Девятый император Астахов Андрей

– Твоя жизнь в опасности, – Гармен взял ее за руку, и она почувствовала, что его пальцы холоднее льда. – Идем! Я выведу тебя. Нас уже ждут.

– Никуда я не пойду! – Вирия вырвала руку. – Проклятый колдун! Ты уже накаркал несчастье с моим Нелленом. Если бы не ты… Убирайся, пока я стражу не кликнула!

– Пойми, Вирия, тебе грозит… большое несчастье. Только немедленное бегство спасет тебя. Только бегство. Нам нужно спешить.

Вирия уже открыла рот, чтобы послать этого сумасшедшего ко всем демонам, как вдруг сердце ее дрогнуло. Она внезапно вспомнила те странные вопросы, которые задавал ей и Тасси император сегодня утром. Он говорил о самопожертвовании, о любви и о смерти. Не в этом ли дело?

– Мне грозит немилость императора? – спросила она. – Смерть? Ну, говори же, забери тебя холера!

– Не смерть, – жрец перешел на шепот. – То, что много хуже смерти. Об этом нельзя говорить, особенно в этих стенах.

– Почему?

– Потому что нас могут услышать. Что ты видишь в этом зеркале?

– В зеркале? Я вижу двух человек – себя и сумасшедшего, который пытается меня убедить в…

Точно могильным холодом вдруг обдало Вирию. Мысли были парализованы, язык отнялся, мертвенная леденящая сердце волна накрыла ее. И Гармен ди Браст был здесь ни при чем. Ей показалось, что из пустоты зеркала, где отражались до сих пор лишь они со жрецом, комната да огоньки горящих свечей, на нее вдруг глянуло что-то, чему не было названия. Посмотрело пустыми глазницами мертвого лица, взглядом существа, ненавидящего все живое, согретое солнцем и имеющее дыхание. Такого ужаса ей еще не приходилось испытывать никогда.

– Что это? – с трудом пролепетала она, пытаясь сделать вдох; чувство обреченности и страх смерти отняли у нее дыхание.

– Ты ничего не знаешь, – Гармен потянул ее за руку к двери. – Зло уже здесь, среди нас. Ты почувствовала его присутствие, я увидел это по твоему лицу.

– Но что это?

– Жизнь-в-Смерти. Судьба, которая тебе уготована. То, что уже началось. Есть лишь одно спасение – бегство. Идем!

Вирия даже представить себе не могла, что у Красного Чертога столько помещений. Ей было неведомо, что верхние этажи громадного дворца, где ныне жил император, его родня и где находились многочисленные покои его придворных, залы, приемные, библиотеки, трапезные, комнаты для отдыха и развлечений, служебные помещения и все прочее, что в просторечии именовалось Красным Чертогом, были построены лишь сто десять лет назад на мощном фундаменте гигантского замка, построенного еще сыновьями легендарного Хейлера Праведника. Сейчас Гармен ди Браст вел ее в эти неведомые катакомбы.

Они спустились по лестнице мимо орибанской стражи с ее вызолоченными бердышами, потом оказались в том приделе дворца, где находился дворцовый храм. Впустив в молельню Вирию, Гармен запер за ними двери, провел девушку по нефу к алтарному возвышению и здесь пригласил ее войти в небольшую комнатку, где запалил от мазницы несколько ламп. Вирия увидела почти пустое помещение и с вопросом посмотрела на жреца.

– Вот, – ди Браст показал на лавку, где лежала аккуратно сложенная одежда. – Придется тебе снять свой наряд.

– Переодеться? Зачем?

– Делай, что говорят.

Сказал – и вышел. Вирия, помедлив немного, стянула с себя влажное и пропахшее потом платье. В комнате было тепло, но ее лихорадило, к горлу подступала тошнота. Вирия дрожащими пальцами развязала ремешки сандалий, сбросила их, оставшись совершенно нагой. Предложенная ей одежда была мужской, такую носили императорские егеря и курьеры – полотняная рубаха с отложным воротником, короткие замшевые штаны с поясом-шнуром, курточка-безрукавка из тонкой кожи с нагрудными карманами и медной застежкой и высокие сапоги из мягкой кожи. Все оказалось ей впору, и Гармен ди Браст, войдя в каморку, довольно хмыкнул. Он принес ей длинный плащ из коричневой шерсти вроде тех, какие носили в дороге купцы и жрецы высшего ранга. Плащ был огромен, капюшон все время сползал на глаза, а полы путались под ногами. Вирия с сожалением посмотрела на свое богатое платье из узорчатого алтабаса с золотыми шнурами и вздохнула.

– Эти побрякушки тоже сними, – потребовал жрец, показывая на ее ожерелье и перстни. – Они выдадут тебя.

– Возьми это, братец, – сказала Вирия, выполнив волю жреца и подавая ему украшения. – На храм.

– Не нужно, – ответил ди Браст странным тоном. – Этому храму пожертвования больше не нужны.

Из молельни они вышли обратно в храм, а оттуда по длинному коридору и винтовой лестнице, уходящей глубоко вниз, попали в подвалы дворца. Жрец взял с поставца факел, запалил его, велел девушке следовать за собой и не отставать. Они долго спускались по лестнице, потом вошли в какой-то туннель.

– А крысы здесь есть? – шепнула Вирия.

– Нет.

– Славно. Очень боюсь крыс…

В подземельях было сыро, душно и смрадно, под ногами хлюпала зловонная вода, из мрака доносились странные звуки – то стук молота о наковальню, то скрип и грохот водяных колес, работавших где-то в недрах Гесперополиса, то шум невидимых механизмов. Несколько раз впереди появлялся свет факелов, и тогда жрец останавливался и ждал, когда путь освободится. Счет времени был потерян. Вирия чувствовала себя одинокой, маленькой, уставшей и несчастной, но продолжала плестись следом за жрецом, втихомолку проклиная и его, и свою жалкую судьбу, и того, кто построил эти чертовы подземелья. В одном месте они миновали подземный зал, такой огромный, что он больше смахивал на природную пещеру, а не на создание рук человеческих, потом опять углубились в бесконечный коридор со множеством боковых проходов. Вирия сообразила, что жрец ведет ее каким-то тайным подземным ходом – но как он сам тут не заблудится? И куда он ее ведет? Мысль о том, что жрец хочет ей зла, была нелепой: вряд ли Гармен стал бы заводить ее так далеко в земное чрево, чтобы убить ее или попытаться овладеть ею силой.

Жрец будто угадал, о чем она думает.

– Мы идем в храм Единого, – пояснил он. – В древности от замка Хейлера к Первому Храму был прорыт подземный ход. О его существовании знают лишь несколько человек. Осталось идти совсем немного, потерпи.

– Ты всегда водишь к себе девушек по этим крысиным ходам?

– Не говори глупостей.

Гармен привел ее к новой винтовой лестнице, на этот раз ведущей наверх. Подниматься пришлось долго, и Вирия не чувствовала под собой ног, когда они наконец-то оказались у двухстворчатых ворот из темной бронзы, украшенных затейливой чеканкой. И вот тут Гармен ди Браст сделал то, что ее поразило; он протянул руку и повернул кисть так, будто проворачивал ключ в замке. В свете факела сверкнул зеленоватый камень в перстне на указательном пальце – и ворота, скрипя, начали открываться.

Когда-то еще в детстве Вирия слышала легенду о Золотой Пещере – таинственном месте, где сбываются любые желания. Ее сердце бешено стучало, когда она входила вслед за жрецом в открывшиеся двери – а вдруг? А что, если легенда окажется правдой, и она увидит таинственную пещеру, где исполнится ее единственное и самое заветное желание – вернуть к жизни Неллена и уехать с ним из этого гнусного города далеко-далеко, к изумрудным водопадам Бринелефты, к пронизанным солнцем оливковым садам Азора, к белым холмам Рошира – а не все ли равно куда, лишь бы с ним?!

Волшебный мираж рассеялся так же внезапно, как и появился. Золотой пещеры Вирия не увидела. Зато увидела человека, который, похоже, ждал их. К парапету, окружающему священный источник, были привязаны две лошади – могучий вороной сталион и изящная серая лошадка с белыми чулками на ногах и белой звездочкой на лбу.

– Мир тебе, Акун, – сказал жрец ожидавшему. – Я ее привел.

Вирия была удивлена; сообщником жреца оказался варвар – милд. Акуну было за пятьдесят, стриженные ежиком волосы и усы старика были почти совсем седыми, но держался он прямо и двигался легко, будто не чувствовал своих лет. И еще заметила Вирия, что Акун одет, как простой поселянин. Почему? Старый милд ведь наверняка воин, все мужчины-милды воины – и воин очень опытный…

– Ты обещал сто галарнов, – напомнил милд, обращаясь к жрецу.

– И держу слово, – Гармен подал варвару тяжелый кошель с серебром. – Здесь триста галарнов – сто возьмешь себе за труды, остальное потратишь на дело. Ты знаешь, как их потратить.

– Моя доля останется сестре.

– Это твое дело.

– Как звать тебя, дочка? – обратился Акун к девушке.

– Вирия.

– Ее зовут Руменика, – вдруг сказал Гармен. – Вирией ее называла сестра Хорла. Она дочь Йола ди Криффа. Запомни, сестра, твое имя Руменика ди Крифф.

Вирия только покачала головой. События развивались так быстро и так неожиданно, что все происходящее казалось ей причудливым и бессвязным сном. Миг – и она проснется в золотой опочивальне, в постели императора, и Шендрегон опять захочет, чтобы она его ласкала…

– Садись на лошадь, – велел милд. Он уже был в седле и держал под уздцы серую лошадку. – Верхом ездить умеешь?

– Плохо… очень плохо.

– Ничего. Куколка смирная, она тебя не сбросит.

– Благословение Единого на вас! – Гармен ди Браст снял с пальца перстень с зеленоватым камнем и вложил его в ладонь Вирии-Руменики. – Береги этот камень, сестра. Он поможет тебе пройти твой путь до конца, как это суждено судьбой. Спешите, ибо солнце уже высоко, и скоро из Гесперополиса не выберется даже птица!

– А ты, Гармен? – Руменика впервые назвала жреца просто по имени.

– Я остаюсь встретить Ночь, – с достоинством сказал жрец. – Мой поединок еще впереди. Прощай, Вирия. Или мне звать тебя Руменика?

– Руменика, – подумав, ответила девушка, – конечно, Руменика.

По Гесперополису пронеслась поразительная весть – император, Живое Воплощение Света, собирает население города на площади у Красного Чертога, дабы говорить с народом и показать ему нечто, имеющее важность великую. Вмиг к площади двинулись огромные толпы. Закрывались лавки, пустели трактиры и мастерские, даже больные из лазаретов, опираясь на костыли и палки, а то и друг на друга, ковыляли по улицам, гадая, что же заставило императора впервые за два года говорить с народом не через глашатаев и герольдов, а собственной священной персоной.

Гармен видел, как народ потянулся к дворцу. Он был спокоен. Прошло почти три часа, как он простился с Руменикой и старым милдом. Варвару Гармен не доверял, но сам Риман ди Ривард, Великий Видящий скроллингов, прислал ему этого человека, и выбор главы ордена не мог быть ошибочным. Если Медж Маджари справится со своей миссией, и если Хейдин и Руменика ди Крифф выполнят свое задание, у Лаэды появится надежда. Однако это в будущем, а в ближайший час именно он, Гармен ди Браст, даст свой главный в жизни бой.

Неведомое Зло надвигается. Сегодня Шендрегон сотворит что-то, о чем говорится в пророчествах. Но пророчества слишком смутные, и замыслы императора пока неведомы. Известен лишь день – Великий Видящий предупреждал об этом дне. И ныне во дворце идут приготовления. Что-то должно случиться на площади перед дворцом. Знать бы, что! Увы, орден слишком слаб. Скроллингов осталось лишь четверо – Риман ди Ривард, Акун, Медж Маджари, да он сам, Гармен ди Браст. Каролитовая магия никак не реагирует на Геллу Гэнджи – значит, она скорее всего мертва. И сестра Хорла мертва, уже давно. Воинов Свитка больше нет. У них осталась одна попытка и слабая надежда остановить Тьму. Или умереть с честью, как и полагается Воинам Свитка. Их слава в прошлом. Да и сам Свиток – что он теперь значит? Законы, некогда записанные для мироздания, ныне потеряли свое значение. Мир погружается в мрак, и в этом мраке грядет что-что страшное, неведомое, несущее гибель. Риман ди Ривард назвал это неведомое Жизнью-в-Смерти, но что он вложил в эти слова?

После омовения в горячей ванне Гармен надел чистую парадную хламиду и в последний раз разжег у подножия алтаря Единого священный огонь. Когда-то он слышал от старших жрецов, что избранные могут получать от Единого божественные откровения, но ныне Всевышний молчал. Гармен молил о знамении, но знамения не было. Солнечные лучи падали на жреца через узкие окна храма, и легкие пылинки плясали в них. Собственно, Гармен другого и не ждал. Пришел тот час, когда ему, потомку рода ди Брастов, одного из древнейших родов страны, следует сделать то, что требует от него вера и долг. Может, для кого-то это пустые заезженные слова, но не для него. За веру много лет назад умер его отец. И за веру отдали жизни его друзья. По-другому никак нельзя, потому что приближается День гнева. Немногие знают об этом, но в текстах все сказано. Скоро придет Тьма, а с ней и великие бедствия для всей Лаэды. Гармен сложил руки в знак Благодарения и посмотрел в лицо Единому. Изваяние простирало над ним руки. И лик Владыки был спокоен.

– Спасибо, Господи, – сказал Гармен.

Вода в водяных часах иссякла. Гармен поднялся, высыпал остатки благовоний из ковчежца в огонь и вышел из храма, затворив за собой двери. День был солнечный, теплый, давно такого не было. Эта весна была холодной и поздней, как и все весны в последние годы. Солнце подходило к зениту. Гармен смешался с толпой горожан, идущих к площади.

На выходе из улицы стояло оцепление, сначала бородатые орибанцы в бронзовых кольчугах и круглых шлемах, вооруженные бердышами и кривыми мечами; за ними горцы-волахи, длинноволосые и татуированные, с алебардами в руках и наконец императорская стража в красных и черных епанчах и стальных шишаках с переносьем. Гармен миновал оцепление, благословляя солдат, и оказался на площади, где уже собралось несколько тысяч горожан, и народ продолжал подходить.

Белые Башни императорского дворца возвышались над площадью на сто пятьдесят футов каждая; в свете солнца белая облицовка переливалась, как перламутр. Каждая из башен имела четыре уступа и позолоченную граненую верхушку. Вокруг башни еще при императоре Дане воздвигли кольцо стен из красного жженого кирпича высотой в тридцать пять футов. Императорский дворец располагался за этой стеной. Площадь церемоний располагалась как раз у подножия Белых Башен – огромный прямоугольник, вымощенный шестиугольными плитами из твердого черного камня. Здесь же, над площадью, располагалась третья башня, которую в народе называли Красной или Императорской – она была ниже, но мощнее, и высота ее равнялась шестидесяти футам. Ныне над Красной башней развевались имперский штандарт и штандарт дома Шендрегонов – золотой дракон на черном. По стенам разместились гонфалоны с гербами знатнейших домов Лаэды, и теплый ветер лениво трепал их. Гармен усмехнулся, заметив среди гербов и знак своего дома – железный кулак на багрянце. Между хоругвями железными изваяниями застыли гвардейцы императора.

Гармен потихоньку двинулся вперед, к стене. Люди не обращали на него внимания, лишь некоторые, завидев жреца, кланялись и просили благословения. Здесь были мужчины, женщины и дети, много чужеземцев – смуглые орибанцы и геламцы, темнокожие аммады, утонченные гормианцы и темноглазые роширцы.

«Приближается День гнева, – думал Гармен, – и сегодня будет положено начало гибели этого мира. Понимают ли эти люди, что беда уже стоит на пороге их дома? Смогут ли они выбрать? Просвети их, Всемогущий!»

Ему внезапно вспомнилось старинное предание об орле, который был послан Единым предупредить род человеческий о грядущих потрясениях. Орел слетел к людям и своим клекотом пытался привлечь их внимание, но люди не видели его. А потом была дрожь земли, огненный град и потоки серы с неба. Люди взмолились, прося Единого о милости, но Единый сказал им: «Вы смотрели, но не видели. Вы слушали, но не слышали. Вы думали, что жизни ваши безбрежны, как океан. Я же хотел обратить вас к Добру». Пристыженные люди тогда обвинили орла в том, что он слишком поздно предупредил их о гневе Единого и убили его. С тех пор орлы не верят людям и не заботятся об их судьбе – пусть люди выкручиваются сами…

Рев рогов заставил жреца вздрогнуть. Гармен поднял глаза на Красную башню – и увидел императора.

Шендрегон был в бешенстве. Его гвардия раз за разом обыскивала дворец, но все было напрасно – Вирия, его любимая наложница, словно испарилась. Придворные прятали взгляды и шептались о колдовстве и черной магии. Джел ди Оран был спокоен.

– Пусть государь сделает другой выбор, – только и сказал он. – Это не имеет никакого значения, кто будет Первым. Это может быть мужчина, женщина, ребенок.

– Мы хотели ее, Джел! – бесновался император. – Мы хотели осчастливить эту потаскуху, даровав ей бессмертие. Она была красива и доставляла нам наслаждение. Мы прикажем разыскать эту шлюху и разорвать ее конями!

– Государь, вас ждет невиданное величие. Жалкая уличная девка не должна занимать больше ваши мысли.

– Мы спокойны, Джел, – император вытер со лба пот. – Мы найдем предателей и накажем их. Однако церемония должна состояться, не так ли?

– Безусловно, государь.

– Пусть найдут Тасси. Мы выбираем ее.

– Прекрасный выбор, государь. Я подготовлю ее.

– Мы всегда делаем хороший выбор. Разрешаем приступить к подготовке церемонии!

В глубине души Шендрегон ждал, что в двери покоев вот-вот ворвутся его гвардейцы и скажут: «Государь, Вирия нашлась!». Он ждал, пока его причесывали и гримировали, пока на него возлагали тяжелую корону и унизанную самоцветами златотканую мантию, пока его обували в золоченые сандалии. Он ждал, но не дождался. И оттого черная неутоленная злоба наполнила его сердце до краев.

– Вы готовы, государь? – спросил его канцлер.

– Мы готовы. Пусть начнут шествие…

Путь от дворца до ворот Красного Чертога занял немного времени, но сильно утомил Шендрегона. Идти приходилось черепашьим шагом – того требовал освященный веками церемониал. Двенадцать пар конных гвардейцев впереди, затем пажи со штандартами, снова гвардейцы, теперь уже пешие, затем знаменосец с имперским стягом, императорские глашатаи в парадных одеяниях и только потом он сам – Двадцать восьмое Воплощение Света, император Лаэды, повелитель Бринелефты, Карнона и Рутаники, Украшение Мира и Хранитель правды, владыка Запада и Востока Шендрегон Первый. Сегодня к длинному перечню его титулов добавится еще один – Божественный. Ибо подданные увидят, что их повелитель может то, чего не может ни один человек под солнцем.

Процессия вышла на площадь и под приветственные крики двинулась к Красной башне. На площадку башни Шендрегон поднялся один. Время церемонии было так точно рассчитано, что Шендрегон глянул на людское море у своих ног одновременно с первым ударом колокола, отбивающего полдень. Рев восторга пронесся над площадью.

– Какое мгновение! – прошептал Шендрегон. – Какая власть!

За его спиной уже строилась железная гвардия с бердышами, и пестрая толпа придворных суетливо толпилась за ними, нарочито громко обсуждая добродетели императора. Джел ди Оран, одетый как всегда в черное, приблизился к Шендрегону и с поклоном спросил:

– Начать ли, государь?

– Поспешите, канцлер.

Джел ди Оран дал знак трубачам, и звук десятков медных труб заставил людское скопище замолчать. Канцлер говорил негромко, но словно по какому-то волшебству каждое слово было слышно по всей площади, и тысячи людей слушали канцлера, затаив дыхание. Гармен напрягся, стараясь не пропустить ни слова, и ужас все больше поднимался в его душе, потому что ему, жрецу Единого, стало ясно, что происходит.

– Народ империи, – говорил Джел ди Оран, скрестив на груди руки и глядя поверх голов, – возрадуйся, ибо проходит время испытаний. Долгие годы наша страна жила в скудости и лишениях. Поля наши побивал град, морозы вымораживали наши сады, болезни косили скот, страх и тоска жили в душе каждого. Люди Лаэды жили в бедности, которая лишала нас человеческого достоинства. Враги грозили нам войной и внутри самой страны происходили мятежи и кровопролития. Законы никто не соблюдал, и не стало спасения простому человеку от грабителей и воров, разбойников и убийц. Оттого пошли слухи, что император лишился своей божественной власти, поэтому наша страна идет к погибели. Предыдущий наш государь, светлой памяти Ялмар Праведник сурово наказывал крамольников и лиходеев, но не успел завершить задуманного – его забрал к себе Единый. Но забрав одного божественного императора, Всемогущий послал нам другого – юного и прекрасного, словно солнце! Юноша в одеждах императора Лаэды, ныне стоящий перед вами, не просто человек – он воплощенный Свет! Возрадуйся, народ: сегодня началась новая эпоха – эпоха вечной жизни. Всякий из вас сегодня будет освобожден от страха перед Неизбежным. Поклонитесь своему императору и признайте его не только своим единственным повелителем, но и своим Богом. Поклонитесь, и вы увидите величайшее чудо, равного которому Лаэда еще не видела. В наших хрониках записаны свидетельства самых разных чудес, совершенных императорами. Но божественный Шендрегон Первый обладает даром, которого не было ни у одного из них. Поэтому я принародно признаю его живым Богом и преклоняю перед ним свои колени!

Джел ди Оран опустился на колени и поцеловал край императорской мантии; следом за ним придворные, бывшие на башне, сделали то же самое. Необычайная тишина наполнила площадь. Люди смотрели на императора, который неподвижно стоял на вершине башни, и не знали, верить ли услышанному.

– Они молчат, – шепнул Шендрегон. – Они не поверили.

– Терпение, государь. Чем больше недоверия, тем сильнее будет последующий шок.

– Ты и это предвидел?

– Конечно.

– Не пора ли начать?

– Народ империи, – Джел ди Оран немного повысил голос. – Я знаю, что ты сомневаешься в моих словах. Но говорю тебе – солнце еще не коснется горизонта, а у империи будет император-Бог!

– ЛОЖЬ!!!

Джел вздрогнул. Толпа внизу разошлась, как покрытая тиной вода, в которую бросили камень, открыв взглядам с башни того, кто обвинил канцлера во лжи.

Гармен не сдержался. Ужас, который нарастал в его душе, требовал выхода. Он начал свой поединок раньше, чем следовало бы, но теперь сделанного не воротишь. Только бы народ ему поверил…

– Не сверли меня глазами, канцлер! – крикнул он. – У империи не может быть иного бога, кроме Единого! Со времен праведного императора Хейлера Лаэда она основана на истинной вере, и поколебать ее не сможет никто.

– Жрец Единого сомневается, – сказал ди Оран. – Это его право. Но ответь нам, жрец – где ты был, когда саранча на полях сожрала весь урожай и в стране начался голод? Где ты был, жрец, когда восставшие горцы Хэнша убивали имперских воинов, когда проливалась братская кровь, когда на площадях наших толпы безумцев схватывались с городской стражей и друг с другом? Где ты был, когда наши женщины отдавались иноземцам за жалкую плату, а то и за горсть муки, когда родители продавали детей богачам на утеху, лишь бы избавить их от нищеты и голода? Где ты был, жрец – и где был твой Бог? Он ни разу не давал откровений своему народу. Все мы читали о знамениях и откровениях в книгах, но ни разу не видели их.

– Только слабый в вере ищет знамений! – крикнул Гармен.

– Нет! – Ди Оран простер руку к императору, застывшему, как изваяние. – Истинный Бог тот, кто сегодня явит свою мощь. Лукавый жрец не верит в мои слова, не верит в божественную силу императора. Так пусть сожалеет о своем неверии, потому что он сейчас узрит власть живого Бога Лаэды!

Заунывное пение, больше подходящее для похоронного шествия, чем для церемонии встречи императора с народом, пронеслось над площадью. Даже Гармен в недоумении замер, наблюдая, как на Красную башню поднимаются облаченные в белое фигуры. Возглавляла эту процессию золотоволосая красавица. Гармен узнал Тасси, девушку, которую сегодня утром встретил у покоев императора.

Шендрегон тоже был заинтригован. Он наблюдал за Тасси, за тем, как она поднялась на верхнюю площадку башни, как прошла мимо него, даже не взглянув в его сторону. Он понял, что девушке дали сильный наркотический напиток, притупляющий чувствительность, чтобы избавить от мук Перехода – подобный напиток давали осужденным перед казнью. Взгляд Тасси застыл, лицо напоминало застывшую маску. Тем не менее, девушка твердым, хоть и медленным шагом приблизилась к парапету башни и глядя куда-то в небо, заговорила:

– Тассия, дочь Альмера, ты полюбила всем сердцем, всей душой, и любовь твоя сильна, как смерть. Ты полюбила прекраснейшего из мужей, божественного императора Шендрегона, первого из владык мира. Любовь твоя так велика, что ты готова принести в жертву все, что имеешь ради своего возлюбленного. Народ не верит в то, что твой возлюбленный – Бог. Докажи им, что они неправы. Докажи это, Тассия, дочь Альмера. И хоть господин твой слишком велик для тебя, он примет жертву своей ничтожной рабы и не оставит ее без награды. Тот, кто обласкан твоим господином, живет вечно!

– Что происходит, Джел? – шепнул император ди Орану.

– Она превосходная актриса, – улыбнулся канцлер. – Роль она выучила за несколько минут. Эта девушка сделает вас великим, государь. Берегите ее!

Шендрегон не успел ответить – Тасси будто в трансе ступила за парапет и шагнула вниз с шестидесятифутовой высоты. У Шендрегона вырвался невольный крик, но его заглушил тысячеголосый вопль ужаса, прокатившийся над площадью. Потом наступило жуткое молчание.

Гармен, тяжело дыша, расталкивая людей локтями, протиснулся к месту, где лежало тело Тасси. Наложница была мертва; синеву широко раскрытых глаз уже затянула пеленой смерть. Темная кровь вытекала изо рта, подползая к ногам толпящихся вокруг людей. Гармен в отчаянии сжал кулаки.

– Что ты наделала, девочка! – вздохнул он.

– Пора, государь, – сказал ди Оран императору. – Начинайте!

Шендрегон проглотил противный ком в горле. Он чувствовал себя скверно, очень скверно. Во рту пересохло, ладони вспотели, в ногах появилась противная дрожь, завитые и напомаженные волосы вдруг зашевелились под императорской короной. Надо спешить. Чудо должно совершиться, пока еще не прошел всеобщий шок от зрелища самоубийства этой несчастной. А вдруг у него не получится? А вдруг…

– Народ империи, – крикнул он и поразился, до чего же тонко и жалко звучит его голос. Но тысячи глаз обратились на него. И он продолжал: – Эта бедная женщина совершила поступок, на который мало кто из вас способен. Она показала свою преданность нам таким страшным способом. Нам жаль ее. Мы не гневаемся на нее. И чтобы показать наше могущество, мы возвращаем этой женщине жизнь, которую она отдала ради нас. Мы говорим Тассии, дочери Альмера – встань! Вернись к своему императору и Богу!

Снова удивительная тишина повисла над площадью. Люди напирали друг на друга, пытаясь протолкаться к месту, где лежало изломанное окровавленное тело императорской наложницы. Время шло, ничего не происходило. Смутный шум пошел по толпе. Гармен почувствовал прилив надежды; вся эта страшная и нелепая церемония закончилась ничем, потому что Единый вмешался, Единый не допустил…

Женщина в толпе закричала так страшно, что у многих не выдержали нервы – люди бросились бежать, расталкивая других. Едва не началась паника. Но у Красной башни народ уже опускался на колени, приветствуя живого Бога Шендрегона.

– Она шевелится! Она шевелится! – кричали из толпы.

– Ноги! Ее ноги – они были поломаны…

– Она жива!

– Слава императору! Император оживил женщину!

– Император – Бог! Слава ему!

– СЛАВА!!!

– Этого быть не может, – бормотал Гармен, с ужасом наблюдая, как мертвая девушка повернула голову, потом села, рассматривая окружающих, испуганно шарахнувшихся от нее. – Это некромантия, люди! Император использовал черную магию. Это зло, страшное зло!

– Слава императору! – раздавалось со всех сторон.

– Люди, опомнитесь! – кричал Гармен. – Вы… вы не понимаете, что происходит. Это колдовство, худшее из всех. Смерть пришла в Гесперополис. Император испорчен! Бедный юноша в опасности, вы все в опасности!

– Слава! Слава!

Чьи-то руки схватили Гармена сзади за хламиду. Он вырвался, но мгновение спустя здоровенный мужик в меховой куртке на голое тело схватил жреца за руку.

– Вот он, нечестивец! – заорал мужик, пустив на Гармена волну перегара. – Эй, бейте нечестивца!

Гармен вырвался снова, отразил направленный ему в лицо удар палкой и сам ответил точным ударом, разбив здоровяку в меховой куртке нос. Его ударили по голове, потом снова схватили за хламиду, повалили на землю. Тяжелой палкой ударили по правой руке, сломав предплечье. Сразу несколько человек бросились на жреца, избивая его руками и ногами.

– Бей нечестивца! – орала старуха, выпучив затянутые катарактой глаза. – Смерть ему! Он богохульник. Намотать кишки богохульника ему на шею!

– Намотать! – заорали в толпе. – Убивай!

Кто-то наступил жрецу ногой в грязном башмаке на грудь. Сверкнуло лезвие ножа. Гармен успел еще увидеть свирепые дикие бессмысленные лица вокруг себя – и кусочек синего неба, в котором плавал орел. Значит, Единый все-таки услышал его. Значит, он все сделал правильно. Орел прилетел к нему, чтобы побыть с ним в смертную минуту, чтобы стать свидетелем того, как еще один скроллинг умрет с честью. Последняя милость неба – и последний миг света, после которого пришла тьма, в которую канул Гармен ди Браст, один из четырех последних Воинов Свитка.