Приключения Эмиля из Лённеберги Линдгрен Астрид
– Но это не наверняка!
Да, я совсем забыла тебе рассказать, что не только мама, но и Лина была решительно против того, чтобы отправить Эмиля в Америку. Но, пожалуйста, не думай, что из любви к нему. Скорее наоборот. Вот послушай, как дело было.
Когда жители Лённеберги принесли маме Эмиля деньги, собранные, чтобы отправить Эмиля в Америку, мама, как ты помнишь, очень рассердилась.
– Эмиль прекрасный мальчик, – твёрдо сказала мама. – И мы любим его таким, какой он есть! Он никуда не поедет!
А Лина подтвердила:
– Конечно! Об американцах ведь тоже надо подумать. Они не сделали нам ничего плохого, за что же нам насылать на них Эмиля?
Но тут мама Эмиля строго и укоризненно на неё посмотрела, и Лина поняла, что сморозила глупость. Она добавила, пытаясь исправить положение:
– В газете писали, что в Америке было страшное землетрясение… Я считаю, что после этого отправлять к ним Эмиля нельзя. Это жестоко и несправедливо!
– Иди-ка ты, Лина, лучше коров доить, – сказала мама.
Лина взяла подойник, отправилась в хлев и стала доить так усердно, что брызги летели во все стороны. И при этом всё бормотала себе под нос:
– Должна же быть на свете справедливость. Нельзя, чтобы все беды разом обрушились на американцев. Но я готова с ними поменяться, я бы с радостью им написала: «Вот вам Эмиль, а землетрясение пришлите нам!»
Но она бесстыдно хвасталась. Куда ей писать в Америку – ведь её письмо и в Смоланде никто не мог разобрать. Нет уж, если кому писать в Америку, так это маме Эмиля. Она отлично умела писать и записывала все проделки Эмиля в синюю тетрадь, которую хранила в ящике стола.
«Чего ради ты это делаешь? – не раз спрашивал папа. – Только зря наш карандаш испишешь!»
Но маму это нимало не заботило. Она записывала все шалости Эмиля, чтобы он узнал, когда вырастет, что вытворял мальчишкой. И тогда он поймёт, почему его мама так рано поседела.
Только ты не подумай, что Эмиль был плохой – нет-нет, его мама говорила чистую правду, когда уверяла, что он прекрасный мальчик.
«Вчера Эмиль был выше всяких похвал, – писала она 27 июля в своей тетради. – За весь день ни разу не нашалил. Наверное, потому, что у него была высокая температура».
Но к вечеру 28 июля температура у Эмиля, видно, упала, потому что описание его проделок за этот день заняло несколько страниц. Эмиль был сильный, как бычок, и стоило ему чуть-чуть поправиться, как он начал проказничать пуще прежнего.
«Сроду не видела такого озорника!» – всё твердила Лина.
Ты, может, уже догадался, что Лина не очень-то любила Эмиля. Она предпочитала ему Иду, младшую сестрёнку Эмиля, славную, послушную девочку. Зато Альфред, как ты уже, наверное, понял, очень любил Эмиля, хотя никто не понимал, за что именно. И Эмиль тоже очень любил Альфреда. Им всегда было весело вместе, и когда Альфред бывал свободен, он учил Эмиля всевозможным вещам. Например, запрягать лошадь, или вырезать из дерева разные фигурки, или жевать табак – это, правда, было не очень-то полезное занятие, да Эмиль этому и не научился, только разок попробовал, но всё же попробовал, потому что хотел всё перенять у Альфреда. Альфред смастерил Эмилю ружьё. И ружьё это стало, как ты знаешь, любимой вещью Эмиля. А после ружья он больше всего любил – это ты тоже помнишь – свою плохонькую кепочку, которую папа как-то привёз ему из города. Потом, кстати, папа не раз об этом жалел.
«Я люблю мой ружарик и мой кепарик», – говорил Эмиль и всегда, когда ложился спать, клал с собой в постель ружьё и кепку. И мама его ничего не могла тут поделать.
Я тебе уже перечисляла всех жителей хутора Катхульт, а вот про Крёсе-Майю чуть-чуть не забыла. И вот почему. Крёсе-Майя, маленькая, худенькая старушка, жила, собственно говоря, в избушке в лесу, а не на хуторе, но часто приходила туда, чтобы помочь постирать бельё или приготовить домашнюю колбасу, а заодно и напугать Эмиля и Иду своими страшными историями про мертвецов, духов и привидения, которые Крёсе-Майя так любила рассказывать.
Но теперь ты, наверное, хочешь послушать про новые проделки Эмиля? Каждый день он что-нибудь да вытворял, если только был здоров, так что мы можем взять любой день наугад. Почему бы нам не начать хоть с того же 28 июля?
Понедельник, 28 июля,
когда Эмиль вылил тесто для пальтов на голову своему папе, а затем был вынужден вырезать из дерева сотого смешного человечка
На кухне в Катхульте стоял старый деревянный диванчик, выкрашенный в синий цвет. На нём по ночам спала Лина. В те далёкие времена на кухнях во всех хуторах округа Смоланд стояли такие деревянные диванчики, на которых спали работницы. И в Катхульте всё было точно так, как везде. Лине очень удобно спалось на нём, и она никогда не просыпалась до звона будильника, который раздавался ровно в половине пятого утра. Тогда Лина поднималась и шла в хлев доить коров. Не успевала Лина выйти из кухни, как туда быстро входил папа Эмиля, чтобы выпить утреннюю чашку кофе в тишине и покое до того, как проснётся Эмиль.
«Как приятно, – думал папа, – сидеть одному за большим круглым столом и прислушиваться к птичьему щебету за окном да к кудахтанью кур. Как приятно, что не надо с опаской поглядывать на Эмиля!» Папа любил не торопясь попивать кофе, слегка раскачиваться на стуле и ощущать под босыми ступнями прохладные свежевымытые половицы, которые Лина выскребла добела. Папа Эмиля всегда ходил по утрам босиком, и не только потому, что ему это нравилось. Была у него и другая цель.
– Ты тоже могла бы быть побережливей, – сказал он как-то маме, которая, видно, из упрямства наотрез отказывалась ходить босиком. – Ты так неаккуратно носишь свои башмаки, что через десять лет наверняка придётся покупать новые.
– Наверняка! – произнесла мама таким тоном, что папе больше никогда не хотелось заводить об этом разговор.
Да я, кажется, уже говорила, что до звона будильника Лина обычно спала мёртвым сном, но вот однажды утром она, представь себе, проснулась до того, как зазвонил будильник. Это было 27 июля, в тот самый день, когда у Эмиля был жар. А теперь подумай, может ли быть что-нибудь ужаснее, чем проснуться от того, что у тебя по голове пробежала большая крыса? А это как раз и произошло с Линой. Она завопила не своим голосом и схватила кочергу, но крыса юркнула в какую-то щель и исчезла.
Папа Эмиля прямо из себя вышел, когда услыхал про крысу.
– Шутка сказать! – воскликнул он. – Да она же сожрёт у нас весь хлеб и всё мясо!
– И меня в придачу! – добавила Лина.
– Но главное – хлеб и мясо, – настаивал папа. – Нужно взять у соседей хорошую кошку и запереть на ночь на кухне.
Когда Эмиль услышал про крысу, он тут же стал придумывать способ её поймать. Мало ли что! А вдруг кошка промахнётся?..
Часам к десяти вечера температура у Эмиля упала, он почувствовал себя хорошо, и его так и распирало желание взяться за какое-нибудь полезное дело.
Весь Катхульт к этому времени уже спал крепким сном: папа, мама и маленькая Ида – в спальне, рядом с кухней; Лина – на синем деревянном диванчике на кухне; Альфред – в своей каморке. Свиньи спали в свинарнике, куры – на насесте, в курятнике, коровы – в хлеву, а лошади – в загоне. Не спал только один Эмиль. Он лежал, лежал, потом не выдержал, тихонько встал с постели и осторожно, чтобы не скрипнула половица, на цыпочках проскользнул на кухню.
Во тьме горели зелёные глаза чужой кошки.
– Сидишь без дела? – спросил её Эмиль. – Мучаешься?
«Мяу!» – жалобно подтвердила кошка.
– Тогда иди домой, – сказал Эмиль. Ведь он очень любил животных и не позволял их мучить.
Он тихонько приоткрыл дверь, и чужая кошка пулей выскочила во двор.
Итак, кошка ушла к себе домой, а крыса осталась тут. Значит, её надо было поймать во что бы то ни стало. Эмиль достал из ящика мышеловку, отрезал маленький кусочек сала и нацепил его на крючок. Сперва он решил поставить мышеловку возле двери чулана. Но потом передумал. Он рассуждал так: если крыса выглянет из двери чулана и сразу увидит капкан, она испугается и станет очень осторожной, и тогда поймать её не удастся. Лучше дать ей спокойно побегать по кухне, порезвиться – она заиграется, перестанет бояться и тут-то угодит в мышеловку. Он даже сперва решил поставить мышеловку Лине на голову, раз она говорила, что эта наглая крыса пробежала у неё по голове, но тут же отказался от этого плана – Лина могла проснуться и испортить всю охоту. Надо найти другое место. Лучше всего, пожалуй, поставить мышеловку под обеденный стол!
Крыса знает, что там всегда найдёшь хлебные крошки, но только, конечно, не возле папиного стула – папа не из тех, кто уронит хоть одну крошку.
«А что, – подумал Эмиль, – если крыса во время обеда тихонько подкрадётся к папиному стулу и, не обнаружив ни крошки хлеба, примется глодать большой палец папиной ноги!» Нет, он этого не допустит! И Эмиль решительно поставил мышеловку под стол, как раз там, где обычно находятся папины ноги.
Потом Эмиль лёг в постель и заснул, довольный собой. Когда было уже совсем светло, его разбудил ужасный крик. «Это они, наверно, вопят на радостях, что поймали крысу!» – решил Эмиль.
Но тут в комнату вбежала мама. Она выволокла Эмиля из постели и зашептала ему на ухо:
– Немедленно отправляйся в сарай и не попадайся папе на глаза, пока он не вытащит из мышеловки большой палец. Не то ты пропал, это точно!
Она схватила Эмиля за руку и потащила его из комнаты, в чём он был, а был он в ночной рубашке. Времени одеться решительно не оставалось.
– Без ружарика и кепарика не пойду! – закричал Эмиль и заметался по комнате в поисках этих двух предметов первой необходимости. Наконец всё было найдено, и он помчался к сараю так прытко, что рубаха на нём трепетала, словно флаг на сильном ветру.
Ты, конечно, помнишь, что в сарае Эмиль отсиживал всякий раз, когда попадался с какой-нибудь шалостью. Мама сразу же задвинула засов, чтобы он не вырвался на волю. А сам он заперся изнутри, чтобы к нему никто не проник. Так что все предосторожности были соблюдены. Мама считала, что необходимо уберечь Эмиля от гнева отца.
Эмиль думал то же самое. Поэтому он заперся, уселся на бревно и стал вырезывать из деревянной чурочки очередного смешного человечка. Ты ведь уже знаешь, что этим делом он занимался всякий раз, когда его в наказание запирали в сарай. Уже девяносто семь человечков аккуратно стояли на полке, прилаженной вдоль стены сарая. Эмиль с удовольствием разглядывал свои маленькие деревянные скульптуры и думал, что не пройдёт много времени, как их накопится здесь целая сотня, а это уже кое-что! Вроде юбилея!
«Тогда я устрою здесь, в сарае, пир на весь мир, но приглашу одного только Альфреда», – решил Эмиль, сидя на бревне с перочинным ножиком в руках.
Издалека до него доносились крики отца, но вскоре они смолкли. Потом вдруг раздался какой-то тонкий, пронзительный визг. И Эмиль испугался, почему-то решив, что это визжит сестрёнка Ида, но тут же вспомнил, что сегодня было решено заколоть свинью. Конечно, это визжала свинья. Для неё 28 число оказалось таким несчастливым… Впрочем, не для неё одной.
К обеду Эмиля выпустили на свободу. Не успел он войти на кухню, как к нему бросилась сияющая сестрёнка Ида.
– А на обед будут пальты!.. У нас на обед будут пальты!.. – вопила она.
Спорим, ты не знешь, что такое п-а-ль-ты! По виду это что-то вроде больших клёцок, но они бурого цвета и начинены кусочками свиного сала. А по вкусу напоминают кровяную колбасу, только в тысячу раз вкуснее. Вот что такое пальты!
Мама стояла у кухонного стола и мешала в глиняной миске тесто для этих самых пальтов, и вода кипела в кастрюле на печке, чтобы их варить. Значит, на обед и вправду будут эти бурые клёцки, похожие на кровяную колбасу, только в тысячу раз вкуснее.
– Спорим, что я съем восемнадцать пальтов, – расхвасталась маленькая Ида, хотя, поглядев на неё, трудно было предположить, что она справится и с одной половинкой.
– Чего зря спорить, – сказал Эмиль. – Папа тебе всё равно не позволит… Кстати, где он?
– Лежит во дворе, отдыхает, – ответила Ида.
Эмиль поглядел в кухонное окно, увидел, что в самом деле отец его лежит на травке как раз под окном, и удивился: обычно он отдыхал после обеда, сидя в кресле.
«Сегодня, видно, он очень устал, – подумал Эмиль. – Человек, попавший в мышеловку, наверное, всегда так устаёт».
Эмиль сразу же заметил, что у папы обута только одна нога. Но Эмиль знал, что его папа славится своей бережливостью – он, может быть, решил с сегодняшнего дня снашивать подмётку только на одном башмаке, а на другом беречь. Но потом Эмиль разглядел на большом пальце босой папиной ноги ужасный кровоподтёк. И тогда он всё понял. Эта проклятая мышеловка так стукнула папу по пальцу, что теперь он не может надеть на ногу башмак. Эмилю стало стыдно, что своей дурацкой охотой на крысу он причинил папе боль, и ему захотелось тут же сказать папе что-нибудь очень приятное. Он помнил, что пальты – самое любимое папино блюдо, и потому, схватив со стола миску с тестом для пальтов, высунулся с ней в окно.
– Гляди, пап, – радостно крикнул он, – что у нас сегодня на обед! Пальты!
Папа не спеша сдвинул шляпу, которой прикрыл лицо, и мрачно взглянул на сына. Было ясно, что он всё ещё не забыл про мышеловку. И Эмилю ещё больше захотелось во что бы то ни стало хоть чем-нибудь порадовать папу.
– Ты только погляди, сколько тут в миске теста! – И он чуть ли не весь высунулся из окна, вытянув перед собой тяжёлую миску…
Ты верно сообразил! Эмиль не удержал миски! Она выскользнула у него из рук, перевернулась в воздухе, и всё тесто, приготовленное для пальтов, шмякнулось прямо на голову папе, который, как ты уже знаешь, отдыхал на траве под окном.
– Б-л-у-р-п! – только и произнёс папа, потому что вряд ли кто-нибудь на свете сможет произнести что-нибудь другое, когда у него и глаза, и рот, и нос густо залеплены жирным тестом для пальтов. Папа разом вскочил на ноги и, несмотря на кляп из теста во рту, взревел так страшно и громко, что, наверное, было слышно на самом дальнем конце Лённеберги. Миска плотно сидела у него на голове, словно шлем викинга, а с его носа медленно стекало густое тёмное тесто.
Как раз в этот миг из прачечной вышла Крёсе-Майя. Она промывала там свиные кишки для набивки колбас. Когда она увидела папу Эмиля с лицом, залитым тёмной кровавой массой, то завизжала не своим голосом и со всех ног бросилась в деревню разносить эту страшную весть.
На визг Крёсе-Майи из коровника выбежала Лина, увидела папу Эмиля и завопила как оглашенная:
– Караул! Этот разбойник пристукнул своего отца! Беда! О-о-о!
Когда же мама Эмиля увидела, что случилось, она первым делом схватила сына за руку и прямым ходом потащила его назад, в сарай. Эмиль, всё ещё в одной рубашке, снова уселся на бревно и принялся вырезывать очередную смешную фигурку, а его мама в это время старательно очищала голову и лицо папы от налипшего теста для пальтов.
Читать бесплатно другие книги:
