Страх Тилье Франк

– Завтра я хотела бы получить доступ к картотеке пропавших людей. А еще к спискам тех, у кого были прошлые судимости. Но если запросишь ты – все-таки это будет не так подозрительно, как если я сама туда сунусь.

– Завтра пятнадцатое августа,[2] Камиль.

– Вот именно, будет затишье, и мне никто не помешает.

– А зачем тебе это нужно?

– Не спрашивай, просто поверь мне, ладно? Я твоим доверием не злоупотреблю.

Борис замедлил шаг и ответил смущенно:

– Знаешь, там все довольно строго.

– Да, знаю. Поэтому по твоему запросу будет не так заметно. Ты офицер, а я всего лишь техник…

– Ладно… Но ты мне когда-нибудь объяснишь?

Камиль кивнула. Да, когда-нибудь, подумала она с горечью.

Они присоединились к команде из трех жандармов, терпеливо ожидавших за оградой. Как и перед каждой операцией, люди Бориса были возбуждены. Камиль дружески поздоровалась со всеми. Новости тут распространялись быстро. Слух о том, что ей стало плохо на месте преступления, уже облетел всю казарму.

Они разместились в двух служебных машинах. Включив кондиционер на полную мощность, Борис возглавил кортеж и выехал на объездную лилльскую дорогу. Камиль молча глядела в пустоту, сложив руки на животе. Ей было страшно. Когда же она рухнет с окаменевшим сердцем в груди? Когда с ней будет покончено? В сентябре? Октябре? Она невольно вспомнила старый бельгийский анекдот: «Мсье, вы тяжело больны, вам осталось жить два месяца». А больной отвечает: «В таком случае выбираю июль и август».

Она догадывалась, что Борис исподтишка поглядывает на нее; может, он что-нибудь и заподозрил, но ничего не говорит. Она ценила своего коллегу за то, что он никогда ни к чему ее не принуждал и не позволял себе приставать к ней. Хотя он в любом случае не умел приставать к женщинам. Камиль даже недоумевала порой: а была ли у него вообще хоть одна?

От этих мыслей ее отвлек телефонный звонок. Борис ответил. Камиль поняла, что ему звонит тот тип из мэрии, и увидела изумление на лице коллеги.

– Вы уверены? – спросил он отрывисто, выезжая на ответвление в сторону Южного Лилля.

Разговор продолжился еще несколько секунд, и в конце концов Борис положил трубку.

– Произошел чудовищный сбой.

– Что именно?

– Секунду.

Борис торопливо набрал номер. На сей раз Камиль поняла, что он звонит в лабораторию, делавшую анализ ДНК. Закончив разговор, он вцепился в руль обеими руками.

– Поворачиваем и возвращаемся домой.

– Как это? Почему?

– Под ногтями жертвы была найдена точно ДНК Блие, смешанная с другой, неизвестной нам ДНК. В лаборатории и в базе данных на этот счет высказались определенно.

– Так в чем проблема?

– В самом Блие. Когда парень из мэрии сейчас позвонил мне, перед ним лежало свидетельство о смерти. Блие умер семь месяцев назад. Его нашли повешенным в собственной квартире.

Он помолчал, потом добавил:

– Ты когда-нибудь видела, чтобы преступление совершил покойник?

11

Солнце начинало свой томный спуск за лес Лэг. Оно казалось тяжелее, чем обычно, и его контуры стали уже не такими четкими, словно оплавились в собственных лучах. Одуряющая духота, достойная луизианских болот, угнетающе действовала на организмы сыщиков, которые провели всю вторую половину дня, прочесывая коммуну Сен-Леже пешком и на машине, чтобы собрать свидетельства или доставить к дому свое оборудование.

Слух об этой необычной суете вскоре дошел до ушей журналистов. Местные корреспонденты искали хоть какую-нибудь поживу для своих статеек, следуя за полицейскими, словно голодные стервятники. Уже поговаривали о слепой девушке, заточенной в одной из штолен заброшенной каменоломни каким-то жаждавшим крови психопатом.

Шарко ждал в саду, чтобы эксперты-криминалисты позволили ему наконец войти в дом. Он прислонил обе картины изображением к стене, и, воспользовавшись вынужденной передышкой, позвонил Люси и объявил ей, что вернется не скоро. Та немедленно ответила: «Гениально, значит, дело серьезное. Все мне расскажешь».

Ну да, гениально, вздохнул Шарко, вытирая взмокший лоб.

Николя Белланже возвращался из глубины сада с телефоном в руке, лавируя между разбитыми черепицами. Он кивнул на картины:

– Хочешь у себя в квартире декор обновить? Они нам очень скоро понадобятся для экспертизы.

– Не беспокойся, завтра утром сам доставлю в лабораторию. Надеюсь, эксперты-криминалисты пятнадцатого августа работают?

– Да, но будут работать с прохладцей, как и везде.

Шарко сжевал сандвич, купленный в ближайшей булочной, и выдул большую бутылку воды. В своей пропотевшей одежде он чувствовал себя грязным, липким и, чтобы скоротать время, чистил мокасины, пока не израсходовал все бумажные носовые платки. Зато обувь снова заблестела.

Почти в восемь часов вечера термометр все еще показывал +29 °C. Повсюду сновали туда-сюда техники-криминалисты в костюмах белых кроликов, обливаясь потом и утирая взмокшие лбы. Офицеры судебной полиции из группы Белланже уже закончили первый рабочий день предварительного расследования и разъехались по домам.

– Ну, какие новости? – спросил Франк.

Николя Белланже порылся в карманах, скомкал пустую пачку из-под антитабачных пластырей и закурил сигарету. Его бежевый пиджак помялся, а рубашка вылезла из брюк. Он никогда не носил галстука, в отличие от Шарко, но часто был одет элегантно и довольно модно. Однако его можно было увидеть и в джинсах с рубашкой поло, хотя это случалось не так часто.

– Новости? Есть хорошие и плохие. В больнице наша наполовину слепая жертва совершенно застыла и ушла в себя. По словам психиатра, это что-то вроде кататонического синдрома. Короче, пока она не готова рассказать нам, что с ней произошло.

– Вот облом.

Не вынимая сигарету изо рта, шеф группы достал свой блокнот и принялся листать его.

– Не стоит ждать, что она нам вывалит все чохом… Ладно, послушай вот это. Медики, которые ее осмотрели, утверждают, что у нее на затылке довольно грубая татуировка. Наколото черными чернилами, цифры и буквы: «B-02.03–07.08-09. 11–04.19». Сомневаюсь, чтобы надпись сделали по ее просьбе, но пока понятия не имею, что это может значить.

– Черт, а я-то понадеялся.

– Давай, давай, смейся. Врачи тоже не понимают ее смысла.

– Тут наверняка нет ничего медицинского. Если бы не «В», можно было бы подумать, что это тираж лото.

– Как бы то ни было, они думают, что для начала ее побрили с ног до головы. Они судят по длине волос, везде одинаковых, и по другим признакам. Голова, руки, ноги, лобок – все было побрито…

Шарко так задыхался, что ему было трудно сосредоточиться. Он мечтал о том моменте, когда примет холодный душ, а потом уляжется вместе со своими сыновьями и будет глядеть, как кружит по комнате игрушечный паровозик «Куколка». Миниатюрные поезда масштабом 1:87 и дети так его успокаивали…

Пытаясь вновь обрести равновесие, он попросил у Белланже блокнот и еще раз просмотрел ряд наколотых цифр. На его взгляд, эта надпись была всего лишь бессмысленной галиматьей и могла оказаться чем угодно, как координатами галактики, так и ссылкой на главы Библии. Очевидно, его мозг тоже перегрелся.

– Известно, кто она?

– Нет. И никто никогда ее тут не видел. Что касается Оливье Макарё, то его не существует в природе. Фальшивое имя…

– В этом можно было не сомневаться. Мы имеем дело с осторожным типом. Ну кто еще будет держать в каменоломне запас консервов на целый год? Ему нравится все контролировать, ничего не оставлять на волю случая. Он орудовал у всех под самым носом. Может, в деревне кто-то что-то и заметил, но такого еще надо будет отыскать.

– К тому же прошло время, это работает против нас. В доме с тех пор успели пожить родственники владельца, раньше он был грязным, а теперь мыт-перемыт. Мы там не найдем ничего интересного, ни отпечатков пальцев, ни следов ДНК, я почти уверен. С подземельем маленькая надежда все-таки есть. Может, там отыщутся отпечатки на консервных банках, на ванне. Не знаю… У меня впечатление, что этот тип – призрак. Я попросил владельца дома прийти на Набережную для составления фоторобота, но он меня уже предупредил, что не очень-то его помнит. По его словам, Макарё всегда надевал темные очки и бейсболку, как только высовывал нос наружу. Что касается его машины, то она была самая обыкновенная. И разумеется, никто не потрудился запомнить ее номер.

Шарко посмотрел на бункер:

– А там есть что-нибудь новенькое?

– Интересная штука с камерой, установленной под землей. За хламом в бункере нашли усилитель Wi-Fi. Должно быть, он был нужен для того, чтобы передавать изображение на компьютер нашего Макарё. Но поскольку владелец после смерти отца обрезал телефонную линию, то Макарё пиратски подключился к линии соседей… Вот смотри.

Белланже показал Шарко сети Wi-Fi, уловленные его мобильным телефоном. Их было две. Заодно показал на два соседних дома метрах в двадцати – один справа, другой слева.

– Подключиться к Wi-Fi относительно легко, если доступ плохо защищен. Оба сигнала наверняка идут из этих домов.

– Значит, мы сможем отследить его выходы в Сеть, узнать, какие сайты он посещал.

– Скорее, то, что он передавал с помощью своего компьютера и этой камеры и, возможно, кому. При условии, что владельцы Wi-Fi разрешат нам обратиться с запросом к промоутерам. Частная жизнь пользователей Интернета слишком уж защищена, просто беда…

Он кивнул в сторону бункера.

– Там внизу ничего, кроме нескольких пятен крови, обнаруженных с помощью «Блюстара», и темных волос на матрасе. С виду, спермы нет… Мы взяли пробы, сфотографировали, но почти ничего другого сделать не удалось. Площадь слишком большая, и мы не уверены, что команды приедут послезавтра. Поглядим, а пока я предпочитаю, чтобы они сосредоточились на том, что у нас есть. В любом случае лаборатории завалены запросами, а у нас деньги кончились. Судья и дивизионный комиссар опять будут меня изводить этими историями о бюджете, если понимаешь, что я хочу сказать.

Шарко чувствовал, что у его шефа вот-вот сдадут нервы. А тот погасил сигарету о землю и теперь держал ее в руке. Потом раздраженно посмотрел на часы.

– Вот черт, уже… Мне пора возвращаться на Набережную. Похоже, я уже знаю, где проведу праздник.

– Тебе надо как-то расслабиться. Чувствуется, что ты… на пределе. Совсем вымотался.

– Обойдется.

– Это «обойдется» могло бы стать твоим девизом. Ну да, оно и обходится, пока не врежешься мордой в асфальт. Ты еще молодой, но не сжигай разом все свои антистрессовые предохранители. Запас, знаешь ли, ограничен.

Белланже раздраженно провел рукой по своим черным волосам. Шарко всегда думал, что для полицейского его шеф чертовски хорош собой. И что для некоторых это наверняка было настоящей катастрофой.

– Ну, не знаю… Думаешь, не стоит так упираться? Попозже что-нибудь решу насчет отпуска, а пока не к спеху.

– Да нет, очень даже к спеху, малыш. Когда трос обрывается, якорь тонет.

На этом замечании Белланже не стал зацикливаться. Он ценил Шарко отнюдь не за его банальные нравоучения.

– Ты к себе?

Шарко кивнул на дом:

– Останусь тут еще ненадолго.

– Собираешься устроить себе маленькую встряску, да? Сеанс интеллектуального онанизма? Уляжешься на койке этого психа и будешь ждать, чтобы он рассказал тебе свою историю?

– Ты же знаешь, я обожаю, когда они нашептывают мне на ухо свои секреты. Хозяин дома сказал, что у его постояльца по ночам на втором этаже горел свет. Не думаю, что наш мучитель смотрел там очередную серию «Инспектора Деррика».

Белланже помолчал.

– Ладно, только поосторожнее с этими странноватыми картинами. Ты вроде сказал, что сам завтра их привезешь?

Шарко согласился:

– Я могу, конечно, поработать часть дня, но… Я обещал Люси провести время с ней и боюсь, что она…

– Не беспокойся, я все улажу, а с процедурами мне Робийяр поможет. Мы все равно задержимся из-за того, что часть народа в отпусках. Пока дорожный каток разгонится, пройдет какое-то время. – Николя Белланже глубоко вздохнул. – Как-то все это слишком мрачно.

– Слушай, Николя… – Шарко поколебался. – Если это дело окажется слишком сложным, слишком… заковыристым, что ли… я, быть может, уйду в кусты.

– Ты вечно так говоришь. Вечером уходишь с работы, а завтра тебя уже обнаруживают где-нибудь в российской глуши с пушкой в руке.

– На этот раз все серьезнее. Потому что я знаю: Люси наверняка захочет так или иначе сунуть сюда свой нос и начнет изводить меня расспросами, как только я вернусь. А я бы хотел, чтобы она как следует воспользовалась остатком отпуска: у нас близнецы на руках, квартира, которую мы продаем, дом, который покупаем, – не многовато ли всего?

– А еще твоя странная дрожь в руках. Я сам видел недавно, когда мы дом осматривали…

– Просто устал.

– Мы ведь все устали, верно?

– А ты попробуй растить сразу двух грудных младенцев в пятьдесят лет. Ты мои ручищи видел? Они же в два раза больше, чем их бутылочки!

– Тогда я с этим еще малость подожду, с твоего позволения. Я, вообще-то, не слишком тороплюсь – ни дожить до пятидесяти, ни детьми обзавестись.

– Так и должно быть. Тебе сколько? Тридцать пять? Знаешь, это быстро проходит.

– Ты прав. У меня порой впечатление, что я уже умер.

Они дружески распрощались.

Шарко подождал еще час, пока не закончат техники-криминалисты. Расхаживал взад-вперед, сунув руки в карманы. И размышлял. В каком-то смысле это дело его возбуждало. Но с другой стороны, у него дети, жена… Он посмотрел на фото улыбающейся Люси с бутылочками в руках. Его маленькая Лара Крофт. Она была квинтэссенцией его счастья. Раньше он бросился бы в расследование очертя голову, провел бы, как Николя, и эту ночь, и завтрашний праздничный день на набережной Орфевр, пока в конце концов не свалился бы с ног от усталости.

Потому что раньше его домом была работа.

Но теперь…

12

В девять часов вечера три совершенно обессиленных человека в белых комбинезонах со своими чемоданчиками и прочим оборудованием наконец вышли из дома. Можно было подумать, что они приняли душ одетыми. Их одежда прилипала к телу, словно гидрокостюмы. Они проверили каждый закоулок «Блюстаром» и ультрафиолетом, но ничего не нашли; собрали десятки отпечатков и несколько волос в сточном отверстии умывальника в ванной. Но насчет их происхождения были настроены скептически, потому что тут жил не только Макарё и с тех пор раковиной неоднократно пользовались, мыли ее и чистили. А быть может, прежде чем исчезнуть, этот Макарё и сам все тут продезинфицировал с помощью жавелевой воды – что вполне правдоподобно для сверхпедантичного типа. Шарко встречал столько психов за годы службы, что в конечном счете ничему не удивлялся.

Он вошел в пустой дом с картинами под мышкой и поднялся на второй этаж. Лестница была далеко не новой и скрипела. Заглянул наверху в маленькую ванную, чистую и аккуратную, если не замечать пыли. Никакого окна и даже вентиляционной решетки. Было тихо. Он осмотрел зеркало и душ, потом направился к единственной комнате, посреди которой прямо на полу лежала высокая кроватная сетка с матрасом. На потолке виднелось огромное сырое пятно – видимо, последствие бури. Обои были старые, грязные, местами более светлые: именно там и висели картины. В стене еще оставались маленькие гвоздики.

Шарко взял картины и повесил их на те места, которые, как ему казалось, они раньше занимали, – на двух стенах, под прямым углом друг к другу. Одна оказалась напротив кровати, другая слева от нее.

Затем он отступил на два шага и встал в самом центре комнаты.

На первой репродукции была изображена группа из семерых бородатых и усатых мужчин в белых брыжах и темных одеяниях, окружавших труп на столе. Восьмой вскрывал хирургическим инструментом его правую руку. Общий фон картины был темным; беловатый свет, падавший на мертвеца, подчеркивал холодное любопытство участников. Но на их строгих лицах читался также интерес к зрелищу и таинству смерти. Очевидно, это была лекция по анатомии.

Шарко повернулся к другой стене. Вторая репродукция тоже демонстрировала вскрытие, но на сей раз черепа трупа. Некий человек с нейтральными чертами лица наблюдал за ним, проявляя сдержанный интерес. В руке он держал похожую на чашу крышку черепа, наверняка для того, чтобы собирать в нее извлеченную хирургом органику. Широко открытый живот уже был очищен от внутренностей. Лицо хирурга, добравшегося до мозга, осталось за верхней кромкой полотна, его не было видно. Искромсанное тело выглядело как живое, черные глаза покойника были полны ужаса и обращены немного влево.

Франк рассматривал обе картины спокойно и тщательно. Он не очень-то разбирался в живописи, но в манере письма, в красках, а главное, в костюмах было много общего. Картины казались близкими по времени. Может, произведения одного живописца? Во всяком случае, лейтенант решил, что перед его глазами запечатленные художником первые шаги современной медицины, изучение человеческого тела. Оригинальные полотна, с которых были сделаны репродукции, относились, возможно, к Средним векам или к эпохе Возрождения.

Что же интересовало изверга в этих ужасных сценах вскрытия?

Шарко вспомнил послание, высеченное на стене подземелья:

Мы те, кого вы не видите, ибо не умеете видеть. Мы забираем, не возвращая, жизнь, Смерть. Без жалости.

Рис.0 Страх

Очевидно, между смертью и этими картинами существовала какая-то крепкая связь. Она словно била фонтаном из этих образов, давила всей своей тяжестью на плечи зрителей. Шарко почти ощущал ее ледяное дыхание.

Может, смерть, мертвечина чем-то зачаровывали мучителя молодой женщины? Или смерть близко его коснулась? Задела? Или он соприкасался с ней каждый день? И если можно было забрать жизнь, то что означало «забрать Смерть»?

Франк подошел к окну. Трухлявая деревянная рама разваливалась на куски. По стенам начинала распространяться плесень. Прямо напротив окна, в глубине сада, виднелся бункер. Полицейский стоял в задумчивости. Палач смылся отсюда уже довольно давно, но почему он перед уходом не убил девушку? И зачем похитил ее?

Ради выкупа? Из садизма? Чтобы сделать своей сексуальной игрушкой?

Лейтенант закрыл ставни и дверь, выходившую на лестничную площадку, комната погрузилась в полумрак. Сел на кровать и замер. Несмотря на жару, ему вдруг стало очень холодно. Узкое низкое ложе в окружении жутковатых полотен, запущенная комната, мертвящая атмосфера, которая, казалось, пропитывала каждый кирпич этих гниющих стен…

Настала полнейшая тишина. Шарко слышал только стук своего сердца. Макарё, или кто он там был на самом деле, спал именно на этом месте. И, как гласил принцип Локара – знаменитого основателя в 1910 году в Лионе первой криминалистической лаборатории, – он неизбежно оставил в этих четырех стенах некую часть самого себя. Свои призраки, свои фантазмы, свое безумие. Здесь, прямо над ним, витал его образ. У Франка было довольно умения читать знаки.

Ты не живешь в этом доме, но приходишь сюда иногда по ночам. У тебя непременно есть другое жилье, место, где ты ведешь себя как любой обычный гражданин. Может, у тебя даже жена есть, которую ты целуешь каждое утро, дети…

…Хотя нет. Нет у тебя никакой жены… Ты оплачивал здешние расходы в течение года с лишним, она бы неизбежно заметила это в счетах, верно? Дыра в сотни евро в семейном бюджете – такое ведь бросается в глаза. Разве что у тебя много денег…

…Думаю, ты всем кажешься вполне нормальным членом общества, потому-то в деревне никто ничего не заподозрил. Но ты испытываешь потребность запираться в этой крохотной каморке, в окружении этих гнусных картин. И хорошо чувствуешь себя в этом коконе, где не спишь допоздна. Чувствуешь себя свободным.

Шарко лег и, положив руки под голову, стал рассматривать потолок, прислушиваться. Ни звука.

Бедная девушка заперта всего в нескольких метрах от тебя, под землей. Сидит на цепи. Ей холодно, страшно, и это тебя смешит, говнюк. Да, смешит, а может, ты от этого даже кончаешь, а? Расскажи-ка мне, почему тебя заводит ее отчаяние. Ведь благодаря камере ты наблюдаешь за ней на экране своего ноутбука. И что – дрочишь? Чего ты ждешь от нее? Зачем держишь ее пленницей в этой штольне?

Шарко глубоко дышал, убрав руки из-под головы и вытянув вдоль тела.

Ты побрил ее, сделал татуировку… Татуировку делают животным, это знак обладания. Ты лишил ее прежней личности, так, что ли? Чтобы она стала только твоей? Чтобы родилась заново? Чтобы отмыть ее от зла, которое она совершила? Ты хочешь, чтобы она была чистой, для того и поместил там ванну и оставил большое количество молочка для очистки тела. Нежная кожа… Гигиена для тебя важна. Как и для этих анатомов, вскрывающих тела… Ты сравниваешь себя с ними? Они тебя восхищают? Пытаешься им подражать?

Шарко повернулся к картинам. В потемках угадывались холодные лица, глаза выдавали научное любопытство, смешанное с чем-то вроде вуайеризма. Да, да, это подглядывающие, пришедшие исследовать запретное, пофлиртовать с Костлявой. Что искали эти люди в лоснящихся внутренностях мертвеца? Какие ответы на какие вопросы?

Франк присмотрелся к выражению лиц, перебрал их одно за другим и остановился на том, что было изображено на первом полотне с многими участниками. Впечатление было такое, что человек смотрит куда-то на пол, то есть за передний план картины. Словно его глаза были устремлены прямо под матрас, на котором лежал Шарко.

Вторая картина висела таким образом, что лицо участника, державшего крышку черепа, было направлено туда же.

Поразительно. Невероятно. Франк встал, ощутив укол любопытства. Оптический эффект был потрясающим. Он встал и нажал кнопку выключателя. Голая лампочка залила каморку белым светом, почти резавшим глаза.

Да ты, похоже, игрок… Прячешь что-то и сам же мне показываешь. А все потому, что ты уверен, что мы не умеем видеть, как ты сам заявил в послании, оставленном в подземелье. Ты ведь считаешь себя высшим существом, а нас держишь за дураков.

Внезапно его сердце забилось чаще. Он приподнял матрас, сетку, оттолкнул все это в сторону. Снова взглянул на застывшие лица. Потом опустился на колени и стал простукивать плинтус вдоль стены, изучать одну за другой половицы, пытался найти зазор, пошевелить их.

И вдруг ему удалось зацепить одну возле стены, а потом и снять ее. Под ней оказалась полость сантиметров двадцать глубиной. Франк просунул туда руку, пошарил и вынул закрытую картонную коробку, покрытую слоем пыли.

Бинго!

Он выпрямился и тихонько ее встряхнул. Потом положил на кровать.

Шарко провел языком по пересохшим губам. Он не спешил. Этот момент принадлежал ему. Редкое мгновение, когда он совпал по фазе с тем, на кого охотился.

Когда тот начал рассказывать ему свою историю.

Он осторожно поднял крышку.

Внутри лежало несколько прозрачных пластиковых пакетов. В одном пачка фотографий. Во втором бумажник. В третьем блокнот и цифровой диктофон. А в четвертом… Шарко сощурился: свернутые в трубку листы бумаги формата А4, прядь черных волос и обрезки ногтей. Весь этот кератиновый мусор был ему отвратителен. А главное, зачем его хранить? Фетиши? Или, быть может, трофеи, потребность оставить себе что-то от своих жертв на память?

Лейтенант надел резиновые перчатки, которые нарочно оставил в кармане пиджака, и открыл пакет с бумажником. Он был из грубой светлой кожи и сшит вручную. Шарко открыл его и, непроизвольно вскрикнув, выронил из рук.

На пол посыпались человеческие зубы. Целая дюжина лежала в бумажнике, словно монетки.

Да что же ты за извращенец такой?

При виде этих человеческих останков ему в душу закралось ужасное подозрение. Он подобрал бумажник, внимательно его осмотрел, понюхал. Неужели это…

Ведите себя так, будто оно этим не является!

Он с отвращением засунул его обратно и кончиками пальцев, гораздо менее уверенным жестом, развернул три листа, находившиеся в другом пакете. Это были черно-белые рисунки, изображавшие омерзительных чудовищ за тюремными решетками, какие-то гнусные хари, расколотые, словно зеркала, зловещие тени с длинными окровавленными ножами в тех же в застенках.

Повсюду смерть, кровь, страдание и заточение.

Произведения сумасшедшего, подумал Шарко. Может, этот псих сидел в тюрьме, тем и объясняется присутствие решеток? Еще один вероятный след…

Каждый рисунок был очень мелко подписан внизу двумя инициалами: ПФ. Они же вышли из-под его руки, и он ими наверняка гордился, потому, не удержавшись, и засвидетельствовал свое авторство. Шарко задумался, легко ли будет прошерстить всех ПФ, сидевших в тюрьме, и, размышляя дальше, сам же себе ответил: да, ведь он располагает ДНК этого ПФ – прядью его волос и обрезками ногтей. Достаточно пропустить эти данные через Национальную автоматическую базу генетических отпечатков, поскольку все заключенные туда внесены.

Он с предосторожностями свернул рисунки и положил их на место. Если на этих листках есть отпечатки пальцев, эксперты в лаборатории способны их найти. Ничем нельзя пренебрегать. Нюх сыщика – это хорошо. Но иногда компьютеры лучше.

Шарко становилось не по себе, он чувствовал полное опустошение. Слишком много ужасов и волнений для одного дня. А тут еще эта комната и эти взгляды со стен, давившие на него, как наковальни, словно в них запечатлелось само Зло. И этот бумажник с его зловещим содержимым…

Он широко распахнул ставни. В комнату без спроса проникли оранжевые тона прекрасного заката. От естественного света ему стало лучше.

Его заинтересовал небольшой блокнот. На обложке было написано убористым почерком: «По ту сторону Стикса Ты указал мне путь».

Примерно полсотни страниц. Шарко быстро их пролистал. Десяток из них этот Макарё сплошь изрисовал множеством знаков, точно таких же, как и тот, что был вырезан на стене штольни: три концентрических круга, словно вложенных один в другой. Их тут были сотни и сотни, нарисованные с крайней тщательностью.

Затем Шарко раскрыл пакет с фотографиями и высыпал их на матрас.

И зажал себе рот рукой.

Перед его глазами распахнулись врата ада.

13

– Ну, как день прошел? Ты мне расскажешь или решил помалкивать?

Шарко сидел перед тарелкой макарон. Смотрел на кусок мяса, насаженный на вилку, и в конце концов отложил его. Есть совершенно не хотелось.

На сегодняшний день с него крови хватит.

Он встал и без единого слова направился в холл. Люси не двинулась с места. Да что с ним такое? Вернувшись домой, он почти не говорил, вел себя странно. Почему положил ключи от машины в ящик стола и закрыл, хотя обычно оставляет их на консоли в прихожей? Странный жест, который не ускользнул от Люси.

Муж что-то от нее скрывал.

Шарко зашел проведать близнецов и склонился над их крошечными кроватками. Нынче вечером ему никак не удавалось улыбнуться. Его лицо оставалось замкнутым. Согласен ли он, чтобы они росли в таком жестоком мире? Как защитить их от этой бушующей волны ненависти, которая пытается их поглотить, с каждым разом подбираясь все ближе?

Ему захотелось ощутить их тепло, и он прикоснулся кончиками пальцев к щечкам, лобикам, крошечным вздернутым носикам малышей.

Таких чистых.

Потом он отправился в спальню. Там достал из-под кровати широкую доску. Его паровозик бегал по простому кольцу рельсов «Роко», с туннелем и вокзалом. Шарко еще прежде наполнил резервуар бутаном и залил в тендер воду и масло. Он называл свою игрушку «Куколкой».

Машинка заработала.

Проснулись шатуны и поршни, словно и не спали вовсе. Маленький паровозик запыхтел, выпустил облачко пара и покатился по рельсам с приятным посвистыванием. Шарко смотрел, как он кружит, а сам механически намазывал черным кремом свои мокасины «Берил». Сегодня вечером у него слишком тяжелая голова, чтобы размышлять о чем бы то ни было.

По дороге домой он прослушал запись на диктофоне, найденном под полом каморки. Жуть. В чистом виде. Ему не удавалось выкинуть из головы слова, прозвучавшие из динамика.

Он никогда не слышал ничего подобного.

Сзади подошла Люси и села по-турецки рядом. Провела рукой по его шее:

– В чем дело, Франк? Что привело тебя в такое состояние?

«Куколка» опять выпустила маленькое облачко белого пара, нагруженного его воспоминаниями. Иногда эти кусочки прошлого были приятными, а иногда не очень. Сегодня вечером лейтенант думал о своей прежней семье, которой лишился уже так давно… О жене и маленькой дочери, погибших при трагических обстоятельствах. И все из-за них.

Всегда из-за них.

Из-за подонков вроде Макарё.

Ему было так плохо, что даже в груди заболело.

– Все в порядке, – солгал он. – Просто день выдался тяжелый.

Пальцы Люси ожили. Она помассировала ему напряженный затылок. Франк отложил ботинки и закрыл глаза в ожидании облегчения, которое все не приходило.

– Предполагаю, что это из-за твоего нового дела. Расскажи мне.

Шарко вздохнул:

– Не сегодня, Люси. Я не хочу, чтобы ты совала туда свой нос. Тебе стоит держаться от него подальше.

– Это так ужасно?

Шарко не ответил. Значит, все еще хуже, чем она могла себе вообразить.

– Всего лишь дело, которое свалилось на меня накануне пятнадцатого августа… – Он посмотрел ей в глаза. – Но оно не отменяет наш завтрашний пикник и блинчики, которыми мы собираемся полакомиться.

Люси не нравился этот взгляд. Одновременно ускользающий и властный.

– Всего лишь дело? Ты, кажется, сегодня утром говорил о какой-то девушке, найденной под корнями дерева…

– Ну и что?

– Ах да, я совсем забыла, девушек под корнями деревьев находят каждый божий день. Ты вернулся поздно, немой как рыба, ничего не ешь, хотя обычно на аппетит не жалуешься. Так что нет, это уж никак не всего лишь дело, которое свалилось на тебя не вовремя. Тут есть еще что-то. Давай выкладывай…

В висках у Шарко стучало. Оголенные нервы больше не выдерживали. Он распрямил свое большое тело и встал:

– Я же сказал – брось. Ладно? Избавь меня от своих вопросов, меня это добивает. И перестань поминутно забрасывать меня эсэмэсками, расспрашивая про то да про се. Ты сейчас в декретном отпуске. Знаешь, что это такое? Материнство, материнские дела. А это дело конфиденциальное, тебе вообще незачем о нем знать, понятно?

Люси была ошарашена. Холодно посмотрела на него:

– Это отвратительно.

– Что отвратительно? То, что я хочу уберечь вас троих? Помешать мерзости этого дела проникнуть в нашу семью, изгадить наш дом? Пытаюсь подручными средствами вас защитить от гнусностей, которые творятся снаружи?

Люси пожала плечами:

– Я уже не первый месяц заперта здесь, весь день разогреваю бутылочки, кормлю и меняю подгузники. Мне нужно передохнуть, глотнуть хоть немного воздуха, узнать, что происходит снаружи. Я слишком многого прошу?

– Снаружи происходит кое-что похуже убийств. А дышать можно не только кровью и дерьмом.

Рассердившись, она взяла свою подушку с постели.

– Спи спокойно, Шарко. И можешь не вставать из-за малышей, сегодня ночью я сама этим займусь. В конце концов, это ведь моя работа как хорошей домохозяйки.

И она вышла, хлопнув дверью.

Через несколько мгновений заорал один из близнецов.

Разумеется, братец тотчас же его поддержал.

14

Среда, 15 августа

Наконец к половине второго в квартире напротив парка Розрэ все заснули.

Все, кроме Люси.

Ее так и подмывало выяснить, в чем дело. Понять, что могло привести ее мужа в такое состояние. В последний раз она видела, как он так же изводил себя, больше года назад, когда они оба блуждали по чернобыльским дорогам.[3]

Страницы: «« 1234567 »»

Читать бесплатно другие книги:

У Стаса Багрянцева есть всего девять дней, чтобы вернуться к полноценной жизни или безвозмездно поже...
Уже стало понятно, что началась новая эпоха. И жизнь разделилась на до и после. Разделила она и подр...
Увлекательный и точный в деталях детектив «Яд Империи» поражает атмосферой роскошного Востока и прав...
Правду говорят: если просишь о малом – получишь втрое больше.Я не хотела любви и не желала приключен...
Это классическое руководство по инвестированию – новое, дополненное издание бестселлера Джона Богла,...
Интересно, почему Татьяна Сергеева бродит по кладбищу в деревне Агафино? А потому что у Танюши не бы...