Ангел Спартака Валентинов Андрей

Говорю, а сама словно не здесь, словно я еще там, в душной комнатке-клетушке, где спрятали моего бога. И действительно! Как вышла оттуда, не помню, как до «Слона» добралась – тоже. И утро не помню. Аякс одноглазый мне о чем-то толкует, важном, кажется, а я только улыбаюсь. Будто бы все кончилось, будто я уже победила, сгинули враги, а мы с моим белокурым одни на всем свете.

Потом опомнилась, конечно. Только не вся – зацепилась душа за скобу железную, что Эномаеву клетушку запирает. Зацепилась, порвалась… Эх, не ко времени вспоминать!

– Крикс говорит, что такое во всех школах. Всюду «ячменников» больше. Потому и не боятся римляне гладиаторам мечи в руки давать. «Ячменникам» лишь бы день лишний прожить, не станут они зря жизнью рисковать.

– Так их же что ни день – и режут! Чего же они?

Точно – Ресий, Рес Младший. Не понимает парень. Он не понимает – и я не слишком.

– Каждый на судьбу надеется, – гудит Ресу. – Человек – он скотина хитрая, все выжить норовит. А как выжить проще? По течению плыть, вот как! Может, и не утонешь, может, еще побарахтаться дадут.

Вот и Носящий Браслет мне о таком говорил.

– Крикс понял, что гладиаторов на бунт не поднять. Не выйдет! Ни в Капуе не выйдет, ни в Пренесте, ни, понятно, в Риме. Он и его товарищи решили просто бежать, это не так и сложно, если с воли помочь. Но вот недавно в школе появился… другой.

Другой… Другой… Другой… Чужая ладонь, чужое дыхание, чужой взгляд.

– Он… Крикс говорит, что этот другой – особенный, не такой, как остальные. Не боится ничего. И верят ему. Он сумел многих уговорить и не на побег – на бунт. Но с Криксом договариваться не стал. Так и сказал: со мной – или без меня.

– А сам-то он за кого?

Хороший вопрос, Реса! В самое яблочко!

За кого – Крикс так и не узнал. Не за Италию. Не за Митридата даже. Против Рима? Ясно, что против, только против – мало, такое даже мне понятно. «Со мной – или без меня». Довериться? Доверить все: остаток народа, последнюю надежду, нашу Италию? Но кому?

– Так с ним и уговор заключить! Чего нам делить-то?

– Воевать все равно на нашей земле придется, куда он, гордый такой, денется?

– Сотня-другая гладиаторов – сила, конечно, но они – центурионы без войска. А войско – мы. Договоримся!..

Не все так просто, братья, не все так просто!

– Не все так просто, – проговорила вслух. – Крикс считает, что в таком деле сомнений быть не должно. И прежде всего – в вожде. Об этом гладиаторе он слыхал, много слыхал, и не он один. Но гладиатора с такой кличкой убили три года назад. И это точно. Убили!

…Как Эномая, как еще семерых. Но про них можно не говорить. Пока. Пока сама не разберусь.

– А… А может, его, Папия, и не убили вовсе? Крикс же сам не видел! Ранили, за мертвого приняли, слушок пошел.

Эномай мне так и объяснил – про себя самого. Тяжело ранили, вылечили, жрец-целитель вовремя подвернулся.

– Может, и так, Реса, но только Крикс прав. И госпожа Папия права. А вдруг его подослали, а? Смутьянов в школе Батиата найти, выявить – и на крест приколотить.

– Ты, Реса, и скажешь! Кто послал? Батиат, что ли? Очень нужно ему в собственной школе заговор создавать! А если братки без вождя начнут, а?

– Ну… Не понимаю тогда.

Вот и Носящий Браслет не понимает. И я тоже. Учителя бы спросить! Впрочем, нет. Сама справлюсь.

– Поэтому Крикс ему ничего не рассказывал. Ни о тех, кто в школе, ни о тех, кто на воле. Если предатель – погибнут все. Значит…

Задумалась, на бородачей, дыхание затаивших, поглядела. Почему бы и нет? С дурой крашеной, с сиятельной Фабией Фистулой, я не меньше рисковала. Рисковала – и рискую. А ради чего, если подумать?

– Значит, с этим, Другим, должен поговорить кто-то не из школы. Кто-то из наших. Кем бы он, Другой, ни был, у нас тоже есть что предложить. Надо поговорить – и договориться. И поговорю с ним я.

Думала, возразят. Надеялась даже.

– Смелая же ты, сестренка! Только скажи, как этого, гордого, кличут. Если что, мы его…

– Спартак.