Храните вашу безмятежность Коростышевская Татьяна

– Как вы познакомились с дожем? – спросила старуха.

– Море подарило нам встречу, – улыбнулась я. – Наверняка матушке уже сообщили все подробности.

– И довольно противоречивые.

– Мне нечего к ним добавить.

– То есть ты, влюбившись в симпатичного синьора и узнав, кем он является, попросила князя Мадичи заколотить себя в подарочный сундук и отдалась на волю волн?

Я посмотрела на дону Раффаэле и укоризненно покачала головой:

– Так вот, значит, какими слухами…

– Отвечай! – Клюка стукнула о паркет.

– Нет! Никакой любви к вашему сыну не было. Была нелепая случайность, обернувшаяся эффектной встречей. И, поверьте, брака с тишайшим Муэрто я не желала.

– Почему ты ответила «да» у алтаря?

Какой прямой вопрос, и ответа на него у меня не было. Матрона смотрела на меня.

– Итак, мой единственный сын, мой наследник, дож безмятежной Аквадораты оказался скован брачными обетами с девицей, добродетель которой под вопросом, происхождение туманно, а достаток мизерен. С болезненной девицей, якшающейся с вампирами! И ко всему, эта… – Я готова была поклясться, что слово, замаскированное сухим кашлем, не имело к набожности и приличиям не малейшего отношения. – Ты не любишь своего мужа!

– А что, любовь в браке обязательна? – воскликнула я с обидой. – Вы сами, матушка, пылали страстью, отправляясь под венец с Серджио Муэрто?

Я знала, что разница в возрасте родителей Чезаре была чудовищной. Новобрачный был старше супруги на тридцать лет, тем удивительней мне было услышать ответ свекрови.

– Да! Представь себе, да! И мой батюшка дал согласие на брак, лишь удостоверившись, что чувства мои крепки и неизбывны. И я была верна своему мужу и подарила ему свою невинность, свою страсть и свою любовь.

– И приданое, – вздохнула я, поняв, что уколоть собеседницу не удастся.

– Отсутствие последнего я компенсировала добродетелями!

Дона Муэрто орала. Я испуганно вспомнила, что в девичестве она носила фамилию Маламоко и принадлежала к дальней захиревшей ветви этого достойного, но бедного рода. Итак, свекровь я невольно все же уязвила.

– Маура, – велела она, отдышавшись. – Отведи дону догарессу переодеться.

Я поднялась из-за стола. Наверное, мне следовало извиниться. Но зачем? Благочестивая матушка его серенити уже все для себя решила. Я – жалкая интриганка, добившаяся брака без любви. Ничего, ей недолго терпеть меня рядом. Исполнив роль подле супруга на сегодняшнем торжестве, я покину дворец. И пусть они без меня подыскивают Чезаре достойную и любящую спутницу жизни.

Только почему я плачу? Почему не могу сдержать слез обиды и разочарования?

Свекровь на меня не смотрела, зато я встретила торжествующий взгляд Голубки Раффаэле. Бриллиантовое кольцо на ее пальце нестерпимо блеснуло. Я знала, что оно было подарком Чезаре, знаком любви, и это знание заставило меня покачнуться.

– Пойдем, – шепнула Маура, придерживая мой локоть.

Прикосновение к другому заставило меня повернуть голову. Маркизета Сальваторе потупилась:

– Помощь вам не помешает.

Из малой залы приемов мы вышли втроем.

– Не реви. – Панеттоне промокнула мне лицо кружевным платочком. – Старуха умеет уязвить.

– Если вампиры пьют кровь, эта женщина питается девичьими слезами, – пробормотала Бьянка.

Дружелюбие Сальваторе удивляло, но потом я догадалась, что маркизету, наверное, приставили ко мне шпионить. То есть приставила Голубка Паола, ее задушевная подруга.

Разумеется, под надзором о беседе с Маурой можно было забыть.

– Где разместилась свита доны Муэрто? – задала я первый пришедший в голову нейтральный вопрос.

– Благочестивая вдова обошлась без сопровождения.

– Неужели?

– Ну да, – Панеттоне фыркнула. – Прихромала к дворцовым воротам в монашеском рубище и колотила клюкой в створки, пока ей их не отворили.

– Как любопытно. – Я даже замедлила шаг. – А какое судно доставило нам драгоценную гостью?

– Я спрашивала синьора Копальди, но он тоже этого не знает.

Да уж, будь с нами Карла, мы бы не остались в неведении. Однако Бьянку следовало куда-нибудь сплавить. Мы с Маурой многозначительно переглядывались и шевелили бровями.

– Филомена! – Каблуки братца громыхнули по паркету, когда он спрыгнул с подоконника. – Чезаре сказал, что я смогу дождаться тебя здесь.

Руки фрейлин на моих локтях разжались, и я бросилась на грудь Филомену. Беседа со свекровью меня опустошила. Синьорины отошли, чтоб не мешать родственной встрече.

– Ревешь? – шепнул братец.

– А что еще остается?

– Приводить себя в порядок и копить силы. Чезаре обещает нам суматошный вечер.

– Стронцо Чезаре.

– Не помирились?

– Он хочет развестись.

– Ну.

– Что ну?

– Ты ведь сама этого хотела?

– Теперь не хочу.

– Так скажи ему об этом.

– Пусть он скажет первым.

– Что?

– Что любит меня и будет мне верен.

– Чезаре думает, что ты не примешь его чувств.

– Это он тебе сказал?

– Филомена… – Брат обнял меня за плечи и подвел к подоконнику. – Не знаю, как вам с его серенити удалось в столь рекордные сроки устроить такие чувственные шторма…

Он развернул меня, придержал за талию и усадил на широкий подоконник лицом к себе.

– Вам нужно самим с этим разобраться. Поставь себя на минуточку на место тишайшего. Ему в жены досталась юная особа, у которой семь пятниц на неделе, честолюбивые мечты и жизненные планы. Он попросту растерян. Ты доказала дожу, что его достойна. Ты изгнала из лагуны древнее чудовище, разобралась с городским мусором, стала символом благоволения моря к безмятежной Аквадорате. Разумеется, Чезаре не хочет тебя отпускать.

– Развод, Филомен, – напомнила я, болтая ногами в воздухе.

– Ты сама о нем твердишь.

– И что? У меня ведь семь пятниц на неделе. Неужели так трудно хотя бы попытаться добиться моей любви? Между прочим, я почти открытым текстом сообщила Чезаре о том, что согласна разделить супружеское ложе. И знаешь, что он ответил? Что не может иметь детей!

– Бесплодие его печалит.

– И запер меня в спальне!

– Для твоей безопасности.

– Хоть ты не повторяй эту нелепую байку. Моя безопасность! Он просто не желал, чтоб я встречалась с экселленсе в его отсутствие. Чезаре ревнует свою нелюбимую супругу.

– И именно поэтому не изгнал вампира из столицы, а приспособил его патрулировать улицы.

Уже готовыми излиться возражениями я чуть не подавилась.

– Во дворце водятся крысы, – зашептал брат, наклонившись ко мне. – Чезаре не знает, кто именно, поэтому на всякий случай изолировал тебя ото всех.

– Что вы искали с ним на Изолла-ди-кристалло?

– Ты наконец начинаешь думать, сестренка. – Филомен улыбнулся. – За наш семейный атолл разгорелась нешуточная подковерная битва. Мы не знаем, что именно там расположено, но командор да Риальто расшибается в лепешку, пытаясь завладеть островом. То есть твой идеальный роман с юным Эдуардо был всего лишь частью игры патриция.

– Какая чушь!

– Мы с Чезаре так не думаем.

Они с Чезаре! Вы подумайте, они с Чезаре!

– Ерунда.

– Спорим?

– И как я узнаю, что победила?

– Если сегодняшний бал пройдет без происшествий, я… – Синие глаза Филомена загорелись азартом. – Чего хочешь?

– Ты принесешь мне клюку доны Муэрто, и мы вместе спалим поганую палку в камине.

– По рукам! Но если я окажусь прав, ты, дона догаресса, помиришься с мужем.

– Вот еще! Но ладно, спор есть спор. – Мы скрепили его рукопожатием. – Что именно должно произойти сегодня на острове командора?

– Кого-нибудь из Саламандер-Арденте попытаются принудить к браку с кем-нибудь из да Риальто.

– Что? – Я посмотрела на Панеттоне, подпирающую стену в конце коридора. – Ты и Маура?

– Или ты и Эдуардо.

– Но…

– Вот увидишь, все именно так и произойдет.

– Но…

– И поймешь, когда это начнет происходить. – Филомен щелкнул меня по носу. – А пока подумай вот о чем: где в войне за остров самое безопасное место для юной синьоры детородного возраста? Уж не подле ли бесплодного супруга?

Я подумала, ахнула, подумала еще. Если это война, могут быть и жертвы.

– Что с нашими братьями? Филодор на материке. Ему грозит опасность.

– Дож отправил за ним капитана Гаруди, надеюсь, наш профессор уже воссоединился с прочими родственниками на Саламандер.

– Гаруди?

– Он с отрядом стражи должен охранять нашу семью на острове.

Новости стоили двух недель заточения, каждого дня, каждой минуты.

– Прекрасно, – прошептала я.

– Ну, Филомена, теперь ты поняла, сколь предусмотрителен, хитер и благороден супруг, подаренный тебе морем?

– Благороден? Разумеется, Чезаре хочет Изолла-ди-кристалло себе. Бесплодие этому мешает. И теперь его серенити заведет себе целую ферму Саламандер-Арденте, подбирая им самок для продолжения рода…

– Дурочка.

– Сам такой.

– О разведении Саламандер-Арденте в неволе мы подумаем потом.

– Уж я не позволю тебе об этом забыть.

Филомен потянул меня к себе, сняв с подоконника, и шлепнул пониже спины.

– Ступай, дона догаресса, готовься к балу.

– А ты думай, как похитить клюку.

И, оставив последнее слово за собой, я гордо удалилась.

– Без бороды синьору Филомену гораздо лучше, – сказала Маура, беря меня под локоть. – Он перестал напоминать древнее мохнатое чудовище.

– Кстати! – Остановившись, я всплеснула руками, будто только что вспомнив нечто важное. – Бьянка, мой крайне провинциальный брат не в состоянии подобрать вечерний костюм для торжества. Не будешь ли ты столь любезна…

Просьбы я не закончила: маркизета Сальваторе уже выбивала каблучками дробь, устремившись вдогонку за рыжим капитаном.

От шпионки я избавилась, но как теперь, после того, что узнала, вести себя с Панеттоне, не представляла. Если Филомен прав (они с Чезаре правы!), дона да Риальто нынче вечером собирается окрутить одного из Саламандер-Арденте.

Наряды ждали нас в фисташковой гостиной, над ними хлопотали все пять горничных.

– Ванна для доны догарессы?

– Готова.

– Украшения?

– Их сейчас доставят.

– Белила, румяна, сурьма?

– Свежайшие. Мы получили их от дворцового парфюмера и опробовали на синьоре Тучио.

Дона да Риальто, в отсутствие доны Муэрто вернувшая себе командирские замашки, посмотрела в угол комнаты, где в кресле дрожал молодой человек. Кажется, он был виконтом, одним из наследников благородных фамилий, исполняющих повинность пробовальшиков при тишайшем Чезаре. Его серенити полагал, что, если кто-нибудь из благородных патрициев желает его отравить, опасность травануть за компанию и своего отпрыска желание это несколько приглушит. Резонно полагал.

Косметика также могла быть ядовитой. Юный Тучио с насурьмленными бровями, нарумяненными щеками и забеленным лицом – сквозь белила пробивалась некоторая общая зеленоватость кожи – трясся от страха. Рукава молодого человека были закатаны по локоть, мокрые манжеты обвисли. Значит, синьора заставили опробовать также ароматные соли для ванны.

Маура повела меня через свою спальню.

– Виконт, можете быть свободны. Констанс, Ангела, за мной. Филомена, не дергайся. Девушки должны тебя раздеть.

Опустившись в горячую воду, я прикрыла глаза.

Панеттоне не крыса. Абсолютно точно. Она моя подруга, самая близкая, почти сестра. Она не может замышлять против меня. Не должна.

Горничные наносили на мою голову ароматную пузырящуюся мазь.

– Тебе нравится Филомен? – спросила я Мауру, сидящую у бортика на низкой скамеечке.

– Что? – удивилась она. – Что заставило тебя так подумать?

– Брат уверен, что ты с ним заигрываешь.

– Неужели?

Глаз я не открывала, мне хватало фальши в ее голосе.

– Он интересовался у меня, свободно ли сердце доны да Риальто.

– И что ты ответила?

– Что Маура предпочитает худощавых брюнетов и что ему следует адресовать этот вопрос лично ей.

Ангела попросила меня сесть, чтобы ополоснуть волосы, и разговор ненадолго прервался. Констанс прошлась по коже жесткой мочалкой, мои волосы обернули горячим полотенцем.

– Отдыхайте, дона догаресса, – сказала горничная. – Через четверть часа мы поможем вам подняться.

Дверь ванной комнаты закрылась. Мы с Маурой остались наедине.

– Филомена, – подруга говорила негромко и будто через силу, – мне нужно признаться тебе…

Она запнулась, махнула рукой и, решившись, продолжила уверенно:

– Мой отец желает получить один из островов, принадлежащих Саламандер-Арденте. Не перебивай. Я закончу, а потом ты решишь, простить меня или… или прогнать от себя навеки. Эдуардо…

И сдобная булочка Панеттоне рассказала мне все. Как оказалась в «Нобиле-колледже-рагацце», чтоб подружиться со мной, как подучила Эдуардо, что и как говорить, чтоб вызвать во мне нежные чувства, как сокрушалась, когда наследник да Риальто повел себя недостойно, и сокрушалась вовсе не его поведением, а тем, что моя любовь от этого умирала.

– Это была трусость, Филомена. Трусость и подлость. Я знала, что, когда с крючка соскользнешь ты, следующей приманкой отец изберет единственную дочь. Даже когда ты вышла за Чезаре, я надеялась, что после развода Эдуардо… Он ведь не злодей, просто слабовольный и подверженный…

Маура всхлипывала, размазывала по щечкам слезы.

– Теперь я должна… капитан Саламандер-Арденте… Нет, ты не подумай, он симпатичный синьор, недаром Бьянка пускает на него слюни…

– Маркизета Сальваторе? – перебила я стенания. – Ей нравится Филомен?

– А что тебя удивляет?

– Она с моим братом из разных вселенных.

– Между прочим, – Панеттоне недовольно шмыгнула носом, – я признаюсь тебе в страшных преступлениях, а тебе интересна какая-то Бьянка?

– Я думала, признания закончились.

– И?

– Что и? Ты призналась, я приняла к сведению. Значит, Сальваторе стала такой милой ко мне, потому что…

Расхохотавшись, я хлопнула ладонью по воде, подняв брызги.

– Мне уйти?

– Что? – Я поправила сползшее на глаза полотенце и посмотрела на Мауру. – Зачем?

– Я предательница.

– Если бы ты продолжала скрываться, – скопировала я назидательный тон сестры Аннунциаты, нашей директрисы, – тогда, пожалуй, нашей дружбе пришел бы конец. Но ты призналась. К тому же, милая Панеттоне, мне понятно, что сейчас ты попираешь дочернее смирение, приняв мою сторону. Это дорогого стоит.

– Я грешница.

– Ты хороший человек и хорошая подруга.

– Карла тоже так говорила, – вздохнула Маура.

– Она знала?

– Конечно. Не представляю, что вообще может укрыться от доны Маламоко.

– Эх, будь с нами наша Галка, мы провернули бы нынче такое представление! Кстати, что ты подготовила? Как предполагалось заставить моего рыжего оболтуса просить твоей руки?

– Ничего я не делала. Все, что от меня требовалось, – прибыть на остров в составе свиты его серенити. Думаю, батюшка уже расставил все силки и загонщики ожидают сигнала в засаде.

– Эх, будь с нами Карла… Знаешь, а ведь она предупреждала меня об Эдуардо почти с самого начала. Видимо, синьорина Маламоко составила о нем представление по твоим рассказам. Она ему не доверяла. Конечно, парень, бросивший в воду не умеющую плавать сестренку…

Маура схватила мое запястье:

– О чем ты?

– Карла сказала, что на острове Мурано с причала тебя столкнул именно Эдуардо. Тебя это удивляет? – Мою скользкую руку подруга не удержала, я опять подняла фонтан брызг. – Панеттоне, что случилось?

Синьорина да Риальто распахнула дверь в спальню, исчезла за ней. До меня донесся звук передвигаемой мебели, скрип. Не выдержав, я выбралась из ванны и пошлепала за Маурой, оставляя мокрые следы на плиточном полу и затем на паркете.

– Понимаешь ли, Филомена, – сказала Панеттоне, стоя на коленях перед открытым сундуком синьорины Маламоко, – о том, что в воду меня бросил именно Эдуардо, я никому не рассказывала, никогда, даже батюшке. Братец так страшился наказания, что буквально вымолил мое молчание. Поэтому мы придумали ватагу островных сорванцов, которых и обвинили в несчастье. Правду знали лишь мы с Эдуардо.

Я опустилась рядом с подругой, помогая ей вытаскивать из сундука глянцевые маски Ньяга, плащи, ножны, кинжалы, тубусы с какими-то бумагами, стопки писем.

– Ты хочешь сказать, – примерив кошачью маску, я ощутила едва заметный аромат сандала, так пахла Карла, – наша Таккола тоже там присутствовала?

– Именно! Только, вот незадача, никаких девчонок я что-то не припомню.

Под руку попался кожаный несессер, я раскрыла его.

– Кракен меня раздери!

Внутри лежал бритвенный прибор: помазок, складное лезвие, брусок мыльного камня и чашечка для взбивания пены.

– Святые небеса!

Маура растянула шнурок атласного мешочка и вытряхнула содержимое себе на ладонь. Колечко было крошечным, выросшей синьорине да Риальто оно могло налезть разве что на мизинец. Она туда его и надела.

– Твое?

– Разумеется. Матушка, с детства пытающаяся привить мне хороший вкус, считала, что сапфиры подходят к оттенку моих глаз.

Я посмотрела ей в лицо:

– Не подходят.

– Тогда подходили. Три сапфира, черная эмаль. Это мое кольцо, которое я отдала за спасение мальчишке-рыбаку на острове Мурано.

– Значит, Карла на самом деле, наверное, Карло. Помнишь, она говорила, что в их семье рождаются одни мальчишки. И что ее батюшка обрадовался…

– И решил сделать девочку себе сам.

Этого Карла не говорила, но я согласно кивнула.

– Ньяга. Эту маску носят мужчины, притворяющиеся женщинами.

– Высокие воротники. Конечно, лицо можно побрить, а кадык приходится прятать.

– Мы ничего не замечали.

– Потому что наивные дуры. Он видел нас голыми.

– А мы его нет.

– Ну и зачем ты это сейчас сказала?

Я пожала плечами:

– Потому что это правда. А ты с ним еще и спала. И обнималась постоянно.

– Это ты еще не знаешь, что иногда я целовала эти лживые губы, когда он… она…

– В смысле?

– Я думала, что мне нравятся женщины! Боже мой, я ведь воображала себя грешницей. – Маура принялась забрасывать вещи обратно в сундук. – Когда я поняла, что меня влечет к подруге, я так испугалась. А он, черноглазый лживый ублюдок, наверное, потешался надо мной. Зато мне теперь понятен запрет его серенити на посещение доной Маламоко твоей спальни.

– Он знал!

– Разумеется. Они ведь кузены. А знаешь, кто еще знал? Экселленсе. Чудовищный князь так многозначительно подчеркивал «и» в слове «рагацци», когда говорил о Маламоко. Понимаешь, он называл их в мужском роде!

– Наверное, – сказала я вдумчиво, – запах мужчины чем-то отличается от женского. Погоди. Ты влюблена в Карло Маламоко?

– Дошло наконец?

– И что же теперь делать?

– Я убью этого черноглазого ублюдка, когда он вернется.

– Он вернется?

– Конечно. В сундуке остались метрики на женское имя, я только что их просмотрела.