А зори здесь тихие… В списках не значился (сборник) Васильев Борис

– У меня нет слов…

– Коли ласка. Вы не в крепость?

– Да, – запнувшись, признался Коля. – Каштановая улица…

– Надо брать дрожкача. – Свицкий улыбнулся: – По-вашему, извозчик. Если хотите, могу проводить: моя племянница тоже едет в крепость.

Свицкий уложил скрипку, а Коля взял чемодан в пустом гардеробе, и они вышли. На улицах никого не было.

– Прошу налево, – сказал Свицкий, когда они дошли до угла. – Миррочка – это моя племянница – уже год работает поваром в столовой для командиров. У нее – талант, настоящий талант. Она будет изумительной хозяйкой, наша Миррочка…

Внезапно погас свет: редкие фонари, окна в домах, отсветы железнодорожной станции. Весь город погрузился во мрак.

– Очень странно, – сказал Свицкий. – Что мы имеем? Кажется, двенадцать?

– Может быть, авария?

– Очень странно, – повторил Свицкий. – Знаете, я вам скажу прямо: как пришли восточники… То есть советские, ваши. Да, с той поры как вы пришли, мы отвыкли от темноты. Мы отвыкли от темноты и от безработицы тоже. Это удивительно, что в нашем городе нет больше безработных, а ведь их нет! И люди стали праздновать свадьбы, и всем вдруг понадобился Рувим Свицкий!.. – Он тихо посмеялся. – Это прекрасно, когда у музыкантов много работы, если, конечно, они играют не на похоронах. А музыкантов теперь у нас будет достаточно, потому что в Бресте открыли и музыкальную школу, и музыкальное училище. И это очень и очень правильно. Говорят, что мы, евреи, музыкальный народ. Да, мы – такой народ; станешь музыкальным, если сотни лет прислушиваешься, по какой улице топают солдатские сапоги и не ваша ли дочь зовет на помощь в соседнем переулке. Нет, нет, я не хочу гневить бога: кажется, нам повезло. Кажется, дождички действительно пошли по четвергам, и евреи вдруг почувствовали себя людьми. Ах, как это прекрасно: чувствовать себя людьми! А еврейские спины никак не хотят разгибаться, а еврейские глаза никак не хотят хохотать – ужасно! Ужасно, когда маленькие дети рождаются с печальными глазами. Помните, я играл вам Мендельсона? Он говорит как раз об этом: о детских глазах, в которых всегда печаль. Это нельзя объяснить словами, это можно рассказать только скрипкой…

Вспыхнули уличные фонари, отсветы станции, редкие окна в домах.

– Наверно, была авария, – сказал Коля. – А сейчас починили.

– А вот и пан Глузняк. Добрый вечер, пан Глузняк! Как заработок?

– Какой заработок в городе Бресте, пан Свицкий? В этом городе все берегут свое здоровье и ходят только пешком…

Мужчины заговорили на неизвестном языке, а Коля оказался возле извозчичьей пролетки. В пролетке кто-то сидел, но свет далекого фонаря сглаживал очертания, и Коля не мог понять, кто же это сидит.

– Миррочка, деточка, познакомься с товарищем командиром.

Смутная фигура в пролетке неуклюже шевельнулась. Коля поспешно закивал, представился:

– Лейтенант Плужников. Николай.

– Товарищ командир впервые в нашем городе. Будь доброй хозяйкой, девочка, и покажи что-нибудь гостю.

– Покажем, – сказал извозчик. – Ночь сегодня добрая, и спешить нам некуда. Счастливых снов, пан Свицкий.

– Веселых поездок, пан Глузняк. – Свицкий протянул Коле цепкую длиннопалую руку: – До свидания, товарищ командир. Мы обязательно увидимся еще с вами, правда?

– Обязательно, товарищ Свицкий. Спасибо вам.

– Коли ласка. Миррочка, деточка, загляни завтра к нам.

– Хорошо. – Голос прозвучал робко и растерянно.

Дрожкач поставил чемодан в пролетку, полез на козлы. Коля еще раз кивнул Свицкому, встал на ступеньку: девичья фигура окончательно вжалась в угол. Он сел, утонув в пружинах, и пролетка тронулась, покачиваясь на брусчатой мостовой. Коля хотел помахать скрипачу, но сиденье было низким, борта высокими, горизонт перекрыт широкой спиной извозчика.

– Куда же мы? – тихо спросила вдруг девушка из угла.

– Тебя просили что-нибудь показать гостю? – не оборачиваясь, спросил дрожкач. – Ну, а что можно показать гостю в нашем, я извиняюсь, городе Брест-Литовске? Крепость? Таки он в нее едет. Канал? Таки он его увидит завтра при свете. А что еще есть в городе Брест-Литовске?

– Он, наверно, старинный? – как можно увесистее спросил Коля.

– Ну, если судить по количеству евреев, то он ровесник Иерусалима (в углу робко пискнули от смеха). Вот Миррочке весело, и она смеется. А когда мне весело, я почему-то просто перестаю плакать. Так, может быть, люди делятся не на русских, евреев, поляков, германцев, а на тех, кому очень весело, просто весело и не очень весело, а? Что вы скажете на эту мысль, пан офицер?

Коля хотел сказать, что он, во-первых, никакой не пан, а во-вторых, не офицер, а командир Красной армии, но не успел, так как пролетка внезапно остановилась.

– Когда в городе нечего показывать, что показывают тогда? – спросил дрожкач, слезая с козел. – Тогда гостю показывают какой-нибудь столб и говорят, что он знаменитый. Вот и покажи столб гостю, Миррочка.

– Ой, – чуть слышно вздохнули в углу. – Я?.. А может быть, вы, дядя Михась?

– У меня другая забота. – Извозчик прошел к лошади. – Ну, старушка, побегаем с тобой эту ночку, а уж завтра отдохнем…

Девушка встала, неуклюже шагнула к ступеньке: пролетка заколыхалась, но Коля успел схватить Мирру за руку и поддержать.

– Спасибо. – Мирра еще ниже опустила голову. – Идемте.

Ничего не понимая, он вылез следом. Перекресток был пустынен. Коля на всякий случай погладил кобуру и оглянулся на девушку: заметно прихрамывая, она шла к ограде, что тянулась вдоль тротуара.

– Вот, – сказала она.

Коля подошел: возле ограды стоял приземистый каменный столб.

– Что это?

– Не знаю. – Она говорила с акцентом и стеснялась. – Тут написано про границу крепости. Но сейчас темно.

– Да, сейчас темно.

От смущения они чрезвычайно внимательно осматривали ничем не примечательный камень. Коля ощупал его, сказал с уважением:

– Старинный.

Они опять замолчали. И дружно с облегчением вздохнули, когда дрожкач окликнул:

– Пан офицер, прошу!

Прихрамывая, девушка пошла к коляске. Коля держался позади, но возле ступеньки догадался подать руку. Извозчик уже сидел на козлах.

– Теперь в крепость, пан офицер?

– Никакой я не пан! – сердито сказал Коля, плюхнувшись в продавленные пружины. – Я – товарищ, понимаете? Товарищ лейтенант, а совсем не пан. Вот.

– Не пан? – Дрожкач дернул вожжи, причмокнул, и лошадка неспешно затрусила по брусчатке. – Коли вы сидите сзади и каждую секунду можете меня стукнуть по спине, то, конечно же, вы – пан. Вот я сижу сзади лошади, и я для нее – тоже пан, потому что я могу стукнуть ее по спине. И так устроен весь мир: пан сидит за паном.

Теперь они ехали по крупному булыжнику, коляску раскачивало, и спорить было невозможно. Коля болтался на продавленном сиденье, придерживая ногой чемодан и всеми силами стараясь удержаться в своем углу.

– Каштановая, – сказала девушка. Ее тоже трясло, но она легче справлялась с этим. – Уже близко.

За железнодорожным переездом улица расползлась вширь, дома стали редкими, а фонарей здесь не было вовсе. Правда, ночь стояла светлая, и лошадка легко трусила по знакомой дороге.

Коля с нетерпением ожидал увидеть нечто вроде кремля. Но впереди зачернело что-то бесформенное, и дрожкач остановил лошадь.

– Приехали, пан офицер.

Пока девушка вылезала из пролетки, Коля судорожно сунул извозчику пятерку.

– Вы очень богаты, пан офицер? Может быть, у вас имение или вы печатаете деньги на кухне?

– Зачем?

– Днем я беру сорок копеек в этот конец. Но ночью, да еще с вас, я возьму целый рубль. Так дайте его мне и будьте себе здоровы.

Миррочка, отойдя, ждала, когда он расплатится. Коля, смущаясь, запихал пятерку в карман, долго искал рубль, бормоча:

– Конечно, конечно. Да. Извините, сейчас.

Наконец рубль был найден. Коля еще раз поблагодарил дрожкача, взял чемодан и подошел к девушке:

– Куда тут?

– Здесь КПП. – Она указала на будку у дороги. – Надо показать документы.

– А разве это уже крепость?

– Да. Перейдем мост через обводной канал, и будут Северные ворота.

– Крепость! – Коля тихо рассмеялся. – Я ведь думал – стены да башни. А она, оказывается, вон какая, эта самая Брестская крепость…

На контрольно-пропускном пункте Колю задержали: постовой не хотел пропускать по командировочному предписанию. А девушку пропустили, и поэтому Коля был особенно настойчив:

– Зовите дежурного.

– Так спит он, товарищ лейтенант.

– Я сказал, зовите дежурного!

Наконец явился заспанный сержант. Долго читал Колины документы, зевал, свихивая челюсти:

– Припозднились вы, товарищ лейтенант.

– Дела, – туманно пояснил Коля.

– Вам ведь на остров надо…

– Я проведу, – тихо сказала девушка.

– А кто это я? – Сержант посветил фонариком: так, для шика. – Это ты, Миррочка? Дежурить заступаешь?

– Да.

– Ну, ты – человек нашенский. Веди прямо в казармы 333го полка: там есть комнаты для командировочных.

– Мне в свой полк надо, – солидно сказал Коля.

– Утром разберетесь, – зевнул сержант. – Утро вечера мудренее…

Миновав длинные и низкие сводчатые ворота, они попали в крепость, за ее первый, внешний обвод, ограниченный каналами и крутыми валами, уже буйно заросшими кустарником. Было тихо, только где-то словно из-под земли глухо бубнил заспанный басок да мирно всхрапывали кони. В полумраке виднелись повозки, палатки, машины, тюки прессованного сена. Справа туманно вырисовывалась батарея полковых минометов.

– Тихо, – шепотом сказал Коля. – И нет никого.

– Так ночь. – Она, вероятно, улыбнулась. – И потом, почти все уже переехали в лагеря. Видите огоньки? Это дома комсостава. Мне там комнату обещали, а то очень далеко из города ходить.

Она приволакивала ногу, но старалась идти легко и не отставать. Занятый осмотром спящей крепости, Коля часто убегал вперед, и она, догоняя, мучительно задыхалась. Теперь он резко сбавил прыть и, чтобы сменить неприятную тему, солидно поинтересовался:

– Как тут вообще с жильем? Командиров обеспечивают, не знаете?

– Многие снимают.

– Это трудно?

– Нет. – Она сбоку посмотрела на него. – У вас семья?

– Нет, нет. – Коля помолчал. – Просто для работы, знаете…

– В городе я могу найти вам комнату.

– Спасибо. Время, конечно, терпит…

Она вдруг остановилась, нагнула куст:

– Сирень. Уже отцвела, а все еще пахнет.

Коля поставил чемодан, честно сунул лицо в запыленную листву. Но листва ничем хорошим не пахла, и он сказал дипломатично:

– Много здесь зелени.

– Очень. Сирень, жасмин, акация…

Она явно не торопилась, и Коля сообразил, что идти ей трудно, что она устала и сейчас отдыхает. Было очень тихо и очень тепло, и чуть кружилась голова, и он с удовольствием подумал, что и ему пока некуда спешить, потому что в списках он еще не значится.

– А что в Москве о войне слышно? – понизив голос, спросила она.

– О войне? О какой войне?

– У нас все говорят, что скоро начнется война. Вот-вот, – очень серьезно продолжала девушка. – Люди покупают соль, и спички, и вообще всякие товары, и в лавках почти пусто. А западники… Ну, те, которые к нам с Запада пришли, от немцев бежали… Они говорят, что и в тридцать девятом тоже так было.

– Как так – тоже?

– Пропали соль и спички.

– Чепуха какая-то! – с неудовольствием сказал Коля. – Ну, при чем здесь соль, скажите, пожалуйста? Ну, при чем?

– Не знаю. Только без соли вы супа не сварите.

– Суп! – презрительно сказал он. – Это пусть немцы запасаются солью для своих супов. А мы… Мы будем бить врага на его территории.

– А враги об этом знают?

– Узнают! – Коле не понравилась ее ирония: люди здесь казались ему подозрительными. – Сказать вам, как это называется? Провокационные разговоры, вот как.

– Господи… – Она вздохнула. – Пусть они как угодно называются, лишь бы войны не было.

– Не бойтесь. Во-первых, у нас с Германией заключен Пакт о ненападении. А во-вторых, вы явно недооцениваете нашу мощь. Знаете, какая у нас техника? Я, конечно, не могу выдавать военных тайн, но вы, кажется, допущены к секретной работе…

– Я к супам допущена.

– Это не важно, – веско сказал он. – Важно, что вы допущены в расположение воинских частей. И вы, наверно, сами видели наши танки…

– А здесь нет никаких танков. Есть несколько броневичков, и все.

– Ну зачем же вы мне это говорите? – Коля поморщился. – Вы же меня не знаете и все-таки сообщаете совершенно секретные сведения о наличии…

– Да про это наличие весь город знает.

– И очень жаль!

– И немцы тоже.

– А почему вы думаете, что они знают?

– А потому что!.. – Она махнула рукой. – Вам приятно считать других дураками? Ну, считайте себе. Но если вы хоть раз подумаете, что за кордоном не такие уж дураки, так лучше сразу бегите в лавочку и покупайте спички на всю зарплату.

– Ну, знаете…

Коле не хотелось продолжать этот опасный разговор. Он рассеянно оглянулся, постарался зевнуть, спросил равнодушно:

– Это что за домик?

– Санчасть. Если вы отдохнули…

– Я?! – От возмущения его кинуло в жар.

– Я же видела, что вы еле тащите свои вещи.

– Ну, знаете, – еще раз с чувством сказал Коля и поднял чемодан. – Куда идти?

– Приготовьте документы: перед мостом еще один КПП.

Они молча пошли вперед. Кусты стали гуще: выкрашенная в белую краску кайма кирпичного тротуара ярко светилась в темноте. Повеяло свежестью. Коля понял, что они подходят к реке, но подумал об этом как-то вскользь, потому что целиком был занят другими мыслями.

Ему очень не нравилась осведомленность этой хромоножки. Она была наблюдательна, не глупа, остра на язык: с этим он готов был смириться. Но ее осведомленность о наличии в крепости бронетанковых сил, о передислокации частей лагеря, даже о спичках и соли не могла быть случайной. Чем больше Коля думал об этом, тем все более убеждался, что и встреча с нею, и путешествие по городу, и длинные отвлекающие разговоры – все не случайно. Он припомнил свое появление в ресторане, странную беседу о штанах за соседним столом, Свицкого, играющего лично для него, и с ужасом понял, что за ним следили, что его специально выделили из их лейтенантской троицы. Выделили, заговорили, усыпили бдительность скрипкой, подсунули какую-то девчонку, и теперь… Теперь он идет за нею неизвестно куда, как баран. А кругом – тьма, и тишина, и кусты, и, может быть, это вообще не Брестская крепость, тем более что никаких стен и башен он так и не заметил.

Докопавшись до этого открытия, Коля судорожно передернул плечами, и портупея тотчас же приветливо скрипнула в ответ. И этот тихий скрип, который мог слышать только сам Коля, несколько успокоил его. Но все же на всякий случай он перекинул чемодан в левую руку, а правой осторожно расстегнул клапан кобуры.

«Что ж, пусть ведут, – с горькой гордостью подумал он. – Придется подороже продать свою жизнь, и только…»

– Стой! Пропуск!

«Вот оно…» – подумал Коля, с тяжким грохотом роняя чемодан.

– Добрый вечер, это я, Мирра. А лейтенант со мной. Он приезжий: вам не звонили с того КПП?

– Документы, товари лейтенант.

Слабый луч света упал на Колю. Коля прикрыл левой рукой глаза, пригнулся, и правая рука сама собой скользнула к кобуре…

– Ложись! – заорали от КПП. – Ложись, стреляю! Дежурный, ко мне! Сержант! Тревога!..

Постовой у контрольно-пропускного пункта орал, свистел, щелкал затвором. Кто-то уже шумно бежал по мосту, и Коля на всякий случай лег носом в пыль, как полагалось.

– Да свой он! Свой! – кричала Миррочка.

– Он «наган» цапает, товарищ сержант! Я его окликнул, а он – цапает!

– Посвети-ка. – Луч скользнул по лежавшему на животе Коле, и другой – сержантский – голос скомандовал: – Встать! Сдать оружие!..

– Свой я! – крикнул Коля, поднимаясь. – Лейтенант я, понятно? Прибыл к месту службы. Вот документы, вот командировка.

– А чего ж за «наган» цапался, если свой?

– Да почесался я! – кричал Коля. – Почесался, и все! А он кричит «ложись!».

– Он правильно действовал, товарищ лейтенант, – сказал сержант, разглядывая Колины документы. – Неделю назад часового у кладбища зарезали: вот какие тут дела.

– Да знаю я! – сердито сказал Коля. – Только зачем же сразу? Что, почесаться нельзя, что ли?..

Миррочка не выдержала первой. Она приседала, всплескивала руками, попискивала, вытирала слезы. За нею басом захохотал сержант, завсхлипывал постовой, и Коля засмеялся тоже, потому что все получилось очень глупо и очень смешно.

– Я же почесался! Почесался только!..

Надраенные сапоги, до предела подтянутые брюки, выутюженная гимнастерка – все было в мельчайшей дорожной пыли. Пыль оказалась даже на носу и на круглых Колиных щеках, потому что он прижимался ими к земле поочередно.

– Не отряхивайтесь! – крикнула девушка, когда Коля, отсмеявшись, попытался было очистить гимнастерку. – Пыль только вобьете. Надо щеткой.

– А где я ее ночью возьму?

– Найдем! – весело сказала Миррочка. – Ну, можно нам идти?

– Идите, – сказал сержант. – Ты правда почисти его, Миррочка, а то ребята в казарме от смеха попадают.

– Почищу, – сказала она. – А какие кинокартины показывали?

– У пограничников – «Последнюю ночь», а в полку – «Валерия Чкалова».

– Мировой фильм!.. – сказал постовой. – Там Чкалов под мостом на самолете – вжиг, и все!..

– Жалко, я не видела. Ну, счастливо вам додежурить.

Коля поднял чемодан, кивнул веселым постовым и вслед за девушкой взошел на мост.

– Это что, Буг?

– Нет, это Мухавец.

– А-а…

Они прошли мост, миновали трехарочные ворота и свернули направо, вдоль приземистого двухэтажного здания.

– Кольцевая казарма, – сказала Мирра.

Сквозь распахнутые настежь окна доносилось сонное дыхание сотен людей. В казармах за толстыми кирпичными стенами горело дежурное освещение, и Коля видел двухъярусные койки, спящих бойцов, аккуратно сложенную одежду и грубые ботинки, выстроенные строго по линейке.

«Вот и мой взвод где-то здесь спит, – думал он. – И скоро я буду приходить по ночам и проверять…»

Кое-где лампочки освещали склоненные над книгами стриженые головы дневальных, пирамиды с оружием или безусого лейтенанта, засидевшегося до рассвета над мудреной четвертой главой Краткого курса истории ВКП(б).

«Вот и я так же буду сидеть, – думал Коля. – Готовиться к занятиям, писать письма…»

– Это какой полк? – спросил он.

– Господи, куда же это я вас веду? – вдруг тихо засмеялась девушка. – Кругом! За мной шагом марш, товарищ лейтенант.

Коля затоптался, не очень поняв, шутит она или командует им всерьез.

– Зачем?

– Вас сначала вычистить надо, выбить и выколотить.

После истории у предмостного контрольно-пропускного пункта она окончательно перестала стесняться и уже покрикивала. Впрочем, Коля не обижался, считая, что когда смешно, то надо обязательно смеяться.

– А где вы меня собираетесь выколачивать?

– Следуйте за мной, товарищ лейтенант.

Они свернули с тропинки, идущей вдоль кольцевой казармы. Справа виднелась церковь, за нею еще какие-то здания; где-то негромко переговаривались бойцы, где-то совсем рядом фыркали и вздыхали лошади. Резко запахло бензином, сеном, конским потом, и Коля приободрился, почувствовав наконец настоящие воинские запахи.

– В столовую идем, что ли? – как можно независимее спросил он, припомнив, что девушка специализируется на супах.

– Разве такого грязнулю в столовую пустят? – весело спросила она. – Нет, мы сначала в склад зайдем, и тетя Христя из вас пыль выбьет. Ну а потом, может быть, и чайком угостит.

– Нет уж, спасибо, – солидно сказал Коля. – Мне к дежурному по полку надо: я обязательно должен прибыть сегодняшним числом.

– Так сегодняшним и прибудете: суббота уже два часа как кончилась.

– Не важно. Важно до утра, понимаете? Всякий день с утра начинается.

– А вот у меня не всякий. Осторожно, ступеньки. И пригнитесь, пожалуйста.

Вслед за девушкой он стал спускаться куда-то под землю по крутой и узкой лестнице. За массивной дверью, которую открыла Мирра, лестница освещалась слабой лампочкой, и Коля с удивлением оглядывал низкий сводчатый потолок, кирпичные стены и тяжелые каменные ступени.

– Подземный ход?

– Склад. – Мирра распахнула еще одну дверь, крикнула: – Здравствуйте, тетя Христя! Я гостя веду!..

И отступила, пропуская Колю вперед. Но Коля затоптался, спросил нерешительно:

– Сюда, значит?

– Сюда, сюда. Да не бойтесь же вы!

– Я не боюсь, – серьезно сказал Коля.

Он вошел в обширное, плохо освещенное помещение, придавленное тяжелым сводчатым потолком. Три слабенькие лампочки с трудом рассеивали подвальный сумрак, и Коля видел только ближайшую стену с узкими, как бойницы, отдушинами под самым потолком. В склепе этом было прохладно, но сухо: кирпичный пол кое-где покрывал мелкий речной песок.

– Вот и мы, тетя Христя! – громко сказала Мирра, закрывая дверь. – Здравствуйте, Анна Петровна! Здравствуйте, Степан Матвеич! Здравствуйте, люди!

Голос ее гулко проплыл под сводами каземата и не заглох, а как бы растаял.

– Здравствуйте, – сказал Коля.

Глаза немного привыкли к полумраку, и он различил двух женщин – толстую и не очень толстую – и усатого старшину, присевшего на корточки перед железной печуркой.

– А, щебетуха пришла, – усмехнулся усатый.

Женщины сидели за большим столом, заваленным мешками, пакетами, консервными банками, пачками чая. Они что-то сверяли по бумажкам и никак не отреагировали на их появление. И старшина не вытянулся, как полагалось при появлении старшего по званию, а спокойно ковырялся с печкой, заталкивая в нее обломки ящиков. На печурке стоял огромный жестяной чайник.

– Здравствуйте, здравствуйте! – Мирра обняла женщин и по очереди поцеловала. – Уже все получили?

– Я тебе когда велела приходить? – строго спросила толстая. – Я тебе к восьми велела приходить, а ты к рассвету являешься и совсем не спишь.

– Ай, тетя Христя, не ругайтесь. Я еще отосплюсь.

– Командира где-то подцепила, – не без удовольствия отметила та, что была помоложе, Анна Петровна. – Какого полка, товарищ лейтенант?

– Я в списках еще не значусь, – солидно сказал Коля. – Только что прибыл…