Момент перелома Маркова Юлия

– Спокойной вам ночи, Александр Владимирович, и спасибо вам за содержательный разговор. Надеюсь, что он не последний. А сейчас откланиваюсь до завтра.

Отец Спиридон ушел, а я все думал, не сказал ли я чего лишнего. Нет, больше никогда не буду вести серьезных разговоров, когда глаза слипаются и жутко хочется спать. Но что сделано, того не изменишь и вылетевших слов не воротишь. Аминь!

27 марта 1904 года 05:45 по местному времени. Желтое море, 37 гр. СШ, 126 гр. ВД.

БПК Адмирал Трибуц

Капитан первого ранга Карпенко Сергей Сергеевич

Из тяжелого предутреннего сна меня вырвал вызов по внутренней связи:

– Товарищ капитан первого ранга, неопознанные цели на радаре прямо по курсу!

Первая мысль, спросонья проскочившая в голове, была: «Ой, мля! Лишь бы не англичане, рановато нам еще бодаться с Владычицей Морей!»

Это были мысли, а вслух я на автомате задал вопрос:

– Что за цели, на какой дистанции, в каком количестве?

– В настоящий момент дистанция до головного двести пятьдесят два кабельтова, три крупных цели водоизмещением в три-четыре тысячи тонн и восемь мелких целей по сто пятьдесят-двести тонн. Капитан третьего ранга Бондарь предполагает группу из четырех старых японских крейсеров и восьми миноносцев, – ответила рубка.

– А не англичане?! – недоверчиво переспросил я. – Ну, да, он же у нас эксперт. Почти. Буду у вас через десять минут. А пока объявляйте тревогу и предупредите «Аскольд».

– Так точно! Есть объявить тревогу и предупредить «Аскольд»!

Рубка отключилась.

Вот ведь – устал я за этот рейд больше, чем за все свои предыдущие походы вместе взятые. Даже наш бросок к Порт-Артуру две недели назад по сравнению с этим рейдом казался легкой прогулкой. Там мы ломились через японские воды как слон через огород, рядом была огневая мощь «Быстрого», а в абордажах участвовала целая рота настоящей морской пехоты. Кроме того, нас тогда совершенно никто не ждал, и мы всегда оказывались для противника крайне неприятным сюрпризом. Да и призов мы тогда захватили в два раза меньше, а огневая мощь у нас была больше… Увы, в этом походе, особенно сейчас, у меня было ощущение, что я тащу к поезду кучу чемоданов, которые совершенно невозможно бросить, а помогает мне пара великовозрастных увальней, у которых все валится из рук. И вот эта долбаная засада… Пока все эти мысли прокручивались в голове, я быстро оделся и почти бегом направился в рубку.

Ознакомившись с обстановкой, я первым делом вышел на связь с «Аскольдом». Капитан первого ранга Рейценштейн был уже в боевой рубке.

– Николай Карлович, наблюдаем четыре крупных и восемь мелких целей. Крупными целями предположительно являются японские бронепалубные крейсера типа «Мацусима» и еще один из крейсеров шестого отряда, возможно «Чиода». Мелкие цели очень похожи на два отряда номерных миноносцев, каждый по четыре единицы.

– Сергей Сергеевич, вы уверены? – недоверчиво переспросил Рейценштейн.

– Абсолютно точно, – ответил я, – в Желтом море больше ни у кого нет четырех крейсеров по три-четыре тысячи тонн, не говоря уже о таких мелких миноносцах, только у японцев. Так что считайте, что рандеву нам назначил лично мистер Катаока.

– Но как они узнали? – недоумевал Рейценштейн.

Ну вот тебе и наивный риторический вопрос…

– Николай Карлович, вы в Артур, в штаб флота радиограммы посылали? Посылали! Помните, я вам говорил, что парочка японских или британских шпионов (что одно и то же) при штабе точно есть, а вы мне не верили. Вот вам и результат. О действиях «Трибуца» вы им не сообщали, вот вражеский агент и уверен, что все наворотили «Аскольд» с «Новиком». А при виде столь превосходящих сил вы, по их расчетам, или должны спасаться бегством, бросив транспорта, или в неравном бою повторить судьбу «Варяга». Ибо по количеству артиллерийских стволов японцы превосходят вас обоих как минимум втрое. О нашем присутствии они и не подозревают, иначе бы сидели себе в Чемульпо, дрожали и боялись. Только не надейтесь, что, поняв с кем связались, они обратятся в бегство – нет, это будет для них несмываемым позором. Николай Карлович, какие у вас соображения по поводу предстоящего боя? Давайте быстро все обсудим, ибо уже минут через десять надо начинать действовать.

– Сергей Сергеевич, бросить транспорты невозможно, – отрезал Рейценштейн.

– Понятно, Николай Карлович! – ответил я. – Кажется, это как раз тот самый случай, когда «во избежание тяжелых потерь»… – А сам подумал: «Только вот «Шквалы» и «Раструбы» мы на эту мелочь тратить не будем, не про их честь товар. Обойдемся средствами попроще…»

– У вас есть какой-то план? – переспросил Рейценштейн.

Я быстренько прикинул, что, конечно, в моем распоряжении есть недорогой лом, которым можно к черту раскурочить японские крейсера. Это глубинные бомбы от РБУ-6000, если их поставить на минимальную глубину в шесть метров. Но вот для этого надо сблизиться с противником на тридцать кабельтовых, а дальнобойность британских стодвадцатимиллиметровок – что на «Мацусимах», что на «Чиоде» – пятьдесят кабельтовых. Незадача! Если бы дело было ночью или в тумане… Лучше в тумане, тогда не видно вспышек выстрелов из орудий и трасс бомб. Искусственный туман – это дым. Кажется, перед походом на «Новик» с «Быстрого» перегрузили два десятка дымовых шашек для постановки дымзавес. Да и слово «шашки» плохо подходит к этим изделиям больше всего напоминающим двухсотлитровую бочку из-под ГСМ. Вот и готов план…

– Да, есть! Только вот подключите к нашему разговору «Новика» и Николая Оттовича Эссена, да побыстрее, пожалуйста, времени у нас почти не осталось.

– Здесь Эссен! – раздалось в эфире через пару минут.

– Николай Оттович, – откликнулся я, – у вас на борту должны быть такие большие зеленые бочки, которые вам погрузили с «Быстрого»…

– Да, имеются. Я узнавал, это для постановки дымовой завесы, – ответил Эссен.

– Тогда, господа офицеры, план такой. Сейчас «Новик» немедленно выходит из строя и начинает разгоняться до своих полных двадцати пяти узлов, обгоняя наш кильватер слева. По моей команде, Николай Оттович, закладываете правую циркуляцию и начинаете ставить дымовую завесу поперек курса японского отряда. Задействуйте по пять штук за раз – так будет надежнее.

– А что потом? – хмыкнул Рейценштейн.

– А потом японские комендоры из-за дыма потеряют цели, а огонь «Аскольда» и «Новика» будет корректироваться с «Трибуца». Таким образом, нам плюс, а им минус, но и это еще не все. У нас есть одно очень мощное оружие, которое будет как раз кстати в данном случае, но что бы его применить, надо будет сблизиться с противником на тридцать-двадцать кабельтовых. Учитывая нашу безбронность, лучше это все делать, когда они нас совершенно не видят. Ну а так устроим японцам такую баню, что мало не покажется… При должном везении Катаока «Трибуц» вообще не заметит.

– Не очень-то и понятно, Сергей Сергеевич, но другого выхода нет, – замявшись, ответил Рейценштейн. – Попробуем сделать по-вашему, а иначе, вы правильно заметили, это будет еще один «Варяг». Начинай, Николай Оттович!

«Новик» выкатился из строя и, набирая скорость, стал забирать влево. Предельно функциональный стальной клин, детище сумрачного германского гения инженеров с штеттинской верфи «Вулкан». Густой дым, низко стелящийся из трех труб, и белопенный бурун под носом. Как там было сказано – пух и прах, прах и пепел. Пока мы разговаривали, дистанция до противника сократилась до ста пятидесяти кабельтовых и появилась возможность визуально разглядеть головные корабли противника. С высокой долей вероятности мателотом японского отряда был бронепалубный крейсер «Икицусима», флагманский корабль вице-адмирала Катаока. «Ах какой хороший, сам пришел…» – вспомнил я отрывок из какого-то анекдота. Ну не Камимура оказался вторым номером в списке героически погибших японских адмиралов, а Катаока – ну и что с того? А торчащая вперед трехсот двадцатимиллиметровая дура с выдающейся скорострельностью в один выстрел в час, вообще сводит риск «Новика» к минимуму. Тем более что ни одна из трех Сим из своего главного калибра за все время службы ни во что так и не попала.

Ну, началось! Забравший влево почти на милю, Новик заложил крутую правую циркуляцию, как раз в эссеновском духе, и к черному дыму из труб добавились густые белые клубы из дымовых шашек. Все, густой дымный занавес стал перечеркивать море. Ветер подхватил дым и повлек его в сторону японских кораблей. Если даже нас и заметили, то через пару минут это будет абсолютно неважно в густой дымной пелене. Кроме того, пришло в голову, что японский отряд управляется ратьеровскими фонарями и сигнальными флагами, а в густой дымной пелене это совершенно невозможно. А «Новик», заложив на этот раз левую циркуляцию, пошел ставить вторую часть дымовой завесы – на этот раз вдоль японского кильватера, загоняя Катаоку в дымный мешок. Ну вот и все, время вышло. Мы с разгона врезаемся в сплошную дымную муть. До рубежа открытия огня остается всего пара минут. В БИУС уже введены характеристики целей и установки взрывателей на бомбах. С другой стороны, артиллеристы внимательно следят за японскими миноносцами, пытающимися по широкой дуге обойти сближающиеся на контркурсах русские и японские крейсера и прорваться к транспортам. Но «Новик» уже закончил ставить дымовую завесу и направился в ту сторону – а это настоящая гроза японских миноносцев, поэтому артиллеристов тоже переключаю на основную цель.

С оглушительным ревом к флагманскому японскому крейсеру уходят реактивные бомбы. В эту какофонию вплетается сплошной грохот наших стомиллиметровых орудий. Две с половиной минуты, шесть бомб и восемьдесят фугасных снарядов. Туда же по нашей наводке бьет «Аскольд». Потом вооружение наводится на следующую цель, а вокруг Икицусимы воцаряется настоящий ад. Радар засекает четыре огромных водяных столба, вставших впритирку к борту обреченного японского флагмана, и множество всплесков помельче. Четыре всплеска – а бомб было шесть; это что, значит, два прямых попадания?! Оглушительный грохот, докатившийся до нас – и японский крейсер исчезает с экрана радара. Явно тонкая душа японской шимозы не выдержала нашей грубости и взорвалась в приступе гнева. А бомбы уже идут на второй крейсер, после чего установка встанет на несколько минут на перезарядку. Но у нас нет возможности рассмотреть, что там творится, и мы переходим к следующему номеру нашей программы – к «Чиоде». Бомбы уходят, и… ни одного прямого попадания, зато два близких разрыва почти под самым бортом. Дымовая завеса редеет и нужно успеть отработать по «Мацусиме» прежде, чем дым окончательно рассеется и наступит полная ясность. Успели – пять близких разрывов реактивных бомб и одно прямое попадание. Ну и артиллеристы добавили свои пять копеек. Выскакиваем из дымовой завесы и оглядываемся – картина маслом! «Мацусима» пылает от носа и до кормы, а «Аскольд», уже по-зрячему, всаживает в него снаряд за снарядом. Наши тренировки в этом походе не прошли даром. Только вот то, что не все снаряды рвутся, составляет определенную проблему. Но вопрос затаптывания японского крейсера в пучину – это вопрос времени, а не огневой мощи или везения. Чуть дальше «Чиода» быстро кренится на левый борт, и кажется – вот-вот случится оверкиль. Похоже, те две бомбы, что взорвались у нее вплотную с бортом, основательно порвали подводную обшивку, и теперь мы имеем мини-титаник. Крен уже такой, что ни о какой стрельбе из орудий не может быть и речи. Стволы одного борта смотрят в воду, а другого – в небо. На «Мацусиме» сильнейший пожар полыхал там, где должна быть дымовая труба, а вот самой трубы не наблюдалось. Ход упал до каких-то пяти узлов, а из клубов черного, как уголь, дыма торчала только единственная мачта с боевыми фор-марсами. А что там поделывают японские миноносцы? Раз, два, три, четыре, пять… все! Эссен там с ними не шутки шутит; но шустрые, гады – уворачиваются и рвутся к транспортам. А вот это они зря! Драпали бы в свой Чемульпо – мы бы и пальцем не шевельнули, а теперь извиняй, если что…

«Трибуц» закладывает крутую циркуляцию, нацеливаясь носом на японские миноносцы. Дистанция, запредельная для местных, но вполне приемлемая для нас, тем более что «Новик» дотоптал последний миноносец из первого отряда и теперь разворачивается наперерез головному кораблю второго отряда. Теперь прямой путь к транспортам японцам закрыт и образовалась классическая картина «в два огня». Японцы бросаются врассыпную, и в море наблюдается настоящая «куча-мала». Причем бросаются они не наутек, а по-прежнему к конвоируемым транспортам. Ну вот хрен вам! Испытанное средство – зенитные над палубой, фугасные на контакт. Очереди по десять снарядов каждого вида накрывает тот миноносец, к которому явно не успевает «Новик». Кап-три Бондарь, как всегда, виртуоз и ювелир. Накрытие! Вздымаются водяные столбы, вспышки зенитных снарядов, бледные в свете дня, шапкой накрывают злосчастный миноносец. Летят во все стороны обломки от пары прямых попаданий, струи дыма из труб вдруг превращаются в жирную кляксу, и из черного облака, ковыляя, выползает нечто весьма отдаленно напоминающее боевой корабль. Еще одна очередь – и два последних японских миноносца с минимальными повреждениями бросаются в сторону Чемульпо. Пусть бегут; из реактивного бомбомета мы стреляли из центра дымовой завесы, так что они могли видеть не саму стрельбу, а только ее результат. А с пушками мы засветились еще у Порт-Артура. Было бы иначе – догнал бы и растоптал. Бог уберег от стрельбы по миноносцам «Кинжалом», а ведь был такой соблазн в самом начале. Пока «Новик» добивает подранков, наша помощь в этом деле ему не нужна; оглянемся и посмотрим, что там поделывает «Аскольд». А вот у Грамматчикова с Рейценштейном все в порядке – забытый «Хасидате» тонет и горит, а «Аскольд» прорезал японский кильватер, вклинившись между тонущей «Чиодой» и почти потерявшей ход «Мацусимой». Сейчас против восьми его шестидюймовок у «Мацусимы» только два погонных орудия в сто двадцать миллиметров, да и те, судя по той груде металлолома, в которую превратилась ее носовая часть, совершенно небоеспособны. А дистанция абсолютно пистолетная – кабельтова три, и русские комендоры безнаказанно посылают в японца снаряд за снарядом в беглом темпе, и, что самое удивительное – некоторые снаряды даже рвутся. Ну да, раз снаряды идут вдоль корпуса, даже самая тугая трубка успеет догореть и инициировать подрыв снаряда. Короче, к этому котенку тоже пришел песец. «Мацусима» так и ушел носом под воду, не сумев даже развернуться к «Аскольду» бортом, чтобы огрызнуться напоследок.

И наступила тишина. Как там у Лермонтова? «Тогда считать мы стали раны, товарищей павших считать…» Примерно так. Результат: Потоплено четыре японских крейсера (правда, устаревших) и шесть миноносцев. «Аскольд» выпустил сто двадцать семь шестидюймовых снарядов и девяносто пять трехдюймовых, в ответ получил четыре попадания сто двадцать миллиметров и Бог знает сколько дырок от бронебойных диаметром в сорок семь миллиметров. Убито четыре матроса, ранен один офицер и восемь матросов. Точка. «Новик» отделался пятью трехдюймовыми надводными пробоинами и десятком сорокасемимиллиметровых. Убитых нет, ранены трое. «Трибуц» повреждений и потерь в личном составе не имеет. О чем и было доложено на Элиоты, а также, минуя штаб флота, Макарову с Алексеевым, которые на «Петропавловске» переместились на внешний рейд Порт-Артура. К докладу были добавлены мои матюги по поводу необходимости чистки шпионских авгиевых конюшен в Порт-Артуре. Шутки шутками, но попались бы так только «Аскольд» с «Новиком» – избили бы их как отбивную…

27 марта 1904 года 11:55 по местному времени. острова Эллиота, БДК «Николай Вилков»

Писатель и журналист, Джон Гриффит Чейни, он же Джек Лондон.

Она каждый день ищет встречи со мной. Увидев меня, улыбается, и мне кажется, что она больше никому так не улыбается – да нет, я просто уверен в этом. Удивительно, как меняется при этом ее лицо. Вот только что оно было обычным – и вдруг чудесным образом преображается, словно тусклый и блеклый дагерротип вдруг обрел четкость и яркость цветного портрета.

Мы встречаемся на палубе; именно там, где привольно гуляет морской соленый ветер, я люблю предаваться раздумьям. Глядя на эту женщину, слушая ее голос, старательно выговаривающий английские фразы, я вполне отчетливо представляю ее прошлую жизнь, полную душевных терзаний и личных трагедий, с которыми, впрочем, она справлялась вполне достойно. Эти переживания наложили отпечаток на ее лицо – но нет, не в виде морщинок и прочих возрастных проявлений. Что-то в глазах, в изломе бровей, в изгибе губ, в ее удивительной манере задумчиво хмуриться, когда она подбирает слова… Однако для моего опытного взора несомненно, что совсем недавно она пережила нечто наподобие внутреннего перерождения. И думаю, что не ошибусь, если предположу, что толчком к этому перерождению стало попадание в прошлое… Есть в ее открытости нечто такое, что свойственно человеку, который вышел на улицу после долгого вынужденного сидения дома – когда он словно заново знакомится с этим миром, с людьми, с самим собой в контексте всего окружающего… И это, несомненно, привлекает, как привлекает нас все живое и естественное, изменяющееся, полное тайн и загадок, находящееся в стадии своего бурного развития, исполненное незамутненной радости от полного сюрпризов бытия…