Балансовая служба Егоров Андрей

* * *

Мир далекого прошлого. Широкие равнины.

Вздыбленная белыми барханами, теряющаяся в мареве за горизонтом пустыня. Подпирающие небеса высокие горы. Глубоководные реки. Зелено-желтое море. Каменные города на скалистых, вылепленных стихией берегах…

Минут тысячелетия, и все, что создали люди, будет разрушено. Серыми руинами врастут в землю города. Дерево и камень, обработанные руками человека, перемелют в труху жернова безжалостной вечности. Время бессловесно и бессердечно, как пустота между мирами. Оно обращает минувшее в пыль, растворяет в быстротечном хаосе мира все, чем веками жили целые народы.

Оставив за спиной тлен и умирание, из минувших эпох, через каменный, бронзовый и железный века, разными дорогами населяющие древний мир расы направятся в будущее.

Одни по воле Черного божества вознесутся к самым вершинам мистических знаний, обретут божественную силу – и в могуществе своем уподобятся богам.

Другие по воле Белого божества пойдут по пути технического прогресса и заплатят за свой выбор жалким существованием в единственном доступном для них материальном измерении, среди множества бессмысленных вещей. Топор каменный, топор железный, седло, колесо, кресло-качалка, телега, поплавок, письменный стол, – радиоприемник, автомобиль, презерватив, самолет, ракета, атомная бомба, мобильный телефон, персональный компьютер…

Все эти предметы – лишь блеклая оболочка пустой жизни.

Вместо стремления переделать мир низшей расой управляют простые, низменные чувства. Главной движущей силой для человека во все времена остается жажда наживы. Забывая об истинных ценностях, люди воюют меж собой за право обладания землей и сокрытыми в ее недрах богатствами. Разобщенные и слабые, простые смертные, впав в отчаяние пустого бытия, воздвигают храмы, чтобы молиться в них придуманным богам, забыв об истинных богах – Черном и Белом, – создателях этого мира.

* * *

На зов тех немногих, кому дано почувствовать несовершенство материального мира и кто взывает с искренним отчаянием или же может применить магическое умение, явится Балансовая служба. Наделенные божественной силой представители победившей в борьбе между Черным и Белым началом расы внимательно следят за равновесием в антропоморфных полях планеты.

Балансовая служба учит:

Никогда не забывай о своем балансовом двойнике.

Если ты достойный представитель своего ограниченного материей мира – помни, твое благополучие может повредить балансовому двойнику.

Брось работу, ибо работа – источник материальных ценностей, нарушающих баланс.

Разрушай свой организм наркотиками и алкоголем и не бойся болезненной дряхлости, ибо здоровый физис может нарушить баланс. Что же касается душевного и физического нездоровья, оно является признаком покорности судьбе и соблюдения верных балансовых норм.

Расстанься с любимой женщиной и живи с самой уродливой и бесчестной девкой, какую только удастся отыскать в единственном доступном для человека измерении материального мира. Мучайся и страдай от измен и скандалов, вспоминай с тоской о своей далекой возлюбленной, пей горькую и будь всем доволен, ибо счастливая семейная жизнь может плохо сочетаться с одиночеством твоего балансового двойника.

Раздай свои накопления бедным, а последнюю рубашку отдай тому, кто в ней нуждается больше тебя. Даже если это сытый налоговый инспектор или воротила теневого бизнеса. Верь, воротник последней рубашки сомкнется на его толстой шее подобно удавке, когда его призовет к ответу Балансовая служба. Тебе же станет дышать много легче.

Помни, ты должен быть бдителен и предупредителен, человек двадцать первого века. Ограничивай собственные амбиции и устремления по мере возможностей. Даже малое благосостояние, даже скудная толика счастья может привести к нарушению баланса.

Приведи свои дела в баланс с делами балансового двойника, и ты можешь быть уверен: равновесие в антропоморфных полях планеты достигнуто, и тебе никогда не придется столкнуться с представителями Балансовой службы.

Помни, человек двадцать первого века, баланс – превыше всего!

Хазгаард 12006 г. до н.э.

Они сошлись в последней битве между прошлым и будущим…

Богочеловек козырьком приложил ладонь к близоруким глазам, в слепящем свете яркого солнца силясь рассмотреть, как будут двигаться враги человечества.

Владыка Саркон вел через перевал легионы. Высокогорье здесь сглаживалось, плавно спускаясь в долину. Джинны шли по пологому склону плотными рядами. Впереди – краснорожие ифриты, чьи глаза отливали небесной синью. За ними силаты, пешие и сидящие в обитых красной бронзой повозках. Головы крепких, словно высеченных из камня эвкусов покачивались в такт движению. Ехали, сохраняя зловещее молчание. Только сотенные время от времени покрикивали, если кто-нибудь из воинов-ифритов мешкал, бросал вожделеющие взгляды вверх, туда, где плыли в лазоревых небесах рыжеволосые, белолицые, крылатые гулы. Их свободные одежды развевались на ветру, лепили тонкое телесное совершенство. Каждая, словно античная статуя – богиня войны Афина, сжимающая в руке небесное копье. Вооружение ифритов составляют громовые молоты. Силаты несли перед собой. подняв к подбородку, огненные мечи. Красные сполохи сияли на плоских лицах, широких плечах…

Богочеловек обернулся. С приближением воинства Саркона люди заметно притихли: умолкли голоса, шорохи. Казалось, они даже дышать боятся, скованные первобытным ужасом. Сказывались сотни лет господства расы джиннов. При одном упоминании имени великого силата Саркона человек падал ниц. А теперь стоит здесь, на своей земле, пришел, чтобы биться с самой могущественной силой в мире за свободу.

Богочеловек нахмурился: хотя никто не показывал врагу спину, защитники свободного человечества представляли собой весьма жалкое зрелище, отвернулся и пробормотал: «Все равно победим!», демонстрируя божественное упрямство и истинно человеческую непокорность судьбе…

На перевале появился сам Саркон. Грозный владыка Хазгаарда восседал на огромном черном эвкусе. Отливающая красным грива, жесткая, как сапожная щетка, топорщилась меж острых ушей благородного животного.

Богочеловек сцепил ладони так, что костяшки побелели от напряжения, и стал проговаривать слова. Затем медленно развел руки в стороны. Его пальцы беспрестанно шевелились, гибкие и быстрые, как лапы пустынного тарантула. Воздух загустел, пошел рябью, и перед богочеловеком формировалась выпуклая линза, в которой ноздреватое, бледное лицо Саркона проявилось совсем близко, словно на экране широкоформатного телевизора.

Выражение лица различить не представлялось возможным – слишком расплывчатым получилось изображение. Богочеловек досадливо поморщился, протянул руку и покрутил невидимое колесико, настраиваясь на резкость. Картинка придвинулась и обрела четкость. Теперь он мог видеть, что его враг улыбается. Происходящее забавляло Саркона!

– Я тебе сейчас Сталинград устрою! – пообещал богочеловек. – Рыдать будешь кровавыми слезами, собака!

Нью-Йорк 2006 г. н.э.

Если вам случалось бывать на окраине ночного Нью-Йорка, где-нибудь в напоминающем город после бомбардировки Бронксе или трущобном сером Квинсе, вам должно быть знакомо то неуютное чувство, какое возникает у всякого, кто волею судьбы оказался в одном из самых неблагополучных районов этого суетливого, шумного города.

Когда темнеет, Нью-Йорк меняется. Деловой шаг одетого с иголочки клерка сменяется вихляющей походкой размалеванной проститутки. На улицы вползает темное облако людей, ведущих жизнь за гранью закона…

Вот стоит в подворотне тощий типчик, крысиными глазками шныряет по полупустой улице, держит руки в карманах мятого пиджака. Ищет подвыпивших прохожих, чтобы тиснуть бумажник, снять часы.

А вот толпа праздной молодежи расселась на ступенях заброшенного здания, каких немало в Нью-Йорке. Передают друг другу плотно скрученные джойнты, отхлебывают коку с возбуждающей примесью из жестяных банок.

Гостиница темнеет рядами выбитых окон. Вокруг свалены в беспорядке черные мешки с мусором, стоит длинный ряд пластиковых контейнеров.

По одному на каждого жильца.

Мелкие шопы уже закрылись. Хозяева задвинули железные жалюзи, украшенные «настенной живописью». Оттирать их бесполезно. С наступлением ночи желающих заняться искусством граффити великое множество. Вот и приходится терпеть цветастый узор из огромных букв и непристойных изображений.

Рядом кузова разобранных автомобилей. Стоят и ждут, пока районные службы позаботятся о том, чтобы убрать их с улицы. Случится это не иначе как ко второму пришествию! А сын божий, как известно, не спешит. Дожидается, пока грехи людей перевесят чашу небесного терпения.

У покосившегося столба несколько разряженных в яркие тряпки девиц, чья профессия очевидна для всякого. Рядом статный молодец – латинос, с зачесанными назад волосами воронова крыла, в черном костюме и ярко-красной рубахе с воротником навыпуск. Похлопывает расческой по открытой ладони. Афроамериканец (не вздумайте назвать его нигером) приторговывает на углу белым порошком.

«Эй, снежок, тебе снежок не нужен?!» Ха-ха-ха.

Смеется только что придуманному каламбуру. Правда, он уже изобрел его однажды. На прошлой неделе. Но после бурного уикэнда успел забыть.

Перспектива появления полицейской машины никого не пугает. Полицейские сюда забираются редко. Что, у нью-йоркских копов других дел нет?

Полиция предпочитает защищать богатых налогоплательщиков. А золотые и платиновые кредитные карточки в трущобы не заглядывают. Небезопасно здесь находиться, если у тебя ботинки дороже десяти долларов.

Вдоль улицы идет какой-то странный тип в линялой широкополой шляпе и сером от пыли костюме, в сопровождении высокого белокожего красавца в черном плаще с пятиконечной серебряной звездой на груди…

Постойте-ка. Эта парочка совсем не вписывается в пейзаж вечернего Нью-Йорка. Бродяга должен в этот час уже порядком принять на грудь – его любимый «Джонни Red Label» на распродаже в супермаркете по доллару за бутылку – и спать, зарывшись в картонные коробки, а красавец допивать вечерний коктейль возле бассейна где-нибудь на Манхэттене или, на худой конец, в Бруклине.

А они шагают вдвоем, будто парочка неразлучных друзей. Удивительно, но никто не обращает на них внимания. Вот они беспрепятственно проследовали мимо сидящей на ступенях молодежи, миновали перекресток (проститутки скользнули по ним безразличным взглядом), свернули на боковую улочку и дошли до сетчатого забора, ограждающего небольшой пустырь.

Раньше здесь стояла деревянная развалюха, где иногда ночевали бездомные и наркоманы, потом власти решили снести заброшенный дом, чтобы освободить участок под застройку. Но, как это часто бывает в Нью-Йорке, бумагами завладело одно предприимчивое агентство недвижимости, желающее получить за место слишком высокую цену. За пять лет, пока велась продажа, пустырь порос сорняками и превратился в свалку отходов жизнедеятельности обитателей трущоб.

– Сюда, – красавец с пятиконечной звездой на груди отодвинул прорванную сетку, выругался и отшвырнул старую велосипедную раму, по-английски он изъяснялся с легким акцентом.

Бродяга кивнул и полез в дыру первым. Его спутник – следом.

Оказавшись на пустыре, парочка повела себя более чем странно. Красавец задрал голову к небесам и, сложив руки на груди, принялся ходить туда-обратно – от забора к каменной стене магазина подержанных драгоценностей. При этом он поминутно наступал в отбросы, спотыкался о пакеты с мусором и ругался на незнакомом языке. Извлек из кармана горсть серого порошка и пошел по кругу, временами покрикивая невнятно, как глухонемой.

Что именно – не различить, даже если специально прислушиваться. Возвысил голос. Теперь резкие, гортанные выкрики прорезали тишину погруженного в сумрак квартала. Но и на эти неуместные в этот час вопли почему-то никто не обращал ровным счетом никакого внимания.

Бродяга пару минут понаблюдал за действиями своего спутника, одобрительно крякнул, уселся на старую покрышку и достал сигареты в мятой бумажной пачке. «Native». Производят в резервации в обход всех государственных законов. Из индейского сырья. Зато двести штук стоят всего шестнадцать долларов. Дешевенькая зажигалка никак не хотела давать огонь, пришлось чиркнуть кремнем не меньше десяти раз, пока наконец не появился слабый язычок пламени. Бродяга с удовольствием затянулся и уставился в ночное нью-йоркское небо.

Он любил вот так просто сидеть, курить и глазеть в небеса. Ему представлялось, что оттуда на него точно так же глазеет какой-нибудь небритый и потрепанный ангел. И когда-нибудь он, возможно, спустится на Землю, хлопнет его по плечу и скажет: «Черт побери! Привет, Джек! Привет, дружище!» Ясная лунная ночь. На черном небе посверкивают разноцветные крупинки. А хорошо!

Хорошо-то как! Бродяга выдохнул дым. Когда сизые клубы рассеялись, он заметил, что среди звезд появилась отчетливая яркая точка. Она стремительно росла, увеличиваясь в размерах. Вспышка яркого света ослепила бродягу, он вскрикнул, прикрыл глаза. А когда отнял ладонь от лица, на пустыре их было уже четверо. Во мраке ночи силуэты пришельцев казались огромными. Они стояли, не шевелясь, плечом к плечу, наблюдали за ним и, казалось, чего-то ожидали. Бродяга почувствовал страх и вскочил на ноги. Сигарета выпала из дрожащих пальцев.

– Все в порядке, – успокоил его медиум, тронул звезду на груди и поклонился пришельцам. – Мы вас ждали. – Кинул многозначительный взгляд на бродягу:

– Возрадуйся, человек, твой зов услышан!

– Хей, а я уже радуюсь, – Джек сорвал с головы мятую шляпу и прижал к груди. – Привет, парни! Вы похожи на диких необъезженных мустангов.

Он считал, что это лучший комплимент, какой ему доводилось слышать в жизни.

– А ты на мешок с дерьмом! – пробасил один из пришельцев.

Повисла пауза.

– Чего это он?! – опешил бродяга.

– Такой уж у них характер, – пояснил медиум, – я же предупреждал.

– А у меня тоже характер, между прочим… – Он хотел добавить крепкое словцо, но тут один из пришельцев шевельнул тяжелой челюстью, и бродяга прикусил язык. В буквальном смысле. Даже вскрикнул от боли.

– Итак, – медиум тронул звезду на груди, – я вызвал вас с тем, чтобы вы привели дела этого человека к балансу.

– Этого пса смердящего? – уточнил пришелец, оглядывая человека маленькими черными глазками.

– Его самого, – кивнул медиум, кинул взгляд на Джека, тот мычал что-то нечленораздельное, зажав язык между большим и указательным пальцами. – Успокойся, – сказал он. – Это сейчас ты смердящий. А в скором времени дела твои поправятся, и будешь благоухать, как розовый куст.

– На… д… эюсь, – выдавил бедняга, разглядывая явившуюся из другого мира парочку с недоверием. Над их широкими плечами клубился мрак, густел вокруг белесых лиц иссиня-черной аурой, расползался вокруг щупальцами, опутывая весь пустырь.

Бродяге почудилось, что два пришельца – гигантские осьминоги, чьи гибкие конечности тянутся к нему, чтобы сжать его тело удушающими, упругими кольцами. И выдавить из него по капле бессмертную душу. Он понял внезапно, что уже поздно что-нибудь изменить, потому что так не бывает, чтобы время обратилось вспять.

Луна полыхнула белым пламенем, пятиконечная звезда на груди медиума сверкнула, как бриллиант на ярком солнце. Отблеск лег на лица пришельцев. Джек увидел маленькие лютые глазки и сжатые в саркастических усмешках тонкогубые рты. Он вскрикнул и отшатнулся, закрываясь от страшных существ ладонью…

Хазгаард 12007 г. до н.э.

Когда ветер задувает с запада, горячий воздух насыщается сухой песчаной крупой. Острые песчинки колют опаленную солнцем кожу, забиваются в нос и рот, лишают дыхания. Песок скрипит на зубах, режет глаза, от чего они беспрестанно слезятся. И все вокруг обращается в желтое, враждебное марево. И невозможно даже представить, что когда-нибудь проклятый западный ветер сменится восточным, южным или северным собратом.

С запада и с юга песка летит гораздо меньше.

А восточный ветер люди на руднике зовут ласковым – низкая горная гряда не дает ему сделаться порывистым и злым. Восточный ветер ласкает воспаленную кожу теплым дыханием, оглаживает плечи мягкой ладонью. Только он не прилетал уже несколько месяцев…

Ты идешь по горному склону, по протоптанной в камне тропинке, снова и снова поднимаясь и спускаясь к подножию, в руках у тебя тяжелая ноша, ступни стерты в кровь, спина налита свинцом, а в голове совсем не осталось мыслей. Одни только проклятия. Ты проклинаешь солнце, проклинаешь западный ветер, проклинаешь колючий песок и, конечно. Балансовую службу. Ее еще и в помине нет, этой самой распроклятой службы, но именно из-за нее тебя самым невероятным образом занесло на эти богом забытые медные рудники…

* * *

Кнут щелкнул, оставив на тощей спине раба кровавый рубец. Он вскрикнул, выгнулся дугой и уронил тяжелую ношу. Медный поднос ударился о землю, руда рассыпалась. Раб упал на колени и, сжав до боли зубы, уставился в черную, выжженную горячим солнцем землю.

Под ним была насыщенная медью горная порода, над ним – синее небо и уносящиеся за горизонт грязно-серые облака. А между землей и небом застыл он, человек иной эпохи, доведенный до отчаяния, сжался, ожидая нового удара.

Красноглазый надсмотрщик Хазар'ра, родовитый силат, великан двух с лишним метров роста, заворчал. Верхняя губа приподнялась, обнажив ровный ряд сужающихся книзу, похожих на кинжалы белой стали зубов.

– Вставай! – взревел он и ткнул раба кнутовищем.

Тот выдохнул и стал медленно подниматься.

Тощие ноги с трудом держали тело, впалый живот подрагивал слабым дыханием, с выжженного жарким солнцем, темного лица катились капли пота.

– Собери! – приказал надсмотрщик.

Не глядя на мучителя (любой взгляд мог вызвать у него новую вспышку гнева), раб дрожащими руками принялся собирать руду.

– Я тебе еще покажу, – бормотал он едва слышно, – курва красноглазая. Ты у меня узнаешь, как угнетать русского человека, сукин ты сын!

– Быстрее! – рявкнул надсмотрщик. Раб вздрогнул и замер, ожидая нового удара, но его не последовало. – Быстрее! – послышался повторный приказ.

Он заторопился. Собрав темные комья руды с красноватыми вкраплениями металла, с трудом поднял поднос. Вытянулся перед надсмотрщиком, стараясь не смотреть ему в лицо – подбородок упирается в грудь, взгляд направлен на грязные ступни с длинными желтыми ногтями.

– Пшел! – Надсмотрщик пихнул раба, и тот послушно заковылял вниз по склону, усеянному обломками горной породы, затерялся в цепи таких же, как он, худых, измученных непосильным трудом людей.

Вверху гора вся была изрыта ходами. Одни невольники трудились в шахтах, отбивая ценную породу тяжелыми молотками и кирками, другие носили руду вниз, к подножию.

Надсмотрщик лениво наблюдал за рабами, похлопывая кнутом по голенищу сапога. Его глаза постепенно обретали естественный цвет, гневливая краснота уходила, сменяясь иссиня-черным. К низшей расе Хазар'ра не испытывал жалости, одно только холодное презрение. Здесь, на рудниках, люди умирали сотнями. И каждый день синедрион присылал новых рабов. Чаще всего преступников, пойманных на материке и островах Южного моря.

Но случалось, что и простую деревенщину. По приказу синедриона ифриты наведывались в ближайшие деревни и забирали всех мужчин, которые могли работать.

Порой джинны совершали набеги на соседствующие с Хазгаардом земли. Кое-где на территориях, подвластных иным властителям, еще можно было встретить дикие племена людей. Все они находились на самой низшей ступени "развития – охотились с заточенными палками на мелкое зверье, собирали грибы и ягоды.

Если бы власть великого силата Саркона, истинного посланника Черного божества, распространилась на эти земли, он смог бы разумно распорядиться новыми человеческими ресурсами. Привлечь людей к труду на рудниках и в карьерах, обучить ремеслу – строительству, выделке шкур, ковке простого оружия и доспехов. Люди должны работать день и ночь во славу и процветание великой империи Хазгаарда!

С каждым годом всеведущий, обладающий уникальным даром проникать своим взглядом всюду владыка Саркон прибирал к рукам все больше земель. В том, что когда-нибудь в его власти окажется весь мир, надсмотрщик Хазар'ра не сомневался.

Как не сомневался ни один джинн от самого Южного моря до делившей материк надвое высокой горной гряды;

– Ахлан! – услышал он и обернулся.

Расталкивая рабов, щедро раздавая оплеухи, по склону поднимался ифрит-воин. Отряд южного крыла синедриона прибыл на рудники два дня назад.

Посланник синедриона рекрутировал наемников в армию Хазгаарда. Желающих убраться с изрытой шахтами горы всегда находилось в избытке, но на службу брали только самых крепких и выносливых.

Хазар'ра отнесся к новой государственной инициативе с неудовольствием. То, что людей теперь принимают в войско Саркона, не давало ему покоя. Тем самым людей как бы равняли с джиннами. И хотя из бывших рабов формировали легионы смертников – авангард армии Хазгаарда" надсмотрщик не мог подавить раздражения.

Наблюдая за идущим к нему воином, он почувствовал злобу. Но соблюсти ритуал счел необходимым.

– Ахлан, – проговорил он и бросил, не сумев сдержать ярости:

– Чего тебе, ифрит?!

– Мудрейший хочет тебя видеть, – пробасил воин.

– Вот как, – надсмотрщик пробежался взглядом по веренице рабов, тащивших вниз подносы с медной рудой, и счел, что его кратковременное отсутствие вряд ли вызовет остановку работы. – Идем…

Они двинулись к подножию. Рабы торопливо сторонились, опасаясь увесистых кулаков ифрита и жгучего кнута силата.

"Что за дело ко мне у Мудрейшего? – размышлял надсмотрщик. – Разве что он хочет и мне предложить стать воином и вступить в воинство Саркона. Но я никогда не буду воином. Я не обучен тому, чтобы держать в руке огненный меч или небесное копье. Мой отец всю жизнь был надсмотрщиком и загонщиком. И я всегда буду надсмотрщиком и загонщиком. Я никогда не буду носить магическое оружие воинов-джиннов вместо кнута, удлиненного курука[1] и огненного кинжала.

Никогда!"

Мудрейший поступил предусмотрительно, раскинув шатер в сотне метров от рудоносной горы.

Медная жила на самом верху выходила на поверхность, и отдельные каменные пласты ближе к вершине устойчивостью не отличались. Слишком часто случались осыпи и обвалы, под которыми гибли люди. А порой и джинны.

Конечно, среди силатов таких, кто не способен предугадать приближение обвала, было немного.

И все же несчастные случаи происходили регулярно.

И страшно гневили владыку Саркона. «Неумение пользоваться врожденным даром – жестокий грех, – говорил владыка, – я буду безжалостно карать тех, кто не развивает магическую интуицию. Такие существа недостойны того, чтобы называться джиннами. Это выродки, они обречены на вымирание».

Проницательность самого Саркона была поистине удивительной. Находясь в самом центре страны, он мог предсказать приближение конфликта с соседями на той или иной границе Хазгаарда. Уникальный дар позволял владыке наносить упреждающие удары. И соседи справедливо полагали, что когда-нибудь владыке Саркону станет тесно в своих владениях, и он придет, чтобы забрать их земли. Они заключали между собой союзы, но все кратковременные договоренности быстро нарушались – как известно, ни один силат не станет общаться с равным на равных…

Надсмотрщик Хазар'pa нахмурился. Иногда ему казалось, что владыка забрался в его голову и внушает ему решения, сообщает, как он должен поступить в той или иной ситуации. Хазар'ре очень не нравилось это чувство. Стойкое ощущение присутствия владыки Хазгаарда не оставляло его даже во сне. Иногда, просыпаясь среди ночи, он подолгу не мог уснуть, слышал, как глубокий голос бормочет невнятно в голове, нашептывает слова. И откуда-то издалека приходило осознание: это сам Саркон обращается к нему, заглядывает в душу и требует от него верности и слепого послушания…

Несколько слуг-людей возле шатра Мудрейшего готовили пищу для посланника синедриона – разделывали туши хищных собак, мешали в чанах ароматную навозную жижу. Двое стояли над варевом с опахалами и разгоняли мух. У входа в шатер три ифрита-стража раздували ноздри, поглядывая на чаны с явным желанием разделить трапезу с посланником.

– Здесь я тебя покину! – ифрит-воин дважды ударил сжатой в кулак ладонью в грудь. Надсмотрщик повторил жест прощания.

– Мудрейший ждет меня, – бросил он стражам, которые сдвинулись при его приближении, став плечом к плечу.

– Пусть войдет, – послышался вкрадчивый, напевный голос первого силата синедриона – Каркума, прозванного Мудрейшим за умение так вести государственные дела, чтобы казна всегда была полна и подданные Саркона довольны жизнью. Разумеется, подданными считались только представители высшей расы.

Стража расступилась. Надсмотрщик откинул полог и шагнул внутрь. Каркум сидел в центре шатра, на вышитой золотом циновке. На его безбородом лице блуждала улыбка.

– Ахлан, – сказал надсмотрщик и услышал приветствие в ответ. Он устроился напротив посланника синедриона, скрестил колени, положил на них локти и приготовился слушать.

– Твоего отца ведь звали Лакхам… – проговорил Мудрейший.

Гость не понял, вопрос это или утверждение.

На всякий случай кивнул.

– Его называли Лакхам-загонщик?

– Это так.

– А твое имя Хазар'ра…

– Верно.

– Хазар'ра-загонщик? Отец успел передать тебе секреты ремесла?

– Ремесло загонщиков и надсмотрщиков в нашем роду передается от отца к сыну. Так повелось испокон веков, никто и никогда не нарушал и не нарушит священной традиции, – ответил гость, хмурясь, потому что никак не мог понять, чем вызваны столь странные расспросы Мудрейшего.

– Значит, я не зря прибыл на рудник, – удовлетворенно кивнул Каркум. – Не буду держать тебя в неведении. Перейду сразу к делу. Мне нужно, чтобы ты выследил и убил человека.

– Человека?! – удивился Хазар'ра.

– Не торопись делать выводы. Я знаю, ты привык загонять людей сотнями, как и полагается загонщику высшей ступени, но это – не совсем обычный человек. Точнее говоря, совсем необычный человек. Мироустройство, как утверждал великий мудрец Амуд'ра, непознаваемо и несовершенно.

Сейчас у нас появилось новое подтверждение его несовершенству. На землях Хазгаарда объявился человек, который, по слухам, умеет творить чудеса и обладает присущей только высшему народу, нам, джиннам, интуицией. Люди зовут его посланником Белого божества. Богочеловеком! – Над переносицей благородного носа Каркума появилась глубокая морщина. Те, кто хорошо знал первого силата Хазгаарда, могли бы рассказать, что подобная мимическая особенность выражает крайнюю озабоченность Мудрейшего. – Полагаю, ты можешь себе представить, что произойдет, если истинный богочеловек, наделенной интуицией силата, явился в наш мир…

– Это невозможно, – скривился Хазар'pa, – мистической интуицией могут обладать только силаты. И лишь одного посланника ушедших богов в нашем мире я знаю – владыку Саркона, посланника Черного божества. Того, кому подвластен весь Хазгаард. Того, кому со временем будет подвластен весь мир.

– Я тоже так думал, – медленно кивнул Мудрейший, – но мироздание не строится вокруг наших представлений о нем. У мироздания свои законы. Законы всеобщей логики. Законы всеобщего равновесия. Амуд'ра утверждал, что если среди джиннов есть великий посланник бога, а сила владыки Саркона поистине безгранична, то и среди людей вполне может объявиться он. Тот, кому подвластны тайные силы. Тот, кто обладает тайным знанием и врожденной интуицией джинна. Наделенный магической силой человек. Если тот, кто сейчас ходит по землям Хазгаарда, на самом деле посланник Белого божества, то над нами нависла серьезная опасность. Как ты знаешь, люди плодятся, словно степные крысы, а гулы производят на свет младенцев силатов и ифритов только раз в десятилетие. Уже сейчас численность человеческого стада превышает нашу в десятки раз. Люди ведут себя беспокойно. Их великое множество. Стоит им объединиться, и они будут представлять реальную силу. Мы должны уничтожить богочеловека, чтобы и в будущем перевес был на нашей стороне. Равновесие нас не устроит. Ты понимаешь меня, Хазар'ра?

– Возможно, это всего лишь слухи…

– Это не слухи! – перебил собеседника Каркум, лицо его покраснело от гнева. – Он творил чудеса, которые видели и люди, и джинны. Он создал в пустыне оазис, голубой родник бьет из самых недр земли. Он ходил по воде в окрестностях Южного моря. Он вырастил дивный сад плодоносящих дерев. Все, кто пробовал плоды из того сада, ощущали необыкновенный прилив сил… Я могу и дальше продолжать. Слухами о сотворенных им чудесах полнится весь Хазгаард. Неужели ты до сих пор ничего не слышал о нем? Подумай хорошенько.

– Откуда он взялся? – процедил Хазар'ра сквозь зубы. – Теперь я припоминаю, вроде бы и я что-то такое слышал…

– Где?! Что именно?! – оживился Мудрейший.

– Рабы на руднике болтали о каких-то чудесах, но я не вслушиваюсь в россказни людей…

– А я скажу тебе, о чем они говорят. Они говорят, – Каркум потер подбородок, – будто бы Белое божество прислало своего посланника для того, чтобы передать весь мир в руки людей. Ты это слышал?

– Конечно, нет! – выкрикнул Хазар'ра, возмущенный до глубины души. – В такое невозможно поверить! Чтобы глупые люди владели миром?! Хотите знать, что я думаю, Мудрейший?

Каркум нетерпеливо взмахнул ладонью:

– Говори.

– Я считаю, это простой смертный, – быстро заговорил силат, – которому молва приписывает особый дар. Известно, как люди превозносят своих героев. Конечно, он не обладает никаким интуитивным даром, а умело проделывает фокусы, обманывает толпу…

– Люди зовут его посланником Белого божества, – упрямо повторил Каркум, – а джинны говорят, он пришел из самой бездны… – Мудрейший помолчал:

– Что касается его дара. Как не благодаря врожденной интуиции этому человеку удается скрываться от меня? Он предугадывает каждый мой шаг. И уводит своих последователей от приготовленных для него ловушек. Чтобы его уничтожить, мне нужен кто-то вроде тебя, Хазар'ра, тот, кто получил ремесло загонщика по наследству.

Нам нужен загонщик высшей ступени. Скажи, что ты чувствуешь, в твоей ли власти низвергнуть его обратно в бездну, откуда он явился в наш мир?..

Повисла напряженная пауза. В тишине слышно было, как шумит за стенами шатра северный ветер, как швыряет в тугую ткань песчинки, а где-то вдалеке завывает хищная собака…

– Я услышал странные вещи, – заметил Хазар'ра после недолгих раздумий, – не думал, что первый силат Хазгаарда, тот, кого джинны зовут Мудрейшим, будет так говорить о человеке… Я…

– У меня нехорошие предчувствия, – перебил его Каркум, – а я, как всякий истинный силат, привык доверять своей интуиции. Я не хочу, чтобы некто, будь он даже посланником Белого божества, породил волнения среди людей и отбросил нас назад в познании тайн мироздания! Не скрою, твое высокомерие, граничащее с глупостью, меня раздражает, но если ты настолько хорош в деле, как о тебе говорят, я забуду о твоем поведении, и достойно вознагражу тебя в случае удачи!

Слова Мудрейшего прозвучали резко, как удар кнута.

На сей раз Хазар'ра молчал много дольше. Затем рывком поднялся на ноги и выдохнул:

– Я убью его!

– Отлично! – Мудрейший, все это время терпеливо ожидавший решения, хлопнул в ладоши. – Тебе потребуется помощь…

– Мне не нужна помощь, – объявил Хазар'ра, – мой отец всегда говорил: «Действуй в одиночку, только себе и своим инстинктам ты можешь доверять». Опиши мне этого человека как можно подробнее, о Мудрейший.

– Он очень необычен. Если ты встретишь его, то без труда узнаешь. Он говорит странные слова, которые мало кто понимает. Люди считают, что каждое его слово – послание Белого божества. Он рассказывает истории, в которые невозможно поверить. О неведомом мире, где ему довелось родиться. И откуда он явился в наш мир, чтобы сделать людей счастливее. А на самом деле нарушить равновесие, склонить чашу весов к детям Белого божества, – Мудрейший скривился. – Так они себя называют. Есть и одна внешняя примета. На глазах у него две магические полусферы, которые, говорят, позволяют ему зрить в самую суть вещей.

– Две магические полусферы, – повторил Хазар'ра. – Звучит очень странно. Разве может человек использовать магические предметы?

– Кажется, ты начинаешь понимать. Этот человек – может, о да.

– Что еще ты можешь рассказать о нем?

– Вокруг него всегда множество людей. Он притягивает их, одурманивает речами и использует по своему усмотрению. Он внушает людям подчинение и диктует свою волю…

«Совсем как Саркон», – промелькнуло в голове Хазар'ры. Он поспешно отогнал крамольные мысли, пока не услышал владыка.

– Люди относятся к нему, как к святыне, – продолжал Мудрейший, – когда ифриты подходили слишком близко, слуги бросались защищать его с решимостью безумцев. Его окружение настроено воинственно. Они готовы даже убивать, если их лидер окажется в опасности. Это тебе тоже нужно знать. Его окружения тебе придется опасаться.

– Люди смеют нападать на джиннов?! – Хазар'ра зарычал от ярости, глаза его мгновенно покраснели.

– Потому я и предлагал тебе в сопровождение три десятка ифритов, вооруженных огненными мечами, и еще десяток небесных копейщиков. Может быть, возьмешь их с собой?

– Нет, – отрезал загонщик, – я буду действовать в одиночку. Так будет проще подобраться к нему незамеченным. Будь уверен, по истечении четырех лун я принесу тебе его голову!

– Я не хотел торопить тебя, – заметил Каркум, – но раз уж ты сам заговорил о времени, помни, время – наш главный враг. У того человека все больше сторонников. Я не хочу, чтобы на землях Хазгаарда вспыхнул мятеж. Хотя то, что я вижу сегодня, уже похоже на мятеж.

– Я приступлю к этому делу немедленно! – кивнул Хазар'ра. Он дважды ударил себя кулаком в грудь, склонил голову в знак почтения к высокому сану собеседника, откинул полог и вышел из шатра…

* * *

Снаружи слуги Мудрейшего продолжали варить похлебку в огромном чане, помешивая ее длинными черпаками. Хазар'ра заметил, что они морщатся и зажимают носы. Подобное поведение вызвало у него приступ ярости.

– Эй, ты, – крикнул он ближайшему человеку, – а ну пойди сюда!

Слуга Мудрейшего сжался от страха. Надсмотрщик вытащил из-за пояса кнут:

– Ты что, оглох, пес?!

Человек не решился ослушаться приказа и осторожно шагнул к Хазар'ре. Силат полоснул его длинными ногтями по лицу. Бедняга упал на колени, закрыв рассеченную кожу ладонями. Сквозь пальцы потекла кровь. Хазар'ра приблизился. Ярость рвалась из него, стремилась выбраться наружу, чтобы поглотить жалких людишек. Как посмели они восстать против его могущественного народа, проявить своеволие?! Все, что они могут, – создавать примитивные орудия труда и простейшее, лишенное магии оружие! Силат взмахнул кнутом.

Удар рассек человеку предплечье, он жалобно закричал. Хазар'ра не собирался останавливаться. Он ударил снова… И снова… Потом принялся топтать человека ногами, бить его под ребра, охаживать кнутом, не зная пощады. Люди испуганно жались за чаном, боялись, что ярость этого огромного силата обрушится и на них…

Выместив злобу на слуге Мудрейшего, Хазар'ра сплюнул сквозь зубы, оглядел людей огненно-красными глазами, похожими на два пылающих угля, и пошел собираться в дорогу. Шел, покачивая плечами, и бормотал ругательства. В его переваливающейся походке было столько силы, что, казалось, если бы на его пути оказалась скала, он прошел бы сквозь нее и только каменные обломки легли за его широкой спиной.

На земле остался лежать человек. Песчаная почва впитывала свежую кровь, пила ее. Человек застонал, приподнялся на локте. Слуги Мудрейшего кинулись помогать бедняге. Ифриты-стражи наблюдали за ними, посмеиваясь. Выходка силата-надсмотрщика их здорово позабавила.

– Эй, ты! – рыкнул один из них проходившему мимо рабу, тот нес полный навоза поднос, намереваясь сгрузить его возле медного чана. Услышав окрик, раб вздрогнул всем телом.

– На колени! – прорычал ифрит.

Джинны захохотали еще громче. Привлеченный смехом, из шатра выглянул Мудрейший. Веселье мигом сошло на нет. Ифриты вытянулись, демонстрируя служебное рвение. Бросив взгляд на коленопреклоненного человека, Каркум помрачнел.

– Глупцы, – проворчал он, – как бы ваш смех вскоре не обернулся плачем. Встань, – обратился он к рабу. Тот, опасаясь поднять глаза на посланника высокого синедриона, медленно поднялся. – Иди! – скомандовал Каркум. – Возвращайся на рудник!

Раб попятился, еще не веря в то, что спасен, развернулся и побежал прочь.

Мудрейший наступил носком сапога на пятно крови и обернулся к стражам.

– В ваши обязанности, – проговорил он, тщательно проговаривая слова, – входит не только моя охрана, но и охрана моего имущества. Вы все поняли?

Здоровяки молчали, только пялились со страхом на своего господина.

– В этот раз вы поступили верно, – сообщил Каркум, когда кожа ифритов стала приобретать отчетливый фиолетовый оттенок – выражение ужаса и стыда. – Этот силат нужен мне. – Он провел по земле носком сапога, стирая пятно крови. – Вот так! И только так. Все в этом мире обращается в прах благодаря нашим деяниям и вопреки им.

Последние слова Мудрейшего стали для туповатых ифритов загадкой, как и многое другое, что говорил прежде их господин. Впрочем, стражи и не пытались вникнуть в смысл слов Каркума. Разве можно, будучи в здравом уме, понять, что тем или иным словом хочет донести до тебя сам Каркум Мудрейший – первый силат синедриона Хазгаарда.

Москва 2006 г. н.э.

«Тачки, шмотки из коттона, видеомагнитофоны, ах как было славно той весной», – орал Иван Васильевич Митрохин, развалившись на сиденье личного «Линкольна». Видный банковский деятель, обладатель крупного состояния и владелец пары нефтяных вышек в необъятных сибирских просторах, он имел в финансовых кругах репутацию бабника и гуляки. Впрочем, мнение упершихся в трудовую деятельность коллег его нисколько не заботило. Он считал, что все они ему завидуют.

И ведь было чему. Митрохин Иван Васильевич, тридцати восьми лет от роду, не женат, детей не имеет, был, что называется, счастливчиком от бога.

Все давалось ему легко, по щелчку пальцев. И состояние свое он нажил, не сильно напрягаясь.

И дело развивал, не прикладывая лишних усилий.

Иван Васильевич любил свое устоявшееся, сытое существование и видел себя вписанным в анналы человеческой памяти этаким фартовым балагуром. Впрочем, порой он казался себе человеком не только легким в общении, но и значительным, и даже – во многом уникальным.

Надо ли говорить, что окружающие воспринимали Митрохина несколько иначе. Большинство коллег и знакомых считало Ивана Васильевича личностью пренеприятной, эдаким везучим лотошником с болезненным самомнением и быдловатой манерой ко всем обращаться на «ты».

Внешностью Митрохин обладал самой отталкивающей. К тридцати годам он начал стремительно полнеть и теперь был кругл и мордат, как раскормленный американский бульдог. В одутловатом лице Ивана Васильевича отчетливо читалось презрение к окружающим и пагубное пристрастие к спиртному. Лицо его практически лежало на плечах при почти полном отсутствии шеи. Картину дополняло крепкое бочкообразное туловище и большой, нависающий над ремнем живот. Круглые голубые глазки Митрохина насмешливо смотрели на мир. Он представлялся банкиру простым и ясным, как технология производства подстаканников. Ему, черт побери, фартило по жизни, и он был уверен, что так будет продолжаться вечно.

Его немного заботил лишний вес, но не настолько, чтобы зацикливаться на этой маленькой проблеме. Пару лет назад Иван Васильевич всерьез подумывал о том, чтобы скинуть пару килограммов, и даже начал голодать по очень прогрессивной диете, вычитанной им в Интернете, но уже к вечеру второго дня понял, что добровольная пытка не для него, и обожрался до икоты пельменями.

Митрохин утешал себя тем, что, как говорится, хорошего человека должно быть много.

«Тачки, шмотки из коттона, видеомагнитофоны…»

Иван Васильевич возвращался из ночного клуба «Фламинго», куда в последнее время зачастил. Он отхлебывал «Jack Daniels» из полупустой бутылки и нещадно фальшивил, подражая хриплому голосу Розенбаума.

«Ах как было славно-о-о той весно-ой!»

Ему было сейчас очень хорошо. Ночные развлечения оплачены, и у подъезда его должны дожидаться смазливые девицы – профессионалки в деле безудержного разврата и нравственного разложения. Рот банкира растянулся в масленой улыбке, он в очередной раз приложился к бутылке и прикрыл глаза, представляя сладкое продолжение вечера.

Но когда он выбрался из «Линкольна» и пошатывающейся походкой направился к дому, вместо девиц у подъезда обнаружилось два крепких молодца. Несмотря на зимнее время, одеты парни были в джинсовые куртки, потертые, явно не новые джинсы и легкие кроссовки фирмы «Adidas».

Страницы: 12345 »»

Читать бесплатно другие книги:

«– Оборотни в милицейских погонах, – Роман зацепился за заголовок небольшой газетной заметки и склон...
Неудачный брак оставляет в душе Лины Хоули глубокий след: она болезненно ранима, как огня боится увл...
«Иногда, в редкие минуты одиночества и покоя, он пытался представить, откуда, из какой глубины возни...
В секретных архивах Министерства обороны он значится как отставной матрос Данила Глебович Бродов. Др...
В 1541 году Франсиско де Орельяно, опытный путешественник и конкистадор, присоединился к экспедиции ...