Записки из детского дома Жёлтый Владимир

– Это еще кому не повезло, Колян! – воскликнул Моргун, потом посмотрел на меня и подмигнул. – Теперь и убежать стремно!

Первым делом я решил посетить сразу самых сложных ребят – девятиклассников. Это был кабинетик с расписными и раскорябанными партами, скрипящими стульями, на которых воспитанники сидели развалившись, некоторые – закинув ноги на стол. Но как только меня заметили, нехотя, со вздохом ноги опустили на пол. Я присел за последнюю парту рядом с Замшевым.

– З-з-з-драствуйте, – заикаясь, сказал он мне, тут же пытаясь пояснить. – Я-я-я… П-п-портфель забыл.

– Да понятно все с тобой. Забыл. Сиди ты тихо, – буркнул я ему недовольно.

Я окинул взглядом класс. Стены с отстающими обоями, местами исписанные в том же стиле, что и парты. Старая коричневая доска, испещренная следами от мела, в ложбинке – указка, серая тряпка, белый мел. Да уж, подумал я, обстановка так и располагает «грызть гранит науки».

В класс вошла на удивление молодая учительница. По виду – даже моложе, чем я. Темненькая, худенькая, небольшого роста, скромно одетая. Тихим голоском она поздоровалась с классом, кто-то что-то буркнул в ответ, половина – встали, половина – ничего не заметили, продолжая болтать между собой. Увидев меня, она еще сильнее смутилась и начала вести урок вообще еле слышным голосом. Слова ее пропадали за шуршанием, скрипом, возней и бубнением ребят.

Я встал, прошел в начало кабинета, собираясь что-то сказать, но мне не пришлось. Оказалось достаточным просто напомнить о своем присутствии – устанавливалась тишина. Через минут десять девушка начала говорить намного бодрее, а уж когда на доске появились первые надписи, тогда я окончательно понял, что она преподавала геометрию.

Впрочем, тишина длилась недолго, как только я возвращался на место, все расслаблялись, начинали шептаться. Кто-то просто молча смотрел в окно. Кто-то со скрипом качался на стуле. То и дело один за другим просились выйти в туалет, а после возвращения тянули за собой яркий табачный запах. За ходом урока следили только две «домашние» девчонки на первой парте.

Как только прозвенел звонок, не дожидаясь заветного замечания «звонок звенит для учителя», класс моментально «очистился».

– Да уж, ну и тяжко же вам тут… – перед выходом решил я посочувствовать девушке.

– Ой, я так поняла, вы там воспитатель у них?

– Ну да.

– Вы приходите ко мне почаще, с вами они так хорошо сидят…

– Да разве это хорошо? – посмеялся я. – Сейчас буду разговаривать со всеми, выяснять.

– Поговорите. Обычно хуже… Слова сказать нельзя. А к середине урока почти никого в классе не остается. Отпрашиваются в туалет и не приходят.

***

Потом кто-то заболел из воспитателей, и до лета меня временно поставили работать на первую «семейку», которая состояла из взрослых ребят, от четырнадцати до семнадцати лет. И еще зачем-то к ним определили одного маленького мальчишку с большой отсталостью в развитии. Говорил он крайне редко, совершенно невнятно, и только когда ему срочно что-то становилось нужным или если его кто-то донимал. В остальное время он сидел молча, смотрел в окно, а то и вообще просто в стену.

Его мама не страдала наркоманией или алкоголизмом. Это была довольно успешная на вид женщина, молодая, стройная и ухоженная. И как примерная мама она считала своим долгом каждые выходные навещать своего сына. В детском доме. А иногда она даже забирала его к себе на пару дней. Это в том случае, если ее любовник куда-то уезжал, и мальчик не мог ему надоедать своими невнятными просьбами и пристальными взглядами в стену.

Один из таких счастливых для мальчика дней выпал как раз в мою смену. Взрослые девочки, которые обычно за ним присматривали, сразу же начали помогать ему одеваться и собирать вещи в рюкзак. Молодая мама тем временем решила подойти ко мне.

– Вы у них новый воспитатель? – спросила она.

– Да, но не постоянно. Поставили совсем недавно, временно, по замене.

– Как мой мальчик у вас себя ведет? – продолжала она свой допрос строгим тоном.

– Хорошо, он тихий, его почти незаметно, – спокойно отвечал я.

– Вы следите, чтоб его старшие здесь не обижали, а то он в тот раз мне жаловался.

– Конечно, я слежу, при мне пока что было все нормально.

– А уроки вы с ним учите?

– Он же учится в коррекционной школе. С ним там все учат по специальной программе, насколько я знаю.

– Ну и что. Тогда просто пусть вам что-нибудь читает хотя бы.

– Так, а разве он умеет? – удивился я.

– Нет. Но ведь вы должны научить! – строго заявила мама и, не дождавшись моего ответа, ушла.

***

В первой «семейке» жила Юлька Шутова – смелая, задиристая «девчонка-пацан». И был у нее друг, Максим Сальнов, которого изначально все звали Толстый или просто Сало. Он всегда и во всем ее слушался и подчинялся. И попробуй только скажи что-нибудь против.

– Ты че как баба? – сразу же говорила ему Юля с таким презрением, как будто думала, что считаться «бабой» позорно не только для парня, но и для самой девушки.

Однажды Толстый с другом гулял по железнодорожным путям. И в какой-то момент друг предложил ему перелезть через вагон, под предлогом «Если ты мужик, то перелезешь». Сало, конечно же, считал себя настоящим мужиком и полез без лишних раздумий. Схватился за высоковольтный провод…

В общем, парнишка обгорел весь полностью, а оставшаяся одежда прилипла к расплавленной коже. Но после всего этого он чудом выжил! Довольно редкое явление в таком случае, повезло ему, если не единственному в мире, то одному из очень немногих. Правда, после многочисленных операций и реабилитации Толстым его уже никто не называл.

Но зато и «бабой» больше никогда не дразнили.

После долгих переездов из больницы в больницу Сало вернулся в детский дом, как раз в то время, когда я работал на их первой «семейке». Ему пересадили много участков кожи, выглядеть он стал прилично (если не снимал майку) и даже снова немного пополнел. Юля очень обрадовалась возвращению друга, ведь это означало, что впереди еще много новых похождений. К тому же в их компании появился новый участник – Саша Кутузов. Это был светлый, высокий парень, тихий и молчаливый.

– Можно мы во дворе погуляем? – однажды попросила разрешения у меня Юля.

– Да, можно, – подумав, почему бы и нет, ответил я.

Через какое-то время в очередной раз я выглянул в окно проверить ребят на игровой площадке. Как и следовало ожидать, их там уже не было. Еще через несколько минут в группу забежал маленький мальчишка-посыльный и сообщил, что меня вызывают к директору.

– Владимир Васильевич, скажите, пожалуйста, где у вас находятся Кутузов, Сальнов и Шутова? – строго спросила директриса, сверля меня своим пронизывающим, строгим и одновременно добрым взглядом.

– Они во дворе. Я отпустил их погулять, – неуверенно ответил я.

– А вот у меня совсем другие сведения, – хитро прищурившись, заявила она.

Оказывается, ребята в этот момент тащили в пункт приема металла огромную трубу, найденную в овраге. Когда они проходили мимо одного дома, из него вышла женщина, узнала наших воспитанников и благодушно выдала им тележку. Они покатили на ней трубу, а женщина тем временем дозвонилась нашему директору и обо всем доложила. Наш водитель тут же отправился за ними, но в детский дом компанию привезли уже с пустой тележкой и деньгами в кармане. Трубу они успели сдать.

– Деньги у них надо немедленно забрать, – велела директриса. – Не дай бог, напьются. Всех ко мне в кабинет, срочно.

Трое искателей приключений, понурив головы, стояли в кабинете директора и целый час выслушивали, как их отчитывают за то, что нехорошо обманывать воспитателя, нехорошо лазить по оврагам и искать металл, нехорошо его сдавать, и все в таком же духе. Когда речь зашла о деньгах, директриса велела немедленно отдать их ей. После скромных отговорок Юлька, как предводительница компании, сухо буркнула Кутузу:

– Принеси ей деньги.

Кутуз отправился в группу к своему тайнику, но через некоторое время пришел с еще более грустным видом. Денег нет, их украли. Вернулись в группу мы все вместе и перевернули все, что можно, но нигде не нашли.

– Не верьте им, следите за каждым шагом. Они врут, деньги просто не хотят отдавать, – предупредила директриса и наконец-то отстала от меня и ребят.

Если честно, даже я не поверил в то, что деньги украли. Но вечером, когда все поиски утихли и ребята смирились с тем, что впустую потратили время и силы на транспортировку трубы, ко мне подошел скромный и застенчивый мальчишка, один из воспитанников группы, и тихо сказал:

– А я знаю, где деньги.

– Да? И где же? – спросил я.

– У меня. Я когда лег на кровать, увидел их на полу, рядом со шкафом. Я не знал, что это их деньги. Взял себе, а потом боялся признаться. Они бы и не поверили, сказали бы, что я специально их украл. А я просто не знал.

– Так, давай их сюда.

Он принес мне деньги, я ему посоветовал больше никому ничего не говорить. В сдаче металла я ничего плохого не видел. В детстве я сам жил на окраине города, и мы с друзьями часто собирали медную проволоку в мотки, а потом ее сдавали. На полученные деньги мы покупали себе всякие вкусности, и было у нас такое чувство, будто лимонады, шоколадки и жвачки, купленные на эти деньги, намного вкуснее, чем то же самое, но купленное на деньги родителей. Только вот у ребят из детского дома не было возможности это сравнить.

Поэтому чуть позже я подозвал к своему столу Юльку, Сало и Кутуза.

– У меня для вас есть сюрприз, – сказал я и положил перед ними несколько сотен рублей.

Ребята от радости закричали и наперебой стали все выпытывать.

Я ответил:

– Кое-кто их нашел, но я не буду говорить кто. Я вам их отдам, но вы потратите их сейчас же, при мне. И никому об этом ни слова. Договорились?

Конечно же, договорились! Счастливые и довольные, они сразу же отправились в магазин, накупили кучу всяких лакомств и весь вечер с удовольствием их поедали, что даже не пошли в столовую на ужин. Потом мы еще долго с ними смеялись, вспоминая этот случай, и каждый раз я обещал ребятам, что когда-нибудь обязательно напишу об этом историю, которая войдет в книгу.

Что ж, я выполнил свое обещание.

***

Приблизительно в то же время ко мне домой в один из выходных дней пришли двое ребят. После звонка я открыл дверь и увидел Золотникова с Киржановым, которые были у меня в восьмой «семейке». Теперь они уже выпустились из детского дома, поступили в техникум. В тот год близилось их совершеннолетие, ребята вступали во взрослую жизнь.

– Здрасьте, Владимир Василич, – бойко начал Киржанов.

– З-з-здрав-в-вствуйте, – заикаясь, сказал Золотников, собираясь что-то сказать еще.

– Владимир Васильевич, мы к тебе по делу, – перебил его Киржанов, чтобы быстрее ввести меня в курс. – Ты же права на вождение получал недавно?

– Ну да, получал.

– Зол вот тоже собирается. В автошколе уже отучился. Скоро экзамен, вот справки собирает, все есть, нарколог даже, а вот психиатр что-то не выписывает.

– А что говорит? – спросил я.

– Говорит, пока не может выдать справку почему-то. Говорит, долго ждать придется.

– Ну так и ждите.

– Да мы вот у тебя хотели спросить, может у тебя знакомые есть, кто бы побыстрее за деньги сделал эту справку?

– Ну ты придумал! Зачем там знакомые? – удивился я. – Идешь в порядке очереди, и все выписывают.

– Да? Только так? Ну, ладно… – грустно протянул Киржанов.

Сам Зол все это время стоял молча.

Я решил его спросить:

– А что, машину собрался покупать?

– Н-н-ну, да… – начал Зол.

– Да у него на «книжке» же накопления с алиментов. Вот сейчас восемнадцать исполнится, и он сможет их снимать. Купим с рук недорогую тачку, пока поучиться, поездить.

– Понятно все с вами, – улыбнулся я.

Практика это была не новая и хорошо всем знакомая: большинство воспитанников, у кого имелись накопления, после выпуска именно так и тратили деньги.

Я попрощался с ребятами и пожелал им успехов. И только когда закрыл дверь, вспомнил. Все верно, у Золотникова никак не могла появиться такая справка от психиатра. Именно из-за задержки психического развития ездить за рулем парню было противопоказано.

***

С Санькой Шпагиным мы познакомились очень давно, еще когда он был совсем маленьким мальчишкой и не воспитывался в детском доме. Он был из семьи и отдыхал в «домашних» отрядах, в том же лагере, где я как-то раз лет в шестнадцать, еще до работы в детском доме, был вожатым.

Надо добавить, что в ту смену, когда он оказывался в лагере, абсолютно все забывали, что есть отряды детдомовских детей, что среди них есть множество воров и хулиганов, что они вообще представляют какую-то угрозу. Все лагерное внимание было сосредоточено на маленьком Саньке: он был объектом обсуждения на каждой линейке, на каждом собрании педагогов. Он постоянно убегал, воровал, курил, выпивал и дрался. Его боялись все – и дети, и педагоги, и даже руководство лагеря.

На вид, как обычно это бывает, он выглядел намного старше своих сверстников, видимо в силу того, что ему часто приходилось «пропадать» на улицах и раньше времени повзрослеть. Чем-то он мне напоминал Войну, разве что не был таким здоровым. Шпага был невысокого роста, щупленьким, смуглым мальчишкой.

Когда его маму с папой наконец лишили родительских прав, он оказался в нашем детском доме. Было ему лет четырнадцать. Мы сразу же узнали друг друга, и первое время в мои смены он постоянно торчал у меня в гостях. Чего я, поначалу, если честно, опасался. Но совершенно зря.

К тому времени Шпага как-то резко окреп, возмужал, стал таким коренастым и серьезным парнем. Перестал убегать, выпивать и даже взялся за учебу. Редко встретишь такие конкретные перемены в людях. Шпагу как будто подменили.

С Димкой Дадоновым мы сдружились благодаря Шпаге. С какого-то момента в гости они стали заходить ко мне строго вдвоем, как закадычные друзья.

Дадон чаще всего ходил в борцовской майке, был он низеньким и коренастым парнишкой. Чаще всего «пропадал» он на спортплощадке с турниками и брусьями. И была у Дадона одна из любимых проказ – задеть чем-нибудь руководство детского дома.

Например, когда в коридоре он встречал мрачную и не расположенную к юмору Людмилу Бенедиктовну, он демонстративно поднимал обе руки вверх на уровне головы и разворачивал ладонями от себя, так что жест был похож одновременно на «стоп» и на «сдаюсь». При этом Дадон громко, торжественно и наигранно говорил:

– Здравствуй, Власть!

Людмила Бенедиктовна начинала что-то недовольно бурчать, прогонять Дадона, стараясь обойти его стороной, а он продолжал распыляться:

– Ну-ну, не ругайся, Власть, не сердись! Сходи-ка в столовку, покушай наших щей!

Позже я выяснил, чем было вызвано его такое поведение – якобы, по его словам, благодаря стараниям «Власти», Дадон, при всей его спортивности, состоял на учете в наркологии.

***

Летом мы отправлялись в новый лагерь, за сто с лишним километров от детского дома. Назывался он «Тихие озера». Там вокруг меня с самого начала смены организовались трое взрослых ребят. Это был Филиппок, Шпага и Дадон – моя верная компания друзей-воспитанников. Всю последующую смену они соблюдали мою лагерную традицию – вставали раньше всех, бегали по утрам, занимались на турниках. Днем они помогали мне организовать детей, проследить, кто чем занимается, а в дождливую погоду – сидели у меня в комнате, рассказывали истории и просто «валяли дурака». Дожди в ту смену, признаюсь, шли каждый день.

В общем-то, речь не об этом. Больше всего мне в «Тихих озерах» запомнился первый день. Только я приехал, мои друзья с большим удовольствием устроили мне экскурсию по лагерю.

– Владимир Васильевич, пойдемте, мы вам покажем, где вы будете жить! – повел чуть ли не за руку меня Филиппок.

– Вот, смотрите, – Дадон показал мне сарайчик на отшибе, вместо стекла у которого была фанерка, закрывающая половину окна. – В той смене там две воспиталки жили, у них окно выбили и что-то вынесли. В общем, теперь вы там один будете жить.

– Почему один? – удивился я.

– Так из мужиков-воспитателей или вожатых в лагере больше никого и нет, – пояснил Шпага.

– Да… Мы даже прибрались у вас там! – гордо добавил Филиппок.

Я зашел в унылую лачужку с тремя кроватями.

– Выбирайте любую. Хотя я вам советую вот эту, у стены, – сказал Шпага.

– Почему?

– А эта рядом с окном, а тут стекла, видите, нет. Продует еще.

– Точно, спасибо, – сказал я и присел на пружинистую кровать.

Сразу же раздался какой-то стук, на пол что-то упало. Я заглянул под кровать – топор!

– А это еще что? – спросил я, держа в руках инструмент.

– Как что? – удивился Дадон. – Топор! Еще спасибо скажете: для вас старались, сперли его у дяди Васи.

– Спасибо, конечно. Но зачем?

– Да знаете, тут всякое бывает. У вас вот, кстати, еще и замка теперь нет. Был навесной, но его кто-то стащил, пока пересменка была. Так что… Вы спите вообще крепко?

Дальше мы пошли осматривать территорию. Мальчишки, размахивая руками, показывали, где футбольное поле, где эти самые озера тихие, где столовая, где умывальники с туалетами.

– А это что у вас тут? Дождевая вода? – спросил я, указывая на бойлер с мутной водой.

– В смысле дождевая? Самая что ни на есть питьевая! А то, что ржавчиной отдает, так это для пользы. Наверное. Может, там витаминов много… – смеялся Шпага.

– Да не слушайте его, это здесь вода такая, – пояснял Дадон. – Утром наливаешь – чистая. А к вечеру становится вот такой ржавой. Тут все умывальники к вечеру желтые-желтые. Отмывать без толку, к вечеру все равно такими становятся.

В этот же день, ближе к вечеру, ко мне подбежал Артем Ревякин, который уже повзрослел, но, впрочем, остался все таким же безбашенным и дурным.

– Владимир Васильевич! Если молОчка нужна какая-нибудь, ну там кефир, молоко, ты мне скажи, я тебе вечерком принесу, – сказал он, жуя слова в привычной манере.

– Это откуда ты возьмешь? – удивился я.

– А у меня ключ от склада есть. Я в первую смену поварам помогал картошку чистить и спер у них. Третью смену уже не догадываются! – рассмеялся Ревякин и заговорщицки подмигнул.

Наверное, любой человек с высокими моральными принципами сказал бы, что о кражах нужно немедленно заявить, ключ отобрать и вернуть поварам, а заодно и топор дяде Васе, провести воспитательные беседы и все такое прочее. Но присмотревшись внимательно к полупьяным поварам и грязной посуде, на дядю Васю-слесаря, который отказывался ставить замок и остеклить окно, прислушавшись к историям о ночных приключениях нашей шпаны…

В общем, я сказал ребятам, как они и предсказывали, большое спасибо. И в первую же ночь я спокойненько подпер выбитую оконную раму к входной двери, выпил перед сном принесенного мне со склада кефирчика, положил у изголовья топор и, засыпая, любовался, как колышется на выбитом окне прибитое гвоздями покрывало.

ГЛАВА 5. АРБУЗЫ В ЛИМУЗИНЕ

На должность воспитателя в детский дом, скорее всего, могут устроиться только люди двух типов. Либо это неравнодушный, ответственный, заботливый и любящий детей альтруист, готовый за бесценок посвящать часть своей жизни чужим детям. Либо это просто сумасшедший человек. И кстати, одно другому не мешает.

Мне кажется, что за все время моей работы в детском доме я успел несколько раз сменить одно состояние на другое, туда и обратно. А ведь кто-то эти состояния не менял на протяжении всей работы. Больше всего печалили те, кто пришли работать как первый тип, но спустя несколько лет плавно становились вторым, а вот меняться обратно совсем не собирались.

Среди сотрудников бытовало такое мнение, что у тех, кто остается работать дольше десяти лет, начинаются серьезные проблемы с головой. Я приступал всего лишь к шестому году своей работы в детском доме, который начинался со слов директрисы:

– Так вот, Володя, мы тут посмотрели, как ты в прошлом году работал. Планы ты не писал, в группах бардак был, дети беспризорничали, по оврагам металл собирали. Поставим-ка мы тебя на четвертую группу.

– Звучит как «…в наказание», – решил отшутиться я.

– Скоро сам все поймешь, – сухо ответила Валентина Антоновна.

Четвертая «семейка» практически полностью состояла из ребят, которые учились в коррекционной школе или вообще были на индивидуальном обучении.

Здесь был Ваня Елкин, постоянно устраивавший истерики по поводу необходимости срочной уборки: ему очень нравилось наводить порядок. Саша Агатов – неуравновешенный тип, с непредсказуемым поведением. Задиристый, капризный Яшунин и его друг – скрытный воришка Полководин. Маленький Милов, шустрый и вездесущий, как обезьянка, и его замкнутый и эмоционально неустойчивый друг Вадим. Малообщительные и ершистые сестра и два брата Чичеревых. И уже давно знакомый мне, знаменитый на весь детский дом, все такой же совершенно неадекватный Артем Ревякин.

Все они были разного возраста, но в основном младшего – от десяти до двенадцати лет. В свободное время любимыми занятиями их были ругань и драки между собой, в которых наиболее излюбленным приемом был смачный плевок в противника.

А свободного времени у ребят из коррекционной школы и «индивидуалки» почему-то оказывалось всегда намного больше, чем у обычных.

***

Сашке Агатову было лет четырнадцать, в группе он был самым высоким из мальчишек и одним из самых крепких. По уровню развития он был где-то в третьем классе. Но в школу Сашке ходить было нельзя, с ним занимались индивидуально.

Как-то раз из соседней спальни послышался шум, крики, бессвязные матерные ругательства в адрес чьей-то матери. Я вбежал в комнату, Сашка с бешеными глазами отшугивал Яшунина и Полководина шваброй и орал:

– Отвалите, суки!

Мальчишки задирались, дразнились и смеялись над ним. Заметив меня, эти двое тут же смолкли и отошли в сторону.

– Что случилось? – строго спросил я.

– Мы сидели тут просто, а он вдруг стал харкаться в нас! – начал жаловаться Яшунин.

– Они влут! – заорал Агатов.

– Саша, успокойся, сейчас разберемся со всеми, – сказал я.

Только стал подходить к нему ближе, как Агатов переметнулся на меня и стал замахиваться шваброй. Я недоуменно отступил. Сашка бросил швабру в сторону, пулей влетел на подоконник и открыл окно.

– Я титяс плыгну! Тесно говолю! Ответяю!

Я только рыпнулся в его сторону, он закричал еще громче:

– Не подходи!

И сделал резкое, пугающее движение в открытое окно.

Сашку колотило в истерике, руки тряслись. Я побледнел. К такому я был не готов. Что делать в этой ситуации – я не знал, а меры нужно было принимать здесь и сейчас, моментально. Почти вся группа столпилась за мной.

Я шепнул Аленке Чичеревой:

– Сходи к медсестре, расскажи ей все, может, она придет, успокоит его как-то, лекарства даст. Быстрее!

Аленка тут же убежала.

– Саша, – продолжал я. – Слезь с окна, поговорим нормально. Скажешь мне, кто тебя обидел?

– Отвали-и-и-и! – заорал на меня Агатов и дальше понес что-то ругательное, несвязное.

– Владимир Васильевич, вы не подходите к нему, стойте здесь. Я сейчас Лешку позову, – тихонько сказал мне один из мальчишек.

Не успел я ничего возразить, как он уже скрылся в соседней группе.

Через пару минут вошел Лешка Крухмалев – крепкий взрослый парень, готовящийся вот-вот перехватить эстафету лидерства в детском доме. Зашел он размеренной походкой, делая заспанный, ленивый вид.

Сашка Агатов, застывший на подоконнике, резко изменился во взгляде – глаза стали испуганно и растерянно бегать из угла в угол, не находя себе места. Кричать он сразу перестал.

– Здорово, Василич, – протянул Лешка мне руку. – Че, опять психует?

Он деловито кивнул головой в сторону Агатова.

– Привет, Лешка. Первый раз вообще такое вижу. Не пойму, что с ним. К медикам надо вести.

– Да ладно что ли, какие медики… – Лешка махнул рукой и направился в сторону Сашки.

Как раз в этот момент прибежала Аленка Чичерева.

– Владимир Васильевич! Я медсестре сказала, что Агатов опять психует, на окне сидит. Она сказала, что он задолбал, никуда она не пойдет, пусть психует, ничего не случится.

Лешка посмотрел на меня, рассмеялся и повторил, качая головой:

– Медики…

Он сделал еще несколько решительных шагов в сторону Сашки.

– Эй, слышь! – крикнул он ему. – Ну-ка слезай!

Агатов молчал, но и не слезал. Лешка подошел к нему, схватил за руку, резко сдернул с подоконника. Сашка послушно, совсем не сопротивляясь, поплелся за ним.

Дойдя до меня, Лешка спросил:

– Ну что, Василич, к медикам?

– К медикам… – протянул я, выдохнув.

К вечеру Сашку все-таки отвезли и положили на курсовое лечение в психдиспансер.

***

Посреди всего этого хаоса в отдельной спальне жили две взрослые воспитанницы – Кристина и Алина, которым уже было по шестнадцать лет. Девочки были умны, воспитанны и очень дружны. Я с ними с первых же дней быстро нашел общий язык, нам постоянно было что обсудить. Девчонки часто спрашивали у меня совета, делились своими секретами.

– Представляете, Владимир Васильевич, – обратилась ко мне как-то раз Алина, – мы тут с Кристинкой недавно посмотрели уже в который раз «Титаник» и «Хатико», а ревели, как будто в первый раз увидели! А вы знаете какие-нибудь фильмы, от которых расплакаться можно?

– Ну, я сам, конечно не плачу. Но для вас, думаю, есть еще много таких фильмов, – улыбаясь, ответил я, а сам смутно вспоминал «Форест Гамп» и «Дневник памяти».

– Принесите нам с Кристинкой, пожалуйста!

– Хорошо, поищу что-нибудь. Только вот ребята такое смотреть не станут ведь. Им бы мультики. И то их минут на пятнадцать хватает, а потом снова драться.

– Ой, за это не волнуйтесь. Принесите нам фильмы, – успокоила меня Алина.

На следующие выходные девчонки сидели погруженные в мировые шедевры киноискусства, в завершении каждого обязательно рыдая чуть ли не до истерики. На финальных титрах, рассматривая свои покрасневшие глаза и распухший нос, они уже смеялись друг над другом. Почему-то им очень нравилось, когда фильмы задевали за живое и заставляли плакать.

Но самое удивительное, что все это время остальные ребята сидели за своими столами, на диване или на кроватях, тихо занимаясь какими-то делами: кто читал, кто рисовал, кто что-то мастерил.

– Ну ничего себе! – воскликнул я шепотом, глядя на них. – Не дерутся, не плюются, не орут…

– Ой, Владимир Васильевич, – рассмеялась Кристинка. – Вы приносите почаще такие фильмы, а «мелкие» у нас хоть весь день так будут сидеть.

Эти девчонки преподали мне, наверное, лучший урок по педагогике, которого я никогда бы не получил ни на одной лекции колледжа и университета. Я многое слышал о системах «кнута и пряника», «наказание-поощрение», «стимул-реакция» и других. Во всем этом всегда существует какой-то недостаток: чего-то не хватает, либо, наоборот, там есть что-то лишнее.

Я же для себя сделал вывод, что основа педагогики заключается в четырех вещах и в грамотном балансе между ними – это страх, любовь, уважение и справедливость. Конечно же, слово «страх» воспринимается совсем непедагогично, но здесь это что-то граничащее с уважением, легкая боязнь потерять ваши доверие и любовь, получить наказание (я не имею в виду, что детей нужно запугивать и наказывать физически). Любовь – это не сюсюканье и постоянные умиления, а обоюдное чувство, то есть полюбить нужно друг друга. Соответственно и уважение – это тоже двусторонний процесс, который должен создаваться с помощью вашей справедливости.

При отсутствии одного из компонентов все нарушится. Наказания без любви, а тем более несправедливые – это тирания, и уважения к вам тут быть не может. Любовь без страха (то есть без наказаний) – это дозволенность и распущенность, «на шею сядут», как говорится. Страх и любовь без уважения – ничем не отличаются от того же самого «кнута и пряника». А уважение достигается любовью, страхом и справедливостью.

Как бы то ни было, Кристинку и Алинку все ребята в группе, от мала до велика, одновременно и боялись, и любили, и уважали, а потому во всем и постоянно слушались.

***

Часто, когда не было слезных фильмов или когда их смотреть просто не хотелось, Алинка с Кристинкой рассаживали «мелких» за уроки, давали им какие-нибудь задания, некоторым вручали книги, а сами усаживались ко мне за учительский стол с чашками чая.

Вообще в группах не разрешалось пользоваться электроприборами, но в комнате Алины и Кристины на школьном уголке смело, на самом виду всегда красовался подаренный Алине отцом ноутбук с тихо играющей музыкой, электрический чайник, а в рядом стоящей узорной тарелке – шоколадные конфеты с горкой, которыми девчонок снабжали друзья и «ухажеры» из соседних старших групп.

Все это и перемещалось из их спальни ко мне на стол, и на пару-тройку часов о работе, шуме и гаме, о всех проблемах вообще можно было забыть. Мы пропадали в беседах о кино, книгах и музыке, часто девчонки осмеливались посоветоваться со мной о чем-нибудь насчет мальчишек, а изредка разговор уходил в еще более откровенные темы – об их детстве.

– У меня в жизни все было прекрасно… – начала рассказывать однажды Алина. – Пока мама не вышла замуж за этого… так скажем, «нехорошего человека». Мне одиннадцать лет было всего. Ну, я помню, сказанула матери: «Лучше бы ты осталась с дядей Сашей!» Она мне ка-а-ак влепит по лицу! Ну, и с того момента моя жизнь превратилась в ад. Скандалы не прекращались, я по учебе скатилась. Хотя до пятого класса была отличницей! Мать ко всему придиралась, орала без причины, а когда я хотела с ней поговорить, она мне рот деньгами «затыкала».

– В смысле? – сначала не понял я.

– Ну не в прямом, конечно, Владимир Васильевич! – Алинка рассмеялась, как будто рассказывала совсем не личную откровенную историю, а так, что-то обычное и повседневное. – Затыкала в том плане, что «На вот тебе, дочка, тыщи две-три, сходи купи лучше чего-нибудь». Я, конечно, шла и тратила деньги… Но… Поговорить же с мамой все равно хочется. Ну, а в итоге лет с тринадцати у меня началась «взрослая» жизнь. Связалась с компанией взрослых девчонок: они мне тогда казались такими крутыми. Я начала пить…

– В тринадцать лет? Пить?

– Ну да. А что? Деньги же мать давала. Пить. И много пить… А потом вообще в ход пошли травка, «спайс», амфетамин… Да много чего еще, в общем-то. Потом, когда меня уже в реабилитационный центр определили, я там состояла на всех видах учета, какие только есть. Ну, все эти ПДН, наркологичка и так далее. Но это мне уже четырнадцать к тому моменту было.

– А как здесь потом оказалась?

– Ну, потом суд назначили матери. И вот… Когда мы приехали на суд, в коридоре я увидела маму, брата, отчима. Я к брату только хотела подойти, а меня даже не подпустили. И все, я сразу решила, что не хочу в этой семье больше жить. На заседании тоже твердо настаивала на этом. Судья встала на мою сторону. Так меня и определили в детский дом. Пару лет назад.

– И как я понимаю, многое изменилось? – спросил я, потому что девчонка явно не выглядела такой хулиганкой, о которой я только что услышал.

– Ну да… Честно, жить стало намного легче. Это для меня как спасение прям стало. Пить перестала, завязала с наркотиками, с учетов тоже почти со всех уже сняли, быстро тут нашла общий язык со всеми. Подругу вот лучшую нашла, – Алинка посмотрела на Кристинку, они улыбнулись друг другу и обнялись.

История Кристинки была многим похожа на Алинкину. Папу забрали, когда ей было четыре, мама сошлась с другим мужчиной, постоянные пьянки, гулянки. Воспитанием девочки занималась бабушка. Потом стандартная схема – реабилитационный центр, суд, лишение родительских прав, детский дом.

Кристинка была немного сложнее характером, чем Алина, и к детскому дому привыкала дольше. В один день, помню, пришел с утра на группу, а Кристинки нет. Ночная воспитательница, уставшая и заспанная женщина, надевая зимнее пальто, сонным голосом буркнула:

– Да убегла вчера Кристинка ваша. У Ирины Викторовны из-под носа прям как-то…

Вернулась в итоге Кристина где-то аж через полмесяца. Полдня мы с ней практически не разговаривали, ходила она понурая. Вечером все же разговорились.

– Ну что, рассказывай! – добродушно скомандовал я, хоть и так в общих чертах уже знал, что случилось.

– Да ну че, с нашей этой «воспиткой» поругались, – начала девушка. – Она меня не отпускала погулять. Потом вообще оскорблять начала, телефон отняла, чтоб я ни с кем не смогла созвониться. Я психанула и решила сбежать. «Мелких» собрала, велела им отвлечь «воспитку», а сама на подоконник залезла, окно открыла и прыгнула!

Страницы: «« 1234 »»

Читать бесплатно другие книги:

Материал предназначен для специалистов в области обеспечения радиационной безопасности и ликвидации ...
Жестокий триллер про отца и дочь, попавших по стечению обстоятельств на странный остров, переполненн...
Дебютный сборник сказок от Дарьи Меркотан.Три удивительных рассказа о барде который в своё время слу...
Живым — любовь, а ушедшим — тонкий лучик света надежды, что они услышаны и любимы. Этот сборник стих...
Из глубины веков тянется кровавый след таинственного медальона. Ходят слухи, что этот медальон прокл...
Маша и Юра любят друг друга, но непреодолимые обстоятельства мешают им быть вместе. С первого взгляд...