее обожаемый сын Генрих не спешил, да вот еще зять Генрих Наваррский и де Гизы. Маргарита спешила…

В ответ на низкий реверанс королева строго оглядела дочь, с удовольствием отметив, что та выглядит прекрасно, кивнула:

– Присядьте, дочь моя, я хочу с вами поговорить.

Екатерина Медичи жестом отпустила фрейлин и, только когда за ними закрылась дверь, продолжила:

– Я хочу поговорить о вашем браке.

– Браке?

– Вы довольны своим мужем?

– О да, мадам.

Не жаловаться же матери, что супруг куда больше времени проводит в постели Шарлотты де Сов, чем в их супружеской, что, кстати, Маргариту вполне устраивало, она так и не научилась переносить запах Генриха Наваррского. Но мать не обманешь, уж от Шарлотты де Сов она имела новейшие сведения и прекрасно понимала, каковы настоящие отношения у дочери с мужем.

– Мне кажется, ваш брак неудачен.

Маргарита едва сдержала возглас изумления: не королева-мать ли этот брак и организовала? Екатерина внимательно наблюдала за дочерью, нет, та еще слишком неопытна, чтобы по-настоящему скрыть свои мысли и чувства, хотя старалась. Ничего, такое умение приходит с опытом. Хуже, если бы Маргарита не позволяла матери читать на своем лице то, что она думает. Екатерину и так беспокоила скрытность дочери.

– Я помню, что вы жаждали видеть своим супругом Генриха де Гиза, но он вас бросил и женился на другой…

– Мадам, – не выдержала-таки Маргарита, – он меня не бросал, я сама попросила герцога жениться, чтобы у вас не было повода волноваться из-за наших с ним отношений.

– Хорошо, – Екатерина с трудом поднялась из кресла, сделав рукой знак дочери, чтобы та сидела, прошла к шкафчику, достала какую-то соль, понюхала, потерла виски. Все это время Маргарита молча наблюдала. Перебивать королеву-мать не следовало. – Столько забот, головная боль замучила. Вернемся к вашему замужеству. Пожалуй, мы допустили ошибку, выдав вас замуж за короля Наварры. Грубый мужлан, от которого вечно пахнет, словно от крестьянина, не имеющий ни приятных манер, ни даже желания им обучиться… фи!

Эта тирада звучала так, словно Маргарита сама выбрала столь непривлекательного супруга и упорно добивалась права стать его женой. Но снова дочь промолчала, понимая, что эти слова – прелюдия к чему-то куда более важному. Так и есть…

– Но все можно исправить.

– Как?

– Мы выдадим вас замуж за Генриха де Гиза.

– Что?! Но я замужем, а он женат!

– Чтобы получить руку принцессы Маргариты, а сердце вы ему уже отдали, Генрих де Гиз разведется со своей женой. Его супругу мы найдем чем соблазнить. А ваш развод и вовсе дело двух месяцев, ведь брак между католичкой и гугенотом без разрешения…

– Так разрешения не было?!

– Успокойтесь, оно было… но только позже… позже…

– Но Генрих Наварра католик.

– Новообращенный. По правилам нужно бы заключить новый брак или, наоборот, развести вас. Думаю, второе предпочтительней.

В душе Маргариты схлестнулись два чувства – радость от возможности освободиться от Наварры и стать супругой любимого человека и ярость от того, что она снова становится игрушкой в какой-то политической игре. Снова с ее мыслями и чувствами, с ее желаниями не считались, мать могла бы вообще не спрашивать, если бы от нее не требовалось написать письма папе римскому с просьбой о разводе, вернее, о признании брака недействительным.

Победило второе чувство, нельзя так с ней, во всяком случае, сама Маргарита не могла сразу решиться на подобное.

– Я хотела бы подумать…

Мать изумилась: давно ли ее избили из-за связи с Гизом, а теперь вдруг кочевряжится? Но возражать не стала, усмехнулась:

– Сегодня на балу присмотритесь к обоим и решите, кто же вам дорог. Мы учтем ваши пожелания.

Хотелось фыркнуть: вы бы раньше учитывали!

Королева-мать дала понять, что разговор окончен, Маргарита с удовольствием откланялась и отправилась к себе. Фрейлины встретили тревожными расспросами:

– Что? О чем шла речь?

– Интересовалась, насколько я счастлива в браке.

В этот вечер она одевалась почему-то с особым тщанием, словно невеста на выданье.

Войдя в зал в сопровождении своей подруги – Генриетты, герцогини Невер, Маргарита привычно оглядела придворных, кивнула тем, кто заметил ее появление, но, сделав несколько шагов, остановилась. Проследив за ее взглядом, Генриетта поняла, что заставило королеву Наварры замереть. Подле Генриха де Гиза, не заметить которого было просто невозможно, сладко улыбаясь, стояла Шарлотта де Сов.

Конечно, это могло быть простым совпадением, мало ли кто с кем рядом окажется, но герцогиня решила понаблюдать. Маргарита уже взяла себя в руки и снова кивала налево и направо, спокойно сделала реверанс перед братом, еще ниже присела перед королевой-матерью и отошла в сторону.

Генриетта повторила все за ней, также присела, также приветствовала, только ее поклоны были гораздо ниже. А из головы не шла обольстительная улыбка Шарлотты де Сов. Маргарита права в своих подозрениях, де Сов никогда не задерживается надолго подле тех, кто ей неинтересен, вернее, тех, с кем ей не приказано переспать. Герцогиня Невер задумалась: что в этой де Сов такого, что ни один мужчина не может устоять? Хороша? Но есть куда более красивые. Умна, но та же Маргарита куда умней. Умеет ластиться? Этому дам двора и обучать не нужно… Нет, в обаянии Шарлотты де Сов и ее воздействии на мужчин было что-то таинственное, потому что красотой, обаянием и умением очаровывать обладали в куда большей степени с десяток придворных дам.

А Маргариту куда больше занимал вопрос, какую новую игру затеяла мать. К чему королеве-матери еще и герцог де Гиз в коллекции Шарлотты де Сов? К тому же подсовывать ему Шарлотту и одновременно вести разговор о разводе и замужестве с Гизом собственной дочери?

Улучив момент, Маргарита оказалась рядом с мирно беседующей парочкой. Разговор шел ни о чем, но она прекрасно знала, чем заканчиваются такие беседы.

– Мадам, поторопитесь к моим брату и мужу, зря вы оставили их одних, они могут просто подраться…

Шарлотта одарила королеву Наварры лучезарной улыбкой и съехидничала:

– Я привыкла к тому, что из-за меня ссорятся мужчины. Что поделать…

Маргарита оглядела ее с ног до головы и согласилась:

– Да, вы весьма похожи на сучку, у которой течка. Кобели готовы перегрызть глотки друг дружке, только чтобы поскорей подошла их очередь.

Шарлотта усмехнулась, она тоже прекрасно умела язвить:

– О вас тоже ходит немало слухов, мадам…

– Знаете, в чем разница между мной и вами? Я сплю только с теми, кого люблю и выбираю сама, а вы со всеми, с кем вам прикажут!

Де Сов, бешено стрельнув глазами, поторопилась отойти, а герцог сделал вид, что не слышал выпада своей бывшей любовницы. И только когда Шарлотта отошла подальше, усмехнулся:

– Вы излишне язвительны, мадам.

Красивая бровь королевской сестры приподнялась:

– Разве вы не знаете, что мадам де Сов спит с каждым, на кого ей укажет королева-мать, начиная от принца и до конюха?

Это был явный намек на него самого, герцог в свою очередь съязвил:

– И до короля Наварры?

– Да, и с ним тоже.

– Но вы не против?

– Я даже счастлива, поскольку мадам де Сов спокойно переносит запах чеснока в постели, а я нет. Это неудивительно, ей не привыкать, истопники и конюхи, вероятно, пахнут не лучше… Теперь она нацелилась на вас, месье?

– Неужели вы ревнуете?

– Знаете, час назад королева-мать сокрушалась о том, что не выдала меня за вас замуж, но утверждала, что это поправимо.

Генрих явно обомлел:

– А… вы?

Глаза Маргариты насмешливо блеснули:

– Час назад я готова была с ней согласиться.

– А сейчас нет?

Легкий кивок в сторону уже щебетавшей с Франсуа Алансонским и Генрихом Наваррским Шарлотты:

– У меня уже есть один, чье любовное умение оттачивается в постели мадам де Сов. К чему еще? Делить мужчину с той, у которой побывала половина Франции…

Маргарита повернулась и направилась к своей подруге Генриетте.

– О чем у вас шла речь: сначала мадам де Сов метнулась прочь так, будто вы ей прижали хвост, теперь герцог де Гиз стоит бледный, словно выпил уксус?

Королева Наварры вдруг рассмеялась:

– Знаете, Генриетта, а ведь так и есть, одной прижала хвост, а второму надолго испортила аппетит.

Они обе смеялись так заразительно, что привлекли внимание королевы. Екатерина Медичи знаком подозвала дочь к себе, внимательно глядя в лицо, поинтересовалась:

– Чему вы так рады, мадам?

– Герцогиня Невер рассказала о шалости своей болонки, мадам.

– Какой же? – глаза матери просто буравили.

– Ее хитрая собачка забралась под юбку и ни за что не желала оттуда вылезать. А когда Генриетта стала приподнимать юбку, чтобы болонку вытащили, та уцепилась зубами за ткань и приподнималась вместе с ней…

– О чем вы беседовали с герцогом де Гизом?

– Посоветовала ему не проводить слишком много времени в постели мадам де Сов, чтобы у нее дошла очередь и до короля Наварры с монсеньором. Да и другие тоже ждут… Мадам де Сов действительно нужно составить список, чтобы никто из оделенных ее любовью не остался в обиде.

Взгляд выпуклых глаз королевы-матери стал металлическим, она сухо посоветовала:

– Идите танцевать.

– Да, мадам.

Но как ни разыгрывала Маргарита веселье и беспечность, в действительности ей очень хотелось взвыть волком. Она вдруг отчетливо поняла, что становиться второй после Шарлотты де Сов еще и у Генриха де Гиза действительно не желает! Как хорошо, что не успела дать согласие матери!

Помогавшие раздеться королеве фрейлины с удивлением заметили ее задумчивость и даже грусть. Такое с королевой Наварры бывало редко. А она боялась только одного – чтобы, получив отказ от Шарлотты, Генрих не вздумал навестить супругу.

– Если придет король, скажите, что я больна, сразу легла и просила не беспокоить.

Генрих действительно пришел, выслушал мадам де Френ и фыркнул:

– Не очень-то надо!

А Маргарита лежала, против обыкновения свернувшись калачиком, и размышляла над тем, зачем матери понадобилось подсовывать Шарлотту еще и де Гизу. Хотела совсем унизить собственную дочь? Поняла только одно: она действительно согласна пожертвовать Генрихом де Гизом, только чтобы не ревновать его к де Сов, так легче.

Маргарита не знала, что королева-мать вовсе не приказывала Шарлотте завлекать Гиза. Просто та так устала от соперничества монсеньора и короля Наварры, что сама потянулась к красавцу Гизу. От тех двоих не убудет, если она ради собственного удовольствия уступит еще и этому… Шарлотта была женщиной выносливой.

А уж когда бывшего любовника приревновала Маргарита де Валуа… Шарлотта получила истинное удовольствие, жаль только, что у этой стервы столь острый язык, да еще и королева-мать недовольна. Мадам де Сов понимала, что завтра будет выволочка от Екатерины Медичи, но решила сделать вид, что флирт с де Гизом всего лишь способ вызвать ревность у Наварры. Разве плохо, если она будет поставлять сведения еще и от де Гиза?

Но на следующий день королева-мать вызвала к себе Шарлотту де Сов не скоро, сначала она предпочла поговорить с дочерью. На вопрос, обдумала ли та вчерашние слова, Маргарита усмехнулась:

– Не думаю, что мне стоит менять одного любовника прекрасной мадам де Сов на другого. По крайней мере, этот не сильно мне допекает.

– Я полагала, что вы умней.

– Будь я умней, мадам, я бы сразу не согласилась на этот брак.

– Будь вы умней, ваш муж не валялся бы в постели у Шарлотты, да и любовник тоже! Идите к себе.

Теперь Маргарита не сомневалась, что всеобщая любовница заигрывала с Гизом по заданию королевы-матери!

На мужа ей наплевать, но вот за Генриха де Гиза было очень обидно, Маргарита действительно любила его, и такое двойное предательство – сначала женился, теперь вот с Шарлоттой – едва не заставило ее разреветься. Она шла, стараясь ни на кого не глядеть, только вымученно улыбаясь и кивая по сторонам в знак приветствия. Никто не удивился, из кабинета королевы-матери мало кто выходил в лучшем состоянии.

В ее собственных покоях в приемной навстречу шагнул придворный брата Франсуа:

– Мадам, герцог просил передать лично в руки…

Она подняла на придворного глаза и замерла. Немолод, но красив, приятный голос, чуть рыжеватые волосы красиво уложены, он не нарумянен, как большинство молодых людей, не завит, просто выхолен и вкусно пах. Неожиданно для себя Маргарита поинтересовалась:

– Что за запах?

Придворный удивился:

– У меня? Гиацинт, мадам.

– Как вас зовут?

– Ла Моль к вашим услугам.

– Приятный запах, – кивнув, Маргарита взяла письмо от брата и направилась в кабинет. Потом обернулась: – Не уходите, я напишу ответ.

Брат просил о встрече, словно не мог прийти просто так. Видно, созрел очередной план побега или переворота.

Так начался бурный роман с Ла Молем. Сорокачетырехлетний ухажер-красавец был необычайно опытен в ухаживаниях, хотя не смел так высоко бросать свой взгляд и так далеко заходить в мечтах. Сначала это действительно были всего лишь мечты…

Осада Ла Рошели сама собой завершилась ничем, еще одной знаменитой осадой в следующем столетии Ла Рошель навсегда войдет в историю, а королю Франции стало не до строптивых гугенотов города.

Астролог, как всегда, оказался прав, дипломатические старания Екатерины Медичи завершились успехом – ее сын Генрих де Валуа герцог Анжуйский был избран королем Польши! По дальнему родству королевский дом Франции имел на это право, и когда перед поляками встал выбор, кого иметь королем – Генриха де Валуа или Ивана Васильевича Грозного, – они предпочли француза.

Когда известие об этом дошло до Парижа, Екатерина была и рада, и опечалена одновременно. Радовалась, потому что теперь точно знала – над головой ее обожаемого сына действительно будут две короны, но печалилась вовсе не потому, что править после него мог Бурбон, она знала, как этого избежать, а потому, что с ненаглядным Генрихом придется расстаться, пусть даже на время.

То, что на время, она не сомневалась, Карл слишком слаб, часто стал болеть, он долго не протянет. К тому же после страшных событий Варфоломеевской ночи король сильно постарел, он выглядел лет на двадцать старше собственного возраста. Королева Елизавета родила дочку, а вот Мария Туше – здорового, крепкого мальчика, названного в честь отца Карлом и признанного Валуа, который, однако, никаких прав на французский престол иметь не мог. Сам Карл согласно кивнул, узнав о дочке:

– Так лучше для Франции.