Распутица. Роман в пяти частях Владыкин Владимир

Глава двадцать вторая

Ссора с Николаем для Юлии произошла совершенно неожиданно; она боялась, что деловые отношения с Михаилом как раз и могли взбесить его, привести в исступление. Ведь она знала вовсе не на словах, что такое мужская ревность: ещё были живы в памяти сцены, которые устраивал по пьяному делу её второй муж Вячеслав. Но Славик Николаю в подмётки не годился, этот намного выдержанней и разумней того. Хотя и Николай был очень характерным и по каждому поводу не ревновал её, держа свои чувства при себе. Может, только поэтому Юлия считала: если муж и узнает о её отношениях с Михаилом, то поймёт, почему она стала подпольщицей, почему её так неудержимо влечёт тайный бизнес – просто ей нужны хорошие вещи и побочный заработок. К тому же, если надо, она объяснит ему, что он, Николай, не отдаёт ей деньги на содержание семьи. В глубине души как раз это могло оскорбить любую женщину, но Юля, испытывая унижение, терпела…

И вот за десять дней до Нового года Николай решил свозить Юлю к своим родственникам, хотя собирался это сделать гораздо раньше, а точнее – ещё осенью. Но тогда совершить поездку реально не позволяла служба. А потом перенёс её на после новогодние торжества. Юлия тогда вздохнула: мол, слава Богу, он избавил её от новых испытаний. И полагала, что за своими служебными делами Николай откажется от своей затеи. В пятницу он пришёл со службы в хорошем настроении и сказал, чтобы завтра она готовилась к поездке в станицу Багаевскую.

– Зачем? – спросила она, позабыв даже, что его родители жили именно там, вблизи самого батюшки Дона.

– Как зачем? К моим старикам! – раздражённо бросил он.

– Ты же собирался это сделать позже.

– После Нового года наш корпус отправят на тактические учения, конечно, это только предполагается. Говорят, командующий округа прислал секретную депешу, содержание которой не разглашается.

– Коля, а может, ты сам съездишь? Ну подумай, мои дети чужие тебе. А что подумают о тебе родители? Скажут, своих детей променял на чужих.

– Ох ты какая умница! Я уже сказал отцу, да, он всё знает, второго ребёнка та, бывшая, нагуляла. А с дочерью, ты сама видела, у нас раздрай. К твоим чадушкам я уже привык, как к своим детям, хорошие ребята. Но они же не виноваты, что так получилось у тебя с бывшим мужем, их отцом?

– Да, верно, – она вздохнула. Юлия сейчас даже не знала, как объяснить Николаю, что уже один раз в жизни испытала нравственную муку, когда первый муж возил её к своим родителям. И теперь, похоже, повторяется та же история, только в новых условиях. Юлия опустила голову, качнула неопределённо, поднесла к губам руку, стала кусать свои ногти. Её глаза вдруг наполнились слезами, и она украдкой другой рукой вытерла мокрые глаза. Потом достала платочек из кармана домашнего платья. Юлия не позволяла себе ходить в халате при муже, что она усвоила ещё от первой свекрови Зои Сергеёвны, которая никогда дома не надевала халат, и потом она тоже стала так делать. А Славик, видя её в платье или юбке и кофточке, почему-то думал, будто она куда-то метила втайне пойти.

– Зачем я тебе сказал – едем! Пойми, надо так надо, моя радость!

– Коля, я люблю тебя за твоё доброе отношение к детям, но поехать, извини, не могу никак! – она это проговорила, не поворачиваясь к нему.

– Это что за ответ я слышу? Ты меня обижаешь, они давно меня ждут. А ты ведёшь себя, как скрывающаяся от правосудия преступница. Посмотри на себя, разве могу я скрывать от них такую красавицу?

– Тебя одолело тщеславие, а ты не думал, что у меня не такое происхождение, как у тебя? И причём здесь преступница?

– Выходит, я должен ехать сам или вообще не ехать, а может, пригласить Антонину? – закричал неистово Николай, и Юлия испугалась.

– Приглашай кого хочешь, – упавшим голосом сказала она, по-прежнему не глядя на мужа.

– Вот как? Очень хорошо, так и сделаю: сейчас выйду на улицу, остановлю красивую девушку и попрошу сыграть роль моей жены за деньги! Как тебе это понравится?

– А что ты кричишь, какая дурочка на это согласится? Видишь, дети спят… – шептала она испуганно.

– Я уверен – согласится, когда дам пару сотен.

– Ах вот на что ты приберегаешь деньги! – повернулась к нему она, полная внутреннего отчаяния.

– На что я собираю – я знаю! Ты меня заводишь своим диким, тупым упрямством! Всё, я сказал – едем! – с этими словами Николай пошёл курить на кухню.

Юлия села на диван, уткнулась в свои ладони лицом; она не заметила, как с раскладушки поднялась Варенька и подошла к ней, став рукой гладить по её гладко зачесанным черным волосам, в которых были видны первые сединки. И Юлия всё собиралась перекрасить волосы, но без разрешения мужа, наученная горьким опытом, пока не решалась это сделать.

– Мама, а я дядю Колю не боюсь, он хороший, – заговорила тихим голосом дочь, наклоняясь к лицу дочери.

– А чего ты не спишь? Он разбудил? Я знаю, что он хороший, – прошептала Юлия. – А ты можешь меня выручить, Варюша: завтра утром притворись больной, ну что животик болит. Я не могу ехать с ним в станицу, ты меня только пойми правильно…

Юлия понимала, что она с детства приучает дочь ко лжи, и смирилась с тем, что её просьба кощунственна, противоречит здравому смыслу. Но она была вынуждена идти на это сознательно, так как не видела для себя выхода из непростой ситуации.

– Хорошо, мамочка, а мне только жалко дядю Колю и тебя жалко, я тоже хочу побыть дома, а то так надоело ходить в садик…

Юлия знала, как Варенька иногда пыталась притвориться больной, только чтобы не идти рано утром в детсад, где она от одного мальчика узнала, как надо притворяться хворым. Она тогда рассказала о дочкином притворстве Валентине, и та объяснила, что маленькие дети намного лучше взрослых могут быть артистами. Юлия знала, как дочь, бывало, настороженно взирала на отчима, а ей вот вдруг призналась, что его не боится – видимо, ради того, чтобы она, мать, была спокойна и никогда бы не выговаривала мужу на тот счёт, что он не очень любил уделять детям внимание. Хотя бывало довольно редко, когда Николай действительно по своей воле играл с ними, но было заметно, что он это делал не от всёй души.

Варя легла спать, а Юлия, поцеловав дочку, пошла в ванную. Проходя мимо кухни, она увидела Николая, сидевшего лицом к окну, а на подоконнике стояла початая бутылка коньяка. Сколько за всё время он выпил бутылок этого напитка – она, конечно, у него никогда не спросит. Но его такая всеядная привычка не могла её не тревожить…

Утром Варя не встала из своей постели. Николай пошёл умываться. Юлия убирала постель сына, так как он проснулся раньше всех и рассматривал книжку сказок с цветными картинками.

Отчим вошёл в комнату, увидел, что Варя продолжает лежать в постели, состроив на хорошеньком личике кислую гримасу.

– Мама, у меня болит животик, – почти плаксиво проговорила она нарочно при отчиме.

– Вот ещё час от часу не легче, где у тебя болит? – она подошла к дочери тоже с досадой на лице, присела на корточки.

– Вот здесь и вот здесь, – показала девочка на живот и выше. – И тошнит.

Юлия стала гладить рукой живот ребёнка, изображая на лице крайнюю досаду.

– Правда болит? – спросил Николай, наклоняясь к падчерице. Девочка закивала головкой, смело глядя на него в каком-то настороженном ожидании, скривив ротик от боли, которой у неё не было, но ей очень хотелось угодить матери. – Что же нам с тобой делать? В больницу сейчас отвезем! – нарочито грубо проговорил отчим, хотя ему вовсе было не до шуток.

– Не хочу в больницу. Хочу быть дома и болеть! – проговорила капризным тоном девочка, сощуривая глаза.

– Ух ты коза какая, дома будешь болеть, у нас на глазах? А если умрешь, что тогда делать?

– Коля, Коля, дорогой мой, ну зачем ты такое ей говоришь, это же ребёнок? Она и вчера что-то жаловалась, когда шли из садика, – соврала Юлия, не глядя на мужа. Ей казалось, что у неё пылали уши от стыда.

– Я не умру, я просто поболею… ой, ой, колит сюда! – показала она пальчиком на свой пупок. Варя действительно почувствовала ноющую боль и правдоподобно скривилась.

– Просто не болеют! – отрезал Николай, не зная, что теперь делать.

– Ладно, поболей, но только через час чтобы встала, за сорок пять секунд оделась и умылась, – сказал отчим вовсе не шутя.

– Она же тебе не солдат! – легко укорила жена, поглядев на мужа, и перевела взгляд на Женю, который сейчас закрыл книжку и подходил к ним, тоже встревоженный жалобами сестры.

– Чего ты правда заболела? – спросил брат.

Варя молча закивала, держась ручкой за животик.

– Ладно, черт с вами, болейте, я поеду один! – решительно сказал Николай и быстро пошел на кухню. В кладовке он взял объемистый портфель, из холодильника достал несколько банок тушенки и несколько банок сгущенного молока…

Юлия поцеловала дочь, сохраняя полную, неподражаемую серьёзность, вздохнула.

– Варюха, ты чего, а я так хотел посмотреть большую реку.

– Сынок, река всё равно подо льдом сейчас. Зима нынче крепкая, – сказала благодушно мать, вздохнула и задумалась.

Николай собрался, Юлия провожала его возле двери. Муж ушёл, даже не поцеловал её. Но она нисколько не обиделась, так как испытывала перед ним чувство вины оттого, что отнимала у него счастье и втайне думала почему-то о другом, тогда как была беременна от мужа. Она до сих пор не знала, любила ли его хотя бы немного или это только ей так казалось, что любила, в чём ему вчера призналась как-то уж импульсивно и о чем ему никогда не говорила, считая, что любовью не шутят. Но она произнесла те слова в знак благодарности за его доброе отношение к ней и детям. Сейчас она вспомнила, что тогда эти слова её немало удивили тем, что так легко у неё вырвались. Ведь она их говорила искренне только покойному мужу. И, возможно, вполне могла сказать тому, с кем теперь участвовала в деле; и она с сожалением подумала, что вполне способна притворяться. Но всё равно она не виновата перед мужем, что так устроено её сердце, просто ей удалось избежать мучительного волнения, какое она бы испытывала, когда ехала бы с Николаем в автобусе и тряслась от догадок: как встретят её родители мужа?

– Сейчас позавтракаем, и вы пойдёте гулять. Пойдёте? – спросила она.

– А у меня правда животик болит, – проговорила жалобно Варя.

– Может, тебе так кажется?

– Когда кажется, надо креститься! – ответил Женя. – Притвора самая настоящая, из-за тебя не поехали в станицу…

– Нет, я совсем не притвора, правда болит! – повысила жалобно тон.

– Пора покушать, золотце моё, и тогда всё пройдёт… Ну, встанешь?

– Да, я уже залежалась, – не поднимая глаз, как старушка Никитична, ответила дочь, и Юлия ласково ей улыбнулась.

– Вот и хорошо… Я пошла накрывать стол.

Находясь на кухне, Юлия увидела, как к окну подлетела синица и села на карниз с уличной стороны. Она подошла ближе, но птичка всё равно не улетела. В этом знаке ей виделось что-то доброе, и у неё радостно стало на сердце. На улице крупными хлопьями валил снег, плавно опускаясь на землю. Он был такой густой, будто лилось с неба мороженое. В этом сильном снегопаде что-то было торжественное, символическое, поднимавшеё настроение – как после хороших вестей. Эти крупные пушистые, мохнатые снежинки казались счастливым предзнаменованием и несли в себе бодрый заряд зимней энергии. Юлия подумала, что если родится дочь, она непременно назовет её Снежаной в честь этого головокружительного снегопада. И в голове, как снежинки, кружились слова песни о зиме, исполнявшейся каким-то певцом. В той песне было столько романтики, отчего невольно подумала о Михаиле. Но тут же вспомнила, что у неё остались непроданными одни джинсы и несколько зонтиков, но ещё было несколько самодельных брикетов сливочного масла.

– Смотрите, дети, какой идёт снег! – воскликнула она. – Вот матушка-зима нас радует. Когда будете гулять, далеко не уходите. Всё поняли? – наставительно прибавила мать.

– Да, я это знаю, а вот Варька хочет всегда убежать в чужой двор.

– Там девочки хорошие, а в нашем дворе гадкие, они играть не дают.

Юлия покормила детей, одела их и проводила на лестничную площадку. Когда они спускались вниз, она позвонила к соседям, открыл тот самый, поступивший с ней дерзко, высокий парень, стоявший в одних трусах.

– Извините, молодой человек, наверно, я ошиблась дверью, – растерянно произнесла она, при всём том вспомнив, что эта та самая квартира, о которой её предупреждала пожилая женщина из соседней квартиры, что там собираются одни пьяницы и наркоманы. Как же она об этом забыла, но деваться было некуда, и она спросила:

– Извините, молодой человек, вам случайно джинсы не нужны?

– Какие джинсы?

– Американские, монтановские. Я принесу сейчас, вы постойте, – ей казалось, что её не туда несло.

Парень стоял, не понимая, чего, собственно, от него хотела молодая женщина, которую он уже где-то видел. Юлия вскоре вернулась с пакетом, в котором лежали джинсы.

– Пошли – примерю! – грубо бросил тот, пропуская её в квартиру.

– Ты один живешь? – Юлия не заметила, как перешла с ним на «ты».

Квартира была двухкомнатная и давно не прибиралась, так как везде было грязно: мебель стояла новая, голая, без ковра стена, оклеённая обоями, на полу во всю длину и почти во всю ширину комнаты лежал зеленоватый войлочный затоптанный палас. Телефон стоял на столике в передней.

– Ну, где твои штаны?

Юлия, вынув из пакета, подала. Её вовсе не смущало то, что он был в одних трусах и майке, она смотрела на парня как на клиента. Руки у него были в наколках, что тотчас её поставило в неловкое положение: она знала, что те, кто отбывал срок в тюрьме, имели татуировки. У Семена вся грудь синяя от татуировок, а на плече выколот большой крест, под которым была надпись: «Несу всю жизнь».

Парень небрежно выхватил джинсы и с ними пошел в другую комнату, там у него была спальня, стоял магнитофон «Весна», кассеты которого разбросаны где попало по столу и на подоконнике. Под столом выстроились пустые бутылки из-под вина.

Он вышел в джинсах, они были по его размеру, но только сильно обтягивали его стройный худощавый стан.

– Брючата, я должен признать, классные! И сколько заламываешь?

– Три сотенки, так мне сказали!

Парень удивлённо присвистнул.

– Давай сбавляй, а то у меня в кармане не шиша, надо рвать когти к матери. Видала, как живу, точно медведь в берлоге. Ты, значит, живёшь тут с прапором?

– Это не столь важно. Ну, так берёшь за триста?

– Ты что, офанарела, откуда у бича такие бабки?

– Ну, тогда бы сразу сказал, а я сбивать таксу не могу. Прейскурант не мной установлен. Меня попросили продать.

– Слушай, как тебя зовут, я тебя уже раз видел здесь…

– Я тоже тебя видела пьяного, ну так и что? Мне некогда, думай скорей.

– Сбрось полтинник, и бегу к матери, – сказал парень.

– Не надо торговаться со мной, я сама цену не устанавливаю. Снимай, и я пошла.

Парень прямо при ней стащил джинсы и вернул молодой женщине, понимая, что она с кем-то связана тесными деловыми отношениями, и отступился от неё.

– А что же ты не убираешь квартиру? – поинтересовалась она, уходя от него. Парень провожал к двери.

– Ничего, подруга придёт – заставлю.

– А сам не можешь?

– Ладно, чего пристала. Прапору своему говори, чего он может, а чего нет, а если надо…

Юлия ушла, не дослушав парня, словом, она обошла несколько квартир, и наконец покупатель нашёлся. Потом она продала масло. И если считать деньги, кажется, всё сходилось. В субботу она ни разу Михаилу не звонила. Он назначал, в какое время звонить наиболеё удобно, чтобы не нарваться на жену. Но он не знал, что ей хотелось бы подружиться с ней…

Глава двадцать третья

Михаила снегопад застал в пути, он как раз подъезжал к Новостроевску. На дальнобойных фурах полагалось ездить двум водителям. Однако в заграничные поездки это почему-то не предусматривалось. И Михаил всегда, то есть вот уже пятый год, ездил сам. Сначала по своей стране, а потом и за границу.

Не всякий раз ему удавалось провезти приобретённый за свои деньги товар, который запрещалось провозить в большом количестве. Но он выходил из безнадёжного положения за определённую сумму – на базе перекупочной фирмы товар включали сверх того, который надлежало провезти по заказу торгпредства. А потом выкупал его уже дома, поэтому на черном рынке цена на джинсы и всякий другой ходовой импортный товар была высокой и держалась довольно твёрдо и весьма устойчиво.

За годы работы на внешних линиях Михаил сошёлся ближе со своими коллегами. Это были достаточно дисциплинированные и по-своему порядочные люди, знавшие цену всякому произносимому слову. Наличие партбилетов у забугорных дальнобойщиков значило для них очень много. Это были проверенные во всех отношениях люди – и госбезопасностью, и своим непосредственным начальством. Они имели личные автомобили, хорошо знали друг друга, и казалось, им всюду открыты двери.

Иногда вечером они съезжались к вечернему бару, заказывали отдельный зал, куда вход посторонним посетителям строго воспрещался. За закрытыми дверьми они потягивали коктейли при свечах. Специально подобранная спокойная музыка сопровождала их корпоративные беседы, в которые вставлялись иносказательные фразы на тот случай, если бы зал прослушивался.

В кругу этих людей сложились свои философские понятия, далекие от окружавшей их действительности со своими незыблемыми, казалось бы, устоями. У этого общества, собиравшегося в баре, устанавливались свои законы, по которым строились их взаимоотношения. Всё они занимались одним делом – обогащением. У них существовал свой корпоративный банк, куда каждый ежемесячно вносил взносы под небольшие проценты. Этим банком управляли исключительно свои, испытанные в деле, люди. Деньги расходовались строго лишь на то, чтобы их коммерции ничто и никто не препятствовал. В своем городе рядом с законной властью они создали свою власть – многочисленные запутанные связи двух властей тесно переплетались и взаимопроникали, то есть люди в своем кругу, называвшие себя членами «Союза свободных граждан», имели своей целью пускать щупальца во всё органы власти, где работали их люди, входившие в эту тайную организацию…

О её существовании Михаил сначала не знал. Если бы в то время ему сказали, что она существует и он непременно в неё вступит, он бы решил, что над ним просто шутят. Какая может быть организация в тоталитарном обществе? Когда бывший таксист стал заниматься коммерцией, он уже хорошо знал, что перекупщики, спекулянты как бы их ни поносили, были и будут в любом обществе. В её основе лежала выгода, как ключ, открывающий двери во всё стороны жизни.

И вот когда он занялся фарцой, ему и было предложено вступить в «Союз свободных граждан», целью которого было создание общества предельно, но не абсолютно свободного. Как после стало известно, он существовал не только в их городе: это была довольно разветвленная, хорошо законспирированная организация. Причем из рядовых членов доподлинно ни один не знал, кто же ею руководил. Но и пытаться выяснить Михаил не собирался, потому что такое любопытство при тесном сближении с членами союза было небезопасным…

На одной вечеринке Михаилу предложили золотую печатку с оттиском какого-то непонятного магического знака. Он купил перстень, увидев, что и у других есть такие же, правда, знаки чем-то отличались. Но потом Михаил заказал новую печатку со своим знаком зодиака Стрелец и носил две, но снимал при поездках за границу. Алла считала, что такие печатки носят только представители уголовного мира. И она всегда испытывала неловкость, когда с мужем ходила в общественные места. Но ему об этом никогда не говорила (и, конечно, своей матери).

Ещё в первую встречу с Мариком, когда он случайно увидел её и подвёз домой, она увидела на его руке такую же массивную печатку с изображением почти такого же символа, какой она видела на перстне мужа…

Из ресторана Марик привёз её в свою снимаемую коммунальную квартиру, одна половина которой была отгорожена от потолка до пола плотной портьерой, а вторая представляла собой уютную спальню. Она знала, что Марик умел создавать нужный ему интерьер. И здесь всё было обустроено мужскими руками весьма надёжно.

Он проворно помог ей раздеться, словно боялся, что сейчас она одумается и уйдёт прочь. Алла была в шубке из натурального меха. Когда она осталась в платье, он провел её в спальню, где стоял столик и два кресла, а сам побежал за перегородку, откуда появился с двумя бокалами и бутылкой шампанского.

– А есть будем что-нибудь? – спросил он.

– У тебя большой запас пищи? Ты часто здесь бываешь?

– Много вопросов. Нет, ты не думай, что это гнёздышко соорудил для привода женщин. Я здесь иногда работаю. Там мой маленький кабинет, поэтому и глазеть не на что. Итак, яблоки, апельсины, шоколад, бутерброды с икоркой, можно и коньячок?

– Хватит пока и шампанского, ну шоколад, пожалуй. Но учти, спать я с тобой не буду… – улыбнулась она, лукаво глядя на бывшего жениха дольше обычного (что он про себя отметил).

– Да какой базар! Но как же ты узнаешь, чего хотят мужчины?

– А для этого я не думаю, что нужно обязательно переспать.

– Конечно, сейчас увидишь, – Марик быстро включил телевизор, стоявший почему-то на окне, вставил в видеомагнитофон кассету и включил. Потом открыл шампанское, пока она с интересом смотрела на экран, где мелькали девушки и мужчины. Но только они были одеты, а женщины почти голые, чего в своей жизни ей не приходилось видеть с такой откровенностью, так как все считают постыдным выставляться на всеобщее обозрение. А тут всё на виду, и у Аллы захватывало дух, тем не менее у неё не хватило духа запретить себе смотреть на срам, но всё же любопытство перебороло стыд.

Марик налил между тем бокал и подал Алле, она машинально приняла и стала неторопливо отпивать, продолжая неотрывно наблюдать за экраном. Она почувствовала, как у неё непривычно сильно бьётся сердце, а щеки пылали огнем, но, наверное, не от одного шампанского. Когда на экране стали раздеваться и мужчины, она осторожно посмотрела на Марика.

– Ты давно стал этим заниматься? Разве ученому человеку такое пошлое увлечение свойственно? Я думала – нет!

– Чем? Просмотром картинок или сексом? В первый раз было с тобой, неужели забыла? И, по-моему, неплохо у нас получалось, можем повторить и сейчас…

– Я замужем… нет, и не думай даже мечтать. Но как-то всё это ужасно! Разве у них любовь, они спариваются, как животные, – она говорила как-то необычайно взволнованно, не понимая, что с ней происходило. На неё шёл с экрана голый мужчина, и она видела его напряжённое естество, и дрожь пробегала по всему её телу. Алла, к своему удивлению, допила бокал, гася в душе огонь страсти, она видела, как его взял Марик. Но откуда взялся ещё мужчина? Причём не один. Стали раздевать её. Она, вместо того чтобы встать, откинулась на постель и очутилась в объятии мужчины или сразу двоих. Алла хотела оттолкнуть его прочь, но руки не повиновались ей. А где же Марик, почему он допускает это, где же её бывший жених, почему он так легко отдает им, зачем впустил их? И с того момента она больше ничего не помнила…

Алла очнулась, как ей показалось, через целую вечность. Она не понимала, где она находится, и даже не помнила, что с ней произошло. Она была накрыта легким одеялом, и на ней не было одежды. Ощутив прилив головной боли, Алла быстро встала, в глазах сильно рябило, всё сливалось, она почти ничего не видела. На стене горел тусклый светильник, но его свет расплывался, как несвежий яичный желток. Во рту всё пересохло, хотелось до отчаяния воды. Она взглянула на свои часы на руке – было только около одиннадцати вечера, тогда как ей показалось, что уже стоит глубокая ночь неизвестно каких суток. И тут она вспомнила ресторан, Марика, каких-то мужчин. Но теперь никого рядом нет. Её охватил ужас…

Марик вышел из-за портьеры одетый, при виде его ей стало страшно, точно увидела самого дьявола.

– Ну как, выспалась? Я тебя раздел, ты перепила…

– А ты трезвый? У тебя вода есть? Что ты со мной сделал, разве я тебя о чем-то просила?

Марик принес ей бутылку боржоми и сухой чистый бокал. Она сама налила и жадно выпила.

– Давно мы здесь находимся?

– Три часа…

– Отвези меня домой, ну и скотина же ты, чем напоил меня?

– Шампанским… вместе пили.

Алла молча одевалась. Его взгляд излучал какое-то тайное удовольствие, про себя думал, что и ей тоже хорошо, просто хочет повозмущаться для приличия.

В машине она спросила:

– Кто ещё был у тебя? Я видела двух или даже трех мужчин…

– Тебе это просто приснилось, никого не было. Я был один… видик смотрели, а потом ты отключилась, перепила – в ресторане, у меня две бутылки осушили…

…Возле своего дома Алла выходила из машины с полным равнодушием, не сказав Марику ни слова, он обещал ей позвонить.

– Не смей! – и пошла к подъезду по тёмной аллеё, на которой слабо мерцал голубоватый снег.

При развороте Марик осветил её, словно обсыпал жёлтым песком, и быстро уехал, будто с какой-то дерзкой обидой. Ещё бы: когда-то в ресторане он не раз видел её мужа, кто-то из бывших одноклассников ему услужливо показал бывшего таксиста, ставшего видным дальнобойщиком. Прошли годы. Марика приняли в «Союз свободных граждан», и он однажды за общим столом даже выпивал с Михаилом. Хотя разговор у них не клеился, так как тот был в общении с малознакомыми людьми исключительно сдержан и потому на Марика смотрел безразлично, он в то время не знал, что это и есть бывший ухажер Аллы. Поразительно было то, что у жены он даже не интересовался о своем предшественнике. Марик же даже при расставании после сегодняшнего свидания не признался Алле, что был знаком с её мужем, который всегда вызывал у него недоброе чувство. И потому не стремился узнать поближе Михаила, чтобы хотя бы немного понять, чем именно ей приглянулся таксист. Правда, и раньше на расстоянии было заметно, что в обаянии и мужественности тому не откажешь. Только и всего. Положения в обществе у него тогда не было: таксисты всё барышники и бабники. Но совсем другое дело нынешний Михаил, объединявший в городе почти всёх теневиков…

Алла, убедившись, что попала в неприятную историю по своей же глупости, не стала терзаться своим дурным поступком, она отправилась к матери за сыном. Но он уже спал.

– А говорила – придешь в десять часов, – упрекнула Надежда Ивановна, приглядываясь внимательно к дочери и улавливая запах вина.

– Извини, мама, задержалась в гостях, больше не повторится. Может, у тебя останусь, Миша приедет только завтра вечером, а дома нам с сыном скучно… И что ты так странно на меня смотришь?

– Ничего, конечно, Виталика будить я тебе всё равно не позволю. Спи, а утром поедете. Да что дома делать, завтра воскресенье. Отвлекись от своих школьных дел. Ох, боже мой, а что это у тебя? – всплеснула мать руками.

– Где? – Алла с испугом на лице быстро подошла к зеркалу и увидела на плече большой лиловый синяк. Но она понимала, что это вовсе не синяк, а засос. Значит, ничего ей не приснилось, выходит, Марик чем-то напоил и переспал. – Мама, да это синяк, я уронила заколку, а когда поднимала, зацепилась плечом за шифоньерную дверцу… и забыла…

– Ну ладно, ладно, не выдумывай, с мужем же, а не с кем-нибудь, – сказала Надежда Ивановна, пытаясь, однако, по глазам дочери понять, с кем она была. Но с кем бы ни была, теперь это произошло, в чем увидела недобрый знак. Ведь дочь так любила мужа…

– Ой, мама, ну что я тебе буду всё объяснять? С Мишей мы хорошо ладим, зачем бы я ему изменяла?

– Вот и я так же думаю…

Наутро Алла не спешила вставать, она поняла, что в её жизни произошло самое ужасное. Марик взял её обманом. И не мог не взять, ведь она за этим и поехала к нему. Хотя спать с ним она действительно, как сейчас уверяла себя, вовсе не собиралась. И вообще, если бы не тот порнографический журнал, если бы не таинственная от неё жизнь мужа, разве бы она теперь ходила с этим «синяком». Но как его скрыть от мужа? Вчера не удалось его вывести ни монетой, ни льдом из морозилки холодильника. Но если бы она испытала мстительное наслаждение от измены, а то ничего не помнит, точно ничего с ней и не произошло. «Какой, однако, коварный, подлый этот Марик! А что же ты ждала от него? Подарка? – говорил ей внутренний голос. – Но я же не этого хотела. Он мне так и не сказал, что хотят от женщины мужчины? Да то, дура, что с тобой произошло, того и желают». Эта мысль пронеслась в сознании, как бич, хлестнувший её по лицу. Неужели Михаил тоже такой? Она теперь сомневалась в его порядочности ещё больше прежнего. Да, несомненно, он такой же, как всё, мечтающие о постельном разнообразии, тогда как этого между ними быть не могло в силу их разных представлений о любви…

…Михаил старался не ставить свою фуру под окнами дома. Но в исключительных случаях иногда это делал. Вот как сейчас, когда начался сильный снегопад, он решил не ехать пока на автобазу, а заехать домой, отдохнуть часок, а потом отгонит машину в бокс на профилактику. К тому же должна была позвонить Юля. Дней пять назад он заскакивал к ней в кафе, и она сказала, что порученное ей дело будет готово к воскресенью. В этот день он должен был вернуться из Польши, если его только ничто не задержит в пути.

Когда он въезжал в город, снегопад стал стихать, но снег ещё продолжал валить, дворники без конца сметали его с лобового стекла. Домой Михаил приехал в одиннадцать часов. В квартире не было ни сына, ни жены. Он заглянул во все углы, поставил свою объёмную дорожную сумку, позвонил на базу, что через час-полтора подъедет выгружаться…

Глава двадцать четвёртая

Когда подошло время звонить Михаилу, Юлия вспомнила, что у соседского парня видела телефон. Их аппарат неожиданно вышел из строя, а муж почему-то не спешил вызывать телефонного мастера. Впрочем, когда она ему напоминала, что нужно починить средство связи с внешним миром, Николай всегда отшучивался, дескать, со службы не будут звонить, а если надо – пошлют за ним дневального или дежурного с КПП. А Юлии казалось, что муж просто не хотел, чтобы она пользовалась телефоном, за что на него затаила обиду…

И вот чтобы не идти к гастроному, откуда она в последнее время звонила из автомата, Юлия пошла к соседу. За то время, когда она была в его квартире, там собралась молодёжь. Были и девушки, Юля слышала доносившийся гомон, но всё равно позвонила в дверь, удивляясь своей бесшабашной смелости.

– С твоего телефона позвонить можно? – спросила она, увидев в приотворённую дверь соседа.

– Давай! – протянул он и жестом руки разрешил войти.

Юлия переступила порог. Её встретил гром музыки, доносившийся из глубины квартиры, где было густо накурено; она подошла к тумбочке, на которой стоял телефонный аппарат зеленого цвета, стала набирать номер Михаила (только бы он сейчас был дома, так как до наступления вечера хотела отдать ему выручку за вещи и заодно отвезти Семену деньги, вырученные за сливочное масло).

К счастью, Михаил оказался дома, ей почему-то показалось, будто он пьяный, так как говорил не очень внятно. Он назвал улицу, номер дома. Значит, будет ждать её на улице.

– Ой, Миша, это так далеко, я же к тебе с детьми не потащусь. Может, ты сам приедешь, Коля уехал в Багаевку к своим родным, а я кукую тут одна.

– А понятно, а у меня жена у своей мамы, я тоже сижу один как перст, что делать?

– Ты не смейся, с тобой никого, а я детей одних не оставлю без присмотра…

– Мне надо в гараж, а потом к тебе, на фуре не покачу ведь?

Юлия поблагодарила соседа и пошла домой с таким впечатлением, будто Михаил был не заинтересован в своих же деньгах.