Скалолазка и мировое древо Синицын Олег
Галеты были чересчур пресными. В других обстоятельствах я вряд ли бы одолела и половину упаковки. Но сейчас съела все и даже слизала крошки с пальцев. Мой полуночный ланч смягчил сердца охранников. Стволы автоматов больше не смотрели на меня, во взглядах бойцов появилась насмешка. Военный с квадратным черепом протянул флягу. Я сделала из нее затяжной глоток воды и вернула хозяину.
– Спасибо. Меня зовут Алена.
– Меня зовут Ирбис, – сказал он и отвернулся.
Ирбис? Странное имя. Впрочем, бывают и хуже. Так что просто спасибо, человек со странным именем, за галеты и воду. Еще бы где умыться, но в моем положении это уже роскошь.
Дорога обогнула скальное ребро, напоминающее угол дома-хрущевки, и мы очутились на небольшом плато, за краем которого в непроглядной темени лежала пропасть. Из нее доносились журчание и плеск. Очевидно, там находилось русло горной реки.
«Хаммер» проехал по самому краю: колеса даже сорвали вниз мелкий гравий, а у меня зашлось сердце. Затем внедорожник все-таки вырулил в центр плато. Его фары осветили широкую древнюю лестницу. Она поднималась на склон. Ступени потрескались от времени и кое-где провалились. В некоторых местах поросли мхом и травой. У основания лестницы мы остановились.
Боевики прыгнули через борта, затем помогли выбраться мне, но никуда не повели. Мы остались возле «хаммера», чего-то ожидая, и простояли так минут десять, пока я не услышала из темноты хруст камней и гул двигателя. Гул приблизился, и рядом с нами затормозил еще один «хаммер». Крытый, стальной, с пуленепробиваемыми стеклами и бортами.
Распахнулись передние дверцы. Упавший из салона свет осветил пространство между внедорожниками. Изнутри выбрались двое серьезных боевиков со штурмовыми винтовками. Бросая короткие взгляды по сторонам, они взяли под охрану закрытую дверцу, которая через секунду открылась. Сначала из нее появился симпатичный парень лет тридцати со щетиной и очаровательными серыми глазами. Он окинул меня взглядом, размял плечи и отошел в сторону.
И лишь затем из салона появился он.
Том Кларк похож на человека, которого журнал «Форбс» ставит на третью или четвертую строчку в рейтинге самых влиятельных людей планеты. Он всегда в отличной форме. Подтянутый; лицо волевое и привлекательное. Морщин почти нет. Взгляд подчиняет себе в первые мгновения контакта. На левой руке не хватает двух пальцев, на запястье неразборчивая татуировка. Все это я перечисляю только для того, чтобы хоть как-то объяснить те невероятные и даже запретные ощущения, которые испытываешь, оказавшись рядом. Его облик, его движения сразу приковывают взгляд, горьковатый запах одеколона дурит голову, тело тянется к нему, не спрашивая разрешения хозяйки. А когда он начинает говорить, когда раздается этот бархатный голос – окончательно тонешь в ауре его настоящего мужского обаяния.
Едва он появился, как я уткнулась взглядом в его темную водолазку, чтобы не смотреть на лицо. Он всегда ходит в ней, никто и никогда не видел его в другой одежде. И никто не знает, что Кларк скрывает под ней.
Водолазка приблизилась. Я смотрела на ключицы, обтянутые черной шерстью, и не смела поднять глаз. Горчащий запах одеколона примешался к ароматам луговых цветов и свежей земли, вывороченной колесами внедорожников. Это сочетание показалось мне дыханием загробного мира.
– Развяжите ее, – приказал он.
Большеголовый Ирбис обрезал ножом пластиковый проводок, который стягивал мои запястья. Я наконец расправила плечи. За спиной Кларка под присмотром сероглазого парня двое боевиков выгрузили из «хаммера» какие-то вещи и потащили их к лестнице.
– Хочешь жить? – спросил он.
– Очень, – с готовностью ответила я.
– Запомни два правила. Бежать невозможно. Задавать вопросы тоже нет особого смысла. Поняла?
– Поняла. Но у меня вопрос…
Взглядом он едва не вогнал меня в землю. Пришлось оставить вопрос при себе. Кларк выдержал долгую паузу, затем направился к лестнице. Ирбис подтолкнул меня прикладом автомата идти за ним.
Я дошла до каменных ступеней и стала подниматься по ним вслед за Кларком. Хорошо, что надела на юбилей джинсы с блузкой, а не платье, как собиралась. Не знаю, что будет дальше, но такая одежда больше подходит для исследования развалин, которых впереди, вероятно, в избытке. Уже сейчас ступени иногда исчезают из-под ног. Я все боялась, что провалюсь в какую-нибудь дыру, сломаю лодыжку и меня пристрелят за ненадобностью, как захромавшую кобылицу.
Впереди мелькали фонари тех, кто шли первыми. Один из лучей скользнул выше, и я увидела, что лестница заканчивается фасадом древнего храма, врезанного в склон. Его архитектура пострадала от времени, горельефы стерлись и потеряли объем. Две колонны, поддерживающие массивный козырек, едва стояли, а на самом козырьке выросло дерево.
Это не буддийский храм, хотя очень похож. Буддийские я знаю, в одном из них меня всего месяц назад поймали разгневанные камбоджийские монахи. Скорее всего, что-то ближе к Индии. Выходит, я нахожусь в Индии?
Под колоннами чернел прямоугольник входа. Сероглазый парень и двое боевиков там остановились. Почему-то не решились войти внутрь, хотя на крутых ступенях неудобно стоять. Вскоре мы с Кларком дошагали до них. Я увидела, что вещами, которые военные вытащили из «хаммера», были два альпинистских рюкзака «Millet» и большие шестидесятиметровые мотки статической веревки.
– Храм построен в третьем веке до нашей эры, – сказал Кларк. Через секунду я сообразила, что он это рассказывает мне. – Землетрясение в шестом веке разрушило внутренние помещения. Пол и восточная стена провалились. Одна из плит, составляющих стену, застряла в расщелине на глубине сорока метров…
Пока он это объяснял, из отверстия подуло прохладным воздухом, пахнущим гнилью. Я поежилась.
– На этой плите текст на санскрите брахманов. Ты знаешь его?
– Изучала.
– Ты спустишься в расщелину и прочтешь текст.
Я глянула на боевиков, которые привязывали веревки к вбитым у основания колонн крюкам. Мотки они оставили перед входом. Очевидно, расщелина начинается сразу за порогом, вот почему они не пошли внутрь.
Сероглазый парень тайком поглядел на меня. Ему было интересно, на кого это шеф тратит столько слов? Хотя в его взгляде сквозило сочувствие. Или мне показалось?
– Кто-то уже спускался туда? – спросила я.
Кларк качнул подбородком.
– Если так, то почему он не сфотографировал текст? Показали бы снимок специалисту по языкам, не пришлось бы жечь вертолетный керосин, чтобы тащить меня на край света.
Он сунул руку во внутренний карман пиджака и достал фотографию. Через секунду снимок оказался в моих руках.
На снимке была запечатлена каменная плита, но только я впервые видела такую. Ее поверхность покрывал тонкий слой серебра, на котором виднелся текст длиною около двенадцати-пятнадцати строк, В противоположных углах снимка белели два пятна – наверно, при съемке использовалась пара вспышек. Качество изображения было высоким: на краях плиты можно различить каждую трещинку и даже структуру камня. Но сам текст был размыт. Символы расплылись, потеряв всякие очертания, словно в середине кадра вдруг исчезла резкость. Прочесть такой текст было нереально.
– Текст разъедает негатив и нарушает построение пикселов на цифровой фотографии, – пояснил Кларк. – А когда используешь кальку, то с нее осыпается краска. Текст невозможно скопировать. Его можно лишь прочесть. Специалист по языкам, который это сделает, – ты.
– Вы отпустите меня домой?
– Обещаю, что ты продлишь себе жизнь, пока будешь заниматься переводом.
С ним не поторгуешься. Да у меня и аргументов-то нет, чтобы торговаться. А у него есть аргументы, особенно один. Убийственный. В прямом смысле.
Кларк направился к черному проему входа. Я поплелась за ним, закатывая рукава у блузки и дрожа от волнения. Боевики уже привязали веревки к крюкам. Вытащили из рюкзаков страховочную беседку и набор зажимов.
Затем достали второй комплект.
Для кого?
– Я пойду с тобой, – объяснил Кларк.
У меня внутри все оборвалось.
В глубине души я надеялась, что, спустившись в расщелину, если не сбегу, то хотя бы окажусь на расстоянии от него. За то время, что я рядом с этим монстром, у меня не осталось ни сил, ни эмоций. Если и спускаться придется вместе – то это совсем угнетающий расклад.
– Что нам делать, пока вас не будет, господин? – спросил сероглазый парень.
– Ждать.
– Мне связаться с поисковиками? Предупредить, чтобы были наготове?
– Я сказал – ждать! Твоя забота, чтобы электроника была в порядке и связь работала. Остальное – не твое дело, Мерфи!
Парень на миг окаменел, а затем кивнул шефу, как мне показалось, сделав над собой усилие.
А я делала вид, что не слушаю их разговора, цепляя на себя страховочную беседку и затягивая ремни на поясе и бедрах. Контакт с родным инвентарем вызвал маленькую радость. А еще напомнил дом. Не тот дом, что на Большой Пироговской, и не дом бабушки. Мой настоящий дом, который находится в горах. На отвесных скалах и карнизах. На поднебесных вершинах и хребтах. Там я отдыхаю, там нахожу покой.
Давненько я не бывала дома. Давненько в горы не выбиралась. Моталась по докторам и клиникам, ухаживая за мамой, пытаясь вернуть ее. В результате ничего не добилась, а мама притянула меня к себе так сильно, что родное скалолазание осталось за бортом моей жизни.
– Можно взять «кошку»? – спросила я у Мерфи, указав на стальной якорек с тремя лапками, поблескивающий в рюкзаке среди остального снаряжения.
Секунду подумав, Мерфи разрешающе кивнул.
Я повесила «кошку» на пояс, предварительно привязав к ней моток веревки. Удобная вещь «кошка». С ее помощью можно бросить веревку туда, куда не дотянуться рукой.
Кларк скинул пиджак, оставшись в водолазке. Пока он цеплял на себя беседку, я тайком смотрела на него. В его движениях было что-то необычное, завораживающее, почти божественное. В нем чувствовались сила и гибкость, нехарактерные для его возраста. А больше всего меня поразило то, как он одним махом затянул бедренный ремень и застегнул его в пряжке. Даже я так не умею.
Тем временем боевики встали возле входа в храм и стали спускать веревки в темный проем. Я заглянула между их спин, и… мне стало дурно. Сразу за входом начинался беспросветный провал. Храм был вырублен в цельном куске скалы, поэтому с потолка свешивались ряды колонн, обломанные снизу. Они напоминали зубья в пасти хтонического змея. И все-таки самым ужасным было то, что в провале кто-то находился.
Без света фонаря я не могла разглядеть как следует, но мне казалось… да я практически была уверена, что по стенам кто-то ползает! Это было настолько очевидно, что у меня затряслись коленки. Я слышала тихий скрежет, шуршание и даже шепот.
– Там кто-то есть внизу?
Кларк не ответил. Он проверил, включается ли фонарь, и пристегнул его на пояс. Мне фонаря не дали.
– Я не хочу туда, – сказала я ему, – я боюсь спускаться.
– Даже если там кто-то и есть, у тебя нет выбора. В прошлый раз ты узнала слишком много. Такие знания просто не достаются. За все нужно платить. И жизнь в качестве оплаты самое меньшее из того, что ты можешь предложить.
Я попыталась осознать сказанное. Кларк прицепил к одной из двух веревок зажим и встал на край, спиной к пропасти. Я встала рядом. Просунула трясущиеся пальцы под стальную дугу, продела веревку между роликами и защелкнула блокиратор. Привычные движения не придали уверенности, как я на это надеялась. Боже мой! Как же не хочется спускаться в эту звериную пасть, в глубине которой что-то шевелится!
– Еще одно, самое главное, – сказал Левиафан. Его взгляд гипнотизировал. Я не различала ничего, кроме его лица. – Ты не должна видеть первые четыре строки. Иначе я не смогу тебе ничем помочь. Тебе придется расстаться с жизнью раньше, чем я обещал.
И он прыгнул вниз.
– Мамочки! – прошептала я и прыгнула следом.
Метр за метром мы погружались в пугающую пропасть. Проем, в котором светили фонари, удалялся, отчего вокруг нас становилось все темнее и сумрачнее.
Кларк спускался довольно умело, через каждые несколько метров отталкиваясь пятками от невидимой стены. Я делала то же самое и пыталась держаться храбро, но, когда я упиралась туфлями в скалу, меня каждый раз передергивало. На протяжении всего пути не покидало чувство, что по стене кто-то ползает. Более того, это чувство только усиливалось.
Вскоре скалы заслонили светлый прямоугольник входа и мрак окутал нас со всех сторон. Повторюсь, что фонаря мне не выдали, а Кларк свой почему-то включать не торопился. И в какой-то момент спуска я потеряла грозного спутника. Только что он был рядом, а в следующий момент исчез.
Я остановилась, вслушиваясь в темноту и пытаясь различить свист веревки, скользящей сквозь зажим Кларка. Но вместо этого обнаружила их.
Они выползали из скальных щелей. Гибкие, тягучие, похожие на тени в ночи. Стены кишели этими тварями. Они внимательно следили за мной, некоторые тянулась к веревке. Шепот, идущий со всех сторон, усилился. Мне показалось, что он был обращен ко мне. Тени пытались мне что-то сказать и даже о чем-то попросить.
Страх сдавил сердце. Рука вцепилась в зажим мертвой хваткой. Я не могла ею пошевелить, чтобы продолжить спуск. Надо двигаться дальше, но я не могла.
Ужас вцепился в горло.
На руку опустилась теплая успокаивающая ладонь.
– Не обращай внимания, – сказал Кларк из-за плеча.
Я вдруг обнаружила, что он притянул меня к себе. Я прижималась к его телу – тому самому, которое скрыто под черной водолазкой. На сей раз осознание этого не испугало. Наоборот, стало легче. Наверняка потому, что тени были намного ужаснее.
– Кто они?
– Никто.
Вспыхнул яркий свет, моментально разогнавший тени и шепот. Кларк провел лучом вдоль стены, и я увидела замелькавшие хвосты. Крысы сиганули в разные стороны. По стенам их ползали целые полчища. Скрежет когтей и писк я приняла за потусторонние звуки. Господи, а я-то подумала…
Кларк закрепил фонарь на поясе и покатился вниз. Я расслабила онемевшую руку. Повернула зажим, и сила тяжести понесла меня вслед за моим проводником. Теперь я держалась к нему как можно ближе, потому что у него был свет и он был единственным, в ком я чувствовала опору в этой жуткой пропасти.
Провалившуюся стенную плиту я узнала сразу же. Покрытая серебром поверхность ярко сверкнула в луче фонаря. Кларк тут же выключил свет, но я успела заметить, что плита стояла вертикально, застряв в узком участке расщелины. Мы висели от нее на расстоянии двух метров. Крыс здесь не было, все остались наверху.
– Возьми.
В мою руку ткнулся фонарь. Я взяла его, в то время как Кларк отвернулся от посеребренной руины.
Прежде чем я нащупала кнопку включения фонаря, Кларк произнес:
– Помни о том, что я говорил наверху.
– А сами вы не будете смотреть?
– Я не могу смотреть на текст, – раздраженно ответил Кларк. – Он жжет мне глаза!
Эти странности скоро покроют меня с головой. Почему он не может смотреть на текст?
Я включила свет.
Он осветил поверхность плиты. Серебро вспыхнуло.
Текст был велик: размером с мой рост, каждая буква – с мою ладонь. Составлен на санскрите и начертан при помощи ведийского письма. Не прелюдийский, не тот божественный язык, который когда-то оплетал мир, а затем оказался забыт, но наиболее генетически близкий к нему. Язык брахманов, на котором они писали веды и упанишады – священные тексты, услышанные от богов. Более примитивный и не такой мелодичный. Тем не менее тоже достаточно древний. И мертвый. На этом языке больше никто не разговаривает, кроме индийских священников. И меня.
Серебряные буквы висели на строчках, словно крючки на горизонтально натянутой леске. Помня о предупреждении, я загородила ладонью верхнюю часть отражателя фонаря, отчего световой круг оказался сверху обрезан и первые четыре строки текста остались во тьме. Да они мне и не нужны. Как и сам текст.
Только бы Кларк оставил в живых.
– …и безутешная мать увидела сон, – начала я перевод с пятой. – В том сне Стражи Мира, Локапалы-Махараджи, подняли ее на небеса к… Богу Вишне. Бог был красив. На груди его сверкал медальон с драгоценными каменьями, ослепивший ее на мгновение… И сказал Вишна: «За твою благодетель и смирение скажу я, как излечить тебе сына. Найди в лесу мандалу, что укажет путь к великому древу Ашваттха. Соверши путь, и, когда придешь к древу, встань перед ним на колени и поклонись трижды. Приложи ладонь и прошепчи свою просьбу». Проснувшись наутро, мать сделала в точности как велел во сне Махешвара. Отыскав в лесу мандалу, она три дня и три ночи шла по ее указанию. На четвертый день увидела женщина древо чудесное, равного по красоте которому нет во всем мире… – Я прервалась. – У вас не будет глотка воды? В горле пересохло…
– Читай, – велел Кларк настолько мрачно, что желание промочить губы моментально улетучилось.
– Кхм… Поклонившись три раза, опустилась мать на колени перед великим древом. Прикоснувшись к нему, со слезами поведала просьбу. И едва сделала это, как раздвинулись небеса и из них прогремело слово, от которого вздрогнул мир. Мать взяла слово и вернулась домой. Там, над кроватью сына, прочитала его. В тот же миг налетел ветер и изгнал из сына чарвати…
Дальше текст был оборван.
– «Чарвати» я сейчас не могу перевести. Это какое-то название. Чтобы проследить его этимологию, нужно покопаться в словарях…
Я только сейчас обнаружила, что Кларк тщательно записывает мои слова в блокнот. Наконец он получил долгожданный перевод. Но зачем ему понадобилась эта странная легенда? Что он хочет найти? Неужели из-за этой ерунды произошел его «семейный развод» с ЦРУ?
Я смахнула ладонью пот со лба.
И лишь затем поняла, что наделала. Не зря ладонь такая горячая! Ведь именно ею я закрывала отражатель.
Текст был освещен полностью. Включая первые четыре строки.
Как все отрицательно!
Мне нельзя туда смотреть. Никоим образом. Нужно скорее убрать свет с текста, тогда никаких проблем не возникнет.
Но вместо этого я вдруг подумала, что Кларк настолько увлечен фиксацией моих слов на бумаге, что не заметит, если я краешком глаза взгляну на верхние строки. Буквально на секунду. Что там написано, и почему это нельзя читать? Наверняка там скрыт ключ ко всему.
Я быстро впилась взглядом в строки.
И практически тут же Кларк поднял голову.
Раздумий не было. Замешательств, колебаний, грозных предупреждений – ничего! Если бы это случилось, я бы еще поспорила, потянула время. Произошла случайность, я не хотела. Да и разглядеть толком ничего не успела. Ну, может две-три строчки прочла. Но не четвертую! Четвертую точно не видела!
Но, повторюсь, Кларк не колебался ни секунды.
Я вздрогнула, фонарь в руке повернулся. Свет упал на моего проводника. Только мне показалось, что рядом со мной вовсе не Кларк, а совершенно другое существо. Настоящий дьявол. Лицо искажено страшной гримасой, глаза заволокла чернота.
Он резко взмахнул надо мной ножом. И враз отсек веревку, на которой я висела.
Глава 5
Тьма и свет
Если бы я могла выбирать, куда падать: в выгребную яму, в геенну огненную, в океан Солярис – то эту расщелину под древнеиндийским храмом выбрала бы в последнюю очередь. Она нагоняла на меня страх своими призраками, тьмой и потусторонней жутью. Но выбора не было. Человек падает туда, куда его бросили.
Через несколько метров я шваркнулась о стену и расколола фонарь. Мир моментально погрузился в кромешную тьму. Мне было так страшно, что я даже кричать не могла. Впрочем, были и плюсы. Удар притормозил падение.
Меня развернуло и пронесло сквозь паутину, которая тут же залепила лицо. Теперь я падала вниз головой, а это, смею заметить, занятие весьма рискованное, особенно если внизу появится дно. В подобных случаях первым страдает мозг, а мне он еще понадобится, чтобы выбраться на свет.
Я сорвала с пояса якорь-кошку.
Бросила в сторону: куда-нибудь, куда угодно…
Цепко звякнул металл.
Веревка резко натянулась. Кажется, кошка зацепи…
Меня с силой рвануло вверх. Опять перевернуло, и я было обрадовалась, что приняла нормальное положение, как по мне весьма впечатляюще врезала невидимая стена.
Новый удар оглушил. Веревка проскользнула, оставив ожоги на ладонях. Хорошо, что я быстро пришла в себя и не позволила ей выскользнуть совсем.
Я замерла в темноте, раскачиваясь над бездной взад-вперед, приводя в порядок дыхание и успокаивая сердце, стучащее как африканский тамтам. Кошка держала. Не знаю, насколько прочно, но лучше перебраться на стену.
Зажав веревку ногами, освободила руку и ощупала скалу перед собой. Достаточно рельефная, с трещинами. Вложив пальцы в одну из трещин, поискала ступней что-нибудь вроде карниза. Нащупала опору и перебралась на нее. Кажется, я только что чудом спаслась от неминуемой гибели. Впору радоваться.
Но радости не было. Вместо этого хотелось плакать. Слезы покатились из глаз, я даже их не просила.
Боже мой, куда меня занесло! Что делать?
Хочу домой. Там тепло, уютно, жизнь течет плавно и предсказуемо. Никто не обещает убить и не обрезает веревку, на которой висишь… Хочу к маме. Хочу обнять ее, прижаться к ней. Когда она молчит, то почти похожа на настоящую – на ту, прежнюю. Хочу послушать ее бред. Я к нему уже привыкла, за недолгое время разлуки даже успела соскучиться.
Стерев запястьем влагу с век, попыталась сорвать кошку. Я дергала за веревочный конец в разные стороны, пускала по нему волну. Бесполезно. Кошка села намертво. Жаль оставлять ее здесь, но придется. Она спасла жизнь, на этом функция железяки исчерпана. Через несколько тысяч лет ее найдут пришельцы, которые унаследуют Землю после того, как птичий грипп уничтожит всех куриц и человечество. Инопланетным археологам будет страшно интересно, почему этот якорь находится в такой дыре и кто на нем висел.
Уф-ф! Куда мне теперь?
Только не наверх. Там по стенам ползает целый сонм крыс. Хотя я теперь тоже нечто вроде них – такая же неприкаянная и отвергнутая миром, тоже ползаю по стенам. Но все равно, мимо крыс я не полезу. Чем они там питаются? Ничем. Наверняка голодные. Сожрут на ходу. И потом, даже если я их пройду, наверху меня встретят люди Кларка.
Я огляделась. Впечатление такое, словно меня окунули с головой в чернильницу. Ничего не видно. Ничегошеньки! Ползти вниз? Что там есть, кроме камней и безнадежного тупика?
Я долго глядела в пропасть, и мне показалось, что тьма внизу не такая уж непроглядная. Очень надеюсь, что это не оптическая иллюзия. Я сняла одну из туфель и бросила вниз. Все равно заниматься в них скалолазанием невозможно, а так хоть проверю – далеко ли до дна.
Звук удара не услышала, даже отправив вниз вторую туфлю. Плохо. А может, она во что-нибудь мягкое упала? В мох, например? Да хоть так, ползти наверх все равно желания не прибавилось.
И я стала медленно спускаться.
В полной темноте приходилось сползать на ощупь. По нескольку раз проверяла надежность каждой зацепы, прежде чем перенести на нее вес тела. Да еще рельеф стены подкидывал сюрпризы. Он был очень неоднородным: то возникали удобные выступы и карнизы, то вдруг эта благодать обрывалась гладкой отрицательной скалой, которую приходилось преодолевать на одних руках. Двигаться было тяжело, и я страшно устала.
После двадцати метров спуска остановилась отдышаться и снова глянула под ноги.
Так и есть! Глаз меня не подвел.
Из глубины расщелины исходил слабый свет.
Изнуряющий спуск продолжался не меньше часа. Я выложилась так, что одежда насквозь промокла от пота. Пальцы на руках сводило с непривычки. Ноги покрылись ссадинами. Без скальных туфель приходилось туго, но я не жалела, что отправила в полет свои «Карло Пазолини».
Дно возникло подо мной неожиданно. Я опустила ногу, чтобы нащупать очередную опору, и носок уперся в твердую поверхность. Моему счастью не было предела!
За руинами и каменными обломками обнаружился зев пещеры со скошенным сводом. Именно оттуда струился свет. Я стала пробираться в ту сторону. Перелезла через треснутую колонну. Нырнула под бронзовой статуей пятиликого Брахмы (каждый из ликов проводил меня грозным и немного шаловливым взглядом). Чтобы войти под свод, пришлось нагнуть голову.
Свет струился из-за поворота в глубине пещеры. Хороший, чистый свет. Я его не боялась, хотя следовало задаться вопросом – что тут может светиться на дне глухой расщелины. Впрочем, вскоре я это узнала.
Осторожно ступая израненными ногами по острым камням, я обогнула угол и оказалась в небольшом естественном зале. Посреди него стоял маленький домик, сложенный из хвороста и обмазанный глиной. Свет струился из небольшого окошка.
Я добралась до тонкой фанерной двери и постучала в нее.
– Извините! – сказала я по-английски. – Извините! Откройте, пожалуйста!
Внутри раздался звук шагов. Щелкнул запор. Дверь отворилась, поток света хлынул на меня, и я едва удержалась на ногах от удивления. Вдруг почудилось, что женщина, возникшая на пороге, мне знакома. Да не просто знакома – я близко ее знаю… Определенно, и продолжаю спать. Этого не может происходить наяву. Недаром Кларка сопровождало столько странностей…
– Мама? Как ты здесь очутилась?
В первый момент я действительно так и подумала. После долгого пребывания в темноте глаза заново привыкали к свету. И лишь затем поняла, что ошиблась. Это была не она. Я не разобрала черт лица и приняла неизвестную женщину за свою мать. Такая же худая и тонкая. Темные волосы с пробивающимися седыми прядями скручены на затылке. Движения плавные, спокойные. Эта женщина не моя мать, хотя очень на нее похожа.
Она что-то сказала. Я не поняла. Хозяйка дома говорила на каком-то диалекте хинди. Вообще я знаю много языков. Столько, что со стороны, наверное, заметно, как они выпирают из моей головы. Но этот диалект мне незнаком. А потому разобрать ее слова было невозможно, хотя я пыталась изо всех сил.
Очевидно, мое замешательство отразилось на лице. Женщина тепло улыбнулась, отошла в сторону, предлагая войти.
– Спасибо! – пробормотала я умирающим голосом. – Спасибо вам огромное!
Маленький домик из хвороста оказался на удивление уютным и светлым. Сразу за окном начиналась тьма, но она больше не пугала. Два масляных светильника, висящие под потолком, испускали много света, а от кладки булыжников над очагом веяло родным запахом натопленной русской печки.
Пока в чане грелась вода, женщина, не переставая улыбаться, заставила меня стащить джинсы и блузку. Промыла раны на ногах, хотя я пыталась протестовать. Когда вскипел чан, я помылась в маленькой кадке, натираясь чудесным аюрведическим[4] мылом. Блаженство сказочное! Вода смыла пот, пыль и усталость. После ванны я получила в подарок сари. Пришлось изрядно повозиться, чтобы завернуться в пятиметровую простыню – традиционную одежду индийских женщин. Получилось не очень, но зато на мне была чистая одежда.
Я растянулась на мягком потертом ковре, млея от удовольствия, а хозяйка собирала на стол еду.
– Боже, как я счастлива, – призналась я, – что вы решили поставить свой домик именно здесь!
Наливая воду в заварочный чайник, хозяйка снова улыбнулась, показав не очень хорошие зубы. Она вообще постоянно улыбалась, будто я все время смешила её. А может, я кого-то ей напомнила?
Потом была трапеза. Лепешки, фрукты, пахучий козий сыр. Я жадно набивала ими рот. Женщина сидела напротив, ничего не ела, а только умиленно смотрела на меня да пододвигала новые блюда с едой.
К концу трапезы я все еще хотела есть. Но больше не могла. Я поблагодарила хозяйку и откинулась на хлипкую стенку хижины. Глаза сами собой закатывались, но я старалась держаться в строю. Не хватало ещё провалиться в сон. Будто я недостаточно дрыхла, пока меня везли сюда!
Только куда везли? Где я?
Я поглядела на женщину, на ее загорелое лицо, розовое сари, расшитое по краям зеленой нитью. Если вспомнить храм, который я видела наверху, то вывод однозначный – я оказалась далеко за пределами России. В Индии или Пакистане. Особой разницы нет. В обоих случаях – за тысячи километров от дома.
Должна признаться, что оказаться черт знает где – это мой бич. Такое со мной периодически случается. Можно даже заявить, что ситуация обыденная. Однажды во Франции я отправилась выручать из беды Верочку Шаброву и угодила аж в Новую Зеландию. Ничего, выкарабкалась потом. Я знаю, что делать в такой ситуации. Самое главное выяснить, который сейчас день и где я нахожусь. Все остальное поправимо, даже если в карманах нет денег, а паспорт остался дома, в многострадальной сумочке, с которой я приехала из Камбоджи.
– Скажите, это Индия? India? Или Пакистан? Да? Pakistan?
Женщина начала говорить. Я пыталась разобрать в ее речи хотя бы фразу, но она говорила много и быстро, и я потерялась в хаосе слов.
– Арьяварта! – вдруг отчетливо произнесла она, перестав улыбаться. – Арьяварта!
Я вспомнила это название. Его произносила мама.
– Что такое Арьяварта? – Я попыталась построить фразу на хинди, но она вышла ужасной. – Что это такое?
Женщина обвела руками перед собой, показывая, что Арьяварта находится повсюду вокруг нее. Вокруг меня, значит, тоже.
– Но где эта Арьяварта? – не могла угомониться я. – Индия?
Она кивнула.
Я обрадовалась, что ответ на первый вопрос добыт. Но затем вспомнила, что у народов этого региона кивок означает «нет».
– Неужели не Индия… Значит, Пакистан? Pakistan?
Женщина опять кивнула. Опять – нет.
– Арьяварта, – настаивала она.
От безнадежности я вгрызлась в ноготь на большом пальце. Женщина посмотрела на меня с укором, и ноготь пришлось оставить в покое.
Вот влипла! Куда меня занесло?
– Древо, – вдруг произнесла на английском моя добрая спасительница. – Ашваттха!
Виновато улыбнувшись, она указала сухим твердым пальцем сначала на меня. Затем куда-то вверх.
– Ты! Идти к Ашваттха! Там… – Она указала на собственный висок. -… знание! Бог!
Она меня слегка озадачила. Женщина велела сделать то, что совершила безутешная мать из легенды, которую я перевела для Кларка. Отправиться на поиски мирового древа, чтобы приложить к нему ладонь и получить помощь. Зачем?
Ответ возник моментально.
Чтобы вылечить маму.
Весьма сомнительное предприятие. Мировое древо – это образ, рожденный сознанием. Символ связи человека с небесами, с божественным. Он встречается во всех религиях. В скандинавской мифологии от земных низов до небес мир пронизывает мировой ясень Иггдрасиль. Шумерское древо Халупу выполняет ту же функцию. В славянских сказках яйцо Кощея висит в ларце на особом дубе. Даже у классика есть школьная нетленка: «У лукоморья дуб зеленый».
Наиболее известным ритуалом, связанным с мировым древом, является жертвоприношение скандинавского бога Одина. Пронзенный копьем, он девять дней провисел на ясене Иггдрасиль, чтобы обрести мудрость и магические руны. Подобное жертвоприношение на мировом древе встречается в кельтских традициях. Сюда же следует отнести и распятие Христа…
Отголосок обрядов, связанных с мировым древом, сохранился в современном обычае устанавливать рождественскую или новогоднюю елку. Подарки, которые кладут под нее для несмышленых детей, есть не что иное, как символ магического дара, получаемого от богов. Только все это аллегория, потому что мирового древа в реальности не существует. Все подарки, которые получает от него человек – мысленные озарения. Неважно, что это: научное открытие, «божественное откровение» или просто внезапная мысль, решающая проблему. Такое озарение является не чем иным, как результатом напряженной работы головного мозга при обдумывании научных задач, бесконечных молитв и просто проблем, которые достают на протяжении дня. В «Слове о полку Игореве» наиболее точно передается суть образа. Певец Боян воспевает старину, «скача соловьем по мысленну древу». Мысленное древо! Не мировое. Мирового древа в реальности не существует…
Но ведь Кларк его ищет! Значит, верит в его существование в реальности. И что? Ну найду его, поклонюсь трижды, прикоснусь к стволу. Раздвинутся небеса, и из них прогремит слово, которое поможет изгнать болезнь из моей матери? Я уже пробовала изгнать болезнь словом. Не получилось. И вообще все это сильно смахивает на фэнтези.
Возможно, что-то прояснили бы первые четыре строки серебряного текста. Только прочитать их толком я не успела – Кларк стал учить меня летать. В начале текста рассказывалось о том, как тяжело заболел сын у доброй женщины. Болезнью оказалась та самая «чарвати». Там еще приводились признаки болезни, но они показались мне бессмысленным набором слов.
– Чарвати, – сказала я.
Женщина подалась от меня, ее улыбка поблекла. Затем она приложила палец к губам и несколько раз кивнула с таким видом, словно объясняя неразумному ребенку, что нельзя прикасаться к раскаленной плите.
– Но что это такое? – спросила я.
Она не ответила. Больше я ничего от нее не добилась. К тому же поддерживать разговор стало трудно. Желудок бросил все ресурсы организма на усвоение ужина. Поэтому на то, чтобы ворочать языком, энергии не осталось.
Заметив мое сомнамбулическое состояние, хозяйка уложила меня в дальнем углу хижины на тонком матрасе. Она потушила один из светильников, сама села под вторым и принялась шить.
Я воткнулась ухом в подушку, набитую соломой. Секунды две лениво наблюдала, как женщина ловко орудует иголкой, а затем стремительно провалилась в сон.
Сон оказался хорошим. Мне представлялось, будто я не сплю, а продолжаю смотреть на женщину, сидящую под лампой. Только на ее месте была мама. В её глазах светился ясный ум, лицо дышало свежестью и было настолько красивым, что его нельзя не любить. Она не шила, а просто сидела в кресле. По бокам стояли незнакомые молодые девушки, которые расчесывали ей волосы, словно царице.
Мама была в сознании. В ясном уме и твердой памяти. Она призывно смотрела на меня, словно собираясь сказать что-то важное.
Очнулась я на холодном каменном полу. Под голову вместо подушки подложен собственный кулак. Похлопав глазами, я села и принялась разминать затекшие пальцы.
Я находилась в пещере. У нее низкий свод и бугристые стенки. В четырех метрах полукруглый выход наружу, загороженный стволами деревьев и буйными папоротниками. Сквозь зелень пробивались солнечные лучи. Пели птицы, издалека слышалось журчание воды.
Где я? Что со мной было?
Ничего не помню. Какая причудливая амнезия! Я знаю, что воспоминания рядом. Вот они, здесь. Стоит только протянуть руку, но в то же время – не схватишь. Прямо как в сказке, когда герой возвращается из сказочного путешествия домой. Его все спрашивают: кто ты? Откуда? Где бывал, чего видал? А он – не знаю, не помню, нигде не бывал, ничего не видал. Мифологи считают, что такая забывчивость свойственна для героя, вернувшегося из царства мертвых. Восставшего из мертвых. Умерший не помнит своего прошлого. Впрочем, как и живой человек не помнит, кем он был в прошлой жизни. Тараканом, дворянином или наложницей.
Только я никакого сказочного путешествия не совершала и в царство мертвых не хаживала. Почему я все позабыла?
И тут воспоминания вернулись. Кларк, похитивший меня, а затем сбросивший в пропасть. Домик в пещере. Женщина, которая в нем живет.
Читать бесплатно другие книги:
