Майнеры Милушкин Сергей

Дверца хлопнула по стене.

Парень на диване резко обернулся. Шприц выпал из руки, на лице застыла удивленная гримаса.

– Какого хрена? – пробормотал он, но Ларин уже подходил, не заметив впотьмах, как лысый вытянул из кармана черной куртки отвертку с длинным блестящим стержнем.

– Берегись, – крикнул Скоков. Ларин инстинктивно отпрянул. Отвертка прошла в паре сантиметров от живота. Краем сознания Ларин понял, что молниеносное движение едва не лишило его жизни и в следующий раз парень не промахнется. Для наркомана он обладал удивительным проворством. Мгновения хватило, чтобы сделать новый замах, и в ту секунду, когда острие должно было вонзиться Ларину в сердце, тяжелый камень, вынырнувший из тьмы, раскроил наркоману череп.

Раздался звук, похожий на треск переспелого арбуза, глаза лысого потухли, рука ослабла, отвертка по инерции, лишенная силы удара, слегка скользнула по куртке Ларина, оставив на ней длинную светлую борозду.

Наркоман завалился на диван, лицом в смятую сумку Ларина. Из его головы вытекала кровь вместе с мозгами.

«Испортил, гад, сумку», – подумал Ларин.

Он оттолкнул тело, чтобы кровь не залила деньги, и труп съехал с дивана на грязный вытоптанный пол, отвратительно воняющий мочой, смешанной с мазутом и трансформаторным маслом.

Глава 8

Они застыли друг против друга. Сидящий на краешке замусоленного дивана Ларин и Скоков с расширившимися зрачками, в руке он продолжал держать осколок белого кирпича, край которого окрасился в цвет кисло-сладкого кетчупа.

Между ними, не подавая признаков жизни, лежало тело Поляка. Неестественно изогнутая рука продолжала удерживать шприц, который воткнулся иглой в земельный пол. Ларин не видел лица парня, и не хотел его видеть, раздробленный затылок красноречиво свидетельствовал, что в этой жизни любой кайф для него закончился: в данном случае даже не требовался диплом судмедэксперта, чтобы сделать вывод о его состоянии. Труп.

– Чувак, – тихо сказал Скоков, – кажется, я попал…

– Это самооборона, – сказал Ларин, тяжело дыша. – Тебе ничего не будет.

Скоков покосился на покачивающуюся фанерную дверцу, висящую теперь на одной петле.

– Какая самооборона? Я треснул его по башке…

– Он чуть не убил меня отверткой. Ты спас мне жизнь, Скоков.

– Тебе легко говорить – я спас тебе жизнь, допрашивать будут меня. Знаешь, как они это делают? Давно ты был на допросе?

Ларин поежился. Стыдно признаться, он ни разу не попадал в полицейский участок. Его никогда не задерживали и за всю жизнь не проверяли документы, но, как и любой добропорядочный гражданин, он слышал об ужасах, происходящих по ту сторону окон с решетками.

Они смотрели друг на друга в темном, закрытом со всех сторон блоке бывшей распределительной подстанции и не могли решить – до какого предела они могут быть друг с другом откровенны. Если они примут решение, но потом кто-то из них предаст, пострадают оба. Дилемма заключенного в чистом виде. Они вдвоем могут сесть за убийство – плюс ко всему прочему, тут пахнет наркотиками, что является отягчающим обстоятельством.

Если явиться с повинной, что само по себе ничего не гарантирует, вполне вероятно, Ларин пропустит роды жены, его могут арестовать до выяснения личности, а после и вовсе повесить это убийство. Скокову не легче, ему уже больше четырнадцати, а значит, ответственность он будет нести как взрослый. И даже если суд признает, что он действовал, защищая Ларина, хотя это звучит слишком маловероятно, вернее, совсем невероятно, все равно легкой прогулки не получится, суды крайне редко выносят оправдательные приговоры.

– Какие варианты, папаша? Пойдем сдаваться? Ты на это настроен?

Ларин осмотрел блок. Судя по всему, Поляк – или его друзья – здесь появлялись часто или даже жили: в углу комнаты он увидел подобие столика, на котором стоял эмалированный чайник с алым цветком на боку («Наверное, мак», – подумал Ларин), два граненых стакана, водочная бутылка с жидкостью на дне, кусок сплющенного хлеба, пачка папирос без фильтра и коробок спичек. Возле столика две кривые табуретки, выкрашенные в белый цвет. На одной из них лежала газета бесплатных объявлений с оторванным куском.

– Он что, тут жил? – спросил Ларин.

Скоков отошел от трупа на полшага.

– Не знаю. Это типа блат-хаты, где можно распотрошить сумку, уколоться, выпить водки и поспать. Сарай запирается изнутри, та хлипкая дверюга не в счет. – Он кивнул в темноту, Ларин, проследив за его взглядом, увидел тяжелую металлическую дверь, вывернутую вовнутрь почти до упора. – Подстанция находится за забором, снаружи скрыта леском, в который заходить страшно, так что гостей тут по минимуму. Надо знать, куда идешь, чтобы найти ее.

– Как бы мы ни решили, нужно сразу договориться, – сказал Ларин. – Понимаешь меня? – он посмотрел в лицо Скокова, который, при всей развязности, по сути – обычный ребенок, хоть и очень наглый. И до него, скорее всего, еще не дошло, что он совершил. А может, и дошло. Может, это не впервые, – подумал Ларин. – Откуда ему знать наверняка? Слишком уж он… спокоен.

– Что ж тут непонятного.

Скоков прошел по периметру комнаты, пиная найденную консервную банку. Казалось, его совсем не волновало, что десять минут назад он убил знакомого наркомана.

– Что ты вообще делал в Теплом Стане, это же край города? – спросил Ларин.

– То же, что и ты, ездил на кладбище.

– С чего ты взял, что я был на кладбище?

– А куда тут еще ездить, не в музей же.

– Ты не ответил.

Скоков остановился у противоположной стены. Сквозь сумрак тьмы на ней проступал эпический рисунок битвы: поверженное чудище, жирное, безобразное, с тысячей хвостов, било о вскипающую кровью землю красными с прожилками крыльями, а сверху на колеснице с ракетным двигателем на него устремлялся ухмыляющийся Дэдпул или кто-то очень похожий на марвелловского супергероя.

– У меня тетка умерла три дня назад. Прямо в институте откинула копыта. – Он помолчал. Почему-то Ларин чувствовал, что Скокову тяжело говорить, он превозмогает себя. – Позвонили с кафедры, сказали, похороны сегодня. Пришлось ехать.

До Ларина вдруг дошло. Не то чтобы он плохо соображал – случившееся совершенно выбило его из колеи. Одной половиной мозга он думал, как поступить с трупом, просчитывал варианты развития возможных ситуаций и угроз, которые несли те или иные решения. Большинство исходов не сулило ничего хорошего. Совсем.

«Скоков остался один, – подумал Ларин. – Совершенно один».

В свободное от проверки тетрадей время Ларин имел обыкновение изучать личные дела учеников. Во-первых, это помогало найти к ним подход, что, в свою очередь, сберегало уйму нервных клеток, во-вторых, было просто интересно. Личные дела обязательно включали в себя сведения о родителях, профессии и месте работы. Математический склад ума и отменная память позволяли Ларину без труда запоминать сведения практически о каждом ученике, посещавшем его уроки.

В случае Скокова в графе «Родители» стоял прочерк, а ниже была приписка: «Погибли в ходе научной командировки на Мадагаскар 15.08.2000 г., опекун Ирина Альбертовна Савенкова».

Как же так, подумал он. Как он будет жить один? Ведь никто даже не вспомнил об этом. В школе, похоже, никто не в курсе, что единственный опекун Скокова в лице тети умер. Конечно, рано или поздно бумаги придут, но… когда? И что с ним случится в таком случае? Назначат комиссию ввиду того, что он не может обеспечивать себя, потом отправят в детдом? Смешно. За год до совершеннолетия попасть в детдом. Наверное, есть училища для таких невезучих, где они живут, учатся, работают, пока не достигнут возраста. Ларин понятия не имел, как это происходит. Одно ясно: если государство что-то прознает, совершенно очевидно, оно уже не отцепится. К тому же, по существу, до шестнадцати лет в гражданских правах он оставался ребенком, а в части ответственности, за убийство например, приравнивался к взрослому.

Скоков стоял в отдалении и как будто не решался подойти, поглядывая на распростертое тело. Нутром Ларин чувствовал его состояние: полная растерянность, опустошенность, которую Денис скрывал за бравадой и развязностью, его движения стали резкими, словно он себя не контролировал.

Сукин сын, подумал Ларин. Похож на меня. Ничего не вытянешь.

– Прими соболезнования, – сказал Ларин. Он понимал, что с болтовней нужно завязывать и решать с телом, уткнувшимся, словно в молитве, головой в пол, но другого шанса поговорить со Скоковым могло и не представиться. Происшедшее уравняло их, предоставив возможность высказать то, что в других ситуациях обычно заперто в глухих чертогах сознания. – Если я могу что-то для…

– Она все равно дома редко появлялась, торчала на работе месяцами. Так что не слишком большая потеря.

– Как ее звали?

– Савенкова, Ирина Альбертовна Савенкова. Так написано на могильном камне.

Ларин повел бровью.

– Я слышал эту фамилию. Она… кажется, занималась полупроводниками, разработкой отечественных процессоров. Что-то такое. Да?

– Понятия не имею. Дома полно книг. – Скоков осекся.

– Твоя работа? – спросил Ларин, глядя ему прямо в глаза. В пяти метрах они блестели, и он не понимал, то ли это отблеск навернувшихся слез, то ли огоньки опасного безумия.

– О чем вы? – спросил Скоков, но Ларин видел – он знает о чем. Упираться бесполезно. Все тайное вылезет наружу, даже если это простой юношеский прыщик.

– Ты знаешь. То уравнение. Прогрессия.

Скоков еще секунду думал, потом кивнул.

– Да. У вас бумажка выпала из пиджака. Я шел сзади и поднял ее.

– Зови меня на ты.

– А, да. У вас… бумажка выпала из кармана. Я поднял. Увидел уравнение, интересную прогрессию, похожую на сумму, что складывается за определенный промежуток с убывающим количеством производных членов. Увлекся, давно ничего похожего не решал.

– И что ты понял?

– Не знаю. Я просто определил, за какой интервал прогрессия достигнет лимита.

– Больше ничего?

– Ничего. Это какая-то важная хрень?

Ларин не ответил.

– Зачем ты прикидываешься идиотом? – этот вопрос его волновал больше остальных, хотя теперь он знал на него ответ. Нелегкая судьба и все такое. Потеря родителей в детстве, не в том беззаботном, когда молочная отрыжка стекает по губам в слюнявчик, а когда начинаешь худо-бедно осознавать реальность. И она выглядит пугающей, жуткой, холодной и бесконечной. Особенно без близких. Особенно без мамы. Некоторые полагают, что потеря родителей постепенно сходит на нет, теряясь в пучинах детских страхов. Так вот – нет, этот страх остается навсегда, подстерегая за каждым углом, каждым шагом, вздохом и взглядом.

– Все прикидываются. Так проще жить. Особенно если тебя окружают сплошные тупицы и дебилы, мысли которых только об одном – получить лайк, купить шмот, потрахаться и нажраться. Самое прикольное, что мне это тоже в кайф. Раньше я думал, что мне просто не повезло с мозгами, но когда я попробовал так жить, стало реально проще, веселее.

Ларин хотел возразить, но подумал о себе – ведь он тоже овеществленный симулякр, жалкая пародия на самого себя – совершенного того, о ком он грезил, обретя способность мыслить и мечтать.

– Ты можешь поступить куда угодно. Вряд ли кто-то в школе решит такую штуковину. Станешь ученым. Программистом. – Ларин чуть не сказал «математиком», но язык вовремя остановился.

– А смысл? Ну поступлю, отучусь. Потом буду, как вы. Да? Хороший пример. Даже если…

Какой-то звук заставил Скокова замолчать. Он слегка пригнулся, скорее автоматически.

– Что? – спросил Ларин.

Скоков на цыпочках подошел к металлической двери, взял ее за массивную ручку и прикрыл, потом задвинул огромный железный засов.

Ларин покосился на дыру в стене. Через нее труп прекрасно виден, и если кто-то будет идти мимо или, что еще хуже, направится сюда, может заглянуть в единственное окошко, прежде чем входить, хотя бы для безопасности.

Они замерли. Шаги приближались. Внутри царила полная темнота, но у тех, кто там ходил, мог быть фонарик.

Нельзя исключить и шальной наряд полиции, в конце концов, все происходило в городской черте. Маловероятно, но камеры на выходе из метро могли засечь происшествие, как худой парень вырывает сумку у мужчины, и вызванный наряд проводил осмотр местности. Вряд ли они будут стараться, но для галочки могли заглянуть и в старый распределительный блок, стоящий на отшибе.

– Т-с-с, – прошипел Ларин.

Выхода не оставалось. В полной темноте, по памяти, Ларин слез с дивана, вытянул руки, нагнулся, ощупывая пространство перед собой. Когда руки коснулись одежды Поляка, сгреб тело в охапку и встал, покачиваясь.

Тот, кто полчаса назад выхватил его сумку с деньгами у метро «Теплый Стан», весил не более пятидесяти килограммов. Ларин даже удивился, подумав, что душа улетела, тяжелая душа, зато тело стало легким, как вязанка сухого валежника.

Он сделал шаг вперед, рискуя упасть вместе с трупом, голова, руки и ноги которого свисали и покачивались, мешая ступать. Ларин никогда прежде не носил трупы на руках, он ощущал полнейшую сюрреалистичность происходящего. Наблюдая себя со стороны (этому способствовала почти полная темнота вокруг), он подумал: «Дима, ты или свихнулся, или просто вчера перебрал в „Старой мельнице“ забористого ерша». Если тебя поймают с трупом на руках, следователь даже не будет выдумывать и приукрашивать, а просто напишет, как все случилось, и тебя упрячут лет на десять.

– Посвети немного, – прошептал он Скокову.

Тот чиркнул зажигалкой, прикрыв пламя рукой.

На полусогнутых ногах Ларин прошел к стене с дырой и положил труп в угол, здесь его увидеть было невозможно, даже если смотреть сбоку.

– Сумка! – шепнул Скоков, метнувшись к дивану. Он схватил сумку и опрометью кинулся назад. Звук легких шагов прошелестел внутри, но вряд ли был слышен снаружи. Когда он прижался к стене, дверь кто-то с силой дернул.

– Закрыта, – сказал мужской голос.

Ларин слышал, как бьется его сердце – прямо посреди пересохшего горла, и пытался понять, кто это мог быть. Если бомжи или наркоманы – не так страшно. Если полиция либо охрана комплекса – им конец.

В этот момент они услышали знакомый шипящий, потрескивающий звук.

Откуда-то издалека голос по рации произнес:

– Худой, лица не разберешь, он его спрятал за сумкой. Там всего одна камера была, на той стороне, и та старая, ни хрена не видно.

Глава 9

Виктор Бойко припарковал черный «гелендваген» возле высокого кирпичного забора загородного дома. Они жили в десяти километрах от Москвы по Рижскому шоссе в небольшом уютном и строго охраняемом поселке для особо важных руководящих персон Центрального банка.

На подъездной дорожке стоял новенький блестящий «лексус» Марго. Значит, она дома, – подумал Виктор. Потом он увидел царапину на водительской двери и нахмурился: вечно с ней что-то случается, дня не проходит, как попадает в различные переделки, решение которых отнимает у него уйму времени и нервов.

Но сегодня, направляясь к дому, он лишь вскользь глянул на царапину.

Марго сидела в баре, в ее руке застыл бокал джина с тоником. Розовый шелковый пеньюар подчеркивал сексуальную фигуру.

– Так рано? – удивилась Марго, вскинув брови. – Налить тебе?

Он хотел отругать ее за слишком раннюю выпивку, но потом передумал.

– Давай. Только виски. Неразбавленный.

– Как скажешь. Что-то случилось?

Виктор посмотрел в большое зеркало просторной прихожей. Толстый, лысый, зато… богатый, – подумал он. Такого она меня и любит.

Она его и правда любила. И не того, каким он был когда-то, – молодого, подающего надежды, возвышенного, романтичного юношу, а именно этого, в том самом виде, который отражало элитное зеркало фирмы «Капелетти».

Он закончил высшее командное училище, в эпоху перестройки торговал на рынке, потом позвали на государственную службу, сумел войти в колею, обеспечить семью, построить дом, посадить дерево, купить джип. С сыном, правда, не получалось. В центре семейного здоровья ему сообщили про бесплодие. Но он решил, что они ошиблись, а позднее и вовсе постарался забыть про поход в больницу.

Жене сказал, что с ним все в порядке, сунул ей поддельную справку, которую сам напечатал на работе, и решил, что пусть все остается как есть. Они будут пробовать так часто, как это возможно. Постепенно он уверился, что проблема не в нем, и, когда жена, обескураженная, спрашивала, в чем же дело, лишь разводил руками: «Мало стараемся, нужно больше».

И они старались как кролики, до седьмого пота, до дрожи в ногах, благо в отдельном доме их стоны могла слышать только овчарка по кличке Гресси, живущая в просторном вольере на улице.

Ничего не выходило.

Марго начала выпивать. Не то чтобы это сказывалось на их отношениях – в конце концов, спиртное всегда свободно стояло в баре, никто и не думал делать из выпивки табу, – пей сколько хочешь и что хочешь, только не забывай, что утром будет болеть голова и… для оплодотворения алкоголь не слишком полезен.

Он приезжал из конторы и заставал ее навеселе. Сперва это даже вносило некую изюминку, ему нравился запах дорогого алкоголя от ее влажных губ, но… всему свое время. Теперь он смотрел на нее и боялся сообщить новости. Скорее всего, она уже знала. Она не могла не знать, ведь жена брата, Света Ларина, ее ближайшая подруга.

– Днем ко мне заезжал Дима.

– Ларин? Брат, ты хотел сказать?

– Да, брат. Дима. – Он взял стакан с виски и сделал длинный обжигающий глоток.

– Вы, кажется, говорили про работу на дне рождения… он приезжал по этому поводу?

– Я тоже думал, что по этому.

– Ты хотел ему помочь… что-то не получилось? – Марго снова налила джина и дополнила стакан до краев тоником. – Мне показалось, вы нашли общий язык.

– Я предложил ему место аналитика, не старшего, конечно, но даже это на порядок лучше, чем работа учителем. Сегодня показал, как все устроено у нас.

– И что он ответил? Согласился? Вот Света обрадуется, когда узнает!

– Не обрадуется, – сказал Виктор. – Он отказался.

– Что?! Не может быть. Света говорила, он мечтает бросить работу в школе, денег нет, вечные кредиты… я не знаю, как они живут, если честно.

– Он просто сказал «нет».

– Он просто сказал… что? – удивилась Марго. – Может быть, ты его чем-то обидел? Ты ведь знаешь, иногда он слишком буквально все воспринимает. Твой брат – непризнанный гений… как и ты. Вы друг друга стоите.

Виктор плюхнулся на диван возле жены. Одной рукой он держал бокал, вторую положил на голую соблазнительную коленку Марго, принялся ее поглаживать, это его успокаивало.

– Он просил показать ему деньги, что мы конфисковали на прошлой неделе.

– Тот миллиард в целлофановых пакетиках?

– Да.

– И ты…

– Я показал. – Виктор откинул голову на мягкую спинку дивана. – Может, это его убило? Может, он подумал, что никогда в жизни не заработает такую сумму и у него крыша поехала? Все в жизни хотят достатка, красивый дом, машину… а у него – что есть? Драная хрущевка.

Марго хотела сказать, что у него есть дети, но решила промолчать. Она уже достаточно выпила, ссора с мужем не входила в ее планы. Тем более он не виноват. Справка из центра планирования семьи черным по белому разъясняла: проблема не в нем. Значит, проблема в ней.

– Света сегодня рожает, – сказала Марго, покачивая бокал с джином в руке. – Она написала СМС. Еще она беспокоится, что Дима не поднимает трубку.

Хорошо, что она первая сказала это и ему не пришлось отводить взгляд, сообщая жене о родах невестки. Поэтому и напилась, подумал он. Принимает близко к сердцу. Наверное, стоило сказать всю правду с самого начала. Хотя… какую правду? В анализах наверняка ошибка – сколько мужчин ставят на себе крест из-за врачей, потом не вылазят от психотерапевтов, а то и вовсе попадают в дурдом или заканчивают самоубийством. Он не из таких.

– Он смотрел на тот миллиард как человек, который не ел месяц и теперь видит перед собой кусок пахучего черного хлеба. Я даже испугался.

– Но с ним все в порядке? Он же не закатил истерику? Никогда не поверю, что Дима на такое способен.

– Истерику? Нет. Он просто отказался у нас работать и ушел совершенно счастливый, словно унес этот миллиард с собой в кармане.

– Может, он хотел попросить у тебя в долг?

– Марго… я же не телепат, ты знаешь, я всегда помогу, если попросят.

– Да. Ты всем помогаешь. – Она поставила бокал на стойку и прильнула к нему. – Только вот…

– Что? – он посмотрел на голову жены, лежащую у него на плече.

– У них уже второй. А у нас…

– Марго…

– …ни одного. Только вонючая собака в вольере! И каждый день я приезжаю в этот пустой дом!

– Марго, не надо!

– Чертов дом! На хрена он мне, на хрена все эти ремонты, все эти кардены, «лексусы». – Она заплакала, спрятав лицо в ладонях.

Он отстранился. Встал.

Она любит его, но ее тоже можно понять. Света рожает и счастлива без копейки денег. И Дима будет летать на небесах, когда увидит лицо ребенка.

Сжав зубы, он прошел в коридор, открыл дверь в подвал, зажег свет. Медленным шагом, стараясь не упасть от выпитого, Виктор спустился по лестнице. Здесь находилась еще одна дверь, скрытая невзрачным деревянным штакетником. Тяжелая сейфовая дверь. Он открыл ее, приложив палец к сенсору, и вошел. Автоматически включился свет. В комнате, представляющей собой изолированный бетонный бункер, на стеллажах, прилегая одна к другой, лежали плотные пачки денег. Рубли, доллары, евро, фунты, в разной упаковке и разного достоинства. Он знал, что здесь больше миллиона долларов. Виктор сел на табуретку, стоящую у стеллажа, взял плотную пачку стодолларовых купюр и поцеловал ее.

Марго может говорить что угодно. Только вот что имеет настоящую ценность. И больше ничего.

Но теперь он был в этом не уверен. Совсем не уверен.

Глава 10

– Окунь, – сказал голос снаружи. – Будка, похоже, закрыта намертво, вряд ли внутри кто-то есть.

– Я слышал от третьей смены, что там наркоманы собираются, иногда их можно развести на деньги, но обычно проблем больше, – сказал второй голос, тоже молодой, но более начальственный, строгий. – Правда, это было в прошлом году, летом. По весне холодно, они по подвалам сидят.

Внезапно железная дверь будки содрогнулась от сильного удара, металлический гул разнесся по пустому помещению, едва не заставив Ларина вскрикнуть от неожиданности и звуковой волны, резанувшей по ушам.

– Черт! – вскрикнул снаружи голос. – Ах, бл… как же больно!

– Железная, идиот! Это же распределительная будка, в них чугунные двери стоят, не пробьешь!

Полицейский снаружи растирал ногу, покряхтывая.

– Пятка болит, – проскулил он. – Ступать не могу… ай, черт! Придется больничный брать. Я ничего не сломал, как думаешь, Окунь?

– Мозги ты себе сломал. Причем давно, – голос того, кто звался Окунем, двигался по периметру строения.

– Здесь дырка в стене, – сказал голос после некоторого молчания.

– Залезть можно?

– Нет, на два кирпича.

Скоков, стоявший ближе к отверстию в стене, услышал сопение и даже ощутил запах дешевого курева, ворвавшийся внутрь. Полицейский топтался возле дыры, стараясь заглянуть внутрь. Потом он чиркнул выключателем и выругался.

– Твою мать, вчера же работал. Батарея села в фонаре.

– Возьми мой, – сказал второй полицейский.

Прижавшись локтями друг к другу, Ларин и Скоков замерли. Кажется, они даже прекратили дышать. Внезапно Ларин вспомнил про недопитую бутылку водки на столике и стоящие стаканы на одной из табуреток, и у него взмокла спина. В животе заныл тягучий, как горькое лекарство, страх.

Если их сейчас обнаружат, они не смогут объяснить происхождение трупа, версия о самообороне выглядит смешно, и не потому, что она правдивая, а потому, что никому из полицейских такой исход не нужен. Суд и вовсе посмеется над их рассказом. Нужно быть наивным дураком, чтобы доверить жизнь и судьбу слепой Фемиде.

Луч фонаря прорезал темноту распределительной станции. По очереди он выхватывал скудный антураж помещения – грязный покосившийся диван, политическую карту мира на кирпичной стене позади него, правее – небольшой столик с бутылкой водки, издалека непонятно, пустая она или нет, две табуретки возле стола, грязные стаканы на одной из них, под столом – пустые смятые пачки сигарет, шприцы, множество окурков… потом луч прошелся по углам, обнаружив в одном из них метлу, лопату и рваные резиновые сапоги, в другом – жестяную тару из-под пива с картонкой наверху и висящий на гвозде черный халат.

Луч двинулся по левой стене, на которой отпечатались белые прямоугольники демонтированных трансформаторных щитов. Из стен торчали толстые обрубки кабелей, концы их блестели распушенной фольгой. Правая стена выглядела совершенно голой, не считая нескольких неприличных слов, написанных черной краской или куском смолы.

– Кто-то здесь все-таки бывает, – заключил Окунь. – Вряд ли живет, но… нужно взять на контроль. Почему мы раньше сюда не заходили?

– У нас маршрут, – сказал второй. – Что нам тут делать?

– Ну да. – ответил Окунь. – Только… запах какой-то странный оттуда идет. Не то одеколон, не то еще что-то… Надо на всякий случай вызвать наряд, чтобы вскрыли дверь и проверили. На нас же потом и повесят, чуть что. Вдруг там террористы взрывчатку делают?

Ларин в эту секунду проклял себя за то, что пользуется дорогим одеколоном BVLGARI, который ему подарила жена на день рождения.

– Ну сейчас там никого нет, – взмолился второй полицейский. – Просто в рапорте укажем. Ты же не собираешься ее ногами ломать?

– Один уже сломал, – засмеялся Окунь. – Идиот.

– Я же не думал… Там вон картонная дверь болтается, я решил, что вторая такая же.

– Эх… ладно… идти сможешь? Сейчас уже поздно вызывать, темно. Напишем рапорты, пусть сами решают, ломать или строить.

Человек за кирпичной стеной закряхтел, охнул, потом ответил:

– С трудом, постараюсь…

Зашипела рация.

– Ничего нет, – сказал Окунь кому-то. – Проверили массив, тут закрытая трансформаторная будка с металлической дверью. Пустая. Хлестов ногу повредил, хотел выбить дверь. Возвращаемся на базу.

– Вас понял, двенадцатый, – ответила рация.

– Идем, – сказал Окунь напарнику, – давай помогу, а то копыта переломаешь оставшиеся. И я с тобой калекой стану. – Голоса удалялись.

Как по команде Ларин и Скоков опустились на корточки.

– Фу-ух, – сказал Ларин шепотом. – Кажется, пронесло.

– А вы молодец, – сказал Скоков.

В темноте Ларин повернул к нему лицо, но увидел лишь белки глаз.

– Могли меня сдать и спокойно уйти.

– Ты так подумал? Что я могу тебя сдать?

– Мы же не в кино. Любой бы захотел выкрутиться на вашем месте. Вы же его не убивали, зачем меня выгораживать. На кирпиче мои следы, ДНК, пот. А вас бы отпустили. Не ожидал, если честно.

– Ты идиот, – сказал Ларин и положил руку на плечо Скокова. – Я уже говорил тебе об этом.

– Ага, – отозвался Скоков. – Неоднократно.

– Нужно быстрее уходить отсюда, – сказал Ларин.

– А с Поляком что? Оставим тут? Они завтра вернутся и, когда обнаружат его, начнут искать, кто это сделал. Неизвестно, на каких камерах они увидят вас, а потом меня. Если постараются, могут сопоставить.

– Его надо забрать, – сказал Ларин. – Только… как? Я машину сегодня продал.

– Вы хотели везти его на машине?

– Ну не на метро же. Они в любом случае всё перероют, даже если мы найдем люк и сбросим его туда, – отыщут рано или поздно. Нужно увезти его подальше.

– У тетки есть тачка, – сказал Скоков. – Не знаю откуда, старый «Вольво-Универсал» восьмидесятых годов. Сама она никогда не ездила, стоит в гараже. Я даже заводил пару раз.

– Заводил? Значит, она на ходу?

– По идее да, из гаража я не выезжал.

– Если есть машина, нужно двигаться.

Скоков встал, подошел к пробоине в стене и вгляделся в сумерки.

– Кажется, тихо.

– Открывай дверь, идем.

Ларин встал, прошел в тот угол, где фонарь выхватил лучом грязный халат, снял его с гвоздя, вернулся и накрыл труп. Поднял сумку с деньгами, хотел достать пачки и переложить их в карманы, но вспомнил, что внутри сумки кровь.

Он свернул ее трубочкой, зажав под мышкой.

– Всё, пойдем.

Оглядываясь и постоянно прислушиваясь, они шли друг за другом, пока не миновали проселок, потом бетонный забор с щелью, за ними – беспорядочные, уже начинающие распускаться кусты, две толстые ржавые железные трубы, идущие из одного конца пустыря в другой. Через десять минут ходьбы они вышли на асфальтированную дорогу.

– Метро там, – махнул рукой Скоков налево.

– В метро нельзя. Конечно, сейчас нас никто не ищет, но на ту же станцию мы точно не пойдем.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

В безграничных просторах Вселенной возможно всё, чего бы ни вообразила человеческая фантазия. Возмож...
Полицейский, по злому умыслу превратившийся из охотника в добычу. Студентка, в чьи руки попал таинст...
Эта книга познакомит вас с дыхательными техниками – новейшим передовым подходом к самосовершенствова...
Будучи первой в шеститомной серии «Иисус Христос. Жизнь и учение», эта книга покрывает материал, сод...
Эксцентричная, неприступная, восхитительно прекрасная, загадочная Кирби… Перед изумленным взором Ада...
В это издание вошли бестселлеры Анны Быковой «Самостоятельный ребенок, или Как стать „„ленивой мамой...