Чёрный саквояж Булычев Кир

1

Я сначала увидел саквояж, а потом человека. Саквояж – это древний гибрид сумки, чемодана и портфеля, такие носят доктора в исторических фильмах. Теперь их, по-моему, не делают.

Вроде бы саквояж должен быть добрым, толстым и надежным.

Приходил чеховский доктор, велел открыть рот, давал капли или микстуру – тогда даже еще уколов не умели делать.

А этот саквояж мне не понравился.

Саквояж спускался в подземный переход. Его нес небольшой человек, совершенно непохожий на доктора. Ни на кого не похожий человек, потому что он был похож на всех сразу.

А сзади, шагах в двух, брел плотный сутулый мужчина в маленьких толстых очках.

Я смотрел на саквояж и почти догнал их.

Спина сутулого мужчины дергалась передо мной, потому что он все время сбивался на бег, а потом тормозил, стараясь забежать вперед владельца саквояжа.

Неожиданно тот, кто нес саквояж, прибавил шагу, его преследователь тоже прибавил шагу, а я не стал спешить. Мало ли какие бывают у людей проблемы.

Но получилось так, что из подземного перехода мы не вышли.

Погода была ветреная, солнечная, но ненадежная. Фиолетовые тучи выскакивали, как из засады, и плевались короткими ливнями. Очередная туча таилась за крышей высокого дома и выскочила, как раз когда я выглянул из перехода. С неба упала стена ливня.

Я отступил на несколько шагов в глубь перехода и услышал злой громкий шепот:

– Верните немедленно.

Я оглянулся. Те же двое. Мужчина в маленьких очках теснил того, что с саквояжем, к стене. Незаметный человек елозил спиной по тусклому кафелю стены и повторял со злостью:

– У вас нет доказательств. Вы никогда не докажете…

– Отдайте саквояж. Я все понял.

Этот странный разговор тянулся, как затертая пластинка, которая застряла на одной фразе: «Степь да степь кругом… степь да степь кругом…»

Вдруг они прервали разговор и как по команде посмотрели на меня.

Я увидел очень холодные, светлые глаза незаметного человека и растерянные добрые, окруженные оправой очков глаза плотного. Я невольно отвел взгляд. Получилось, что я подслушиваю.

И тут же ливень оборвался, так же незаметно, как начался. Толпа бросилась наверх, разъединила меня со спорщиками, и я потерял тех людей из виду.

Я не думал, что когда-нибудь их еще увижу. Но увидел.

Сначала я увидел незаметного человека с черным саквояжем.

Примерно через полтора часа.

Я заскочил домой, пообедал, потом побежал в кружок.

Надо сказать, что я всегда бегаю. Во-первых, это очень помогает поддерживать тонус – ведь проводим в классе полдня в сидячем положении. А потом собираемся еще всю жизнь сидеть – в институте, на работе, на пенсии… Так что единственное спасение от ранней старости, от ожирения и лени – это бег. Я не признаю бег трусцой по утрам. Лишняя потеря времени. Да и неудобно как-то в трусах носиться по улицам. Из автобусов на тебя смотрят как на сумасшедшего. Бежать надо по делу. В булочную послали – беги, в школу – беги, из школы – беги. Экономия на времени, на транспорте и бодрость духа.

Я примчался в Дом пионеров в половине четвертого. У меня было полтора часа времени до встречи с Сорокалетом. Сорокалет, если вы случайно не слышали, великий изобретатель. У самого сорок авторских свидетельств, а у его учеников – более трехсот. Я считаю, что это очень достойная пропорция. Встречу с ним мне устроил наш руководитель, Стасик. Он сам занимается у Сорокалета на семинаре изобретателей и считает его гением. А я единственный из наших кружковцев, насчет которого он попросил Сорокалета, чтобы он со мной поговорил.

Я не хочу хвастаться, это не в моих принципах, но я согласен со Стасиком. Наверное, это вызвано тем, что мои работы отличаются от работ других ребят. Я всегда иду от того, что нужно человечеству. Вы можете возразить: разве не нужна человечеству машина времени или вечный двигатель? Но разумный человек ответит: подобные забавы антинаучны и, хоть даже у нас в кружке есть братья Симоны, которые строят уже восьмую модель вечного двигателя, это означает лишь, что они хотят выделиться и плохо знают теорию. Есть другая категория юных изобретателей – те, кто изобретает всем известное, потому что это легче сделать. Например, три года у нас делали робота. Робот ходит, мигает лампочками, двигает руками, но все равно это игрушка, хоть его всегда показывают на вечерах и все хлопают в ладоши и кричат: ах, какие умные подростки!

Я уже сейчас занимаюсь проблемами окружающей среды. Я придумал проект судна, которое может очистить от нефти и других отходов большую акваторию, и действует это судно по принципу промокашки. Или, может, тех машин, которые подметают улицы. Представляете круглую щетку, которая вертится, собирая грязь с мостовой и загоняя ее внутрь кузова? Такого рода пластиковым пористым валом я снабжаю мои суда. Грязь с поверхности воды впитывается в вал и подается в цистерну. Над цистерной вал прижимается, отдает содержимое и вновь готов к употреблению.

В тот день я должен был встретиться с самим Сорокалетом и потому, сами понимаете, волновался больше, чем перед экзаменом. У меня была робкая надежда, что Сорокалет согласится взять меня в свой семинар. Правда, там занимаются как минимум студенты и семиклассников он, конечно, не брал. Но я хотел доказать Сорокалету, что возраст таланту не помеха. Известно, что Моцарт уже в три года играл на скрипке.

Поэтому неудивительно, что весь день у меня пошел наперекосяк. Я умудрился получить двойку по истории, чего со мной не случалось уже полгода, хотя я историю не люблю и считаю ее пустой наукой – часы, которые мы тратим на нее, можно было употребить с пользой – учить побольше математики.

Дома я тоже вел себя не лучшим образом. Во-первых, забыл заплатить за квартиру, потом сжег яичницу, наконец, когда позвонил Артем, я забыл передать ему, что Настасья будет ждать его у кино в половине седьмого. Правда, этот мой грех был самым незначительным, так как они все равно друг друга отыщут, даже если во всем городе перегорит свет или сломаются все троллейбусы. У этих влюбленных какое-то шестое чувство. Мне иногда просто смешно на них смотреть. Настасья совершенно забросила учебу в техникуме. Артем бросил заниматься боксом, потому что у них не хватает времени на свидания. Я считаю, что любовь такая же вредная штука, как история. Она отвлекает от производительного труда и увеличивает энтропию. Я уверен, что оптимальное состояние моей сестрицы и Артема – оцепенение. Они бы рады просиживать друг перед дружкой целыми сутками, пожирая партнера пламенными взорами. Но повторяю: это мое личное мнение, и я его никому не навязываю. Но я убежден, что Руслан разделяет эту точку зрения.

В общем, весь день я находился под ощущением великого перелома в моей жизни и не обращал внимания на обыденные мелочи. Даже удивительно, что я заметил ту парочку – плотного мужчину в очках и незаметного человека с черным саквояжем.

В кружке я провел около часа. Все равно надо было убить время. Я пообщался с братьями Симонами, которые как раз разбирали очередную модель вечного двигателя, убедившись в его нецелесообразности, и собирались использовать некоторые его части для новой, такой же бессмысленной модели. Я знал, что ничего им не докажу, и поэтому не доказывал. Все это время думал. Ведь мне нужно было доказать Сорокалету, что я как изобретатель чего-то стою. Я мысленно повторял обоснования некоторых моих работ и даже придумывал за Сорокалета возражения.

Все кружковцы знали, что мне сегодня идти к Сорокалету, и очень сочувствовали. Я пришел в мой уголок, где на стенах висели рисунки, схемы и две грамоты, которые я получил в этом году. Вообще-то грамот я не храню – не в грамотах дело.

Из моего уголка, от рабочего стола, видна дверь, которая ведет в коридор. Это маленький коридор к мастерской. Мастерская у нас двенадцать квадратных метров, но в ней умещается токарный станок и верстак. В тот день в мастерской никого не было.

Коридор был слабо освещен, одной лампочкой. Под лампочкой стоял стул. На стуле сидел незаметный человек с черным саквояжем. Он держал саквояж на коленях и возился с его застежкой.

И вдруг я испугался. Даже не знаю почему. Вообще-то я не очень трусливый, но очень уж странным мне показалось это совпадение. К тому же в коридор можно было пройти только через нашу комнату, а через нее за последний час никто не проходил.

Наконец незаметный человек справился с застежками, саквояж распахнулся. Внутри что-то блестело. Потом послышалось тихое жужжание, которое странным образом отразилось в моей голове. У каждого человека есть свой невыносимый звук. Я, например, не выношу, когда ладонью сметают крошки со скатерти, а Настасья буквально умирает, если кто-то скребет вилкой по тарелке. Так вот это жужжание было невыносимым.

Я боролся с желанием убежать, потому что надо было подойти к незаметному человеку и спросить, что он здесь делает.

Я даже поднялся из-за стола, но потом застыл.

Человек совершенно не обращал на меня внимания. Он что-то подкручивал в своем саквояже, и руки его, утопленные в пасти саквояжа, шевелились, будто он чистил там апельсин.

Наконец я решился. Я сделал шаг к двери и тут услышал голос Женьки Симона:

– Что вам здесь нужно? – Оказывается, Симон тоже заметил этого человека, но так как раньше он его не встречал, то он не испугался.

– Одну минутку, – ответил человек, не отводя взгляда от саквояжа.

– В самом деле! – услышал я собственный голос. – Что вам тут нужно?

– Все, – сказал человек и захлопнул саквояж. – Я закончил, не беспокойтесь, все в порядке.

Он говорил как зубной врач, который уже поставил пломбу и обещает, что больше больно не будет.

Человек поднялся и пошел от нас к двери в мастерскую.

– А я все-таки спрашиваю, что вы здесь делаете? – вспылил Симон. – Туда нельзя!

Но человек уже открыл дверь в мастерскую.

Потом дверь закрылась. Мы были так удивлены, что потеряли, наверное, целую минуту, прежде чем побежали за ним.

Мастерская была пуста. Все там стояло на своих местах, но ни одной живой души.

Окно было открыто. Оно выходило во двор. Первый этаж, но довольно высокий.

Я выглянул в окно. Внизу какие-то малыши возились в песочнице.

– Ребята! – крикнул я. – Из нашего окна кто-нибудь прыгал?

– Куда прыгал? – спросил один из малышей.

– Вниз.

Но я уже понял, что от них никакого толку не добьешься.

Женька Симон возился за моей спиной.

– Ты чего? – спросил я, обернувшись.

– Проверяю, чего он похитил.

Разумеется, ничего тот человек не похитил. Он приходил за другим. Но в тот момент я еще не понимал, зачем он приходил.

2

Я бы глубже задумался о том, что же делал незаметный человек в нашем Доме пионеров, но в тот момент я очень спешил – Сорокалет, наверное, уже ждал меня.

Я поспешил к автобусу.

У меня было странное, какое-то опустошенное состояние. Вроде бы все в порядке, я еду к самому Сорокалету, сбывается моя мечта. Но почему-то мне было куда приятнее думать о том, что установилась хорошая погода и облака текут по небу, как льдины по реке весной, что скоро я поеду в Сызрань, к тетке, на каникулы, что Артем собирается жениться на Настасье, как только им исполнится по восемнадцать лет, а я не знаю, хочу ли я, чтобы моя сестра выходила замуж, или нет. И вот от этих мыслей моя встреча с Сорокалетом уже не казалась мне такой важной, и даже приятнее было думать о том, как я буду рыбачить, чем…

Тут автобус остановился, и я оказался перед пятиэтажным скучным зданием института, в котором работал Сорокалет.

В вестибюле сидел за столиком вахтер, который сразу углядел меня среди прочих людей. Ни у кого этот вахтер не спрашивал пропуска, я даже думаю, что и не нужен пропуск в этот мирный институт, но на меня он сразу сделал стойку. Сейчас закричит: «Мальчик, ты куда?» И чтобы не подвергаться унижениям, я сам к нему подошел деловым шагом и сказал почти сурово:

– Мне к товарищу Сорокалету.

Вахтер, конечно, не ожидал такого тонкого хода с моей стороны и послушно принялся водить пальцем по списку телефонов, соображая, видно, кто такой Сорокалет, хотя ему следовало бы знать наизусть это великое имя. Потому что знаменитый изобретатель сделал бы честь любому институту…

Вахтер не успел мне ничего ответить, потому что мое внимание отвлек человек, спускавшийся по лестнице. Он был склонен к полноте, сутулился, маленькие толстые очки сползли на кончик носа. Человек был невероятно печален, можно сказать, убит горем. Это был тот самый мужчина, которого я видел в подземном переходе, когда он преследовал незаметного человека с саквояжем.

Тогда, под землей, я был ни при чем и не вмешивался в чужие дела. Но тот, с саквояжем, побывал в нашем кружке, и теперь я имел полное право спросить плотного человека, что за тайна связана с черным саквояжем.

И в этот момент вахтер, завершив мыслительную работу, вдруг громко сказал:

– Сорокалета спрашивал? Павла Никитича? Так вот он идет собственной персоной.

И показал на плотного человека в маленьких толстых очках.

Вот это совпадение было выше моего понимания. Я буквально остолбенел.

Полагаю, что на моем месте вы бы тоже остолбенели.

Сорокалет прошел мимо меня, ничего не замечая, и вышел на улицу.

– Переживает, – сказал вахтер сочувственно. – Как не переживать, если на ученом совете, при всем народе, солидный человек, а провалился.

Мне бы, конечно, спросить, почему такой великий человек, как Павел Никитич Сорокалет, гений изобретательства, мог провалиться на ученом совете, но вахтер перестал для меня существовать. Я уже несся за Сорокалетом.

Я догнал Сорокалета в сквере. Он остановился, как человек, не знающий, куда идти дальше, потом направился к скамеечке. Я глядел, как он постоял возле скамейки, потом почему-то нагнулся, смахнул с нее пыль, осторожно сел и уставился перед собой пустым взором. К такому человеку даже подходить неловко. Но я все же подошел. Ведь он сам назначил мне встречу.

– Павел Никитич, – сказал я, – моя фамилия Бабкин.

Сорокалет очень удивился.

– А почему Бабкин? – спросил он серьезно. – Рано еще.

– Что рано?

– Бабкин. Ты пока Деткин. Или даже Внучкин.

Если бы так пошутил кто-то другой, я бы возмутился и ушел. Но я знал, что у Сорокалета несчастье. И притом я даже догадывался, кто причина этого несчастья. Поэтому я ответил:

– Простите, Павел Никитич. Вы меня пригласили, чтобы поговорить о моих изобретениях. Но я понимаю, что вы находитесь в подавленном состоянии. Поэтому я могу уйти.

Я, конечно, никуда не ушел.

Мои слова не сразу дошли до Сорокалета.

– О чем говорить? – спросил он после паузы.

– О моих изобретениях. Я из Дома пионеров. Занимаюсь изобретениями в области практической экологии.

Я назвал свою фамилию. Она у меня редкая.

И тогда Сорокалет засмеялся.

– Я же говорил, что ты Деткин!

Я понял, что слишком волнуюсь. Перепутать собственную фамилию! Я даже забыл на минутку о человеке с саквояжем. Мне так не хотелось казаться растерянным ребенком.

– Я – изобретатель! – воскликнул я. – Уже третий год я отдаю все силы этому делу. Я не хочу хвастаться, но все говорят, что у меня есть талант. И он не зависит от того, Деткин я или Бабкин!

Нечаянно я раскричался, и люди, проходившие через садик, с удивлением смотрели на мальчика, который машет руками, подпрыгивает перед самим Сорокалетом.

– Прости, – сказал Сорокалет. – Я расстроен. Но если ты изобретатель, расскажи мне, что ты изобрел… Хотя я тебе ничем не смогу помочь.

– Как же так, – сказал я. – Я ждал встречи с вами давно. Моя мечта работать в вашем семинаре.

Читать бесплатно другие книги:

Мастер детективной интриги, король неожиданных сюжетных поворотов, потрясающий знаток человеческих д...
Первые же страницы знаменитого романа «Ударь по больному месту» послужат пропуском в мир, полный нев...
О том, что искусство требует жертв, Аля Девятаева знает не понаслышке. Театр, ради которого брошена ...
Признанный мастер отечественной фантастики…...
«На задворках Великой империи» – один из ранних романов В.С. Пикуля. Это панорамное повествование о ...
«В этом доме был современный лифт с голубыми самозакрывающимися дверями. Между створками была щель, ...