Моё настоящее имя. Истории с биографией Улицкая Людмила

Об имени

вот я – какая из меня люся какая улицкая – не знаю кто…

на ладони будет белый камень с настоящим именем а паспортное будет

написано на сером камне на немецком кладбище где мама с бабушкой

а пока пусть будет псевдоним какой угодно и к этому ночная невнятная молитва

я не люся улицкая это какие-то чужие корябые как стекляшки звуки

особенно не людмила

откуда взялась людмила я знаю – когда я родилась мой шестнадцатилетний дядька витя ухаживал за деревенской девочкой людмилой и он принес в дом это случайное имя

и его на меня налепили

и я так и не знаю своего настоящего

где-то мелькнула “евгения” в отчестве потом в фамилии второго моего мужа отца моих сыновей

все там случайное как броуновское движение…

еще до того как я поссорилась с любимой биологией и еще не выросла из личиночной неосознанности еще болталась в первичном океане воспроизводства – бедная девочка как несуразно и негармонично вырастает тело и не догоняет его душа – полжизни провела в плену незыблемой и ложной идеи непременного размножения продления себя… и только к исходу лет начинается понимание того какое потемочное существование обещает первобытный бульон с кишением яйцеклеток и спермиев

и биология с которой я тогда еще не поссорилась

говорила настойчиво и безапелляционно – пора, пора, пора…

и уже шелковый лоскут образец узорчатой ткани с итальянской выставки лежит под ногами и я стою на нем рядом с существом мужского пола и священник водит нас вокруг маленького столика прикинувшегося на время аналоем и это действие называется венчанием и это было со мной а не с кем другим и кусочек узорчатой ткани хоть сейчас могу достать из комода и показать тогда мне казалось что постоять на узорчатом лоскуте и обойти вокруг шаткого столика необходимое условие деторождения

тогда я была еще людмилой

востребовано природой было некое существо мужского пола для продолжения иллюзии собственного пребывания и после выполнения этого природного задания —

родились двое детей с отцовской быстротой реакции ловким юмором несколько жеманным жестом губ в смехе и с половинной долей моих наследственных черт разделенных причудливо и избирательно между обоими сыновьями: старшему сметливость и целеустремленность младшему артистизм и способность плавать неизвестно где в его случае в музыке

не навек случился тот человек – на двенадцатилетие

а потом я ушла

из этого египта с праздником одиночества

и некоторой невесомости освобождения

с нулевой отметки начинается все новое

потом начинается новый узор жизни

нарисованный другим человеком с крепким и негнущимся именем

с безукоризненным движением рук умного без всякого напряжения эгоцентрика

с безошибочным глазом и природным равновесием здорового молодого животного

не тронутого сомнениями в своей полной состоятельности

оказывается изредка имя попадает в цель и не надо ждать иного подлинного

можно понемногу пить тихими вечерами

когда муж андрей уже свое отпил и отгулял

а я на старости лет догоняю до хорошего градуса под вечер

и ночью пишу слова а он за стенкой давно спит на чистом полу на бамбуковой циновке

совершенный в своем роде в полноте искренности и неозабоченности

таков какой есть и ничем иным не может и не хочет быть кроме как самим собой и все это в движении карандаша-руки-плеча-камня и бумаги на которой и я означала дни и ночи

пока клавиатура не победила страшную белизну бумаги

происходит освобождение от старания от умения от намерения и тогда только тогда возникает это “сейчас-сейчас не вчера и не завтра” и девочка плачущая по серой кошке с которой ее насильно разлучили и возвращающийся в воркуту как будто на родину человек прозревающий в длинной дороге что никакой родины не бывает а есть только окно из которого видно первое дерево и веревка на которой сохнет под ветром ветхое белье раскидывая рукава и штанины и спит тело в теплушке забыв куда и зачем оно стремилось о чем мечтало на стыках рельс стонет вагон и летит неизвестно куда

Аминь

с этой сегодняшней ночи мне хочется писать только так

только так но этому нельзя научиться для этого надо разучиться…

мама запрещала называть бабушку иначе чем леночка – так маме хотелось сохранить ее молодость но сохранилась только фотография мы втроем сидим на круглоспинном диванчике молодая бабушка юная мама и я пятилетняя бабушке сорок восемь или около того много моложе чем я сегодня и сбоку видна лампа белая фарфоровая столбиком в лилово-розовых модерно-выдуманных цветах которая сейчас светит мне на подушку

крупная статная ширококостная большегрудая бабушка леночка с короткой шеей плотными ногами и хвостиком кудрявых волос подколотым на шее как тогда носили и в шляпе

в ее старости я сама коротко стригла эти седеющие кудряшки и маму тоже стригла

кудрявых стричь легко промахи ножниц не видны…

зубы прекрасные до старости и смех обнажающий ровный ряд “сплошных” как толстой придумал для вронского зубов

она хорошо смеялась особенно когда приходила к ней нездоровой толщины сестра соня тоже крупнозубая но у той еще были большие темно-красные ногти на толстых пальцах…

надо дарить девочкам подарки бабушкина сестра соня мне подарила вязаное платье малиново-лилового небывалого по тем простецким временам цвета – привезла после войны с рижского взморья я запомнила взлетающее слово взморье

в этом платье я постановочно обнимаю в фотоателье другую соню – прабабушку с отцовской стороны

на фотографии мне года три

как жаль что теперь фотографий почти не стало

телефоном снимают на минутку

никогда не остается на стене и в альбоме и вообще нигде никаких следов кроме как в облаке но туда мы не заглядываем

самая ранняя семейная фотография моего прапрадеда исаака хаимовича гинзбурга висит на стене на этой фотографии он старик в кипе следовательно даже если его и крестили когда брали в школу кантонистов то к старости он вернулся в лоно иудаизма после двадцати пяти лет солдатской службы

георгиевский крест который он получил за взятие плевны в 1878 году я в дошкольном возрасте вытащила во двор похвастаться и он ушел навсегда из дому…

молодых фотографий исаака нет и быть не могло – фотоателье еще не народились

с возрастом у евреев всегда путаница никогда не знали как мальчика записать на два года раньше или на три года позже

много софий в семье кроме этой прабабушки – еще мать моего деда якова которая жила в ленинграде в пятидесятых годах у своей дочери раи

она никогда не ела конфет а собирала их чтобы отправить в лагерь сыну якову моему деду

не знаю доходили ли до него эти конфеты…

в конце жизни эта прабабушка соня жила на остоженке у своего внука сани ревзина одного из первых в стране лингвистов…

путаются эти семейные линии одни обрывки

еще была другая сонечка со сложным родством

тетка бабушки лены годами была младше племянницы

что бывает когда дочери уже начинают рожать а матери еще не кончили

эти племянница и тетка вышли замуж за двух братьев и прожили почти всю жизнь одной семьей в одной квартире

сонечка была высокого роста полногрудая на длинных ногах

немного сутулилась и домработница говорила у елены марковны фигура городская а у софьи львовны деревенская

фраза загадочная я бы сказала как раз наоборот

домработницы вербовались из бежавших от колхозов девчонок

у бабушки лены была своя формула жизни – новую домработницу отдавали в вечернюю школу где она заканчивала седьмой класс а потом выходила замуж за милиционера или домоуправа часто бывало лимитчика и взамен себя присылала из той же деревни младшую сестру либо соседскую девчонку и так далее

я помню четырех таких девочек

застолье на каляевской в большой столовой еще не разделенной пополам поперечной стеной при разрастании семьи было многолюдным

сколько человек собиралось за обедом ужином праздником на еврейскую пасху и на новый год: прадед хаим его сыновья боба и юлик невестки леночка и сонечка и их дети мируша витя и шурик

трое детей на две пары

при двух выросших мальчиках вити и шуры – две их русские жены таня и тамара

моя мама мируша со своим мужем моим отцом женей и я

мои двоюродные братья еще не родились получается двенадцать

двенадцатая я люся

за пасхальным столом правил мой прадед хаим

маленький беленький со слезящимися бледно-голубыми глазами он читал на незнакомом языке стихи как мне казалось

это и были стихи из торы таинственный язык

и маца на пасху особый кусочек мацы (афикомон? или в этом роде) прятали а я его искала находила и мне за него давали подарок-выкуп не помню точно какой

нет один подарок помню часы – дядя витя подговорил меня попросить в виде выкупа часы

ты что с ума сошел – изумилась я – часы ясное дело не детская драгоценность но это был заговор и я попросила часы

и прадед надел мне на руку часы в виде коробочки на кожаном тонком ремешке прадед был часовщиком и собрал из разного старья такие часики которые в общем кое-как тикали

тикали недолго я вышла во двор стали играть в нечто вроде кругового волейбола один мальчик прицелился и ловко бросил мяч прямо в часы они разлетелись и только коробочка на ремешке осталась на моей семилетней руке а все пружинки и колесики высыпались на землю вместе со стеклом

после моего рождения в нашей семье пошли мальчики только мальчики мои двоюродные юра и гриша троюродный олег

потом у этих мальчиков еще четверо мальчиков плюс моих двое алеша и петя и у алеши трое марк лукас и лаврик итого двенадцать мальчиков и после них одна девочка петина дочка марьяна названная в память не дожившей до внуков моей мамы сильные были женщины в семье

а пол определяется носителем Y-хромосомы то есть мужчиной

кажется у народов живущих в тяжелые военные времена всегда рождается больше мальчиков

только не в нашей семье

как я могла забыть и как важно что я вспомнила

когда отмечали еврейскую пасху в какой-то момент все подходили к входной двери

и приоткрывали ее чтобы ангел вошел

надо это проверить в последовании песаха

а то всё слова и слова

а здесь прекрасное действие – тихо входит ангел

за деньги покупают керосин и мороженое я точно знала

потому что мы с прадедом ходили в керосиновую лавку он с бидоном побольше а я с маленьким

а потом мороженое покупали – всё за деньги

я еще не поняла что деньги нужны чтобы на столе стояла еда

но уже знала что деньги нужно давать в долг соседям

к бабушке ходили к маме ходили и ко мне когда выросла ходят одалживать

но я до сих пор не знаю в точности

что такое одалживать и занимать

в каком случае дают в каком берут

мы считаемся богатыми евреями и обычно даем

это роскошь богатства

позже пришло понимание что деньги нужны

для спасения жизни

а еще позже понимание что есть вещи

которые ни за какие деньги не купишь

а спустя еще какое-то время мне умные люди объяснили

что все жизненные проблемы

которые разрешаются “путем денег” —

вообще не проблемы а расходы

на этом месте сделала открытие

когда отдаешь в долг нельзя рассчитывать на то что вернут

потому надо давать ровно столько

сколько не жаль потерять

но давать не в долг а просто так мне нравится больше

денег я боюсь и не умею с ними обращаться

но они ко мне хорошо относятся

и всегда более или менее были есть и наверное будут – времени жизни уже меньше чем денег

я люблю когда они есть в кармане

деньги дают некоторую прочность и уверенность

впрочем вполне ложную

да про разбитые часы

я пришла домой в великом горе зареванная

положила на стол остатки часов и пошла доплакивать

на бабушкин круглоспинный диванчик

там от слез и заснула

прадед часовщик почти слепой

вытащил длинную фарфоровую коробочку

в которой лежали тонкие железочки

поковырялся с ними и положил починенные часы на то же место

только трещинку на стекле не смог убрать

я проснулась – часы тикали

дед-то считался слепым

и я поняла как он всех обманывает

и потрясена была не столько ожившими часами

сколько вскрывшимся обманом:

деда, так ты не слепой

Аминь

я смутно знаю что будет потом —

немного моего “я” сохранится

но только лучшая отредактированная часть

остальное вычистится и отлетит как пыль

а внешне я останусь на себя прежнюю похожей

но тоже отредактированной

знаю что останется детское выражение лица

которое долго чуть ли не до конца на мне лежало

и руки кисти останутся

и свобода движения которая

только к старости во мне проснулась

обычно бывает наоборот

но меня неуклюжесть всяческая покидала с годами

как покидает меня теперь память на то

что произошло недавно

и по мере ее растворения улучшается слух

но только на музыку которую к старости стала слышать

а детские и женские высокие голоса хуже

всего воспринимаю

внук лаврик звонит каждый вечер

и писк его голоса не очень мне внятен

а может быть, без хронологии…

пришел денег одолжить захарка

сын юры моего покойного первого мужа

умершего в тридцать шесть лет

но я от него ушла лет за десять до его смерти

захарка мой крестник а юра крестился незадолго до смерти

мы были тогда в плену христианства

не могу сказать что очень сладком но притягательном

в двадцатые годы прошлого века

дети интеллигентных родителей

так точно вступали в комсомол

до беспартийности надо было дорасти

сколько-то лет тому назад иду по двору с катей

а навстречу люда

говорю знакомьтесь

это катя вторая жена моего первого мужа

а это люда пятая жена моего второго мужа

такая открылась формула в восьмидесятых

наши родители разводились иначе – насмерть

раннее утро в постели

сладкие часы никуда не спешу

карантинная свобода от дел

домоседство

но болит сердце по утрам

и днем болит тоже

но не замечаю по занятости

решила было все органы лечить

а сердце не лечить

потому что от сердца смерть быстрая

но я не предполагала что оно будет

так долго и нудно болеть

думала – раз и все

так нет ведь