Почерк дракона Золотько Александр

Глава 1.

Он твердо помнил, что его зовут Евгений. Женя. Жека. И фамилию свою он смог вспомнить практически сразу – Шатов. Это обнадеживало. Человек, способный, еще толком не проснувшись и не придя в себя после вчерашнего, вспомнить свои имя и фамилию, не совсем потерян для общества.

Шатов поздравил себя с таким замечательным выводом. Молодец. Не нужно было только вчера принимать участие в мероприятии. Тогда не пришлось бы добираться домой на автопилоте и не нужно было бы с утра прислушиваться к своему самочувствию, ожидая явления абстинет… Шатов, не открывая глаз, поморщился и облизал губы.

Совсем хреново, ваше благородие. Когда с утра заплетается язык – это плохо, но не катастрофически. Но когда начинают заплетаться мозги…

Еще раз – абстинент… Шатов сплюнул. Абстинентный синдром. То бишь – похмельный. Если верить популярной литературе, именно аб… похмелье свидетельствует о наступившем алкоголизме.

Но у него, кажется, пока все в порядке. Если не считать идиотской привычки после трудно проведенной ночи задавать себе странные вопросы и пытаться анализировать состояние организма. То, что пересохло во рту и першит в мозгах – не повод для страха и подготовки визита к врачу-наркологу.

Нужно просто дать себе страшную клятву не пить. Не пить.

Шатов попытался открыть глаза. С первого раза не получилось. Пришлось сесть на краю постели… Шатов пошарил вокруг себя руками и убедился, что вчера ночью у него хватило самообладания постелить себе постель.

Молодец. А теперь нужно просто открыть глаза. Медленно и не торопясь, миллиметр за миллиметром, так, чтобы яркое утреннее солнце не врезало по уставшим и не отдохнувшим глазам. Да кто здесь, в конце концов, хозяин, возмутился Шатов и решительно протер глаза. Подъем!

Получилось не очень убедительно, и Шатов повторил команду вслух и как можно решительнее: «Подъем!». Вышло значительно лучше. С первой попытки удалось нашарить тапочки.

Под люстрой посреди комнаты с противным жужжанием носились мухи. Шатов не мог понять, зачем эти звери каждый день кружатся именно здесь. Еще можно было понять, если бы они устраивали себе танцы на кухне, там хоть едой пахнет. Иногда.

Шатов взмахнул простыней, мухи лениво разлетелись в стороны и на секунду затаились. Обе стороны выполнили обряд и успокоились. Шатов привычно пообещал себе купить липкую противомушиную ленту, быстро свернул постель и сунул ее в диван.

Умыться, принять душ, позавтракать. Кому могла помешать такая минимальная программа, грустно подумал Шатов, убедившись, что воды в кранах нет. Ни горячей, исчезнувшей еще в мае, ни холодной, подачу которой обещали организовать по графику. И не смогли. Или не захотели.

Хотя, не исключено, что именно в этом график и заключался. Час утром и два часа вечером. Хоть электричество не отключают, поздравил себя Шатов и отправился на кухню. Это было правдой. Все дома вокруг отключали на четыре часа в день, а четыре дома, включая девятиэтажку Шатова, бог миловал. По какой-то очень сложной технической причине.

Завтрак. Шатов вытащил из холодильника свои запасы еды. Нормально-нормально, все в порядке. На завтрак будет яичница с колбасой, под помидоры и чай. Можно было соорудить яичницу с помидорами, но – лень. Суровая простота еды украшает мужчину.

Хлеба, кстати, он вчера не купил. Не до того было. А, собственно, до чего вчера было? С чего это в редакции была устроена очередная попойка? Шатов разбил и вылил три яйца на шипящую в сковороде колбасу и посолил.

А вчера в редакции шеф и главный редактор устроили прощальный ужин по случаю выхода их в отпуск и убытия на курорт. На целых две недели в Испанию.

Счастливого пути, скатертью дорога. Шатов прикрыл сковороду крышкой и выключил печку. И выставило начальство своим подчиненным очень неплохо. Будто поставило себе задачу напоить личный состав редакции на все две недели своего отсутствия.

Шатов замер над сковородой. Вот. Вот что он с самого пробуждения пытался вспомнить. Вот то хорошее, что с ним вчера произошло. Он в отпуске. Ему, как и всем остальным, вчера вручили деньги. Редакция в отпуске.

В отпуске. И теперь он, как порядочный человек, должен решить, как потратить две недели внезапно свалившегося безделья. Давненько он не был в отпуске. Уже лет пять. Все беготня, счастье общения, черт бы его побрал, какая-то закулисная и подковерная возня на тему борьбы за место под солнцем.

И вот теперь он может потратить две недели своей жизни так, как захочет.

Шатов улыбнулся. Первым желанием было вернуться к дивану, снова достать постель и продолжить сон. Столько, сколько выдержит. Но, как учил герой одного штатовского фильма, никогда не соглашайтесь на первое предложение. Даже если это ваше собственное предложение, дополнил заокеанскую мудрость Шатов. Свое собственное – в первую очередь. Ибо ленив Евгений Шатов. Настолько, что даже сам себе неприятен. Настолько, что время от времени устраивает себе экзекуции. Два раза в неделю поход в бассейн, с полуторачасовым залом тренажеров перед заплывом.

Кстати, неплохая идея – махнуть на какой-нибудь водоем за город. Или даже на море. Хотя, на море сейчас больше людей, чем медуз.

Так что, лучше ехать в совершенно дикое лесное место, подальше от ужасов цивилизации, и назойливости знакомых. Дикий отдых на дикой природе. И отпустить бороду. Обязательно отпустить бороду. Он неплохо будет смотреться в бороде.

И ввалиться в редакцию через две недели, пропахшим дымом, с двухнедельной щетиной и с выгоревшими волосами. Еще можно босым. Это будет выглядеть совсем шикарно – босой, нечесаный, небритый. В этом что-то есть. Почти гениальное. Ну или безумное.

Имеет Шатов право на безумие? Имеет. Некоторые вообще подозревают, что он находится в этом состоянии постоянно. Например, ни один нормальный человек не полез бы в этот дурацкий дрожжевой завод выяснять, сколько именно денег может нелегально заработать директор. И уж подавно не стал бы нормальный человек продолжать копаться в этом, искать документы и пробивать через шефа публикацию статьи на эту тему после того, как вырисовалась ежегодная сумма левых денег в триста тысяч американских долларов.

Нет, на минуту Шатову тогда стало даже страшно, но потом он плюнул на все и решил публиковать. Шеф и главный редактор оценили порыв и качество собранных документов настолько, что решили рискнуть. И вот вчера…

Нет, вчера газета была только сверстана и отправлена в типографию. Сегодня статья опубликована, можно собой гордиться и, если честно, перестать время от времени оглядываться на улице. Все, теперь, после публикации, можно особо не дергаться. Каждое слово задокументировано, теперь пусть директор завода нервничает и готовится отвечать на вопросы прокуратуры.

Это событие стоит обмыть, подумал Шатов и тут же оборвал такие крамольные мысли. Вчера он уже это обмывал. Хватит. Он вообще давал себе клятву, что перестанет пить. Хотя бы на две недели отпуска. Пусть и печень отдохнет.

Сейчас он спокойно помоет посуду, отправится в комнату и в кресле вальяжно предастся размышлениям о том, как провести отпуск.

Зазвонил телефон.

У меня отпуск, подумал Шатов. Телефон продолжал звонить.

– У меня отпуск, – крикнул Шатов телефону, но тот продолжал звонить, несмотря ни на что.

– Ну, хорошо, я сейчас подойду, – сдался Шатов и пошел к телефону.

Кто бы это мог звонить? Главный и шеф – в отпуске, и, кажется, уже даже на пути к Средиземному морю. Кто-нибудь из девушек? Неплохо, но вряд ли. Девушки обычно звонят чуть попозже.

А если это директор завода уже успел прочитать статью и теперь звонит, чтобы выразить свой восторг? Хоть сто порций. Что бы он там ни хотел, теперь он может Шатова только догнать, заломать и облобызать. В самые интимные места.

– Шатов слушает, – сообщил Шатов в телефонную трубку, предвкушая, как славно врежет сейчас директору славного дрожжевого завода господину Петру Ивановичу Васильеву.

– Евгений Сергеевич? – поинтересовался совершенно незнакомый голос из телефонной трубки.

– Угадали.

– Доброе утро, – незнакомый голос оказался еще и голосом вежливым.

– Доброе утро, – поддержал разговор Шатов, – с кем имею честь общаться?

– Вы меня все равно не знаете.

– Вот как? И что дальше? – Шатов почувствовал, что разговор будет долгим, и сел в кресло.

– Я часто читаю ваши материалы в газете, – сообщил незнакомец, – и они мне нравятся.

– Спасибо, – если разговор начинается с комплимента, жди неприятностей. – Как вас, кстати, зовут?

– Это не важно.

– Вам – может быть. А я как должен к вам обращаться? Демократичным «Эй, ты!» прикажете вас окликать?

– Как вам будет угодно. Только прошу принять во внимание, что у нас с вами очень мало времени, а вам еще нужно ответить на несколько моих вопросов.

Шатов даже заулыбался от удовольствия. Такое хамство встречается не часто. Такое хамство нужно смаковать и наслаждаться каждой секундой общения. Это ж сколько самомнения нужно иметь, чтобы так вести разговор с незнакомым человеком.

– Эй, вы, я вас слушаю.

– Очень хорошо, – сообщил хам, – скажите пожалуйста, ведь это вы автор статьи «Зелень, выросшая на дрожжах»?

Все-таки по поводу завода, вздохнул Шатов. Неужто уже адвокат? Хотя адвокаты обычно начинают с того, что представляются.

– Если там под статьей стоит моя подпись – значит, автор я.

– Так я и думал.

– С чем вас и поздравляю.

Есть два типа хамов. Один тип хамит, но требует, чтобы к нему обращались вежливо. Другой тип – позволяет хамить себе в ответ. Нынешний собеседник явно относился ко второму типу.

– Скажите, Евгений Сергеевич, вам не страшно связываться с такими большими деньгами? Ведь этот самый, как его, Васильев, совершенно спокойно может на вас обидеться и…

– Вас, случайно, не он послал, чтобы меня пугнуть? – поинтересовался Шатов.

– Ну что вы, Евгений Сергеевич, ни в коем случае. Мой интерес, так сказать, личный и продиктован, в некотором роде, любопытством. Как вопрос к пожарному о том, не боится ли он лезть в огонь. Не боитесь?

– В огонь?

– В большие деньги.

– Честно – боюсь. Но фокус в том, что по правилам игры нужно бояться только на стадии сбора материала и подготовки публикации. После выхода статьи в свет журналист уже как бы ни при чем, – Шатов сделал паузу и на всякий случай добавил, – а документы у меня все в порядке. В клевете меня не обвинишь.

– И не собираюсь даже. Я ведь уже сказал, что меня все эти истории касаются мало, ни в газете, ни на дрожжевом заводе я не работаю, как, кстати, не служу и в правоохранительных органах.

– Ну да, ну да, вы из чистого любопытства. Кстати, а где вы достали мой номер телефона? Я им не подписываю своих статей.

В телефонной трубке раздался легкий смешок:

– Скажем, у меня есть свои источники, и я достаточно информированный человек.

– С чем вас опять, таки, поздравляю. И вы решили позвонить ко мне, чтобы выяснить у меня какую-нибудь информацию?

– Нет, я позвонил вам, чтобы поделиться информацией с вами.

– О чем?

– В какой-то мере – о дрожжевом заводе.

– Не уверен, что вы сможете мне сообщить что-то особо новое.

– И тем не менее.

– Неужели Васильев явился с повинной, прочитав статью?

– Нет. Точно – нет. Хотя статью он прочитал с большим, насколько я знаю, интересом.

– И что же такового важного и нового произошло на заводе? – Шатов почувствовал легкий дискомфорт, предчувствие чего-то малоприятного легонько просочилось в его мозг.

– Нет, – спокойно сказал неизвестный, – я не собирался вам сообщать, что произошло на заводе. Я собирался вам сообщить, что не произошло у вас в газете.

– Не произошло… Где?

– У вас в газете. В ваших «Новостях», – голос в трубке был очень терпеливым и вежливым, даже мягким, как голос психиатра, беседующего с пациентом.

– И что же не произошло в наших «Новостях»?

– В ваших новостях не произошел выход в свет статьи «Зелень, выросшая на дрожжах».

– Как это? – Шатов даже помотал головой. Он вчера видел макет первой полосы, на которой большими буквами… – Я сам видел…

– Газету?

– Макет. И полосу верстали при мне.

– А газету вы видели?

Газету он не видел. И, кстати, не видел и пленок, выведенных для типографии. Когда версталась газета, и когда выводились пленки, он, как и все остальные, сидел за столом и поднимал тост за тостом.

Телефонная трубка помолчала несколько секунд, давая возможность Шатову обдумать все сказанное, потом спокойный голос констатировал:

– Газету вы не видели.

– Не видел, – подтвердил Шатов, осекся и торопливо добавил, – но откуда тогда вы знаете, что статья должна была выйти? И… Постойте, ведь вы сказали, что Васильев прочитал ее…

– Вот именно. И документы тоже у него.

– Документы я…

– Документы вы отдали главному редактору, и они, вам так было обещано, должны храниться в сейфе у шефа.

– Откуда вы…

– А на самом деле весь пакет ваших документов находится сейчас на столе перед директором дрожжевого завода Петром Васильевым.

– Это чушь, – надеясь, что голос звучит решительно, возразил Шатов.

– А откуда я все это знаю? – поинтересовался собеседник.

– А откуда вы это знаете? – зло переспросил Шатов.

– Пусть это будет моей маленькой тайной. Теперь вы мне ответьте – что ощущает журналист, попав в такую вот неприятную ситуацию? Вы там что-то говорили о правилах игры?

– Пошел ты, – Шатов бросил телефонную трубку и вскочил.

Спокойно. Это еще не факт, что все так, как сообщил этот телефонный гад. Не факт. Это вполне может быть милая шутка Васильева. Небольшая месть. Шатов вспомнил красную рожу директора завода и покачал головой – этот так шутить не будет. Просто не сможет. Слишком тонко. И как точно.

Кто-то из редакции? Вполне. Эти уроды могут пошутить еще и не так.

Шатов с некоторым удивлением заметил, что уже почти оделся. Нужно идти. Куда? Тоже понятно – в редакцию. Если то, что сказал этот гад, правда, то…

А что, собственно, то?

Если статья действительно не вышла, то у Шатова появляется уникальная возможность начать коллекционировать неприятности. Автоматически проверив газ и краны, Шатов вышел из квартиры. В редакцию. Там посмотрим. И там будем принимать решение, как именно себя вести дальше.

Нажав кнопку вызова лифта, Шатов замер. Стоп. Придется возвращаться, хоть это и плохая примета. Или все-таки…

Нет, нужно вернуться. Шатов медленно достал из кармана ключи от квартиры, открыл замки. Черт. Он разрывался между двумя чувствами, и это было ужасно неприятно. Ничего страшного не произошло, шептало что-то в душе у Шатова, просто нужно съездить в редакцию, там во всем разобраться, а потом спокойно вернуться домой. И все будет в порядке. А в квартиру сейчас возвращаться не нужно, тем более что это действительно плохая примета.

Шатов не был особенно суеверен, но в эту примету верил. Верил, но не настолько, чтобы отмахнуться от второй мысли, которая решительно всплыла из глубины его мозга и не собиралась уступать места без боя. Нужно взять из квартиры деньги и документы. Если все плохо – они понадобятся; лучше, чтобы они были под рукой. Просто на всякий случай.

На всякий случай. Случаи бывают всякие.

Первая мысль была приятнее. Вторая очень уж напоминала панику, а выглядеть паникером даже в собственных глазах очень не хотелось.

Ну и хрен с ним. Шатов решительно рубанул воздух рукой и вошел в квартиру. В крайнем случае, потом посмеюсь над своими страхами.

Снова пришлось повторить операцию с дверными замками, потом пришлось снова ждать лифта, который кто-то не хотел долго отпускать с нижнего этажа. Шатов терпеливо ждал, в миллионный раз рассматривая надписи и рисунки на стене. Наскальная живопись. В соседней квартире живет тинэйджер, и его приятели регулярно обновляют и дополняют граффити. Еще, как утверждают бабки, гадют, где попало.

Лифт продолжал дребезжать дверями где-то на пятом этаже. Снова его заклинило, подумал Шатов и пошел по лестнице пешком. Ничего, ноги не сломаются. Просто немного не повезло. Ясное дело, начинает сказываться то, что он возвращался домой, но на это можно наплевать. Наплевать.

Автоматически поздоровавшись со старушками, сидевшими на лавочке возле крыльца, Шатов мельком глянул на ручные часы и ускорил шаг. Потом резко изменил направление движения. Придется идти к конечной остановке автобуса. Там есть газетный лоток.

Ближе пресса не продавалась, а оставаться в неведении еще сорок минут Шатов не собирался. Купить «Новости» и убедиться в том, что утренний звонок – не более чем розыгрыш. Не более чем розыгрыш.

Шатову почти удалось убедить себя в том, что на первой полосе «Новостей» будет стоять его статья, что все нормально. Возле лотка с газетами сердце оборвалось. Брифинг мэра города. На том самом месте, где еще вчера версталась статья о заводе.

И вместо фотоколлажа из долларов и пачек с дрожжами сразу под заголовком маячила до боли знакомая физиономия мэра.

Шатов выгреб из кармана мелочь, вручил ее продавцу и взял газету с лотка.

К остановке подъехал автобус, Шатов бросился к нему, вскочил, прошел в самый конец салона и сел. Прежде чем открыть газету, зачем-то огляделся по сторонам, потер подбородок.

На внутренних полосах статьи быть не могло. Просто некуда было ее ставить – это Шатов знал точно. Статью о мэре взяли из выбракованных материалов и поставили вместо шатовской статьи.

Шатов, ругая себя последними словами, внимательно просмотрел газету, страницу за страницей. Как и следовало ожидать.

Твою мать! Что могло произойти? Ведь вчера все было нормально. Статью можно было заменить только на этапе верстки. И сделать это могли только шеф, главный редактор, ответственный секретарь и верстальщик.

Шеф и редактор были в курсе давно и, если бы хотели материал снять, вообще не затевали бы его. Ответсек… Маше наплевать на содержание газеты. Ее волнует только, чтобы вместилось все, подписанное редактором в номер. И она никогда не пойдет против мнения руководства. Верстальщик…

Сволочь мелкая. К этому Сереже Шатов всегда относился с неприязнью. Тихий ублюдок с жадными глазами. Этот мог. Давно уже мелькали подозрения, что Сережа приворовывает понемногу, но за руку его так и не поймали.

Все лицо помну, пообещал мысленно Шатов. Если это он подсуетился – разобью рожу. Вполне возможно, увидел Сережа статью, связался с Васильевым и предложил торговую сделку.

Выходя из автобуса, Шатов оставил газету на сидении. Сейчас ему хотелось одного – поскорее прийти в редакцию и пообщаться тесно с верстальщиком. Где-то в глубине души шевельнулось сомнение, но Шатов не стал обращать на него внимания. Все понятно – виноват Сережа. Вот он за все и получит.

В вагоне метро народу было немного. Все сидения заняты. Стоял, держась за поручень, один Шатов. Обычно он брал с собой книгу, чтобы не пялиться на рекламные плакаты, залепившие все стены вагона. Сегодня, чтобы не перечитывать призывы покупать презервативы, носить джинсы или пользоваться итальянской сантехникой, Шатов принялся рассматривать пассажиров.

Эта девушка могла бы быть посимпатичнее, этой стоило бы поаккуратней обращаться с косметикой, этот прыщавый юнец… Шатов отвернулся к окну и некоторое время смотрел на проносящиеся стены тоннеля. Нервишки, Женя, нервишки. Из-за одного козла не стоит весь мир воспринимать как скопище уродов. Спокойнее.

Шатов глубоко вздохнул и снова обернулся к людям.

Девушки как девушки, косметика – их личное дело, парень… Ну и черт с ним, с парнем. И странная пара, сидящая возле пацана… Ему лет сорок, но выглядит моложаво. Востренькие черты лица, прилизанные черные волосы, бегающие глаза. Одет аккуратно, брючки выглажены, туфли блестят. Одежка не новая, даже очень не новая, но ухоженная. Спутница его…

Шатов скрипнул зубами. Он уже сталкивался с подобными парами. Ровесники, но она выглядит настолько же старше своих лет, насколько он выглядит моложе. Испуганное, забитое выражение лица. Это она ухаживает за мужем, это она содержит в порядке его одежду, из последних сил стараясь выполнить его требования. А на себя уже не хватает ни сил, ни желания.

Наверняка, он ее бьет каждый день. Только для того, чтобы утвердиться в собственных глазах. Малейший повод или даже иллюзия повода. Просто захотелось ударить и ударил.

На люди они тоже наверняка вместе выезжают редко. Жена знает свое место… Она знает, что должна все терпеливо сносить, пока этот крысенок, ее муж…

Шатов снова отвернулся. Нехорошо так распускать нервы. Что-то его слишком зацепил утренний звонок и то, что не вышла статья. Есть шанс, что директор завода просто удовлетворится тем, что документы у него, и неприятностей не будет…

Уловив за спиной какое-то резкое движение, Шатов оглянулся. Чем-то жена не угодила крысенку, и он решил восстановить дисциплину в семье прямо в вагоне метро.

Он ее ударил не сильно, чистенькой маленькой ладошкой по лицу. И огляделся по сторонам. Видели? Он мужик, он глава семьи. И все должны восхищаться тем, как он наводит порядок, как он… Еще одна пощечина.

Жена даже не попыталась защититься или уклониться. Только ниже опустила голову. А супруг с гордостью огляделся. И встретившись с ним взглядом, остальные пассажиры опускали глаза. Им было противно или стыдно за то, что не вмешиваются, а крысенку казалось, что его боятся. И он ударил жену еще раз.

Шатов не успел сдержаться. Горло мужика вдруг оказалось у Шатова в руке. Мягкое влажное горло подалось под нажимом пальцев. Злость на себя и ненависть к этому мелкому подонку сводили руку как судорогой, и Шатов ясно понял, что сможет сломать это горло, смять его, будто оно из пластилина.

Глаза крысенка округлились. Он захрипел. Шатов дважды ударил его затылком о стену вагона и, наклонившись, сказал:

– Еще раз ее тронешь – убью. Размажу по стене. Понял?

Мужичонка кивнул.

Шатов резко выдохнул и разжал пальцы. Он его чуть не убил. Еще секунда…

Шатов вернулся на свое место и отвернулся. Еще секунда…

Вагон въехал на станцию. Нужно выходить. Шатов шагнул к двери, оглянулся. Крысенок отвернулся. Губы его жены шевельнулись. Чуть заметно.

Спасибо.

Шатов вышел из вагона.

Спасибо.

Они приедут домой, и муж даст волю своей злости. Она будет покорно терпеть его удары и знать, что бьют ее из-за этого ненормального в метро, решившего защищать справедливость. Но сейчас – спасибо.

Шатов походя врезал кулаком по мраморной колонне и не почувствовал боли.

Поднялся по ступенькам к выходу. Вокруг двигались люди, чем-то торговали, что-то просили, надсадно играла скрипка. Спокойно. Сегодня нельзя никого убивать. В конце концов, никто не виноват в том, что…

А если виноват – ему же хуже.

Шатов быстро дошел до здания НИИ, где «Новости» арендовали целый этаж, поднялся в лифте на шестой этаж.

– Привет, – первым поздоровался с Шатовым охранник.

– Здравствуй, Макс, – заставил себя улыбнуться Шатов, – кто в редакции?

– Так ведь все в отпуске…

– Что, никого нет?

– Начальства – никого. Из журналистов – тоже. Томашов на верстке. И кто-то из реализации, я не заметил.

– Томашов на верстке, – повторил Шатов.

Сережа работает с самого утра. Молодец. Подрабатывает в свободное время. Вот мы сейчас и выясним, как это ему пришла в голову такая славная идея продать статью.

Томашов не оглянулся на дверь, когда Шатов вошел в комнату. Что-то он там сооружал на мониторе, щелкая мышкой. На голове были наушники.

Музыку слушаем, ухмыльнулся Шатов, сейчас запоем.

Сразу бить Томашова Шатов не стал, хотя сдержался с трудом. Спокойно. Вначале просто поговорить, уточнить подробности. И только после этого. Кулаки сжались сами собой. Шатов заставил себя кулаки разжать и легонько похлопал Сергея по плечу. Тот вздрогнул, оглянулся и неуверенно улыбнулся, снимая наушники:

– Испугал.

– Извини, – улыбка застыла на лице Шатова, – я хотел у тебя спросить…

– Что?

– Сколько сейчас стоит внести изменение в макет газеты?

– В смысле?

– Ну, если кто-нибудь попросит верстальщика снять один материал из макета и поставить другой.

Лицо Сергея выразило легкое недоумения. Он пожал плечами:

– Нисколько, я ведь на ставке.

– Ты не понял, если тебя попросит кто-нибудь со стороны, не начальство.

– Как это?

Шатов задержал на мгновение дыхание. Спокойно.

– Вот, например, ты вчера снял мою статью с первой полосы. Сколько тебе заплатил Васильев?

– Как-кой Васильев? – Сережа попытался встать, но Шатов надавил на его плечо.

– Директор дрожжевого завода, которому ты продал мою статью.

Лицо Томашова стало испуганным. Он почувствовал, что сейчас может произойти все, что угодно и торопливо заговорил:

– Твою статью… вчера.

– Мою статью, вчера, – Шатов не удержался и легонько стукнул Томашова в челюсть. Чуть-чуть, только наметил удар.

– Шеф приказал, – выпалил верстальщик, – шеф. Перед самой отправкой в типографию зашел, приказал исправить и вывести новую пленку.

– Шеф, говоришь… – Шатов ударил чуть сильнее.

Томашов попытался оттолкнуть Шатова, но вместо этого сам слетел со стула и упал.

– Еще раз спрашиваю, сколько тебе заплатил Васильев? – Шатов не дал Томашову подняться и придавил его к полу коленкой.

Верстальщик дернулся и тут же получил оплеуху.

– Правда, шеф приказал, честно, – выкрикнул Томашов.

– Не свисти, – Шатов наклонился к Томашову.

– Да что я, с ума сошел? Пленки просматривает перед отправкой главный и Машка. Они же смотрят на все…

Шатов замер.

Да. Так оно и есть. Именно это крутилось у него в голове. Только главный или шеф. Только они могли внести изменения без риска.

– Во сколько ты заменял статью? – спросил Шатов.

– Около девяти вечера.

Около девяти веселье за столом как раз достигло своего апогея. И Шатов даже под угрозой смерти не смог бы вспомнить, выходил ли шеф из-за стола.

Значит, это все-таки шеф. Сволочь. Он ведь не мог не знать, какие проблемы возникнут у Шатова после того, как документы попадут к Васильеву. Не мог не знать и все-таки продал.

Не документы, он Шатова продал. Подставил его.

Подставил. И что теперь? Что теперь делать? Ждать, что решит делать с журналистом директор завода?

– Женя, тебя… – Макс замер на пороге, обнаружив, что журналист на полу слегка придушил верстальщика.

– Что? – Шатов выпрямился, отпустив Томашова.

– Тебя к телефону.

– Иду.

Шатов вышел в коридор, закрыл за собой дверь и с минуту постоял, закрыв глаза. А вот что делать теперь? Он решил приехать в редакцию, а потом уже действовать по обстоятельствам. Приехал. Что дальше?

Дальше…

Дальше нужно пойти и поговорить по телефону. Его ведь позвали к телефону. Интересно, кто?