Отдаю свое сердце миру Калетти Деб

4

В своей комнате в «Сикрет Гарден» Аннабель снимает заляпанные грязью носки. Еще проблемы: волдыри на пятках. Новые кроссовки – о чем она думала? Да не думала, вот и ответ. Водянистые мозоли аккурат на ахилловом сухожилии. Теперь, когда она видит их, они заявляют о себе жжением.

Кровать застелена покрывалом с цветочным рисунком, на стенах развешаны идиотские картины с зайками. В кресле-качалке сидит кукла, а плюшевый мишка подпирает кружевную подушку на кровати. В доме пахнет ароматическими смесями и моющим средством с примесью тушеной говядины. Аннабель слышит, как Ивонна, хозяйка гостиницы, гремит кастрюлями на кухне внизу. Кошка мяукает под дверью. Аннабель хочется прижать к груди кружевную подушку и зарыдать, но подушка выглядит слишком несвежей, чтобы к ней прикасаться.

Пропотевшая рубашка липнет к спине. Аннабель выходит в коридор, наспех принимает душ и переодевается в футболку с Бэтменом. Ивонна согласилась постирать ее одежду. Аннабель живо представляет себе, как вещи крутятся в барабане вместе с усыпанными кошачьей шерстью ночными сорочками Ивонны.

Аннабель должна позвонить домой. Она проверяет свой телефон. Как она и подозревала, большинство пропущенных звонков – от мамы. В школе, наверное, испытывают облегчение оттого, что ее больше нет. Джина, скорее всего, барабанит пальцами по столу и ждет звонка с извинениями. «Я здесь, – пишет Аннабель. – Позвоню, как только смогу».

Она хочет вернуться домой.

«Боже, о чем я только думала? – мысленно обращается она к Кэт. – Это было глупо! Я глупая, глупая, глупая. Мама может приехать и забрать меня, и все будет так, словно ничего этого не произошло».

«Не будем забывать про “Стеклянный зверинец”[19]», – отвечает Кэт.

«Стеклянный зверинец?»

«Пьеса, которую мы ставили в девятом классе, разве ты не помнишь?»

«Конечно, помню».

«Ты повела себя точно так же, когда получила главную роль. Принесла домой сценарий, где были выделены все твои строчки, а потом перепугалась до чертиков. Ну же, Белль-Попка[20]. Соберись!»

Как будто Кэт сидит рядом с ней. Они неразлучны с тех пор, как единственные две девочки из шестого класса боялись уроков гимнастики. Они знают друг о друге все, и это самое ценное, что есть между людьми. Кэт была рядом, когда несколько лет назад Аннабель отправляла большое письмо Этому Негодяю Отцу Антонию после того, как он шокировал их всех переездом в Бостон, где собирался стать священником; и только Кэт она смогла признаться в том, что произошло между ней и Уиллом на яхте его отца. Аннабель с пониманием относилась к матери Кэт, Пэтти, и ее пьянству и хранила тайну Кэт о татуировке в виде крошечной бабочки. Кэт могла угадать, когда от волнения Аннабель что-то подсчитывает в уме, а Аннабель могла сказать, когда Кэт чувствует себя одинокой даже в шумной компании. Они знали, какие книги каждая из них любит и ненавидит. Сзади они выглядели такими похожими: обе узкоплечие, с длинными темными волосами и одинаковым вкусом в одежде – но при этом оставались разными. Кэт – более озорная и смелая, чем Аннабель, но и более циничная. Науки и математика давались Кэт труднее – она хотела стать писательницей. Ее бесили научно-популярные передачи; она кидалась подушками и пыталась перехватить пульт, но, если бы кто-то помешал ей дочитать книгу, ему бы не поздоровилось. Впрочем, различия не имеют большого значения, когда любишь человека.

Стук в дверь. Ивонна вручает Аннабель поднос с ужином: тушеной говядиной, зеленым салатом с оранжевым соусом, название которого Аннабель не может вспомнить, и сдобной гавайской булочкой вроде тех, что иногда подавали на ужин в доме Уилла.

– Вау, спасибо, – благодарит Аннабель.

– Ты просила что-то постирать.

Грязная одежда завернута в полотенце.

– Прошу прощения, все такое запачканное.

– Кажется, ты еще это хотела. – Ивонна протягивает Аннабель ножницы. Плотно сжатые губы Ивонны скрывают всякие эмоции, но слова сочатся подозрением: – Все в порядке?

По-видимому, она думает, что Аннабель нужны ножницы, чтобы перерезать себе запястья или еще для какого-то членовредительства, и ее можно понять. Аннабель видела свои глаза в зеркале ванной. В них застыло отчаяние затравленной жертвы.

– Все отлично! Спасибо! – Она добавляет несколько солнечных восклицаний.

Так весело она обычно щебетала, когда разговаривала с Терезой, своей начальницей в доме престарелых «Саннисайд». И с Клэр и Томасом, боссами и новыми владельцами пекарни, и со всеми школьными учителями, особенно с тренером Кваном. И с родителями Уилла. И с продавцами магазина Nordstrom. И с официантами. И с каждым взрослым, кто имел некоторое представление о том, что она за человек. Справедливости ради надо заметить, что иногда она говорила так же и с Уиллом. Бодрым и жизнерадостным голосом, даже если не чувствовала себя бодрой и жизнерадостной. Кто так говорил? Не она. Какая-то идеальная, выдуманная версия ее. От нее почему-то всегда ждут вежливости, а не честности.

Она ковыляет (и это плохо, очень плохо, пятки нестерпимо ноют) в ванную в конце коридора.

В последний раз оглядывает себя в зеркале, но не колеблется. Длинные каштановые волосы – с ними придется распрощаться. Ей давно следовало это сделать. Правда, это труднее, чем кажется, физически труднее, но, возможно, лишь потому, что волосы все еще влажные, а ножницы Ивонны тупые. Густые пряди падают в раковину. Она тянется к затылку. Если честно, ей наплевать, как это выглядит. Возможно, это спонтанное кромсание волос смахивает на клише кинодрамы, но ей все равно. Важно то, что копны больше нет.

В зеркале лишь ее некогда прекрасное лицо, теперь изможденное и несчастное. Волосы обрамляют его рваным шлемом, придавая ей сходство с поверженным воином. Выглядит она жутко. Наконец-то ее внешность соответствует внутреннему содержанию. Она выкидывает все, что может, в мусорную корзину. Ивонна придет в ужас. Еще подумает, что Аннабель скрывается от закона, что в некотором смысле правда.

Возвращаясь в комнату со зловещими картинами заек, Аннабель ощупывает неровные кончики волос. Медвежонок таращится на нее из кресла-качалки.

Что она здесь делает? Что она натворила?

Она чувствует себя потерянной.

Она такая потерянная.

И она очень, очень напугана.

Ее душат слезы. Она прячет лицо в ладонях, всхлипывает и старается не шуметь. Приглушенные рыдания еще горше, чем громкие, несдерживаемые. Она знает о рыданиях все; испытала на себе во всем их многообразии. Плач может быть тихой моросью или шквалистым ливнем.

Гудит ее телефон. Мама звонит, уверена Аннабель. Сейчас она скажет Джине, чтобы та приехала за ней. Извинится за свою глупую и безумную выходку. Джина будет здесь через час. Аннабель попросит ее привезти гамбургер Kid Valley с жареными луковыми кольцами. Оранжевый соус салата больше похож на кошачью блевотину.

Но это не Джина.

– Твой брат звонил мне раз пятнадцать, – говорит Зак Оу.

Аннабель сморкается в салфетку.

– Что за шум? Это самолет? Ты в аэропорту?

– Нет, я не в аэропорту! Я в странной гостинице из фильма ужасов, где живут говорящие куклы.

– Малкольм рассказал мне. Сорок два доллара за ночь? А чего ты ожидала?

– Забей на все, что говорит мой брат.

– В каком смысле «забей»?

– Просто забей, и все! Я облажалась. Это была глупость. Я не подумала. Просто был неудачный момент.

– Я не могу вот так просто забить! Я только что запустил GoFundMe[21]. Там уже восемьдесят шесть баксов. – Зака на днях приняли в Университет Вашингтона на полную стипендию для обучения финансовому инжинирингу. Он занимается паевыми фондами еще с шестого класса, и Малкольм почитает его как бога. – Оливия создает дизайн футболки с логотипом «Бег за правое дело». Подожди. Она что-то кричит мне. Что? – Аннабель слышит голос Оливии на заднем плане. – Она просит передать тебе, что мы раздаем футболки за пожертвования в пятьдесят долларов.

– Зак, у меня пятки в хлам. Мои ноги…

– То же самое у тебя было со «Стеклянным зверинцем».

Аннабель стонет. Зак работал звукорежиссером и осветителем на той постановке. С Заком они дружат с пятого класса, когда на пару мастерили марионеток Льюиса и Кларка[22]. Люди приходят и уходят из ее жизни, но Зак остается. Через что только они не прошли вместе: и кукол-марионеток; и ужасную пьесу в средней школе, когда играли говорящих бактерий; и тот жуткий семестр, когда пели в хоре; и тяжелые времена, когда его отец остался без работы; и развод ее родителей; и ее трагедию. С Оливией она подружилась в оркестре средней школы. Оливия была первой виолончелью, и Аннабель сидела позади нее, любуясь ее длинными волосами, блестящими, как зеркало. Они еще больше сдружились, когда Оливия и Зак стали парой. Аннабель чувствует, как ком подступает к горлу. Это люди, которые знают и любят ее, и они первыми приходят на выручку.

– Малкольм хочет создать сайт, но это займет несколько дней. У тебя уже есть семь фолловеров на странице «Бег за правое дело» в Facebook: двое чуваков из Пакистана в рубашках, расстегнутых до пупка, мы с Малкольмом и Оливией и еще пара учителей из Рузвельта.

– Боже мой, ребята!

– Это все Малкольм.

– Зачем ты его послушал?

– Он прав. И ты права. Тебе это нужно. Господи, это же лучше, чем… ты в последнее время. Не сдавайся, Аннабель. Есть причина… ну, ты понимаешь, бороться. Подожди. Оливия хочет с тобой поговорить.

– Аннабель! – Оливия из когорты сильных и деятельных и наверняка возглавит какую-нибудь крупную компанию после того, как получит степень МВА[23]. Она исполняет по памяти длинные музыкальные произведения, и у нее одно из тех простых лиц, которые неожиданно становятся красивыми; она очень одаренная и, в отличие от Аннабель, никогда не теряет свою машину на парковке. Впрочем, Аннабель видела подругу и с другой стороны. Скажем, когда ее отец проходил курс химиотерапии. И после той трагедии. И сейчас. Ее тонкий голос полон надежды: – Ты должна это сделать для себя. И, может, это неправильно – то, что я скажу, но мне нужно, чтобы ты это сделала, понимаешь?

Зак снова берет трубку.

– Слушай! GoFundMe только что поднялся до ста двадцати одного. Тренер Кван! Тридцать пять баксов!

Кто-то стучится в дверь. Вероятно, снова Ивонна, хочет забрать поднос с нетронутой едой. Или полиция Престона после звонка Ивонны в службу «911».

– Мне нужно идти.

– Мне – тоже. Малкольм на другой линии.

Когда Аннабель открывает дверь, она видит не Ивонну, не копов из Престона и даже не свою мать.

– Что это за дыра, черт возьми? Mi fa cagare![24] Такое и в кошмарном сне не приснится.

– Дедуля! Что ты здесь делаешь?

– Господи, а это что такое? Похоже, кота стошнило на салат. Собирай свои вещи.

– Ты хочешь отвезти меня домой? Я не уверена, что хочу вернуться. Скорее нет, чем да.

– Кто говорит о возвращении домой?

– Тогда куда мы направляемся?

– Куда мы направляемся? В округ Колумбия! Ты бежишь, я еду следом. У меня там, на улице, фургон. Я уже почти полгода не был в дороге и схожу с ума. Che cavolo![25] Поехали отсюда.

– Дедушка… – Аннабель едва может говорить.

– Не расслабляй меня своими соплями. Бери вещи. У меня в духовке баклажаны с пармезаном.

Ивонна, кажется, провожает их с облегчением. Она отдает Аннабель одежду, еще влажную. Фургон деда припаркован в конце улицы. Это большой, неповоротливый зверь с номерным знаком, на котором выбито «КАПИТАН ЭД», и выцветшим стикером «ДОМ СЕКВОЙИ» на бампере еще со времен поездки в национальный парк «Секвойя»[26]. Теперь мокрая одежда Аннабель развешана на спинках мягких скамеек. Ее носки болтаются на двери в ванную. Выглядит как надругательство над бельем.

«Прекрати!»

Дедушка Эд привез кое-что из ее вещей. Одежду. Ноутбук. Большой рюкзак, в котором много чего полезного и нужного: несколько пар ее любимых пижам, в том числе фланелевая, с обезьянками в космосе. О, и тампоны! Тут до нее и доходит.

– Это мама собирала. Как же она согласилась?

– Скажем так: мы поговорили по душам. – Дедушка открывает духовку, откуда вырываются восхитительные запахи. – Я обещал, что буду заботиться о тебе. Обещал, что ты будешь в безопасности. Она плакала. Я подкинул Карлу Уолтеру немного деньжат, чтобы он принес ей бокал хорошего вина и ужин.

– Не может быть, чтобы все получилось так просто.

– Она думает, что ты вернешься через пару дней. Что до меня, я думаю иначе.

Он ставит сковороду с баклажанами и пармезаном на маленький столик из ламината. Все выглядит потрясающе: хлеб из опары, сливочное масло, салат в миске Tupperware. Дед превзошел самого себя. Он поддевает лопаткой большой кусок запеканки и выкладывает на одноразовую тарелку.

– Ты ничего не сказал про мои волосы, – замечает Аннабель.

– Волосы, фокусы. Дай-ка мне свой стакан. – Он наливает ей немного красного вина. – Только маме не говори. – Дедушка Эд верит в целебную силу красного вина. Его отец и дед дожили до девяноста шести лет, потому что пили по бокалу вина в день, говорит он.

Ей бы не следовало пить вино. И не только потому, что она несовершеннолетняя. Вино обезвоживает организм.

– Это поможет тебе уснуть, – уверяет дедушка Эд.

Веский аргумент. Раньше она просто закрывала глаза и крепко спала ночь напролет, но все изменилось за последнее время.

Он поднимает свой стакан. Она следует его примеру.

– За…

Есть только одно, за что можно выпить. На все времена это останется единственным «за». Лицо Аннабель искажает гримаса. Она роняет голову на руки.

– Bella[27]. – Дедушка Эд кладет морщинистую руку ей на плечо. – Когда-то в Сан-Франциско? После того как Джино Мазерелли… – Он замолкает. Пробует еще раз: – После того как твоя бабушка Луна… – Он пытается изречь какую-то мудрость, но истинная мудрость заключается в понимании того, что иногда ее просто не существует.

Она украдкой поглядывает на него и, черт возьми, видит в его старческих глазах слезы. Он достает старомодный носовой платок и шумно сморкается. Они просто сидят молча друг напротив друга за столиком в автофургоне, который исколесил всю страну и видел лучшие дни. Если смотреть сверху, это светящаяся капсула из алюминия с двумя астронавтами внутри. Она хотела бы быть астронавтом. Чтобы унестись в темную и пугающую вселенную. Наверное, лучше парить в невесомости и опасной неизвестности, чем быть прикованной к земле, которая ее сломала.

5

Здоровое человеческое сердце бьется с частотой семьдесят ударов в минуту. Но в экстремальных обстоятельствах может разогнаться до двухсот двадцати ударов.

Сердце колибри бьется со скоростью тысяча двести шестьдесят ударов в минуту.

Сердце синего кита стучит со скоростью шесть ударов в минуту. У сурка в состоянии спячки – пять ударов в минуту. У лошади – тридцать восемь. У кролика – двести пять. У мыши – шестьсот семьдесят. Сердце канарейки бьется с частотой семнадцать ударов в секунду.

В ходе исследования («Физиологическая реакция на страх в чрезвычайных ситуациях») обнаружено, что сердце человека бьется в шесть раз быстрее, когда он напуган.

В реальной жизни физиологическая реакция на страх в чрезвычайных ситуациях проявляется как ощущение, будто ваше сердце остановилось.

Аннабель убирает блокнот под подушку. Ее спальное место – узкая ниша над передними сиденьями фургона. Если она вскакивает не задумываясь, то бьется головой о потолок. Так случилось дважды прошлой ночью, когда она забывала, где находится. Дедушка Эд ошибался насчет вина и сна – до самого утра она так и не сомкнула глаз. Возможно, тому поспособствовал и храп деда, спавшего внизу на кушетке. Час за часом раздавались эти жуткие звуки, как будто душили осла.

Когда Аннабель спускается со своей койки, дедушка Эд щурится от утреннего света. Он не привык вставать так рано. В подтверждение тому – поток ругательств и громкое отхаркивание. Он не слышит толком, что она говорит, потому что еще не надел слуховой аппарат. «Да, да, да», – отвечает он на все.

План таков: он встретит ее у тропы Железного коня в конце дня. Джина хочет, чтобы дедушка Эд следовал за Аннабель в фургоне, пока она бежит. Это не только надоедливо, но отчасти и невозможно, а иногда опасно, поскольку Лоретта прокладывает пешеходный маршрут по проселочным дорогам и вдоль небольших, узких шоссе. У Аннабель уйдет три дня на преодоление тропы Железного коня. Еще две недели понадобится на то, чтобы пересечь границу штата и оказаться в Айдахо. Когда Аннабель думает об этой границе, сразу вспоминает Кэт и то, как они шутили после прочтения романа «В дороге»[28]. Всякий раз, когда они садились в машину, даже если ехали за фруктовыми напитками в ближайший магазин 7-Eleven, первым делом проигрывали эту сценку.

– Нас ждут еще более дальние дороги, – басила Аннабель голосом Керуака.

– Не беда, – отвечала Кэт. – Дорога – это жизнь.

Новый день встречает Аннабель и Лоретту совсем другим пейзажем: голубым небом и хрустящим, свежим воздухом. Аннабель пытается сосредоточиться на этом, а не на боли, боли, боли в пятках. Они с Лореттой запланировали более короткий маршрут на сегодня, двенадцать миль. Ее телу нужна передышка. Конечная точка пути должна находиться ближе к еде и удобствам.

Маршрут пролегает по городской улице Норт-Бенд и проселочной дороге через широкие зеленые поля. Так она оказывается в пригородном районе с большими домами и гаражами на три машины. Повсюду идеально ухоженные лужайки, за исключением одного запущенного двора, который, вероятно, приводит соседей в бешенство. В остальных палисадниках – безупречные цветы и кустарники, на подъездных аллеях сияют припаркованные внедорожники, готовые отвезти детей на тренировку по футболу.

Что заставляет ее думать об Уилле. И следом – о Хищнике.

– Прекрати, – делает она робкую попытку, но сегодня воля слишком слаба. Иногда просто необходимо поддаться чувствам. Это как боль наказания, когда уступаешь настойчивому желанию. Когда смеешься, пока не заплачешь, или ешь, пока не заболит живот, или расчесываешь до крови зудящую кожу.

– Поверните налево, на Игл-Лейк-драйв, – подбадривает Лоретта. Но Аннабель не слышит. Она полностью погружена в воспоминания.

Хищник. Уилл.

Аннабель с Уиллом находятся в его большом загородном доме, в просторной и роскошно обставленной комнате отдыха, где Уилл и Стиви играли детьми, а теперь устраивают тусовки с друзьями. Уилл живет в Белвью, на восточном берегу озера Вашингтон, и учится в школе Белвью. Аннабель учится в школе Рузвельта и живет в Сиэтле. Истсайд кажется чужим. Так думает большинство сиэтлцев. Они высмеивают обитателей Истсайда как толстосумов, передвигающихся исключительно за рулем собственных авто. Комната отдыха практически больше, чем весь нижний этаж дома Аннабель. Уилл и Аннабель сидят на кожаном диване, на котором может уместиться человек восемь.

Аннабель и Уилл познакомились на футбольном матче между командами школ Белвью и Рузвельта, когда оба учились в десятом классе. Школа Белвью – для богатых детишек из богатого города, и ее ученики первые во всем, будь то футбольный матч, кросс или академическая стипендия. Их школьная парковка выглядит как роскошный автосалон, набитый «БМВ» с вкраплениями «порше» и «ягуаров». После матча Аннабель, Кэт и Зандер спустились на поле, как и Уилл. Аннабель была в пуховике и бейсболке, с косичками, и Уилл игриво дернул ее за косу, назвав Пеппи. Парень с такой внешностью, да еще знакомый с «Пеппи Длинныйчулок»… Это все решило.

Вот уже год они вместе, но ей по-прежнему все время хочется к нему прикасаться, и это желание взаимно. В его крепких объятиях так уютно. Его обтянутые джинсами ягодицы притягивают взгляд. Его грудь служит идеальной жесткой подушкой, на которую можно прилечь. У него карие глаза с поволокой, как у лесного оленя. Боже, Аннабель тянет к Уиллу, но не только физически. Они еще и приятели. Им никогда не бывает скучно. Они смешат друг друга. Ходят с компанией на пляж Шилсхоул, пьют пиво у костра, лакомятся буррито в парке Магнусон. Летом он иногда бегает с ней, когда она тренируется, готовясь к осеннему кроссу, а она ходит на его весенние матчи по лакроссу. Они плавают в озере Гринлейк и ходят друг к другу на ужин, дома у Уилла смотрят платные каналы, потому что у Джины их нет.

Уилл не обделен ничем. Он веселый и добрый парень; он популярен, он спортсмен, и он такой умный. Его любимый сэндвич – с арахисовым маслом и медом, он внимателен к своему младшему брату, но мама все еще стирает его белье, а сам он водит старый отцовский «мерседес». Он красавчик: с каштановыми кудрями, этими оленьими глазами и бесподобным телом – и порой бывает немного самоуверенным и эгоистичным, но Аннабель и все остальные прощают ему это. Она так вообще готова простить ему все, когда видит, как он пишет от руки, сосредоточенно морщит лоб, как ребенок, изо всех сил сжимает пальцами ручку, и ее это заводит. Она готова простить ему все, когда он заходит в дом и пахнет холодным зимним воздухом и когда он держит свои обещания. Он серьезно относится к обещаниям. Уилл собирается стать адвокатом, как Роберт и Трейси, его родители.

Сейчас, на этом диване, они целуются. У Аннабель горят щеки. Она предпочла бы оказаться с ним в каком-нибудь уединенном месте, а не в доме Уилла, где из кухни доносятся разговоры Роберта и Трейси за бокалом вина. Да, у него и родители идеальные. Любящие супруги. Исчезающий вид. Они совершают семейные поездки на Таити и Бали. Они – семья, которой можно позавидовать.

Аннабель потирает рукой выпуклость между его ног. Она любит и хочет его, но сейчас он выглядит немного отстраненным, как и вообще в последнее время. Она пытается пробиться сквозь эту стену отчуждения, сблизиться с ним. Да, конечно, она знает негласные правила. От нее требуется поддерживать в нем ощущение желанности. Но ей нравится тереться рукой о его джинсы. Она живет в бесконечном круговороте мыслей: какой ей надо стать и кто она на самом деле; чего от нее ожидают и чего хочет она сама. Но в таком вихре все становится размытым.

Уилл хватает ее за запястье.

– Аннабель.

– Что? Что-то не так?

– Я думаю, мы…

Конечно, можно обойтись и без слов. Она читает по его глазам и вдруг понимает, что не ошибалась в своих дурных предчувствиях.

– Я думаю, нам лучше…

– О боже.

– Я люблю тебя, Белль. Ты же знаешь. Но мои мама и папа считают, что мы слишком серьезно увлечены… ну, для нашего возраста. Они думают…

– Они думают?

– Ну, возможно, они и правы. Я хочу сказать… нам стоит приобрести другой опыт, с другими людьми. Ты же была только со мной и с Чейзом. А у меня были только ты, Сара и Кэтрин.

У Аннабель сжимается сердце. Слезы собираются в глазах, и одна скатывается по лицу и падает с кончика носа, как неудачливый альпинист с горы.

– Ты этого хочешь?

Он больше ничего не говорит, так что она знает ответ.

– Пеп, – произносит он. Это ее любовное прозвище. – Пожалуйста, не плачь. Черт.

– Я пойду.

– Не уходи пока. Не уходи вот так.

– Я не могу… Позвоню потом.

Она плохо переносит расставания. Особенно после ухода Этого Негодяя Отца Антония. В такие минуты кажется, будто тебя больше не хотят видеть, и сейчас она чувствует то же самое. Это ужасное ощущение: как будто душу спустили в канализацию. Вытащили пробку из сливного отверстия ванны, и грязная вода хлынула вниз. Трудно сказать, правда это или ложь, но она бежит вниз по лестнице и только потом понимает, что забыла наверху свою сумочку. Черт! Какая нелепость. Она бегом возвращается в комнату, хватает сумочку с дивана и проносится мимо Роберта и Трейси, этих предателей, что сидят на кухне.

Дорогу домой застилает пелена слез. Сердце сжато в плотный кулак. Жестокие слова: «Никто не хочет» и «Никогда не будет» стучат в висках.

Она вытирает глаза. Она не из тех, кто сходит с ума от предательства и ревности. Не будет никаких безумных звонков, мучительных писем и слежек. Нет, у Аннабель все под контролем. Она заранее готовится к экзаменам, ведет тренировочный журнал бега, а пузырьки с лаком для ногтей расставлены четкой радугой на полочке в ее ванной. Что сделано, то сделано! Пока она ведет машину, ее эффективные внутренние помощники приступают к работе. Возводят барьеры и ограждения, забивают гигантские ворота. Там, за ними, живет ее сердце. Оно под надежной охраной. Она чувствует, как невидимые стражи занимают свои позиции.

В тот вечер она игнорирует звонки Уилла. Не отвечает на его сообщения, даже слезные.

«Так тебе! Получай!»

Довольно корявый ответный удар – отвергнуть того, кто отверг тебя.

На следующее утро она страдает. Но выбирает самый милый наряд для школы. Это рубашка, которую они с мамой купили, когда занимались шопингом перед началом учебного года. Она еще ни разу не надевала обновку. С деньгами туго, поэтому она бережно относится к вещам. Но сейчас экстремальная ситуация, и в таких случаях приходится привлекать резервы. Она достает из шкафа и красивые лодочки, закалывает сзади длинные волосы. Все это делается не для того, чтобы найти замену Уиллу. Просто хочется снова чувствовать себя красивой и уверенной. Впрочем, с точки зрения власти над парнями, красота – как стекло, не так ли? Блестящее, но прозрачное и очень уязвимое. Осколок стекла может поранить до крови, но в то же время стекло можно легко разбить кулаком.

– Только посмотри на себя, Белль-Попка, – сказала Кэт в школе тем утром. – Ты выжила. Возродилась, как птица Феникс! – Накануне вечером они проболтали по телефону не один час. Джина отвлекала то домашними макаронами с сыром, то плошками с мороженым. Кэт выслушивала рыдавшую Аннабель и давала советы, как это делала Аннабель после разрыва Кэт с Ноем.

Вот где воспоминания действительно начинают причинять боль. Уилл, Кэт, отвергнутая Аннабель – каждая роковая история рвет душу. Сейчас, когда Аннабель бежит, от боли кричат пятки. Загородные дома проносятся мимо. С каждым шагом волдыри взрываются огнем, и она им не мешает, потому что перед глазами встает Он.

Вот он, Хищник, в классе «микс медиа». Все работают за длинным черным столом, сгорбившись над ушатами серой воды с целлюлозой. Они делают бумагу. Следующий шаг – окунуть проволочные каркасы в мерзкую жижу. Хищник стоит рядом с ней. Он такой высокий. Она ощущает его присутствие на каком-то энергетическом уровне.

– Ням-ням, пепельный суп из костей, – говорит он, погружая рамку в воду.

Не сказать, что это проливает свет на его личность. Он просто дурачится. И это действительно смешно, потому что именно так выглядит месиво.

– Деликатес, – усмехается Аннабель. – Высокая кухня.

– О, нет. Клевая была рубашка, – говорит он.

Она опускает взгляд. Он прав. На рубашке серое пятно. Но она слышит и комплимент. И выдавливает из себя гримасу.

– На ужин в таком виде не пойдешь.

– На заметку: Аннабель приглашать только в фастфуд «на ходу».

– Ха. – Она улыбается. Забавно. Если вспомнить, что до сих пор он ограничивался лишь застенчивыми улыбками, это даже смелость с его стороны. Кажется, он еще ни с кем так подолгу не разговаривал.

И после расставания с Уиллом такая вспышка интереса с оттенком флирта весьма кстати. Удивительно, как он смотрит на нее, замечает ее. Она пока не может сказать, странный он или милый.

За обедом она рассказывает об этом Кэт.

– Не могу понять, чудик он или красавчик.

– Если задаешь этот вопрос, значит, и ответ знаешь.

– Красавчик?

– Чудик.

– Мы не должны так говорить. Это гадко. Мы даже не знаем его. И, вообще, кто такой «чудик»? Только тот, кому уготовано великое будущее.

– Джорджи Закарро, – ухмыляется Кэт.

У Аннабель вырывается стон. В шестом классе она старалась быть любезной с Джорджи Закарро. А как иначе? Он весь год ее преследовал. Она боялась этого до смерти. Его боялась. Она рассказала мистеру Райли. Хотя решиться на такое было нелегко. Она сомневалась в том, что это проблема юридического характера, хотя проблема была. «Ты просто ему нравишься», – сказал мистер Райли. По-видимому, право Джорджи Закарро испытывать к ней чувства и вторгаться в ее личное пространство оказалось выше, чем ее право на то, чтобы его остановить, поэтому она прекратила все разговоры на эту тему. На душе и без того было противно оттого, что она подняла шум. Но страх и злость по-прежнему охватывали ее всякий раз, когда Джорджи Закарро маячил где-то поблизости.

– Иногда странности чуешь нутром. Дело не в том, чудик он или нет. Главное – что тебе неуютно в его присутствии, и ты пытаешься разубедить себя в этом, потому что думаешь, будто должна быть вежливой с ним, – говорит Кэт, разворачивая зерновой батончик. – В любом случае, если бы Уилл не облажался, ты никогда не задавалась бы такими вопросами. Не отчаивайся.

– Я и не отчаиваюсь! Я просто… возвращаю себе свое моджо![29] Как ты говорила вчера вечером.

– Моджо – это не только про парней.

– Моджо иногда и про парней.

– Уф! – сдается Кэт. – Слушай, я принесла тебе ту книгу Мэг Джиллиан. – Они переходят к более серьезным материям. – Ты в нее влюбишься, только не знаю, понравится ли тебе конец. Больше ничего не буду говорить, но книжка – отпад.

– Ой, а я все забываю вернуть тебе «Оленью лощину». Боже, жду не дождусь, когда выйдет фильм. Можем, как фанаты «Звездных войн», ночевать в спальных мешках, чтобы быть первыми в очереди.

– Даже если в этой очереди будем только мы две и еще человека четыре. Слушай, мы с Заком собираемся на твои соревнования сегодня.

– Правда? Вот здорово, ребята! Ты уверена? Это же будет в Западном Сиэтле. И дождь зарядил как назло. – К тому же соревнования по кросс-кантри – не самое увлекательное мероприятие. Приходится долго ждать, стоя на финишной прямой.

– К дождю нам не привыкать. У Зака есть большой зонт для гольфа, его мама купила в Costco. – Они обе прыскают со смеху, потому что знают, что в этом смешного – достаточно представить маму Зака с клюшкой для гольфа.

Она вдыхает все эти запахи: апельсиновых ноток лосьона Кэт, шоколадных кусочков зернового батончика, пиццы из кафетерия. Она отчетливо видит и красную царапину на внутренней стороне запястья Кэт, когда та передает ей книгу Мэг Джиллиан, и коричневую с синим, блестящую обложку. Все кажется таким живым и осязаемым: легкий аромат травки, исходящий от Хищника, месиво из мокрых газет, оранжевая строчка на джинсовой куртке Хищника, проблеск алого маникюра миссис Дьябло, когда она хлопает в ладоши. «Десять минут! Закругляемся, ребята!»

Она видит себя, улыбающуюся в ответ. Очень похоже на флирт.

Ее валит с ног. Буквально. Большой палец цепляется за край тротуара, и она летит вниз. Нахлынувшие воспоминания расслабляют, нарушают координацию. В мозгу короткое замыкание, и вот она уже на четвереньках, ладони саднит, колени горят. Те внутренние помощники, которые раньше охраняли ее, давно ушли. Уволены, изгнаны. Кому охота выполнять неблагодарную, непосильную работу? Фабрика теперь напоминает город-призрак с заброшенными цехами и табличками «АРЕНДА». Пейзаж ее души уныл и мрачен. Сухой ветер носится по пустоши.

Она улыбнулась в ответ. Она флиртовала.

Аннабель стоит на коленях. Со стороны лужайки к ней бежит женщина.

– Ты в порядке? Будь неладен этот тротуар! Я три раза звонила городским службам.

Женщина напоминает ей Трейси. Похожая прическа с такими же светлыми бликами, но взгляд теплее. Стрижка дорогая, не то что у Джины. Джина ходит в дешевую парикмахерскую и закрашивает седину над кухонной раковиной, надевая целлофановые перчатки, что идут в комплекте с краской. Потом неделями черные брызги обнаруживаются в самых неожиданных местах.

– О боже! Милая моя. – Нотки сострадания в женском голосе сменяются тревогой, когда она оглядывает упавшую девушку с искромсанными волосами. – Боже, твои лодыжки…

Аннабель опускает взгляд. Пятна крови растекаются вокруг горящих ахилловых сухожилий. Волдыри, на которые она старалась не обращать внимания, все-таки лопнули. Они все терлись и терлись о кроссовки и наконец не выдержали. Это плохо.

– Тебе нужно кому-нибудь позвонить? С тобой все в порядке? Тебе и ходить-то не следовало бы, не говоря уже о том, чтобы бегать.

Аннабель не в силах поднять взгляд на женщину. Невыносимо смотреть на лицо, которое напоминает о Трейси и обо всех остальных, кто ее ненавидит. Она не заслуживает сострадания этой женщины.

Аннабель поднимается на ноги. Стряхивает с ладоней кусочки гравия.

– Все в порядке.

– Дорогая! По тебе этого не скажешь.

– Это… такое состояние. У меня есть лекарство.

Чудовищная ложь. Женщина с сомнением смотрит на нее.

– Тебя подвезти? Мне только через полчаса ехать за сыном в школу.

– Спасибо вам. Не беспокойтесь! Я живу за углом.

– Как скажешь. – Женщина испытывает заметное облегчение. И потихоньку пятится назад. Аннабель может только представить себе, что видит эта женщина. Истекающую кровью девушку с затравленным взглядом и диким шухером на голове. Есть отчего испугаться.

– Увидимся. Еще раз спасибо! – говорит Аннабель.

Она хромает, и, о боже, жгучая боль расползается вверх по ногам. Содранные ладони ноют.

От идеи продолжать бег попахивает безумием. Мягко говоря. Конечно, она это знает. И не нужна доктор Манн, чтобы сказать ей об этом.

Даже Аннабель трудно это понять. Но она чувствует это сердцем и душой, это отдается в каждом обжигающем болью шаге: преступление должно иметь наказание, и это ее крест.

6

– Ничего себе! – качает головой дедушка Эд. – Ты похожа на Винни Луккезе после того, как Джино натравил на него собаку. Мы едем к врачу.

– Еды. Воды. – Аннабель падает на мягкую скамейку. От усталости кружится голова.

– Да, сейчас, и это тоже. – Он протягивает ей полную бутылку. – Но нам все равно нужно найти медпункт. Господи, да ты вся в крови. Я принесу полотенце.

Полотенце из поездки дедушки Эда на Ниагару – с выбитым изображением водопада, предназначенное для декоративного оформления кухни. Она прикладывает влажную ткань к лодыжкам, пока дедушка Эд садится за руль и выжимает педаль газа. Ну, выжимает педаль газа – это громко сказано. На самом деле фургон рывком трогается с места и медленно набирает скорость до тридцати пяти миль в час. Все дребезжит и трясется: кастрюли, сковородки, глазные яблоки Аннабель. Что-то катится и громыхает в печке.

– Ах ты! Broccolo![30] Забыл выключить пасту. Можешь дотянуться до печки со своего места?

– Ой, ой, ой. – После полумарафона при мысли о еде ее тошнит. Через несколько часов она зверски проголодается, но сейчас даже запах пищи вызывает рвотный рефлекс.

– Со своего места! Разве я просил тебя двигаться? Я сказал: не двигайся! Тебе повезло, что я не повез тебя в больницу и не оставил там.

Они въезжают в Эджвик, маленький городок лесозаготовителей. Люди живут обычной жизнью. Аннабель возвращается в реальность. Пока она тонула в воспоминаниях, затерянная во вселенной боли, мир казался чем-то далеким. Но, смотри-ка: дела идут, мир не стоит на месте.

Медпункт находится возле заправки и продуктового магазина. Доктор Охари промывает ей раны, и это адски больно. По-другому не скажешь.

– Если вдруг загноится или поднимется температура, сразу приезжайте. Нет нужды говорить, что вам следует приостановить путешествие, пока все не заживет. Наносите мазь с антибиотиком и слегка перебинтовывайте. Меняйте повязку, как только намокнет или загрязнится.

– Гной или температура, – повторяет дедушка Эд. Аннабель зажмуривается от боли. Она концентрируется на своей ненависти к слову «гной».

– Вам понятны долгосрочные проблемы от такого марафона? Повреждения мышц, окислительный стресс, увеличение сердца, повреждение колена, смещение костей бедер и таза. Мне продолжать?