Carpe Jugulum. Хватай за горло! Пратчетт Терри

– Т-тут будет замешан крест? – Молодой священнослужитель заметно вздрогнул.

– Это старая ланкрская традиция, – поспешила объяснить Агнесса. – Означает что-то вроде «заместитель матери по некоторым вопросам». Все в порядке… Как ведьмы, мы терпимо относимся ко всем религиям и…

– Верно, – согласилась нянюшка Ягг. – Но только к правильным религиям, так что следи за языком, юноша!

Королевская чета наконец добралась до тронов. Маграт заняла свое место и, к удивлению Агнессы, незаметно подмигнула ей.

Веренс подмигивать не стал. Остановившись рядом с троном, он громко откашлялся.

– Ахым!

– У меня где-то была пастилка от горла, – сказала нянюшка, торопливо запуская руку под юбки.

– Ахым! – повторил Веренс, показывая взглядом на свой трон.

То, что выглядело серой подушкой, вдруг перевернулось, зевнуло, наградило короля кратким взглядом и принялось неторопливо вылизываться.

– О Грибо! – воскликнула нянюшка. – А я-то думала, куда ты запропастился…

– Госпожа Ягг, ты не могла бы, э-э, убрать его? – спросил король.

Агнесса глянула на Маграт. Королева смотрела куда-то в сторону, положив локоть на подлокотник трона и закрыв ладошкой рот. Ее плечи тряслись.

Нянюшка смахнула кота с трона.

– Кот имеет право смотреть на короля, – возвестила она.

– Но не с таким выражением, – парировал Веренс и благосклонно махнул рукой собравшейся толпе.

И как раз в этот момент часы замка начали отбивать полночь.

– Прошу вас, ваше преподобие.

– Я как раз приготовил приличествующее моменту пасторское наставление… гм, с надеждой, что… – начал довольно-таки преподобный Овес, но вдруг как-то судорожно дернулся вперед. Уставившись в пространство, он пару раз изумленно моргнул и, громко сглотнув, быстренько закончил: – Но, увы, у нас нет на это времени.

Наклонившись, Маграт прошептала что-то на ухо мужу. «Да, дорогая, она так и не пришла, но у нас нет выхода…» – донесся до Агнессы тихий ответ Веренса.

К тронам подбежал запыхавшийся Шон в сбившемся набок парике. В руках он нес подушечку, на которой лежал огромный железный ключ от замка.

Милли Хлода осторожно передала ребенка священнослужителю. Довольно-таки преподобный Овес нерешительно принял сверток и заговорил.

В общем и целом речь его звучала так, как будто отец Овес тщательно обдумывал каждое следующее слово. Стоящая за его спиной нянюшка внимательно слушала – судя по ее лицу, которое выражало искреннюю (не считая ста процентов искусственных добавок) заинтересованность. А еще со стороны могло показаться, что молодой священнослужитель страдает от частых приступов весьма болезненных судорог.

– …И вот мы собрались здесь сегодня пред очами… ай… друг друга…

– Вы в порядке, ваше преподобие? – участливо осведомился король.

– В полном порядке, уверяю вас, ваше величество, – с жалким видом откликнулся Овес. – И нарекаю я тебя… нарекаю тебя… тебя нарекаю…

Возникла глубокая кошмарная пауза.

Священнослужитель с застывшим лицом передал девочку Милли, снял шляпу, достал из-под подкладки маленький клочок бумаги, пошевелил губами, как будто проговаривая про себя написанные там слова, водрузил шляпу обратно на вспотевший лоб и снова взял на руки ребенка.

– Я нарекаю тебя… Эсмеральдой Маргарет Внимание Орфография Ланкрской!

Напряженная тишина заполнила замок.

– Внимание Орфография? – одновременно воскликнули Маграт и Агнесса.

– Эсмеральдой? – изумилась нянюшка.

Девочка открыла глаза.

И одновременно с этим двери зала распахнулись.

Выбирать… Всегда приходится выбирать.

Она вспомнила того мужчину из Шпакли, который убивал детишек. Одного взгляда хватило, чтобы увидеть в его голове вину, извивающуюся алым червем. А потом она привела людей на его ферму, указала место, где нужно копать, а он упал на землю у ее ног и принялся молить ее о снисхождении, говорил: дескать, был пьян, всё эта проклятая выпивка…

Зато она поступила абсолютно трезво. «Ты закончишь свою жизнь в петле», – вот что она тогда сказала.

И его утащили и вздернули на пеньковой веревке, а она все это видела, потому что должна была смотреть, должна была ему, а он проклинал ее, что было несправедливо, ведь он ушел чисто, односельчане просто не посмели ослушаться, иначе все было бы куда страшнее, и она глядела и видела, как над ним нависает тень Смерти, после чего за спиной Смерти возникли какие-то маленькие светящиеся фигурки, а потом…

Кресло, раскачиваясь взад-вперед, громко скрипело в темноте.

Крестьяне ликовали, ведь справедливость восторжествовала, и тогда она, потеряв терпение, велела всем разойтись по домам и молиться богам, в которых они верили, дабы подобное никогда не случилось с ними. Самодовольная рожа торжествующей добродетели почти так же ужасна, как лицо разоблаченного порока.

Вспомнив все это, матушка поежилась.

Почти… но не совсем.

Самым странным было то, что на похороны собралась практически вся деревушка. Кое-кто даже бормотал, что в целом он был не таким уж плохим парнем и, возможно, это все она, она заставила его очернить себя. Матушка помнила бросаемые искоса темные взгляды.

Допустим, справедливость действительно существует. Для всех и каждого. Для самого презренного нищего. За каждое грубое слово, за каждую невыполненную обязанность, за каждое принятое решение. Да, за каждое решение, в этом-то все и дело. Ведь выбирать приходится. Ты можешь ошибиться, можешь поступить правильно, но ты обязана выбирать, хотя сама понимаешь: правильность или неправильность принятого решения не всегда очевидны, порой приходится выбирать между неправильным и неправильным, потому что правильного решения не существует. Но всегда, всегда выбор зависит только от тебя. Именно ты стоишь на краю, все видишь, все слышишь. И никаких тебе слез, никаких извинений, никаких сожалений… Ты оставляешь их на случай, когда они действительно потребуются.

Она никогда не обсуждала эти мысли ни с нянюшкой Ягг, ни с другими ведьмами. Ведь это значило раскрыть свой секрет. Но порой вечерами, когда разговор подкрадывался к данной теме ближе некуда, нянюшка могла обронить нечто вроде: «Что ж, в конце концов, старый Скривенс ушел с миром», и непонятно было, что именно она имела в виду. Вот нянюшка, судя по всему, никогда не переживала о подобных мелочах. Она считала, что некоторые вещи нужно делать, и точка. А всякие назойливые мыслишки она предпочитала прятать подальше – даже от себя самой. Матушка ей завидовала.

А вот кто придет на твои похороны, когда ты умрешь?

Ее даже не пригласили!

Воспоминаниям было тесно в голове. Какие-то фигуры шествовали во тьму мимо горящей свечи.

Она много всякого переделала, много где побывала и настолько хорошо научилась управлять своим гневом, что сама себе дивилась. Она противостояла людям, которые были гораздо могущественнее ее, – просто не позволяла им заподозрить обратное. Она стольким пожертвовала, но и многим овладела…

Это был знак. Она знала, рано или поздно будет знак… Они поняли это, и в ней теперь нет больше нужды…

И чего она добилась? Наградой за тяжкий труд стал труд куда более тяжкий. Если ты копаешь самые глубокие канавы, тебе дают самую большую лопату.

А в награду ты получаешь лишь голые стены, да голый пол, да холодную хижину.

Темнота лезла из углов, струилась по комнате, путалась в волосах.

Ее даже не пригласили!

Она никогда ничего не требовала. Но когда ты ничего не требуешь, ты, как правило, ничего и не получаешь.

Она всегда старалась стоять лицом к свету. Всегда. Всегда. Но чем пристальнее ты смотришь на свет, тем сильнее он палит и тем сильнее искушение оглянуться назад, посмотреть, насколько длинную, густую, сильную и темную тень ты оставила за собой…

Кто-то упомянул ее имя.

Свет, шум, ошеломление.

А потом она очнулась, и вгляделась в надвигающуюся тьму, и увидела все в черно-белом цвете.

– Прошу прощения… Задержался в пути, сами знаете, как бывает…

Вновь прибывшие присоединялись к толпе, которая не обращала на них ни малейшего внимания, так как была слишком поглощена представлением, что разворачивалось вокруг тронов.

– Внимание Орфография?!

– Немножко мудрено, – согласилась нянюшка. – Зато Эсмеральда – абсолютно правильный выбор. Можно было бы назвать ее Гитой, но с Эсмеральдой не поспоришь. Однако дети есть дети. Орфочка, Графинка – ее как-нибудь так будут звать.

– Это еще если повезет, – мрачно заметила Агнесса.

– Он не должен был это произносить! – прошипела Маграт. – Я лишь беспокоилась, чтобы ее случайно не назвали Маграт!

Всемогучий Овес стоял, подняв глаза к небу и сложив руки. Периодически он тихонько постанывал.

– А мы не можем поменять имя? – спросил король Веренс. – Где королевский историк?

Шон вежливо откашлялся.

– Ваше величество, но сегодня не вечер среды. Или мне придется сбегать за нужной шляпой и…

– Мы можем изменить имя или нет?

– Э-э… оно было произнесено, ваше величество. В предусмотренное ритуалом время. Думаю, это имя теперь принадлежит ей. Впрочем, я должен все проверить. Хотя оно было объявлено во всеуслышание.

– Имя менять нельзя, – твердо заявила нянюшка, которая, будучи матерью королевского историка, нисколечко не сомневалась в том, что знает куда больше этого самого королевского историка. – Взять, к примеру, старого Муму Голокура из Ломтя…

– А с ним что стряслось? – резко спросил король.

– Его полное имя – Джеймс Какого-Дьявола-Здесь-Делает-Эта-Корова Голокур, – пояснила Маграт.

– Ага, помню, помню, – закивала нянюшка. – Денек был весьма странным.

– А вот если бы моя мать проявила толику разумности и просто назвала мое имя брату Пердоре, вместо того чтобы стыдливо карябать его на бумажке, быть может, моя жизнь сложилась бы совсем по-другому. – Маграт встревоженно бросила взгляд на Веренса. – Ну, в смысле не так замечательно.

– Значит, я теперь должен вынести Эсмеральду к ее подданным и объявить, что одно из ее имен – Внимание Орфография? – уточнил Веренс.

– Ну, когда-то у нас был король, которого звали О-Боги-Ну-И-Жирдяй Первый, – заметила нянюшка. – Кроме того, подданные уже пару часов как пьют пиво, поэтому они обрадуются любому имени.

«Кроме того, – подумала Агнесса, – я точно знаю, что среди них есть люди, которых зовут Сифилида Уилсон, Аналом Легче и Полный Бисквит»[10].

Веренс улыбнулся.

– Ну… хорошо, тогда давай ее сюда…

– У-у-у, – простонал всемогучий Овес.

– …Кстати, налейте парню что-нибудь выпить.

– Я очень, очень виноват, – прошептал священнослужитель вслед уходящему к гостям королю.

– А по-моему, он уже достаточно выпил, – сказала нянюшка.

– Да я вообще не притрагиваюсь к спиртному! – простонал священнослужитель, вытирая слезящиеся глаза носовым платком.

– Я вот с первого взгляда поняла: от тебя жди одних неприятностей, – буркнула нянюшка. – Но где же Эсме?

– Лично я понятия не имею! – огрызнулась Агнесса.

– Она-то наверняка знала, чтоб мне сквозь землю провалиться! Принцессу ведь в ее честь назвали, экое перо в ее шляпу. Разговоров будет на годы. Нет, нужно разобраться, что происходит…

Нянюшка решительно зашагала прочь.

Агнесса схватила священнослужителя за руку.

– Пойдем, нам тоже пора, – вздохнула она.

– Я действительно не могу выразить словами, насколько…

– Чудной выдался вечерок.

– Я никогда, никогда не слышал об этом обычае, и…

– Местные жители придают словам слишком большое значение.

– Боюсь, отзыв, направленный брату Мельхио, будет не слишком лестным…

– Это уж точно.

Некоторые люди способны разозлить даже самого благожелательного человека, и священнослужитель, несомненно, относился к их числу. Было в нем что-то… унылое, какая-то беспомощная безнадежность, заставляющая людей скорее злиться, нежели сочувствовать, некая уверенность в том, что даже посреди всемирной пирушки этот человек будет искать кухню.

И похоже, забота об этом типе пала всецело на плечи Агнессы. Все высокопоставленные гости толпились у открытых дверей, и, судя по восторженным воплям, жители Ланкра сочли Внимание Орфография вполне приличным именем для будущей королевы.

– Может, ты просто посидишь здесь, попытаешься взять себя в руки? – предложила Агнесса. – Скоро начнутся танцы.

– Я не танцую, – откликнулся всемогучий Овес. – Танцы – это западня, в которую попадают все нищие духом.

– О… В таком случае, на улице жарят мясо и…

Всемогучий Овес снова вытер глаза.

– Гм… а рыба есть?

– Сомневаюсь.

– В этом месяце мы едим только рыбу.

– О.

Но даже равнодушный тон не помог. Судя по всему, всемогучему Овсу нужно было с кем-то поговорить.

– Понимаешь, пророк Брута, странствуя по пустыне, воздерживался от мяса.

– А в обычной местности у него сразу начиналось мясное недержание?

– Прошу прощения?

– Так, просто замечание. – Однако любопытство взяло свое. Эту битву с собой Агнесса всегда проигрывала. – Кстати, а откуда в пустыне возьмется мясо?

– Э-э, понятия не имею.

– Значит, он отказывался его есть не по собственной воле? – Агнесса окинула испытующим взглядом толпу, но не нашла никого, кто пожелал бы принять участие в этой небольшой дискуссии.

– Гм… Э-э, об этом, наверное, лучше спросить у брата Мельхио. Ой-ой, прошу прощения, кажется, начинается новый приступ мигрени…

«Ты ведь сам не веришь в то, что говоришь», – подумала Агнесса. Священнослужитель излучал нервозность и какой-то легкий ужас. «Ну что за унылый, жалкий червяк!» – добавила Пердита.

– Я должна идти… э… идти и… должна идти и… помочь, – сказала Агнесса, торопливо пятясь.

Священнослужитель кивнул. Когда она повернулась, он высморкался, достал из кармана небольшую черную книжицу и, вздохнув, открыл ее на закладке.

Пытаясь добавить весу своему алиби, Агнесса подхватила поднос, подошла к столу с закусками и было обернулась, чтобы бросить еще один взгляд на сгорбленную фигурку, столь же неуместную здесь, как потерявшаяся овца, – но вдруг наткнулась на что-то очень твердое.

– Что это за странный тип? – раздался чей-то голос рядом.

Пропустив мимо ушей коротенькую взбучку Пердиты («прыгаешь тут, будто корова!»), Агнесса взяла себя в руки и неловко улыбнулась заговорившему с ней человеку.

Это был молодой мужчина, причем – неожиданно осознала она – весьма и весьма привлекательный. Привлекательных молодых мужчин в Ланкре было не слишком много. Местные парни, перед тем как пригласить девушку пройтись, приглаживали волосы облизанной ладонью, и это считалось чуть ли не верхом шика.

«У него волосы стянуты в хвостик! – пропищала Пердита. – Вот круто!»

Агнесса почувствовала, как румянец, зародившийся где-то в области лодыжек, неумолимо пополз вверх по телу.

– Э… что-что? – переспросила она.

– Его трудно не заметить, – сказал красавец и едва заметно кивнул в сторону унылого священнослужителя. – Очень смахивает на взъерошенного вороненка, тебе не кажется?

– Э… да, – выдавила Агнесса.

Румянец обогнул выпуклости груди и стал обжигающе горячим. В Ланкре не было ни одного мужчины с подобной прической. Кроме того, покрой одежды недвусмысленно говорил о том, что незнакомец провел большую часть жизни там, где мода менялась чаще, чем раз в поколение. В Ланкре никогда никто не носил жилет, расшитый павлинами.

«Скажи хоть что-нибудь!» – завопила Пердита.

– Встфгл? – изрекла Агнесса.

За ее спиной всемогучий Овес поднялся и стал с подозрением рассматривать стоявшие на столе угощения.

– Прошу прощения?

Агнесса с трудом сглотнула – да и то лишь благодаря тому, что Пердита яростно трясла ее за горло.

– Ага, – сказала она. – Как будто вот-вот взлетит. Он.

«Только б не захихикать, только б не захихикать…»

Незнакомец щелкнул пальцами. Официант, спешивший куда-то с подносом напитков, мгновенно развернулся на девяносто градусов.

– Могу я что-нибудь предложить тебе, госпожа Нитт?

– Э… Белое вино? – неуверенно прошептала Агнесса.

– О нет, ты совершенно не хочешь белого вина, красное куда… насыщеннее, – промурлыкал незнакомец, передавая ей бокал. – Ну-ка, а чем там занимается наш подопечный? Ага, решил позволить себе съесть печенюшку с малюсенькой порцией паштета…

«Спроси, как его зовут!» – надрывалась Пердита. «Такой красавец? Для меня? Не слишком ли жирно?» – в ответ подумала Агнесса. «Если ты вдруг забыла, ты и так жирная! – не унималась Пердита. – Вот ведь тупая толстуха…»

– Но я должен представиться. Меня зовут Влад, – ласково произнес незнакомец. – О, а сейчас он собирается наброситься на… волованы с креветками. Креветки? Так далеко от моря? Король Веренс не поскупился, верно?

– Их везли, обложив льдом, из самой Орлеи, – пробормотала Агнесса.

– Насколько я помню, там разбираются в дарах моря.

– А я не помню, потому что никогда там не была, – пробормотала Агнесса.

Ее внутренняя Пердита уронила голову на руки и безутешно разрыдалась.

– Но, может, нам посчастливится посетить Орлею вместе? – сказал Влад.

Румянец наконец добрался до Агнессиной шеи.

– Тут очень жарко, не правда ли? – участливо осведомился Влад.

– Это все из-за огня, – с радостью сменила тему Агнесса. – Вон там.

Она кивнула на горевшее в огромном камине гигантское бревно. Конечно, это бревно можно было не заметить, но лишь в том случае, если бы у вас на голове было надето ведро.

– Моя сестра и я… – произнес Влад.

– Э-э, госпожа Нитт?

– В чем дело, Шон? – спросила Агнесса.

«Чтоб ты сдох, Шон Ягг!» – прорычала Пердита.

– Мама просила, чтобы ты немедленно нашла ее, госпожа. Она во дворе. Говорит, это очень важно.

– Как всегда, – пожала плечами Агнесса и едва заметно улыбнулась Владу. – Прошу меня извинить, я вынуждена спешить на помощь одной старой женщине.

– Уверен, мы еще встретимся, Агнесса, – сказал Влад.

– О, э-э… Да, спасибо.

Быстро развернувшись, Агнесса покинула зал и только на середине лестницы вдруг вспомнила, что своего имени она ему не называла.

«Он вполне мог спросить кого-нибудь, как меня зовут», – спустившись на пару ступенек, подумала она.

«Ха, – еще через две ступени откликнулась Пердита. – О тебе? Спрашивать?!»

Агнесса в очередной раз прокляла тот день, когда у нее появилась невидимая соперница.

– Нет, ты только посмотри! – прошипела нянюшка, хватая Агнессу, едва та успела появиться во дворе.

Подтащив Агнессу к стоявшим у конюшни каретам, нянюшка ткнула дрожащим пальцем в дверь ближайшей из них.

– Видишь?

– Довольно-таки впечатляюще, – оценила Агнесса.

– Ты герб видишь?

– Похоже на… на пару черно-белых птиц. Это сороки, если не ошибаюсь?

– Да, а теперь прочти надпись, – велела нянюшка Ягг с тем мрачным удовольствием, которое все старые женщины приберегают для особо дурных и непоправимых случаев.

– «Карпе Югулум», – вслух прочла Агнесса. – Это значит… так… «Карпе Дием» значит – «лови момент», тогда «Карпе Югулум» – это…

– «Хватай за горло»! – закончила за нее нянюшка. – Ты поняла, что натворил наш с тобой дражайший монарх ради того, чтобы мы могли сыграть свою роль в этом обменивающемся мире и поиметь соответствующую репутацию, ведь когда в Анк-Морпорке спотыкаются, в Клатче из носа течет кровь?! Он пригласил каких-то шишек из Убервальда, вот что он сделал! Черт возьми! Вампиры и вервольфы, вервольфы и вампиры! Нас всех убьют друг у друга в постелях!

Она подошла к карете и постучала по деревянной стенке рядом со сгорбленной, закутанной в огромный плащ фигурой кучера.

– Эй, Игорь, ты откудова будешь?

Тень повернулась.

– А почему ты решайт, будто б меня звайт… Игорь?

– Удачная догадка? – предположила нянюшка.

– Ты думайт, всех житель Убервальда звайт Игорь, йа? Я может имейт любой из тыфяч имен, женщина!

– Послушай, я – нянюшка Ягг, а этойт… прошу прощения, это Агнесса Нитт. А тебя как зовут?

– Я звайт… я и в фамомфком деле звайт Игорь, – ответил Игорь и многозначительно вскинул палец. – Но меня могли бы звайт фовфем как другой!

– Прохладный вечерок выдался. Тебе что-нибудь принести? – бодро спросила нянюшка.

– Допустим, полотенце? – предложила Агнесса.

Нянюшка грубо пихнула ее в ребра.

– Может, бокал вина?

– Я не пьювайт… вино, – высокомерно произнес Игорь.

– У меня и бренди найдется, – сказала нянюшка, задирая юбку.

– Это ефть гут. Бренди я пьювайт.

В темноте звонко щелкнула резинка панталон.

– Ну, Игорь, – продолжила нянюшка, передавая ему фляжку, – а что ты делаешь здесь, так далеко от дома?

– А что делайт там… возле мофт тупой тролль? – в ответ спросил Игорь, перехватывая фляжку огромной лапищей, которая, как заметила Агнесса, была буквально испещрена шрамами и швами.

– А, вы, видимо, повстречали Большого Биф-Джима. Король разрешил ему жить под мостом, чтобы он официально встречал приезжающих в королевство гостей.

– Биф-Джим… Этойт как у бифштекф. Фтранный имя для тролль.

– Ну, ему нравится, – пожала плечами нянюшка. – Некоторые люди тоже берут себе странные имена. Железный Арни, к примеру. Кстати, знавала я одного Игоря из Убервальда. Он прихрамывал. Один глаз выше другого. Разговаривал так же, как ты. Но мозгами скрипел дай боги каждому.

– Фкорее вфегойт, это мой дядья Игорь, – откликнулся Игорь. – Быть работайт у фумафшедший доктор в Блинце. Ха, тот доктор бывайт вфамделишно чокнутый, таких фейчаф не вфтречайт. А какие фейчаф прислуги? Еще хужейт. Никакогошнего чувфтва фобфтвенных дофтоинфтв. – Словно подчеркивая свои слова, он постучал пальцем по фляге. – Когда дядью Игоря пофылайт за мозгами нафтоящего гения, он был принофить мозг гения. Никаких фокуфов типа взяйт мозги из банки ф надпифью «Тут Не Вфе Дома», мол, вфе равно никто не замечайт. О найн, вфе вфё замечайт!

Нянюшка невольно сделала шаг назад. Выдержать продолжительный разговор с Игорем можно было, только спрятавшись под зонтиком.

– Кажется, я слышала об этом парне, – сказала она. – Это не он сшивал людей из разных частей покойников?

– Правда? – потрясенно воскликнула Агнесса. – Какой ужас!

– Он фамый. Ефть проблема?

– Нет. Лично я называю это бережливым подходом к делу, – отозвалась нянюшка, убирая ступню с ноги Агнессы. – Вот моя матушка мастерски сшивала новые простыни из лоскутков старых, а люди – они ведь куда дороже тряпок. Стало быть, теперь этот доктор твой хозяин?

– Найн, на него по-прежнему работайт дядья Игорь. Трифта ударов молнии, а он до фих пор арбайтн вфю ночь!

– Ты еще бренди-то глотни, – предложила нянюшка. – Здесь действительно холодно. Так кто ж твой хозяин, а, Игорь?