Лучшие рассказы Гейман Нил

На кухне миссис Уайтекер налила рыцарю чаю и провела в гостиную.

Увидев на каминной полке Святой Грааль, Галахад преклонил перед ним колено. Чашку с чаем он аккуратно поставил на бурый ковер. Полоска света, пробившаяся через тюлевые занавески, озарила его благоговейное лицо золотистым светом, превратив волосы рыцаря в серебряный ореол.

– Воистину это Святой Грааль, – сказал он спокойно и трижды быстро моргнул, словно желая прогнать слезу, набежавшую на бледно-голубые глаза.

И склонил голову в безмолвной молитве.

Наконец Галахад встал и повернулся к миссис Уайтекер.

– Благородная леди, хранительница Святая Святых, позвольте мне теперь отбыть из этой обители с Благословенной Чашей, ибо мои странствия окончены, а мой священный долг исполнен.

– Простите? – не поняла миссис Уайтекер.

Галахад подошел к ней и взял ее старческие руки в свои.

– Поиски окончены, – сказал он. – Святой Грааль предо мной.

Миссис Уайтекер поджала губы:

– Вы не могли бы поднять с пола чашку с блюдцем?

Галахад, извинившись, исполнил ее просьбу.

– Нет. Я так не думаю, – сказала миссис Уайтекер. – Мне бы хотелось, чтобы он остался здесь. Ему здесь самое место, между собачкой и фотографией моего Генри.

– Возможно, мне следует заплатить вам золотом? Не так ли? Я готов принести вам золота, леди…

– Нет. Не нужно мне никакого золота, спасибо. Просто не хочу и все, – сказала миссис Уайтекер, выпроваживая рыцаря к входной двери. – Рада была познакомиться.

Конь, упершись головой в забор, щипал ее гладиолусы. Несколько соседских ребятишек замерли на тротуаре, наблюдая.

Галахад достал из седельной сумки пару кусочков сахара и предложил самому храброму из них угостить коня. Дети захихикали, и к нему потянулись сразу несколько раскрытых ладоней. А одна девочка постарше погладила коня по морде.

Галахад грациозно вскочил на коня, и тот зацокал копытами вниз по Хауторн Креснт.

Миссис Уайтекер провожала его взглядом, пока он не скрылся из виду, и, вздохнув, вернулась в дом.

Уик-энд прошел спокойно.

В субботу миссис Уайтекер поехала на автобусе в Мейрсфилд проведать племянника Рональда, его жену Юфонию и дочек, Клариссу и Диллиан. Она привезла им смородиновый пирог собственного приготовления.

В воскресенье утром миссис Уайтекер отправилась в церковь. Она ходила в церковь Святого Иакова Меньшего, которая была слишком большой («Это не просто церковь, но место, где радостно встречаются единомышленники») для того, чтобы миссис Уайтекер чувствовала себя в ней вполне комфортно, но ей нравился викарий, преподобный Варфоломей, правда, когда он не играл на гитаре.

После службы она хотела было сказать ему, что у нее в гостиной стоит Святой Грааль, но передумала.

В понедельник миссис Уайтекер была занята в саду за домом. У нее был небольшой травяной сад, которым она ужасно гордилась: укроп, вербена, мята, розмарин, тимьян и буйные заросли петрушки. Надев грубые зеленые перчатки для садовых работ и опустившись на колени, она полола свой садик и собирала в полиэтиленовый пакет слизняков.

К слизнякам миссис Уайтекер проявляла редкое добросердечие. Она относила их в дальний конец своего сада, который граничил в железной дорогой, и выбрасывала за забор.

Она срезала петрушку для салата, когда за ее спиной раздался кашель. Это был Галахад, высокий и прекрасный, в своих сверкающих на солнце доспехах. Он держал в руках что-то длинное, завернутое в промасленную кожу.

– Я вернулся, – сказал он.

– Здравствуйте, – сказала миссис Уайтекер. Она медленно выпрямилась и сняла свои перчатки. – Что ж, раз вы здесь, могли бы мне помочь.

Она протянула ему пакет со слизняками и велела выбросить их за забор.

И они пошли на кухню.

– Чаю или лимонаду? – спросила она.

– То же, что и вам, – ответил Галахад.

Миссис Уайтекер достала из холодильника кувшин с лимонадом собственного приготовления и послала Галахада сорвать веточку мяты. Еще она достала два высоких стакана, осторожно ополоснула мяту, положила в каждый стакан по нескольку листиков и налила лимонад.

– Ваш конь остался у калитки? – спросила она.

– О да. Его зовут Гриззел.

– И вы, кажется, долго сюда добирались.

– Да, очень долго.

– Понятно, – сказала миссис Уайтекер. Она достала из-под раковины синюю пластмассовую миску и наполовину наполнила водой. Галахад отнес ее Гриззелу, подождал, покуда конь напился, и вернул пустую миску хозяйке.

– Что ж, – сказала она, – как я понимаю, вы снова за Граалем.

– О да, ведь я все еще ищу его. – Он поднял с пола свой сверток, положил на скатерть и развернул. – За Грааль я предлагаю вам вот это.

Это был меч с клинком длиной почти четыре фута, сплошь испещренным изящно выгравированными словами и символами. Рукоять была отделана золотом и серебром, а в навершии сиял большой драгоценный камень.

– Очень красивый, – нерешительно заметила миссис Уайтекер.

– Это Бальмунг, изготовленный Велундом Смитом[7] в стародавние времена. Его брат-близнец зовется Фламберг[8]. Кто носит его, непобедим в войнах и неукротим в сражениях. Кто носит его, всегда храбр и благороден. Рукоять меча украшает сардоникс Биркон, он защитит своего хозяина от яда, подсыпанного в вино или эль, и от предательства друзей.

Миссис Уайтекер уставилась на меч.

– Он, должно быть, очень острый, – сказала она помолчав.

– Им можно разрубить надвое упавший с головы волос. И даже разрезать солнечный луч, – гордо сказал Галахад.

– Тогда, наверное, его лучше убрать, – сказала миссис Уайтекер.

– Он вам не понравился? – разочарованно спросил Галахад.

– Нет, благодарю, – сказала миссис Уайтекер.

Ей пришло в голову, что ее покойному мужу Генри меч бы наверняка понравился. Он повесил бы его на стену в кабинете, рядом с чучелом карпа, пойманного в Шотландии, и хвастал бы перед гостями.

Галахад завернул Бальмунг в промасленную кожу и перевязал веревкой.

Он был расстроен.

Миссис Уайтекер приготовила ему сэндвичей со сливочным сыром и огурцом на обратную дорогу, завернув их в плотную бумагу, и дала яблоко для коня. Кажется, Галахаду это было приятно.

А она помахала ему на прощанье.

В тот день она ездила на автобусе в больницу к миссис Перкинс, которую все не выписывали, бедняжку. Миссис Уайтекер испекла для нее кекс с цукатами, но без орехов, от которых пришлось отказаться, поскольку зубы у миссис Перкинс были уже не те.

Вечером она немного посмотрела телевизор и рано легла спать.

Во вторник в дверь позвонил почтальон. Миссис Уайтекер как раз была наверху в кладовке, где медленно и тщательно, шаг за шагом, наводила порядок, и подойти не успела. Почтальон оставил записку, в которой говорилось, что он принес посылку, но никого не оказалось дома.

Миссис Уайтекер вздохнула.

Она положила записку в сумочку и отправилась на почту.

Посылка была от племянницы Ширеллы из Сиднея, Австралия. Она прислала фотографии своего мужа Уолласа и двух дочерей, Дикси и Вайолет, а также ракушку, обернутую в вату.

Миссис Уайтекер хранила много таких ракушек в своей спальне. На самой любимой красовался выполненный эмалью вид на Багамы. Это был подарок сестры Этель, умершей в 1983 году.

Она положила ракушку и фотографии в сумку, с которой ходила за покупками, и заглянула в «Оксфам»: все равно по пути.

– Здравствуйте, миссис У, – сказала Мэри.

Миссис Уайтекер уставилась на нее. Губы накрашены (возможно, не совсем подходящим оттенком и не очень ровно, но это, решила миссис Уайтекер, со временем придет), и в элегантной юбке. Большое достижение.

– А, здравствуйте, милочка, – ответила миссис Уайтекер.

– На прошлой неделе заходил тут один, спрашивал о той вещи, что вы купили. О металлической чашке. Я сказала ему, как вас найти. Надеюсь, вы ничего не имеете против?

– Нет, дорогуша, – сказала миссис Уайтекер. – И он меня нашел.

– Он такой необыкновенный! В самом деле необыкновенный, – шумно вздохнула Мэри. – В такого я могла бы влюбиться. И он был на большой белой лошади и все такое.

Она и спину прямее держит, с одобрением заметила миссис Уайтекер.

С книжной полки она взяла новый роман «Ее величественная страсть», хоть и не прочла еще два предыдущих, купленных в прошлый раз.

Взяла она и «Рыцарский роман, или Легенду о галантности» и даже его открыла. На нее пахнуло плесенью. На самом верху первой страницы красными чернилами было аккуратно написано: «EX LIBRIS Фишера».

Она поставила книгу на место.

Когда миссис Уайтекер вернулась домой, Галахад ее уже дожидался. Он катал на своем Гриззеле детишек вдоль по улице.

– Я рада, что вы здесь, – сказала она. – Мне как раз нужно кое-что передвинуть.

Она отвела его в чулан, где он переставил ей старые чемоданы, и теперь она могла без труда добраться до дальнего буфета.

Там было очень пыльно.

Почти до вечера он двигал с места на место вещи, а она убиралась.

На щеке у Галахада был шрам, а одна рука плохо сгибалась.

Они немного поговорили, пока она мела и терла. Миссис Уайтекер рассказала ему о своем покойном муже Генри; и как благодаря страховке удалось уплатить за дом; и вон сколько у нее вещей, а оставить некому, разве что Рональду и его жене, но они-то любят все современное. Она рассказала, как познакомилась с Генри во время войны, когда он был в отряде противовоздушной обороны, а она неплотно закрыла на кухне шторы; и о дешевых танцплощадках, куда они ходили; и как, когда война закончилась, поехали в Лондон, где она впервые попробовала вино.

Галахад рассказал ей о своей матери Элейне[9], более взбалмошной, чем это вообще возможно и к тому же отчасти ведьме; о дедушке, короле Пелесе[10], благородном, но немного рассеянном; о юности в замке Блиант на острове Радости; о своем отце, в известном смысле полном безумце, которого он знал как Рыцаря Печального Образа и который на самом деле был Ланселотом Озерным, величайшим из рыцарей, но скрывавшимся и выжившим из ума; и о том, как, будучи молодым оруженосцем, проводил свои дни в Камелоте.

В пять часов миссис Уайтекер, обозрев дела рук своих, решила, что они достойны одобрения; она открыла окно, чтобы проветрить, и они спустились на кухню, где она поставила чайник.

Галахад сел за стол.

Из кожаного кошелька на поясе он достал круглый белый камень размером с шарик для крикета.

– Это вам, моя леди, – сказал он, – в обмен на Святой Грааль.

Миссис Уайтекер взяла камень, который с виду не казался таким тяжелым, и поднесла его к свету. Он был молочного цвета, полупрозрачным, а внутри, в лучах предзакатного солнца, поблескивали серебряные искорки. Камень был теплым.

И покуда она его держала, ее охватило странное чувство. В глубине души она вдруг ощутила мир и покой. Безмятежность, пришло в голову верное слово; она была безмятежной.

Неохотно она положила камень обратно на стол.

– Очень красивый, – сказала она.

– Это Философский камень, который наш предок Ной повесил в Ковчеге, чтобы был свет, когда не было света; он способен превращать в золото низкие металлы; но у него есть и другие свойства, – торжественно объяснил Галахад. – И это не все. Есть еще кое-что. Вот.

Из кожаной сумы он достал яйцо и протянул ей. Размером с гусиное, оно было блестящего черного цвета с алыми и белыми пятнами. Когда миссис Уайтекер его коснулась, волосы у нее на затылке встали дыбом.

В первый момент она ощутила непереносимый жар и свободу. Она слышала потрескивание далеких огней, и на долю секунды словно воспарила над миром, поднимаясь и опускаясь на огненных крыльях.

Она положила яйцо на стол, рядом с Философским камнем.

– Это яйцо птицы Феникс, – сказал Галахад, – из далекой Аравии. В один прекрасный день из него вылупится птица Феникс; а когда настанет срок, птица совьет огненное гнездо, отложит в него яйцо и умрет, чтобы возродиться из пламени в другие времена.

– Я почему-то так и подумала, – сказала миссис Уайтекер.

– А в довершение ко всему, леди, – сказал Галахад, – я принес вам вот это.

Он достал из сумы и отдал ей яблоко, вырезанное из цельного рубина, и на янтарной подставке.

Не без волнения она взяла его в руки. Яблоко оказалось неожиданно мягким: пальцы оставили вмятину, а по руке побежала струйка рубинового сока.

Кухня наполнилась почти неощутимым, волшебным запахом летних фруктов, малины, и персиков, и земляники, и красной смородины. И словно из далекой дали она смутно слышала поющие голоса и музыку эфира.

– Это яблоко из сада Гесперид, – тихо сказал Галахад. – Вкусив от него, можно исцелиться от любой болезни или раны, сколь бы глубокой она ни была; снова вкусив, можно вернуть молодость и красоту; вкусив в третий раз, по слухам, можно обрести бессмертие.

Миссис Уайтекер слизнула с руки липкий сок. На вкус он был как тонкое вино.

На одно мгновение ей вдруг вспомнилось, каково это, быть молодой: когда у тебя упругое, стройное тело, которое тебе подвластно, и ты можешь неприлично скоро просто так мчаться по переулку, и когда при виде твоей радости и непосредственности тебе улыбаются встречные мужчины.

Миссис Уайтекер взглянула на сэра Галахада, самого красивого из рыцарей, который сидел на ее кухне, такой прекрасный и благородный.

Она перевела дух.

– Это все, что я вам принес, – сказал Галахад. – И мне не просто было их раздобыть.

Миссис Уайтекер положила на свой кухонный стол наливное яблоко. Она посмотрела на Философский камень, на Яйцо птицы Феникс, и на Яблоко Жизни.

Потом пошла к себе в гостиную и взглянула на каминную полку: на фарфоровую собачку, и на Святой Грааль, и на черно-белую фотографию покойного Генри, без рубахи, улыбающегося, с мороженым в руке, почти сорок лет тому назад.

И вернулась на кухню. Чайник уже засвистел. Ополоснув кипятком заварочный чайник, она положила в него две и еще одну чайную ложку заварки и залила водой. И все это не проронив ни слова.

Наконец повернулась к Галахаду.

– Заберите это яблоко, – твердо сказала она. – Вам не следует предлагать подобные вещи старым дамам. Так не годится. – Она немного помолчала. – Остальное я возьму. Они неплохо будут смотреться на каминной полке. Две вещи за одну, иначе я не согласна.

Галахад просиял. Он убрал рубиновое яблоко в суму, опустился на колено и поцеловал ей руку.

– Довольно, – сказала миссис Уайтекер.

Она налила им чаю в чашки из своего лучшего сервиза, который доставала по особым случаям.

Чай они пили в молчании.

А когда с ним было покончено, перешли в гостиную.

Галахад перекрестился и забрал Святой Грааль.

Миссис Уайтекер поставила на его место Яйцо и Камень. Яйцо немного кренилось на одну сторону, и его пришлось прислонить к фарфоровой собачке.

– Смотрятся очень мило, – сказала миссис Уайтекер.

– Да, – согласился Галахад. – Очень мило.

– Может, возьмете с собой чего-нибудь? – спросила она.

Он покачал головой.

– Хотите кекса? – предложила она. – Может статься, сейчас вы решите, что вам его совсем не хочется, а через несколько часов будете ему рады. И возможно, вам следует зайти в одно место. Давайте-ка, я вам его заверну.

Она проводила его до крохотной туалетной комнаты в конце коридора, а сама пошла на кухню со Святым Граалем в руках. В кладовке у нее осталось с Рождества немного оберточной бумаги, она завернула в нее Чашу и перевязала бечевкой. Потом отрезала большой кусок кекса с цукатами и орехами и положила его в коричневый бумажный пакет, вместе с бананом и ломтиком сыра в серебряной фольге.

Когда Галахад вышел, она передала ему бумажный пакет и Святой Грааль, а потом поднялась на цыпочки и поцеловала в щеку.

– Ты хороший мальчик, – сказала она. – Будь осторожен.

Он обнял ее, и она выпроводила его из дома и захлопнула дверь. Налила себе еще чашечку чая и тихо плакала в бумажный платочек, слушая цоканье копыт по Хоуторн Креснт.

В среду миссис Уайтекер никуда не выходила.

А в четверг отправилась на почту за пенсией. И на обратном пути зашла в «Оксфам».

Женщина за кассой была ей незнакома.

– А где Мэри? – спросила миссис Уайтекер.

Женщина с подкрашенными в синеву седыми волосами и в синих очках, на оправе которых посверкивали звездочки, покачала головой и пожала плечами.

– Сбежала с молодым человеком, на лошади. Хм. Я вас спрашиваю. Мне сегодня нужно быть в центре, в «Хасфилде». Меня сменит мой Джонни, пока мы найдем кого-нибудь еще.

– Ну, – сказала миссис Уайтекер, – это хорошо, что она нашла себе молодого человека.

– Ей-то, может, и хорошо, – сказала дама на кассе, – а кое-кому сегодня нужно быть в «Хасфилде».

На полке у задней стены миссис Уайтекер обнаружила старый, весь в пятнах, серебряный сосуд с длинным носиком. Приклеенный сбоку ценник свидетельствовал, что он оценен в шестьдесят пенсов. Сосуд был похож на гладкий, удлиненный заварочный чайник.

Она взяла еще один роман из серии издательства «Миллс энд Бун», который прежде не читала. Он назывался «Ее одинокая любовь». С книгой и серебряным сосудом подошла к кассе.

– Шестьдесят пять пенни, дорогуша, – сказала кассирша, взяв у нее из рук сосуд и разглядывая его. – Забавная старая вещица, не правда ли? Этим утром поступила. – На боку сосуда и ручке изящной вязью были выгравированы иероглифы. – Это, должно быть, соусник.

– Нет, не соусник, – сказала миссис Уайтекер, которая точно знала, что это такое. – Это лампа.

Коричневой бечевкой к ручке было привязано маленькое, ничем не примечательное медное колечко.

– Вообще-то, – сказала миссис Уайтекер, – я, пожалуй, возьму только книгу.

Она заплатила пять пенсов за роман и отнесла лампу на место, туда, где ее нашла. В конце концов, сказала себе миссис Уайтекер по дороге домой, мне было бы некуда ее поставить.

Убийственные тайны

  • В ответ на то, о чем спросил,
  • Четвертый ангел возгласил:
  • «Я создан был, чтоб охранять
  • Сей край от дерзости людей.
  • Ведь человек Виной своей
  • Презрел Господню Благодать.
  • Итак, страшитесь! Или вас
  • Сразит мой Меч в недобрый час».
Честерские мистерии, Сотворение Адама и Евы, 1461. Пер. Н. Эристави

То, что я сейчас расскажу, правда.

Десять лет назад, а может, годом раньше или позже, я вынужден был остановиться в Лос-Анджелесе на моем долгом пути домой. Дело было в декабре, а погода в Калифорнии была теплой и приятной. Зато Англия оказалась во власти туманов и метелей, и самолеты там не приземлялись. Каждый день я названивал в аэропорт, и каждый день мне предлагали еще денек подождать.

И так продолжалось почти неделю.

Мне только что перевалило за двадцать. Оглядываясь сегодня на всю мою жизнь, прошедшую с тех пор, я испытываю неловкость, как если бы получил от кого-то непрошеный подарок: дом, жену, детей, призвание. И честно говоря, все это не имеет ко мне никакого отношения. Если правда то, что каждые семь лет каждая клетка нашего тела умирает и замещается новой, значит, я и в самом деле унаследовал свою жизнь от другого, мертвого человека; а прегрешения тех дней прощены и похоронены вместе с ним.

Итак, я оставался в Лос-Анджелесе.

На шестой день я получил сообщение от давней как-бы-подружки из Сэттла: она тоже в Л. А. и узнала о том, что я в городе, по цепочке, от знакомых знакомых. Может, нам встретиться?

Я оставил сообщение на ее автоответчик. Конечно, буду рад.

В тот вечер, когда я вышел из отеля, ко мне подошла маленькая блондинка. Было уже темно.

Она уставилась на меня, словно мысленно сверяясь с чем-то, и наконец, неуверенно, произнесла мое имя.

– Да, это я. А вы подруга Тинк?

– Ну. Машина за углом, пшли. Она правда очень хочет вас видеть.

Это был огромный старый, похожий на лодку драндулет, какие можно встретить только в Калифорнии. В нем пахло потрескавшейся и осыпающейся кожаной обивкой. И мы выехали оттуда, где находились, туда, куда направлялись.

В те времена Лос-Анджелес был для меня совершенной загадкой; но и теперь я не могу сказать, что намного лучше его знаю. Я знаю Лондон, и Нью-Йорк, и Париж: по ним можно бродить, ощущая, чем они живут в этот день и час, можно проехаться на метро. Лос-Анджелес – город автомобилей. Тогда я вообще не водил машину; даже теперь я бы на машине по Америке не поехал. Воспоминания о Лос-Анджелесе связаны для меня с поездками в чьих-то машинах, без всякого представления об облике города, об отношениях между людьми и самим местом. Ровные дороги, постоянное повторение форм и объемов, а потому, когда пытаюсь вспомнить город в целом, мне вспоминается лишь бесконечное пространство маленьких огоньков, которое однажды ночью простерлось передо мной с холма в Гриффит-парке, во время моего первого пребывания в городе. Один из самых прекрасных видов, открывшихся мне с такого расстояния.

– Видите то здание? – спросила меня блондинка, подруга Тинк.

Это был дом в стиле арт-деко из красного кирпича, симпатичный и довольно уродливый.

– Да.

– Построен в тридцатые годы, – с уважением и гордостью сообщила она.

Я вежливо ответил, стараясь постичь город, для которого пятьдесят лет – это давняя история.

– Тинк как разволновалась. Когда узнала, что вы в городе. Так разволновалась.

– Я буду рад снова с ней повидаться.

Полное имя Тинк было Тинкербелл Ричмонд. Честно.

Она вместе с друзьями остановилась в небольшом местечке примерно в часе езды от центра Лос-Анджелеса.

Вот что вам следует знать о Тинк: она была на десять лет меня старше, то есть ей было чуть больше тридцати; у нее были блестящие черные волосы, красные пухлые губы и очень белая кожа, прямо как у Белоснежки; когда впервые ее увидел, я решил, что она самая прекрасная женщина на свете.

В какой-то момент Тинк ненадолго выскочила замуж, и у нее имелась пятилетняя дочь по имени Сьюзан. Я не видел Сьюзан, когда Тинк была в Англии, потому что та осталась в Сиэттле, у своего отца.

Как получилось, что женщина по имени Тинкербелл назвала свою дочь Сьюзан?..

Память – великая обманщица. Возможно, есть люди, чьи воспоминания словно записаны на магнитную ленту, где ежедневно фиксируется их жизнь во всех деталях, – я к таким не отношусь. Моя память – путаное нагромождение отрывочных фрагментов, сшитых на живую нитку: то, что я помню, я помню без изъятий, в то время как иные события и обстоятельства совершенно выпали из моей памяти.

Я не помню, как мы приехали к Тинк и куда исчезла ее подружка.

Зато помню, как сидел в гостиной с приглушенным светом рядом с ней на диване.

Мы о чем-то говорили. Прошел, должно быть, год с тех пор, как мы виделись. Но у мальчишки в двадцать один немного тем для разговора с тридцатидвухлетней женщиной, и вскоре, не придумав ничего лучшего, я притянул ее к себе.

Она с готовностью ко мне прижалась, коротко вздохнув и подставив губы для поцелуя. В полумраке они казались черными. Мы недолго целовались на диване, я гладил через блузку ее грудь, а потом она сказала:

– Мы не можем трахаться. У меня дела.

– Ну и ладно.

– Могу сделать минет, если хочешь.

Я согласно кивнул, она расстегнула мне джинсы и опустила голову на мое колено.

Когда я кончил, она вскочила и побежала на кухню. Я слышал, как она сплевывает в раковину и как шумит вода. Помню, я удивился: зачем делать минет, если так противен вкус спермы?

Потом она вернулась, и мы снова сели рядом.

– Сьюзан спит наверху, – сказала Тинк. – Она – все, что у меня есть. Хочешь на нее посмотреть?

– Я бы не возражал.

Мы поднялись наверх. Тинк провела меня в темную спальню. Все стены были увешены детскими рисунками, на которых восковыми мелками были изображены крылатые феи и крошечные дворцы, а в кроватке спала маленькая светловолосая девочка.

– Она очень красивая, – сказала Тинк и поцеловала меня. Ее губы были все еще немного липкими. – Она похожа на своего отца.

Мы спустились вниз. Нам больше не о чем было говорить и нечего было делать. Тинк зажгла верхний свет. И я впервые заметил «лапки» в уголках ее глаз, столь неподобающие для прекрасного личика куклы Барби.

– Я люблю тебя, – сказала она.

– Спасибо.

– Хочешь, отвезу тебя назад?

– Если ты не боишься оставить Сьюзан одну…

Она пожала плечами, и я притянул ее к себе в последний раз.

Ночью Лос-Анджелес – это сплошные огни. И тени.

Дальше в моей памяти пробел. Я совершенно не помню, как было дело. Очевидно, она довезла меня до отеля, в котором я остановился: как еще я мог до него добраться? Я даже не помню, поцеловал ли ее на прощанье. Не исключено, что просто стоял на тротуаре и смотрел ей вслед.

Не исключено.

Однако я точно помню, что когда добрался до отеля, я стоял там, будучи не в силах войти, принять душ и лечь спать, вообще не желая что бы то ни было делать.

Я не был голоден. Я не хотел выпить. Мне не хотелось ни почитать, ни поговорить. Я боялся уйти слишком далеко и потеряться, я путался в бесконечно повторяющихся темах города, раскинутых вокруг, как паутина, и вбирающих в себя так основательно, что я никогда не мог без посторонней помощи найти путь к своему отелю. Центр Лос-Анджелеса иногда представляется мне не чем иным, как шаблоном, составленным из одинаковых блоков: бензоколонка, несколько домов, мини-молл (пончики, изготовление фото, прачечная-автомат, фаст-фуд), и все это повторяется, как в гипнозе; а мелкие отличия в мини-моллах и домах лишь подчеркивают неизменность конструкции.

Вспомнив губы Тинк, я пошарил в кармане пиджака и достал пачку сигарет.

Прикурив, выпустил синее облачко в теплый ночной воздух.

Неподалеку от отеля росла чахлая пальма, и я решился, держа ее в поле зрения, немного пройтись, выкурить сигарету, может, даже поразмышлять; но для последнего я был слишком опустошен. Я чувствовал себя совсем бесполым и одиноким.

Примерно в квартале от пальмы была скамейка, и дойдя до нее, я сел. Швырнув окурок на асфальт, смотрел, как он вспыхивал оранжевыми искорками.

Кто-то сказал:

– Я бы купил у тебя сигарету, приятель. Держи.

Перед моим лицом появилась рука с монетой в двадцать пять центов. Я поднял голову.

Он не выглядел старым, хотя я не смог бы сказать, сколько ему лет. Возможно, около сорока. Или лет сорок пять. На нем было долгополое потертое пальто, цвет которого растворился в желтом свете уличного фонаря, а глаза у него были темными.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Юная сыщица Фима ввязалась в очередную авантюру. Обычные посиделки вместе с подружками закончились п...
Кристина чувствовала, что не стоит идти на поводу у подруги, но все же уступила и согласилась пойти ...
Легко ли быть королем, если ты - девушка, и твой враг знает правду? Враг, который всегда рядом и жде...
Попадая в сложные обстоятельства жизни, мы пытаемся найти наилучший выход из сложившейся ситуации.В ...
Дик Фрэнсис (1920–2010) – один из самых именитых английских авторов, писавших в жанре детектива. За ...
Очередное приключение Лиса и Поросёнка началось с книги о рыбах, которую они рассматривали. Каких то...