Зеркало зла Булычев Кир

«Она будет профессором, – подумала Кора. – Перебесится и профессором станет».

– Котенок, – строго продолжала лаборантка, ритмично помахивая светящейся указкой, – получает от матери часть памяти данного семейства кошек, а так как сама мама-кошка была обучена ее собственной матерью, то мы при возможности можем проследить, что знали и умели кошки этого семейства, а то и популяции нашей страны и как эти знания накапливались… или терялись. Да! – Вдруг девицу охватил пафос. – Кое-что теряется! И безвозвратно. Например, с приходом медицины люди забыли о травах. Что касается и кошек!

– Ну уж и кошек! – недоверчиво воскликнул Милодар.

– Пустите современного котенка, а то и взрослого кота в лес. Он сожрет какую-нибудь гадость и отравится. Ведь он жил в городе, и даже если его мама-кошка знала, какую траву можно есть, а какую нет, она не может найти в комнате образца нужной травы и показать ребенку.

Слушатели замолчали, переваривая информацию.

Кора была согласна – кошке неоткуда взять травку, чтобы предупредить детей об опасности отравиться.

– То же самое происходит и с человеком. На то есть учителя и родители, на то изобрели книги, видео и компьютеры, чтобы не утерять информацию, добытую предками. Но информация – это еще не память!

Пегги подняла к потолку указку и вытянула луч на максимальную длину. Луч коснулся потолка и образовал на нем темную точку, настолько ему передался накал души преподавательницы. Из ее красных волос сыпались редкие искры. Падая на ковер, они тихонько шипели.

– Вам не казалось обидным, – спросила она, – что вот ваш дедушка, генерал, завоевавший четыре страны, погиб в бою на безымянной высоте, названной впоследствии его именем, но не успел ничего вам рассказать? – Этот вопрос Пегги обратила к Лицу.

– Вы откуда знаете? – глухо и подозрительно спросило Лицо.

Пегги только пожала плечами, а Милодар, может и незаслуженно, воспользовался обстановкой и заметил:

– Мы многое знаем.

Пегги подождала, пока он замолчит, и продолжала:

– А как интересно было бы заглянуть в его память, в его душу…

Пегги вздохнула. Лицо не удержалось и тоже вздохнуло.

– А ваш прадедушка? – спросила Пегги у Лица. – Ведь его только называли разбойником с большой дороги. На самом же деле он был куда сложнее, чем тот простой злодей, которого рисовали ваши недруги.

– И поплатились, – заметило Лицо.

– Это уже другой разговор, – сказала Пегги.

Кора смотрела на лаборантку совсем другими глазами. Та, оказывается, успела подготовиться к визиту и неплохо выучила урок. А все разговоры о дискотеке и красные космы – это на публику.

Пегги сделала паузу. Теперь уже никто не смел ее прервать.

– Наш институт во главе с профессором Ахметом Гродно решил эту задачу. Но мы пока держим наше открытие в тайне. Нельзя же нарушать естественный ход событий.

– Что вы открыли? – спросило Лицо.

– Мы нашли способ проникать в прошлое. Но не грубым физическим способом, не с помощью машины времени, что не дает достойных результатов. Ну прыгнете вы на двадцать лет в прошлое. Ну посмотрите еще раз на собственную маму в молодости. А дальше что? Менять течение событий на Земле? Загонять себя и собственную планету в параллельный мир? Нет, дайте нам пожить у себя дома!

– Так что же вы открыли?

– Мы открыли возможность… мы нашли ключик к тому, что заключено в каждом человеке, – ключик к его наследственной памяти. Другими словами, мы дали возможность маме-кошке вспомнить, какие травки можно предлагать котенку, а какие нельзя. Но помнила об этом прабабушка нашей кошки, а не мама-кошка. Мы нашли способ отыскать в вас, уважаемый Долиал, глава безопасности империи Эпидавра, прибывший к нам инкогнито, те следы генетического прошлого, которые несут в себе и берегут память вашего дедушки-генерала и даже вашего прадедушки, так называемого разбойника с большой дороги.

– Об этом не будем, – предупредил Второй министр, оберегая честь Лица. Но Лицо лишь вяло отмахнулось, признавая превосходство нахальной девицы.

– Мы полагаем, – сказал тогда Милодар, – что это – величайшее открытие двадцать первого века, но вопрос о присуждении Нобелевской премии профессору Ахмету Гродно временно отложен, так как не решена степень секретности открытия.

– Но при чем секретность? – не сообразил Второй министр.

– Неужели, – ответил Милодар, – любой человек в Галактике не пожелает заглянуть в память своего деда, своего далекого предка, прочесть его мысли и овладеть его знаниями, которые, как все полагают, сгнили в могиле вместе с ним?

– Да, – согласилось Лицо, – соблазн очень велик, и можно страшно разбогатеть на этом.

– Ах, что нам в богатстве! Но вы не поняли еще, какую власть мы сможем обрести над миром! – воскликнула Пегги, спрыгнув с эстрады и чуть не проткнув министра острым, словно деревянным носом. – Разве вы забыли, сколько гениев умерли, не успев поделиться с человечеством своими мыслями, сколько великих изобретений погибло при катастрофах, в концлагерях или войнах! Вы должны знать, что на каждое изобретение, на каждое открытие, на каждую гениальную идею в мире была тысяча идей, открытий, мыслей, которые по той или иной причине не были высказаны. Неужели вы не понимаете, что, собрав и осуществив эти мысли, мы совершим такой скачок вперед…

Пегги закашлялась, а Милодар закончил за нее:

– И это может плохо кончиться для человечества. Кто знает, сколько нужно нам гениальных изобретений и мыслей, а сколько окажутся лишними? А что, если Природа бережет нас от перегрева? А что, если цивилизация лопнет от излишнего знания?

И Милодар произнес эти слова с такой искренней горечью, что все остальные не посмели ничего сказать – все молчали.

– К тому же, – нарушила наконец молчание Пегги, – операция эта длительная, сложная, и опасности, о которых говорит комиссар Милодар, находятся в отдаленном будущем. А Нобелевскую премию нам не дают из-за жалких интриг, которых не чужд и ИнтерГпол.

Все посмотрели на Милодара. Он отмахнулся от обвинения, как от мухи, и миролюбиво попросил Пегги:

– Расскажите нашим гостям, как происходит активизация памяти предков. И какая от этого может быть польза в их поисках.

– Вот именно, – сказало Лицо. – Именно этот вопрос я хотел задать.

– Наш профессионализм заключается в том, – подытожил Милодар, – что мы знаем, какой вопрос, когда и кому задать.

– Тогда и объясните нам, – попросил Второй министр, – зачем нас сюда пригласили.

– И, в частности, зачем было нужно меня топить, – добавила Кора.

Пегги поглядела на Милодара, комиссар кивнул, и девушка повела их в соседнее помещение.

Соседнее помещение оказалось громадным, но низким залом, в котором располагалась аппаратура, в основном скрытая под кожухами и за экранами. Так что снаружи оставались ящики, дисплеи и некоторое число кнопок, не считая солидного прозрачного гроба для Спящей Красавицы, к которому Пегги и подвела гостей.

– Все происходит просто, – сообщила она. – Гененавт всего-навсего ложится в саркофаг.

– Разве нельзя было подобрать нейтральное слово? – спросила Кора, которая заподозрила, что в саркофаг будут класть именно ее, а она не терпела, если ее клали в саркофаг, даже если при этом обзывали гененавтом.

– Не бойтесь, – съязвила Пегги, – принцы не будут приставать к вам с поцелуями.

– Слава богу!

– Девочки, девочки! – остановил их Милодар. – Мы присутствуем при эпохальном эксперименте.

– Это вы присутствуете, а я лежу в саркофаге! – втуне огрызнулась Кора.

– Продолжайте, – произнес Второй министр голосом и тоном Милодара.

– Саркофаг наполняется особым газом…

– Еще чего не хватало! – вырвалось у Коры.

– Если ты будешь шуметь, мы подберем другого агента, – сказал Милодар. – Ты отказываешься от самого счастливого шанса в жизни. Через час ты можешь встретиться со своей бабушкой.

– Больше того! – поддержала Милодара краснокудрая лаборантка. – Вы станете своей бабушкой – ваш мозг сольется с ее мозгом. В этом и есть смысл нашей установки! Следуя в прошлое, вы будете становиться как бы паразитом мозга ваших предков. Ведь они в самом деле живы в вас! Каждый бит информации, который находился в мозгу вашего дедушки, живет и в вашем мозгу. Мы научились будить эту информацию.

– Но почему я тогда не могу без приборов помнить о том, что знал мой дед?

– Да потому, что ваш мозг мгновенно лопнет, не в силах вместить всю ожившую информацию! Неужели вы не понимаете?! – Пегги была возмущена.

– Теперь поняла.

– Ваш мозг защищен от безумия именно забывчивостью. То есть ничто в природе не пропадает, но все забывается, чтобы живые не сходили с ума от памяти и страданий мертвецов.

Оба эпидаврийца захлопали в ладоши – так им понравилась краткая речь Пегги. Девушка зарделась, и щеки ее стали одного цвета с волосами.

– Зайдите после эксперимента ко мне, – сказал Милодар. – Мы подыщем вам место в ИнтерГполе.

– Я не хочу работать в ИнтерГполе и стать полицейской ищейкой, – мягко возразила девица, чем повергла Милодара в шок. – Лучше я получу скромный процент от Нобелевской премии.

Милодар молчал и этим дал возможность Пегги закончить объяснение:

– Мы погружаем вас в физиологический раствор, чтобы полностью отрезать от мира, чтобы ни одно постороннее возмущение к вам не проникло. Это слишком опасно. В полной тишине, в полной оторванности от мира вы сначала войдете в мозг своей матери…

– Или отца?

– Это сложнее, – призналась Пегги. – Как правило, генетическая память женщин передается по женской линии, мужчин – по мужской.

– А если линия обрывается?

– Пока мы не можем помочь… но в будущем добьемся восстановления через боковые линии родственников.

– Не отвлекайтесь, – попросило Лицо.

– Пока вы будете пребывать в саркофаге, – продолжала Пегги, – и частицы памяти вашей матери будут пробуждаться в вас, мы сможем контролировать этот процесс приборами.

– Вы тоже увидите мою маму?

– Нет, но мы будем знать, когда вы с ней находитесь в контакте.

Кора подняла ладонь, как бы испрашивая слова.

– Кажется, я вас поймала на ошибке.

– Нас нельзя поймать. Эта система испробована и абсолютно безопасна для испытуемого. Для спящей красавицы, как мы называем… вас.

– Но я же не могу пролежать в саркофаге восемьдесят лет, если столько лет было моей прабабушке, когда она умерла.

Пегги снисходительно улыбнулась.

– Мы уже слышали это возражение, – сказала она. – И вот что я вам отвечу: представьте себе самый обычный древний магнитофон.

– Представили, – ответил за Кору Второй министр.

– Вы можете воспроизводить на нем музыку. А можете быстро перематывать пленку.

– Все понятно, – сказала Кора. – Вы начинаете воспроизведение в нужный вам момент.

– Не совсем понятен механизм действия, – сказало Лицо, – но приходится согласиться с тем, что нам сообщено.

Они стояли полукругом вокруг саркофага. И молчали. Теперь, когда Пегги все объяснила, а остальные почти все поняли, оставался пустяк. Поверить в слова Пегги.

Молчание прервало Лицо:

– Можно ли наблюдать за жизнью и действиями предка кого-то из нас?

– За ним наблюдает гененавт. А мы – за гененавтом. – Пегги показала на саркофаг.

– Я не верю, – сказало Лицо.

– Мы не верим! – поддержал его Второй министр.

– Есть выход, – ответил Милодар, и глаза у него сделались хитрыми, как у кота, который играет с мышонком.

– Какой именно?

– Вы можете занять место в саркофаге, а мы запишем то, что вы увидите и почувствуете, – предложил комиссар. – И вместе подведем итоги.

– Хорошая идея, – сказало Лицо. – Славная идея. Прошу!

Последнее слово относилось ко Второму министру.

– Почему я? – удивился министр.

– Потому что, если они будут подсовывать мне воспоминания дедушки комиссара Милодара, я никогда не смогу проверить, это правда или инсценировка. А вот кем был ваш дедушка, я знаю. И кем были ваши предки, тоже известно.

– Мой отец – генерал, а мой дедушка – полковник и герой! – воскликнул министр, словно не был в том уверен.

– Вот мы и посмотрим.

– О нет! Это опасно для жизни! – возразил Второй министр. – Мы не можем мною рисковать. Народ этого не поймет.

– У нас даже младшие научные, даже аспиранты уже испробовали, – сказала Пегги.

– У вас другие организмы. Грубые и выносливые, как у кошек.

– У кого как, – ответил Милодар. Он любил наблюдать конфликты со стороны, когда ему это ничем не угрожало.

– Нет! – крикнул министр.

– Да! – ответило Лицо. – Или вы останетесь здесь. Но не живым.

И тогда Второй министр сдался.

– Раздеваться надо? – спросил он.

– Желательно побрить голову, – ответила Пегги. – Но, так как путешествие будет небольшим, помехи нам не так страшны.

– Не страшны, – согласилось Лицо.

– Только ботинки пускай снимет, – предупредила Пегги, – а то за каждым не настираешься.

Второй министр покорно улегся в саркофаг. Ему велели закрыть глаза. Лежа, он как-то уменьшился ростом, но согласился снять шлем, только когда крышка саркофага под нажимом тонких пальцев Пегги въехала на место, отрезав сановника от внешнего мира. Именно тогда он снял шлем, положил темный блестящий шар рядом с собой, и Кора увидела, какие у него загнанные, перепуганные глаза. Она испытала нечто вроде злорадства: не ей одной предстоит такое унижение… Впрочем, полезно посмотреть со стороны на испытание, которому тебя намерены подвергнуть, хотя, честно признаться, Кора так и не понимала, как она, полежав в этом саркофаге, сможет отыскать и вернуть в Эпидавр Зеркало Зла.

– Эй-хо-хо! Кто здесь проводит опасные эксперименты в мое отсутствие? – послышался громовой голос. Все замерли, как застигнутые за воровством яблок сорванцы.

– Это я, – пискнула Пегги, – но ведь это только демонстрация.

– Я взял на себя ответственность, – сказал Милодар маленькому, даже ему лишь по пояс профессору в белом халате, из-под которого выглядывали сапожки на высоких каблуках. Профессор был к тому же почти лыс и зачесал последние волосинки поперек головы. Нос у него был круглым, как картошка, и в нескольких местах продырявлен.

– Профессор Ахмет Гродно, – представился он, а Кора догадалась, что раны в носу – следы любовного общения с лаборанткой Пегги. – Тебе можно, крошка, тебе можно! – Профессор подбежал к аспирантке и, встав на цыпочки, поцеловал ее в высокую грудь. Остальные смутились и сделали вид, что не заметили откровенного жеста профессора. – Так что мы демонстрируем? – спросил профессор.

В лаборатории уже появились несколько его коллег. Они громко обсуждали проблемы только что закончившегося симпозиума.

– Не мешайте! – прикрикнул на них профессор. Он встал на цыпочки, чтобы получше заглянуть в саркофаг, и спросил: – Из Эпидавра? Типичное вырождение!

– Из Эпидавра, – сказал Милодар. – После окончания я с вами уединюсь и все объясню.

– Я предпочитаю, чтобы мне все объяснила Пегги, – возразил профессор. – Я ее больше люблю, чем тебя, старый козел Милодар.

Профессор засмеялся и постучал пальчиком по стеклу саркофага.

– Как ты там, сорванец? – спросил он.

Второй министр не услышал, но робко улыбнулся.

– Пускай газ! – приказал профессор Пегги, и саркофаг стал заполняться серым непрозрачным газом.

– А как же наблюдать? – спросила Кора.

– А мониторы на что? – удивился профессор. И приказал: – Включить большой дисплей!

Тут же загорелась вся стена лаборатории, представлявшая дисплей.

– Вот здесь, – сказала Пегги, направляя на стенку светящуюся указку, – мы увидим то, что делал, видел или совершал предок Второго министра в тот или иной момент…

– В какой момент? – спросил профессор Гродно у Лица.

– Ровно сто лет назад, – ответил тот, словно уже заготовил ответ заранее.

– Даем сто лет назад! – Профессор Гродно провел ладонью поперек головы, прижимая волосы.

– Мой ласковый, – любовно прошептала ему Пегги.

На экране началось мелькание цветных линий и неясных образов.

– Не обращайте внимания, – сказал Гродно Лицу и Милодару. – Идет ускоренная перемотка воспоминаний его папы и дедушки.

Профессор погладил бедро Пегги, и та прижалась им к уху гения.

Профессор притом не спускал глаз с приборов пульта.

– Что там? – спросил он у одного из ассистентов.

– Есть сто лет.

И на экране загремел бой!

Звук, правда, проходил через сто лет неровно, с перебоями, да и само изображение иногда двоилось или шло косыми полосами. На мгновение свет отключался и начинал таинственно мерцать.

– Сложная штука – человеческий мозг! – воскликнул профессор, видно, объясняя неполадки в изображении.

Так как экран был велик и несколько нависал над залом, то эффект присутствия был ощутим всеми присутствующими. И когда небольшой полосатый броневик, преследуя группу всадников, вооруженных карабинами и мечами, попытался выехать с экрана в зал, послышалось общее «Ах!», перепуганное зрение оказалось сильнее разума.

Всадники умчались и скрылись в дыму, который, как показалось Коре, горько пахнул порохом. Тут она увидела прихрамывающего воина в блестящей кирасе, разрисованной драконами, в плоском, как сковорода, шлеме, с пистолетом в руке. Сапоги и штаны воина были измараны грязью и кровью.

– Это он, – сказало Лицо, увидев воина в профиль, – у того был такой же, как у Второго министра, горбатый и крючковатый нос.

– В битве при Варынге. Конечно же… с восьмого по десятое фецуария сто лет назад… Как славно!

Что было славного в битве при Варынге, Кора так и не узнала. Но тут дедушка Второго министра направился в сторону, а так как камеры следили за тем, что отпечаталось в генетической памяти вельможи, то вскоре воин оказался в низине, где его ждали два человека в сапогах и в серых плащах с капюшонами, нависавшими над лицами.

– Мы уже хотели уезжать, предводитель, – произнес один из ожидавших.

– Я не мог. Я задержался в штабе. Надо было все проверить.

– И что же?

– Как и договаривались, я перенес крестик на схеме в болото Больших Червяков.

– Славно, ах, славно, полковник! – откликнулся человек в плаще.

Кора кинула взгляд на Лицо. Глава Эпидавра смотрел на экран, будто перед ним разворачивалось действие приключенческого фильма, построенного на сказочной выдумке.

– Не может быть… не может быть, – шептали его тонкие губы. Конечно же, Кора еще не знала языка Эпидавра, но, что шепчут мужские губы, умела понимать без знания соответствующего языка.

Отойдя в сторону, люди в капюшонах обнаружили стоявшую за ними и запряженную карликовым дромадером крытую повозку. Один из них щелкнул языком, и верблюд легко потянул повозку по низине.

– Фактически два шага… – сказал дедушка Второго министра.

– Может быть, мы кончим демонстрацию? – спросил профессор Гродно. – Надеюсь, вам достаточно ясно, как мы работаем?

– Нет! – вдруг закричало Лицо. – Ни в коем случае! Еще пять минут!

Повозка тащилась по тропинке, сильный дождь со снегом молотил по плечам путников, где-то близко гремел бой, слышались выстрелы и крики, из серой мглы вдруг показались корзина и часть обшивки воздушного шара, который бесшумным видением промчался над повозкой и с треском рухнул в кусты.

– А нельзя перемотать? – спросил Милодар.

– Нет, – ответила умненькая Пегги.

Кора кинула взгляд на нее и, к своему изумлению, обнаружила, что красные космы были всего лишь париком – теперь они исчезли, и под ними оказались прямые каштановые волосы, ничего особенного, волосы как волосы. И лицо сразу обрело миловидность и душевную скромность.

– Нельзя, – подтвердил ее слова профессор. – Перемотка идет только назад – мы перематываем генетическую память в прошлое. А если нам нужно двинуться в будущее, то мы попросту выключаем систему, пробуждаем клиента и затем погружаем его вновь в момент, который нам нужен. И это не так просто, как кажется. Вы меня поняли?

– То есть, – произнес Милодар, – вы можете прекратить сеанс, разбудить министра, а затем, повторив всю процедуру вновь, перенести его на девяносто лет до нас…

– Вот именно, умница! – обрадовался профессор. Он протянул Милодару маленькую ручку и пожал твердую кисть разведчика. Милодар смущенно улыбнулся. Кора знала, что он сейчас ощущает глубокую приязнь к профессору, потому что тот сильно уступает ростом невысокому комиссару.

– Тогда подождем… что-то очень заинтересовало гостя из Эпидавра.

Ждать пришлось недолго. Как только завершился обмен репликами, низина, по которой двигалась повозка, превратилась в овраг, густо заросший кустарником, отчего стоявший впереди фургон казался скалой и угадывался скорее по белой простыне снега на крыше.

Путники оставили повозку в низине, а сами осторожно приблизились к двум солдатам, которые переминались возле фургонов.

Уже знакомый нам дедушка Второго министра смело вышел к фургонам и сказал:

– Пароль: кукушка на яйцах.

Солдат, съежившийся под снегом, выпрямился и откликнулся:

– Отзыв: кукушки на яйцах не сидят, ваше превосходительство!

– Вызови начальника караула! – приказал дедушка. – Небось в фургоне прячется.

– Так точно, прячется!

Еще через полминуты рядом с дедушкой оказался невысокий толстяк в мундире – не успел одеться. Видно, дедушка был большим человеком в армии.

– Почему вы здесь оказались? – грозно спросил дедушка. – Что за прятки такие? Вас здесь могут пристрелить, и никто об этом не узнает.

– Такой приказ мы получили в штабе! – Офицер полез за пазуху и протянул дедушке лист бумаги.

– Я разберусь, – сказал тот, – я разберусь.

– Но я не могу приказ передать в чужие руки! – обиделся офицер.

– Ах не можешь! – Почему-то эти слова рассердили дедушку министра, и тот выхватил из-за пояса пистолет. Вспышка выстрела озарила овраг и искорками блеснула на мокрых листьях.

Тут же вперед выбежали оба спутника дедушки и подняли стрельбу по солдатам, погибшим, так и не сообразив, что случилось.

А господин дедушка аккуратно сложил отнятый у офицера приказ с неправильно поставленным на нем, как поняла Кора, крестиком, и пробурчал себе под нос:

– Не могу передать в чужие руки… не могу передать! Вот и передал!

– Теперь, я думаю, мы можем выключить экран, – сказал профессор Ахмет Гродно.

На экране спутники дедушки вынимали из фургона и перетаскивали в повозку плоские деревянные ящики. Ящики были тяжелыми, люди в плащах скользили по грязи и чертыхались.

– Потише, вы! – прикрикнул на них дедушка.

– Выключайте, – сказало Лицо из Эпидавра. Выражения его глаз увидеть было нельзя, так как шар его шлема был снаружи непрозрачным, но, судя по голосу, настроение его было сложным…

Пока техники и лаборанты выпускали из саркофага газ и приводили Второго министра в чувство, профессор Гродно спросил:

– Ну как, вы удовлетворены экспериментом?

– Это был эксперимент?

– Разумеется, демонстрация секретного изображения.

– Могу ли я утверждать, что виденное мною имело место в действительности?

– Разумеется. Вы видели на экране то, что хранится в генетической памяти вашего друга.

– Может ли эта… это изображение быть доказательством на суде?

– Ни в коем случае! – воскликнул Милодар. – До тех пор, пока не будет снята секретность…

– Отлично, – сказало Лицо.

Он обернулся к своему спутнику, который уже вылез из саркофага и с помощью ассистентов уселся в кресло.

Между ними последовал разговор на эпидаврском языке. Поначалу напряженный, но мирный, затем поднявшийся до высоких нот.

Лицо нападало. Министр защищался. И, видно, защищался неубедительно, потому что был потрясен теми переживаниями, которые на него обрушились.

– Так открываются вековые тайны, – произнес Милодар.

– А он чувствовал себя в шкуре своего дедушки? – спросила Кора у Пегги.

– В этом вся драма! – вздохнула та.

– Итак, – Лицо из Эпидавра обернулось к Милодару, – мы хотели бы обсудить с вами детали будущих действий.

– А в чем дело?

– Ситуация резко осложнилась, – сообщило Лицо. – Из соображений престижа, охраняя честь моей державы, я вынужден просить вас казнить без суда и следствия всех, кто видел эту… пленку!