Конец фильма Незнанский Фридрих

1

Максимов полулежал на столе, бессильно, по-театральному раскинув длинные руки с тонкими пальцами, и рыдал. Рядом с его головой стояли бутылка коньяка и рюмка, к которой Виктор между рыданиями прикладывался.

Грязнов, стоя на стуле, угрюмо откручивал от крючка на потолке телефонный провод, на котором еще несколько минут назад пробовал повеситься актер.

— Вы мне жизнь... — с патетикой начал Максимов, приподняв голову от стола.

— Не болтайте ерунды, — отмахнулся от Виктора Денис. — Все равно бы сорвались...

— Это все гадская жизнь, — сказал Максимов. — Это все бабы, водка, сплошной тусняк... Я не могу больше... Я не могу!

Грязнов присел на корточки возле телефонной розетки, из которой Максимов вырвал с мясом провод.

— Если позвонить нужно, на кухне и из прихожей можно, — оживился актер. — Мобильник, в конце концов, возьмите. — Он вытащил из кармана брюк мобильный телефон.

— Шея болит? — спросил Грязнов.

— Не в этом дело, — досадливо ответил актер.

— А в чем?

— Душа болит... — Максимов присмотрелся к Грязнову. — Вы вообще-то как здесь? Зачем?

— Да так... Хотел спросить. — Резко придвинув второй стул к столу, Денис сел напротив актера.

— Что?

— Вы пистолет не трогали?

— В смысле?

— Ну перед тем как Медведев взял его в руки?

— На кой?

— А к шкафу подходили?

— Не помню.

— Подходили, — сурово сказал Грязнов. — Зачем?

— А я помню? Может, курить, может, кофе хлебнуть. Пописать, в конце концов...

— В шкаф с оружием?

— Вот же блин! Это меня ведь хотели хлопнуть! Вы ведь помните — меня! — Губы актера снова нервно задрожали. — А тут какие-то идиотские вопросы!.. Туда пошел, сюда пошел...

Он снова всхлипнул.

— Ладно, одевайтесь! — сказал Грязнов. — Пойдем. Потом поговорим.

— Куда? — испугался актер.

— Если вы помните, сегодня Кирилла похоронили. Поминки...

2

За поминальным столом сидела почти вся съемочная группа. Сидели мрачные, тихо позвякивали вилками, почти не говорили. На звонок в дверь отреагировала только вдова Медведева — Лена. Она открыла. На пороге стояли Грязнов и Максимов.

— Извини, Лена. Мы не поздно?

— Ничего-ничего, помянуть Кирилла... теперь уже никогда не будет поздно... — Она не договорила, помешали слезы.

— Не плачь, Ленка, — выглянул из-за плеча Грязнова пьяный актер. — Вдовьи слезы — это такая банальность.

В комнате Грязнов бегло оглядел собравшихся и увидел смуглого мужчину, похожего на цыгана. Денис неохотно кивнул ему. Цыган не ответил, но и взгляд не отвел. Денис сел напротив. Максимов плюхнулся в свободное кресло, стоящее чуть в стороне от общего стола, и страдальчески закрыл лицо руками.

— Ну что! — встал с рюмкой водки Вакасян. — Помянем еще раз нашего Кирилла. Он был высоким профессионалом. Это очень важно. Любил жизнь и, прости меня, Лена, женщин. И жизнь свою не жалел. Вот ярко жил, по-киношному красиво, я б даже сказал — стильно. Любил сюрпризы...

— Ничего себе — сюрприз, а, да? — тихо проворчал Грязнову Варшавский.

Цыган, не дослушав тост, вышел на балкон.

Денис не хотел говорить с этим человеком, он его ненавидел, но сейчас было не до эмоций. Он встал и вышел вслед за Цыганом.

— Это сколько прошло, Цыган? Лет пять, наверное.

— А я как-то не считал, — недобро сверкнул глазами Цыган.

— Да ладно, хорош! — Денис уже пожалел, что все-таки решился поговорить с ним. — Чего сегодня старые счеты сводить? Медведь и твоим другом был. Верно?

Цыган усмехнулся.

— Моим-то как раз и был...

— Был... — мрачно повторил Денис.

Цыган выбросил бычок с балкона.

— Вот именно! Медведя больше нет. Потому разводить нас по углам теперь некому. Так что не пыли у меня перед глазами!

Лена беспокойно выглянула на балкон.

— Ну вы чего, ребята? — настороженно оглядела она Цыгана и Грязнова.

— Все нормально, Ленок, — грустно улыбнулся Цыган. — Кирилла вспоминаем.

А за столом теперь уже шел оживленный разговор. Старалась перекричать всех молоденькая помреж:

— Вы вот не поверите, а я предчувствовала — только он взял пистолет, меня прямо в жар кинуло. Даже закричать хотела...

— И как грохнет, я чуть не умер от страха, — говорил тщедушный осветитель.

— Что же ты, Лилечка? — с усмешкой спросил Вакасян. — Закричала бы, и, может, сейчас мы здесь не сидели б.

— А я ничего не видел, ничего, — с досадой говорил здоровенный ассистент оператора Коля.

— У нее все сикось-накось. Когда молчать надо, так ей рот не заткнешь, — перекидывая папиросу с одного угла губ на другой, сказала Успенская.

— Ужас, прямо ужас какой-то! — всхлипывала гримерша, искоса поглядывая на себя в маленькое зеркальце. — А вам, Людмила Андреевна, лишь бы гадость сказать.

Ксения пила одну рюмку за другой, беспокойно оглядывалась на Максимова.

— Правда, Люся, хватит, — с недовольством проговорил Вакасян, покосившись на появившегося в комнате Грязнова.

Помреж, вспыхнув, выскочила из-за стола.

— Ужас — даже представить страшно, — снова сказала гримерша.

— Представить как раз можно было. Вот я как раз что-то такое предполагал... — сказал Вакасян.

— Только смотрю — лежит уже весь в крови, ничего не видел, — все сокрушался ассистент.

— Он вам что-нибудь говорил? — спросил Грязнов Вакасяна.

— Постоянно, перманентно, я бы даже сказал навязчиво. Понимаете, тут такое дело — пишущий человек создает некую реальность, а эта реальность потом каким-то образом материализуется. Да вам об этом любой писатель скажет. А у Кирилла в последнее время что ни сценарий — самоубийство. Да всегда на людях — эффектно, с выдумкой. Навязчивая тема. А у нас говорят — какие темы бережешь, так и живешь.

— Или наоборот? — вставила операторша.

— Надо вообще без темы жить, — сказал Варшавский. — Так спокойнее, а, спокойнее?

— Ты бы помолчал, жучило, — вдруг пробурчал Максимов. — Здесь художники собрались, понял?

— Вить, а я что, я просто... давай не будем, — широко улыбался Варшавский. — Мне тоже несладко, да.

— А всем сладко, да? — поднялся Максимов и пьяно оглядел присутствующих. — Я вам работу дал, бабки достал, а вы меня грохнуть хотели?.. Вот она, людская благодарность!

— О, затянул по новой, блин, — тихо выругался Вакасян.

— Мы как раз сайнекс снимали, — сказал ассистент.

— Вы же без меня на любой клипчик рекламный бросались! — продолжал бушевать Максимов. — Конечно, жрать-то всем хочется! А я вам — настоящее кино!

— Как все это осточертело. — Ксения, молчавшая все поминки, сама себе налила очередную рюмку водки и залпом выпила.

Ксения была красивой, чуть нервной блондинкой с большими черными глазами. Киношники про таких говорят — ее камера любит. Денис вспомнил, как Ксения обожгла его взглядом еще там, в павильоне, и сердце сразу как-то сладко сжалось.

— Первый раз такой ужас вижу, — не слушала общего разговора гримерша.

— Да уж, поснимали настоящее кино, — сказала Ксения, криво улыбнувшись. — Дал ты нам работку, Витечка. Спасибо!

— А ты вообще заткнись. Дура. Когда джигит говорит, говно молчит, — вызверился на Ксению актер.

— Ублюдок! — тихо сказала Ксения и встала из-за стола.

— Сидеть! — рванулся к ней Максимов, но не удержался, упал на Успенскую.

— Витя, я уже не в том возрасте, — хмыкнула операторша.

— Пошла ты на...

Успенская не дала ему договорить, влепила звонкую оплеуху — Максимов и свалился на пол.

Стол затих.

— Так, этого орла отпускать сейчас нельзя, — сказал Вакасян, поднимая бесчувственного актера с пола. — Нажрался так, что и родной дом не найдет.

— Не волнуйтесь, я довезу его, — успокоил Грязнов. — Адрес я уже знаю.

3

— Ксюш, ну не бузи! Иди лучше ко мне...

Они ехали в такси по улицам города. Грязнов на переднем сиденье, а сзади — Ксения с Максимовым. Актер клевал носом. На поворотах он открывал глаза и тут же лез обниматься к ней. Она отпихивала его от себя.

— Ага, счас...

— Если хотите, я могу сесть сзади, а вы вперед, — предложил Грязнов Ксении.

— Сама справлюсь.

Когда приехали, Грязнов не без труда втащил пьяного актера в квартиру. Ксения вошла следом.

— Господа! — актер рухнул на диван. — Располагайтесь. Чувствуйте себя как... хотите.

— Я его уложу? — сказала Ксения.

— Тогда я — чай. — Грязнов вышел на кухню.

— Какой чай, граждане? — расслышал-таки пьяный Максимов. — У меня в баре отличный шнапс имеется.

— Давай быстренько разденемся — и баиньки. — Ксения начала раздевать Виктора.

— О'кей. И ты тоже. Давай и я тебе юбочку помогу задрать.

— Ну хватит, Витя! — оттолкнула она руки актера.

Грязнов появился в комнате с чашками и заварным чайником.

— А он мне жизнь спас... Ой, ребята, что-то мне плохо, — страдальчески закатил глаза Виктор. — Ксюшка, выкупай меня в ванночке, — заканючил Виктор. — Ты же это умеешь.

Кое-как удалось его угомонить, Максимов уснул, пуская детские слюни и звучно храпя. Зрелище не для слабонервных.

А Грязнов и Ксения сидели в комнате и пили чай, прислушиваясь к храпу из спальни.

— Ваш любовник? — спросил Грязнов.

Ксения внимательно посмотрела на Грязнова.

— Ого! Следствие серьезное и глубокое, — сказала язвительно.

— Извините.

— Экс, — выдохнула она. — Теперь уже экс-любовник.

Грязнов допил чай, встал.

— Ладно, я пойду. — Он устало потер глаза.

— А стоит?

— В каком смысле? — опешил Грязнов.

— Да смысл всегда один...

Грязнов усмехнулся, с интересом рассматривая Ксению.

— Хм... А вы красивая... — сказал он чистую правду.

— Так что, слабо совратить красивую? Могу открыть тайну — сейчас это вам будет сделать нетрудно.

— Превышение скорости. Я так не езжу.

— Ну нет у меня сейчас сил разыгрывать любовные прелюдии.

— А вы уверены?

— Какой-то у вас, юноша, гаишный лексикон. Не уверен — не обгоняй...

— А вы уверены? — снова спросил Грязнов.

— В тебе уверена... Я видела, как ты сегодня на меня смотрел. И сейчас так же смотришь...

Грязнов молча направился к выходу. Не дойдя до двери, резко развернулся и пошел обратно.

Она закрыла глаза, почувствовав сильное прикосновение его губ к своим.

Впрочем, действительно, у нее не было охоты заниматься прелюдией. Уже через минуту она в буквальном смысле содрала одежду с себя и с Дениса и неистово начала с того, что обычно женщина делает мужчине далеко не в первое знакомство.

— А? Нравится? — отрывалась она от своего занятия и поднимала на ошалевшего Дениса пьяные, шальные глаза. — Возьми меня за голову, с силой втолкни, не бойся!

Денис робко делал требуемое.

— Сильнее! Да сильнее же!

А дальше Денис уж и вовсе почувствовал себя мальчишкой, не знавшим женщины. Ксения была изобретательна и бесстыдна. В той самой порнушке, что смотрели Денисовы агенты, престарелая развратница и то на такое не решалась. Это была мука, но сладкая, порочная и безоглядная, и она все длилась и длилась. Денис думал, что это преувеличение — заниматься любовью часами, а теперь и сам потерял счет времени. Только когда они, потные и обессиленные отвалились друг от друга и раскинулись на постели, он увидел, что уже пять утра. Значит, они занимались любовью три с половиной часа.

— Я так и не могу понять, кто кого достал — ты меня или я тебя? — Ксения искоса взглянула на Грязнова в свете зажженной сигареты.

— Какая разница! — Денис поцеловал ее в плечо.

— А ты не похож на мента.

— А я и не мент. Я частный сыщик.

— А еще я слышала, что у тебя дядя какая-то шишка милицейская.

— Хокку знаешь? Как надену портупею, так тупею и тупею.

— Хокка? Это что, ругательство?

— Хокку — это японцы. Нерифмованное трехстишие, — сказал Грязнов. Он помолчал, глядя на Ксению. — Но почему?

— Когда встречаю нового мужчину, пытаюсь представить себе его в постели. Как он целует, как обнимает, как заводит и от чего заводится сам. И почти никогда не ошибаюсь.

— И как часто у тебя эти «новые мужчины»?

— Дурачок. Новый мужчина — это действительно что-то совершенно мне неизвестное. Кого в жизни еще не было.

— А ты, выходит, такая себе госпожа Христофор Колумб? — Грязнов не смог скрыть досаду.

— О ревность... Лучше поцелуй! — Она закрыла глаза, подставляя ему расслабленные губы.

Денис медлил, рассматривая ее. Тогда Ксения сама навалилась на Грязнова и стала целовать.

Все пошло сначала. Только еще безумнее.

4

— Ребята, я чего-то не врубаюсь. Ксюш, ты мне что, рога наставила?

Хорошо, что они лежали, уже укрывшись простыней и смотрели, как за окном встает солнце.

Виктор постоял на пороге комнаты и присел на край кровати, подвинув ноги Ксении. Был он довольно свеж и уж во всяком случае весел.

— Пивка не желаете? — предложил он Денису открытую банку. — А меня сушняк давил всю ночь. Какие-то пустыни снились, кэмэлы с горбами...

— Выйди, мне одеться надо, — недовольно сказала Ксения.

— А кого ты здесь стесняешься? Мы тебя теперь оба...

— Дай ей одеться, — тихо, но твердо проговорил Грязнов.

— Ой, какие-то вы злые, ребята. Ухожу, ухожу, ухожу, — расхохотался Максимов.

Едва актер вышел, Ксения с остервенением стала натягивать на себя одежду.

— Подонок! Мразь! — В глазах ее показались слезы.

— Наверное, нужно было поехать ко мне...

— Да ты-то тут при чем?

У Грязнова желваки обозначились на скулах.

— Ты хотела испортить ему настроение?

— А ты считаешь, ему можно испортить настроение?

— Ясно.

Они молча оделись.

— Ну не дуйся еще ты! — Ксения попыталась обнять Грязнова. — Мне эти дни так гадко, плохо... Этот кошмар с Кириллом. Все ведь на наших глазах...

— Надеюсь, я тебе облегчил... некоторые страдания? — усмехнулся Грязнов.

— Ну чего ты-то злишься? Почему всегда нужно изображать какие-то сумасшедшие чувства?

— Тебе, наверное, пора идти.

— Позвонишь мне?

Грязнов не ответил.

Ксения достала из сумки ручку, поискала листок, но, кроме сценария, ничего в своей сумке не нашла. Написала на первой странице телефон, бросила сценарий на кровать и вышла.

Грязнов закурил.

Актер что-то напевал на кухне.

Запиликал сотовый.

— Да. Грязнов.

— Сочини мне хокку, — услышал он голос Ксении.

— Ты где?