ЛИМБ Соколова Наталья

Пролог

Старая железная дорога рассекает напополам густой лес. Изгибается, виляет между высокими тёмно-зелёными елями и соснами, которым нет конца и края. Мелькают в окне потрескавшиеся, мокрые деревянные шпалы. Несмотря на сильный ливень и шквалистый ветер, машинист разгоняет поезд так быстро, как может. Ему передали, что в первом купе рожает женщина.

До ближайшего города с больницей часа полтора езды – успеют ли? Нужно успеть. Проводница шепнула, что муж роженицы – военный и служит в КГБ. Они едут из Владивостока до самой Москвы, и вот, спустя почти трое суток дороги, начались роды. Говорят, что на пару недель раньше положенного срока. Больше ничего машинист не знает и знать не хочет. Поезд трясётся, его мотает на скорости. Думать некогда, приходится следить за дорогой.

В первом купе тихо и темно, штора задвинута. Молодая женщина, держась за округлый живот, сгибается вперёд и закрывает глаза. Её дыхание такое же неспокойное и прерывистое, как бушующий, треплющий кроны деревьев ветер. Боль разрывает тело подобно вспышкам молний, которые полосуют за окном тяжёлое небо. Внутри всё сотрясается словно от раскатов грома. Кажется, начинается настоящий ураган.

Майор в тёмно-сером кителе нервно мнёт в руках чёрную фуражку. Он не знает, как помочь жене. Не следовало брать её с собой в долгую поездку, но и оставить одну в Москве было нельзя. Он обещал, что не спустит с неё глаз ни на минуту.

Схватки усиливаются, буря тоже. Поезд, летящий стрелой, вдруг резко тормозит. Рельсы свистят, падают с полок чемоданы. Состав замирает посреди дикого леса. На дороге что-то случилось.

– Только этого ещё не хватало! – бормочет мужчина в форме.

Заглядывает проводница. Интересуется состоянием роженицы, вздыхает озадачено. Потом объясняет: на пути упало дерево, дальше не проехать. Убрать его своими силами не получится, вызвали аварийный вертолёт, но погода сейчас нелётная, а надолго ли ураган – неизвестно. Придётся выбирать: или оставаться в поезде до конца ненастья, только принимать роды здесь некому, ведь среди пассажиров нет ни одного врача…

– Или? – голос будущего отца натянут как струна.

– Или идти через лес до ближайшего села. Это, конечно, не город, но там есть местный лекарь. То есть, шаман…

Роженица всхлипывает, ей больно, а теперь ещё и страшно.

– Вы в своём уме?! – строго спрашивает мужчина. – Шаман?!

– Да, бурятский. Боюсь, на большее рассчитывать не приходится. Один молодой человек, едущий до Улан-Удэ, согласился показать вам дорогу. На вашем месте я бы поторопилась, пока он не передумал…

Путь к селу похож на девять кругов ада. Ледяной ветер воет и сбивает с ног. Дорожки нет, даже тропинки. Ноги тонут по щиколотку в болотистой жиже. Ветки елей цепляют за одежду. Держа над супругой своё чёрное пальто, мужчина укрывает её от крупных капель дождя, падающих с деревьев, и ведёт – полубессознательную – за раскосым пареньком.

Минут сорок – и чаща расступается. Вдали появляется небольшая деревенька. Из леса все трое выходят вовремя – прямо за их спиной с треском ломается и падает ещё одно могучее дерево.

На горизонте блещут молнии. Женщина то и дело спотыкается и валится с ног. Всё как в тумане. В ветхую хижину шамана – у самого подножья холма – её вносят уже на руках. Старый смуглолицый лекарь, увидев их на пороге, хмурится и говорит пару фраз своей жене на местном языке. Морщинистая старушка качает головой и уходит в закуток-кухоньку, завешенную ширмой. Гремит алюминиевая посуда, из одной плошки в другую переливается вода.

Шаман машет руками на двух мужчин, торопливо теснит их к выходу, что-то напутственно вещая. Его слов майор не понимает, но общий смысл ясен – смотреть на роды им не разрешат. Нужно искать приют в одном из домиков по соседству.

Женщина устало приваливается к стене. В хижине горит огонь, старушка приносит ей плед, и она, наконец, согревается. Глаза сами собой закрываются, тело падает в вязкое небытие, только изредка его выгибает от волн нарастающей боли. С каждой схваткой гром гремит всё отчётливее, а хозяева всё сильнее тревожатся.

– Феникс или змий? – спрашивает вдруг шаман.

Она совсем его не понимает – хлопает светлыми ресницами и молчит. Сев напротив, лекарь смотрит на неё в упор:

– Феникс или… дракон? – повторяет он, глядя исподлобья.

Вопрос снова остаётся без ответа. Жена шамана, вздыхая, подносит роженице в широкой глиняной чашке какой-то дымящийся, горячий напиток.

Отхлебнув, та кривится и прикрывает рот:

– Горько! – отталкивает кружку, едва не разливая содержимое. Шаман ругается. Сначала на своём диалекте, потом с трудом переходит на русский:

– «Бессмертное крыло», собранное на рассвете, помогает раскрыться вратам миров! – он снова подставляет ей под нос чашку с отваром.

– Не надо, я не буду! Слишком горько!

– Пей! – волком рычит дед. Глаза в узких щёлочках век сверкают красным – огонь из очага отражается в них так ярко, что становится страшно. – Пей! Всех нас погубишь!

По лицу молодой женщины текут слёзы. Губы сводит, пальцы, сжимающие кружку, дрожат. Обжигающий яд, глоток за глотком, стекает по горлу, дурманит голову и вяжет желудок. Схватки усиливаются. Вернее, наступает одна сплошная схватка, без перерывов и надежды на отдых.

– Работай, дева, – приговаривает шаман, отвернувшись. Теперь он кажется спокойным и совсем не обращает внимания на то, что ветер снаружи вот-вот сорвёт с домика хлипкую крышу. – Работай. Быстрее родишь – быстрее всё это закончится…

Тем временем, майор, прикрывшись от непогоды шинелью, стучался в двери окрестных хижин в поисках «гонца». Ему срочно нужно было отправить телеграмму в Москву. Желающих пускаться в путь в столь нелёгкий час не находилось. Одежда мокла, отчаяние нарастало. Наконец, в одной из избушек хмурая бурятка согласилась послать на почту своего младшего сына. Не просто так, разумеется. Попросила большую сумму денег и, вдобавок, «штурманские» наручные часы.

Взамен у хозяев нашёлся маленький, неровно оборванный листок коричневой бумаги и обломок уголька, которым в селе писали вместо карандаша.

«Жена рожает, – вывел военный трясущейся рукой. – Кажется, у нас всё получилось. Свяжусь с вами позже. Если останемся в живых».

На обратной стороне он написал номер телефона, чьи-то имя и фамилию.

Сын бурятки затянул потуже короткую куртку, сел на пегого коня и, согнувшись, стремглав поскакал в город – сквозь ветер, гром и стену проливного дождя.

Спустя несколько часов, когда он вернётся в село с ответным посланием за пазухой, ураган уже закончится. Потеплеет. Яркое солнце осветит груды разрушенных деревенских избушек и сараев. Только одна-единственная хижина шамана в тот день устоит перед безжалостной стихией, остальные дома окажутся полностью уничтоженными. Некоторые жители спрячутся в погребах, некоторые разбегутся, некоторые погибнут под завалами. Паренёк будет долго искать среди руин того самого столичного военного, но найдёт в итоге лишь его бесхозную фуражку под упавшим забором.

Он тихо заглянет в дом колдуна, увидит там спящую роженицу, а на груди у неё – мирно сопящего новорожденного мальчика с пуповиной, перевязанной верблюжьей шерстью. Шаман и его бабка тоже уснут у потухшего очага, и тревожить их он не решится.

Выйдет – и так и останется стоять посреди залитой солнечным светом дороги, держа в руках короткую телеграмму.

На мятом жёлтом листке бумаги будет блёклыми буквами напечатан ответ, пришедший из Москвы:

«Феникс или змей?»

Глава 1. Карты незнакомых городов

– Мам, кто приходил?

С утра, выйдя на кухню, я вытащила из холодильника молоко, а из ящика – мюсли, и села за стол. Сегодня я опять всю ночь летала во сне, а после таких снов мне всегда дико хочется есть.

– Никто не приходил, а что?

– Точно?..

Готова поспорить, сквозь сон я слышала, как хлопнула входная дверь!

– Ну… Только почтальон зашёл, принёс заказное письмо.

Вздохнув, папа оторвал взгляд от окна и тоже сел завтракать. Я, наоборот, вытянулась и выглянула на улицу, чтобы прикинуть, что сегодня надеть. На следующей неделе уже сентябрь, а погода по-прежнему тёплая, как в середине лета.

Щурясь от яркого солнца, отражающегося во всех возможных стёклах, я наблюдала за тем, как отъезжала от нашего дома чёрная тонированная «волга». Подумать только, кто-то ещё на них ездит! В последний раз я видела такую в музее. И ещё у дяди Ромы – давнего друга родителей, майора ФСБ. Но сейчас у него что-то совсем нет времени к нам заезжать. Наверное, на Лубянке много работы…

– А что за письмо? – спросила я с опозданием.

– А письмо, дочка, тебе, – натянуто проговорила мама, переглянувшись с отцом. – На учёбу тебя приглашают. В Ленинград.

Чашка с мюсли опрокинулась. Молоко тонкой струйкой побежало по столу.

– В Санкт-Петербург, – мрачно поправил папа, бросая в лужу кипу салфеток.

– Мам, подожди, – лепетала я. – Какой Ленинград, какой Санкт-Петербург?! А как же Ветеринарная Академия?.. Ну, я же поступила, всё в порядке…

– Ника, Ветеринарная Академия отменяется. Тебя взяли в институт. Очень хороший. Ленинградский. Документы уже там.

– Что?! Вы что, тайком отправили туда мои документы?! Ну мама! Это… это же подло! Да чтобы вы знали… мне через полгода исполнится восемнадцать, и я всё равно оттуда переведусь! Понятно?!

– Дочь, успокойся, мы тут ничего не решали.

– Не решали мы, как же, – буркнул папа. – Говорил тебе, надо было сразу ей всё рассказать, а не вот так в последний день!

– Что значит в последний?!

Мама бросила на него укорительный взгляд, и только тут я поняла, что эти двое всё субботнее утро ссорились, пока я спала.

– Ну ладно, – вздохнула я примирительно. – Что там хотя бы за институт, как называется?

– ЛИМБ, – с готовностью ответила мама. – Очень старый, красивый. Тебе там понравится. Да и город какой замечательный!..

– ЛИМБ… – я покрутила в руках стакан с яблочным соком, который подсунул мне, вместо тарелки с мюсли, папа. – Это как расшифровывается?

– Ленинградский Институт Моделирования… Моделирования… Последнюю букву забыла. Саш, ты не помнишь?

– Неа, – папа пожал плечами. – Бизнеса, может быть?

– Может и бизнеса, – притворно беззаботно заключила мама. – Вот приедешь туда – и узнаешь.

– Но кем я хотя бы буду?

– Там тебе всё объяснят.

– Что значит «там объяснят»?! Вы же на какой-то особый факультет мои документы отправляли, а не просто в пустоту!..

– Особый. Именно что особый…

– Никушка, скажи, – папа вдруг сменил тему, – а тебе до сих пор снятся эти сны?

Я поёжилась. Ну началось! Надеюсь, это хотя бы правда институт, а не какая-нибудь коррекционная школа для подростков «со странностями», как у меня.

Родителей с самого детства почему-то очень пугали мои сны. Сны, между тем, совершенно обычные. Без чудовищ, ведьм и монстров, даже не кошмары. Я не предвижу во сне будущее, не хожу в потусторонние миры, не продаю душу дьяволу. Просто время от времени мне снится, что я летаю высоко в небе где-то далеко-далеко от дома, и места эти выглядят очень реалистично – будто я путешествую наяву.

В детстве я рисовала карты незнакомых городов. Просыпаясь, тут же хваталась за ручку и так увлекалась, что иногда опаздывала в школу. Но даже если я и приходила на уроки вовремя, то в такие дни мне было вовсе не до учёбы. Картами были зарисованы задние страницы всех тетрадок. Улочки, дома, изгибы дорог, скверы, магазины, фабрики и больницы ложились на бумагу и разрастались до масштаба огромных муравейников.