Женское время, или Война полов Тополь Эдуард

1

«Вы можете описать, что вы видели?»

«Нет, не могу. Это же было во сне! Я увидела что-то яркое…»

«Что?»

«Какой-то сноп света. Или раскаленный луч. Он летел на меня сверху, с неба. И когда приблизился…»

«Что? Продолжайте».

«Это было похоже на печать. Маленькую раскаленную печать. Она летела на меня из космоса. Быстро, как пуля. Мне стало страшно. Я хотела проснуться, выскочить из этого сна, но… Что-то держало меня. И тогда…»

«Что? Говорите».

«Это было ужасно! Я кричала. Я знаю, что я кричала. Я помню это».

«Значит, вы проснулись?»

«Нет. Если бы я проснулась, я бы умерла от страха. Наверно, я кричала, как кричат во сне. Меня никто не слышал. Но я хорошо помню эту жуткую боль. И запах…»

«Какой запах?»

«Запах горящего мяса».

«Вы слышали запах горящего мяса?»

«Да. Эта печать жгла мою правую грудь».

«То есть вам выжгли грудь, а вы даже не проснулись?!»

«Нет. Я же вам говорю: если бы я проснулась, я бы умерла со страху!»

«Вам не кажется, что это странно? Вам – без всякой анестезии – выжигают грудь, а вы даже не просыпаетесь!»

«Это же было мгновенно! Эта раскаленная штука прожгла одеяло, впилась мне в грудь и тут же отлетела. Как будто меня проштамповали. И все. А потом было больно, но уже не так. Терпимо. Я плыла по морю. Оно было прохладное и зеленое. Оно лечило меня. А утром… Я проснулась и ничего не помнила. Я откинула одеяло и босиком пробежала в ванную. И только там, когда я увидела себя в зеркале…»

«Что? Что вы там увидели?»

«Вы знаете что! Я увидела, что у меня нет правой груди. А только это пятно. Как свежий ожог…»

«Подождите, Катрин! Вернемся к началу. Вы сказали, что видели какой-то луч. Какой это был луч? Узкий? Широкий?»

«Я не знаю…»

«Красный? Желтый? Оранжевый?»

«Я не помню».

«Как долго вы его видели?»

«Я не помню. Не знаю…»

Джеймс Л. Фаррон, шеф нью-йоркского ФБР, остановил видеомагнитофон, а его ассистент пустил по рукам присутствующих стопку больших, 21 на 28 сантиметров, фотографий. Присутствующих в конференц-зале было не меньше сотни – сотрудники ФБР из Манхэттена, Куинса, Бронкса, Бруклина и Стейтен-Айленда. То есть все special agents – специальные агенты, которых можно и нельзя было оторвать от охоты за воротилами наркобизнеса, убийцами, грабителями банков, похитителями детей и главарями итальянской, корейской, русской, кубинской и прочих нью-йоркских мафий, – все сидели сейчас на 18-м этаже стеклянно-зеленого небоскреба на Федерал-Плаза, 28. Многих из них Марк хорошо знал, некоторых никогда не видел, но и те и другие были, конечно, сливками сливок ФБР. Уж если Фаррон сгреб сюда даже половину отдела контршпионажа и если тут, помимо сотрудников ФБР, сидит еще человек двадцать из службы «Секретный сервис» и Агентства национальной безопасности…

А ведь всего пять дней назад, когда эту пленку переслали в ФБР из полицейского участка Ист-Сайда – восточной стороны Нью-Йорка, все оперативные дежурные ФБР были уверены, что выжженная грудь – это, конечно, бред очередной шизофренички. Запах горелого мяса – бррр! И как только у этих умников из полиции хватает времени заниматься такой ерундой! Да еще дергают ФБР!

Но через двадцать минут после допроса первой жертвы (Катрин Хилч, 32, одинокая, 66-я Восточная улица, 43, в Манхэттене) еще одна молодая женщина с точно таким же ожогом на месте правой груди вызвала полицию. И тоже на Ист-Сайде. А спустя десять минут – еще шесть! И затем в течение пяти ночей это обрушилось на город таким валом, что теперь ни один из агентов, глядя и слушая видеозаписи допросов пострадавших женщин, не позволит себе ни ухмылки, ни брезгливой гримасы. Они держали в руках сто шестьдесят женских фотографий, и все – со свежими ожогами на месте правой груди! Словно первая ночь была как бы пробной, пристрелочной – только восемь выжиганий, но зато уже во вторую ночь – двадцать шесть, в третью – сорок, в четвертую – тридцать семь, а в ночь на сегодня – сорок девять! И каждая из пострадавших – молодая одинокая белая женщина из среднего и выше среднего класса. Ист-Сайд, Ривер-Сайд, Гринвич-Виллидж, Баттэри-Таун – самые престижные районы Манхэттена. У всех – квартиры или студии в домах с круглосуточной охраной или с системой полицейской тревоги. Но даже тщательный обыск этих квартир опытными детективами и экспертами полиции и ФБР не дал никаких результатов – ни следов преступников, ни отпечатков их пальцев. И собаки оказались бессильны – во всех 160 квартирах они не нашли ничего подозрительного, разве что пару дюжин крохотных пакетиков кокаина и марихуаны. Хотя одеяла, которыми по ночам укрывались женщины, оказались действительно с прожженными дырами. Марк, которого вместе с пятью десятками манхэттенских агентов бросили в это дело еще позавчера, собственноручно упаковал два таких одеяла в пластиковые пакеты и отправил в лабораторию на химический и спектральный анализы. Впрочем, врачи манхэттенского медицинского центра «Маунт-Синай», где проходят осмотр все жертвы этой мистической эпидемии, поставили диагноз и без лабораторных анализов: ожог раскаленным предметом. А заключение лаборатории ФБР подтвердило этот вывод научно: все одеяла прожжены металлическим тавром размером с серебряный доллар.

Но даже при наличии научных анализов – что делать?

3 октября, когда сообщение о первых восьми ожогах вырвалось по двенадцатому телеканалу в утреннем выпуске новостей (а как удержишь? у журналистов в полиции свои осведомители, да и в больницах любой врач и медсестра просто мечтают появиться на телеэкранах!), так вот, в первый день нью-йоркская публика отнеслась к этой новости скептически. Выжженная грудь?! Ерунда! Если это не очередная дурацкая утка таблоидов, то новое извращение мазохисток. На кого это могло произвести впечатление? Люди давно привыкли к телевизионным ужасам куда страшнее – серийным убийствам, изнасилованиям, пыткам заложников, взрывам посольств, замерзающим детям в Боснии, ходячим скелетам в Сомали и трупам, сброшенным в шахты Хорватии. Каждый день журналисты крутят перед телезрителями земной шар и показывают им, где еще наша прекрасная планета вспучилась извержением ненависти и зверства. Люди видят это на завтрак, на обед и на ужин. Смотрят и… переключаются на другой канал. И только когда журналисты – все вместе и сразу по всем телеканалам – обрушивают на публику горы трупов или толпы голых детских скелетов со вспученными от голода животами, люди вытаскивают чековые книжки, отсылают чек в пользу жертв очередной катастрофы и – забывают о ней.

Потому что у каждого своя жизнь, свои раны и свои личные катастрофы.

Короче, первые сообщения о грудных ожогах на Ист-Сайде не произвели на ньюйоркцев никакого впечатления. Но когда на следующее утро еще двадцать шесть молодых женщин были доставлены в «Маунт-Синай Медикал-центр» со жжеными ранами вместо правой груди, дневные таблоиды тут же вынесли эту новость на первые страницы:

34 ВЫЖЖЕННЫЕ ГРУДИ ЗА ДВЕ НОЧИ —

МИСТИКА ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?

ГДЕ МОЯ ГРУДЬ?!!

и

ПОСЛЕ ВЗРЫВА ВСЕМИРНОГО

ТОРГОВОГО ЦЕНТРА – НОВЫЙ ТЕРРОР

НА ИСТ-САЙДЕ!

Однако «серьезные» «Нью-Йорк таймс», «Уолл-стрит джорнэл» и национальное телевидение еще молчали. Они изучали, насколько эта новость реальна и – главное – достаточно ли она солидна для их уровня. Потому что одно дело взрыв во Всемирном торговом центре, гибель принцессы Дианы, авария на русской космической станции «Мир» или очередной теракт палестинцев в Израиле, и другое дело – какие-то отвратительные выжигания грудей. Каждый из трех самых знаменитых ведущих вечерних теленовостей ревниво выяснял, снизойдет ли его конкурент на другом телеканале до столь «низкопробной» новости. И так бы и тлели эти происшествия в разряде сомнительных, если бы вечером 4 октября не произошло нечто из ряда вон выходящее.

А произошло вот что. Рон Питтерс, знаменитый ведущий теленовостей Второго телеканала, выяснив буквально за минуту до своего выхода в эфир, что два его конкурента на Третьем и Первом каналах воздерживаются от сообщений насчет выжженных грудей, тут же выбросил из своей программы эту, как он выразился, «сомнительную дешевку». И вдруг его партнерша Лана Стролл, та самая знаменитая Лана Стролл, которая всегда заменяет Питтерса во время его отпусков и поездок в горячие точки планеты за специальными репортажами, – эта самая Лана вдруг разразилась истерикой. Прямо в студии.

– Ах, дешевка! Ты называешь это дешевкой? – закричала она, в бешенстве рванула на себе платье и показала Рону и всей студии свежий багровый ожог на месте своей правой груди. – Смотри! Это дешевка? Я ношу эту дешевку третий день!

Через несколько секунд, когда телекамеры уже вынесли ее рану в эфир, Лана пожалела о своем порыве. Но было поздно – от Нью-Йорка до западного побережья миллионы женских глаз уже были прикованы к телеэкранам. А Рон Питтерс брал у Ланы самое сенсационное интервью сезона – тут же, alive, в прямом эфире.

– Как это случилось, Лана?

– Так же, как у других. Во сне! – рыдала она.

– Ты была одна?

– Конечно, я была одна! Ты же знаешь, что я разошлась с мужем шесть лет назад!

– И как это случилось? Что ты видела?

– Сноп света. Яркий луч откуда-то сверху, из космоса. И в нем летела эта раскаленная печать. Прямо в меня. И прожгла мне грудь…

– И поэтому ты два дня не выходила на работу?

– Да.

– Но почему ты не заявила в полицию?

– Потому что я не хотела такой известности!

Оторопь – вот слово, которое лучше всего передает состояние Нью-Йорка в эти минуты. Еще не ужас и не страх, еще никто не верит в реальность такой же угрозы для себя, для своей сестры или дочки, но… В квартирах, в домах, в кафе, в барах люди прерывали разговоры и с недоумением вглядывались в экраны: что? неужели Лана Стролл – тоже?! Так это – правда? Это – всерьез? Нет, не может быть! Сейчас Лана рассмеется и скажет, что это «practical joke», мистификация и пародия на таблоидные сенсации.

Однако уже другие сюжеты – про землетрясение в Италии, «нечистые» методы сбора средств на избирательную кампанию президента и т. д. и т. п. – сменили первый сюжет, а никто не спешил разуверить публику в достоверности этих странных ожогов у семидесяти четырех, нет, теперь уже – у семидесяти пяти женщин! Больше того, теперь никто толком не знал, сколько же на самом деле женщин подверглись такой экзекуции. Одна ли Лана Стролл скрыла свой мистический ожог от полиции или еще дюжины? Сотни?

Женщины в недоумении хлопали ресницами, мужчины чесали затылки, подростки при слове «грудь» ухмылялись скабрезными улыбками, а на 18-м и 19-м этажах высотного здания на Федерал-Плаза воцарилась та напряженная и озабоченная тишина «накопления информации», которая появляется в ФБР при кризисах национального масштаба. Когда в вашем городе кто-то еженощно выжигает груди десяткам женщин, а у вас нет даже малейшего следа преступника – это ли не кризис? И конечно, первое, что приходит в голову, – НЛО, инопланетяне, голливудский ужас в реальной жизни…

Но даже и в этой обстановке преждевременным и странным прозвучал телефонный звонок, раздавшийся в кабинете Джеймса Л.Фаррона сразу после вечерних теленовостей.

– Кто? Кто? – изумленно переспросил он у телефонной трубки.

Ему не ответили. Там, на том конце провода, в Вашингтоне, секретарь Первой леди уже переключил его на хозяйку, и Джеймс услышал хорошо знакомый голос жены президента:

– Джеймс, что там у вас происходит в Нью-Йорке? Неужели это все – правда?

– Да, мэм.

– Я думаю, вам понадобится наша помощь. Я имею в виду, моя и мужа.

– Я не откажусь, мэм. Спасибо.

Через час в его офис начали прибывать бригады руководящих работников ЦРУ, Агентства оборонной разведки и Службы космического слежения.

2

Катрин Хилч (32 года, одинокая, шатенка, глаза серые, рост 154, адрес: 66-я Восточная улица, 43, кв. 67) всегда ходила на работу пешком. Всего один квартал на восток до Мэдисон-авеню и восемь кварталов вниз по Мэдисон до «Блу тауэр» (Голубая башня) – в любую погоду это была легкая утренняя прогулка с небольшой и тайной игрой по дороге. Если на пути от дома до офиса Катрин не удавалось насчитать хотя бы пяти восхищенных мужских взглядов, задержавшихся на ее кукольно красивом личике, это означало, что сегодня она выглядит ужасно. Но, слава Богу, таких дней почти не было. В девять ноль-ноль Катрин поднималась лифтом на 32-й этаж «Блу тауэр», в редакцию журнала «Стиль и дизайн», где работала редактором. Конечно, денег эта работа давала немного, всего 570 зеленых в неделю, но выручал отец. Это он купил Катрин студию в Манхэттене, каждые два года обновлял ей «ауди» и подбрасывал пару тысяч на одежду в Рождество и в день ее рождения. Для хирурга «Лонг-Айленд госпитал» с доходом 370 000 в год это было необременительно. А на все остальное Катрин зарабатывала сама и не искала место прибыльнее – работа в журнале доставляла ей море удовольствия. Всегда в вихре нью-йоркской жизни, среди энергичных, талантливых, остроумных и прекрасно одетых молодых архитекторов, художников, фотографов и дизайнеров. Правда, сама Катрин не была ни художницей, ни дизайнером, а только литературным редактором, но зато – с дипломом Йельского университета, прекрасной фигурой и с идеальным для редактора умением упрощать самые, казалось бы, неупрощаемые пассажи в статьях именитых авторов.

Короче, все было замечательно в жизни Катрин Хилч, за исключением того, что все ее серьезные и более-менее длительные романы (не так много, всего четыре!) выпали на мужчин женатых. Блистательных, талантливых, остроумных, светских, интеллигентных, тонких, преуспевающих в своем бизнесе, нежных и неукротимых в постели, но… женатых, черт бы их побрал! Правда, все четверо клятвенно заверяли Катрин, что вот-вот разведутся. Но это «вот-вот» длилось в первом случае два года, во втором – полтора, а в третьем – почти четыре! А потом каким-то непостижимым образом там, в той семье, у законной жены «случайно» рождался ребенок, и смущенный отец разводил руками: «Извини, дорогая, я даже не могу представить, как это случилось! Но ты же понимаешь: ребенка она мне не отдаст, а уйти… Нет, от ребенка я не могу уйти! Давай все оставим как есть. Пока, на время…»

Ну а последний ее избранник оказался просто подонком. Блистательным, нежным, интеллигентным и аристократичным подонком. Прожив с Катрин два года, он действительно развелся со своей женой и тут же, назавтра, женился на внучке сенатора Патрика Ллойда. И укатил в Вашингтон.

После этой шутки судьбы Катрин сказала себе: все, точка, никаких женатых, пусть это даже сам Дональд Трамп! Ну а если честно, она впала в депрессию. Она стала бояться всех этих блистательных, остроумных, талантливых, светских и интеллигентных мужчин из ее окружения в «Стиле и дизайне». Ее больше не смешили их шутки, она не верила их комплиментам и не отвечала на их пассы. Она стала искать кого-то попроще, заземленнее, надежнее. Такого, как ее отец. Но в «Стиле и дизайне» и в окружающем этот журнал мире выставок, презентаций и вечеринок не было ни холостых хирургов, ни сорокалетних адвокатов. И Катрин вдруг обнаружила, что в тридцать два года, в том возрасте, когда все ее школьные и университетские подруги уже родили по второму или даже по третьему ребенку и живут хлопотной семейной жизнью, она – одна! Одна в Манхэттене! До ближайшего человека, который ее действительно любит, – до ее отца – больше часа езды!

Она пробовала занять свои вечера чтением, потом стала сочинять роман, но через неделю бросила. Черт возьми, ей уже 32 года, она не может терять время на эту писанину! Однако не идти же ей – ей, принцессе «Голубой башни»! – в Single’s bar, Бар одиноких! К тому же те, кто ей нужен, – серьезные врачи, адвокаты, бизнесмены – они тоже не ходят в уличные бары. А куда они ходят? В спортивные клубы? Но потеть каждый день по полтора часа в «Клубе здоровья» в ожидании, когда какой-нибудь потный мужик скажет тебе: «Привет, как тебя зовут, крошка?» – извините, до такой пошлости она не опустится! Обратиться в бюро знакомств? «Знаменитая сваха Марта Грей обладает самой большой в Нью-Йорке картотекой одиноких адвокатов, врачей и бизнесменов, мечтающих связать свою жизнь с женщиной, достойной их интеллектуального и социального уровня…» Бррр! Можно себе представить этих импотентов, которые сами не в состоянии были закадрить девку ни в колледже, ни в университете, ни даже среди своих клиенток! Нет, к черту бюро знакомств, это тоже ниже ее достоинства!

Но с другой стороны, стоять каждый вечер у окна своей студии и, глядя на 66-ю улицу, пить водку с апельсиновым соком – одной! – это можно? Три недели назад она дошла до того, что стала покупать журнал «Нью-Йорк, Нью-Йорк» и читать страницы «Strictly Personal» – «Сугубо личное». Впрочем, сама она, конечно, не станет давать такие идиотские объявления, как «Pretty, witty, leggy and sexy blond leaving September 14th for romantic night with you» («Приятная, умная, длинноногая и сексуальная блондинка резервирует четырнадцатое сентября для романтической ночи с тобой») или «Beautiful, Slender, Sweet Manhattenite desires family-oriented professional to share love and laughs forever» («Прекрасная, стройная, сладкая манхэттенка жаждет ищущего семью профессионала, чтобы разделить с ним веселье и вечную любовь»). И она не станет отвечать на зазывные мужские объявления типа «Succesful Wall Street Executive is looking…» («Преуспевающий руководитель фирмы на Уолл-стрит ищет…») или «Tall Handsome Lаwyer» («Высокий симпатичный адвокат»)… Впрочем, это любопытно. «Tall Handsome Lаwyer – New to New York – 37, succesful, down-to-earth, Yele-educated, athletic, supportive, reliable» («Высокий симпатичный адвокат – новичок в Нью-Йорке – 37 лет, преуспевающий, земной, с йельским образованием, спортивный, надежный, отзывчивый и способный помочь…»). Черт возьми, да ведь это как раз то, что она ищет! Земной, надежный, 37-летний адвокат с йельским образованием! Почему не попробовать? Ради шутки – попробовать, а? «Photo/note/phone. Мailbox 2214» («Фото/письмо/телефон. П/я 2214»). Гм…

Посмеиваясь сама над собой, Катрин быстро – пока не передумала – открыла один из пяти своих фотоальбомов, тут же наткнулась на свою лучшую фотографию (в полный рост, на лыжах, в Вермонте, смеющееся лицо, волосы распущены и приснежены – короче, первый класс!). Правда, рядом стоит этот подонок Рик, который бросил ее ради дочки сенатора, но она отрезала Рика к чертям собачьим, а на обороте своей половины фотки написала просто и коротко: «Достаточно ли я хороша для преуспевающего адвоката? Йельски образованная Катрин, тел. (212) 688-76-55». И тут же выскочила из дома за продуктами в соседний «Эмпориум фуд», а по дороге отправила письмо в журнал «Нью-Йорк, Нью-Йорк», на почтовый ящик «Высокого симпатичного адвоката».

Она была уверена, что через пару дней он позвонит. Еще бы! Ей, Катрин, принцессе мэдисонской «Голубой башни»! Ну если не через два дня, то через три – как только из журнала перешлют ему ее фотографию. Она уже строила планы, как будет показывать ему Нью-Йорк, где она родилась и выросла, и рассказывать об архитекторах, построивших музей Гуггенхайма, Рокфеллеровский центр, собор Святого Патрика, Публичную библиотеку, Тайм-сквер…

Но никто не позвонил ей ни через три дня, ни через пять, ни даже через неделю!

И это ее доконало! Если какой-то ничтожный провинциальный адвокат, только что приехавший в Нью-Йорк, пренебрег ею…

Когда и через неделю ее автоответчик не зарегистрировал никаких звонков, Катрин решила, что все, хватит, сегодня же вечером она пойдет в «Белый попугай» или в «Яблоко Евы», напьется там до чертиков и – гори все огнем! Даже если ее подцепит какой-нибудь лысый еврей, она не откажет. Лишь бы у него не оказалось СПИДа…

Но внезапная мигрень разрушила эту затею. Вообще-то мигрени случались у Катрин и раньше, особенно при периодах, но не такие сильные, как в этот вечер. К тому же до периода было еще две недели, так что эта мигрень была совершенно неожиданной и какой-то не такой, как всегда. Тупой, что ли? Навязчивой? Словно что-то сжало ей голову, придавило тело и сковало движения, заставляя не двигаться, лечь в постель… Пришлось отменить поход в «Белый попугай» (черт с ним!), принять тайленол (который не помог), посмотреть телевизор (сплошная муть, хотя и кабельное телевидение!) и лечь спать в десять тридцать. Интересно, что, несмотря на мигрень, она заснула почти мгновенно. Но потом…

Господи! Потом был весь этот ужас – узкий алый луч из космоса и летящая по этому лучу раскаленная печать. Прямо к ней, спящей и оцепеневшей от страха. Словно ты видишь, как в тебя выстрелили и как пуля летит в твою грудь – неотвратимо, стремительно. А ты не можешь и пальцем шевельнуть, не можешь уклониться, спастись, защититься. А раскаленная печать легко проходит сквозь крышу твоего дома, потом сквозь чужие квартиры, потолки и полы и – кометой прожигает твое одеяло и грудь! Адская боль, разламывающая мозги… твой собственный крик – немой, как под водой или в немых кинофильмах… запах горящего мяса и – снова сон, будто тебя накрыли подушкой или опустили под воду. Только теперь эта вода – не глухая и не тяжелая, а целебная, заживляющая раны, бодрящая. И утром – никакой боли, но вместо правой груди – это пятно ожога, которое никто из врачей не может ни объяснить, ни понять. И которое так быстро исчезает, что даже удивительно. Кожа высветилась, подтянулась, и – самое интересное – спустя четыре дня Катрин показалось, что левая грудь стала наливаться и крепнуть, как при сильном возбуждении. Впрочем, почему же как при возбуждении? Возбуждение реально и еще какое! Даже дыхание перехватывает! И сосок торчит так, что хочется самой дотянуться до него губами…

Да, если первые три дня Катрин была в шоке, с ужасом разглядывала себя в зеркале, думала о самоубийстве, следила за сообщениями о новых ожогах, а на работе избегала сочувствующих взглядов коллег, которые обращались с ней столь осторожно, словно ее переехала машина, то на четвертый день ее вдруг совершенно перестали интересовать эти разговоры об инопланетных пришельцах-палачах, статистика их новых жертв и вообще вся эта муть под названием «нью-йоркская грудная лихорадка». Она даже начала испытывать тайное превосходство над этими миллионами нью-йоркских женщин, которые каждую ночь трясутся от страха в ожидании ожогов. Словно она уже вышла из зоны обстрела и оказалась в другой, безопасной зоне, где какая-то странная сила подняла и напружинила ей левую грудь, развернула плечи, сделала ее взгляд дерзким и острым, а походку – уверенной и стремительной. И теперь не она, а мужчины стали отводить глаза при встрече с ее глазами. Но – тут же и возвращались взглядами к ее фигуре. Катрин и раньше никогда не носила бюстгальтеров, считая, что ее грудь не нуждается ни в каких подпорках. Правда, на второй и на третий день после того ужасного исчезновения правой груди она, отправляясь на работу, все-таки надела лифчик, заполнив ватой пустоту в правом колпачке. Но это было глупо и унизительно, все равно все – даже прохожие на Мэдисон-авеню – знали, что там, справа, у нее ничего нет. Или ей казалось, что вся Мэдисон-авеню пялится на нее, когда она идет на работу? Нет-нет, это так и было! Ведь газеты, радио и телевидение уже круглые сутки кричат о новых жертвах космических ожогов, и, конечно, все мужики теперь пристально всматриваются в фигуры встречных женщин. Особенно тут, на востоке Манхэттена.

Однако на четвертый день Катрин не надела бюстгальтер. И не потому, что он, к ее изумлению, стал ей тесен. А потому что вообще – ну вас всех к черту! Прохожих, пялящих на нее глаза, сотрудников редакции, обращающихся с ней как с больной СПИДом, ученых, с умным видом разглагольствующих по телевизору о «лучах из космоса», и следователей ФБР и Секретного сервиса с их телефонными звонками и дурацкими вопросами, не вспомнила ли она еще что-нибудь из событий той ночи… Да, к черту вас всех! То, что у нее есть – ноги, задница, шея и полубюст, – вот оно! А чего нет – так и нет, и горите вы все голубым огнем, если вас это шокирует! Вчера Катрин даже нарочно надела блузку, которая обтянула ее так, что левая грудь просто торчком выперла на фоне совершенно плоской правой половины торса.

И тут это случилось. Буквально на второй минуте ее пути на работу Катрин обнаружила, что на всей Мэдисон-авеню нет мужика, который не оглянулся бы ей вслед. Да, именно ей, Катрин, а не какой-то грудастой девице с двумя пышными сиськами за пазухой! Спешившие на работу молодые клерки, бизнесмены в своих авто и лимузинах, шоферы такси, продавцы газет и горячих «хот-догс» – все поворачивали головы ей вслед, и при этом вовсе не жалость к ней, «инвалидке» и «жертве», была в их глазах. А – оторопь. Словно своим демонстративным, с обтянутым полубюстом, выходом на Мэдисон-авеню, как на авансцену нью-йоркской жизни, Катрин бросила вызов не только тысячелетнему стереотипу мужского представления о женской красоте, а потрясла его. Потрясла настолько, что, придя в себя, эти же мужики выражали свои ощущения с запоздалой, но типично мужской прямолинейностью.

– Фью-и-фить! – присвистывали одни.

– Ни фига себе! – бормотали другие.

– Ву-а-ля! – восхищенно цокали третьи.

Катрин шла по Мэдисон-авеню, как кинозвезда. Утреннее солнце «индейского лета» и жаркое мужское внимание заливали ее тело такой сексуальной энергией, что, казалось, эта энергия лучилась вокруг нее, как нимб, и волнами катилась перед ней вниз по авеню, заставляя даже идущих далеко впереди мужчин тревожно оглядываться, а потом, увидев Катрин, хлопать своими дурацкими и еще ничего не понимающими глазами. И – замирать на месте…

Никогда прежде, даже на рождественском конкурсе красоты в «Блу тауэр», Катрин не испытывала такого головокружительного успеха.

– Шик!

– Cool!

– Отпад!

Но – это было вчера, четвертого октября. А сегодня густой серый дождь накрыл город. Плащи скрыли женские фигуры. Зонтики и стекающие с них потоки воды отгородили людей друг от друга. И Катрин опять превратилась в ординарную прохожую, до которой никому нет дела. Но наверно, когда она добежит до «Голубой башни», там, внутри здания, все изменится. Еще в вестибюле она снимет плащ, и все это похотливое мужское стадо тут же свернет себе шеи, а их взгляды будут опять пожирать ее вызывающе одногрудую фигуру. А наверху, в «Стиле и дизайне», мужчины под любым предлогом будут, как вчера, тормозить у ее стола, нести всякую якобы остроумную чушь (старательно избегая темы космических ожогов), а сами – пялиться своими жадными зенками на ее левую грудь с торчащим, как острый ниппель, соском. Господи, как она презирает их всех! Презирает и хочет…

Цоканье копыт по мостовой прервало ее мысли. Катрин замерла на месте. Вверх по авеню ехали два конных полицейских. Они были в сапогах, плащ-накидках и с пластиковыми обертками на фуражках. Но не полицейские заставили Катрин затаить дыхание, а их кони. Два крупных, каштановой масти коня, несколько тяжеловатых, но зато с такими широкими и мощными, как боевой панцирь, крупами! Высокие сильные ноги, крутой изгиб шей, коротко стриженные гривы, уши торчком, влажные от дождя морды, сливовые глаза, пар из ноздрей.

Катрин никогда так пристально, в упор не рассматривала лошадей. И никогда не сидела на лошади, хотя этот подонок Рик несколько раз уговаривал ее поехать в конюшни парка Ван-Кортланд, где его родители держали какого-то немыслимого арабского скакуна. Но скорее всего это был типичный для Рика треп – арабский скакун наверняка оказался бы старой клячей. И вообще Катрин была равнодушна к лошадям. По семейной легенде, ее отец в детстве, восьмилетним мальчиком, занимался конным спортом, но однажды его тихая учебная лошадь без всяких причин понеслась галопом, сбросила его, он упал и сломал себе ногу. Нога, конечно, срослась, но с тех пор отец не подходит к лошадям, а уж посадить на лошадь единственную дочь – об этом не могло быть и речи! Девочкой Катрин умоляла его купить ей хотя бы пони, ведь почти у всех их соседей в Лонг-Айленде, пригороде Нью-Йорка, есть настоящие лошади! Но вместо коня отец купил ей добермана, потом попугая величиной с орла, потом – двух павлинов, а потом… Потом и лошади, и павлины перестали интересовать Катрин, потому что ей исполнилось четырнадцать лет и ее стали интересовать совсем иные твари.

Но теперь Катрин вдруг увидела и почувствовала, что лошадь – это не просто красивое и мощное животное, пригодное для верховой езды. Это еще что-то. Что-то притягивающе родное и близкое. Как родственник, потерянный в раннем детстве и неожиданно возникший из небытия.

Катрин стояла на тротуаре, глядя вслед полицейским и слушая удаляющийся цокот копыт по мокрому асфальту.

А затем повернулась и стремительно пошла домой. Она точно знала, чего она хочет, это было сильнее даже самого острого сексуального возбуждения, и никакие мысли о работе не могли остановить ее, вернуть в «Стиль и дизайн». Не поднимаясь в свою квартиру, она спустилась лифтом в гараж и уже через десять минут неслась в своей бежевой «ауди» вниз по Ист-Сайду, к Мидтаун-туннелю. Хотя «грудная лихорадка» уже заполнила основные нью-йоркские магистрали машинами с бегущими из города женщинами, в сторону Лонг-Айленда еще можно было проскочить. При въезде в туннель Катрин видела в руках у торговцев газет свежие «Пост» и «Дейли ньюс» с аршинными заголовками о новых жертвах ночных ожогов, но она даже не купила газету – ее это уже не интересовало. Уплатив за туннель, она прибавила газ и помчалась на восток по скоростному шоссе «Лонг-Айленд экспресс-уэй».

Вскоре ветер очистил небо впереди нее, сухое шоссе и яркое солнце встречали теперь ее машину.

Через сорок минут Катрин была на северо-востоке Лонг-Айленда, в графстве Саффолк, и перешла со скоростного шоссе на 25-ю дорогу. Она знала, что не застанет отца дома, он уже вторую неделю на Гавайях, на медицинской конференции. «Папа, ну какие конференции длятся две недели?!» – «Нет, конечно. Конференция будет четыре дня, а потом я задержусь там, отдохну. Если ты не возражаешь». – «Отнюдь! Желаю хорошо провести время!» Интересно, с кем он там отдыхает и почему скрывает это от нее, Катрин? Мать умерла восемь лет назад, он мог бы уже и открыто познакомить Катрин со своей новой подругой. Но наверно, эта подруга так молода, что он просто стесняется. А с другой стороны, очень хорошо, что в эти дни он оказался на Гавайях и понятия не имеет о том, что именно его дочь – первая жертва этих мистических ночных ожогов.

Их старый-старый дом на Ваддинг-Ривер. Раньше, в детстве, он казался Катрин большим и солидным, как средневековый замок. Но, работая в «Стиле и дизайне», она поняла, что такое по-настоящему большой дом. А их двухэтажный домик на речке Ваддинг – это действительно старый дом, требующий серьезной реновации. Впрочем, сейчас ей не до сантиментов по поводу отцовского дома. Она тормознула на гальке у выцветшего парадного крыльца, взбежала к двери, открыла ее своим ключом, сбросила туфли, пробежала через холл наверх, в свою комнату, и стала переодеваться. Долой плащ, юбку и тонкую шерстяную блузку! Брюки, свитер, шерстяные носки, кроссовки и грубая куртка – вот что ей нужно.

Еще через десять минут ее «ауди» промчалась вдоль редких особняков и ферм на пустынной Вайлдвудской дороге и тормознула перед вывеской

JIM WHITE’S FARM. HORSES.

RENT, LESSONS, SAIBLES

(Ферма Джима Вайта. Лошади. Аренда, уроки, конюшни)

Семидесятилетний Джим Вайт с недоверием оглядел Катрин с ног до головы. Он не любил давать своих лошадей незнакомым людям. Правда, Катрин – дочка доктора, который три года назад удалил его сестре огромную опухоль в щитовидной железе, и с тех пор у сестры – никаких проблем!

– На сколько ты хочешь лошадь?

– На час-полтора.

– Я никогда не видел тебя на лошади. Где ты училась ездить?

– В Нью-Йорке, в парке Ван-Кортланд, – легко соврала Катрин.

– О’кей, пойдем посмотрим, что я смогу тебе дать.

Он пошел в конюшню, искоса наблюдая за идущей рядом Катрин. Не нужно быть экспертом-лошадником, чтобы определить, знает человек лошадей или не знает. Достаточно посмотреть, как этот человек реагирует на запах конюшни. Потому что как тут ни убирай и ни проветривай, а запах конюшни – это запах конюшни, а не духи «Элизабет Тэйлор». Лошади едят овес, а овес дает газы, simple like this – вот и все. А кроме того, лошади потеют, испражняются и т. п. И непривычному человеку этот букет запахов шибает в лицо так, что поначалу никто не может сдержать гримасу, тем более – женщины.

К его изумлению, Катрин на подходе к конюшне вобрала в себя этот запах полной грудью, и лицо ее высветилось возбужденной улыбкой. Джим успокоился. Только настоящие лошадники могут так неподдельно радоваться встрече с лошадьми. Но конечно, на первый раз он даст ей Гнома или Богему – самых спокойных и старых.

Он вошел в конюшню и сказал:

– О’кей, у меня тут двадцать лошадей. Правда, пять не моих…

И – остановился, потому что Катрин уже не слушала его. Она пошла вдоль стойл – медленной и словно завороженной походкой. Странный шум заполнил ей голову. Наверное, так чувствует себя бывший военный пилот, оказавшись на аэродроме, где готовые к полету самолеты гудят турбинами. Катрин даже встряхнула головой, пытаясь сбросить это наваждение. Но нет, наваждение не исчезло. И кроме того, оно было приятно, оно наполняло ее кровь мощными потоками адреналина. Отличные ездовые лошади были перед ней. Конечно, она ничего не понимала в лошадях, но каким-то совсем нерациональным знанием она вдруг почувствовала каждого коня и каждую лошадь, мимо стойл которых она шла. И – что еще поразительнее – лошади почувствовали ее. Джим Вайт, потомственный лошадник, начавший ездить верхом еще до того, как стал ходить своими ногами, сразу увидел, что между его лошадьми и этой Катрин возникло поле полного доверия. Кони всхрапывали ей навстречу тем добродушным всхрапом, которым встречали по утрам только его, Джима. Они тянулись к Катрин мордами, заигрывающе поводили ушами и передергивали шкурой, демонстрируя готовность ускакать с ней в любые дали. Молодая арабская кокетка Жасмин стала бить землю передним левым и задним правым копытами, так откровенно напрашиваясь и набиваясь, как проститутка на 42-й улице. А когда даже бешеный Конвой, драчун и гроза конюшни, еще издали приветливо заржал навстречу этой Катрин, у Джима просто челюсть отвисла от изумления.

– Где, ты сказала, ты училась езде?

Катрин, не ответив, дошла до конца конюшни и остановилась напротив стойла Конвоя.

– Этот. Я беру этого, – сказала она уверенно.

– Извини, – сухо ответил Джим. – Этот не для верховой езды. Я могу дать тебе вон того, Гнома. Или вот эту, Богему. В крайнем случае – Миста.

– Сколько? – перебила Катрин.

– Тридцать долларов в час. О’кей, для дочки доктора я могу…

– Я спрашиваю, сколько за этого? – снова перебила его Катрин, показывая на Конвоя. В ее голосе появились властные, стальные нотки.

– Я же сказал тебе: этого я не даю.

– Сто долларов в час. Седлай!

Джим посмотрел ей в глаза. Два прямых клинка встретили его взгляд, и он вдруг ощутил, что не может выдержать ее взгляда. Он отвел глаза, бормоча:

– Он псих. Он даже меня не слушает.

– Не теряй время! – уверенно сказала Катрин. И вытащила из кармана чековую книжку. – Тебе заплатить вперед? Дать задаток?

Сомнение вернулось к старику Джиму. Где, она сказала, она училась? Но с другой стороны, черт их знает в этом Нью-Йорке, он не был там уже лет тридцать – может, теперь там уже и за верховую езду берут деньги вперед?

Через несколько минут Конвой был под седлом. При этом он не взбрыкивал, не храпел и даже не пытался помешать Джиму затянуть сбрую. Но еще больше старый Джим изумился, когда вывел Конвоя из конюшни, – он никогда не видел, чтобы женщины так запросто подходили к незнакомой лошади, а уж тем более к этому гиганту! Чтобы они так брались рукой даже не за луку седла, а за гриву коня и легко, не упершись и ногой в стремя, взлетали в седло. И уж конечно, он никогда не видел такой странной посадки. Вместо того чтобы тут же взять поводья, натянуть их и одновременно похлопать коня по шее, дружески, но жестко показав ему тем самым, кто тут кого контролирует, Катрин просто нагнулась через седло, обняла Конвоя за шею, а потом резко встала в стременах и сжала коленями его бока. Конвой заржал, но не злобно, а – черт бы его побрал – весело! Словно расхохотался. И – загарцевал, затанцевал от радости.

Джим даже приревновал его к этой Катрин.

– Не больше двух часов! – сказал он.

Катрин не ответила. Подобрав поводья, она уже выезжала с фермы, и Конвой сам свернул на север, к океану, точнее – к желтеющему прибрежному лесу, через который шла конная тропа.

Старый Джим проводил их взглядом. Нет, не понравилось ему, как эта Катрин сидит в седле. Такой посадке не могли научить ее в Нью-Йорке и вообще – нигде. Потому что было в этой посадке что-то не клубное, не светское, не аристократическое и не английское. Дикое что-то в этой посадке, запоздало подумал Джим и даже хотел окликнуть эту Катрин. Но…

Конвой уже нырнул под кроны Норс-Хилл-Форест – Леса северного склона и исчез за деревьями.

Джим почесал затылок, посмотрел на часы и пошел в конюшню. Было 10.48 утра. В конце концов, за сто долларов в час пусть она ездит хоть задом наперед.

Через час рыбаки графства Саффолк видели с моря странную картину. По пустынным пляжам, вдоль самой кромки воды, на высокой крупной лошади скакала женщина с распущенными волосами. Конь стремительно нес ее на восток, в сторону залива Меттитук. Океанская пена и мелкая прибрежная галька брызгали из-под его мощных копыт. Всадница, казалось, слилась с лошадью, ее волосы развевались от встречного ветра.

– Она сумасшедшая? – сказал один рыбак, наблюдая за ней в бинокль с сейнера, ставившего сети на тунца. – По песку! Она же загонит лошадь!

Еще через час эту странную всадницу видели строители кондоминиумов на пляжах Пеконика и Ошен-Вью. Потом – рыбаки Нортона и Гринпорта, самых северо-восточных поселков Лонг-Айленда.

После этого ее не видел никто.

В 16.25 старина Джим Вайт позвонил в полицию и заявил о пропаже коня, которого в 10.48 утра взяла напрокат Катрин Хилч, дочка доктора Хилча из городка Ваддинг-Ривер.

И почти одновременно с ним, в 16.40, одинокий яхтсмен, проплывая в трех милях от Ориент-Шор, самой северо-восточной точки Лонг-Айленда, заметил на берегу большое скопление чаек, орлов и грифов, а когда он направил туда свой бинокль, то увидел лежащих на песке коня и женщину. По тому, как спокойно расхаживали птицы по крупу коня и по телу женщины, яхтсмен понял, что он должен немедленно связаться по радио с полицией.

В 17.05 патрульная полицейская машина города Ист-Марион прибыла на место происшествия. Тяжелый мертвый конь лежал на боку, прижав своим весом левую ногу мертвой всадницы. Птицы уже обезобразили и лицо женщины, и морду коня и теперь вырывали и выклевывали у коня язык и гениталии…

В 17.39, когда «скорая помощь» доставила тело погибшей в больницу Ориент-Пойнта, врачи с изумлением обнаружили, что у нее нет правой груди и что смерть наступила вовсе не при падении лошади или шоке от перелома ноги, а до этого. И – главное – совсем по другой причине.

3

Нужно быть объективным: Нью-Йорк нелегко запугать, выбить из привычной колеи и заставить остановить круговерть колес бизнеса и развлечений. Как в 1993 году февральский взрыв Всемирного торгового центра в Нижнем Манхэттене не вызвал паники даже на 42-й улице, так и первые ночные ожоги женщин не произвели на Нью-Йорк никакого эффекта. И только на третий день, после появления на вечерних телеэкранах Ланы Стролл с ее плоским багровым пятном на месте правой груди и официальных сообщений о космических лучах, выжигающих по ночам женские груди, что-то стало меняться в городе. Он вдруг перестал быть мегаполисом, в котором двенадцать миллионов людей разрознены и не имеют никакого отношения друг к другу. Теперь какое-то тайное выжидание словно объединило его обитателей. Так учуявший опасность зверь замирает в ночном лесу. Так во время Второй мировой войны жители Лондона внутренне объединялись перед ночной бомбежкой.

Затаив дыхание, Нью-Йорк ждал наступающей ночи. Будет ли новая атака из космоса? Является ли это предвестником конца света, о котором предупреждал Нострадамус? Знаменитый телеведущий Рон Питтерс объявил, что остается в студии Второго телеканала на всю ночь, чтобы по «горячей линии» принимать сведения о новых ожогах. Его примеру тут же последовали «анкормэны» на других каналах, и даже Тэд Палл, ведущий общенациональной «Полуночной линии», самой серьезной и престижной передачи, объявил, что сегодня ночью он собирает в студии известных ученых и экспертов по связям с внеземными цивилизациями.

Между тем еще работали знаменитые нью-йоркские мюзиклы и еще в полную мощь сияла бродвейская реклама. Еще гремела музыка в дискотеках Гринвич-Виллидж и Вест-Сайда. Еще Курт Мазур дирижировал симфонией Бетховена в «Айвери-Фишер-Холл», и Лучано Паваротти пел в «Линкольн-центре». Гостиницы, рестораны, такси, кинотеатры, джазовые кафе, магазины, кабаре, торговые центры и закрытые элитные клубы – все работало, крутилось, звенело и сияло, совсем как раньше. И все же… Внутри каждого потребителя этих развлечений уже таилось жадное и знобящее любопытство: а что будет ночью? Падет ли и в эту ночь обжигающий космический луч на чью-то грудь? И если падет, то где? когда? на кого?

И особенно это интересовало только что прилетевших из Вашингтона сотрудников и руководителей Службы космиче-ского слежения, Агентства национальной безопасности и ЦРУ.

Конечно, многие жители Нью-Йорка еще шутили по поводу этих ожогов и с великосветским презрением отворачивались от наукообразных разглагольствований экспертов по «летающим тарелкам» и от вечерних выпусков городских таблоидов, которые напрямую орали крупными заголовками:

ПРИШЕЛЬЦЫ ИЗ КОСМОСА МЕТЯТ НАШИХ БАБ!

и —

БОЖЕ, ГДЕ МОЯ ГРУДЬ???

А также:

Е.Т., GO HOME!

LEAVE MY BREАST FOR MY JONNY!

(Пришелец из космоса, отправляйся домой!

Оставь мою грудь моему Джонни!)

Но на следующее утро даже самые крутые скептики первым делом, еще до утреннего душа, включили радио и телевизоры. И услышали:

«…еще 37 жертв мистического выжигания! Бригада наших телеоператоров всю ночь дежурила в «Маунт-Синай Медикал-центр», и вот самые последние новости. С пяти утра полиция начала доставлять сюда женщин, потерявших этой ночью правую грудь. К восьми утра их было уже 37! К сожалению, мы не имеем права показать их лица. Но нам удалось установить, что они, как и все предыдущие жертвы, – одинокие белые женщины в возрасте от 27 до 38 лет, из среднего и выше среднего класса. Каждая из них была в эту ночь одна в своей квартире и видела во сне летящий из космоса луч и раскаленную печать, которая прожгла ей грудь. Хотя представители Агентства национальной безопасности отрицают появление над Землей инопланетян и применение ими какого-то нового оружия, независимые эксперты обращают внимание на то, что правительство всегда старалось скрыть от публики информацию о появлении НЛО. С другой стороны, если эти мистические ожоги действительно совершаются космическими пришельцами, совершенно непонятно, почему в качестве объектов атаки они выбрали именно этих молодых и одиноких белых женщин Манхэттена, что означает эта атака и как долго она будет продолжаться. Согласно сведениям городского департамента статистики, в Нью-Йорке проживает около трех миллионов одиноких женщин, из них почти миллион – в Манхэттене…»

Страх может заставить людей сделать то, что еще вчера казалось невероятным. 5 октября к полудню все дороги в Нью-Йорке оказались забиты так, словно к ночи действительно ожидалось нашествие марсиан. Потоки машин, такси, лимузинов и автобусов мчались по скоростным «Гранд централ», «Вест-Сайд экспресс-уэй», «Диган экспресс-уэй», «Эф-Ди-Ар» и всем остальным городским хайвэям и магистралям. Они рвались к аэропортам и вокзалам. Мэр города и комиссар полиции выступили по телевидению с призывом прекратить панику и сохранять спокойствие. По их словам, тщательное и глубокое сканирование воздушного и космического пространства над всем Восточным побережьем США, предпринятое со спутников и с земли мощными радарами Пентагона и Службы космического слежения, свидетельствует о том, что ни в земной атмосфере, ни в ближнем космосе нет никаких НЛО, «летающих тарелок» или других космических пришельцев.

Однако все призывы городской администрации к спокойствию и благоразумию уже не помогали. Десятки тысяч одиноких белых женщин спешно покидали свои квартиры и дома не только в Манхэттене, Бруклине и Куинсе, но даже в Нью-Рашеле, Скарсборо и прочих белых резервациях вокруг Большого Яблока. Они бежали из Нью-Йорка – кто во Флориду, Калифорнию или даже в Европу, кто – к своим родителям в их загородные виллы, а кто – к бывшим мужьям и любовникам. Управление полиции, памятуя о грабежах магазинов в Лос-Анджелесе, учиненных тамошней чернью во время последних городских беспорядков, срочно вызвало из отпусков всех полицейских и запрудило улицы Манхэттена усиленными патрулями. Частные агентства по охране офисов и квартир проводили дополнительные наборы охранников. В небе Манхэттена появились патрульные вертолеты, следящие за положением в городе. Выше них кружили АВАКСы, нацеленные своими радарами на космос.

Между тем к вечеру количество машин на улицах и скоростных шоссе Большого Нью-Йорка удвоилось и даже утроилось, вызывая многомильные пробки. Потому что навстречу потокам машин одиноких женщин, бегущих из города, катил поток машин с одинокими мужчинами, на которых в Нью-Йорке вдруг вспыхнул бешеный и вчера еще немыслимый спрос.

Да, то, что раньше не могли сделать сотни бюро знакомств, семейных психиатров и церковных пасторов, вдруг свершилось само собой. В страхе перед очередной ночной атакой из космоса одинокие женщины ринулись вызванивать своих бывших мужей, брошенных любовников и отвергнутых ухажеров. Блюдами, доставленными из китайских ресторанов, наспех накрывались столы, зажигались свечи примирения, хлопали винные пробки, произносились нежные тосты и – неистовая, словно в последний раз, любовь сотрясала кровати и прочие ложа, давно забывшие звуки и запахи секса. Потом, иссякнув и ослабев, женщины забывались настороженным сном, не выпуская мужчин из своих судорожных объятий и, словно щитами, прикрываясь ими от раскаленной космической печати.

Конечно, телевидение и тут не упустило возможности превратить эту панику в прибыльное, как недавние похороны принцессы Дианы, телешоу. Прямо с хайвэев тележурналисты передавали интервью с застрявшими в пробках водителями:

«Куда вы едете, если не секрет?»

«В Манхэттен».

«К кому? К жене?»

«К бывшей подруге».

«Как давно вы ее не видели?»

«Два года».

«И что случилось сегодня?»

«Она позвала меня».

«Позвала – зачем?»

«Спасти ее от ожога из космоса».

«Значит, вы верите в эти космические выжигания?»

«Ну, я, может, и не верю… Но она боится».

«Означает ли это воссоединение? Вы поженитесь?»

«Кто знает! Я не смотрю так далеко. Я просто хочу ей помочь».

«Желаем удачи!»

Конечно, и Дэвид Леттерман, и Джон Лено, и другие короли вечерних развлекательных телешоу коршунами ринулись на эту тему, дающую безграничный простор для самых фривольных шуток и скетчей. Но порезвиться на этом поле им удалось только один вечер. На следующее утро даже самой легкомысленной публике стало не до шуток. К восьми утра еще сорок девять женщин с мистически выжженной правой грудью оказались в медицинском центре «Маунт-Синай», где их ждали целая бригада врачей и объединенная группа агентов ФБР, Секретного сервиса и Агентства национальной безопасности. Здесь же – но не внутри больницы, а на улице – дежурили сотни репортеров всех информационных служб мира, не говоря уже о десятках бригад американских телевизионных станций. И уже через час эти журналисты разнюхали и в срочных выпусках новостей вынесли на телеэкраны новую шокирующую информацию: из сорока девяти жертв прошедшей ночи семнадцать получили свои ожоги, находясь в постели вместе с вызванными для защиты мужчинами!

Именно эта новость дала последний толчок той безумной панике, которая впоследствии получила название

THE NEW YORK GREAT BREАST FEVER

или в переводе на русский:

ВЕЛИКАЯ НЬЮ-ЙОРКСКАЯ ГРУДНАЯ ЛИХОРАДКА.

И в тот же вечер, в 18.45, Марк Аллей и еще около ста специальных агентов и экспертов ФБР, Секретного сервиса и Агентства национальной безопасности были вызваны на экстренное заседание в штаб-квартиру нью-йоркского ФБР на Федерал-Плаза, 28, которое вел сам Джеймс Л.Фаррон. Но вовсе не потому, что накануне ему звонила Первая леди или что семнадцать женщин получили в эту ночь ожоги, несмотря на присутствие в их постелях представителей сильного пола. А потому, что час назад Фаррон получил из Лонг-Айленда информацию, о которой еще не знали ни журналисты, ни Первая леди. И не дай Бог, чтобы узнали!

4

Несмотря на усталость, Марк Аллей ехал домой не по скоростным хайвэям «FDR» или «Вест-Сайд», опоясывающим Манхэттен с востока и с запада, а через даунтаун, центр города. Но не для того, чтобы развлечься, а в тайной надежде зацепить глазом что-то странное, необычное, что может иметь отношение к этим мистическим выжиганиям. Или – что было бы еще лучше – застать сам момент этого выжигания: какой-нибудь луч в небе или первый вскрик очередной жертвы ожога. Он знал, что с такой же миссией тут ездят, ходят, сидят в барах и в кафе еще несколько сотен рядовых и специальных агентов ФБР и Секретного сервиса. Сегодня к ночи их количество в Нью-Йорке утроилось за счет бригад, вызванных из Нью-Джерси, Филадельфии и Балтимора. Это позволило ФБР за пять часов после совещания у Джеймса Фаррона проделать гигантскую работу: практически все женщины, подвергшиеся космическим ожогам, были самым деликатным образом извлечены из их квартир и под предлогом медицинского осмотра и бесплатной компенсации за понесенную моральную травму отправлены в Покано, в горный санаторий, тайно превращенный за эти часы в медицинский изолятор. Марк сам принял участие в восьми таких замаскированных арестах и изумлялся, с какой доверчивостью эти женщины клевали на слова «компенсация за моральную травму» и «бесплатная неделя в горном отеле всего в часе езды от Нью-Йорка». Между тем там, в Покано, этих женщин ждали серьезные медицинские и психиатрические обследования. Потому что информация, которую в этот день получил из Лонг-Айленда Джеймс Фаррон, превратила эту «грудную лихорадку» в нешуточную трагедию. Катрин Хилч, самая первая из известных полиции жертв космического облучения, была обнаружена мертвой на крайнем северо-востоке Лонг-Айленда, но, по заключению врачей, она умерла вовсе не оттого, что не смогла высвободить ногу из-под рухнувшего на землю коня. Она умерла до этого. Вскрытие показало, что во время бешеной скачки (она проехала сорок миль, хотя никогда до этого не сидела на лошади) у нее произошло бесчисленное количество оргазмов, и в результате перевозбуждения у нее лопнул сердечный клапан. Иными словами, она не только загнала могучего коня, но и себя довела оргазмами до смерти. Дикая и отвратительная история!

Однако это не все. Не успели два специальных агента ФБР вылететь вертолетом на северо-восток Лонг-Айленда, в больницу Ориент-Пойнта, чтобы любым способом заткнуть там все рты, из которых эта новость могла попасть в прессу, как поступили новые сообщения – на этот раз с юго-востока Лонг-Айленда и из соседнего штата Коннектикут. Судя по первому из них, в районе Нью-Хэмпшира, в океане в полумиле от берега вертолеты береговой патрульной службы обнаружили два трупа и тоже – лошади и женщины. И эта женщина, Глория Розвелл, оказалась, как и Катрин Хилч, жертвой первой ночи космического облучения. Правда, вскрытие обнаружило, что смерть мисс Розвелл наступила не в результате сексуального перевозбуждения, а из-за переохлаждения в ледяной воде осеннего Атлантического океана, но что это меняло? Из восьми женщин, потерявших правую грудь в первую ночь облучения, две вдруг погибли или покончили с собой удивительно схожим образом: с помощью взятых напрокат лошадей!

А второе сообщение доставило новость еще драматичнее: всадница, которую охрана Коннектикутского национального парка пыталась задержать за незаконную верховую езду по аллеям парка, уходя от преследования, попыталась перескочить на лошади через ущелье, но рухнула вниз и разбилась насмерть. Нужно ли говорить, что и эта всадница, Сицилия Грин, была жертвой первой ночи космических ожогов?

Иными словами, налицо была эпидемия помешательства обожженных женщин на верховой езде. В сочетании с мистическими формами получения ими своих ожогов (и с не менее изумительной скоростью заживления этих ожогов) теория охоты инопланетян за молодыми белыми женщинами Нью-Йорка, которую раздували таблоиды, стала казаться далеко не фантастической даже прожженным скептикам из ЦРУ, Агентства национальной безопасности и Агентства оборонной разведки.

Изоляция жертв ночных космических атак в хорошо охраняемом горном санатории «Покано-Форест дрим» давала возможность подвергнуть их круглосуточному наблюдению и с помощью гипноза попытаться восстановить все подробности получения ими ожогов. А заодно гарантировала от роковых увлечений верховой ездой.

Параллельно с этой акцией на улицы ночного Манхэттена были брошены сотни полицейских патрулей и дюжины самых опытных агентов ФБР и Секретного сервиса. Но как радары Пентагона и НАСА не находили ничего необычного в космосе над Нью-Йорком, так и эти агенты тщетно искали на улицах ночного Манхэттена какую-нибудь странность или необычное происшествие. Город словно вымер. Поразительно, думал Марк, руля по пустынным Мэдисон– и Парк-авеню, какая, оказывается, огромная часть ночной городской жизни держалась на обслуживании одиноких женщин! Теперь, когда почти все они либо сбежали, либо сошлись со своими бывшими мужьями, любовниками и бойфрендами, в Манхэттене разом опустели не только бары, кинотеатры, рестораны, цветочные и книжные магазины, салоны красоты, торговые молы, концертные залы и музеи, но даже – спортивные клубы. Конечно, какие-то пары еще пытались вести прежний образ жизни: сидели в ресторанах или стекались в кинотеатры. Но из воздуха даунтауна вдруг исчезли флюиды флирта и то напряжение погони за счастьем, которое раньше подстегивало тут все и вся. Словно выключили над городом магнитное поле под названием excitement, возбуждение, и – все рухнуло в скуку, обыденность и жевание стейков. Лишь в ночных барах несколько отчаянных женщин, глуша дринк за дринком, жались к малознакомым мужчинам, явно собираясь пересидеть тут ночь до рассвета…

Высокий молодой негр, продавец газет, выпрыгнул из темноты прямо перед машиной Марка и прилепил к стеклу его кабины ночной выпуск «Нью-Йорк пост» с огромным заголовком:

2000 ЛЕТ НАЗАД АМАЗОНКИ ТОЖЕ ВЫЖИГАЛИ СЕБЕ ПРАВУЮ ГРУДЬ!

– Последние новости! – доверительно сказал этот черный Марку. – Бабы выжигали себе сиськи еще две тыщи лет назад!

– Отвали! – вяло отмахнулся Марк и поехал дальше. Эту «новость» он знал уже как минимум двадцать четыре часа – с тех пор, как две дюжины профессоров истории из самых разных университетов страны сочли своим долгом сообщить необразованным олухам ФБР, что обычай выжигать девочкам правую грудь был у древних амазонок. И даже прислали факсами цитаты из Геродота, Страбона, Гиппократа, Диодора Сицилийского, Помпея Трога и еще каких-то древних авторов. «Всем амазонкам в детстве выжигают правую грудь для того, чтобы они могли без помехи пользоваться плечом при метании копья», – писал Страбон. Правда, ни сам Страбон, ни Геродот, ни вообще кто-либо из этих древних ученых никогда не видел амазонок своими глазами, хотя искали их по всему свету. Но даже если допустить, что две тысячи лет назад какие-то воинственные бабы действительно выжигали себе правую грудь, что из этого следует? Какое это может иметь отношение к нынешним жертвам?

Но с другой стороны, почему три из потерявших правую грудь женщин вдруг воспылали страстью к верховой езде? Слава Богу, об их смерти еще не знают журналисты! Можно представить, что начнется в прессе! «Космические амазонки арканят своих земных сестер!» и прочие глупости украсят газетные страницы.

Хотя – глупости ли это? Когда чему-то странному нет никаких реальных, земных объяснений, поневоле начнешь думать о всякой мистике…

Марк посмотрел на часы. Было 23.57. Иными словами, сегодня он отработал уже шестнадцать часов. Неудивительно, что мысли вяло крутятся вокруг одного и того же и что он уже второй раз проскочил на красный свет. Нет, пора ехать домой, спать.