Шелковый шнурок Малик Владимир

© Малик В.К., наследники, 2017

© Доронин В., Цветков Е., перевод, наследники, 2017

© «Центрполиграф», 2017

© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2017

* * *

Часть первая

Одалиска

1

Великий визирь Асан Мустафа Кепрюлю, или Кара-Мустафа, как называла его вся Турция, стоял перед большим, в позолоченной раме, зеркалом венецианской работы. В нем он видел сухощавого, среднего роста мужчину в белой, как и положено великому визирю, одежде и такой же белоснежной чалме, украшенной большим самоцветом и серебряным челенком[1].

Приблизившись к зеркалу почти вплотную, он начал внимательно рассматривать свое лицо.

Оно было темным, продолговатым, с хрящеватым – не тюркским, а греческим – носом, ибо предки Кепрюлю были греками и, подобно многим, отуречились после завоевания Константинополя османами. Две глубокие морщины пролегали от крыльев носа и резко очерчивали плотно сжатые губы. Эти морщины придавали лицу особую суровость. На груди лежала черная, с проблесками седины борода. А из-под крутых бровей смотрели пытливые черные глаза, проницательного взгляда которых не выдерживал никто, даже сам султан Магомет.

Вспомнив султана, великий визирь криво улыбнулся.

Ребенок! Взрослый ребенок, волей судьбы поставленный управлять гигантской империей! Ему бы веселиться, развлекаться с одалисками[2], в султанском гареме их более полутысячи. Или – охотиться… Охота – его стихия и самая большая страсть. Ради нее султан, не задумываясь, бросает государственные дела, войско, гарем и мчится в дикие чащи Родопских гор погоняться за вепрями, косулями, зайцами или лисами. Не зря же он и прозвище получил – Авджи, то есть Охотник…

Кара-Мустафа вновь улыбнулся. На этот раз печально. Ведь ему, истинному правителю Османской империи, приходится гнуть спину перед этим ничтожеством, этим лентяем, корчащим из себя великого завоевателя и мечтающим о лаврах Александра Македонского… А кто вознес его на такую невероятную высоту? Род Кепрюлю, вот уже тридцать лет бессменно дающий Турции великих визирей! Могущественнейший род не только империи, но, пожалуй, и всего мира. Из этого рода вышел и он, Асан Мустафа Кепрюлю! Это его род привел к власти Магомета IV, которого давно бы сгноили в Семибашенном замке его братья, куда более достойные претенденты на престол… Ничтожество! Но попробуй лишь пальцем шевельнуть вопреки его воле! Лишишься не только сана великого визиря, но и головы…

Ну нет! Рано или поздно наступит время, когда он, Асан Мустафа, не будет склоняться ни перед кем, ибо сам станет правителем, султаном или императором Великой империи! Она будет создана на руинах Австрии, Венеции, Польши и немецких княжеств. Уже готовится громадное войско, перед которым падут, как трава на морозе, объединенные силы врагов Порты. Во главе войска он пройдет вдоль Дуная, станет грозой и бичом пророка для проклятых гяуров! На их землях он насадит ислам, пол-Европы обратит в мусульманство, а Вену, прекрасную столицу эрцгерцога Австрии и императора Священной Римской империи[3] Леопольда, сделает своим главным городом!

Все складывается как нельзя лучше. С царем московским Федором, слава аллаху, подписано перемирие. Значит, на севере руки развязаны. Император Леопольд, подстрекаемый иезуитами, затопил кровью Западную Венгрию в беспощадной борьбе с повстанцами. Использовав это, турки сумели переманить на свою сторону молодого графа Имре Текели, ставшего вождем венгров. Чтобы помочь османам в войне против Австрии, Текели поведет за собой многие тысячи опытных воинов. Когда же он свершит это дело и станет ненужным, его надо устранить, а Венгрию, этот благодатный край на Дунае, он, Асан Мустафа, сделает пашалыком[4] вновь созданной империи, ее житницей.

Лазутчики доносят, что Леопольд засылает тайных послов к королю Франции Людовику XIV, надеясь после многих лет неприязни, вражды и войн склонить его к дружбе или хотя бы к нейтралитету. Напрасные усилия! Великий визирь получил заверения Людовика в том, что Франция никогда не пойдет на сговор с Австрией, своей давнишней соперницей на континенте. Более того, через королеву Ляхистана[5] Марию-Казимиру, дочь обнищавшего французского маркиза капитана д’Аркена, Людовик потребовал от Яна Собеского сохранения мира с Турцией и поддержки венгров против Австрии… Ян Собеский, давний враг Порты, пока что колеблется… Пусть колеблется! Для этого у него есть основания: он не имеет ни войска, ни денег…

Великий визирь погрузился в раздумья. В них чудовищно переплетались действительность с домыслами, трезвые рассуждения опытного государственного мужа и воина с иллюзорными юношескими мечтами.

Глядя в зеркало, он уже не замечал морщин на своем лице и мешков под глазами, появившихся в последнее время, а видел себя молодым и могучим императором безграничной империи, что будет простираться от берегов Дуная у Железных Ворот до прозрачного Рейна, а может, и далее. То, чего не удалось сделать на севере, он осуществит на западе.

Пожалуй, это к лучшему?

Вместо полупустынных украинских степей, раскинувшихся по берегам многоводной реки Озу, которую гяуры называют Днепром, к его ногам лягут густонаселенные, богатые провинции страны Золотого Яблока[6]. Его конь высечет своими подковами искры на каменистых берегах Сумеречного океана, о котором мечтали и Аттила, и Чингисхан, и узкоглазый, женоподобный толстяк Батухан… Его рука пронесет зеленое знамя пророка до самого края земли!

Да, все это будет! Все это он свершит. Но позднее. В будущем. А сейчас…

Кара-Мустафа усмехнулся и подмигнул, как мальчишка, отражению в зеркале. Потер пальцами морщину между бровями и подмигнул еще раз.

А сейчас он отправится в левое крыло своего огромного дворца, пройдет тайным ходом в башню и заглянет в комнату, где по его приказу вот уже который месяц держат «цветок рая», девушку-пленницу, чья необычайная красота нарушила покой первого сановника империи.

Он оставил кабинет, миновал зал приемов, полутемной прохладной галереей дошел до сторожевой башни, примыкающей ко дворцу и сообщающейся с ним незаметной для постороннего глаза дверью.

Охраны здесь не было.

Кара-Мустафа отодвинул легкий декоративный шкаф, без усилий отворил массивную дубовую дверь – ее петли были всегда хорошо смазаны. Переступив порог, остановился в просторной нише.

Густой сумрак был вокруг. Но он не обращал на это внимания – уверенно протянув руку вперед, нащупал на стене картину в раме, снял ее.

В нише стало чуть светлее: за картиной было скрыто небольшое оконце, пропускавшее немного тусклого света.

Осторожно поставив картину на пол, Кара-Мустафа приблизил лицо к стеклу.

Его взору открылась большая круглая комната, обставленная с исключительной даже для дворца визиря роскошью. Стены задрапированы пестрым шелком и коврами. Слева от двери – высокое зеркало, справа – шкаф с бронзовыми ручками. Посредине, в ажурной мраморной чаше, плясали прозрачные струи маленького фонтанчика, а над ним раскинула ветви нежно-зеленая пальма. По другую сторону фонтана стояла широкая, застеленная тяжелым персидским ковром тахта. На ней лежала девушка. Возле тахты, на полу, сидела пожилая женщина.

Только решетка в проеме окна резко диссонировала со сказочным убранством комнаты.

Полюбовавшись красотой девушки, Кара-Мустафа тихонько вздохнул, повесил картину на место.

В последние дни у него появилась привычка, даже потребность – хотя бы несколько минут понаблюдать за пленницей. И как он ни был занят государственными делами, он каждый день находил время побывать здесь, у этого оконца.

Вот и сегодня – джумеат, святая пятница. Еэр халифа, торжественный султанский намаз[7]. И ему, великому визирю, вместе с другими высшими сановниками империи нужно через час сопровождать падишаха к мечетям Сулеймание и Ая София. А он не мог не заглянуть сюда, не мог не увидеть прекрасное лицо, чудесные косы и нежные округлые плечи молодой красавицы.

2

Тем же путем Кара-Мустафа вернулся в свой кабинет, подойдя к зеркалу, еще раз внимательно осмотрел белоснежную чалму с сияющим челенком, такой же ослепительной белизны доломан[8] с горностаевой опушкой, пышную черную бороду, припорошенную кое-где, словно изморозью, сединой, и, оставшись вполне довольным собою, направился к выходу.

Во дворе уже ждала свита. Старший конюший держал за уздечку серого в яблоках коня. Ехать было недалеко – до пристани.

Великий визирь чуть задержался на крыльце, быстрым взглядом окинул двор. Полной грудью вдохнул свежий утренний воздух.

О аллах, как здесь красиво! Нет, что ни говори, его усадьба Эйюб, расположенная за стенами столицы, на берегу залива Золотой Рог, – райское место!

Большой двухэтажный дворец, с примыкающими к нему гаремом, кухней и другими службами, утопает в зелени тенистого сада. Повсюду – море цветов. Напротив входа во дворец – пристань, где всегда стоит наготове галера. С Золотого Рога веет прохладой и запахами моря. Истинный рай, да и только! Неудивительно, что сам султан, посетив Эйюб, это небольшое пригородное селеньице, сказал: «Если б не было на свете султанского сераля[9], то я хотел бы жить в Эйюбе».

Кара-Мустафа спустился по ступеням, легко вскочил в седло и направил коня к пристани. Свита тронулась за ним.

На мачте галеры развевалось знамя великого визиря. По парадному трапу он поднялся на палубу. Корабельный ага отсалютовал ему саблей.

Без малейшего промедления галера отчалила от берега, проплыла по Золотому Рогу и, обогнув почти весь город и выйдя в Мраморное море, взяла курс на султанский мобейн[10]

* * *

Кара-Мустафу встречали все члены дивана[11] – визири, а также бесчисленные придворные, о должностях и роли которых даже он, великий визирь, имел весьма туманное представление. Испокон веку существовали они, и без них, казалось, не мог обойтись ни один султан.

Вся эта толпа последовала за великим визирем к дворцу падишаха. По пути она постепенно уменьшалась – придворным полагалось ожидать выхода султана в трех дворах и в многочисленных помещениях сераля.

В большой тронный зал Кара-Мустафа вошел один. Постоял немного, а затем не торопясь направился к высоким позолоченным дверям, по обе стороны которых стояли на страже два чернолицых великана-нубийца.

В это время через открытые окна со двора послышался протяжный напев рожков, удары тулумбаса – большого сигнального барабана.

Позолоченные двери распахнулись, и в зал вошел султан Магомет. Его сопровождал всего один придворный – главный евнух.

Кара-Мустафа молча поклонился и, быстро выпрямившись, пошел впереди султана, как бы возглавляя эту небольшую процессию.

Перед ними бесшумно открывались двери. Стража брала на караул. Пока проходили анфиладами комнат, к ним присоединялись шейх-уль-ислам[12], визири, советники, паши, чауши[13]. И вскоре уже сотни придворных шествовали за «наместником Бога на земле».

В третьем дворе сераля султану подвели белоснежного красавца коня. Несколько ближайших янычар мгновенно бросились вперед и, согнув спины, составили живые ступени. Султан взошел по ним и сел в седло.

Раздалась дробь барабанов. Распахнулись ворота второго и первого дворов – и процессия двинулась. Вновь запели зурны, флейты, рожки. Загромыхали тулумбасы. Из тысяч глоток вырвался восторженный крик: «Уй я уй!»[14]

Первым из ворот Топ-капу вышли четыреста янычар при всем оружии, в красивой парадной одежде.

Тысячные толпы, запрудившие улицы и площади города, расступались перед ними, освобождая широкий проход. Рослые, дюжие янычары грубо отталкивали тех, кто замешкался, своевременно не убрался с дороги, а некоторых таким тумаком награждали, что зазевавшиеся летели вверх тормашками. Но потерпевшие как ни в чем не бывало вскакивали и продолжали таращить глаза на пышное, пестрое и торжественное зрелище.

Янычары из охраны султана выделялись цветастыми шелковыми поясами, разнообразным дорогим оружием, отличались друг от друга головными уборами. У одних они были из белого сукна, у других – желтые, у третьих – синие. А янычарские аги украшали свои уборы яркими перьями, серебром или самоцветами, так и сверкавшими на солнце всеми цветами радуги. Впереди важно шагали старейшие и заслуженные военачальники с золотыми «обручами» и пучками перьев на долбандах[15].

За янычарами следовал отряд стражей-силачей. Потом выехали айабаши – конные стражи в серебряных шлемах с золототкаными плюмажами. Они сжимали в руках луки со стрелами.

Вслед за айабаши выехали пышно разодетые чауши султана во главе с чаушбаши. Их резвые кони были покрыты парчовыми попонами, уздечки сияли позолотой, а седла – серебром.

Не успели стамбульские жители насмотреться на чаушей, как появились свирепые на вид скороходы-пайеки, до пояса обнаженные, мускулистые, с саблями и ятаганами наголо, готовые наброситься на врагов падишаха, как голодные псы. На их головах отливали серебром и позолотой круглые, как короны, шлемы.

И только затем показались знатные вельможи – аги и заимы, паши, два кази-аскера, муфтий. На тонконогих арабских скакунах важно восседали визири.

На некотором расстоянии от них шел пешком – так велел обычай и придворный этикет – великий визирь Кара-Мустафа.

За ним ехал падишах.

Грациозный белый конь, распустив пышный хвост, казалось, едва касался копытами земли. Седло, чепрак и вся сбруя на нем сияли золотом, жемчугом, дорогими камнями.

Ослепленные этим богатством, восклицая «уй я уй», люди не могли оторвать взгляда от коня, который нес на себе «тень Бога на земле», «падишаха всего мира».

Султан Магомет IV, сорокалетний, слегка располневший мужчина с мягким невыразительным лицом, сидел в седле привычно, как прирожденный наездник, – сказывалось пристрастие к верховой езде и охоте. Одежда его была так густо украшена золотом и самоцветами, что могла своим блеском соперничать с самим солнцем. Всеобщее внимание привлекал султанский долбанд с двумя плюмажами, усеянными множеством драгоценных камней, любой из которых стоил поместья.

Вплотную за султаном ехали два бородатых богатыря с саблями на боку, ятаганами, луками и колчанами, заполненными стрелами. Каждый из них держал наготове тяжеленный боздуган[16] с блестящими стальными шипами. Позади шествовали верховные казнадары[17] и главный евнух.

От сераля до мечети Сулеймание, у которой султан, спешившись, почтил поклоном память своих предшественников, падишахов минувших времен, и дальше до Ая Софии, где должен был быть совершен аср халифа – султанский намаз, волновалось необозримое людское море. По мере приближения султана тысячные толпы с возгласами «уй я уй» падали на колени, а потом вскакивали и лавиной двигались следом за кортежем, топча тех, кто имел неосторожность споткнуться и оказаться под ногами…

3

Когда султан вернулся после намаза в сераль, сошел с коня и удалился в покои мобейна, его многочисленная свита быстро растаяла. Янычары разошлись по своим сейбанам – казармам, придворные вельможи разъехались по домам. Простые горожане, налюбовавшись блистательным зрелищем, торопливо возвращались к своим будничным делам.

Из высших сановников во дворце остались только наиболее приближенные к султану люди – главный евнух и великий визирь.

Кара-Мустафа, медленно прохаживаясь вдоль окон под развесистыми пальмами, которые были украшением большого зала, злился. Еще бы! Султан не принял его сразу, а велел подождать, пока он немного отдохнет. В другое время великий визирь не стал бы дожидаться, уехал бы и сам отдыхать в Эйюб, но два дела были такими важными, что откладывать их на завтра он никак не мог.

Вот-вот прибудет, как сообщил чауш, отряд янычар из Немирова. Он привезет гетмана Юрия Хмельницкого и его казну. Султан уже дал согласие отстранить его от власти на Украине, а теперь нужно добиться, чтобы разрешил казнить или заточить в Еди Куле[18]. Тогда можно будет беспрепятственно заполучить его богатства.

Кроме того, с Дуная, от будского паши Ибрагима, приехал посланец с новыми сведениями из Вены. Задумав войну с Австрией, Порта давно и пристально следила за каждым шагом венского двора. Эти последние вести тоже следует немедленно сообщить падишаху. Вот почему так не терпелось великому визирю.

Когда часовая стрелка огромных золоченых часов, стоящих в углу зала на высоком столике, дважды обошла круг, он направился к покоям султана. Навстречу поднялся главный евнух, как верный пес дежуривший у «порога счастья».

– Пора! – коротко кинул Кара-Мустафа.

– Я спрошу соизволения, эфенди, – поклонился тот и исчез за дверями.

Через некоторое время он вернулся и, сообщив, что падишах дал согласие выслушать великого визиря, с еще более низким поклоном впустил его в опочивальню султана.

Это была просторная нарядная комната. Султан полулежал на широкой, расшитой по краям серебром оттоманке, а на ковре, у его ног, сидела молодая красивая одалиска, играла на лютне и тихонько напевала итальянскую песенку.

Кара-Мустафа низко поклонился.

Одалиска мгновенно прервала пение, опустила на лицо вуаль и удалилась в боковую дверь. Главный евнух тоже вышел.

Султан приподнялся. На его располневшем, холеном лице промелькнуло выражение напускного недовольства и досады.

– Великие визири, вероятно, придуманы Аллахом для того, чтобы султаны не имели спокойной жизни, – сказал он капризно. – Ты напугал эту маленькую итальянскую пташку, и она убежала…

Кара-Мустафа поклонился еще раз.

– Признаю свою вину, мой властелин, но, к сожалению, и у преемника пророка на земле есть обязанности, хотя, не скрою, их значительно меньше, чем у великих визирей… И эти обязанности заставляют меня беспокоить моего падишаха даже в светлую пятницу.

Султан в знак согласия кивнул:

– Ну ладно, ладно… Рассказывай, что случилось!

– Мой повелитель, – начал тихо Кара-Мустафа, – после победной войны против урусов…

– Эта победа очень дорого мне обошлась, – мрачно перебил его султан. – Пусть в будущем хранит нас Аллах от таких побед!

Великому визирю не понравились слова султана, он сделал вид, что не расслышал их, и вновь повторил то, с чего начал. Но теперь в его голосе зазвучали металлические нотки, которые он иногда позволял себе в разговоре с султаном, когда подсознательно чувствовал, что тот пребывает в состоянии душевной расслабленности и не разгневается на него.

– Мой повелитель, после нашей победы на севере мы сразу же начали готовиться к войне на западе… Сейчас настало время принять решение. От паши Ибрагима есть донесение. Наши разведчики в Австрии сообщают, что венский двор тоже не дремлет… Император Леопольд с благословения папы Иннокентия направил послов в Варшаву к королю Яну Собескому, чтобы договориться о союзе…

– Что? Они все еще хотят подписать договор?

– Да. К ним присоединяются немецкие курфюрсты[19].

Магомет вскочил с оттоманки. Сообщение взволновало его.

– Мы уничтожим их всех до единого! – воскликнул он. – Мы загоним их всех на галеры! Ведь у Собеского и десяти тысяч воинов не наберется!

– Однако говорят, что он обязуется выставить сорок тысяч.

– Хотел бы я видеть эти сорок тысяч! Откуда он их возьмет? Казна его пуста!

– Зато у папы много золота… Даст Ватикан!

– Гм… Ты, кажется, прав… Какое же войско может собрать этот бездельник Леопольд?

– Леопольд, как доносят лазутчики, будто бы обещает будущим союзникам выставить против нас шестьдесят тысяч… Ну а если точнее, то, я думаю, тысяч сорок…

– А курфюрсты?

– Те приведут тысяч двадцать… самое большее – тридцать…

– Ну что ж, тогда мы бросим на Вену вдвое больше! – запальчиво воскликнул Магомет. – Я сам поведу это войско – сотру в порошок Австрию и Ляхистан! Уничтожу проклятых гяуров…

Последние слова султан произнес уже без пафоса, вяло, и великий визирь чуть заметно улыбнулся в бороду, потому что знал: запальчивости падишаху хватает не надолго.

– Мы должны разбить их, прежде чем они объединятся, мой повелитель, – почтительно, но твердо сказал великий визирь. – Я уже послал Ибрагим-паше приказ склонить на нашу сторону Текели…

– Правильно сделал.

– И подтягиваю войска к столице, чтобы наияснейший падишах, как только сочтет нужным, мог направить их на врага. На этих днях соберем диван – сообщим высочайшее решение.

– И это правильно… Что еще?

Кара-Мустафа понизил голос:

– Мой могущественный повелитель, светоч божественной мудрости, тот презренный гяур, гетман Юрий Ихмельниски, как я докладывал, оказался недостойным высочайшего доверия…

– Что он такое натворил?

– Верные люди доложили: его шурин, полковник Яненченко, находится сейчас в Ляхистане и ведет там тайные переговоры с коронным гетманом Яблоновским[20], а может, и с самим королем. Подозреваю, что переговоры с нашими врагами за нашей спиной – это…

Великий визирь выдержал паузу, прежде чем закончить, но гнев уже охватил султана.

– Гяур! Собака! Смерть для него – не самое тяжкое наказание!

– Истинно так, славный повелитель трех континентов… Я велел схватить негодяя. Прикажешь повесить?

Султан задумался.

– Повесить?.. Гм… это проще всего… Но для чего торопиться? Нет, лучше спровадь его в подземный каземат Еди Куле! – И, немного помолчав, спросил: – А кто же теперь будет править Украиной?

Кара-Мустафа хитро прищурился.

– Мы сделали ход конем… как в шахматах, мой повелитель…

– Что именно?

– Я приказал правителю Афлака[21] купить у нас этот обширный и благодатный край, и ему не осталось ничего иного, как открыть свои сундуки, которые трещат от золота. Мы получим немалые деньги и покроем значительную часть затрат на предстоящую войну…

– Ты это ловко придумал… Ха-ха-ха! Так вытрясти карманы старого афлакского скупердяя! Ха-ха-ха! – хохотал султан. – И как это пришло тебе в голову?

– Когда государственная казна пустеет, то поневоле становишься ловким и хитрым, как сам шайтан.

– Ну, и что же он? Долго сопротивлялся?

– Представь себе, яснейший, – нет… Видимо, польстился на безграничные просторы Правобережной Украины… Сразу же велел перенести резиденцию тамошнего правителя из Немирова в Печеру, что в Брацлавском полку[22], а в Чигирин назначил полковником какого-то казака Гримашевского…

Ладно, пускай хозяйничает… Но дай ему понять, что джизье[23] в Валахии теперь увеличится вдвое… И чтобы платил исправно! Кроме того, к весне пусть выставит десять тысяч конных воинов с обозом и приведет их под Белград!

– Мой повелитель мудро решил, – склонился в поклоне Кара-Мустафа. – Правитель Афлака выполнит этот приказ, я позабочусь об этом.

– У тебя все?

– Все, мой повелитель. Позволь удалиться?

– Иди!

Кара-Мустафа еще раз поклонился и попятился к дверям: придворный этикет не позволял подданным падишаха поворачиваться к нему спиной. Но когда он протянул руку назад, чтобы открыть дверь, султан остановил его:

– Подожди, Мустафа!

Великий визирь поклонился.

– Подойди сюда! – приказал Магомет и, когда Кара-Мустафа вновь приблизился к нему, спросил, пристально глядя ему в глаза: – До меня дошли слухи, что в твоем гареме зацвела «райская роза»… Правда ли это?

– Что мой повелитель имеет в виду?

– Ну как же! Говорят, такой красавицы и в султанском гареме нет!

Кара-Мустафе стоило больших усилий скрыть охватившее его волнение. Он сразу понял, о какой красавице спрашивает султан.

– Злые языки преувеличивают, мой богоданный повелитель, – сказал Кара-Мустафа. – Действительно, в моем гареме есть несколько новых… но чтобы они сравнились с красавицами султанского гарема! Не верится мне… Нет, не могу догадаться, о которой из них идет речь. – И он смело посмотрел на султана.

– Ту пленницу привезли тебе из Камениче[24].

«Он-таки знает все, – пронеслось в голове Кара-Мустафы. – Интересно, кто это из моих людей соглядатай султана? Дознаюсь, выжгу глаза собаке и вырву язык!»

Вслух же он произнес:

– А-а, теперь мне все ясно… Такая девушка есть! Хорошенькая. Тебя, мой повелитель, не обманули, когда описывали ее прелесть… И все же среди роз султанского гарема она оказалась бы обыкновенным полевым цветком.

– Так это чудесно! – воскликнул Магомет. – Розы колючи и, несмотря на свою красоту, быстро надоедают. Менее яркие полевые цветы порой милее нашему сердцу… Не так ли?

Кара-Мустафа прекрасно понимал, к чему клонит султан, и не посмел на этот раз возражать. Хотя Магомет говорил, как казалось, милостиво и доброжелательно и ничего прямо не требовал, за внешней его мягкостью скрывалась мстительная и завистливая натура – из-за одного неосторожно сказанного слова султан мог вспыхнуть в любую минуту. А сейчас, накануне похода на Австрию, на который великий визирь возлагал такие большие и честолюбивые надежды, он опасался осложнить свое положение. Поэтому смиренно поклонился и, подавляя досаду, с приветливой улыбкой сказал:

– Бесспорно так, хранитель мудрости пророка! Настанет время – и этот скромный полевой цветок расцветет пышно, как драгоценнейшая роза. Тогда рука преданного слуги преподнесет его тебе во всей непорочной красе! Думаю, это будет лучшим подарком моему повелителю в тот день, когда презренные, обуреваемые гордыней гяуры падут под ударами сабель непобедимых воинов нашего грозного хондкара[25], величайшего завоевателя всех времен!

Лицо султана прояснилось: он любил лесть.

– На все воля Аллаха! Я всегда знал тебя, Мустафа, как моего преданнейшего слугу… Можешь идти!

4

На галере, когда в лицо подул свежий морской ветерок и слуги подали на верхнюю палубу кувшин холодного шербета, Кара-Мустафа постепенно начал успокаиваться.

Собственно, что произошло? Ведь все складывается как нельзя лучше! Султан поручил ему готовить войско для большой войны в Европе и, можно не сомневаться, назначит на время похода сердаром[26], так как у самого вряд ли хватит сил и желания нести тяготы военного похода. А это – верный путь к осуществлению его мечтаний и намерений! Пусть Магомет думает, что поход готовится для возвеличивания его особы. Ха-ха! Зазнавшийся мальчишка! Нет, он, Мустафа, не настолько глуп, чтобы, стоя у руля империи, не позаботиться о себе, о своем и своих потомков будущем! Не был бы он достоин рода Кепрюлю, если бы, став великим визирем, не мечтал о большем – о троне падишаха или короне императора! И первый успешный шаг на этом пути сделан.

Удалось также без осложнений избавиться от Юрия Хмельницкого. Казна украинского гетмана существенно пополнит казну великого визиря. Чего еще желать?

Правда, беспокойство терзает сердце из-за красавицы невольницы, о которой проведал султан… Это, конечно, очень неприятно. Да, султаны, как и все смертные, любят подарки. Было бы неосмотрительно не понять намека… Видно, придется подарить девушку, хотя красота ее пленила его самого.

Тьфу, шайтан! Как скверно получилось! И все из-за какого-то султанского соглядатая.

Кара-Мустафа начал мысленно перебирать своих слуг, охранников, чаушей, советников: кто из них стал глазами и ушами султана в его доме? Но вскоре оставил эту пустую затею – людей, окружавших его, так много, что он не смог припомнить и половины их.

Возвратившись в Эйюб, великий визирь прежде всего позвал старшего евнуха.

В комнату вкатился невысокий толстяк в бархатной одежде, мягких, расшитых серебром чувяках и в белоснежной чалме. Приблизившись, он с трудом согнул в поклоне короткий, бочкообразный стан и молча уставился на своего повелителя.

«Неужели он – султанский глаз?» – подумал великий визирь и произнес:

– Ну, как она, кизляр-ага?[27]

– Все то же, эфенди… Сегодня ее осматривал Пьетро-ага, лекарь-итальянец. Говорит, девушка здорова телом, но больна душой.

– Ох уж этот мне римлянин!

– Пьетро-ага – чудесный лекарь, эфенди, – мягко возразил кизляр-ага. – Всем это известно… К тому же он читает будущее по звездам…

– Но у него слишком доброе сердце! Он всех жалеет… Особенно рабов.

– Это понятно: он долгие годы сам был рабом.

– Ну, хватит, тебя не переговоришь… Веди меня к ней!

– Прошу, эфенди… Девушка все тоскует, отказывается принимать пищу – по-видимому, хочет уморить себя голодом… День и ночь ее стережет старая Фатима…

Они спустились по мраморным ступеням на первый этаж, и кизляр-ага провел Кара-Мустафу в комнату пленницы.

У окна на диване сидели две женщины – старая и молодая. Увидев великого визиря, они мигом вскочили и застыли в низком поклоне.

Кизляр-ага качнул головой:

– Фатима, иди за мной!

Старуха быстро вышла. Молодая попыталась задержать ее, но тут же, гордо выпрямившись, смело взглянула на Кара-Мустафу.

Это была Златка.

Как она изменилась за время, проведенное в неволе! Если бы ее смог сейчас увидеть Арсен, ее возлюбленный, навеки утраченный Арсен, то не сразу узнал бы девушку.

Одетая в роскошные шелка, обутая в расшитые золотыми и серебряными нитками башмачки, только что вышедшая из гаремной бани, где в подогретую воду льют розовое масло, отчего кожа приобретает нежность и аромат роз, она показалась бы ему еще красивей, но вместе с тем и чужой. Арсен заметил бы, как она осунулась, что под глазами залегли тени, придавшие ее личику томную привлекательность, высоко ценимую во дворцах здешних вельмож, но которая совсем не к лицу красавицам Старой Планины или украинской степи.

Кара-Мустафа, любуясь девушкой, подумал о том, что красавицу прислал ему Юрий Хмельницкий, а он его единым жестом выбросил из жизни, как мусор на свалку, но тут же отогнал это воспоминание. Стоит ли тревожить себя из-за какого-то тщедушного гетмана-гяура? Совсем иное дело – собственные чувства.

А чувства эти вот уже которую неделю волнуют его. Смешно сказать: он влюбился, как мальчишка! С тех пор как в Эйюбе появилась эта девушка, великий визирь утратил покой. Сначала думал, что Златка станет одной из многих сотен одалисок его гарема, к которым Кара-Мустафа был совсем равнодушен. Но когда неожиданно получил отпор и услышал угрозу, что она умертвит себя, если только он осмелится ее коснуться, сердце Кара-Мустафы вдруг запылало юношеским огнем, и он понял: это серьезно.

Любовь и радовала его, ибо он почувствовал, что еще достаточно молод и полон страсти, и злила, ибо упрямица и слушать не желала его признаний. А потом – заболела…

Великий визирь таил свои чувства от всех. Догадывались о них только старуха Фатима да кизляр-ага. Ну и, конечно, знала Златка…

От его зоркого взгляда не скрылось, что за последнее время девушка изменилась. Вместо обреченности и страха в ее глазах светилась отчаянная решимость, а в плотно сжатых устах и гордо поднятой голове угадывалась сильная воля.

О Аллах акбар![28] И такую нежную, как весеннее утро, и гордую, подобную царевне, красавицу отдать султану? Чтобы она стала его кадуной?[29] Ни за что!

Нет, он не уничтожит свое счастье собственными руками! Во что бы то ни стало обхитрит султана и не отдаст ему эту девушку! А когда сам станет султаном страны Золотого Яблока, тогда… Тогда он сделает ее своею бах-кадуной, то есть первой женой, а еще лучше – императрицей… Вступит с нею в законный брак в венском соборе Святого Стефана, который после завоевания Вены будет превращен в мечеть Ая Стефано, и у них родится шах-заде, принц, наследник престола. Так он положит начало новой династии. Династии Кепрюлю! Не великих визирей Кепрюлю, а императоров!

Но пока это свершится, пока на голове еще не сияет императорская корона, нужно быть хитрым и осмотрительным, чтобы эти мысли не узнала ни одна собака! А с султаном надо вести тонкую игру до последнего дня, и главным козырем в этой игре станет теперь прекрасная пленница! Как хорошо, что ему пришло в голову дать султану такое туманное обещание: подарить девушку после победы над гяурами! Значит, у него достаточно времени, чтобы маневрировать и сохранить Златку для себя… Хотя в любой день можно ждать нового напоминания султана – тогда придется пожертвовать своими чувствами и отправить пленницу в султанский гарем. Но до этого, хотелось бы надеяться, далеко!

Он еще раз внимательно посмотрел на девушку. «Да, лекарь Пьетро правильно определил ее болезнь: у нее болит душа. Однако издавна известно, что душу лечат не травами, не мазями и даже не целебными водами, а временем и добрым словом».

Златка в напряженном ожидании не сводила с него тревожного взгляда. Она была прекрасна. «Действительно, как нежный полевой цветок…»

Кара-Мустафа сдержал вздох. Аллах акбар, если б не султан!..

Златка по-своему расценила мысли и чувства великого визиря, которые невольно отразились на его лице, и отступила на шаг.

– Не бойся меня, пташка. Я не причиню тебе зла, – ласково произнес Кара-Мустафа, делая шаг вперед.

– Я не боюсь. Аллах защитит меня, – с вызовом бросила Златка.

– Не Аллах, а я, красавица… Я защищу тебя от всего злого на свете! Я властен творить добро и зло. Это ты понимаешь?

– Понимаю. Тогда сделай добро – отпусти меня…

Кара-Мустафа улыбнулся.

– Глупышка, нигде тебе не будет лучше, чем здесь. Сколько красавиц со всех стран света сочли бы за честь и счастье поселиться в моем доме!

– Я не соглашусь быть наложницей даже самого падишаха! – Златка гордо выпрямилась, и в ее голосе прозвучала такая твердость, что Кара-Мустафа удивился.

– Будто у тебя есть выбор!

– Да, у меня есть другая возможность…

– Какая же?

– Смерть… Я не раз говорила тебе об этом!

– Смерти никто не минует… Но такой молодой и красивой девушке нужно еще долго жить. Жить в роскоши, в любви. И все это тебе могу дать только я!

– Роскошь – да, любовь – нет.

– Почему?

– Я не люблю тебя и никогда не полюблю!

Кара-Мустафа разгладил пальцами, украшенными драгоценными перстнями, черную бороду. Давно он не слышал, чтобы кто-нибудь, если он в здравом уме, перечил ему или говорил неприятное. А вот эта девчонка посмела! Ее откровенная отповедь больно ударила по его самолюбию. Однако он сдержался, решив, что обижаться на нее – то же самое, что гневаться на пышную розу, уколовшую тебя колючкой.

– Я подожду, пока ты изменишь свое отношение ко мне, – тихо сказал великий визирь. – Месяц, два… год…

Страницы: 1234 »»

Читать бесплатно другие книги:

«– Ересь, – сообщил он мне.Солоноватая вода в бассейне мягкой волной ударила о стену.– Еще одна? – б...
«У шкинов древние города, гораздо древнее, чем у людей, а их громадная ржаво-красная столица, стояща...
Битва за мир Эл-Лиа продолжается. Ужасные демоны сошлись в смертельной схватке за власть над миром. ...
Они проиграли сражение, но война еще не окончена! Александр «Сокол» Барков и его товарищи вынуждены ...
«Впервые я увидел Кладбище при свете дня. От его красоты захватывало дух. Сверкающие надгробные памя...
Продолжение истории об удивительных приключениях ленинградского подростка Геннадия Стратофонтова, ко...