Мужчина-подарок Демидова Светлана

Хочу вам признаться, что к тридцати шести годам я осталась совершенно одна: без родителей, без мужа, без сына, без работы и даже без лучшей подруги. Что касается последней, то я не слишком расстраиваюсь, потому что, как выяснилось, в этой жизни ничего нет хуже лучшей подруги. Кстати, она не так уж и давно стала лучшей подругой. Я вообще стараюсь не заводить себе очень близких подруг, потому что не умею дружить. Я забываю про дни рождения мужей и детей подруг, что их очень обижает. Я забываю купить на долю подруги какую-нибудь недорогую классную футболочку, если что-нибудь подобное мне вдруг подворачивалось по пути с работы домой. И вообще, мне всегда было достаточно моей собственной семьи и моего собственного внутреннего мира.

Я, например, живо отшила соседку Ольгу, которая повадилась ко мне ходить то за солью, то за содой. Придет за содой, а потом еще битый час рассказывает, как ее сына Данилу ненавидит классная руководительница, являющаяся не кем иным, как отбросом отечественной педагогики. Видели бы вы этого Данилу, живо встали бы на сторону отброса педагогики, я вас уверяю!

Или вот Мария Васильевна, другая соседка по площадке. Она одинока, а лет ей, наверное, к семидесяти. Марья Васильевна одно время повадилась зазывать меня к себе попить чайку с пирожками. «Я гляжу, вы все одна да одна! – говорила мне она. – Скучно, поди? А мы посидим по-соседски, поболтаем! Или мы не женщины?» Пирожки у нее, конечно, отменные, но «болтать» целыми вечерами о ее болезнях или о том, как они с покойным мужем жили душа в душу, – удовольствие небольшое. А если уж говорить о том, женщина она или нет… Мне кажется, что после шестидесяти люди вообще становятся однополыми: не мужчинами и не женщинами… Может быть, я жестока?

Что же касается Тамарки Родимцевой, то у меня создалось такое впечатление, что она однажды специально втерлась ко мне в доверие, змеей вползла в нашу квартиру, чтобы со временем переквалифицировать меня в подругу жены моего мужа. Не знаю, поняли ли вы, что я хотела довести до вашего сведения, поэтому скажу проще: Денис теперь у нас с ней один на двоих. Мне он приходится мужем бывшим, а Тамарке – настоящим. У нас с ней теперь даже фамилии одинаковые: Михайлушкины. Я так еще и не сменила мужнину фамилию обратно на девичью, а Тамарка быстрей быстрого организовала себе новый паспорток, чтобы все между нами троими было по закону. Не могу сказать, что я в большом восторге от Денисовой фамилии, но не сменю ее, пожалуй, Тамарке назло. Да и от мужа пусть что-нибудь останется на долгую память.

Хотя… Если честно, то от Дениса мне осталось много памятных вещей. Например, грязные носки в очень большом количестве. Уже целый год я их выгребаю из разных укромных уголков когда-то нашей с ним общей квартиры и каждый раз вспоминаю Михайлушкина. Он обожал свои грязные носки и никогда их мне не доверял. Я никак не могла добиться того, чтобы он складывал их в корзину для белья в ванной комнате. Он находил для них более укромные места, куда моя безжалостная рука не могла добраться, как то: узкие поддиванные, подшкафные и даже подхолодильничные пространства, где носки могли мирно сохнуть месяцами и подванивать лишь иногда, когда в квартире делалось излишне сыро от затяжных проливных дождей.

Не просто памятью, а настоящим памятником умелым рукам Михайлушкина, я надеюсь, еще месяца два прослужит платяной шкаф. Его отвалившуюся дверцу Денис укрепил с помощью красных и синих пластиковых уголков от детского конструктора. От постоянного открывания и закрывания в углу уголков (уж простите меня за тавтологию) наметились тонкие змеевидные трещинки. Мне будет жаль, когда ноу-хау моего бывшего мужа наконец треснет. Во-первых, внутри шкафа уже не будет таких празднично ярких пятен, а во-вторых, дверца опять отвалится. И кто ее будет чинить?

Именно в этом месте есть смысл вспомнить и о нашем с Михайлушкиным Димке. Он настоящий сын своего отца, потому что детали детского конструктора являются и его любимыми скобяными изделиями, на которых в маленькой комнате крепится все, что только возможно, начиная от фотографий на стенах и кончая тяжеленными динамиками от нашего старого магнитофона. Да и к носкам у него наследственно-трепетное отношение: грязные он мне тоже не доверяет и, как папочка, рассовывает по самым невероятным местам квартиры. Вернее, рассовывал, потому что в этом году Димка окончил среднюю школу и уехал поступать в Московский университет. Питерский ему, видите ли, показался провинциальным. И ведь поступил! На факультет восточных языков! Я даже не ожидала. Была уверена, что он едет поступать на физмат. Вот до чего мы, родители, не знаем собственных детей!

В общем, живет сейчас Димка в университетском общежитии и в ус не дует. Во всяком случае, когда он мне звонит, голос у него бодрый, счастливый и раскрепощенный. Еще бы! В семнадцать лет вырваться из цепких родительских рук, оказаться на свободе, и не где-нибудь, а в столице нашей родины! Это ж не каждому так повезет!

В общем, за сына я рада и даже горжусь им, но тревожусь и скучаю очень сильно. Как раз на прошлой неделе в его комнате рухнул один из тех самых динамиков, о которых уже было упомянуто выше. Не поверите, но я битый час проплакала над… такой штукой в этом динамике, которую Димка называл диффузором и которая лопнула. Плакала о сыне и обо всем том, что отломилось от моей жизни, подобно головке пластикового крючка, на котором висел старый динамик.

Несчастья нахлынули на меня три года назад. Накрыли огромной тяжелой волной, которая утащила бы за собой и меня, если бы не Михайлушкин. Сначала мама буквально за полгода сгорела от рака легких, а за ней слег и отец. Он вроде бы ничем серьезным и не болел. Похоже, что он просто не смог жить без своей Катеньки. Врачи не находили у него ничего серьезного, кроме возрастных изменений, но однажды утром он не проснулся. Хорошая смерть. Мой отец был хорошим человеком. Да и мама тоже, хотя ей и довелось изрядно помучиться в конце жизни.

В те тяжелые дни, как я уже сказала, Денис проявил себя самым наилучшим образом. Подставил, что называется, плечо. Если бы мне пришлось самой оформлять все эти посмертные документы, договариваться о гробах и могилах для самых родных моих людей, я, наверное, свалилась бы с какой-нибудь нервной болезнью. Михайлушкин сделал все как надо, вовремя, с наименьшими издержками и при этом очень достойно. За что я ему бесконечно благодарна.

Но не прошло и полгода после похорон отца, как у Дениса все завертелось с Тамаркой. Через бракоразводный процесс я прошла с честью: не устраивала ни сцен, ни истерик, ни бурных выяснений отношений. Разлюбил так разлюбил. Тут уж ничего не попишешь. Я дала Михайлушкину свободу и постаралась забыть о нем. Это оказалось не слишком трудно сделать, из чего я сделала вывод, что не слишком любила Дениса. Может, с Тамаркой ему повезет больше.

Я порвала и выбросила в мусоропровод все фотографии, где была запечатлена наша с Михайлушкиным совместная жизнь, а на журнальный столик вместо свадебного снимка поставила фото Димки, еще маленького, с первым в жизни футбольным мячом в руках. Таким образом я окончательно выбросила из памяти бывшего мужа, а помнить собиралась только сына, а еще маму с отцом – живыми, молодыми и красивыми, как на той старой фотографии, которая приклеена на первую страницу нашего семейного альбома. Ну, а в довершение ко всем несчастьям от меня уехал сын (или все-таки последнее нельзя назвать несчастьем?).

Вы не поверите, но какое-то время после развода и отъезда Димки я была даже неприлично счастлива: мне наконец-то не надо было никуда спешить. Никто не ждал моей фирменной солянки, никто не разбрасывал по квартире вещи (в частности, грязные носки), никто ни к чему не придирался и не гулял по ночам. Никто не включал на сумасшедшую громкость магнитофон с Мерлином Мэнсоном. Никто не пялился в телевизор во время бесконечных трансляций хоккейных и футбольных матчей, а также светоча Первого канала – программы «Время». Я могла выбирать себе передачи по собственному усмотрению и наслаждаться дебильными (с точки зрения Дениса) сериалами, празднично-яркими показами мод и шоу «Женская логика».

А еще я теперь могла ходить в музеи и театры. Михайлушкин здорово не любил их посещать, потому что ради этого ему надо было выкорчевывать себя из кресла, куда он каждый вечер успевал пустить корни, откладывать «Спортивные новости», надевать чистые (!!!) носки и пилить через весь город на общественном транспорте, который он люто ненавидел.

Примерно через год после развода я начала тяготиться своим одиночеством. Сериалы мне и самой стали казаться дебильными, а шоу «Женская логика» не выдерживало никакой критики в связи с полным отсутствием какой бы то ни было логики вообще. Потом я стала замечать, что у меня совершенно изменился взгляд на вещи. Вернее, вещами как таковыми я и вовсе перестала интересоваться. Я начала ловить себя на том, что все время поглядываю на находящихся рядом мужчин. А вскоре и совсем на них зациклилась.

Вот вы только представьте: прихожу на выставку молодых петербургских художников, а на картины обращаю внимание постольку-поскольку… То есть вообще не обращаю. Только для вида поднимаю на них глаза, а сама искоса разглядываю присутствующих мужчин. Надо сказать, что самые приличные из них всегда под руку с дамами, а неприличные мне на что ж? В театрах такая же картина. Вместо того чтобы смотреть на сцену, я бросаю взгляды на соседей по партеру или бенуару. Ничего приличного и одновременно свободного мне не подвернулось и в театре.

Возможно, я даже отправилась бы в какой-нибудь поход по Карельскому перешейку, в которые часто приглашают питерские газеты в разделе «Как провести выходные дни». Там уж наверняка мужчин побольше, чем в опере. Наконец решившись на поход, я как раз собралась купить себе рюкзак поизящнее, когда меня выгнали с работы. То есть не выгнали, а сократили, что по своей сути одно и то же. Конечно, это не было с бухты-барахты. Наш заводик по производству кафельной плитки медленно, но верно шел ко дну, потому что изготовляемый на нем жалкий кафель не шел ни в какое сравнение с тем, чего жаждал потребитель. Я не раз говорила, что даже под дулом пистолета не прилепила бы наши изделия на пол собственной квартиры, не говоря уже о стенах, за что и поплатилась. Меня сократили вместе с сокращением производства плитки. Кому нужен какой-то там жалкий работник хорошо за тридцать, который, как ни крути, не программист, не маркетолог, не менеджер, а всего-навсего инженеришка, да к тому же еще и женщина.

Сейчас я стою на учете на бирже и получаю малюсенькое пособие. Работу по специальности они мне пока не подыскали, но я не против немножко отдохнуть от кафеля, других видов бытовой керамики и от Тамарки Родимцевой-Михайлушкиной, с которой мне приходилось сидеть за соседними столами. При увольнении завод рассчитался со мной подчистую, и некоторая, не слишком, конечно, большая сумма у меня в наличии имеется. Покайфую с недельку и отправлюсь на поиски другой работы. Ни мужа, ни любовника, который по совместительству мог бы являться еще и спонсором, у меня нет, а потому приходится рассчитывать только на себя и на собственные силы.

Неделя, которую я собиралась кайфовать, прошла на удивление быстро. Вся она была брошена под ноги питерским мужчинам, но они этого не заметили. Первый же свободный день я начала с парикмахерского салона и постриглась так, что одно ухо у меня оказалось на воле, а второе спряталось под прядями, ненавязчиво (так сказала парикмахерша) набегающими на лицо. В этом же салоне я выкрасилась под «лесной орех», а ненавязчиво набегающие пряди мне слегка затемнили. Ресницы и ногти покрасили в тон волосам, а кончики и тех и других также сделали потемнее, чтобы они представляли со стильной шевелюрой единый комплект. Можете себе представить, сколько денег я оставила в этом салоне!

Хорошо, что из одежды покупать ничего не надо было, потому что как раз назло Михайлушкину накануне развода приобрела обнову. В суд я явилась в шикарном костюме ясного цвета слегка увядающих листьев межсезонья, то есть переходного периода из лета в осень. Пиджак был без ворота и красиво открывал загорелую шею, а юбка имела асимметричную встречную складку с разрезом внутри. Из этой складки в нужный момент я очень импозантно выставляла на обозрение суда свою стройную ногу, при этом лицо Тамарки от зависти постепенно зеленело и к концу процесса расторжения моего брака с Михайлушкиным приобрело тот самый цвет слегка увядающих листьев межсезонья.

За коричневой помадой, гармонирующей с бракоразводным костюмом и ореховыми волосами, дело не стало: их в любом магазине навалом. Я купила самую дешевую, потому что и так уже неслабо потратилась на новый имидж.

Невский проспект плевать хотел на мой имидж. Ни один мужчина не обернулся вслед моей асимметричной стрижке с ненавязчиво набегающими на лицо прядями и импозантно выставляемой из разреза стройной ноге. Я специально присаживалась на скамеечки и в плетеные кресла уличных кафешек, чтобы разрез расходился на возможно больший угол, и даже иногда брала себе стакан минеральной воды, чтобы выглядеть при деле. Потом вынуждена была купить сигареты.

Вообще-то, курить меня Михайлушкин давно отучил, но навыки остались. К моей стрижке и разрезу, как вы понимаете, не подходили абы какие сигареты. Я приобрела «Vogue», тоненькие и суперлегкие, в изящной плоской пачке с лиловыми листочками под названием. Один мужчина подставил мне свою зажигалку, чтобы я прикурила. Можете мне поверить, я сделала это очень элегантно и с ослепительной улыбкой, но ее, похоже, закрыли от мужчины мои новые ненавязчивые пряди, и он, сунув зажигалку в карман, уехал от меня в лихо подрулившем к соседней остановке автобусе.

В первой же попавшейся парикмахерской самой средней руки я отрезала ненавязчивые пряди, потому что они, во-первых, как оказалось, закрывали от мужчин чуть ли не лучшую часть моего лица, а во-вторых, самым навязчивым образом лезли в рот. С Невского я переместилась на более спокойные и менее шикарные улицы, но и там успеха не имела. Один плюгавенький мужичонка, правда, спросил у меня, где здесь поблизости можно найти общественный туалет. Поскольку я не могла указать ему даже приблизительного направления, он, мгновенно утратив ко мне всяческий интерес, подвалил к полной женщине в красном газовом шарфе и банальной черной юбке без всяких разрезов, и они вместе, ноздря в ноздрю, отправились на поиски интересующего его заведения.

Поскольку в выставочных залах, театрах и на питерских улицах я уже отчаялась отловить мужчину, который ни за что не посмел бы у элегантной женщины спрашивать про туалет, оставалось одно – поход на Карельский перешеек или для начала куда-нибудь поближе. Сначала я хотела купить газету с объявлениями за пять рублей. Потом все-таки махнула рукой на деньги и потратилась на маленький глянцевый журнальчик «Досуг», где и выбрала себе на субботу однодневный походик, означенный на странице «Активный отдых» следующим образом: «пл. Капитолово – дер. Сярьги – ст. Токсово. Сбор – Финляндский вокзал у табло с расписанием пригородных электричек в 9.00». Журнал предупреждал, что необходимо иметь головной убор, удобную обувь и сухой паек на день. У табло походников должен встретить тренер Толеслав Эдуардович Бронников, что будет означено на его бейджике.

Что могло меня ожидать на платформе Капитолово, в деревне Сярьги и на станции Токсово, я не могла даже представить, но остаток недели провела в мечтах о Толеславе Эдуардовиче Бронникове. Во-первых, потому что он был мужчина. Во-вторых, потому что у него было редкое имя-отчество. В-третьих, потому что он был тренер, а значит, спортсмен, что предполагало атлетическую фигуру с тугими мускулами.

Удобная обувь у меня была, поскольку в обычной жизни я вообще-то предпочитаю носить кроссовки, если, конечно, не считать туфли, специально купленные к костюму для развода и использованные для последовавшей за ним ловли мужчин. В качестве головного убора к моей значительно укороченной стрижке вполне должна была подойти забытая Димкой темно-синяя бейсболка. Я вытащила ее из-под его дивана, очистила от пыли и примерила перед зеркалом. Оказалось – самое то.

Сразу скажу, что мои ожидания опять абсолютно не оправдались. Толеслав Эдуардович оказался толстым лысым дядькой в трикотажном спортивном костюме, безобразно растянутом, со спущенными петлями и со сломанной молнией. Если он и был тренером, то добрую двадцатку лет назад и, скорее всего, по шахматам, шашкам или спортивному домино.

Я прикинулась проходящей мимо и встала у соседнего киоска с прохладительными напитками. Чтобы выглядеть естественно, я даже купила банку джина с тоником и стала терпеливо ожидать прибытия на место означенной в газете встречи остальных походников. Если среди них окажется хоть один мало-мальски приличный мужчина, то можно будет считать, что поднялась я сегодня в такую рань не зря.

Надо отдать должное походникам: все они были в удобной обуви, а также в беретках, панамках и платочках, ибо все, как один, оказались бравыми подтянутыми пенсионерками, которые не желали сдаваться старости. Я поняла, что они уже не первый раз собираются под бейджиком Толеслава Эдуардовича, поскольку живо переговаривались между собой и «тренером», посмеивались и явно поджидали не просто еще парочку случайных людей, а кого-то определенного. Представьте себе, что этим определенным оказался как раз мужчина. Бравые старушки ему очень живо обрадовались, замахали руками, поправили свои беретки, а одна бабушка даже незаметно подкрасила губки морковного цвета помадой.

Мужчине было хорошо за шестьдесят, и он слегка опирался на палочку. Но я сразу поняла старушек, особенно ту, которая в срочном порядке накрасила губки. Во-первых, тот, кто слегка опирался на палку (простите, что приходится повторяться), был мужчиной, а во-вторых, довольно интересным даже в своем преклонном возрасте и в прихрамывающем виде. Он держался очень прямо, имел гордый орлиный профиль и совершенно белую буйную шевелюру. Если бы мне было около шестидесяти, то я пошла бы за его палочкой на край света.

В общем, вы поняли: я допила джин-тоник и в своей удобной обуви и Димкиной бейсболке вместо похода отправилась восвояси. Единственным, что я вынесла ценного из поездки на Финляндский вокзал, оказалось понимание того, что и в шестьдесят люди могут очень прилично выглядеть и очень четко делиться на мужчин и женщин. Это обнадеживало. Оказывается, на поиски подходящего мужчины у меня еще уйма времени!

Утром последнего воскресенья недели, отведенной мною на отдых, я решила еще раз пролистать все тот же журнальчик «Досуг». Мало ли какие еще досуги, кроме походов, бывают… Театральные, выставочные и концертные залы я отмела сразу по известной вам причине. Без интереса были пролистаны и репертуары кинотеатров, потому что в данных культурных учреждениях темно и нет антрактов. Для шопинга и ресторанов у меня явно было маловато денег: в навороченном ресторане не просидишь весь вечер со стаканом минеральной воды, будь у тебя хоть три разреза на юбке. Оставался раздел «Ночной Петербург». Развлечения там наверняка тоже недешевы, но посмотреть, как Питер развлекается по ночам, было интересно.

Сразу скажу, что простому инженеру с керамического завода, который к тому же изучал в институте немецкий, ни за что не разобраться в условных названиях и англоязычной терминологии. Вот, например, «Money Honey» предлагает Phantoms (рокабилли) и Red Hot (нео-рокабилли), а «Fish Fabrique» и того хуже – какой-то трибал-трип в 22.00. Возможно, это все очень интересно, поучительно и собирает много мужчин, но с неизвестным рокабилли можно запросто проколоться, как с тем же походом в «Капитолово – дер. Сярьги – ст. Токсово». Я побыстрее перевернула пару страничек и оказалась среди суперэротических программ, экстрим-эротик-шоу в сопровождении экспериментального эйсид-джаза «Сотрясение планеты». Из всего многообразия предложенного я выбрала простенький клубик «Рай», где по четвергам был «Женский день» с бесплатным входом.

Все воскресенье в предвкушении «Рая» я просидела у телевизора, смотря все подряд. Начала с передачи «Неожиданное рядом», которая учит население нашей страны самостоятельно утилизировать отходы в виде пластиковых бутылок, чтобы государство этим не заморачивалось. Вернее, даже не утилизировать, а находить бутылкам новое и действительно самое неожиданное применение. Ну, о всяких там цветочках, вазочках, совках для насыпания крупы и детских игрушках в это воскресенье ведущие уже не говорили. Приелось. На сей раз они рекомендовали из зеленой литровой бутылки из-под лимонада «Яблоневый сад» сделать держатель-сушилку для зонта. Вот если бы вы не смотрели эту передачу, то никогда в жизни до такого не додумались бы. Все-таки передача оправдывает название, а ее сотрудники не зря едят свой нелегкий телевизионный хлеб. Так вот, представьте: если бутылку разрезать наискосок на две неравные части, то длинная часть с горлышком и навинчивающейся на него пробкой и будет главной частью держателя-сушилки. Неглавной – будет кольцо, отрезанное от донной части бутылки. Это кольцо гвоздем (!) прибивается к стене вашей прихожей, где вы как раз любите сушить свои мокрые после дождя зонты. Чуть пониже другим гвоздем (!) прибивается главная часть вашего оригинального изделия с отвинчивающейся крышкой. Ну?! Теперь вы все поняли? Конечно! Зонт через верхнее кольцо, которое является держателем, вставляется в нижнюю часть, которая, собственно говоря, и является сушилкой, и там сушится. Вода с него естественным образом стекает в узкую горловину, а вовсе не на ваш пол, который потом пришлось бы вытирать тряпкой (на что особенно обращали внимание ведущие передачи). Когда высушенный зонт будет вынут, легким движением руки крышка отвинчивается, и вода, натекшая с зонта, сама собой, без всякого усилия с вашей стороны, стечет в майонезную баночку, которую на этот случай всегда надо держать под рукой.

Потрясающая идея! Никакой капиталист никогда не догадался бы! Где им! Они, в смысле капиталисты, бутылку выбросили бы, а потом корячились, придумывая для сушки зонтов какую-нибудь штуку с кондиционером, чтобы сложенный мокрый зонт случайно не протух. А нам что? Подумаешь, чуть подтухнет… Выйдешь с ним снова в непогоду, и всю тухлость как рукой снимет!

Я еще много чего полезного для себя вынесла в этот телевизионный день. Уже перед сном на канале «Мир вашего дома» я узнала следующее: чтобы снять с банки не желающую сниматься полиэтиленовую крышку, нужно на нее сверху поставить горячий чайник. Представляете, до чего просто! С сознанием, что с очень большим толком провела у телевизора день, я легла в постель, но уснуть не могла долго. Все-таки до чего наш народ горазд на выдумки! Приятно и даже немного завидно. Мне очень хотелось самой придумать какое-нибудь нетрадиционное использование пластиковой бутылки. И я придумала: берешь бутылку, прокалываешь ее сужающееся горлышко иголкой в несколько рядов, и у тебя готов опрыскиватель для домашних цветов, которые это любят. Думаю, лишним будет предупреждение, что завинченную крышку в момент опрыскивания отвинчивать не стоит.

В понедельник, неминуемо последовавший за прошедшей неделей, полной горьких разочарований и небольшой надежды на «Рай» в следующий четверг, с трудом разомкнув продолжающие слипаться веки, я мысленно прикинула имеющуюся в моем распоряжении наличность. Навскидку получалось, что ее должно остаться мало.

Я резво вскочила с постели и вытрясла из кошелька на стол все, что там было, потом еще немного поскребла по сусекам, то есть по карманам, в косметичке и за отпоровшейся подкладкой сумки. И все равно всей наличности оказалось такое ничтожное количество, что стало ясно: до четвергового «Рая» мне не дожить, а потому надо срочно прекратить заниматься досугом и возвратиться к трудам, ежедневным и праведным. Решила, что стоит еще разик наведаться на муниципальную биржу, а потом сходить в частное бюро занятости населения под странным названием «Садко». Возможно, у них имеются вакансии прямо на самом дне морском. Стоит проверить.

До биржи я не дошла, не говоря уже о морском дне. По пути мне попался салон сотовой связи, которому, судя по объявлению на дверях, срочно требовались продавцы телефонов. А что? Я давно мечтала иметь сотовый телефон. Может, салон своим сотрудникам продает их со скидкой или выдает в качестве премиальных? Не раздумывая ни минуты, я вошла в застекленные двери. Весь салон тоже был застеклен или, скорее всего, оправлен в пластик. Телефонные трубки, укрепленные за прозрачными витринами на не менее прозрачных подставках, казалось, висели в воздухе. Торговый зал походил на бокс с капсулами для выращивания гомункулусов из какого-нибудь фантастического триллера или, извините, на банк спермы (которого я, правда, «живым» никогда не видела, только однажды в каком-то фильме). Покупателей не было ни одного, что мне не понравилось, но я подумала: может, сегодня в салоне переучет, технический перерыв или нерабочий день ввиду полного отсутствия продавцов, раз их приглашают на работу по объявлению?

Менеджер по кадрам, который занялся моей персоной, и сам очень походил на сперматозоид, хотя я и их никогда не видела, если не считать рекламные ролики, призывающие телезрителей покупать презервативы, внося, таким образом, свою скромную лепту в борьбу со СПИДом. У менеджера была абсолютно лысая голова с очень белой кожей, круглое лицо без бровей, румянца и щетины на подбородке. Шеи у него тоже не было, и прямо от головы он весь как-то демонстративно сужался книзу. Мне очень хотелось заглянуть под стол, чтобы проверить, есть ли у него хвост, но я подумала, что он может неверно истолковать мое телодвижение и не принять на работу. Я сдержала свои порывы, сконцентрировавшись на бейджике с именем Максим, который болтался на болезненно белой рубашке менеджера.

– Мы, конечно, можем вас принять на работу и без опыта в нашем бизнесе, – женским голосом сказал сперматозоид Максим, – но придется пройти через полиграф. Знаете, что это такое?

– Не знаю, – честно ответила я.

– Ну вот, заодно и узнаете. В общем, завтра будьте вот по этому адресу. – И он выложил на стол картонный квадратик. – Время там тоже указано.

Поскольку, кроме Полиграфа Полиграфовича Шарикова из «Собачьего сердца», я не знала никаких других полиграфов, то прилично струхнула и, прихватив на всякий случай картонку с адресом, вылетела из этого банка спермы недооплодотворенной.

Дома я обзвонила всех своих знакомых и родственников, посвященных в тайны новых технологий, и наконец выяснила, что полиграф – это не что иное, как детектор лжи, или, как его любовно называют в народе, электронный стул.

– Зачем же меня сажать на электронный стул?! Не в Штатах, чай? – спросила я брата мужа моей двоюродной сестры, который и оказался в курсе насчет полиграфов, и почувствовала, что мои сразу задеревеневшие от страха губы образовали узкую щель, в которую слова пролезают с большим трудом.

– Чтобы проверить на честность нового сотрудника, – ответил мне родственник. – И что тут такого? Всего лишь оскал здорового капитализма. Давно пора привыкнуть.

– Они боятся, что я буду красть их телефоны? – просвистела я через свою щель, одновременно бурно покраснев, поскольку вспомнила, как собиралась получить мобильник на халяву.

– Ты можешь еще оказаться и предателем.

– Это как?

– Ну, как-как… Можешь выдать конкурирующей фирме секреты их бизнеса или вообще переметнуться на сторону вместе с их интеллектуальной собственностью.

– И как же можно узнать на детекторе, переметнусь я или не переметнусь?

– Там целая система… – небрежно бросил мне в трубку обычного стационарного телефонного аппарата продвинутый собеседник, давая понять, что я ее все равно никогда не пойму.

Я с ним согласилась, трубку повесила и решила, что в полиграфические щупальца ни за что не дамся. В конце концов, кто сказал, что продажа сотовых телефонов – единственно возможная сфера применения моих способностей?

Утром следующего дня я проснулась в более позитивном настроении. А почему бы, собственно, и не сходить на этот полиграф? Интересно же посмотреть на электронный стул! Ну и что, если меня заклеймят предателем? Не возьмут на работу? Да и пожалуйста. Не очень-то и хотелось работать в их банке со сперматозоидами. Будет повод дойти наконец до биржи или до «Садко» с их морским дном и, может, даже согласиться на должность оператора котельных установок, которую мне однажды предлагали.

Я вытащила картонный квадратик, посмотрела на указанное время и поняла, что если надену джинсовый костюм, который не надо гладить, то как раз успею.

На стене старого питерского дома, рядом с окрашенной унылой коричневой краской железной дверью в подвал, красовалась шикарная черная с золотом вывеска: «Центр психофизиологических исследований». Поколебавшись с минуту, я надавила на кнопку такого же красивого, как вывеска, звонка. Щелкнуло какое-то устройство, и тяжелая створка приоткрылась. Я проскользнула в образовавшуюся щель и оказалась на лестнице, ведущей глубоко вниз. Очень может быть, что прямо в преисподнюю. За спиной отвратительно лязгнула закрывшаяся сама собой дверь. Все. Я в бункере. Назад дороги нет.

Я осторожно спустилась по лестнице. За следующей по пути дверью меня встретил секьюрити, которому я ткнула в нос «направление» в виде картонного квадратика, выданного сперматозоидом Максимом. Секьюрити в обмен на «направление» выдал бумагу, которую я должна была подписать, прежде чем отдаться на милость полиграфа. На голубоватом листе бумаги компьютерным жирным курсивом «Times New Roman» было напечатано, что в Центре психофизиологических исследований я появилась добровольно и ни к кому не намерена предъявлять никаких претензий. Мне сразу же захотелось предъявить претензии на то, что меня захлопнули в подвале, но озвучивать их было просто некому, и я подписала бумагу.

Идя по узкому коридорчику мимо плотно прикрытых дверей, я уже представляла себя в подземельях замка Синей Бороды, жестокого, беспощадного и кровожадного. Мне очень хотелось сбежать, но секьюрити, неосмотрительно покинув свой пост, шел за мной сзади след в след. Так я в конце концов и очутилась за одной из таких дверей, в стандартном черном компьютерном кресле. Меня облепили датчиками с ног до головы и обмотали проводами, которые замыкались на изящном ноутбуке.

– Прекратите возиться! – нервно сказала «оператор ноутбука» в костюме цвета свежей редиски. – Не двигайтесь и дышите ровно!

Я разозлилась, что из-за каких-то сотовых телефонов, которые вовсе не собираюсь красть, должна не двигаться, по-особенному дышать и потеть от напряжения. Наверняка их датчики фиксируют усиленное потоотделение, а ведь тому, кто потеет, есть чего бояться. Люди с чистой совестью не потеют по пустякам. Это нам давно объяснили, например, в рекламном ролике какого-то дезодоранта. Не успела я отметить, что на лбу у меня выступила особенно отвратительная обильная испарина, как на меня горохом посыпались вопросы.

– Вас зовут Надежда? – спросила Редиска.

– Нет! – выпалила я, потому что по условию эксперимента должна была один раз опровергнуть свое имя.

Не знаю, что увидела на своем экране пытающая меня женщина, но лицо ее оживилось. Видимо, врала я качественно, и она смогла зафиксировать, КАК ИМЕННО я вру.

– Где работали прежде?

– На заводе керамических изделий! – бодро отрапортовала чистую правду я.

– Ваша должность?

– Инженер, – сказала я, хотя мне было очень стыдно в этом признаваться. Не мерчендайзер ведь.

– Сколько людей находилось в вашем подчинении? – продолжала стрелять вопросами Редиска.

– Нисколько.

– Воровали на прежнем месте работы?

– Нет! – ответила я, и Редиска понимающе улыбнулась.

А между прочим и если честно, я воровала на работе. Битую плитку, которую производил завод. Таскала все для той же двоюродной сестры, брат мужа которой меня насчет полиграфа консультировал. Сестра с мужем выложили боем из нее дорожку у себя на даче. А кто, скажите, не ворует на работе? Это государство нас только и делает, что обкрадывает, и нам не грех немножко того…

– Выпивали на рабочем месте?

– Да!

Тут я решила сказать правду, потому что надо еще поискать тех, которые этого не делают. Все выпивают. Когда, например, юбилей или кто-нибудь у кого-нибудь родится. И за моего Димку выпивали, когда он поступил в Московский университет, да еще на факультет восточных языков. Можно подумать, что эта Редиска не выпивает в свободное от полиграфирования время!

– Выносили ли с территории завода конфиденциальные документы?

– Нет! – ответила я бодро, хотя… Смотря что считать конфиденциальным и для чего выносить. Я сто раз выносила накладные, чтобы мастер моего участка, который периодически впадал в жуткий запой, подписывал их своей дрожащей от жажды рукой прямо на дому.

Волынка с вопросами и ответами затянулась часа на полтора, но приводить нашу с Редиской непринужденную беседу полностью не вижу никакого смысла. Как выяснилось, на вопросе «Где вы работали прежде?» я еще не отошла от вранья по поводу своего имени, и ответ на него тоже посчитали неправдой.

– И чего было врать про керамический завод? – удивилась Редиска.

Я пожала плечами и поняла, что не работать мне рядом со сперматозоидом Максимом. Может, потому их салон и такой пустынный, что ни один из претендентов на должность продавца никак не может пройти полиграф. Эдак им не продать ни одного телефона. Наверное, именно потому Максим был так бледен и грустен при нашем с ним разговоре.

Когда я уже поднималась из подвала Центра психофизиологических исследований, меня догнал очень сердитый молодой мужчина. Несмотря на нервное перенапряжение, я все-таки отметила, что он не в моем вкусе: с сивыми встрепанными волосами и невыразительным, чересчур розовым лицом. Он раз пять чертыхнулся, пока нам наконец не открыли дверь на улицу.

– Нельзя же принимать эту ерунду так близко к сердцу! – не выдержала я, покосившись на мужчину.

Он будто только и ждал моего участия:

– Нет, вы представляете, я третий раз из-за этого идиотского полиграфа пролетаю мимо фирмы! А сегодня так и на должность-то ерундовую. Прямо противно, честное слово!

– Может, эта ужасная машина уже вас узнает? – рассмеялась я.

– Кто ее знает… – не улыбнулся он. – Все возможно. У них тут два детектора, и я умудрился два раза все-таки попасть на разные. Результат оказался идентичен, хотя во второй раз даже оператор был другой. Наверное, их ноутбуки в сети, и все данные сохраняются, а я себя уже, как говорится, зарекомендовал далеко не с лучшей стороны…

– Не расстраивайтесь так, – еще раз улыбнулась ему я, сочувственно и одновременно ободряюще. – Я тоже пролетела мимо. Как и вы.

Но мужчина не расстраиваться не мог. Он скручивал в жгут полиэтиленовый пакет и смешно хмурился.

– Вы уверены, что в вашем пакете нет ничего нужного? – на всякий случай спросила я.

– Там же мой паспорт! – вскричал три раза пролетевший мимо фирмы мужчина и начал крутить пакет в обратную сторону. В конце концов его пришлось порвать, чтобы извлечь на свет изрядно изуродованный паспорт.

– Вот так всегда! – тяжело вздохнул потерпевший. Он спрятал документ во внутренний карман пиджака, протянул мне руку и представился: – Егор.

Несмотря на утроенные неприятности, его рукопожатие было сильным и уверенным.

– Надя, – вынуждена была ответно представиться я.

– А не зайти ли нам, Надя, вон в то кафе? Отпраздновать, так сказать, наш пролет?

Я еще раз без удовольствия оглядела очень заурядное лицо мужчины, но все-таки согласилась с его предложением. После полуторачасовой пытки надо было расслабиться.

Кафе оказалось так себе. Таким же заурядным, как внешность моего нового знакомого. Дешевая забегаловка, видимо, из принципа не поддающаяся западному влиянию.

Кофе был противным, пережженным, пирожное – сухим, зато собеседник неожиданно оказался очень мил. Он как-то ненавязчиво выспросил все, что со мной приключилось за последние лет эдак… пятнадцать, и так же непринужденно рассказал о себе. Я даже не могла предположить, что с интересом выслушаю все, что касается человека, которого я вижу первый раз в жизни и, скорее всего, не увижу больше никогда. Оказалось, что Егор был сотрудником одной дизайнерской фирмы, но разошелся с начальством во мнении по принципиальному вопросу и вынужден был уйти. Потом мой новый знакомый работал в НИИ, которое, как и многие подобные заведения, однажды приказало всем долго жить, и после этого уже около года искал себе более или менее подходящую по профилю работу, параллельно прирабатывая везде, где только возможно.

К моему удивлению, очень скоро молодой мужчина перестал казаться мне несимпатичным. У него были необыкновенно живые зеленоватые глаза, добрая улыбка, а с лица сползла нездоровая розовость, неприятно поразившая меня у дверей пещеры Полиграфа. Очевидно, она была свидетельством сильнейшего нервного напряжения и в спокойном состоянии на лице Егора не проявлялась. И волосы у него были вовсе не сивые, а такие… светло-шатенистые… А рост – так и вообще хороший. Наверняка около ста восьмидесяти.

Очередной раз рассмеявшись шутке Егора, я вдруг подумала: «А может, это он и есть, тот самый, которого я безуспешно разыскивала по выставочным и театральным залам, среди старушек при Толеславе Эдуардовиче Бронникове и надеялась не далее как в ближайший четверг встретить в клубе с многообещающим названием „Рай“?» Я посмотрела на мужчину под новым углом зрения и даже вспотела от волнения, будто меня опять обвешали датчиками детектора лжи. Может быть, послать Егору какой-нибудь обольстительный взгляд? Или подмигнуть? Или сделать вид, что мне плохо от… от пережженного кофе, и начать заваливаться в обморок? Он вынужден будет меня подхватить, а там и… Я уже совсем было собралась претворить в жизнь свою последнюю задумку, как Егору позвонили. Он так мило улыбался, когда говорил по мобильнику, три раза назвал собеседницу Ленуськой и в конце разговора два раза сказал «целую». Я поняла, что партия проиграна, толком не начавшись. Конечно же, он женат. Глупо было надеяться, что в награду за полиграфические мучения на меня свалился приличный холостой мужчина. У него и возраст не холостячный. К сорока небось…

– Что-то вы, Наденька, опять загрустили… – участливо отметил Егор. – Давайте выпьем за то, чтобы нам с вами все-таки повезло!

Мы действительно выпили какого-то белого вина, и я подумала, что должна немедленно дать объяснение собственной грусти, чтобы новый знакомый не подумал, будто она накатила на меня из-за него.

– Да вот… прикидываю, куда пойти завтра, – вздохнула я. – И как бы опять, вроде вас, не нарваться на полиграф.

– Да-а-а… Зада-а-а-чка… – протянул Егор. – Знаете, у меня есть друг… или был… ну, в общем, это сейчас не так уж важно… Так вот, он – владелец одной фирмы, которая сейчас здорово процветает. Не рвануть ли нам с вами туда? – Он посмотрел на часы. – Сегодня, правда, я не смогу, потому что… В общем, сегодня я занят, а вот завтра… Как вы на это смотрите, Наденька?

Я смотрела на это положительно. Мне очень нравилось, как он называет меня Наденькой, ласково протягивая «а». Мне очень хотелось с ним хотя бы еще разок встретиться, а уж найти работу в одном месте… о таком и мечтать-то, кажется, уж слишком смело. Но о том, что я вот так, за какой-то жалкий час, на него «подсела», знать Егору было совершенно необязательно, поэтому я вместо ответа задала встречный деловой вопрос:

– А почему вы трижды пытались обвести вокруг пальца… вернее, вокруг датчиков… этот дурацкий полиграф, вместо того чтобы сразу пойти в фирму к вашему другу?

– Ну… если честно, то я предлагаю вам как раз ту самую фирму, из которой некогда ушел… Они несколько поменяли вид деятельности, что пошло им на пользу. – Егор вздохнул, оглядел меня добрыми зеленоватыми глазами и пояснил: – С друзьями, Наденька, работать очень трудно, особенно в подчинении у них. Да и начальнику с другом непросто. Пару-тройку лет назад мы с Алексом очень крепко повздорили… если можно так сказать… При расставании он бросил мне, что я еще к нему приду… ну, вроде с раскаянием… а он еще посмотрит, прощать меня или нет.

Таким образом, выяснилось, что «развод» Егора с фирмой был не из принципиальных соображений или не только из-за них. Мне очень хотелось спросить, чем мой новый знакомый так обидел или оскорбил своего друга, но я не посмела. Однако сказала:

– Может, тогда лучше все-таки к нему не ходить, если вы… все же сомневаетесь в своей правоте? Фирм в городе много, а мы с вами уже выпили за везение.

– Дело в том, Наденька, что я пытался устроиться уже в десяток фирм, и все время что-нибудь да не подходило. Из этого десятка, между прочим, только три фирмы посылали на детектор. Даже в огромном мегаполисе найти подходящую по всем параметрам работу непросто. Так что пойдемте завтра пытать счастья к Алексу! По рукам?

И он протянул мне свою руку, в крепости которой я уже удостоверилась ранее. Я вложила в его ладонь свою, и Егор ее осторожно пожал. Мне показалось, что он задержал мою руку в своей чуть дольше, чем нужно, и прямо от кончиков пальцев по всей коже тела у меня начали расползаться мурашки.

– В общем, так! – подытожил наш разговор Егор. – Сейчас вы даете мне свой телефон, а завтра я вам позвоню… как освобожусь, и мы поедем в фирму к Алексу! Договорились?

Я кивнула и полезла в сумку, чтобы найти какой-нибудь листок для записи номера телефона, поскольку в этом жалком кафе даже салфеток не было. Я достала ручку и старый, ненужный уже рецепт, но Егор покачал головой.

– Не надо записывать, – сказал он. – Я запомню. Говорите.

Я поняла, что он ничего не запомнит и что мы больше никогда не увидимся, но номер телефона все-таки назвала. Так. На всякий случай.

Когда мы вышли на улицу, Егор опять посмотрел на часы, огляделся по сторонам, нашел припаркованное такси и подвел меня к нему.

– Где вы живете, Наденька? – спросил он.

– На Лодейнопольской улице, – ответила я.

– Это где ж такая?

– На Петроградской стороне.

– Шеф, слышал? – Егор нагнулся к водителю.

Тот согласно кивнул.

– Довезешь даму до Лодейнопольской. Вот деньги, – и он сунул водителю купюры. – Надеюсь, этого хватит.

Безмолвный водитель опять только кивнул.

Егор сделал мне прощальный жест рукой, и такси рвануло с места.

Я еле сдержалась, чтобы не заплакать. Он от меня все-таки отделался! Сбагрил! И, главное, как молниеносно – даже не успела возразить. Можно было бы сказать, что я ненавижу ездить одна в такси, что мне надо заехать к подруге совсем в другой район Петербурга, но получилось так, как захотел он. Странно, что с таким решительным характером он никак не может найти работу. А может, именно с таким как раз и трудно найти? А может, он вообще все насочинял? Слегка расслабился со мной после тяжелого испытания и – адью! Как же, запомнит он мой номер телефона… Целых семь цифр, соединенных без всякой логики. Была нужда запоминать.

Какая же я несообразительная дура! Можно было бы сказать, что завтра меня не будет дома, попросить его номер телефона и условиться о времени звонка. Ну почему хорошие мысли всегда мне приходят уже после того, как…

Дома я почувствовала себя совершенно больной. Детектор лжи высосал из меня все соки, а неудача с Егором доконала окончательно. Голова слегка кружилась от вина и от усталости. Душу разъедало горькое сожаление. Наконец-то встретился мужчина, который понравился, и нате вам!

А собственно, чем он мне уж так понравился? Я попыталась рассуждать здраво. Неужели тем, как протяжно произносил «На-а-аденька»? У меня просто имя такое! Михайлушкин, когда ему было надо, тоже так умел. Он даже как-то умудрялся тянуть «е», расположенное посередине, что неимоверно трудно. Не верите? А вот попробуйте…

А лицо у Егора, если рассматривать его не предвзято, как я, то есть не с точки зрения возможных романтических отношений, а просто… В общем – лицо у него никакое. Его ведь даже трудно запомнить, вот! Я его уже почти и не помню! Ну, глаза… Ну, улыбка… И все? Настоящий Чеширский кот – улыбка существует отдельно от лица. Если я встречу Егора при других обстоятельствах, то наверняка даже не узнаю. Ну и зачем мне о нем сожалеть?

На этой оптимистической ноте я решила прилечь и слегка отдохнуть до сериала «Месяц любви», но проснулась только на следующее утро. В 6.00. Я как раз пила кофе и размышляла над тем, что мне делать до десяти часов – до открытия биржи труда, когда зазвонил телефон. Я машинально посмотрела на электронные часы. 7.12.

Звонил Егор.

– Наденька! Извините, что поднял вас в такую рань. Просто больше не будет возможности позвонить. Если вы еще не передумали, то ровно в полдень, то есть в двенадцать часов, я буду ждать вас на выходе станции метро «Достоевская». Договорились?

Он опять не давал мне даже вставить слова! А может, у меня другие планы? Может, «Достоевская» мне не подходит?

К черту! Какие у меня планы? Никаких! Я готова к встрече с ним даже на безвоздушной планете Марс! И это несмотря на то, что у него абсолютно невыразительное лицо!

– Договорились, – только и успела сказать я, как он сразу отключился.

Я вертела в руках трубку, почему-то боясь положить ее на рычаг. Мне казалось, что этим я прерву связь – не банальную, телефонную, а ту, которая возникла между мной и Егором. Он мне все-таки позвонил! Запомнил мой номер! Он собирается устраивать меня на работу! Неужели я ему тоже понравилась?

Всю оставшуюся часть утра до того момента, когда надо было уже выходить из дома, я провела попеременно то у раскрытого шкафа с одеждой, то перед зеркалом. Задачу надо было решить непростую. С одной стороны, у меня свидание, с другой – деловая встреча. То и другое для меня одинаково важно. Если бы было просто свидание, то я надела бы под плащ все тот же бракоразводный элегантный костюм в сочных зеленоватых тонах и с разрезом, да и накрасилась бы соответственно… Но я еще собираюсь устроиться на работу, а в этом деле важны другие линии и краски.

В пачке журналов и рекламных буклетов, сваленных на журнальном столике, я откопала газету «Биржа труда», которую недавно купила. Там была статья о том, как правильно вести себя при устройстве на работу. Ага! Вот она! Так… Как вести телефонные переговоры… это мне не надо… Составление резюме… не надо… Посещение выбранной фирмы инкогнито… Вот интересно! Зачем нужно посещать фирму инкогнито?

Я пробежала этот абзац статьи по диагонали и очень огорчилась. Кроме того, что тайное посещение фирмы позволяет определить, сколько времени надо будет затрачивать, чтобы до нее добираться и не опаздывать, так еще и позволяет обратить внимание на корпоративную одежду сотрудников и не ударить в грязь лицом. «Одна из причин отказа принять на работу – жалкий внешний вид претендента», – черным по белому было напечатано в газете. Оказывается, на целых пятьдесят пять процентов успех зависит исключительно от внешнего вида!

Что ж, запомним… Что там далее? Вот! Выбор имиджа в соответствии с установленной целью. Большая часть фирм предпочитает деловой стиль: классический пиджак с юбкой или брюками, причем пиджак не короткий… цветовая гамма приглушенная… не рекомендуется геометрический орнамент… исключить разрезы, глубокие декольте, всяческую асимметрию, дорогие украшения… одежда не должна быть новой, с иголочки… никаких пластиковых пакетов… только небольшая сумка и рекламный буклет фирмы… а сумка – с длинной ручкой, чтобы висеть на плече… деловая женщина не должна восприниматься домохозяйкой с кошелкой…

Ничего себе – домохозяйка с кошелкой! Последнее время у меня как раз болело левое плечо, на котором я обычно носила сумку. Врач сказал – отложение солей. Я даже проходила по этому поводу физиопроцедуры и массаж. Надо сказать, что помогло не слишком. Сильная боль ушла, но плечо все равно побаливает. Так вот – в связи с этим от своей не очень маленькой сумки я отцепила длинную ручку, чтобы носить ее в руке, а не на больном плече, тем более что мое правое, здоровое, плечо почему-то оказалось совсем непригодным для ношения сумок. Как хорошо, что я догадалась еще раз перечитать статью! Хороша бы я была с сумкой в руке – типичная домохозяйка, а не достойный претендент на должность в приличной фирме. Только куда же я забросила ручку?

Когда с большим трудом длинный ремень был извлечен из-за тумбочки в прихожей вместе с еще тремя мумифицированными носками Михайлушкина (или, возможно, Димкиными), я принялась читать статью дальше. Так… тут опять про сумку. На свою длинную ручку она вешается на спинку стула, если его конструкция позволяет, а если не позволяет, ставится рядом на пол. Ничего себе… А если он грязный? Ладно, что там у нас дальше? Дальше газета утверждала, что «выбирают успешных и счастливых», а потому входить в кабинет надо не спеша, как человек, уверенный в своих силах, оставив дверь чуть приоткрытой… С ума сойти, какие китайские церемонии. Это для чего же приоткрытой? Наверное, чтобы не мучиться с ее открыванием, если тебе откажут.

Далее идет… самопрезентация. Может, меня представит Егор? Хотя что он может сказать обо мне как о работнике? Ничего. Я должна буду сама что-то о себе сказать. Так! Вот тут написано, что человек держит мысль полторы минуты. Если неинтересно, то он отключается, поэтому говорить надо коротко, емко и использовать активные глаголы (то есть, например, не изучАЛ, а изучИЛ, не осваИВАЛ, а освОИЛ). Во время общения с работодателем следует производить подстройку к нему по позам, мимике и речевым особенностям… Ничего себе! А если он подумает, что я его передразниваю… Что-то здесь не так… Ну-ка, а что там выделено жирным шрифтом? «Красной нитью во время всего вашего разговора должна проходить мысль о том, что вы МОЖЕТЕ и ХОТИТЕ принести этой фирме доход (прибыль)». Откуда я знаю, смогу ли я принести доход (прибыль) фирме, если я даже не знаю, чем она занимается! И вообще, я еще ни разу не приносила никому прибыль. Одну убыль…

Я бросила взгляд на часы. Все! Читать больше некогда. Надо отыскать одежду, которая хоть в какой-то мере соответствовала бы современным требованиям при найме на работу. В конце концов я остановилась на сером костюме, который уже почти год не надевала. Он был как раз нужного стиля, а именно: далеко не новый, то есть можно считать – не с иголочки; пиджак не короткий; тон вполне тянет на приглушенный; без геометрических узоров; разрезы и асимметрия отсутствуют. Дорогих украшений у меня сроду не бывало, а к сумке я снова прицепила длинную ручку.

Лицо я тоже накрасила в приглушенных тонах. Плохо было с волосами и со зрением. Во всяких фильмах и рекламных роликах деловые женщины носят длинные волосы, завязанные на затылке в изящный узел, и очки в тонкой оправе, изящно съехавшие на кончик носа. Зрение у меня было орлиным, а волосы – короткими. Но тут уж ничего не поделаешь. Придется смириться с собственным несоответствием классическим образцам.

Как я вчера и предполагала, Егора я не узнала. Но гораздо хуже было другое. Он меня тоже не узнал! Несколько минут мы чуть ли не бок о бок стояли в толпе на выходе из метро и нетерпеливо поглядывали на часы. Я узнала его первой – по жесту, когда он пальцами обеих рук, как граблями, проскреб свои волосы ото лба к затылку.

– Егор! – вскрикнула я.

– Надя? – удивился он.

Я машинально посмотрелась в стеклянную створку дверей метрополитена и с ужасом поняла, что похожа не на деловую женщину, а скорее на Алису Фрейндлих в начале бессмертного фильма «Служебный роман». Дома мне почему-то так не казалось.

Пришлось признаться:

– Да, это действительно я.

Я сказала это, совершенно не расстраиваясь своему проколу, потому что и Егор все-таки оказался так себе мужчиной. Невидным. Кто знает, каков побочный эффект от воздействия на мозги полиграфа? Может, после этой процедуры все вокруг кажутся очень привлекательными людьми, вот я и собралась в тридцать шесть лет на свидание к прекрасному принцу. А вместо принца передо мной стоял обыкновенный отечественный экземпляр мужчины средних лет без особых изысков. Глядя на мой деловой костюмчик приглушенных тонов, Егор, очевидно, думал то же самое и прикидывал, стоит ли позориться с такой мымрой у своего друга Алекса.

– У вас все переменилось и вашему товарищу уже не нужны сотрудники? – подсказала ему я самым задорным голосом.

– Нет… отчего же… Впрочем, я не знаю. Я с ним не разговаривал. Решил нагрянуть, так сказать, сюрпризом, чтобы он не успел подготовиться к нашей встрече и инициатива была у нас в руках.

– Ну и? – Я решила больше не подсказывать ему спасительных вариантов.

– Можем ехать, – все-таки сказал Егор. – Машина рядом.

Машина оказалась белыми «Жигулями» четырнадцатой модели со спойлером. О такой мечтал Михайлушкин, но мы на нее так и не насобирали денег.

Егор кружил по питерским улицам. Всю дорогу мы молчали. От вчерашнего веселого собеседника не осталось и следа. Значит, все дело действительно во влиянии полиграфа. Поскольку между Егором и мной в отсутствие детектора лжи ничего хорошего явно не получится, есть смысл засечь, как советовала газета, сколько времени понадобится для того, чтобы добраться до фирмы. Через пару минут я сообразила, что даже при самом наилучшем раскладе, то есть если меня примут на работу, Егор вряд ли станет ежеутренне возить меня на своей машине, и я отвернулась от окна.

Когда мы остановились у зеркальных дверей с вывеской «Агентство „Шамаил“», я уже ни на что хорошее не надеялась. Во-первых, шикарность «парадного подъезда» сразу предупреждала соискателей рабочих мест о том, что Алис Фрейндлих из начала фильма здесь не ждут, что им (исключительно из человеколюбия) разрешается только (и то иногда) постоять «вдали, свесив русые головы к груди». Во-вторых, название агентства навевало мне что-то знойно-чеченское, и босс Алекс представился клоном Шамиля Басаева. Немудрено, что они разругались с Егором на несколько лет. Восточные люди – народ сильных страстей и, возможно, с кинжалом на боку.

Егора подобные размышления, скорее всего, не беспокоили, потому что, закрыв машину, он моментально взлетел на изящное крылечко и толкнул зеркальную дверь. Мне ничего не оставалось, как смиренно последовать за ним.

Холл фирмы был декорирован в лучших традициях хай-тека, то есть никак: светло-бежевые стены, стыдливо выглядывающие из них и из потолка крошечные пупырышки светильников, три бежевых же кожаных кресла, но на тон темнее стен, одно кипарисовидное растение в керамическом горшке, три высокие надменные двери и около одной – минимализированное рабочее место секретарши.

Секретарша из декора не выпадала: лет двадцати с небольшим, на затылке – узел, на кончике носа – очки в тонкой оправе, костюм строгих форм и под цвет мягкой мебели. Я отметила, что она всем хороша, за исключением пиджака. В свете последних веяний, означенных в газете, он был явно коротковат.

– Горыныч! – не совсем в имидже обрадовалась секретарша и даже вышла из-за своего столика, кругло растопырив руки. С такими руками либо изображают танец кукол, либо обнимаются.

Я на всякий случай обернулась, но за нами не было не только ни одного Змея о двенадцати головах, двенадцати хоботах, но и вообще никого, кто смог бы оценить ее кукольный танец.

– Анжелка! – обрадовался Егор, и растопыренные руки секретарши облепили того, с кем я пришла устраиваться на работу. – Все хорошеешь?!

– А ты все такой же! – игриво ответила Анжелка, и я поняла, что ей не хочется покидать объятий Егора.

– Кхе-кхе, – вынуждена была напомнить о себе я, одновременно подумав, что всех этих секретарш с узлами на затылках и очками на кончиках точеных носиков почему-то непременно зовут Анжелами, Кристинами или, в крайнем случае, Дианами.

Егор выпустил секретаршу из объятий и, понизив голос, спросил:

– Алекс здесь?

Анжела кивнула в сторону одной из дверей, ничем не отличающейся от двух других.

– Сердитый?

– Как всегда.

– Мы пройдем?

– А это… – и секретарша брезгливо показала на меня длинным указательным пальцем с перламутровой лопаточкой ноготка.

– Это… со мной, – ответил Егор, не оборачиваясь, схватил меня за локоть и потащил к дверям, где скрывался клон Шамиля Басаева.

Хорошо воспитанный клон вежливо поднялся из-за стола, как только мы вошли, и с интонацией собственной секретарши изумленно воскликнул:

– Горыныч?!

– Не ждал? – усмехнулся Егор и плюхнулся на диванчик, стоящий против рабочего стола Алекса.

Я немедленно изящно пристроилась рядом. Повесить сумку за счастливо найденный длинный ремешок было некуда, и я решила поставить ее, как полагается в таких случаях, на пол у ног. Стоять сумка не захотела и со смачным шлепком завалилась на спину. Я подняла ее и попыталась угнездить на полу еще раз. Сумка покачалась немного и снова рухнула, теперь уже лицом вниз, и при этом из ее распахнувшихся недр под стол боссу фирмы покатились разные женские штучки в виде тюбиков давно использованных помад, хранящихся на черный день, зеркальца, расчески и прочих, не менее нужных вещей. А к ногам Егора спланировали запасные следки и носовой платок с голубыми кружавчиками.

Мой новый знакомый, неприязненно скривившись, быстренько собрал то, что оказалось в пределах его досягаемости, затолкал собранное в сумку, сунул ее мне на колени и сухо заметил: «Крепче держать надо». С этого момента я волей-неволей должна была напоминать боссу фирмы домохозяйку с кошелкой. Но не напоминала, потому что он вообще на меня не смотрел. Он смотрел только на Егора. Выражение его лица было мне непонятно.

– Все-таки явился… – наконец проронил он.

– Как ты и предполагал, – улыбнулся Егор.

– Неужели… с раскаянием?

– Ну… вроде того. Хотя, если честно, обстоятельства поприжали.

Егор начал рассказывать Алексу все: про свой почивший институт и про безуспешные поиски работы, словом, то, что я уже слышала вчера. Обрадовавшись, что мне пока не надо участвовать в разговоре, я во все глаза принялась разглядывать босса. Надо сказать, что, как только мы вошли в его кабинет, все мое существо встрепенулось и я готова была прокричать: «Вот он – мужчина моей мечты!» Алекс был похож на чеченца разве что смуглостью кожи, черными волосами и ярко-карими глазами под длинными ресницами. Это был мужчина без всяких изъянов, мужчина с обложки журнала, похожий сразу на всех темноволосых артистов и одновременно не похожий ни на кого. На нем была наглухо застегнутая светлая рубашка с галстуком стального цвета с еле заметной блестинкой. Все это ему очень шло, как и всем смуглым людям.

– А это… – спросил обо мне Алекс, так же как секретарша – в среднем лице, когда ему окончательно осточертел мой немигающий восхищенный взгляд. Он показал подбородком в мою сторону и, тоже как секретарша, даже не счел нужным закончить предложение. Похоже, ему на пару с Анжелой я казалась назойливой прощелыгой, которая где-то в дремучем лесу репьем прицепилась к их Горынычу и от которой он никак не может отделаться.

– Это… Это Надя, Наденька… Мы с ней познакомились у этого чертового полиграфа, – ответил Егор, не глядя в мою сторону. Похоже, что он уже десять раз пожалел, что притащил меня к своему другу. – Ей тоже очень нужна работа.

Босс Алекс, которого я до этого видела только в профиль, наконец полностью развернул свое лицо ко мне. Он действительно был красив. Классически. Кого-то он мне смутно напоминал, но я решила, что классические формы на то и классические, что всегда и сразу узнаваемы. Неповторимость лицу должна придавать улыбка или какая-то собственная особенная мимика, на которую газета «Биржа труда» советовала мне настраиваться… Особой мимики не было. Алекс не улыбался.

– Вы владеете компьютером, Надежда… э-э-э… – обратился он ко мне, запнувшись с окончанием вопроса.

– Николаевна, – подсказала я. – Владею.

– В какой степени?

– В степени обыкновенного пользователя.

– В Интернете бывали?

– Приходилось.

– Графические пакеты знаете?

Я вспомнила, как однажды к изображению бутылки водки «Заневская» присоединила голову пьянчуги мастера с керамического завода, и ответила:

– «Photoshop» … немного… – и тут же вспомнила, что вместо неуверенно-дряблого «немного» надо было четко отрапортовать, употребив хотя бы один активный глагол: «Photoshop» освоИЛА!

Страницы: 12 »»

Читать бесплатно другие книги:

Если вы считаете, что кулинария – не только женское занятие, эта книга – для вас. Собранные в ней ре...
Огонь, костер, очаг – эти слова сами по себе вызывают приятные воспоминания и согревают душу. Долгой...
Данное издание познакомит читателей с рецептами приготовления традиционных блюд различных кухонь стр...
Кухня каждой отдельной страны интересна и своеобразна. В книге приводятся наиболее известные рецепты...
Всегда хочется удивить своих друзей и близких новыми вкусными блюдами. Наша книга может стать руково...
Без салатов и холодных закусок не обходится ни одно праздничное застолье. Благодаря своим вкусовым к...