Рейтинг лучших любовников Демидова Светлана

Я ее ненавижу. Она об этом не знает. Более того, она считает меня своей лучшей подругой. Мне иногда очень хочется рассказать ей, каково на самом деле положение вещей. Кто есть кто. Но еще не время. Я люблю представлять, как говорю ей:

– Я тебя ненавижу.

Она сначала думает, что я шучу, и беспечно улыбается. Тогда я повторяю эту фразу с особым нажимом и по слогам:

– Я те-бя не-на-ви-жу!

Каждый слог должен вонзиться в ее тело, как маленький острый нож. Семь слогов. Семь острых ножей. С зазубринами. Чтобы не вытащить.

Она морщится, как от физической боли, а взгляд ее становится беспомощным и растерянным. Как же я мечтаю увидеть в ее глазах смятение или даже испуг! Меня давно тошнит от ее всегдашней уверенности в себе! Как бы я наслаждалась ее новым состоянием! Я не спешила бы объясняться дальше. Я смаковала бы паузу, которая непременно должна возникнуть при этом нашем разговоре. Я растягивала бы ее и с жадностью ловила перемены в знакомом с детства лице.

Когда до нее наконец дойдет суть сказанного мной, она усилием воли обязательно уберет с лица всякую растерянность (но мне будет уже все равно: ведь я ее видела!) и обязательно спросит:

– За что?

И тут наступит мой час! Я выскажу ей все! Я придавлю ее этим к земле! Я наступлю ей на горло! Пусть хрипит! Она заслужила это так же, как я заслужила видеть ее поверженной и пресмыкающейся у моих ног. Но… Надо еще подождать!

И я дождусь! Дело того стоит!

Ей всегда везло. Я никак не могла понять, почему. На мой взгляд, она никогда не была особенно умна. Во всяком случае, не умнее меня. В школе она вообще часто кормилась за мой счет. Нагло списывала у меня всю математику вместе с физикой и химией. Ей легко давались языки, как русский, так и английский. И даже немецкий, который шел у нас факультативно: хочешь – ходи, хочешь – нет. Она сначала ходила, потом перестала, но и сейчас довольно легко переводит немецкие тексты.

Она лучше писала сочинения, но не настолько, чтобы я просила ее делать это за меня в качестве бартера за математику. Я писала хуже, но, в общем, тоже вполне прилично. Аттестат у меня был даже лучше, чем у нее, на целых три пятерки: по алгебре, геометрии и тригонометрии. Но в те времена «пять» по литературе ценилась гораздо выше отличных отметок по точным наукам. Предполагалось, что тот, кто хорошо пишет сочинения, человек тонкий и неординарный. Она тоже так считала.

Она даже стишки пописывала. Преотвратные. Глупые, на мой взгляд. И непонятные. С вывертами. Марину Цветаеву из себя корчила. Только куда ей… Никто не оценил, кроме нашей ненормальной русачки Анны Галактионовны. Та постоянно посылала ее вирши на районные олимпиады по литературе. И что? Никакого толку! Даже третьего места не получали! Даже поощрительного диплома не удостаивались! И поделом!

Одевалась она всегда лучше меня. Денег в наших семьях было примерно одинаковое количество, но ее мамаша имела какие-то знакомства в магазине одежды «Наташа», на улице пограничника Горькавого. С помощью этих своих связей она всегда могла достать дочери что-нибудь необыкновенное из шмоток. Она и мне иногда «доставала». Прямо смешно. Обязательно раза в три хуже, чем у дочери. Однажды она достала нам обеим по итальянскому плащу с модной строченой кокеткой, погончиками и оригинальной застежкой. Цена одна. Фасончик один. Но цвет… Ей – небесно-голубой, мне – грязно-бежевый. Мы так и ходили с ней под ручку: лазоревый цветочек и цветок в пыли. Фильм был с таким названием, индийский – «Цветок в пыли»… Совершенно не помню, про что… Про какие-нибудь индийские несчастья в очень большом количестве…

Моя мама, конечно, в долгу не оставалась. Она имела знакомых на комбинате по производству стиральных порошков «Люкс» и всегда в благодарность посылала матери подруги пару дефицитных пачек. И, между прочим, бесплатно, хотя за итальянский плащ мы платили по полной программе и с наценкой за «доставание». Но в советские времена любому ежу было понятно, что иметь знакомства в магазине «Наташа» гораздо выгоднее, чем на комбинате «Люкс». Хоть с ног до головы осыпься стиральным порошком, это ни в какое сравнение не пойдет с итальянским плащом даже и грязно-бежевого цвета.

А еще в юности у нее вкус был лучше, чем у меня. Это стоит признать! Я старалась не отставать от нее, но вечно промахивалась. На выпускной вечер мы с ней сшили платья в одном ателье и вроде бы в одном стиле. И даже у одной портнихи. И что вышло? У нее – аристократический бальный туалет, у меня – наряд расфрантившейся прислуги.

Ко всему вышеперечисленному стоит добавить, что она еще была очень скупа. Особенно раньше. После школьных выпускных экзаменов родители подарили нам путевки на пятнадцать дней в Геленджик, на Черное море. В конце поездки мне едва-едва хватило на еду в дорогу, а она еще целую сотню привезла домой. И не теперешнюю сотню, на которую особенно ничего и не купишь, а на советскую. На те сто рублей можно было оторвать себе супермодные сапоги.

Да и сейчас она, пожалуй, не лучше. Никогда не скажет, что живем, мол, хорошо. Вечно у нее на что-то будто бы не хватает. И это при зарплате-то ее муженька! Кроме того, я не слепая, вижу: то они машину сменили, то у них холодильник новый на кухне появился, то на даче такие светильники поставили, что люди со всего поселка сбегались смотреть. Что за манера вечно прибедняться? Наверняка это для того, чтобы я у нее денег не занимала. Я вообще-то редко занимаю. Сейчас, можно сказать, совсем не занимаю, потому что мой муж тоже очень прилично зарабатывает. Но уж если занимать, так не у чужих же людей! Конечно, у подруги!

Однажды (когда у нас еще было маловато денег) я попросила, чтобы она купила у меня финский электрочайник (одно время я пыталась заниматься торговлей). Так не купила! Ни в какую! У нее, дескать, чайник уже есть: хороший, итальянский (прямо как плащ). А я на нее так рассчитывала! Зачем тогда вообще подруга, если не хочет выручить в трудную минуту?

Но самым ужасным, конечно, были не чайники и плащи. Самым отвратительным было то, что мужские головы всегда поворачивались ей вслед. Мы всегда ходили вместе, но я знала: вслед смотрят именно ей. Это было особенно неприятно, потому что мы одного типа: обе высокие, с хорошими фигурами, с длинными темными волосами и светло-карими глазами, чуть-чуть разного оттенка. Она делала вид, что не замечает повышенного мужского интереса. Это меня всегда злило. Женщина, даже очень юная, всегда замечает, когда на нее смотрят. И чего прикидываться?! Особенно перед лучшей подругой!

Но все мужчины, глазевшие ей вслед, ничего не стоят по сравнению с одним… Именно его я и не могу ей простить – Антона Зданевича. Мы учились тогда в деcятом классе, когда я вдруг неожиданно заметила, как он хорош собой: черные волосы, карие глаза, яркие губы и очень светлая кожа. Он сидел за последней партой среднего ряда. За его спиной была матовая светло-кремовая стена. Вид Антона на фоне стены напоминал мне оттиск старинной гравюры.

Мое место в классе было очень удачным с точки зрения созерцания Антоновой красоты. Я сидела за предпоследней партой на ряду у стены. Поскольку учительский стол находился возле первой парты ряда у окна, я всегда садилась вполоборота будто для того, чтобы виднее было преподавателя. На самом деле при таком расположении корпуса я могла бросать осторожные косые взгляды на Антона. Маскировалась я хорошо. Он моих взглядов не замечал. Зато заметила ОНА, моя подруга. Она вгляделась в выбранный мною объект попристальней и, возможно, тоже нашла в нем сходство с чем-нибудь таким, что волновало ее не менее, чем меня – коричневатые листы старинных гравюр.

Я предупредила ее, что Зданевич мне нравится. Она пожала плечами и ничего не сказала. А через неделю я застала их целующимися в школьном гардеробе за вешалками нашего класса. Она не знала, что я их видела, и продолжала скрывать от меня свои отношения со Зданевичем. Она до сих пор любит пожимать плечами, когда нечего сказать. И когда она пожимает ими, мне все время кажется, что она задумала в отношении меня какую-нибудь очередную гадость.

Я таяла от любви к Антону и оплывала ревностью, как свеча. Если бы она, моя подруга, посмотрела на меня так же внимательно, как вгляделась в Зданевича, то увидела бы на моем лице глубокие борозды, пропаханные слезами, и страшные бугристые натеки ревности. И ненависти. Она могла бы во всем разобраться уже тогда, но не захотела.

Она выпила Антона до дна. Последние капли она срывала с его губ на выпускном. Что произошло между ними после, не знаю, только они больше не встречались. Моя подруга делала вид, что Зданевича не было не только в ее жизни, но и вообще в нашем классе. Его имя никогда не было произнесено ни в одном из наших «задушевных» разговоров.

Когда я поняла, что Антон ей больше не нужен, решила пойти ва-банк. В один прекрасный летний вечер того же года я явилась к нему домой в лучшем своем платье из синего шифона с белыми змеевидными разводами и прямо сказала:

– Люблю. Давно. Почти всю жизнь. Готова на все.

Антон выпил меня до дна, как она его, и бросил. Все то время, что были вместе, мы никогда не произносили имени моей подруги, но я всегда чувствовала, что он целует и обнимает меня назло ей. Он думал, что я все рассказываю ей и что, возможно, она пожалеет о нем. Она же не знала о наших отношениях. Мы с Антоном никуда не ходили, а подглядывать за нами в собственной квартире Зданевичей (как я подглядывала за ними в школьном гардеробе) она не могла. Возможно, на уровне интуиции она что-то подозревала, но помалкивала. Мы с ней изо всех сил делали вид, что Антона Зданевича не было в нашей жизни!

Я не знаю, куда Антон исчез, когда окончательно порвал со мной всякие отношения. С тех пор я никогда его не встречала, но забыть не могу до сих пор. Слишком сильна была первая любовь. Слишком болезненна рана. Слишком сильна ненависть к той, из-за прихоти которой…

Несмотря на эту историю и на множество других, мы «дружим» с ней до сих пор. Жизнь нас почти уравняла. Нам с ней уже по тридцать восемь. Мужчины смотрят вслед нам обеим. Она несколько потускнела, приобрела как бы слабый налет патины, который только подчеркивает благородство ее облика и интеллигентность. Черты моего круглого лица со временем немного заострились и как бы проявились, будто на фотографии, которую нужное время выдержали в проявителе и фиксаже.

Мы вышли замуж в один год. Наши дети появились на свет с разницей всего в один месяц. Мы с подругой вместе ходили в женскую консультацию, вместе покупали ползунки, погремушки и читали одну на двоих книгу доктора Спока.

Понятно, что ее муж на порядок лучше моего. В смысле социального положения. Сейчас, правда, они почти сравнялись в своем социальном положении. Внешне оба хороши собой. Оба широкоплечие, черноволосые и черноглазые, но совершенно разные. И эта разница, как назло, в пользу ее муженька. Как я уже говорила, ей всегда везло. Но это не может продолжаться вечно. Ей придется заплатить по счетам. Кое-какие она уже оплатила, но пока даже не догадывается об этом. И это только начало! Клянусь! Я живу этой клятвой! Я живу ненавистью. Я ее пестую и лелею. Она пахнет ванилью и корицей, как булочки, которые продавались в нашем школьном буфете. Больше корицей. Горьковатой и пряной.

* * *

– Послушай, Катя, я тебя прошу, огради мою Машку от своего оболтуса! – прямо с порога проговорила высокая стройная брюнетка с длинными прямыми волосами в распахнутом белом плаще, не раздеваясь, прошла в комнату подруги и со всего маха плюхнулась на диван.

Он раздраженно крякнул, а приподнявшаяся узкая черная юбка женщины обнажила крепкие красивой формы колени, обтянутые блестящими колготками с красноватыми искорками. Высокая грудь была полуоткрыта глубоким вырезом черного джемпера. На матовой коже серебрилась тонкая витая цепочка с восточным амулетом.

– Вера! Ну ты же знаешь, что Машка очень хорошо влияет на Андрея, – ответила хозяйка квартиры, тоже не менее эффектная брюнетка, зябко кутаясь в толстый махровый халат цвета какао, который очень красиво гармонировал с ее ореховыми глазами.

– Зато Андрей на нее влияет очень плохо! – ответила Вера, и глаза ее стали злыми и несчастными одновременно.

– В каком смысле? – растерянно спросила Катя и закусила нижнюю губу. Она знала, что может ответить подруга, и не хотела этого слышать.

– В прямом. Я ехала в автобусе и видела, как они шли по улице в обнимку и прикладывались по очереди к одной бутылке пива «Охота» – крепкое.

– Ты будешь утверждать, что на полном ходу автобуса увидела, что пиво «Охота» не простое, а именно крепкое? – невесело улыбнулась Катя и села на диван рядом с подругой.

Полы ее халата разъехались, и колени женщины, такие же крепкие, как у подруги, матово зарозовели здоровой кожей.

– Да, я буду это утверждать, потому что мой автобус как раз застрял в пробке, а наши детишки никуда не спешили, шли нога за ногу и после каждого глотка… – Вера поморщилась, – еще и целовались.

– Ничего удивительного. Им по семнадцать лет. – Катя попыталась сказать это как можно мягче, но Вера была настроена по-боевому.

– Знаешь, Катерина, – она повернулась к подруге лицом, перекошенным сильной душевной болью и тревогой за дочь, – я не против того, чтобы моя Машка в семнадцать лет с кем-нибудь иногда целовалась! Но только не с твоим сыночком! И ты прекрасно знаешь, почему!!!

– Вера! Когда Андрей с Машей, я спокойна! Он с ней, а не… со своими дружками…

– Ну знаешь!!! – От возмущения Верины ноздри раздулись и затрепетали. – Всему есть предел! Я не собираюсь ради твоего спокойствия приносить в жертву собственную дочь!

– Ну почему сразу в жертву?! – У Кати на виске набухла голубая жилка и затрепетала не хуже Вериных ноздрей. – Они же нравятся друг другу! У них… любовь…

– Ой! – еще более скривилась Вера. – Вот только этого не надо мне говорить! Твой сын – малолетний алкаш! Я не хочу, чтобы он втянул в свое болото Машку! Сегодня крепкая «Охота», а завтра что? Вызов на дом бригады по прерыванию запоя?

Глаза Кати наполнились слезами.

– Вера! Мы же подруги! – напомнила она. – Всегда помогали друг другу. Неужели тебе настолько безразличен мой сын? Мы же детей растили вместе! Мне твоя Машка как дочь!

– Вот и прикинь, отдала бы ты свою дочь в лапы алкашу?

– Ну какой же Андрюшка алкаш? Вся молодежь сейчас ходит с «Охотой» или с каким-нибудь другим пивом. Теперь такой стиль… Понятно, что это никого не радует, но сбрасывать со счетов не стоит…

– Кать, передо мной-то не надо ломать комедию про стиль и прочее! – безжалостно прервала ее Вера, вытащила из сумочки сигареты и, не спрашивая разрешения, закурила прямо в комнате.

– Да… Нам приходилось вызывать специалистов по прерыванию запоя… Но это было только один раз! – Катя тонкими пальцами комкала воротник халата и не смела поднять на подругу глаза. – Он не мог остановиться, потому что слишком юн, а его напоили какой-то дрянью… Ну почему я должна тебе, моей подруге, все это объяснять, если ты и так знаешь?!!

– Вот именно, что я все знаю! И ничего объяснять мне не нужно! – Вера нервно раздавила окурок в синем блюдечке, на котором стоял горшочек с белой махровой фиалкой. – И еще я знаю, что такое, как с твоим Андрюшкой, далеко не с каждым случается. Вот наш сосед Петя: хочет – пьет, как свинья, не хочет – не пьет годами, и никаких специалистов по прерыванию запоев ему не надо! У твоего сына – явная предрасположенность к алкоголизму, и никуда от этого не денешься!

– Твоя Машка может моего сына спасти… – тихо сказала Катя, с трудом вытащив сигарету из Вериной пачки дрожащими пальцами. – Ты же знаешь, что любовь способна творить чудеса…

– Неужели? Ты еще веришь в эти сказки? – Вера, расхохотавшись, дала подруге прикурить, потом вдруг резко замолчала и впилась своими янтарными глазами в Катины ореховые. – Вот ответь мне, Катька, как на духу! Если бы моя Машка была алкоголичкой, ты позволила бы своему Андрюшечке с ней встречаться?

Катя, не отвечая, делала уже четвертую затяжку подряд. Руки ее дрожали еще больше. Вера вытащила из пальцев подруги сигарету, отправила ее в то же фиалковое блюдечко и таким тоном гаркнула: «Ну!!!», что Катя не выдержала и разрыдалась.

Вера встала с дивана, зябко кутаясь в плащ, хотя в квартире было тепло, подошла к окну и, не поворачиваясь к Кате, сказала, как отрезала:

– В общем, как хочешь это воспринимай, но Машке я не позволю встречаться с твоим сыном. Костьми лягу. Так и знай…

Она вытащила из пачки еще одну сигарету, прикурила от зажигалки, пачку бросила на колени подруге и вышла из комнаты. Когда хлопнула входная дверь, Катя пошла на кухню за спичками. Полы халата опять разошлись в стороны. Под халатом на женщине была короткая полупрозрачная сорочка, сквозь которую просвечивало здоровое, крепкое и красивое тело.

Катя чиркнула спичкой и закурила. Пальцы, держащие сигарету, были тонкими и длинными. Лицо – несчастным и злым одновременно. В своем распахнутом халате цвета какао и кремовой сорочке она очень эффектно смотрелась на фоне мрачного серого питерского неба за окном собственной квартиры.

Если бы кто-нибудь наблюдал за подругами, ни за что не смог бы сказать, которая из них лучше.

* * *

– Нет! К вам я не пойду, – повторил Андрей, нервно покусывая пухлые, красиво очерченные губы. – Последнее время тетя Вера все время злится. Я ее раздражаю.

– Не выдумывай! – Маша обняла молодого человека за шею и ласково заглянула в его ореховые, как у матери, глаза. – Мы же вместе выросли! Нас специально родили друг для друга! Это записано в Книге Судеб! Да-да! Не смейся! Именно с большой буквы: Книга Судеб! Мы вместе с рождения и до… самого конца…

– Маш! Неужели ты не видишь, что пара страниц из этой твоей книги судеб, где про нас, может, чего и написано, уже выдрана… И я думаю, не без помощи как раз тети Веры.

– Ты говоришь глупости, Андрюшка! Мама к тебе всегда хорошо относилась!

Молодой человек невесело усмехнулся и, чтобы не продолжать неприятную для него тему, привлек девушку к себе. Они целовались до тех пор, пока кто-то не потянул Андрея сзади за куртку.

– Слышь, Андрюха! – раздался тоненький детский голосок. – Тебя в беседке ждет Лысый. Сказал, чтобы ты поторопился: одна нога здесь, другая – там, а то ему ждать некогда.

– Что еще за лысый? – спросила Маша, выглянула из-за плеча Андрея и увидела за скамейкой, где они сидели, худенького парнишку с бледным голубоватым личиком.

– Он знает, – буркнул мальчишка, показав глазами на Андрея.

Тот наконец тоже обернулся к нему и сказал:

– Ладно. Доложи Лысому, что сейчас приду. Девушку только до дома провожу и приду.

Мальчишка шмыгнул носом, сунул ручонки в карманы грязных джинсов и бочком побежал к беседке в глубине двора.

– Андрей, кто такой этот лысый? Что ему от тебя надо? И вообще, какие у тебя дела с лысыми? – уже с беспокойством спросила Маша и запустила руку в густые и длинные, до плеч, волосы молодого человека.

Андрей тряхнул головой, встал со скамейки, за две руки поднял с нее девушку и, весело глядя ей в глаза, сказал:

– Лысый – это Вовка Лысаков, мой старый знакомый. Я ему пару чириков задолжал. Видишь? – и Андрей вытащил из кармана ветровки помятые десятки. – Слыхала же – долг платежом красен! Пойдем, я тебя провожу, а потом загашу должок!

Он обнял девушку за плечи и повел к подъезду ее дома. В тамбуре между дверями они еще немного поцеловались, потом Андрей шепнул Маше в ухо: «Люблю тебя, как псих!» – и вышел из подъезда во двор.

В беседке Андрея ждал не только Лысый, но и еще один толстый парень по кличке Кашалот.

– Ну что, принес? – спросил Андрея Лысый, который в пику своей кличке имел необыкновенно буйную рыжеватую растительность на голове.

– У меня пока лишь три пятьсот, – ответил тот.

– Когда будут остальные?

– Ну… не знаю… Копить надо. Я же не зарабатываю.

– А мог бы! – встрял Кашалот. – На рынке хачикам ящики потаскал бы – и все дела!

– Заткнись! – Андрей оттеснил в сторону Кашалота и обратился к Лысому: – Может, уступишь? В «Вольном стрелке» он стоит всего три тысячи сто, а я тебе три пятьсот предлагаю. А по Интернету, между прочим, можно заказать даже за две триста!

– Ну вот и иди в «Вольного стрелка», а на сдачу своей Машке еще и какую-нибудь помаду купишь, – презрительно процедил Лысый.

– Знаешь ведь, что мне не продадут!

– Пневматический «макаров» – не боевое оружие. Кому хочешь продадут. А можешь и через сеть заказать – я возражать не буду! Там такие кидалы – будьте нате! Денежки заплатишь – и тю-тю… Так что… в общем, сам понимаешь… – и Лысый сделал вид, что уходит из беседки. Кашалот тут же подобострастно повернул за ним.

Андрей встал у Вовы на пути, опять небрежно и на удивление легко отодвинул с пути мощного Кашалота и сказал:

– Хорошо. Через два дня у тебя будут все три восемьсот. По рукам?

Лысый смерил Андрея еще одним презрительным взглядом, пару раз качнулся с носков на пятки, сплюнул себе под ноги и, будто бы нехотя, согласился:

– Ну гляди! Это последний срок! – и решительной походкой делового человека вышел из беседки.

Кашалот, естественно, отправился вслед за ним, постаравшись скроить на своем толстом лице точно такое же выражение, как у Вовы Лысого.

– Андрюха, а зачем тебе пестик? – тоненько спросил тот мальчишка, что оторвал его от Маши и вызвал к Лысому.

– А по воробьям стрелять! – улыбнулся Андрей и небольно щелкнул его по носу.

* * *

– Ну… и куда ты меня привез? – спросила женщина, выбираясь из машины и не без опаски оглядываясь.

– В лав-отель, – ответил мужчина, запирая свой автомобиль.

– Неужели в те самые «нумера»? – изумилась она и, дурачась, тихонько пропела: – «…И девочек наших ведут в кабине-е-ет!»

Мужчина не ответил, вглядываясь в сверкающую красными звездами вывеску «Погости. ru». Дорожками бегущих огоньков, тоже красных, были очерчены узкие окна, глубоко утопленные в стены. С внутренней стороны стекла были занавешены темными шторами. Отсвет мигающих красных огоньков придавал им зловеще-кровавый цвет. Здание, одноэтажное и приземистое, амебой расползлось по мощенной узорчатой плиткой площадке и было единственным на всем пространстве, которое мог охватить глаз. Оно стояло почти на самой обочине шоссе и, похоже, раньше являло собой придорожную заезжаловку, где можно было перекусить и посетить места общего пользования. За зданием тонули во тьме какие-то регулярные посадки: то ли сады, то ли просто молодые деревца, недавно высаженные на радость глазам проезжающих по шоссе.

– А не слишком ли там красно? – спросила женщина, показывая на кровавые отсветы окон.

– Красный цвет – цвет любви, – ответил мужчина, притянул ее к себе и чересчур крепко поцеловал.

Женщине показалось, что он хорохорится, стараясь соответствовать краснозвездной вывеске «Погости. ru» и кровавым окнам. Она подумала, что было бы лучше сесть обратно в машину и уехать. Если бы машина была ее, она так и сделала бы.

– Ну! Пошли! – преувеличенно бодро воскликнул мужчина, обнял свою даму за талию и повел ко входу в отель.

Женщина пропустила момент, когда еще можно было сделать шаг назад, и ей пришлось послушно идти бок о бок со своим спутником. Пройдя маленький предбанник, они почти сразу наткнулись на стойку-ресепшн со стеллажом, на котором, как в платном общественном туалете, были выставлены напоказ пачки женских прокладок, презервативов, гигиенических салфеток, упаковки мыла, зубные щетки и паста. На верхних полках, уже в отличие от туалетов, расположились баночное пиво, плитки шоколада, чипсы, сухарики, дешевое вино и пакетики разового кофе. Среди этого «великолепия» торжественно высилась единственная в своем роде бутылка армянского коньяка. Ее содержимое имело анемичный цвет спитого чая, не без остроумия именуемый петербуржцами «Белые ночи».

За стойкой никого не было. Женщина потянула мужчину за рукав, чтобы побыстрей сбежать от прокладок и чипсов, но задела локтем на стойке какой-то блестящий предмет, который издал противный лязгающий звук. Женщина вздрогнула и уставилась на предмет. Он представлял собой металлическую тарелку, над которой покачивалось на тонкой опоре что-то вроде опрокинутой чашки.

Женщина еще раз, уже с интересом, дотронулась до «опрокинутой чашки». Она тут же опустилась по опоре до тарелки и издала тот самый отвратительный лязгающий звук.

Из-за двери, расположенной за стеллажом, вышли сразу двое: девушка в потрясающе короткой темно-синей юбке и в белой блузке, с трудом сходящейся на пышной груди, и амбал в военизированной форме неопределенного образца и с редкостно бугристым лысым черепом.

– Идем уже! Нечего бренчать по сто раз! – недовольным насморочным голосом сказала девушка и уселась на высокий стул за стойку. Ее грудь, эффектно распиравшая блузку, оказалась перед самыми глазами новых клиентов. Очевидно, это тоже входило в антураж лав-отеля.

Амбал привалился к стене спиной и с непроницаемым лицом начал с аппетитным хрустом есть зеленое яблоко, брызгая во все стороны соком.

– Триста пятьдесят рублей в час – нижняя планка, – все так же недовольно и насморочно буркнула девушка, беззастенчиво изучая лицо мужчины. Ее уже весьма солидный опыт работы в этом заведении говорил, что этого чувака и за триста пятьдесят в час жаба задушит, но он все-таки возьмет себя в руки и непременно закажет что-нибудь еще, чтобы выглядеть перед своей дамой пошикарнее. А дама вроде ничего, статная. Не слишком еще потасканная и не юная шлюшка. Тут, видать, любовь… У него к ней… А она так… уступает почему-то… Хотя… кто их разберет, этих теток за тридцать… Да и кавалеров ихних… Может, у этой парочки вообще все наоборот?

– И что входит в эти триста пятьдесят? – в полном соответствии с тем, как его оценила девушка, спросил мужчина.

Женщина при этом подумала, что он должен был бы спросить, что входит в ту сумму, которая является верхней планкой данного заведения.

– Постель, душ, – заученно отрапортовала девушка с пышной грудью.

– Нам бы еще ужин в номер, а утром – завтрак, – вкрадчиво попросил мужчина и зачем-то добавил: – Самый простенький: кофе, выпечка…

Девушка отметила, что женщине очень не понравилось слово «простенький», но объявила цены самым бесстрастным голосом (какое ей дело до заморочек клиентов!):

– Ужин на двоих – пятьсот, завтрак – триста.

Мужчина кивнул. Его спутница отвернулась в сторону стеллажа и стала с большим увлечением разглядывать чипсы и баночное пиво. Девушке кивок мужчины показался жалким, и она решила «развести» этого жмота по полной программе.

– Еще могу предложить спецжурналы, спецкассеты, спецприспособления, интимную косметику и прочее. Вот прейскурант, – сказала она и разложила на стойке глянцевые листы.

– Нет-нет! – Мужчина торопливо и испуганно заслонился рукой от интимной косметики и спецприспособлений. – Нам ничего такого не надо… Мы просто опоздали на поезд… и вот… Надо же где-то переночевать!

Девушка подумала, что с таким же успехом он мог бы впаривать ей про трансатлантический лайнер или космический корабль, но все с той же тренированной бесстрастной интонацией продолжила:

– Тогда можно цветы даме и косметику фирм «Avon» и «Faberlic», а также хорошее крымское вино.

Женщина смотрела на своего спутника во все глаза и ждала, что он ответит. Мужчина поежился под ее немигающим взглядом и опять заискивающе спросил:

– Какое у вас вино?

– Самое лучшее – «Мадера» с оригинальной ореховой нотой. Восемьсот пятьдесят – 0,75 литра.

Обе женщины поняли, что мужчина судорожно подсчитывает в уме собственную наличность, и ее количество его явно не радует. Но тем не менее под их ироничными взглядами он вынужден был согласиться на восемьсот пятьдесят рублей:

– Х-хорош-шо… – не без труда выговорил он. – Давайте «Мадеру».

– Ну тогда уж и розы даме! – обворожительно улыбнулась девушка, и на ее блузке призывно расстегнулась пуговка.

– Сколько? – растерянно спросил мужчина и похлопал себя по карманам, теперь уже на ощупь проверяя, хватит ли у него денег.

– Сто пятьдесят рублей штука. – Девушка перевела глаза на женщину и спросила ее: – Вам три или пять?

– Семь, – ответила та, и девушка мысленно поаплодировала ей.

– Но это же грабеж! – не выдержал мужчина. – В городе можно купить красивые розы по восемьдесят рублей штука! А то и за пятьдесят!

– Здесь вам не город, – развела руками девушка и не смогла удержаться, чтобы не съязвить: – Я вообще никак не пойму, с какого вокзала вас к нам занесло! До Питера – аж пятнадцать километров.

– И вы этим пользуетесь! – У мужчины посреди лба вспухла крупная жила, и девушка подумала, что она переборщила.

– Мы не пользуемся, – как можно мягче сказала она. – Мы предлагаем. Вы всегда можете отказаться.

Амбалу с эксклюзивным черепом, успевшему за это время сжевать два яблока, видимо, не понравилось, что девушка дала обратный ход.

– Ночью, на шоссе, за пятнадцать километров от Питера, вы нигде не сможете купить розы дешевле, – сказал он, положил на стойку тяжелые коричневые кулаки, и мужчина тут же догадался, что розы лучше взять.

Женщине опять захотелось уйти, но она снова опоздала. Всего на минуту. Ледяным тоном ее спутник начал перечислять все, за что собирался заплатить:

– Итак: номер до утра, ужин с… этой вашей «Мадерой», завтрак в 7.00 и… розы… штуки три…

– Штуки три или три штуки? – решил уточнить амбал и угрожающе почесал шишковатый лоб. – Это разные вещи!

– Три штуки! – ответил мужчина и, поскольку денежных знаков на четыре погребальные розы у него уже не хватало, самым бесстрашным образом взглянул амбалу в глаза и мысленно даже пересчитал его лобовые шишки.

Теперь уже девушка (тоже мысленно) поаплодировала мужчине, отстучала на кассовом аппарате нужную сумму и положила перед ним чек. Мужчина достал элегантное черное портмоне, в котором просто обязаны были водиться суммы, способные оплатить сервис пятизвездочных отелей, которые не чета «Погости. ru», и выложил на стойку деньги. Тютелька в тютельку. Без всяких чаевых.

Девушка в большой задумчивости сняла со стенда пластиковую грушу с номером пятнадцать. На ней болтался ключ с жалкой, почти квадратной бородкой без всяких бороздок и выемок.

– Он, случайно, не от шкафа? – усмехнулась женщина.

– Номера, конечно, небольшие, но вы поместитесь – это точно! – не обиделась девушка и рядом с ключом поставила бутылку «Мадеры».

Женщина взяла ее в руки и рассмотрела. Вино действительно было крымским. По крайней мере по этикетке. Такую «Мадеру» она уже как-то пробовала в гостях у любителя и знатока подобных вин. Красная цена этому вину была рублей сто десять – сто тридцать.

Пока клиентка разглядывала бутылку, девушка не менее придирчиво разглядывала ее кавалера. Как же она так промахнулась? Мужик-то не бедняк! Она теперь ясно видела, что на нем дорогая куртка, а в руках – щегольской кейс из мягкой кожи. Черт бы побрал эти красные лампы! Они так искажают действительность! Сколько раз она уже говорила, что стойка должна быть хорошо освещена! Вот пожалуйста! Крымскую «Мадеру» мужику втюхали, а надо было – французский коньяк! Заплатил бы – никуда не делся! Его дама сверкнула бы глазками – он и заплатил бы!

Между тем женщина небрежно сунула бутылку под мышку, взяла со стойки ключ от «апартаментов» № 15 и, не оглядываясь, пошла по коридору, который тоже освещался гирляндами красных мерцающих лампочек-миньонов. Через минуту спутник почти догнал ее. Раздосадованная девушка у стойки провожала их взглядом.

Женщина ее взгляда не почувствовала. Она обернулась на знакомые шаги. Мужчина шел за ней, осторожно держа за стебли три темные розы и довольно улыбаясь. В отличие от «Мадеры» розы стоили своих денег. Женщина почувствовала, как и у нее слегка поднялось настроение. Она вставила ключ в скважину замка и осторожно повернула.

В комнате было темно. Сквозь плотные шторы слегка пробивался красный свет бегущих со стороны улицы огоньков. Женщина привычным жестом пошарила рукой по стене, но выключателя так и не отыскала. Мужчина шагнул к огромной и какой-то толстой кровати, занимающей почти всю комнату, и щелкнул выключателем за ее изголовьем. Женщина поняла, что он уже бывал если и не в этом, то в подобных отелях.

В комнате вспыхнули светильники, расположенные с двух сторон от кровати над крохотными тумбочками. Женщина досадливо поморщилась. Светильники имели вид двух отвратительно пузатых сердец и опять-таки были ярко-красного цвета.

– У меня такое впечатление, – сказала она мужчине, – что мы сейчас с тобой станем дедовским способом печатать фотографии. У меня в детстве был очень хороший фотоаппарат «Зенит». Я печатала фотки, закрывшись в ванной комнате как раз с красным фонарем.

– Сейчас красные фонари означают совсем другое, – буркнул мужчина и присел на кровать.

Женщина заметила на ней две декоративные подушки. Опять красные и тоже в форме сердец. Она хотела сказать своему мужчине, что «Погости. ru», куда он ее совершено напрасно привез, не имеет себе равных в вульгарности интерьеров, но в этот момент дверь номера открылась без предварительного стука, от хорошего пинка. Все тот же лысый амбал в странной военизированной форме вкатил сервировочный столик с тарелками, накрытыми металлическими крышками, и бесшумно исчез в коридоре, аккуратно и тихо прикрыв за собой дверь. Женщина подумала, что этот амбал в своем отеле и швец, и жнец, и на дуде игрец. Скорее всего, они с девушкой являются владельцами этой гостиницы, из экономии совмещающими в своих лицах функции всех возможных служащих заведения.

Она подошла к стоящему посредине номера столику на колесиках и приподняла за шишковатые ручки крышки обеих тарелок. В красном свете, источаемом пузатыми сердцами и миньонами на окнах, совершенно невозможно было определить, что на них лежало. Больше всего их содержимое напоминало мелко наструганное сырое мясо, рядом с которым лежало два бурых куска, напоминающих сгнившие сардельки.

– ЭТО я есть не буду, – очень выразительно сказала женщина и протянула мужчине бутылку. – Открой. Не бог весть что, но пить можно. Я как-то пробовала такое вино.

– Конечно же открою, – согласился мужчина, но бутылку не взял. Он подошел к сервировочному столику, схватил с тарелки прямо рукой одну из сгнивших сарделек и со смаком откусил.

Женщина брезгливо отпрянула. Ей казалось, что прямо в нее должна была ударить струя зловонного сока.

– Глупая, – рассмеялся мужчина, – это же люля-кебаб. У них хорошо готовят это блюдо.

– Ты здесь уже бывал, – констатировала женщина.

– А я никогда и не говорил тебе, что святой.

– А я никогда и не подозревала тебя в святости.

Она снова подошла к столику, наклонилась к тарелкам и втянула носом воздух. Пахло мясом, специями и кетчупом.

– А это что? – она показала пальцем на кровавый гарнир к люля.

– Думаю, это банальная жареная картошка.

– В этом «Погости. ru» все ненормальные! Разве можно кормить клиентов пищей при красном свете? Их люля выглядит гнилой колбасой, а жареная картошка – ужином графа Дракулы.

– А ты не рассуждай, а попробуй, – рассмеялся мужчина.

Они придвинули столик к постели и начали есть. Руками. Столовые приборы лежали рядом, завернутые в салфетки, разумеется, тоже красного цвета и с розовыми сердечками по всему полю. Но в предложенных обстоятельствах есть надо было именно руками, чтобы по ним тек жир и кетчуп, чтобы слизывать его языком и хохотать, а потом целоваться жгучими от пряностей губами и полностью соответствовать вульгарно-красному гостиничному интерьеру.

Мужчина и женщина выпили бутылку «Мадеры». Розы вяли рядом на постели, потому что их забыли поставить в воду. Да и где та вода? Да и зачем она нужна? Все в этом «Погости. ru» надо делать по-особенному, с вывертом, с расхристанностью и разнузданностью. Иначе зачем существуют подобные отели? И зачем они отказались от спецжурналов? Каждому ясно, что означает это невинное словцо «спец»!

Женщине стало смешно, она засмеялась и откинулась на постели прямо на одно из красных сердец, которое упруго спружинило. Женщине это показалось забавным, и она еще несколько раз привставала, снова откидывалась на подушку и смеялась. Мужчина улыбнулся тоже. Он уже забыл про то, как только что жалко подсчитывал в уме свои деньги. Ему все-таки хватило на самое главное! Они погостят в этом «Погости. ru»! Так погостят, что чертям станет жарко и… красно!

– Твой муж никогда не узнает об этом, – шепнул женщине мужчина, когда они уже лежали рядом на смятом белье, взмокшие от любви и лоснящеся-краснокожие в свете красных фонарей.

– Про него – не скажу, а твоя жена, по-моему, уже догадывается, – сказала женщина.

– Брось! Ей такое даже не может прийти в голову.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что мы с вами дружим домами уже больше восемнадцати лет.

– Она тебе надоела?

– Не знаю… Нет… Она не может надоесть…

– Почему?

– Знаешь, мне иногда кажется, что она меня не любит.

– И что?

– И… хочется ее заслужить… что ли… хочется доказать, что я – очень даже ничего себе мужчина, хочется, чтобы полюбила…

Женщина повернула к нему голову, с удивлением заглянула в глаза и спросила:

– Зачем же тогда я? Не понимаю…

– Тебе и незачем понимать. – Он чмокнул ее в нос. – Ты – это другое…

– Какое еще другое?

– Ты – допинг! Адреналин! Ты – ей в пику! Назло!

– И у тебя хватает совести мне говорить об этом! – расхохоталась женщина. – И это вместо того, чтобы клясться в безумной любви!

– Вообще-то… я уже пару раз кое в чем клялся, но ты должным образом не среагировала, и я перестал… Тем более что и ты никогда не клянешься мне в безумной любви, что, конечно, несколько снижает остроту ощущений.

– А если поклянусь?

Мужчина посмотрел в веселые глаза женщины очень серьезно и сказал:

– Ты ведь этого не сделаешь… Зачем дразнишь как мальчишку?

– Так… Сама не знаю… – Женщина взяла со столика бутылку, выпила из нее оставшиеся капли вина и спросила: – А разоблачения ты не боишься? И сколько веревочке ни виться…

– Честно говоря… боюсь, но в этом-то и весь смак! Бояться и – делать! Нервы на пределе! Чувства на надрыве! Тело прямо болит и рвется на куски!

– Слушай, а может, тебе заняться каким-нибудь экстремальным видом спорта? Альпинизмом, например? Или серфингом… хотя, если честно, я не знаю, что это такое…

– Только если с тобой вместе! Секс на Эвересте! Это кое-что! А серфинг – это катание на досках по волнам прибоя.

– Так, может, тебе на волны?

– Нет уж! Тогда лучше прямо под них! Слыхала про новое увлечение людей, замученных избытком досуга, фридайвинг называется?

– Нет. А что это?

– Это ныряние без акваланга.

– Совсем с ума посходили! Зачем же без акваланга?

– Говорят, только тот, кто не дышал, способен ощутить всю радость бытия, заключенную в одном глотке воздуха. Ты – мой глоток воздуха!

Женщина засмеялась:

Страницы: 123 »»

Читать бесплатно другие книги:

Огонь, костер, очаг – эти слова сами по себе вызывают приятные воспоминания и согревают душу. Долгой...
Данное издание познакомит читателей с рецептами приготовления традиционных блюд различных кухонь стр...
Кухня каждой отдельной страны интересна и своеобразна. В книге приводятся наиболее известные рецепты...
Всегда хочется удивить своих друзей и близких новыми вкусными блюдами. Наша книга может стать руково...
Без салатов и холодных закусок не обходится ни одно праздничное застолье. Благодаря своим вкусовым к...
Кухни разных стран отличаются большим разнообразием блюд. Перечислить их все, конечно же, невозможно...