Война с демонами. Мертвые демоны (сборник) Бретт Питер

Предисловие

При написании романа автор всегда учится, и с «Меченым» («The Warded Man») – «Пестрым» («The Painted Man») в британской версии – вышла та же история. Было поистине нелегко сделать повествование динамичным, чтобы оно читалось запоем и читатель на каждой странице задавался вопросом: «Что же произойдет дальше?» Ведь в книге почти четыреста пятьдесят страниц, а сюжет охватывает четырнадцать лет жизни трех разных героев. В процессе обучения пришлось удалить ради общего блага уже написанные эпизоды, даже те, что мне нравились. Но еще важнее было научиться заглядывать вперед и не писать некоторых сцен вообще.

К вырезанному относится и «Великий базар». По сути, это глава 16,5 из «Меченого», она располагается между 16-й и 17-й и охватывает трехлетний период, на протяжении которого Арлен как вестник путешествует по Свободным городам.

В жизни Арлена это было волнующее время, полное приключений, и рассказы о его странствиях из города в город, где он знакомился с живущими за метками людьми, грозили размножиться, как грибы.

Как рассказы о Кейне из сериала «Кунг-фу».

У меня рождалось много идей насчет этих лет, но в «Меченом» не хватило места для всех, а найдись оно, Арлену пришлось бы снизить скорость, с которой он мчался навстречу судьбе. Поэтому я решил изъять эти эпизоды и вставить их в другое место. Арлена же в начале 17-й главы («Руины») показать в конце коротко обозначенной серии приключений как человека уже умудренного и подошедшего к кульминации: он находит затерянный город Анох-Сан, и это становится очередным поворотным моментом в его жизни.

Кое-какие приключения будут описаны в следующих романах, но история о том, как Арлен нашел город, оказалась слишком длинной и самостоятельной, а потому я рад изложить ее здесь.

В «Великом базаре» представлено все, что мне дорого в Арлене, а также выписан мой любимый герой второго плана, хаффит Аббан, имеющий свое мнение обо всем. Надеюсь, эта история понравится и неосведомленным читателям, которые хотят познакомиться с миром Арлена, и знатокам «Дневной войны», которым не терпится наскоро утолить голод перед выходом второй книги – «Копье Пустыни» – в апреле 2010 года.

Питер В. Бретт

Июль 2009

www.petervbrett.com

328 П. В.

 

Солнце пустыни давило нещадно. Удручали даже не яркость и зной, а гнетущая тяжесть, и Арлен поймал себя на том, что горбится, словно сдается перед светилом.

Он пересекал окраину Красийской пустыни, где не было ничего, кроме растрескавшейся глины – во всех направлениях, сколько хватает глаз. Ничто не давало тени и не отражало жары. Ничто не лелеяло жизнь.

«Ничто не привлечет сюда человека в здравом уме», – выбранил себя Арлен, но тем не менее выпрямился в седле, бросая вызов солнцу. Его верхнее платье было сшито из тонкой белой ткани, капюшон надвинут на глаза, покрывало защищало рот и нос. Одежда частично отражала свет, но это не спасало. Он даже покрыл белой попоной коня, гнедого рысака по имени Утренний Ветер.

Конь сухо кашлянул, пытаясь избавиться от наглухо засевшей в горле пыли.

– Я тоже хочу пить, Ветер, – Арлен похлопал коня по шее, – но мы уже израсходовали утренний рацион. Делать нечего, придется терпеть.

Он снова извлек карту Аббана. Висевший на шее компас показал, что они по-прежнему идут на восток, но каньона впереди не наблюдалось. Он должен был появиться накануне, и, если Арлен с Ветром не достигнут реки и не найдут воду, придется поворачивать к Форту Красия, сколько бы ни урезывался рацион.

«А можно еще сэкономить день жажды и повернуть сейчас же», – подсказал внутренний голос.

Голос всегда советовал повернуть назад. Арлену в нем слышался отец – назойливое присутствие человека, которого он не видел десять лет. Слова неизменно несли в себе крупицы мрачной мудрости, любимой отцом. Джеф Тюк был хорошим, честным человеком, но из-за угрюмой рассудительности всю жизнь просидел дома, выходя лишь на считаные часы.

Каждый день, проведенный вдали от убежища, означал еще одну ночь среди подземников, и Арлен не то чтобы относился к опасности беспечно, но не мыслил себя без поиска мест, куда не ступала нога и не проникал взор человека. Он убежал из дома в одиннадцать лет. Сейчас ему двадцать, и он повидал столько, что сравниться с ним в кругозоре может лишь горстка людей.

Отцовский голос походил на сушь в горле Арлена – всего-навсего еще один повод набраться терпения. Демоны сделали мир маленьким. И он не позволит настырному голосу уменьшить его еще сильнее.

На сей раз он искал Баха кад’Эверам – красийскую деревню, название которой переводилось как «Чаша Эверама», то есть Создателя в красийском понимании. Из карт Аббана следовало, что она стоит в естественном углублении на месте бывшего озера в речном ущелье. Селение славилось своей посудой, но купцы уже лет двадцать как перестали туда наведываться, а экспедиция даль’шарумов обнаружила, что бахаванцев забрала ночь. С тех пор туда никто не возвращался.

– Я ходил с той экспедицией, – заявил Аббан.

Арлен с сомнением взглянул на тучного купца.

– Это правда, – сказал Аббан. – Я был еще молокососом, а не воином, носил за даль’шарумами копья, но хорошо запомнил переход. Бахаванцы сгинули без следа, но селение сохранилось в целости. Воины плевали на посуду, они сочли постыдным ее забрать. И эта посуда до сих пор лежит в руинах, дожидается смельчака, который предъявит на нее право.

Он подался вперед и многозначительно произнес:

– На базаре посуда бахаванских мастеров ценится намного дороже.

И вот Арлен очутился посреди пустыни, гадая, не выдумал ли Аббан всю историю?

Он ехал несколько часов, пока впереди не зачернело пересохшее русло реки, пересекающее глинистую низину. Сердце заколотилось, когда Утренний Ветер, тяжело переступая копытами, вышел к ущелью. Арлен с облегчением вздохнул и напомнил себе, что неспроста проигнорировал отцовский голос. Он повернул коня на юг, и вскоре показалась впадина.

Утренний Ветер был благодарен за тень, в которую они въехали. С ним согласились бы и местные жители, поскольку встроили свои дома в древние стены ущелья, глубоко врезавшись в животворную глину, и саманные здания выступали из нее, неотличимые цветом и невидимые с мало-мальски приличного расстояния. Безукоризненная маскировка от воздушных демонов, парящих над пустошами в поисках добычи.

Но, несмотря на защитные меры, бахаванцы все равно вымерли. Река высохла, болезни и жажда сделали их доступными для подземников. Возможно, некоторые попытались дойти через пустыню до Форта Красия, но о них больше никто не слыхал.

Первоначальное воодушевление Арлена испарилось: он понял, что въезжает на кладбище. В который раз. Он начертил в воздухе защитные метки и, минуя дома, кричал: «Эй, бахаванцы!» – в тщетной надежде встретить выживших.

Отвечало только эхо. Ткань, закрывавшая окна и дверные проемы от солнца, если где и осталась, поистрепалась и сгнила, а вырезанные в глинобитных стенах метки потускнели и стерлись от многолетних свирепых пустынных ветров и песка.

Посреди селения зияли ямы-ловушки, в которых держат демонов до восхода солнца, а по стене ущелья зигзагами поднимались крутые каменные лестницы с заслонами, состроенные ярусами для соединения зданий. Эти сооружения наспех создавали даль’шарумы – не столько ради защиты бахаванцев, сколько в стремлении их уважить. В Баха кад’Эверам жили хаффиты – представители касты, недостойной носить копья и не заслуживающей Небес, но даже они имели право упокоиться в освященной почве, дабы впоследствии, если удастся, воплотиться кастой высшей.

А освятить землю даль’шарумы могли только одним способом – пролить на нее свою кровь и черный ихор, струящийся в жилах подземников. Они называли это «алагай’шараком» – «войной с демонами», битва велась в Форте Красия еженощно: вечный бой, который не утихнет, пока не умрут либо демоны, либо люди. И воины потратили одну ночь на алагай’шарак для освящения бахаванского кладбища.

Объехав заслоны, Арлен достиг речного русла – внушительного канала, в котором текла лишь мутная, дурная струйка воды. К ней упорно лепилась чахлая растительность, но дальше торчали мертвые стебли, задохнувшиеся от пыли и слишком сухие, чтобы гнить.

Вода собралась в немногочисленные лужицы, бурые и зловонные. Арлен профильтровал ее через уголь и ткань, но все равно сомневался и решил заодно вскипятить. Пока он трудился, Утренний Ветер щипал скудные водоросли и колючую траву.

Час был поздний, и Арлен негодующе взглянул на заходящее солнце.

– Давай, дружок, – сказал он коню. – Пора запираться, скоро ночь.

Он направил Ветра по берегу вверх и свел на главное подворье. Ямы для демонов почти не подверглись ни эрозии, ни дождю и сохранились в целости – двадцати футов в глубину и десяти в диаметре, но метки, вырезанные в окружающих камнях, забились грязью и потускнели. Любой демон наверняка сразу же выкарабкается из ловушки.

И все же они оказались полезны. Арлен разместил переносные круги между саманными стенами и одной ямой, ограничив подступы к своей стоянке.

Переносные меченые круги Арлена диаметром десять футов состояли из лакированных деревянных пластин, соединенных прочной веревкой. Каждая пластина была расписана древними символами запрета, которых хватало для защиты от подземников всех известных мастей. Он разложил их аккуратно, чтобы метки выстроились как надо и создали непроницаемую сеть.

В одном круге он вкопал в глину шест, спутал ноги Утреннему Ветру и привязал его сложным узлом. Если с приходом демонов конь разволнуется и захочет дать деру, веревки затянутся и удержат его на месте, но Арлену достаточно потянуть, чтобы путы упали и Утренний Ветер мгновенно освободился.

В другом круге Арлен разбил лагерь сам. Приготовил костер, но разжигать до поры не стал – дерево в этой дали было драгоценной редкостью, а ночью в пустыне воцарится лютый холод.

Арлен работал, а сам то и дело поглядывал на каменные ступени, восходившие к встроенным в стены саманным домам. Где-то там – мастерская гончара Дравази, расписные изделия которого при его жизни стоили в золоте, сколько весили, а теперь стали бесценными. Одно такое, забытое на гончарном круге, наверняка окупит все путешествие. Несколько – сделают его крупным богачом.

Благодаря картам Арлен даже неплохо представлял, где искать мастерскую, но как бы ему ни хотелось заняться поиском, солнце садилось.

Когда огромный шар скрылся за горизонтом, тепло потянулось из разогревшейся глины вверх, освобождая демонам путь из Недр. За кругами начал куриться злой серый туман, медленно сгущавшийся в силуэты.

С его появлением Арлен испытал приступ клаустрофобии, словно круг обнесли стеклянными стенами, отрезающими его от внешнего мира. В круге трудно дышалось, хотя метки блокировали только магию демонов, свежий воздух никуда не исчез. Арлен взглянул на своих восстающих тюремщиков и оскалил зубы.

Первыми соткались воздушные демоны. Ростом примерно по плечо высокому человеку, но достигавшие восьми-девяти футов из-за головных выростов. Их длинные острые рыла напоминали клювы, но скрывали ряды зубов толщиной с палец. Кожа – прочная, гибкая броня, которая отклоняет и копье, и стрелу. Эта упругая ткань тонко натягивалась от боков до внутренней поверхности верхних конечностей по всей их длине, образуя плотную мембрану огромных крыльев. Их размах нередко втрое превышал рост, а сами они оснащались когтями, способными при пикировании с небес оторвать человеку голову.

Ветряки не заметили Арлена, схоронившегося у глинобитных стен и еще не разжегшего костер. Сгустившись, они немедля устремились к речному берегу. Короткие и корявые ноги не придавали им изящества на земле, но едва они с криком сорвались с обрыва, их свирепая грация сделалась очевидной; раскинув с оглушительным треском исполинские крылья, они взмыли в небо и, сделав несколько мощных махов, нырнули в сумерки на поиски добычи.

Арлен ожидал, что следующими восстанут обитатели барханов Красийской пустыни – песчаные демоны, но в полумраке увидел, что туман уже истончается, расходуясь на материализацию последних воздушных.

Арлен воспрянул духом. Подземники охотились на все живое, но предметом их истинной ненависти было человечество, а потому они порой задерживались в мертвых руинах на случай, если люди пожалуют туда вновь. Выползни не старели, отличались завидным терпением и могли ждать в засаде десятилетиями.

Для ветряков было естественно и впредь сгущаться именно здесь. Скалы ущелья – идеальная взлетно-посадочная площадка, и крылатые подземники далеко разлетались в ночи на поиски жертв. Но привязанные к земле песчаные демоны не могли позволить себе такую роскошь, и Арлен не нашел в окрестностях их следов. Песчаные демоны охотились стаями, которые называли шквалами, и, судя по всему, за минувшие двадцать лет шквал успел покинуть эти места в поисках другой добычи.

Арлен встал и принялся нетерпеливо расхаживать, следя за отлетом последних воздушных демонов, и, поглядывая на саманные здания, прикидывал дальнейшие действия. Если не высовываться, вряд ли воздушные демоны заметят его со скал. А если какой-нибудь засечет, всегда можно укрыться в доме. Двери и окна слишком узки, чтобы пропустить летящего демона – ему придется приземлиться, а убежать от севшего ветряка – дело нехитрое. Песчаные демоны так и не объявились, они бы выделялись размерами и окраской на фоне глинобитных построек.

А Однорукий появится только спустя часы. Если поторопиться…

«Не дури! Дождись рассвета!» – цыкнул отцовский голос, но Арлен редко его слушал. Пожелай он прожить без забот и тревог – остался бы в Свободных городах, где большинство людей доживали от материнской утробы до погребального костра, ни разу не осмелившись выйти за метки.

Арлен много раз выходил в открытую ночь, особенно в Форте Красия, где был единственным чужаком, допущенным до алагай’шарака. Однако сейчас рядом нет даль’шарумов, способных прийти на помощь в случае беды. Он – сам по себе.

«Не впервой», – подумал Арлен.

Он разжег в центре круга костерок, чтобы легко найти во тьме обратную дорогу, и прикрепил к копью факельное гнездо. Запасные факелы сложил в заплечный мешок, который надеялся наполнить в скором времени бахаванской посудой. Наконец взял круглый щит, расписанный теми же защитными метками, что и круг, и перешагнул через барьер.

Он направился к лестнице, поводя факелом в поисках демонов, неизменно готовый к обороне или бегству.

Подъем оказался трудным. Ступени были разные: одни такие узкие, что не помещалась стопа, а по другим приходилось сделать несколько шагов, чтобы дойти до следующей. Он шел то почти параллельно земле, то круто в гору. Не иначе, бахаванцы славились мощными бедрами.

Дело осложнялось тем, что даль’шарумы разобрали большинство нижних ярусов для возведения заслонов. Битая посуда, мебель, одежда – все, что не было встроено в стены, свалили на улицы, чтобы замедлить продвижение подземников к красийским засадам, которые сбрасывали их в ямы через низкую боковую стену.

Арлен пригнулся, используя стену как прикрытие, и настороженно глянул в ночное небо. Воздушные демоны могли пасть бесшумно с высоты в милю, в последний момент расправить крылья, отсечь человеку голову, схватить его когтями задних лап и унести, не коснувшись земли. Без сомнения, такая тварь запросто снимет его со стены, прежде чем он ее заметит.

На пятом ярусе заслоны кончились, а дома выглядели нетронутыми, но Арлен продолжил подъем, несмотря на жгучую боль в бедрах. Сказано, что мастерская Дравази находится на седьмом ярусе, ибо существует семь столпов Небес и семь уровней бездны Най.

Добравшись до седьмого яруса и обнаружив имя мастера, выгравированное над арочным проходом большого здания, Арлен подавил легкомысленную улыбку. Он снова огляделся, но песчаные демоны так и не возникли, а воздушные, судя по всему, улетели далеко в ночь.

Дверной проем был завешен рваной шторкой, которая защищала скорее от всепроникающей оранжевой пыли, нежели от нежелательных вторжений и взглядов. Последнее и ни к чему в таком маленьком и обособленном селении, как Баха.

Арлен ступил на порог, отвел щитом шторку и ткнул в темноту копьем. Факел осветил мерцающим светом помещение, битком набитое посудой. Ее покрывала оранжевая пыль, придавая изделиям цвет стен и полов местных зданий, но посуда выглядела целой и невредимой, несмотря на прошедшие годы. Арлен осторожно дотронулся, и пальцы прочертили в пыли борозды, обнажив гладкое лаковое покрытие, и яркие узоры заблестели в свете факела. Всего одна комната, а сокровищ больше, чем можно унести!

Он опустился на колено и положил копье и щит, чтобы снять мешок. Затем рассмотрел вазы, которые поменьше, лампы и чаши, прикидывая, что взять. Он отнесет несколько предметов в круг и там изучит в ожидании рассвета, а потом вернется за остальными.

Шорох раздался, когда Арлен укладывал в мешок хрупкую вазу. Решив, что он что-то задел и штабель посуды сию секунду обрушится, он схватил копье и посветил факелом.

Но посуда стояла себе, а шорох повторился и на сей раз больше напомнил рык – утробное «р-р-р», поплывшее в темноте.

Забыв о посуде, Арлен вцепился в щит и медленно повернулся на звук. Должно быть, следом за ним прокрался песчаный демон – выползень старался двигаться тихо, но не сумел подавить животный инстинкт и выдал себя горлом.

Арлен медленно повернулся кругом, выставив факел и осматривая помещение, но никаких демонов не нашел. Спохватившись, быстро глянул вверх, но не обнаружил никого, готового пасть на него. Содрогнувшись, он заставил себя продолжить поиски.

И чуть не прозевал – очередной слабый рык раздался как раз в тот миг, когда он осветил факелом нужное место. На первый взгляд там была простая глинобитная стена, но затем ее часть… шевельнулась.

Там сидел демон. Подземник был почти невидим, даже если смотреть в упор. Его броня в точности повторяла оранжевый цвет глины и ее грубую структуру. Он был мал, не больше средней собаки, но плотен той плотностью, что выдает клубок мощных мышц, а его когти оставили в саманных стенах глубокие борозды. Арлен такого в жизни не видывал.

Подземник чуть дрогнул, поджимаясь, а затем заревел в полную силу, расправился и бросился на него.

– Ночь! – вскрикнул Арлен, вскинув щит и гадая, помогут ли метки от этой невиданной разновидности демонов.

Метки были привередливы, каждая ограждала от демона отдельного типа. Существовал и перехлест, но не такой, чтобы поручиться жизнью.

Демон врезался в щит и сбил Арлена с ног; метки ожили и полыхнули магией, но Арлен знал: их не хватит надолго. Щит устроен так, что никакому демону не полагалось и прикоснуться к нему, но эта тварь упрямо воспротивилась магии.

Демон был тяжелее, чем казался, но Арлен выдержал груз щитом и с силой швырнул его в саманную стену. Когти выползня лишились точки опоры, и магия, продолжившая толкать повергнутую ничком тварь, ударила по самому Арлену. Он рухнул в посуду, перебив много бесценных произведений искусства.

– Побери тебя Недра! – выругался он, но времени сокрушаться не было.

Демон ввинтился в ту же груду, расшвыривая глиняные черепки. Арлен, весь израненный ими, кое-как встал.

Он успел подхватить щит до того, как демон напрыгнул снова, но когти вонзились так глубоко и рванули так сильно, что кожаные ремни на предплечье лопнули и щит вылетел из рук. Обезумевший Арлен попятился в попытке улизнуть от твари, прежде чем та распутается и нападет снова. Забег без щита предстоял долгий, а переносные круги… судя по происходящему, нет никакой гарантии, что они остановят этого демона.

Тварь прыгнула вновь, но Арлен поймал ее на копье, поразив точно в грудь. Славное оружие нанесло мощный удар, но даже слабейший подземник обладает достаточно прочной броней, чтобы отвести острие. Пробить не удалось, но демон угостился факелом в морду, выбив его из гнезда. Арлен изо всех сил толкнул тварь и увидел в мерцающем свете, как она неуклюже споткнулась, на миг ослепленная.

– Иди сюда! – крикнул Арлен, подначивая демона и двигаясь к двери.

Тот, не успев очухаться, метнулся в последний раз, но Арлен оказался готов. Сграбастав дверную шторку, он поймал демона в ее задубевшие и пыльные складки и крепко придержал концы, пока тот бился. После сорвал штору с рейки, выбежал и швырнул выползня через край лестницы. Спеленатый, тот упал на оставшееся далеко внизу подворье и глухо заревел.

Арлен рванулся назад за факелом, бросил мешок, где тот лежал, вместе со сломанным щитом и копьем, и поспешил к лестнице. Уже готовый ринуться вниз, он услышал скребущий звук. Взглянул на прискальные саманные стены и подавил приступ тошноты: они ожили, обернувшись глиняными демонами.

«Погибнешь однажды, как пить дать», – изрек отцовский голос, но у Арлена не было ни времени, ни желания спорить. Он развернулся и опрометью бросился вниз.

Арлен спускался быстрее, чем различал в мерцающем свете опору, перемахивал через несколько ступеней зараз, но все равно не успевал. Демоны оказались и сзади, и спереди. Он, верно, прошел мимо них, когда поднимался, и ничего не заподозрил. Едва он достиг площадки, из-за угла нижнего яруса выскочила пара глиняных демонов, твари подобрали когти и напрягли мускулы, готовясь к прыжку.

Арлен не мог прекратить спуск и сделал единственное, что удалось придумать: перекатился через боковую стену.

Лететь пришлось добрых десять футов, и он тяжело ударился боком о ступени следующего яруса. Демоны пустились в погоню, но Арлен отогнал боль, вскочил на ноги и побежал.

Подземники двигались быстро, однако ноги у Арлена были длиннее, а отчаяние прибавило ему слепящей скорости. Мчась под водительством памяти в той же мере, что зрения, он обогнул красийские заслоны и возблагодарил даль’шарумов за разгром нижних ярусов.

Демон свалился на него сверху, распоров спину и впившись зубами в плечо, но Арлен не сбавил темп. Он ткнул в рыло демона факелом и с силой приложился спиной к скале, вышибая из твари дух и сбрасывая ее наземь. Затем схватил подземника и запустил им в пару других, топотавших за ним по ступеням.

Отгоняя демонов факелом, Арлен продолжил бег. Он дважды падал, один раз вывихнул лодыжку, но неизменно вставал и бежал дальше, не успевая осознать боль. Казалось, что вся скала позади него превратилась в лавину ревущих демонов.

Арлен перемахнул через очередную стену, дабы избежать последней зараженной площадки, и понесся к костру – лишь с тем, чтобы обнаружить глиняного демона, которого он сбросил со скалы, запертым посреди его круга. Высота и обертка, видно, защитили его от меток, но сейчас тварь неистово когтила меточную сеть в отчаянном желании вырваться и рассылала вокруг себя белую паутину магии.

Не имея возможности воспользоваться своим, Арлен бросился к кругу Утреннего Ветра. Глиняный демон заступил ему путь, но, как только прыгнул, Арлен отшвырнул факел и схватил его обеими руками. Острая чешуя поранила руки, в лицо ударило зловонное дыхание, но он изо всех сил раскрутил выползня, заимствуя энергию демона, и метнул его в яму.

Едва Арлен влетел в конский переносной круг, раздался пронзительный крик. Метки вспыхнули, сеть приняла удар воздушного демона. Подземника отбросило, и он угодил бы в яму к глиняному, если бы вовремя не развернул крылья. Он снова заверещал, обнажив сверкнувшие в свете меток ряды зубов.

Но Арлен еще не был в безопасности. Глиняные демоны накатили волной, десятками атакуя круг. Метки вспыхивали, сдерживая напор, но не отбрасывали их, как полагалось. Магия пронзала их усеченные тела, и они выли от боли, но продолжали впиваться когтями в глину и продвигаться вперед, преодолевая сопротивление. Арлен принялся ходить по кругу, пинками отшвыривая тварей прочь и понимая, что долго так не продержится, а ночь только началась. Рано или поздно глиняные демоны прорвутся. Утренний Ветер тоже знал это и бесновался в путах.

Но тут раздался рев, перекрывший даже какофонию глиняных демонов, и на подворье выпрыгнул Однорукий. Скальный демон был пятнадцати футов ростом от рогов до пят и покрыт толстым черным панцирем, пробить который могли только самые мощные метки.

Ревнивый, как всегда, исполин расшвырял оставшейся рукой глиняных демонов, словно осенние листья, расчищая дорогу к кругу Арлена. Если какому-то глиняному демону хватало дури приблизиться, скальник ревел и в итоге убил несколько меньших братьев, вразумив остальных.

Арлен искалечил Однорукого в их первую встречу, без малого десять лет тому назад. Будучи мальчишкой, он отсек чудовищу руку скорее случайно, чем преднамеренно, но Однорукий был бессмертен и не умел ни забывать, ни прощать.

Каждую ночь Однорукий восставал в том месте, где видел Арлена в последний раз, и устремлялся по следу. Сколько бы рек ни переплыл Арлен и сколько бы раз ни забирался на дерево, огромный демон мчался быстрее коня и всегда находил его за считаные часы. Неутомимый, не знающий жажды, одолеваемый лишь мыслями о мщении.

Скальный демон ударился в метки Арлена в попытке поквитаться, озарив магией всю чашу реки, но Арлен хорошо знал скальные метки – шансы Однорукого призрачны. Он безучастно взирал на взбешенную тварь, однако неожиданным спасением от глиняных демонов не утешился. Арлен знал, что рано или поздно могучий скальный демон изловит его по другую сторону меток, и лучше бы ему тогда достаться глиняным.

Однако сейчас он показал демону непристойный жест и начал рыться в седельных сумках Утреннего Ветра в поисках запасного мешка с травами и бинтов.

Латать свою кожу он навострился давно и неплохо.

Перед рассветом, когда небо начало светлеть, Арлен резко проснулся от неистового визга. Он привык недосыпать и вскочил, стряхнув дремоту, как одеяло. Однорукий уже втянулся в Недра, как и все воздушные и глиняные демоны – кроме одного.

Подземник, запертый в главном круге Арлена, колотился в меточную сеть и когтил паутину магии, но выбраться не мог. Возможно, метки и не были как следует настроены на глиняных демонов, но, поскольку они замкнулись вокруг выползня в цепь, совокупная мощность сети во много раз возросла.

Горизонт светлел, и Арлен с живейшим интересом наблюдал за последними минутами жизни демона. Свет прибывал, и тварь предстала слегка похожей на броненосца с сегментированной оранжевой броней вдоль хребта и мощными обрубками ног, покрытыми толстой и острой чешуей, которая заканчивалась кривыми когтями. Тупая голова формой напоминала цилиндр, благодаря чему могла бодаться с неимоверной силой, и демонстрировала это умение снова и снова, без толку врезаясь в меченые стены тюрьмы.

Солнечные лучи дотянулись до высохшего русла реки, и подземник взвыл от боли, хотя еще ютился в тени стен ущелья. Но недолго.

В отчаянии демон дематериализовался и превратился в оранжевый туман, который растекся по кругу. Однако даже в таком виде не сумел убежать. На глинистом участке, ограниченном кругом, не было хода в Недра, и демон поплыл к границе, но магия затрещала, не пропуская его и пронзая туман, как молнии – тучу.

Туман потек по кругу, пытаясь отыскать брешь в плотной сети меток. Даже в бестелесном состоянии он излучал отчаяние и страх, Арлен уловил их и напрягся от возбуждения. Демоны почти неуязвимы для оружия. Единственный надежный способ убить их – поймать в меченый круг и продержать там до восхода солнца – задача, нередко губившая не меньше людей, чем подземников.

И вот солнце взошло достаточно высоко, чтобы осветить дальний берег реки. Оранжевое облако заискрилось, точно хворост, занимающийся огнем. Полыхнуло жаром, туман возгорелся и поджег самый воздух. Под действием вакуума у Арлена пересохли глаза и раскраснелись щеки, но он не отвернулся бы даже ценой своей жизни. Демоны причинили миру столько горя, что Арлен не уставал и не упускал случая полюбоваться их расплатой за совершенное зло.

Когда огонь угас, он осмотрел стоянку, большая часть снаряжения оказалась либо разорванной и разломанной демоном, либо сгорела, когда тот подпалил воздух. Для большинства утраченных предметов имелась замена, и запасные лежали в круге Утреннего Ветра, но этот единичный дохлый демон сожрал львиную долю будущей прибыли от продажи посуды.

Если еще осталось что продавать. Арлен поспешил в мастерскую Дравази, где обнаружил, как и боялся, что перебито едва ли не все. Он обыскал остальные саманные строения и нашел гору посуды, но сплошь незатейливой и сугубо практического назначения. Бахаванцы жили торговлей и не расходовали творческий дар на вещи, которыми пользовались сами. Ему повезет, если хотя бы покроет издержки.

И все же, несмотря на разорение и боль, Арлен выехал из ущелья воодушевленным. Он повидал место, где двадцать лет не было ни души, сразился с его демонами, выжил и сложит об этом повесть.

«Однажды удача изменит тебе», – напомнил отцовский голос.

«Возможно, но не сегодня», – откликнулся он.

Тяжело опираясь на костыль, Аббан хромал через большой базар Форта Красия, что в Копье Пустыни. Купец был тучен, но даже без этого не положился бы на увечную ногу.

На нем красовался желтый шелковый тюрбан с бурой войлочной шапочкой. Под бурым замшевым жилетом Аббан носил просторную рубаху из ярко-синего шелка, а его пальцы унизывали кольца. Шаровары того же желтого шелка, что и тюрбан, поддерживал пояс, расшитый драгоценными камнями, а ложе костыля было сделано из гладкой белой слоновой кости в виде первого верблюда, которого он купил, так что подмышка укладывалась между горбов.

Базар протянулся на мили вдоль внутренних городских стен. На его жарких, пыльных улицах не было видно конца и края палаткам, шатрам и загонам, где выставили на продажу еду, приправы, благовония, одежду, ювелирные изделия, мебель, скот, вьючных животных и все прочее, чего только мог пожелать покупатель.

Если Лабиринт, скрывавшийся за стенами, создали, дабы даль’шарумы ловили и умерщвляли всех до единого демонов, что рвались во внутренний город, то базар задумывался как ловушка для покупателей, сбивающая их с толку перед атакой торговцев. Ошеломляющий выбор товаров и агрессивность продавцов ломали волю и развязывали кошельки даже самых привередливых, а то, что выглядело выходом из базара, часто оказывалось тупиком, так как сквозные проходы то и дело перекрывались непоседливыми палатками. Заблудиться случалось даже тем, кто знал базарные закоулки как свои пять пальцев.

Но только не Аббану. Базар – его дом, а навязчивые выкрики торговцев – воздух, которым он дышал. Он заблудился бы на базаре не скорее, чем Первый воин – в Лабиринте.

Аббан родился в семейном шатре, в самом центре базара. Его бабка была повитухой, а отец, Чабин, не закрывался и не прекращал торговли даже под негодующие вопли жены. Он не мог позволить себе убытки, особенно с лишними ртами в семье.

Аббан запомнил Чабина как человека хорошего – трудягу, что старался прокормить семью, хоть трусость и сделала его негодным к военной службе, а духовенство сочло недостаточно верующим.

Получив отказ в этих поприщах, которые единственные и считались достойными красийца, отец Аббана был вынужден гнуть спину дни напролет и заниматься, как женщина, тяжелым трудом. Он стал хаффитом, человеком без чести, которому заказан путь в райские кущи Эверама.

Но Чабин беспрекословно выдержал это бремя и превратил крохотную палатку с некондиционными безделушками в процветающее предприятие, с клиентурой даже в Зеленых землях на севере. Он преподал Аббану математику и географию, обучил рисованию меток и языку землепашцев, чтобы торговаться с их вестниками. Многому научил, но в первую очередь – страху перед дама. Урок стоил ему жизни.

Дама, клирики Эверама, занимали высшую ступень в иерархии красийского общества. Они носили белоснежные одежды, видные издалека, и выступали посредниками между людьми и Создателем. Дама имел право немедленно и безвозбранно убить члена любого племени, если подозревал его в неуважении к себе или священным законам.

Аббану исполнилось восемь, когда убили отца. В палатку пришел за покупками северный вестник по имени Коб, которому предстоял обратный путь. Он был важным клиентом и обеспечивал связь с товаропотоком из Зеленых земель. Аббана приучили обращаться с ним как с принцем.

– По дороге сюда испортил круг, – сообщил Коб, прихрамывая и опираясь на копье. – Мне нужны веревка и краски.

Чабин щелкнул пальцами, и Аббан, вручив отцу баночку с краской, побежал за веревкой.

– Я успел укрыться в запасном, но проклятый песчаный демон откусил мне полступни, – пожаловался Коб, показывая забинтованную ногу.

Отвлекшись на нее, ни Чабин, ни Коб не заметили проходившего мимо дама.

Зато их заметил дама – особенно отметил, что отец Аббана не отвесил низкий поклон, положенный хаффиту в присутствии духовного лица.

– Кланяйся, грязный хаффит! – гавкнул сопровождавший дама даль’шарум.

Чабин, вздрогнув, крутанулся на месте и нечаянно плеснул краской на чистые белые одежды дама.

На миг показалось, что время остановилось, а затем взбешенный дама перегнулся через прилавок, схватил Чабина за волосы и подбородок и резко повернул. Раздался хруст, словно треснул сучок, и отец Аббана упал замертво.

С тех пор прошло четверть века, но Аббан живо помнил звук.

Когда Аббан подрос, его заставили учиться на воина, чтобы не разделил судьбу отца. Но хотя каста Чабина не наследовалась, Аббан показал себя таким же трусом и слабаком. Он был совсем зеленым, когда покалечился в ходе суровой подготовки, его отбраковали и превратили в хаффита.

Минуя шатры, Аббан кивал то одному, то другому купцу. Торговали главным образом женщины, закутанные в черное с головы до ног, хотя встречались и такие же, как он, хаффиты. Подобно Аббану, они легко узнавались по яркому платью, хотя все носили простые бурые шапочки и жилеты в знак своего сословия. Кроме хаффитов, так броско одевались только женщины, и то лишь в женском обществе или наедине с мужьями.

Если торговки и презирали хаффита Аббана, то вида не подавали. Аббан унаследовал от отца не только слабые, но и сильные качества, и с тех пор, как возглавил семейное дело, оно разрасталось год от года. Оскорбить его означало неминуемо разориться, ибо тучный хаффит наладил связи и вел дела со всем базаром и городами за сотни миль к северу. Львиная доля товаров из Зеленых земель проходила через руки Аббана, и любому, кто хотел получить доступ к доходной экзотике, приходилось держать пренебрежение при себе.

Всем, кроме одного человека. Когда Аббан дошел до родного шатра, его окликнули через улицу, и он с отвращением взглянул на захромавшего к нему конкурента.

– Аббан, друг мой! – вскричал тот, хотя заявление было далеко от истины. – Я сразу признал твой кричащий женский наряд! Как подвигаются дела?

Аббан насупился, но воздержался от грубости. Амит асу Самере ам’Раджит ам’Маджах был даль’шарумом, то есть превосходил хаффита Аббана, как мужчина – женщину, а даль’шарум, хотя по закону и не имел права убить хаффита без основательной причины, на практике мог сделать это почти или полностью безнаказанно.

Именно поэтому Аббану приходилось притворяться, что повозок с добром, которые время от времени у него пропадали, не существовало вообще, и уж тем паче никто их не крал, хотя отлично знал, что они похищены людьми Амита.

Амит появился на рынке недавно. Песчаный демон прокусил ему икру, и рана загноилась. В конце концов у дама’тинг не осталось выхода – пришлось ампутировать ногу. Покалечиться, но не погибнуть в бою считалось немалым позором, но Амит сумел изловить демона до рассвета и тем обеспечил себе место в загробной жизни.

В отличие от Аббана, Амит с головы до ног закутывался в черное, как подобает воину; ночное покрывало неплотно облекало его шею. Он продолжал носить копье, используя его как трость, но сохраняя наточенным и угрожая им сразу, если кто досаждал.

Мужчина в черной одежде воина привлекал внимание на базаре, в вотчине женщин и хаффитов. Люди аккуратно обходили его, боясь приблизиться, так что Амит повязал под острие копья ярко-оранжевую ленту в знак своего купечества и для привлечения покупателей.

– А, мой дорогой друг Амит! – Аббан изобразил приветливость вкупе с искренним гостеприимством, которые отработал перед тысячами клиентов. – Клянусь Эверамом, я рад тебя видеть. Солнце светит ярче, когда ты рядом. Дела идут поистине неплохо! Благодарю, что спросил. Надеюсь, и твой шатер процветает?

– Конечно, конечно! – подхватил Амит, метая глазами молнии.

Он собирался продолжить, но заметил двух женщин, остановившихся перед Аббановой тележкой с фруктами.

– Сюда, достопочтенные матери! – позвал Амит. – Мой шатер через дорогу, а цены куда честнее! Кто вам милее – бездушный хаффит или тот, кто выстаивал ночью против полчищ демонов?

Ему редко отказывали после таких слов. Женщины развернулись и направились к шатру Амита. Амит презрительно улыбнулся Аббану. Он поступил так не в первый раз и, видимо, не в последний.

В рыночной разноголосице зашикали, и оба заозирались. Торговцы предупреждали о приближении дама. Купцы принялись прятать товары, которые запрещались законом Эведжана, – спиртные напитки и музыкальные инструменты. Даже Амит оглядел себя: нет ли при нем контрабанды.

Через несколько минут стало ясно, о ком речь. Группа най’дама – послушников в белых набедренных повязках, концы которых были переброшены через плечо, – прибирали с базара фрукты, мясо и хлеб. Ими командовал молодой клирик в полном белом наряде. Они не предлагали денег – никто и не смел потребовать. Дама бесчинствовали, как козлы в огороде, и ни один купец, ценивший свою шкуру, не рисковал возразить.

Помня отцовский урок, Аббан склонился столь низко, что испугался падения. Заметив это, Амит выбил навершием копья из-под него костыль и расхохотался, когда Аббан рухнул в грязь. Дама обернулся на шум, и Аббан, чувствуя тяжесть взора, уткнулся лбом в землю и заелозил, как пес. Амит, наоборот, почтительно кивнул дама и удостоился ответного кивка.

Через секунду дама двинулся прочь, но Аббан перехватил взгляд одного най’дама – костлявого мальчугана не старше двенадцати лет. Малец глянул на Амита, потом ухмыльнулся при виде коленопреклоненного Аббана, но затем заговорщически подмигнул и последовал за братьями.

И в этот миг, как нарочно, подоспел Пар’чин.

Вступать в переговоры, пресмыкаясь при этом в пыли, – последнее дело.

Арлен печально взглянул на Аббана. Он знал, что потеря лица ранит друга гораздо сильнее, чем плетка дама. Арлена восхищало в красийцах многое, но только не их обращение с женщинами и хаффитами. Никто не заслуживает такого позора.

Он отвернулся, уставился на тележку с барахлом, которой ни капли не интересовался, и смотрел на нее, пока Аббан не встал, помогая себе костылем. Когда тот выпрямился и отряхнулся, Арлен подвел Утреннего Ветра, как будто только что прибыл.

– Пар’чин! – воскликнул Аббан, словно и сам лишь сейчас заметил Арлена. – Рад тебя видеть, сын Джефа! Судя по навьюченному коню, путешествие прошло успешно?

Арлен вручил ему для осмотра вазу работы Дравази. На лице Аббана написалось обычное отвращение, которое возникало еще до того, как он изучал предмет. Он напомнил Арлену старого Хряка, лавочника из родного Тиббетс-Брука. Тот тоже никогда не выказывал заинтересованности, пока не завершится торг.

– Жаль, я надеялся на лучшее, – сказал Аббан, хотя ваза была красивее всего, что доводилось видеть Арлену в его шатре. – Вряд ли за нее дадут много.

– Избавь меня хоть раз от демонова дерьма, – ощерился Арлен. – Меня чуть не разорвали за эти поделки, и, если не заплатишь за них сполна, я отвезу их другому.

– Ты ранишь меня, сын Джефа! – возопил Аббан. – Ведь я же и дал тебе карты да объяснил, как добраться до сокровищ!

– Там полно странных демонов, – ответил Арлен. – Поэтому цена возросла.

– Странных демонов?

– Они похожи на чурки и оранжевые, как скалы. Не больше собаки, но их сотни.

– Глиняные демоны, – кивнул Аббан. – Баха кад’Эверам кишит ими.

– Ночь, ты знал? – вскричал Арлен. – Знал и не предупредил?

– Неужели я не сказал тебе о глиняных демонах?

– Нет, побери тебя Недра! – заорал тот. – У меня даже не нашлось от них подходящих меток!

Аббан побледнел.

– Что значит – не нашлось меток, Пар’чин? О глиняных демонах знают даже несмышленые дети!

– Возможно, если родились в проклятущей пустыне! – прорычал Арлен. – Я слышал то же самое в Герцогских Копях, когда меня чуть не растерзали снежные демоны! Назло тебе возьму и отвезу груз в Форт Райзон!

– О, это не понадобится, Пар’чин! – послышался голос.

Через улицу к ним заковылял даль’шарум. Незнакомый Арлену, но знакомый для него, оно и неудивительно. Большинство даль’шарумов как минимум слышали о Пар’чине, если не встречались с ним лично.

Само по себе слово «чин» означало «чужак», а в расхожем смысле считалось оскорблением, синонимом «трусу» и «слабаку». Хуже «хаффита». Однако слово «Пар’чин» переводилось как «храбрый чужак», и этого титула удостоился только Арлен – единственный землепашец, усвоивший обычаи Копья Пустыни и сражавшийся с даль’шарумами на алагай’шараке.

– Позвольте представиться, – сказал незнакомец по-красийски, сжимая предплечья Арлена в воинском приветствии.

Он не владел языком северян, как Аббан, но Арлен, в отличие от большинства вестников, бегло говорил на красийском.

– Я Амит асу Самере ам’Раджит ам’Маджах. Скажи, как обманул тебя ничтожный хаффит, и я дам тебе всяко больше, чем он.

Аббан схватил Арлена за руку.

– Только пикни ему, Пар’чин, о том, как украл из освященной земли посуду, – предупредил он на северном языке, – и с наступлением ночи нас обоих привяжут к столбам за городскими воротами.

– Хаффит! – пролаял Амит. – Верх неучтивости болтать на варварском наречии в присутствии мужчин!

– Тысяча извинений, о благородный даль’шарум. – Аббан низко поклонился и попятился во избежание очередной подсечки.

– Тебе незачем иметь дело с такими, как этот полумуж, пожиратель свинины, – объявил Амит Арлену. – Ты выходил в ночь! Общение с хаффитом унижает тебя. Но на моих руках, как у тебя, ихор демонов – я показал солнце двенадцати, прежде чем лишился ноги!

– Ага, – пробормотал Аббан на языке Арлена, – в прошлый раз их было всего полдюжины. Не иначе прикончил новых.

– Что ты такое плетешь, хаффит? – осведомился Амит, который не понял ни слова, но заподозрил оскорбление.

– Ничего, достопочтенный даль’шарум, – ответил Аббан, самодовольно кланяясь.

Амит ударил его по лицу.

– Сказано же тебе, что ты грубишь своим языческим лопотанием! – гаркнул он. – Извинись перед Пар’чином.

Арлен был сыт по горло. Он ударил в землю копьем и набросился на купца.

– Ты требуешь извинений за то, что человек говорит со мной на моем родном языке? – взревел он и так толкнул Амита, что тот грянулся оземь.

Купец на миг ожесточился взором и схватился за копье, готовый напасть, но глянул сперва на крепкие ноги Арлена, потом на свою культю и передумал. Склонил голову.

– Приношу извинения, Пар’чин, – произнес он, выплевывая слова, как будто мерзкие на вкус. – Я не хотел оскорбить.

Кастовая система – палка о двух концах. Амит приветствовал Арлена как собрата-воина, а у воинов существовала своя неофициальная иерархия сильных и слабых. Увечье перевело Амита на самое дно. Для сильного воина он сам был немногим выше хаффита. Неудивительно, что Амит избрал своим домом базар.

Арлен наставил на Амита копье.

– Дважды подумай, прежде чем снова оскорбить мою родину, – пригрозил он негромко, – иначе уличная пыль увлажнится кровью.

Он, разумеется, не собирался делать ничего подобного, но Амиту незачем это знать. Даль’шарумы уважают только силу – ее и пришлось показать.