Отмороженный Незнанский Фридрих

15

Полевой командир Руслан Садуев сидел на подушках, почти не мигая – привык! – под светом телекамер. Щурился только тогда, когда не без интереса останавливал свой взгляд на юной журналисточке из некогда комсомольского издания.

Та, в свою очередь, восторженно смотрела на героя освободительного движения, только что завершившего свою вылазку за священные границы свободолюбивой Ичкерии и вернувшегося с богатой добычей и многочисленными заложниками, захваченными по дороге домой. Он захватил их, когда федеральные вертолеты стали особенно свирепствовать, кружась над колонной автобусов, набитой бойцами в черных повязках, а также женщинами и детьми.

– Русские бомбы разрывают наших женщин и детей на куски! – говорил Руслан, рисуясь на фоне огромного, богатого ковра с затейливым орнаментом. – Почему мы не можем ответить тем же? Пусть узнают, каково это видеть отцам и братьям! Пусть поймут, что движет нами в нашей справедливой борьбе за независимость и наше достоинство!

– Аллах акбар! – провозгласили телохранители и домочадцы Руслана, присутствующие при этом. И телекамеры послушно повернулись в их сторону, а глаза юной журналистки увлажнились.

– Скажите, Руслан Хамидиевич, наверное, вам не просто было на это решиться? – спросила она, протягивая микрофон ему под самый нос. – Наверное, вам хочется вернуться к мирному труду, растить хлеб, нянчить детей, строить дома и видеть процветающей свою гордую страну?

– Очень хочется, – ответил полевой командир Садуев, пряча улыбку в бороду, и его телохранители отчего-то дружно засмеялись.

– Но все-таки это женщины и дети, – робко сказала другая журналистка, лет сорока. – Неужели у вас не дрогнула бы рука…

– А у ваших летчиков рука дрожит, когда он бросает бомбы на мирные чеченские села и города? – разгневался Садуев, приподнявшись с места и взявшись правой рукой за инкрустированную рукоять кинжала. – Когда они бросали бомбы на наши дома, они разве не знали, что там есть дети? Кто звал вас сюда, русских, когда вы начали свою интервенцию в нашу страну?

Потом он успокоился, снова опустился на подушки, подмигнув журналисточке.

– Впрочем, сегодня вы мои гости. Я вас сам пригласил, и надеюсь, что мое гостеприимство, – он прижал руку к сердцу, продолжая смотреть на журналисточку исподлобья, – не показалось вам неприятным.

Она в ответ прикрыла глаза, чуть улыбнувшись.

– Как вам все-таки удалось, Руслан Хамидиевич, так легко проникнуть на территорию России? – подобострастно спросил журналист очень независимой телекомпании.

– Деньги, дорогой, все решают деньги! – заулыбался полевой командир, разводя руками: мол, еще спрашиваешь…

– Но неужели все можно – за деньги? – ужаснулась журналисточка. – Неужели наши российские солдаты и офицеры, наша армия, сохраняющая традиции, могут вот так, свободно, все сделать за деньги?

– Ай, слушай, ты как маленькая! – сокрушенно покачал головой герой дня. – Офицерам не платят, солдат не кормят… Как еще, скажи мне, Россия собиралась воевать с Америкой, а? Дашь ему – на, возьми, дорогой, купи себе немного продуктов, – а он еще спросит: вам, дяденька, не нужны гранатометы? Задешево бы отдал парочку… Или назад уже едем, бензин, смотрю, кончается. Где его взять? А на ближайшем блокпосту! Там у них всегда припасено, – он снова подмигнул. – Не в первый раз замужем, как говорит хорошая русская поговорка. С задания возвращаемся – где запчасти взять, где патроны? На блокпосту! Там уже ждут, готовь только баксы!

Он потер пальцем о палец, сладострастно улыбаясь. А потом, не торопясь, вытащил толстую пачку зеленоватых банкнот из-за пазухи. И выразительно посмотрел при этом на журналисточку, изменившуюся в лице.

– Никогда не видела, да? Я тебе еще не то покажу. А сейчас, извините, сделаем маленький перерыв.

– А на сколько? – спросил кто-то из операторов.

– На сколько… Я поссать хочу! Пока штаны расстегну, пока отолью, – он загибал пальцы. – Руки после помыть надо? Минут пять, да?

– Что? Что он сказал? – спрашивали иностранные корреспонденты. – Что есть поссать?

В основном спрашивали юную журналисточку из бойкого молодежного издания, растерянно глядящую сейчас на своего кумира.

Руслан что-то сказал по-своему телохранителям, те кивнули, встали у дверей, через которые он вышел на улицу в сопровождении трех человек. Они окружили его, когда он остановился в раздумье возле забора.

– Далеко идти, да? – спросил он, указывая на стоявшую в отдалении будку. – И не освещено, да?

– Русские где стоят, там и оправляются, – поддакнул кто-то из подчиненных.

– Мы не можем до них опускаться, – строго сказал Садуев. – Они почему войну проигрывают? Потому что малокультурные. Но, учитывая сложившуюся обстановку, что гости, среди которых немало женщин, нас ждут, можно последовать примеру солдат побежденной армии.

И с этими словами расстегнул ширинку, повернувшись спиной к забору.

Струя зашипела в пыли. Руслан стоял, расставив ноги, наклонив бычью шею. Его спутники сосредоточенно молчали, думая каждый о своем или поглядывая на темнеющее небо.

Пуля вошла в склоненную шею, почти под затылок, отчего Руслан, как от толчка, дернулся вперед, потом стал медленно и молча оседать. Струя продолжала шипеть под его ногами.

Телохранители не сразу поняли, что произошло. Ведь только что стоял. Не сказал ни слова. И вот присел на корточки, потом ткнулся лицом в собственную мочу.

Через несколько секунд они что-то закричали по-своему, подхватили мертвого командира, втащили его в помещение и положили на ковер.

Все увидели его измазанное грязью и кровью лицо. Женщины запричитали, стали вспыхивать блицы. Рассвирепевшие охранники набросились на корреспондентов, стали избивать их, ломать аппаратуру, потом объявили всех своими заложниками, а также агентами ФСБ.

Только журналисточку, по-детски заплакавшую при виде трупа героя будущего репортажа, не тронули, возможно, за ее слезы.

Так или примерно так рассказала мне эту историю другая журналистка, та, что постарше, и еще один иностранный корреспондент, когда их удалось обменять на пленных боевиков и они вернулись в Москву. Эту встречу мне устроил у себя в кабинете Костя Меркулов, попросив новую секретаршу Зиночку (которую я еще не видел, а он до сих пор не похвастался) принести нам всем чаю.

– Судя по вашему рассказу, Вера Петровна, он был убит, когда стоял спиной к забору, – уточнил я.

– Именно так, Александр Борисович, – кивнула она. – Не подумайте, что мне доставило удовольствие за ним подглядывать. Просто мне было видно из той части окна, которая не была зашторена. И хотя было достаточно темно и я сразу отвернулась, все-таки успела это заметить.

– Значит, спиной к вам. К дому, – сказал Слава Грязнов. – А что, простите, за домом? Откуда был произведен выстрел? Как вы думаете?

Слава был сегодня при галстуке и тщательно выбрит, зная, куда направляется и кто там будет. И разговаривал с дамой предельно деликатно, даже конфузился, когда речь заходила о естественном отправлении славного сына гордого народа.

Через четверть часа в Мраморном зале прокуратуры состоялась короткая пресс-конференция.

– Простите! – сказал иностранный журналист, откуда-то из Юго-Восточной Азии. – Ведь официально для ваших властей этот чеченец есть бандит, на которого заведено уголовное дело с многочисленными обвинениями в убийствах и захвате заложников. Разве он не объявлен вне закона? Разве его не следовало убить?

– Он – российский гражданин! – торжественно изрек Слава. Почему-то с иностранцами он разговаривал только так, с пафосом. Наверное, считал это верным дипломатическим тоном. – И пусть он совершил преступление! – При этих словах его глаза засверкали. – Тот, кто его убил, – тоже преступник, хотя и спас своим выстрелом очень многих невинных.

– Кроме тех, кого настигнет кровавая месть, – добавил я. – А им несть числа. Понятно, что мы должны как можно скорее все выяснить и во всем разобраться.

– И вы собираетесь в этом разобраться, сидя здесь, в Москве? – язвительно спросила Вера Петровна. – Или поедете туда, в его родное село, чтобы разобраться?

Мы переглянулись. Говорить или не говорить? Хотя какой уж тут секрет…

– Дело в почерке, – сказал я, положив вовремя руку на плечо Грязнова, готового вновь пуститься в красноречие. – Точно так, как это описывалось в газетах, были убиты банкир и пресс-секретарь нашего вице-премьера…

– А вы, кстати, знаете, что этого вице-премьера уже сняли? – спросила Вера Петровна.

– И вы полагаете, будто здесь есть какая-то связь? – спросил я в свою очередь и снова посмотрел на Грязнова. Тот в ответ пожал плечами. Мол, ничего не знаю, впервые слышу. – Отдаю должное вашей осведомленности, – я склонил голову перед Верой Петровной. – Хорошо бы узнать – за что?

– Да-да! – что-то не понял ее коллега, чью фамилию я никак не мог вспомнить. – Он снят. Уже есть указ, опубликовано будет завтра.

Я опять взглянул на Славу. Тот оскорбленно молчал. Иностранцы знают, а он нет…

– Не будем отвлекаться, – сказал я.

Иностранец оживленно закивал.

– Да-да! Делу – время, потехе – час! – с удовольствием произнес он русскую поговорку.

– Так откуда, по-вашему, стреляли? – снова спросил я. – Что там? Лес, горы, соседние дома, высокие здания? Что?

Подумав, Вера Петровна ответила:

– Домов там, кажется, нет. А горы… Ну не горы в полном смысле, а так только – сопка, поросшая лесом.

– Самое то! – не удержался Слава. – А как это далеко от места, так сказать, события?

Вера Петровна уставилась на иностранца.

– Метров пятьсот, – неуверенно сказала она.

– Меньше, – покачал головой представитель Юго-Восточной Азии. – Метров четыреста.

Я с сомнением посмотрел на обоих. Ну женщине вроде ни к чему такая точность. Но ведь и этот… представитель заверяет. Попасть за четыреста метров под затылок, в темноте…

– А что делали потом его кунаки? – спросил Слава. (Вот точный вопрос. С этого следовало начинать, Александр Борисович.)

– Побежали искать убийцу, – ответила Вера Петровна.

– Куда именно? Вы видели – куда?

– Куда… – Она снова обратила свой взгляд на коллегу. – Они стали кричать, осмотрев хозяина, и показывать пальцами не на сопку, а куда-то вбок. Там околица села, по-нашему.

Значит, осмотрели его рану, входное отверстие, вспомнили, где он стоял, перед тем как в него попала пуля. И поняли, откуда выстрел…

– Потом они сели в машины, – вспомнила она. – И тоже с криками, с матерной руганью, а некоторые со слезами, погнали в ту сторону, куда мог податься стрелявший.

– Значит, не с горы, – спросил я, – тогда откуда, по-вашему, произведен был выстрел?

– Немного сбоку, – сказала она. – Метров, думаю, сто, не больше… Потом, когда мы выбежали, вернее, нас выгнали во двор, я будто услыхала шум машины.

Картина стала более правдоподобной. Выстрел с расстояния около ста метров. Тоже очень трудно попасть, тем более в ту же точку. И ночной прицел должен быть отменным. Я видел наш прицел. Громоздкий, тяжелый, на большом расстоянии изображение цели довольно размыто, как в отечественном телевизоре с отечественной антенной. Слышал про французские и немецкие инфракрасные прицелы. Мол, небо и земля, если сравнивать с нашим. Но можно ли в них с такого расстояния различить того, кто вышел в сумерках по естественной нужде?

– Пулечку бы ту посмотреть… – вздохнул Слава.

Я его понимал. Пуля у чеченцев. Сначала бы еще какую-нибудь деталь, подробность, позволяющую понять, что стрелял тот же самый. Пока об этом говорит лишь необычайная меткость стрелявшего. И только. Единственная зацепка. Меркулов замашет руками: чур меня, чур… Очертя голову кидаться в пекло Чечни? И чего ради? Какие у вас для этого резоны, милейший Александр Борисович? Ваша хваленая интуиция, и только?

И будет прав. Единственное, что объединяло два первых трупа, кроме меткости снайпера, – их знакомство при жизни с Сергеем Горюновым.

Слава посмотрел мне в глаза. Еще одно нераскрытое убийство на территории России: Чечня пока официально входит в состав нашей Федерации.

– Вызываем Горюнова? – спросил он.

Я поморщился. Конечно, с точки зрения следствия его допрос необходим. Кажется, я уже говорил, что Горюнов мне неприятен. Понимаю – непрофессионально, но ничего не могу с этим поделать.

Слава считывал информацию с моего лба. И потому сказал, чуть помедлив:

– А ты представь на минуточку, что он тоже был каким-то образом знаком с убитым. Значит, он – ценный свидетель!

16

На другое утро после охоты с последующим застольем генерал Тягунов проснулся не в лучшем расположении духа. Головка бо-бо, во рту стройбат ночевал. По стене важно шествовал, почесываясь, длинный рыжий таракан. Черт знает что! Охота – дело хорошее, но после подведения итогов. Нельзя начинать с того, чем следует заканчивать. Попробуй теперь укажи на существующие недостатки. Не так поймут. Начнут интриговать. Чего доброго, отошлют в столицу рапорт об аморальном поведении инспекторов Генштаба. И что это за малый все время крутился под ногами и не знал, как угодить? Вернее, знал. И даже очень хорошо знал.

Генерал посмотрел на часы. Девять ноль-ноль. Уже должен прибыть полковник Романов и сопроводить комиссию в огневой городок на стрельбы. Мол, вчера было все снегом занесено, сегодня должны бы расчистить.

Ну-ну… Одевшись, Геннадий Матвеевич вышел в коридор гостиницы. Подчиненные уже стояли там. Он хмуро, ни на кого не глядя, поздоровался.

– Запаздывает, однако, полковник Романов, – сказал кто-то.

– Возраст! – откликнулся другой. – К тому же жена молодая. Любит утром понежиться. А сам у стенки спит… Пока перелезет, вот минут десять добавь.

Все натужно рассмеялись бессмертному солдатскому анекдоту. Надо же как-то убивать время…

Тем временем Сережа Горюнов убивал время по-другому. Он подъехал к КПП на командирском «газике» и потребовал, чтобы открыли ворота. Дневальный замешкался. Сережа выскочил из машины, свежий, подтянутый, хорошо выбритый, в неизменном полушубке, и вдруг встретился взглядом с небритым сухим брюнетом, стоящим без шапки по другую сторону ворот. Сережа почувствовал, как у него похолодело внутри, под ложечкой, – по усам он узнал своего «ангела-хранителя».

– Здорово, земляк! – приветствовал брюнет хриплым голосом. – Не узнаешь, дорогой?

– Что значит – не узнаешь! – растерянно воскликнул Сережа, оглянувшись на неопрятного дневального, прислушивающегося к их разговору. – Свистунов! Почему посторонние возле части?

– Да я им уже сказал… – лениво произнес дежурный по КПП. – А они отойдут, потом снова приходят.

Только сейчас Горюнов заметил еще одного, с непокрытой головой, прикуривающего у какого-то солдатика возле дверей КПП.

– Служишь теперь, да? – усмехнулся «ангел-хранитель». – Молодец! На самолет не сел, думал, не найдем тебя?

– Сейчас же убрать от ворот посторонних! – повысил голос Горюнов. – Вы слышали, что я сказал?

Дежурный прапорщик сумрачно посмотрел на всесильного писаря строевой части, с которым прежде служил в одной роте и которому вроде бы не должен подчиняться. Но лучше не связываться… Хотя интересно знать, что еще скажет этот чеченец, или кто он там… Никогда еще в полку не видели своего благодетеля столь растерянным.

Он неохотно вышел за ворота.

– Ну все, все… Вы же сказали, что знакомую ждете. Идите отсюда, нечего вам тут делать.

– Ай, некрасиво, а? – покачал головой «ангел-хранитель» и поцокал языком. – Такой красивый, такой важный, да? А друзей не хочешь узнавать. Все забыл? Тогда я тебе напомню.

И погрозил Сереже пальцем.

Теснимый дежурным, он отошел на несколько метров от ворот, что-то сказал своему напарнику по-своему, и оба, решив, что расстояние до ворот стало достаточно безопасным, присели на корточки, чего-то поджидая.

– Меня Руслан зовут! – крикнул «ангел-хранитель» издали. – Я говорил, под землей тебя сыщем? Или думал, искать не буду, раз самолет разбился?

– Поехали, – нервно сказал Горюнов водителю, заслушавшемуся столь диковинными речами. Никто еще так не разговаривал с Горюновым. Наоборот, все говорили с ним только ласково и просительно. Особенно начальник.

Что уж тут говорить о рядовом и сержантском составе…

– Ну что рот разинул, спрашиваю! – рявкнул Сережа. – Едем! Нас ждут!

И «газик» промчался мимо кавказцев, по-прежнему сидевших на корточках, обдав их снежной пылью.

«Почему они не в кепках? – думал Сережа. – Странно, тогда было тепло, а они носили кепки. А сейчас на морозе – без головного убора».

Это была неотвязная, тупая мысль, которая сначала заслонила все остальное.

Значит, попался? А что они могут? Что? В военную прокуратуру пойдут? Да никогда! Но теперь за пределы части хоть не высовывайся. Они теперь не отстанут. Но как нашли? И откуда знают, что он не разбился вместе с самолетом? Впрочем, они могли знать, что милиция его искала. И должна была найти там, в накопителе. Раз там не нашли, значит, его не было и в самолете. Улучил момент, посмотрел, что они ему дали, и решил с этим сбежать. А когда узнал о гибели воздушного лайнера, успокоился – теперь в полной безопасности.

Так оно и было.

Единственное, на что он никак не мог решиться, – вывезти бриллианты. Уже несколько раз Сережа летал в Москву, но не брал их с собой. Хотел проверить – не ищут ли его. Кажется, не искали. Но всегда – или это казалось – работники милиции внимательно посматривали на него, будто припоминая: не видели ли кого-то похожего в оперативках. А в последний раз – обыскали. Он даже покрылся холодным потом.

Ведь в тот, последний раз он уже решился было взять их с собой. Но в последний момент передумал.

Он уговаривал себя, что это блажь, слабость – милиция ищет наркотики. Несколько раз мимо него проводили собаку, которая шла, рассеянно помахивая хвостом. Однажды на его глазах собака вдруг вырвала дамскую сумочку у какой-то модно одетой девушки. Никто бы не подумал ничего такого, глядя на нее. Всего-то оказалось – на один укол или понюх. А вот увели куда-то и в самолете ее уже не видели.

И его отыскали. Эти похуже милиции. Будут вынюхивать и выслеживать. И не отстанут, пока свое не получат.

Но сейчас не об этом должна болеть голова. В «дипломате» у Сережи готовые материалы инспекторской проверки во всем объеме.

Хотя к ней, проверке, еще даже не приступали. Тут важно быть наглым. Можно даже перейти со всей непринужденностью на «ты», поскольку только вчера пил со всеми на брудершафт. Так было с несостоявшимся тестем, проректором консерватории. Вне себя от бешенства был проректор во время того разговора на экзамене по сольфеджио.

Эти, на трезвую голову, тоже не позволят никакого панибратства. Плевать. Он, Сережа, знает про них все. И даже больше, чем они про себя.

Клерки из Генштаба доложили вовремя. Кое-кому из них перепадали снадобья из голов марала. Ведь столько вокруг соблазнов!

Даже здесь, в цитадели сурового, овеянного славой, сугубо мужского ремесла появилось множество всякого рода секретарш с их длинными ногами в широко разрекламированных колготках, с их знанием английского и компьютера, с их умением в отличие от тяжеловесных генеральш обольстить и развлечь.

И вот уже эти клерки носятся в поисках шампанского, презервативов, шоколадных наборов. И живительных снадобий из упомянутых выше оленьих рогов.

Все знает Сережа про тех, к кому он сейчас спешит в гостиницу с отчетом о работе, к которой они даже не приступали.

И вот он уже в этой пропахшей карболкой и жидкостью против тараканов гостинице, благоухающей подобным образом всякий раз, когда приезжает высокое начальство. И взбегает наверх, в лучшие номера, в коих прежде останавливались лишь подружки секретарей обкомов да заезжие гастролеры из областной филармонии.

Сейчас, сейчас они увидят его в погонах прапорщика. Вот будет сюрприз! Вот будет шок! И этим надо воспользоваться, пока противник, в данном случае комиссия Генштаба, в полном замешательстве.

Подобной сценой заканчивается «Ревизор» Гоголя. А у нас все с этого только начинается. Но ничего. То ли еще будет.

Они смотрят на Сережу, отвалив нижние челюсти чуть не до самого пола. Значит, с этим прапором мы вчера пили-ели? Позволяли ему хлестать себя по интимным местам дубовым веничком? А сейчас он стоит перед нами во всем блеске своих двух зеленых звездочек – и хоть бы каблуками прищелкнул! Одно только нахальство во взгляде – и никакой субординации!

– Товарищ генерал-полковник! Прапорщик Горюнов прибыл для ознакомления с результатами проверки!

Тягунов побагровел. Глядя на него, Сережа подумал, что генерала вот-вот хватит кондрашка. Что он, Сережа, перестарался?.. Может, не с этого надо было начинать? Не стараться ошеломить, а, учитывая возраст, подготовить…

Тем более уже слышно, как по коридору доносится, приближаясь, цокот каблучков.

– Где командир полка полковник Романов? – грозно рявкнул генерал Тягунов. – Почему не прибыл доложиться?

– Нездоровится после вчерашнего, – весело ответил Сережа, и даже подмигнул. – Но просил передать свои извинения.

И оглянулся вместе со всеми в сторону усиливающегося перестука звонких каблучков.

В номер вошли, покачивая бедрами, давешние молодки, опять же с подносами, на которых опять же что Бог послал: рассол, пивко такое, пивко сякое, баночное, импортное, «Жигулевское», светлое, темное…

И минералка «Арзни» для генерала. (Сережа специально узнавал в ночном разговоре с Генштабом по ВЧ, чем предпочитает опохмеляться председатель комиссии на другой день.)

И если Тягунов по-прежнему насупленно смотрел на творящееся безобразие, то его подчиненные аж привстали, вожделенно поглядывая и на молодок, и на прохладительные напитки. Но не смели вслух выразить свои эмоции, ждали реакции старшего по званию.

Вот тут Сережа спокойненько, не спеша, достал из «дипломата» принесенные бумаги и, пользуясь растерянностью в рядах, протянул их генералу. Тот сглотнул слюну, проводил взглядом каплю, стекающую по потному боку зеленой бутылки «Арзни», и нечеловеческим усилием перевел взгляд на бумаги. При этом он продолжал грозно хмуриться.

– Это еще что? – спросил он. – Что, я вас спрашиваю!

И ударил кулаком по столу, отчего одна бутылка с «Жигулевским» свалилась на пол. Все дружно охнули, проводив ее глазами, а потом облегченно вздохнули, убедившись, что она не разбилась.

Отметив все это, включая и реакцию высокой комиссии на падение бутылки с пивом, Сережа поднял на генерала невинные глаза, полные доверия и покоя.

– Как что, Геннадий Матвеевич? А вы прочитайте! Результаты стрельбы…

– Какой стрельбы! – Генерал трясущимися руками перелистывал бумаги. – Какая общая оценка? Какие еще цели поражены с первого выстрела? Вы что, издеваетесь? Вы как стоите перед старшим по званию?

Но никто не испугался генеральского рыка. Молодки продолжали лукаво улыбаться членам комиссии. В первый раз, что ли… Потом известно, чем заканчивается. Прощальным банкетом с повторением программы.

– Ах, я, наверное, перепутал! – воскликнул прапорщик Горюнов, картинно хлопнув себя по лбу. – Наверное, это счет из лесничества нашего заказника. Все-таки три кабана и один олень… Но не беспокойтесь, мы все оплатим. А с другой стороны, Геннадий Матвеевич, разве плохо постреляли? Вы же с первого выстрела свалили кабана! И товарищ полковник Писарев – тоже. Ну если не с первого, то можно и поправить. Да вот перепечатать некому. Машинка сломалась. Машинистка всю ночь, бедная, перепечатывала, сейчас спит. А у вас вечером самолет обратно в Москву… Да что это я все о делах да заботах. Угощайтесь, не стесняйтесь, вы же наши гости.

Генерал растерянно смотрит на своих подчиненных. Те отводят глаза. А вот молодки продолжают улыбаться, припоминая, видимо, ночные игрища.

А как прозвучала команда прапорщика, никто не посмел ослушаться, все дружно расхватали сосуды с живительной влагой. Только «Арзни» никто не посмел тронуть. Для генерала – значит, для генерала.