Записки из детского дома Жёлтый Владимир

Я долго отказывался понимать, что это значило, и просто улыбался в ответ или кивал головой.

Девушке было пятнадцать лет, она была с меня ростом, к тому же здоровая и очень крепкая. И пока у нее не начинались приступы бешенства, все были счастливы и тихо радовались. Когда же это случалось, ребята старались куда-нибудь спрятаться. В глазах у нее вспыхивал безумный огонек, она начинала беспрестанно визгливо смеяться, что-то орать, швыряться всем, что попадалось под руку, во всех проходящих мимо. Обычно в такие моменты на шум прибегала воспитательница из соседней группы – крупная молодая женщина грубого нрава, и пока она сдерживала Светку, поспевали медики и окончательно успокаивали девушку.

Через пару месяцев моей работы на группе со Светой мы все-таки поладили: она стала выполнять мои просьбы, прислушиваться к замечаниям. Скорее всего, это было связано с тем, что я в свою очередь тоже наконец-то стал понимать ее. Каким-то чудом я постепенно адаптировался к ее манере речи, ее слова в моей голове автоматически переводились на понятные мне.

К слову, когда наше взаимопонимание наладилось, она странным образом резко перестала мне говорить «тапаеп». И только потом до меня дошло, что же это могло означать.

Света хоть и была совершенно неадекватной, нервной и вспыльчивой, на самом деле была очень доброй и легкоранимой. Когда мы сидели в компьютерном классе, пока все играли, она постоянно что-то печатала. Однажды она подошла ко мне и спросила:

– А можете мне распечатать письмо на листе?

– Да, конечно, – сказал я и нажал на кнопку печати.

– Ой! А что это тут два? Мне только один нужно! – почему-то засмеявшись, закричала Света.

Я подошел и посмотрел.

– Ну, все верно, ты же сама два раза скопировала одно и то же, – объяснил я ей, показывая файл.

– А! Ну, оставь себе лишний. Мне только один нужно!

– Свет, а кому это письмо, куда ты его отправишь? – спросил я, с интересом рассматривая первые слова.

– Отстань! – засмеялась она и выбежала из класса.

На лежавшем передо мной листке, который я храню со всеми остальными записками, я прочитал следующее:

Привет дорогая мама!!! Мама прости миня за среду, Да я винавата, извени миня, Да я чуствую сваю вину перя Тобой, да я знаю что ты За меня переживаеш, больше Небуду действовать на твои НЕРВЫ, Я БОЛЬШЕ НЕ БУДУ ТЕБЯ НЕРВИРОВАТЬ МАМА Я ПЕРЕСТАНУ РЕЗАТ РУКИ, ШТОБЫ ТЕБЯ НЕ РАСТРАИВАТЬ И Я БУДУ ТЕБЯ СЛУШОТЬСЯ, МАМА ПРОСТИ – ПРОСТИ МИНЯ, ЭТО ПОСЛЕДНИЙ РАЗ, мне очинь Стыдно перетабой, прости меня Я сделаю все штобы ты миня Простила и небуду тебя доводит Я буду слушатьса тебя как Галину МИХАЙЛОВНУ, ятебя люблю мама Послуший миня пожалуста ты самая Хоршая чудесная и милая веселная и добрая и самая любимоя! мама моя желаютебе только удачи добра прости миня с тань опат моей мамой пожалуста и опшайса самной нармально как раньше пока целую сольнушка мое прости миня.

Только позже я узнал, что маму Света с рождения ни разу не видела и не знала, где она.

***

Одним воскресным утром я пришел в свою смену на группу. До самого «отбоя» мне предстояло «работать» с детьми. Казалось, ничто не могло помешать моему плану.

Ребята постепенно один за другим просыпались, заправляли кровати, умывались. Сидели у телевизора, ждали завтрака. После завтрака мы тщательно отмыли в спальнях полы, полили цветы на окнах, вытерли пыль на полках. И до обеда приготовились немного поиграть в компьютерные игры.

Все расселись по местам: по двое за один комп. Когда на экранах загорелись первые заставки игр, в компьютерный класс ворвалась Любовь Нефедовна. Видимо, день с утра у нее не задался. Я только хотел сказать «Здравствуйте!», но она оборвала меня на полуслове.

– Опять весь день до ночи собираетесь сидеть тут играться? – резко и без приветствий, строго глядя на меня, спросила замдиректора.

Если честно, я бы был только рад, чтобы они просидели в классе до вечера. Я об этом даже иногда мечтал. Но разве кто-нибудь слышал-видел такое, чтобы дети могли усидеть на одном месте целый день? Особенно, если погода отличная. А погода была в тот день отличная. Хотя, я вообще не помню, чтобы для ребят в детском доме погода была плохой, когда речь заходила о прогулке.

– Да ну нет, Любовь Нефедовна. Мы только что отдежурили по спальням, сейчас до обеда они поиграют, затем погуляем. А потом самоподготовка. Вечером опять на улицу.

– Так! Играть ты с ними будешь, когда по будням приходишь как лаборант. А сейчас ты воспитатель. С детьми надо работать!

Дети, повернув на нее головы, молча слушали. Любовь Нефедовна часто и многим воспитателям заявляла, что с ними надо работать. Мне всегда было интересно, что представляют в этот момент ребята. Как они понимают, что с ними «работают»?

– А я с кем работаю? – не удержался я и съязвил.

Сделал я это зря. Любовь Нефедовну «понесло».

– Так! Язвить ты матери своей будешь! А мне план работы покажи, что ты с ними делать собрался сегодня!

– Так ведь… Только что же вам рассказал, – недоуменно ответил я.

– Ежедневный. План. Работы. С детьми.

Ее начало потряхивать от негодования.

– В тетради, как положено. Сказал он…

На протяжении всех последующих лет трудно было понять, что так выводило ее из себя.

– Так вы же мне сказали, что мне не нужно писать планы на полставки, – продолжал я спорить.

Ее это уже не интересовало. Со словами «к обеду чтобы план лежал у меня на столе» она резко нажала кнопку рубильника и выбежала из кабинета. Компьютеры потухли. Дети тоже.

– Да ладно вам, Владимир Васильевич, – подбодрил меня Филиппок. – Не расстраивайтесь. Она скоро сама забудет про свой план.

Но Любовь Нефедовна не забыла. Конца рабочего дня я ждал с нетерпением.

***

Гена Лопухов любил кушать все, что не любят обычные дети. Он любил сало, рыбу, печень, чеснок, яйца. Неизвестно, где и когда он ел чеснок, но чесночный запах преследовал его постоянно. Печень он съедал за всех сразу же, на ужине. А когда у него откуда-то появлялся кусок сала, он непременно прятал его за пазухой и, понемногу откусывая, таскал его так с собой весь день. Невозможно было уговорить его не засовывать сало под майку!

Обычно, когда давали вареные яйца, большинство ребят их тоже не ели. Гена собирал их со всей столовой и где-то прятал. Потом помогал поварам что-то принести-унести за несколько рублей. Он шел в магазин и на эти деньги покупал пакетик майонеза. Хорошо, когда лук зеленый мог найти. Лук он тоже очень любил.

В один из таких «яичных» дней он долго и старательно столовой ложкой нарезал яйца в тарелку, порубил чеснок и зелень, потом все обильно заправил майонезом. Отличный салат получился в тот раз! Мне даже издалека было заметно, как Гена сглатывал слюну в предвкушении. Но есть сразу было нельзя. Нужно было куда-то уединиться, чтобы ребята не доставали. Обычно он «пропадал» в мастерской или в столовой у поваров.

Гена взял тарелку, я отвернулся в окно, чтоб его не смущать. Вдруг кто-то что-то крикнул, я сразу же обернулся: тарелка вдребезги, весь пол в салате, Гена в конвульсиях. Ребята смеются.

Позже, вечером, когда все уладилось, я лишний раз поинтересовался, как он себя чувствует. Генка сказал:

– Салат жалко. Вкусный, наверное, был.

***

Весна – отличное время для рыбалки! Об этом я узнал от своих же первых воспитанников. А также и то, что начинать нужно как можно раньше, с утра. Поэтому приходите-ка, Владимир Васильевич, не к 8.00, а к 7.00. Нет? Ну, так хотя бы к 7.30.

Наш детский дом располагался вблизи реки, идти до берега минут пять, не больше. Но разве будет хороший улов с дамбы? Или с песчаного пляжа? Конечно, нет. Идти нужно было за два-три километра, к небольшому заливу. Вот там рыбы полно, да и лишний раз никто не потревожит. Каждый выходной в конце весны и начале лета мы пропадали там на весь день, забывая про обед и ужин: за ними бегал специальный посыльный. Вообще все было распределено по ролям. Кто-то отвечал за еду, кто-то нес снасти, кто-то копал червей, кто-то насаживал, кто-то ловил, кто-то собирал улов. Вот он – индивидуальный подход.

Ничто так не способствует дружбе, как общее дело. Рыбалка – одно из самых лучших занятий в этом плане. Я сидел на траве вблизи реки, рядом были все мои ребята-рыбаки. Изредка квакали лягушки. Мы все улыбались весеннему солнцу. Помню, я подумал о том, что главное в моей работе – совсем не работа.

***

На лето всех детей из детского дома вывозили в загородный лагерь. Так как сотрудники лагерей отказывались работать с нашими детьми, да и дети их не особо слушались, вместе с ребятами отправляли еще и отряд наших воспитателей. Каждому из нас необходимо было отработать там хотя бы одну смену.

Что такое лагерь? Смотря кому задать этот вопрос. Домашний ребенок ответит, что это сосновый бор, теплая речка, спортивные мероприятия, игры, эстафеты, смешные сценки, дискотеки и новые знакомства. Воспитанник детского дома скажет, что это ночные побеги на соседние турбазы, возможность украсть, выпить или уединиться с девочкой. Воспитатель скажет, что это наказание – двадцать одни сутки вдали от дома, за городом, на закрытой территории с отрядом подростков, постоянно планирующих побег, воровство, пьянку или драку, отсутствие возможности нормально поесть, выспаться и помыться. И все это за копеечную зарплату.

И для всех вместе лагерь – это один и тот же день, который повторяется двадцать один раз и выглядит следующим образом: подъем, зарядка, завтрак, кружки-игры, обед, сончас, полдник, игры, вечернее мероприятие, ужин, дискотека, второй ужин, отбой. Различие в днях – это тема вечернего мероприятия. Инсценировать музыкальный клип или разыграть сказку? Кстати, интересно, сильно ли волновал этот вопрос парнишку вроде Балагана, которого периодически ночью вытаскивали из кровати его подружки Ольги?

Когда смена кончалась, домашних детей увозили, а через пару дней завозили новых. Наши оставались. И еще раз. И еще. И так все лето. Последняя смена без преувеличений была для ребят самой тяжкой. Мало того что одни и те же мероприятия по четвертому кругу, так плюс к этому начинается сезон дождей, а с ним и запрет на купание в речке, холод и сырость в сосновом бору, ощущение заканчивающегося лета, приближающейся учебы, а для кого-то – скорого выпуска в свободную и пугающую взрослую жизнь. Настроения нет ни на что, опустив руки, ребята ходят от дерева к дереву, унылые и скучающие. Я знаю это, потому что всегда приезжал к ним именно на последнюю смену.

Но вскоре наступала осень, разговоры о лагере утихали, ребята потихоньку втягивались в учебный процесс, а выпускники – во взрослую жизнь, все реже и реже посещая детский дом. Кстати, в одно из таких редких посещений девушка Ольга безуспешно пыталась скрыть от всех свой округлившийся живот.

Лето выдалось замечательное!

ГЛАВА 3. КАК ВАМ ТАКОЙ КВЭСТ?

На следующий год моя мама как-то быстро и спонтанно решила уйти с должности секретаря и переехала жить в северные края нашей страны – где провела свою молодость, где когда-то родился и я. До тех пор я частенько забегал к ней в кабинет на чай, пообщаться, что-то обсудить. А теперь остался один. И в своем доме, и в детском.

В то же время я поступил на филологический факультет. Университет находился в соседней области, на время учебных сессий приходилось уезжать туда на пару-тройку недель. И вернувшись в город после первой же сессии, как только я вошел в здание нашего «инкубатора», пожилая вахтерша огорчила меня новостью, что моей восьмой «семейки» больше не существует.

Я прямиком направился в кабинет директора с вопросами.

– Володь, да, группу вашу пришлось расформировать, мы решили там сделать ремонт. Мальчишек раскидали по разным «семейкам», – сообщила мне Валентина Антоновна.

– Но зачем сейчас ремонт? – удивился я. – Середина учебного года, зима… Обычно ведь это все летом бывает.

– А это не твоего ума дело, – сразу же осекла меня она.

– Да, извините… Но с кем я тогда теперь буду работать?

– Пока решаем этот вопрос. Но скорее всего на «индивидуалку» пойдешь. Ну, или по замене на разные группы будем ставить, когда кто-то заболеет, не выйдет.

– Понял.

Хотя ничего я в тот момент еще не понял.

***

Многие, наверное, знают, что такое квэсты. Я про те самые игры, где вашу компанию закрывают в комнате, и вы должны за определенное время разгадать головоломки, а потом целыми и невредимыми оттуда выбраться. Участвовать в этом для меня всегда было как-то скучновато. Знаете ли, нет реалистичности. В окружении своих сообразительных и скорее всего адекватных друзей вы разгадываете интересные загадки. Ясное дело, что по истечении времени дверь откроют, вам скажут – вы проиграли или выиграли, разница невелика. Другое дело квэст, в котором мне пришлось тогда участвовать на протяжении полугода.

В детском доме была следующая практика. Дети, которые «не умещались» ни в обычной школе, ни даже в коррекционной, помещались в группу индивидуальной подготовки, а проще говоря – в «индивидуалку». Это были новенькие дети, которых еще не успели распределить по школам. Товарищи с диагнозами «имбецильность» и «дебильность». Ребята, которые забросили школу и несколько лет жили на помойках и в трубах теплотрасс. Девушки, подрабатывавшие на шоссе. Всех в одну «индивидуалку».

С 8.00 до 13.00, пока остальные были в школе, их собирали в одном маленьком кабинете. В твоем распоряжении несколько парт, стульев, сломанное пианино, ключ от кабинета, десять человек, пять часов. Цель – сдать детей живыми, выжить самому и желательно не сойти с ума. Двери закрываются, время пошло.

Как вам такой квэст?

Когда я закрывался с «индивидуальщиками» в этой комнате, то ощущал себя персонажем одной из моих самых любимых книг – «Над кукушкиным гнездом» Кена Кизи. Книга о том, как обычный дебошир решил «откосить» от судимости в психиатрической клинике. Вот только кем конкретно я там был, до сих пор точно не могу определить. По факту я должен соотнести себя с медперсоналом. Самому мне, конечно же, хотелось бы сравнивать себя с главным героем Рэндлом Макмерфи, воинственным борцом против системы угнетения, хаоса и абсурда. Но на деле, скорее всего, я был всего лишь одним из пациентов.

Блондинистый подросток Коля Турбинов, когда не получалось сбежать, обычно устраивал себе лежанку из стульев и разваливался на задних рядах, периодически выкрикивая несвязные матерные ругательства по поводу того, что ему «все надоело» и вообще «зачем он здесь». Кто-то лупил пальцами по клавишам пианино, оно издавало странные звуки, под которые Настя и Катя, недавно привезенные с очередной «блат-хаты», устраивали дикие танцы.

Игнат Рябинов одновременно пытался то танцевать, то петь, то рассказывать стихи. У Игната была крайняя степень умственной отсталости, по-научному – имбецильность. Если описать более доступным языком, то выглядит это так, будто человеку достался мозг какого-нибудь умного попугайчика, который научился произносить слова, но совершенно не понимает их значения. Поэтому у Игната, например, строчка «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…» иногда продолжалась песней «В лесу родилась елочка».

В один из таких типичных дней в кабинет постучалась замдиректора по учебной части. Я открыл дверь и по недовольному взгляду Людмилы Бенедиктовны с огромными черными кругами под глазами понял, что пришла она далеко не с мирным настроем.

– Почему тут так шумно? – сухо спросила она.

– А мы тут репетируем, – решил отшутиться я, надеясь перевести тон общения в более дружелюбный.

– Что репетируете?

– Как это что? Номер на цирковое шоу.

– Так, все шутки шутим. План работы мне свой покажите, Владимир Васильевич.

– Какой еще план? Никто мне ничего не говорил насчет плана, что он нужен. Меня поставили временно, по замене, – начал я оправдываться.

– План всегда должен быть, когда выходите на работу с детьми, – строго заявила Людмила Бенедиктовна.

– Да какой же тут может быть план? План один – выжить, – продолжал отшучиваться я.

– Так, что это еще за хамство? Объяснительную мне напишите, по какой причине у вас отсутствует план работы.

– Интересно, почему мне никто не объясняет, по каким причинам расформировали мою «семейку», а меня, не имеющего образования коррекционного педагога, ставят на «индивидуалку»? – начал я тоже выходить из себя.

– Это еще что такое? – возмутилась Людмила Бенедиктовна, срываясь на крик. – Как ты смеешь так язвить? Лезть не в свои дела? Плана работы нет, объяснительную писать не хочешь! Так, я буду составлять выговор!

В кабинете повисла гробовая тишина. Все ребята смотрели на замолчавшую и трясущуюся от гнева замдиректора. Царивший до этого балаган успокоился и замер, как в последней немой сцене «Ревизора» Гоголя. Через пару минут молчание нарушил удивленный возглас Игната Рябинова:

– Людмил Бенедиктовн, ну ты че-е-е?

Часто, вспоминая этот случай, я думал, что Игнат некоторые слова произносил все-таки вполне осознанно. Просто не мог придать им более грамотную форму. А может, просто не хотел.

***

С Александром Сергеевичем мы начали общаться как раз в тот самый период, когда я был на «индивидуалке». Он работал инструктором по труду, и наши рабочие смены часто пересекались. Это был высокий, крепкий мужчина предпенсионного возраста. Его мастерская – небольшой кабинет с кучей инструментов, оборудованный станками и сплошь заставленный резными поделками из дерева.

Иногда мне можно было даже «сдавать» к нему на занятия некоторых ребят из «индивидуалки». И тогда случалось настоящее чудо: дети и подростки, хоть мальчишки, хоть девчонки, постепенно успокаивались и увлекались процессом выпиливания или выжигания. В такие моменты их было сложно оторвать от работы – они могли даже пропустить обед, продолжая что-то мастерить.

В мастерскую Александра Сергеевича, как правило, тянулись именно такие дети – больные и физически, и психически. В общий коллектив они не вписывались, но зато там всегда находили понимание.

Помню, как он однажды сказал:

– На этой работе нельзя ошибаться. Если ты торопишься, делаешь неправильно, нервничаешь, ребенок тут же, как зеркало, отражает твои ошибки, а это недопустимо. Здесь важно и самого себя привести в норму, и ребенка.

Александр Сергеевич переходил к детям между рабочих столов, от одного станка к другому, и каждому как-то помогал – здесь подправить, там подштриховать, подгладить, подклеить, подрисовать. Я как-то зашел и засмотрелся на этот процесс, а когда он меня заметил, то решил пояснить:

– Ты вот только не подумай, что я за них что-то делаю.

– Да я и не думал.

– А то, бывает, приходят и думают, что я все за них делаю, – Александр Сергеевич подошел ко мне. – Понимаешь, у них же бывает, что из-за каких-то особенностей развития или нездоровья что-то не получается. Они злятся. На себя, на учителей… А вот когда понимают, что я не только им задаю работу, но и сам выполняю что-то своими руками, они с удовольствием занимаются, стремятся научиться. Главное ведь все показывать на своем примере.

Результаты были блестящими – работы, выполненные ребятами под руководством Александра Сергеевича, часто занимали призовые места на различных конкурсах.

***

– Я вот свой первый день рабочий запомнил очень хорошо, – начал как-то рассказывать мне Александр Сергеевич. – Приехал я устраиваться инструктором по труду, в мастерскую. Договорился, что первого февраля прихожу. А тридцатого января, на следующий же день, слышу звонок. Валентина Антоновна, директриса, звонит: «Александр Сергеевич, так и так, у нас ночного воспитателя нет, давай-ка, выйди!» Я отвечаю: «Да я еще как бы ничего не знаю, как себя вести с ними…» А она мне: «Не расстраивайся! Приедешь, там тебя Марина встретит, взрослая воспитанница, со старшей группы, все объяснит. Ты будешь на двух группах!»

Приезжаю, меня встречает молодая девчонка. Идет и по пути дает комментарии: «Вот здесь средняя группа, вон там старшая…» И дальше продолжает так рассказывать с ходу, как будто я работаю там уже лет десять: «Так, вот Иванова нужно поднять в четыре часа, чтоб не обоссался, того в два часа, другому таблетки в пять часов дать».

Я кофе себе набрал, взял ночник, удлинитель. В общем, все, чтоб не спать. Стол выдвинул на середину игровой комнаты, чтоб обе спальни видеть.

Марина говорит:

– Я вам с младшей группой помогу, уложу их, они не проблемные. А здесь следите за Бациллой!

Вот, я даже забыл, как его зовут, может, Вова, а может, и нет: как сказали по кличке – Бацилла, так и запомнил на всю жизнь. Он никчемный человек был, ни к чему не приспособленный: ни к учебе, ни к работе. Его просто терпели до выпуска. Ну настоящая бацилла!

А Бацилла по первому впечатлению оказался общительным парнягой, со всеми перезнакомил. Ребята мой стол окружили сразу, стали расспрашивать, кто я, откуда, чего. И тут раз – прибегает медсестра и стучит в дверь. Я открываю, она спрашивает:

– У вас все на месте?

– Все здесь.

– Я видела, как Бацилла через дорогу переходил!

Ключ у меня, игровая закрыта была. А время – одиннадцатый час… Начал считать: одного нет! И ребята все молчат, как стена. Спрашиваю:

– Где Бацилла?

– Не знаем. Не знаем.

Обыскал все. Нет нигде! Звоню директору, мол, так и так, Бацилла сбежал. А она мне спокойно так отвечает:

– Ну, ты подожди! Может, вернется еще… Он, наверное, за водкой пошел.

Вот это да! Смотрел в окно, выходил на улицу, все закоулки ближайшие проверил. Нет нигде. И тут девочка ко мне подбегает сверху:

– Александр Сергеевич! А он вас разыграл. Он в шкафу прятался!

Я вообще не понял ситуации. Поднимаюсь обратно в игровую, а он сидит в трусах, обернутый одеялом, и смотрит телевизор. Смеется, надо мной прикалывается. Ну, директриса-то сказала, что за водкой мог побежать. Я, не будь дураком, все из шкафов вывалил, обыскал все! И случайно отодвигаю занавеску в спальне мальчиков, а там – простыни скручены на узлах. С третьего этажа он через окно уходил и так же обратно поднялся! Вот спортивный какой! Ладно, обыскал все матрасы, подушки, шкафы перевернул – не нашел.

Ну, ладно. Делать нечего, я выключаю свет и говорю всем спокойной ночи. Сижу, читаю книжечку. Передо мной – дверь в туалет, направо – комната мальчиков, налево – комната девочек. Слежу четко, кофе пью стакан за стаканом. Ну, раз один выглянет – я не сплю, другой – я на месте. А они привыкли, что воспитатели всегда спят, а на меня смотрят – удивляются.

Смотрели-смотрели – я не засыпаю. Ну, и часам к двум ночи, значит, тишина. Обход сделал – девочки спят, мальчики спят. Понюхал всех, водкой ни от кого не пахнет. Сижу дальше, тишина. И только бак в туалете мне покоя не дает. Вода там бежит и бежит, а они еще по старинке были, наверху такие бачки.

Наступает утро. Приходит дневной воспитатель. Делает обход, все в целости-сохранности. Про бачок ей сообщил, чтоб сантехнику передали, починили. Распрощались. Прихожу через день, а мне рассказывают, что все ребята из старшей группы с утра оказались пьяными!

А потом выяснилось. Этот Бацилла по трубе забрался под потолок и бутылку в сливной бачок запрятал! Бутылка заклинила спуск, клапан не срабатывал, и вода постоянно бежала. Утром, сразу как я ушел, они эту бутылку достали и без закуски ее всю натощак и выпили. Пьянющие, вдоль стенки, кое-как, буквально поползли в столовую на завтрак!

***

– Были, конечно, и всякие каверзные ситуации здесь, в мастерской, неприличные, – рассказывал Александр Сергеевич. – Привезли к нам в детский дом как-то двух цыганок. Зиту и Гиту. На следующий же день сразу приехал табор и Гиту забрал. Цыганка такая здоровая приехала, седая, вся в золоте, типа жена барона. Говорит: «Гиту берем, а эту не возьмем. Она порченая!»

То есть обе – сестры были, но вторую не взяли. Уж не знаю, что значит для них «порченая», но, видимо, как я понял потом, и по характеру, и в физическом плане. Она воровала все, что видит! В коридорах срывала занавески даже и продавала на базаре потом! Одежду, которую выдадут ей, она быстренько пойдет, продаст.

И вот история с ней случилась у меня. Как обычно, дети ко мне пришли в мастерскую, занимаются, пилят, строгают, я наблюдаю за ними. И тут дверь распахивается – Зита! До трусов юбка, пьяная, в руках пиво. И говорит:

– Ну че, Александр Сергеевич! Хочешь меня?

Я молча смотрю, думаю: и что дальше? Она села на стул, нога на ногу. Я сижу напротив, она продолжает:

– Че ты напротив меня сел? Под юбку мне заглядывать?

Я опять молчу. Что с дурой пьяной разговаривать? Думаю, как поступить. Она еще к тому же и закурила. А тогда не так строго с этим было, я и сам в мастерской курил. Докурила, в моей пепельнице окурок затушила, вытаскивает презерватив и говорит:

– Ну че, давай со мной на столе?

А дети бросили работу, смотрят на всю эту сцену! Я насмотрелся, терпение лопнуло, схватил ее за руку и вытолкал из мастерской. А за дверью кто-то подслушивал. Естественно, все перевернули, слухи нехорошие пошли. Даже к начальству вызывали разбираться. До того неприятно было… Но хорошо, что дети, которые занимались в мастерской, все подтвердили, как оно было на самом деле.

***

В один день Александр Сергеевич все так и не выходил в свою смену. А в конце дня, когда я сдал «индивидуальщиков» каждого своему воспитателю, на выходе из здания я вдруг увидел открытую дверь мастерской. Я вошел. Помещение изменилось: с полок исчезли поделки, все инструменты лежали аккуратно в ящичках. Александр Сергеевич ходил от станка к станку, собирал остатки и распределял по коробкам.

– Здравствуйте, Александр Сергеевич! Переезжаете?

– Привет, Володь, привет… Да переезжаю, насовсем.

– Как это? – не сразу понял я.

– Да уволили меня. Ухожу вот.

А через пару минут Александр Сергеевич разговорился:

– Володь, знаешь, что меня всегда возмущало? Ты, наверное, сталкивался с этим или слышал. Но только что-то никто этому тут особого значения не придает. А меня до глубины души возмущает! Всегда, когда какой-то конкурс поделок, городской ли, областной, их поделки, этих детей, везут совершенно другие ребята! Красивые, симпатичные, прилизанные, умные. Да и ладно бы! Но ведь и подписывают чужими именами эти поделки! А этих детей нельзя афишировать, видишь ли. Их стесняются. Их не повезешь никуда – кто-то может на людях наложить в штаны, кто-то упасть в припадок, у кого-то просто лицо не такое. И возят ведь поделки совершенно другие люди!

Я молчал. Я действительно слышал об этом. И не придавал этому значения. Александр Сергеевич что-то буркнул насчет того, что «уже все равно», достал сигарету и закурил прямо в мастерской.

– Я уже несколько раз с руководством ругался, но все без толку. Но ведь те дети получают какие-то подарки, призы за поделки, которые они не сделали. Хвалятся, когда приезжают. А авторам поделок как обидно! Я им и конфет покупал, и чаем с тортом угощал, пытался как-то сгладить ситуацию.

– Так вы снова по этому поводу разругались?

– Ну да! Опять пришел, давай выяснять, почему так и так… А мне вот, показывают бумажки какие-то. Вы, говорит, у нас Александр Сергеевич, многого не понимаете, вы не контепе… не конспе… Тьфу! Не компетентны, говорит. Это потому что образование не педагогическое. А потом так: а вы знали, что без этого мы не имеем права вас на этой должности держать?

Он замолчал и посмотрел на меня.

– А вы что?

– Ну что-что… Я и так понял, к чему все идет. И без того давно уже прижимали: то тут не так, то это не то. Сам им уже заранее заготовленное заявление сунул. И все.

Я не знал, что сказать. Единственный человек из сотрудников, с кем я так хорошо наладил общение, – увольнялся.

– Изделия некоторые бы успеть забрать. Жалко ведь: или выкинут, или украдут, – сказал он, последний раз глубоко затянулся и, выдохнув огромный клуб дыма, затушил сигарету в пепельнице.

Вскоре, как только Александр Сергеевич навсегда покинул здание детского дома, весь материал, станки, инструменты и оставшиеся поделки куда-то быстро растащили. Мастерскую закрыли на навесной замок. Позже я так больше ни разу и не увидел этот кабинет открытым.

***

Приближалась весна, а я все так же продолжал пять дней в неделю терпеливо проходить свой «квэст». Периодически приходилось сталкиваться с Людмилой Бенедиктовной, которая всегда пыталась чем-то задеть, озадачить написанием планов, как-то жестко контролировать мою «работу», из-за чего наладить с ней нормальный диалог было практически невозможно. Хотя даже с «индивидуальщиками», какими бы сложными они ни были, потихоньку начал находить общий язык. Здесь самый первый совет той пожилой вахтерши работал всегда безотказно.

Привыкал.

***

Я жил тогда в частном, старом и ветхом доме. Я страшно стеснялся его и, естественно, никому не сообщал, где живу, и вообще редко кого-то приглашал в гости, даже из знакомых и друзей. Но разве что-то скроешь от детей?

Весеннее воскресное пасхальное утро. И вдруг – звонок! Выглядываю в окно – моя ватага! Лопухов, Киржанов, Золотников, Баранов с Филиппком и два брата Белоножко. Семь мальчишек из бывшей восьмой «семейки», будучи раскиданными по разным группам, решили собраться и навестить меня. И непременно на Пасху!

Вообще этот праздник у наших ребят был, наверное, самым главным и ожидаемым. Даже больше, чем Новый год. Потому что в наших краях, как в немногих по России, Пасху отмечают по-особенному: дети ходят «славить» по домам, почти как на Рождество. Только в Пасху можно было набрать столько сладостей и крашеных яиц, сколько сможешь унести в пакете. И даже больше. Сколько потом за весь год не увидишь! Бывало такое, что пакеты рвались от нагрузки, и, зная это, опытные ребята брали с собой два-три пакета. Некоторые забегали в детский дом, выгружали свои мешки и снова выходили «славить» по второму кругу. А уж радости Генки Лопухова, который всю последующую неделю просто объедался яичными салатами, – вообще не описать.

– Христос Воскрес, Владимир Васильевич! – хором закричали они, когда я наконец открыл дверь.

К этим традициям тогда у меня было уже довольно скептичное отношение, но все же я добродушно ответил:

– Воистину воскрес!

Яйца, конечно же, я не красил. И конфет почти не было. Поэтому начал раздавать ребятам мелочевку, которая скопилась за год. Я знал, что это для многих даже намного нужнее: Генка купит майонез для салатов, Сухарев с Киржановым – сигарет, остальные накупят жвачек.

Некоторые, кто уже получил монетки, по-свойски стали разбредаться по моему небольшому дворику, с большим интересом рассматривая все мое скудное имущество. Старший из братьев Белоножко, Ванька – крепкий деревенский парень – первым делом заинтересовался землей.

– Мало земли, конечно… Что-нибудь растет здесь? – спросил он.

– Мама пару лет назад еще сажала помидоры, огурцы. Теперь она переехала, я один живу. Ничего не сажаю. Зачем мне с этим возиться? Так вон, цветы от нее остались, вырастают летом сами в клумбах, – объяснял я.

Ваньке этого было не понять, смотрел он, недовольно качая головой. Зато Сухарев с Киржановым поддержали:

– Да ладно ты, Ванек, нафига это надо? Зато вот здесь можно мангал поставить, друзей позвать, шашлычок замутить!

– Да! Позовете нас, Владимир Васильевич?

– Только после выпуска! – отшутился я.

На веселой ноте мы стали прощаться, пожимать друг другу руки. Перед самым уходом молчавший все это время Филиппок заявил:

– Владимир Васильевич, ну и чего вы стеснялись? Все у вас тут классно!

– Да брось, Филиппок! Чего тут классного? – смутился я.

– Да все! – ответил он. – Это хотя бы у вас свой дом. Уж точно лучше, чем в нашем «инкубаторе» жить!

***

Летом меня снова ждала лагерная смена. В тот год меня поставили на смешанный отряд, с огромным возрастным «разбегом» – около двадцати ребят от шести до восемнадцати лет. На отряде со мной поставили молодую вожатую Аню, которая совсем никакого отношения к детскому дому не имела: она просто проходила практику от педагогического колледжа. Это была светленькая, хрупкая девчонка, ей было всего шестнадцать лет и к предстоящему «квэсту» на двадцать дней она была совсем не готова.

В отряде у нас был маленький «Бэтман» – мальчишку так называли другие ребята, потому что он быстро бегал, и у него была игрушка этого супергероя, которую ему перед отъездом в лагерь подарила мама. Время от времени, глядя на эту игрушку, мальчишка вспоминал, что его мама часто пьет водку, он начинал злиться и тут же обменивал супергероя на конструктор. А потом сидел в комнате и долго плакал, до тех пор, пока я не схожу в другой отряд, чтобы обменять игрушку обратно. Вожатая Аня все это время сидела рядом с ним, пытаясь успокоить мальчишку. Получалось у нее это плохо: успокаивать потом нужно было и ее.

В лагерь Бэтмана определили как раз на то время, пока его маму лишали родительских прав. А после лагеря мальчика должны были забрать в деревню, в приемную семью. Все двадцать дней он верил и ждал, что этого не случится и его все-таки вернет родная мама. У него была мечта – вырасти и вылечить ее от алкоголизма. Бэтману было шесть лет.

С ним вообще было много хлопот. Например, в один день мы обнаружили у него вшей и, чтобы никто об этом больше не узнал, нам пришлось полночи обрабатывать специальным раствором его голову. Или как бы он быстро ни бегал, все же он часто вовремя не мог добежать до туалета. Он просто забывал, что ему нужно делать это чаще, а когда вспоминал, было уже поздно. Первые дни Ане приходилось подходить к нему, каждые минут пятнадцать об этом напоминать. И уже через неделю проблема исчезла. В шесть лет Бэтман научился сам за собой следить и ухаживать.

Оставшиеся до конца смены дни он ходил с Аней за ручку, сидел всегда только рядом с ней. А когда наступил последний день и пришло время уезжать, мальчишка понял, что Аню он больше не увидит. Присев перед маленьким Бэтманом, она, не сдерживая слезы, слушала, как он уговаривал:

– Давай ты будешь моей мамой?

***

У Валеры Мамаева были родители. Поэтому Валера оказался в лагере в отряде с «домашними» детьми. Это был очень жизнерадостный мальчишка. Правда, выглядел он довольно несуразно – у Валеры была маленькая, узенькая голова с редкими светлыми волосами и непропорционально большое туловище с длинными руками.

Очень любил Валера покушать. А когда он ел, у него отсутствовало чувство насыщения, он мог до последнего сидеть в столовой и доедать за всеми кашу, составляя рядом с собой гору из пустых тарелок.

Многих вещей Валера в жизни совсем не понимал. Не понимал, о чем вокруг него говорят, часто не понимал, что от него хотят, да и чего он хотел сам – не понимал тоже. А в любой непонятной ситуации Валера лез обниматься ко всем встречным. Поэтому обнимался он, как можно было догадаться, беспрестанно.

– Моя хаошая! – обычно восклицал Валера громко и радостно.

И как будто клешнями тут же стискивал в объятиях, например, нашу вожатую. Девушка испуганно визжала, нервно смеялась и пыталась отцепить Валеру. Было ей неловко и не особо приятно. Но и этого Валера не понимал. Каким-то полупьяным взглядом он смотрел на свою жертву, еще сильнее сжимал ее в руках и нежно прижимался головой к плечу. Конечно же, вокруг все смеялись – и дети, и взрослые. Как только вожатой удавалось вырваться из его рук, Валера, видя, какой радостный эффект он производит своими «обнимашками», тут же переключался на кого-нибудь еще.

До конца лагерной смены у нас проходил негласный конкурс – избежать объятий Валеры. И кажется, что если и были немногочисленные претенденты на победу, то в день отъезда не осталось и их. Валера успел попрощаться со всеми. Валера всех очень любил.

Лето прошло, я снова вышел в детский дом. И где-то в один из первых рабочих дней вдруг услышал знакомый возглас:

– Вова возатый!

Валера Мамаев стоял в сторонке и радостно приветствовал меня, махая длинной рукой. Узнал. Хотя многое из его памяти исчезало очень быстро. Но все равно что-то было не так. В последующие дни он так и приветствовал меня, просто показывая пальцем и повторяя: «Вова – возатый!» И все.

Как только Валера оказался у нас в детском доме, обниматься он больше ни с кем не хотел.

ГЛАВА 4. ВРЕМЕННО, ПО ЗАМЕНЕ

В начале следующего учебного года директриса собрала экстренное собрание воспитателей. Обычно это выглядело так. В библиотечном зале располагался огромный круглый стол, во главе которого размещались руководители детского дома – Валентина Антоновна, Людмила Бенедиктовна и Любовь Нефедовна. По периметру стола рассаживались около тридцати женщин уставшего, понурого вида, в основном выше среднего возраста, и два-три человека помоложе. И я – единственный парень и самый молодой педагог. Чувствовал я себя там всегда, конечно, некомфортно, неловко и не к месту. И привыкнуть к этому у меня не получалось.

Поводами для собрания всегда служили одни и те же причины – беспорядки в группах, плохое поведение детей, плохая успеваемость в школе, «ничегонеделанье» педагогов, предстоящая комиссия или проверка чего бы то ни было. Три пожилых начальницы во главе стола наперебой, на повышенных тонах ругали и отчитывали и без того удрученных, с отсутствующим взглядом женщин.

Когда директриса заканчивала собрание, вдоволь накричавшись и выпустив пар, еще более удрученные женщины выходили из библиотечного зала, расходились по своим группам и повторяли метод начальства уже перед своими подчиненными, то есть перед детьми, криками требуя от них послушания, подчинения, чистоты и порядка, хороших оценок. Первые несколько дней все налаживалось и более-менее держалось, а потом постепенно возвращалось «на круги своя».

В тот раз поводом для собрания послужило то, что с самого начала учебного года учителя в школе вдруг резко перестали справляться с нашими детьми. «После лета они пришли неуправляемыми!» – так звучала главная проблема, повторяемая на собрании по кругу. После недолгого коллективного мозгового штурма директриса приняла решение – усилить поддержку школьным учителям и поставить в дежурство по школе наших воспитателей. Каждый день по двое.

Спросили, кто желает первым проявить инициативу. Воспитательницы, до этого шумно и наперебой соглашавшиеся, какая это прекрасная идея, тут же заметно притихли. Любовь Нефедовна, пристально оглядывая педагогов, вроде как бы внезапно поймала меня взглядом, и глаза ее тут же вспыхнули.

– А вот! У нас же Володя есть! Его и пошлем!

По идее, такой проблемы вообще могло бы не быть, так как изначально школа находилась в соседнем здании детского дома, как говорится, в двух шагах. Взаимодействие с местными педагогами было бы намного продуктивнее, контролировать воспитанников было бы намного проще. Но по каким-то неясным причинам школу закрыли и забросили. Выбитые нашими же мальчишками в ней окна заколотили досками, территория заросла бурьяном, и вскоре здание вообще превратилось в призрак: хоть оно и было у всех под носом, но на него вообще мало кто обращал внимание. Отчасти поэтому мальчишки помладше, которые еще не могли позволить себе смело стоять и курить на крыльце детского дома, сбегали для этого именно туда.

Новая же школа располагалась на отшибе города, рядом с нефтебазой, куда детей за пару-тройку рейсов отвозил наш специально выделенный для того школьный автобус, а затем точно так же привозил обратно. Вообще на окраине города к тому времени практически не осталось детей, что вполне естественно. В каждом классе той школы из «домашних» было всего-то человека два-три. И если бы директриса детского дома не выручила свою подругу, директрису школы, тем, что обеспечила наполняемость классов нашими ребятками, школу, скорее всего, тоже бы закрыли.

Складывая в уме одно с другим, я и не заметил, как желтый автобусик, громыхая по ухабам, через полчаса пути доставил нас на место. Я осмотрелся. Посреди дачного сектора как-то неестественно врезалось казенное здание школы, с облупленными стенами со всех сторон и огражденное штыковым заборчиком.

Я вошел на территорию. У парадного входа в ожидании первого урока стояли и дымили пятеро старшеклассников. Чуть подальше в кружочке смирненько, тихо перешептываясь, стояли учителя. При виде меня ребята сразу обрадовались, обменялись со мной рукопожатиями. Среди старших ребят было мало тех, кто не заходил бы ко мне хоть раз в группу, чтобы просто пообщаться.

Учителя сразу как-то заметно оживились. Сделав вид, что только что заметила у воспитанников сигареты, одна из женщин прикрикнула:

– Ребят, а что это мы здесь курим? Вам же сто раз говорили уходить за угол!

И смотрит на меня, как я отреагирую, потому что, видимо, сами ребята до этого не реагировали никак.

Воспитанники переглянулись со мной. Я улыбнулся и кивнул головой учительнице. Затем, махнув рукой ребятам зазывающим жестом, молча пошел в сторону угла. Все направились за мной.

– Василич, а ты че сюда приехал? – уже за углом спросил меня низенький темноволосый парнишка по кличке Моргун.

На тот момент он был лидером среди «старшаков» и, как полагалось, самым непослушным. Я уже давно понял – наладишь контакт с таким, остальные будут слушаться по умолчанию.

– Так вот, дежурить теперь тут буду, следить за вами.

Ребятки хитро переглянулись. Светловолосый Турбинов, до этого полгода просидевший со мной в «индивидуалке», посочувствовал:

– Да уж, запрягли, не повезло тебе…

– Это точно, – подтвердил я.

Страницы: «« 1234 »»

Читать бесплатно другие книги:

Материал предназначен для специалистов в области обеспечения радиационной безопасности и ликвидации ...
Жестокий триллер про отца и дочь, попавших по стечению обстоятельств на странный остров, переполненн...
Дебютный сборник сказок от Дарьи Меркотан.Три удивительных рассказа о барде который в своё время слу...
Живым — любовь, а ушедшим — тонкий лучик света надежды, что они услышаны и любимы. Этот сборник стих...
Из глубины веков тянется кровавый след таинственного медальона. Ходят слухи, что этот медальон прокл...
Маша и Юра любят друг друга, но непреодолимые обстоятельства мешают им быть вместе. С первого взгляд...