Как все начиналось Ефиминюк Марина

Глава 2

Черный коридор, странные неровные тени от свечей где-то впереди. Холодный ветер и плач ребенка. Волосы прилипали к лицу, я пыталась убрать их дрожащей рукой. Я металась по этому коридору, ища выход, стремясь туда, откуда исходил крик. Где-то здесь малыш!

«Ты где?» – звала я его, но ребенок не слышал и продолжал плакать от страха. Я хваталась за холодные скользкие стены. Сердце сжималось от тоски и гнева, словно это крохотное рыдающее существо было тем единственным, которое я люблю. Поднялся ветер, заглушая плач. Кто-то приближался сзади, удар в спину…

И я проснулась. Обнаглевший кот, решив, что я занимаю слишком много места на кровати, упираясь спиной в стену, пытался лапами спихнуть меня. Мой Кузя был размером с добрую дворнягу, поэтому с ним не поспоришь. Я попробовала схватить его за шкирку, чтобы сбросить на пол, и тут же была пребольно укушена.

Рубаха стала мокрой от пота, я с отвращением стянула ее и швырнула на пол.

Что-то было не так с моим сном. Но что? Осознание пришло мгновенно: всю свою жизнь, каждую ночь во сне я летала над зеленой долиной, над синей рекой… Всю жизнь, но только не сегодня! От непонимания меня охватил страх. Что со мной случилось? Что произошло? Чей это был ребенок? Мне стало страшно и холодно даже в натопленной комнате.

За окном чернела холодная зимняя ночь. Я пялилась в пустоту не в силах уснуть.

Да уж, вот тебе и выходной!

Шел третий день ярмарки, и в город прибывало все больше и больше народу. Разгул достигал своего апогея. Стольный град разделился на две половины: одни кутили и развлекались и днем и ночью, другие отмаливали грехи первых в храмах.

Я толкалась среди веселой похмельной толпы, разглядывала заезжих циркачей. Юные, посиневшие от мороза девушки, одетые в легкие полупрозрачные туники, выделывали такие штуки, от которых у меня начинали ныть все мышцы. Клоуны на высоких ходулях жонглировали блестящими кеглями, и, конечно же, здесь имелся плешивый медведь. Молодой парнишка с трудом удерживал животное на цепи. Косолапый так устал от людской суеты, что начинал злобно реветь и ошалело кидаться на окруживших его плотным кольцом зевак.

На Главной площади перед зданием Совета на очередную акцию протеста собирались вурдалаки, простите, перевертыши. Пару десятков лет назад они пережили несказанный демографический взрыв, их численность дошла до тридцати тысяч, тогда-то все и началось.

Вурдалаки, коих вся Словения боялась не меньше данийцев, решили объявить себя цивилизованной и дружественной людям расой, для чего послали депешу в Совет магов Словении. Официальная власть едва не задохнулась от смеха, читая их требования, перечисленные по пунктам: изъять из учебников и прочих книг о нежити пункт о «вурдалаках» и «оборотнях»; переименовать название «вурдалак» в «перевертыш» и внести в перечень цивилизованных рас; выделить каждой семье перевертышей по земельному наделу, дабы они могли заниматься сельским хозяйством. В общем, требования их всерьез не приняли и внимания на них не обратили. Тогда доведенные до крайности перевертыши встали в оппозицию к власти. Теперь с завидной регулярностью они собирались у Совета с плакатами в руках: «Перевертышей в цивилизованное общество!», «Права перевертышам!» Судя по тому, как росла численность вурдалаков – образовывались новые селения, где даже некоторые люди не гнушались жить, – становилось ясно, что их действительно скоро легализуют. Ну держись тогда Словения, получат простые смертные замечательных соседей и будут шарахаться от гуляющих по улицам вурдалаков, свободных от сдерживающих печатей.

Я на ходу жевала горячий пирожок, с интересом разглядывала чернявых красавцев, марширующих по площади, а потом двинулась к торговым рядам. Тут мой взгляд упал на красивый эльфийский меч с тонкой ручкой и острым лезвием, блестевшим на солнце. Денег у меня не было, да и покупать его не имело смысла: единственное холодное оружие, какое я брала в руки, – нож кухонный обыкновенный.

Посреди Главной площади рядом со зданием Совета высился столб, куда вывешивали распоряжения и указы, сейчас здесь толпился народ. Замерзшие стражи, охраняющие вход в Совет, переминались с ноги на ногу и посмеивались над любопытствующими.

«Война, – слышалось со всех сторон. – Ироды, не живется им в мире-то! – шептали собравшиеся. – Арвиль Фатиа жестокий, всех поубивает!»

Я растолкала собравшихся и добралась до столба с прибитой гвоздем бумагой с гербовой печатью Совета магов.

«Второго дня из провинции Фатии в Данийе Солнечной был похищен ребенок мужского полу двух лет от роду. Мальчик тот – наследный Властитель провинции Бертлау, что рядом с провинцией Фатией. Имеет особую примету: украшение из чистого золота – гладкий круглый амулет на цепочке. Доподлинно известно: Наследник находится в Московии в Стольном граде. Просим горожан оказать содействие в поиске ребенка. Нашедшего ждет награда: 750 золотых из городской казны».

Далее шла подпись: «Советник Леонид. 23 января ХХХ года от пришествия данийского».

Ниже значилась приписка, накорябанная местным шутником: «Ребенок тот зело опасен: кто увидит, бежи без оглядки. В случае если не успел убегнуть, кидайся на землю, зарывайся в сугроб и закрывай башку руками, авось демон тебя не заметит».

Последнее замечание народ обсуждал с особой охотой. Всем было боязно, но огромное вознаграждение казалось лакомым кусочком. Предлагали собрать отряд добровольцев, найти маленького демона, выманить его и схватить при помощи сети, а деньги пропить всем миром. В качестве наживы предлагали взять девку помельче и похудее. Я поглядела по сторонам на разрумяненные радостные лица, на блестящие глаза и быстро ретировалась. Ну пока никто не заметил, что я мелковата и худа.

Если ребенка не найдут, то Словении это грозит новой кровавой бойней. Про «Пакт о ненападении», подписанный Аватаром Фатиа, все забудут. Данийцы защищают своих детей, как волчица-мать щенков, а этот ребенок – наследный Властитель! Арвиль Фатиа – Властитель Фатии не простит его исчезновения ни данийцам, ни людям, ни гномам, ни эльфам. Да он разберет Стольный град по кирпичикам, если Совет не сможет найти мальчишку.

Я задумалась о судьбах государства и уронила остатки пирожка на землю. Юркая маленькая дворняга схватила его и, поджав хвост, отбежала подальше, обливаясь слюной от предвкушения удовольствия.

– Чтоб тебя! – От злости я даже плюнула.

– Что ругаешься, красавица? – раздался знакомый сипловатый голос. Предо мной из ниоткуда появился Юрчик – местный юродивый и по совместительству известный стольноградский шарлатан.

Он был наряжен в потрепанный тулупчик, сильно прокопченный, кое-где дырявый и залатанный, теплые ватные штаны, заправленные в старые стоптанные валенки, на голове топорщилась шапка-ушанка из непонятного зверя. Подозреваю, из какой-то плешивой дворняги, хоть Юрчик клялся и божился, будто это песец.

– Хорошо выглядишь, краса, – сверкнул он хитрыми маленькими глазками, – на выданье уже.

– Скажешь тоже.

Вместе мы прошли к Южной площади. Он расспрашивал меня о тетке, с которой у него тоже когда-то была любовь. Не хочу хулить хозяйку, да и не ханжа я вовсе, только Марфа Лукинична хорошо погуляла по молодости, своего времени зря не теряла.

– Слушай, Аська, у меня к тебе дело есть, – вдруг заявил юродивый.

– Денег не дам, – сразу выпалила я. Ссудишь медяк, а бегать будешь, будто золотой в долг дала.

– Да что ты, девонька, – вроде как обиделся Юрчик, – работу хотел предложить тебе. Времени займет немного, а заплатят хорошо.

Я недоуменно глянула на небритую физиономию юродивого и проворчала:

– Ага, обворовать кого-то надо? Так это без меня. Я в прошлый раз в карцере насиделась, а ты все деньги заграбастал.

– Зачем обворовывать, воровать не будем, – отозвался тот, – так, пошалим. К тому же десять золотых заплачу.

Я заколебалась. После покупки новых сапог денег оставалось немного, а еще надо было заплатить за комнату в Гильдии.

– Хорошо, – неожиданно для себя согласилась я. – А что делать-то надо будет?

Юрчик приосанился и тихо спросил:

– Да ничего особенного. А бегаешь хорошо?

Я насторожилась:

– Смотря кто догоняет.

– Надо хорошо бегать, – продолжал юродивый, – а главное, очень быстро.

– А зачем? – Я была уже совсем не уверена, что хочу подработать, если с предполагаемого «рабочего» места придется улепетывать, не помня себя.

– Дык, – протянул тот, – мало ли что может быть. Да ты не пугайся раньше времени. – Он хлопнул меня по плечу. – Не обманут – сначала деньги, а потом работа!

Последнее заявление мне совсем не понравилось. Где ж так делают, что сначала платят, а потом просят отработать? Между тем мы подошли к маленькому замызганному шатру, с какими приезжает бродячий цирк. Юрчик, воровато озираясь, отогнул полог и пропустил меня внутрь первой, потом нырнул и сам.

Внутри шатер казался не менее потрепанным, нежели снаружи. Здесь находилась маленькая круглая сцена, в центре ее высилась железная ось, на которой держалась вся конструкция. Рядом стояло кресло, больше похожее на старый трон. Нас, тепло улыбаясь, встретил полный высокий мужчина с торчащей во все стороны бородой-мочалкой с налипшими на нее крошками – следами недавнего обеда.

– Юрчик! – пробасил он. – Ну наконец! Я думал, опоздаешь! Ты предупредил девушку?

– Ну конечно, Маэстро, – кивнул в ответ мой приятель.

С каждой минутой происходящее мне нравилось все меньше. Похоже, господа хорошие собираются облапошить доверчивый народ и подзаработать на этом денег. Участвовать в афере мне не хотелось. За подобное тоже бьют. Сильно.

Только я собралась удалиться с гордо поднятой головой и спасти от греха свою бессмертную душу, как в руках у нанимателя появился объемистый кошель, набитый под завязку золотыми. Слова застряли в глотке, а уши сами по себе стали внимать инструкциям.

Все было достаточно просто: в определенный момент Юрчик внесет меня в шатер, и я с предсмертным стоном произнесу: «Маэстро! Излечите меня от недуга страшного!» Тот накапает в стакан настойки, мое дело ее сглотнуть как-нибудь и прозреть.

Мне выдали «реквизит»: старую грязную душегрейку, воняющую за версту псиной, и рваный платок. Брезгливо морщась, я натянула тряпки поверх собственной одежды. После этого меня «загримировали» – перевязали глаза серым бинтом, оставив маленькую щелку, на ногу приладили дощечку-шину, а затем всучили огромный, не по росту, костыль. После чего мы сразу получили кошель и спрятались за шатром, ожидая своего выхода.

Рядом заголосил зазывала: «Подходите, подходите! Маэстро Владимир представляет свой волшебный эликсир. Панацея от всех болезней! Не пропустите, только сегодня! Вся Словения знает про нас! Узнайте и вы!»

Заинтересованный народ стал собираться в шатре. С непривычки мне было страшновато, и я тряслась, как промерзшая шавка, и даже изредка поскуливала.

– Не боись! – подбодрил меня Юрчик. – Впервой всегда страшно!

Он достал из внутреннего кармана своей душегрейки ополовиненную четвертинку с брагой и протянул мне:

– На-ка, глотни, сразу успокоишься!

Я с сомнением глянула на мутную, плескавшуюся в бутылке жидкость, а потом с закрытыми глазами, стараясь не вдыхать, сделала уверенный глоток. Горло обожгло, я закашлялась, на глаза навернулись слезы. И как папаша эту гадость мог пить ведрами? Юрчик кивнул и тоже приложился к бутылке.

Как ни странно, через некоторое время спиртное подействовало. Я согрелась, успокоилась, и мне захотелось улыбаться. Тут из шатра донеслось призывное:

– Кого излечить?!

Судя по тишине, царящей в шатре, желающих опробовать на себе диковинный эликсир не нашлось.

– Пора! – произнес Юрчик, перекрестившись. – Помоги нам господи!

Во всем теле у меня появилась непередаваемая легкость. Опираясь одной рукой на костыль, другой на плечо юродивого, я вошла в шатер.

– О, Маэстро! – вдруг завопил Юрчик как резаный. – Вылечите мою сестру! Ничего не видит! – В этот момент он толкнул меня в бок, требуя подыгрывать.

– Да, ничего не вижу! – заорала я в тон ему с надрывом в голосе.

– Говорить не может! – продолжал тот. «А что я тогда сейчас делаю?» – удивилась про себя я. Пока народ не заподозрил надувательства, я заорала:

– Говорю сейчас, а к ночи голос пропадает!

– И ходить не может! – выкрикнул юродивый, выбив из моих рук костыль. От неожиданности я плюхнулась на колени, разорвав по шву порты. – Вот видите, без костыля не стоит.

«Ну, Юрчик, – со злостью подумала я, – дай только выбраться отсюда! Ответишь мне за разбитые коленки!»

– Ползи! – зашипел юродивый.

– Куда? – отозвалась я. Повязка совсем спустилась на глаза, закрывая окружающее серой полосой.

– К нему!

– Больно здоровый румянец у нее! – услышала я недоверчивый женский шепот.

Я скрипнула зубами и поползла. Как передо мной выросла ось, держащая шатер, непонятно. Только я со всего маху приложилась головой. Раздался странный трубный звук. Меня откинуло на спину, а из перебинтованных глаз посыпались искры. Все звуки сразу отдалились, а потом нахлынули с тройной громкостью, и в голове установился равномерный шум. Кто-то рядом со мной ахнул.

– Спасите меня! – прохрипела я.

Сил подняться не было, я лежала на спине, мечтала оказаться дома в собственной кровати и думала, что точно покалечусь до конца представления…

Народ безмолвствовал, ожидая дальнейшего чудесного исцеления. Юрчик сориентировался быстро: подскочил ко мне и натужно поднял на руки. Роста он был небольшого, силенки оставил на дне бутылки. Пошатываясь, он пронес меня несколько саженей, потом не выдержал и уронил. Почувствовав удар об деревянный настил, я застонала и, наконец, услышала бас толстяка:

– О несчастная, ты пришла ко мне!

– Приползла! – буркнула я. – Прилетела!

– Гляньте-ка, она с ним говорит, – зашипел знакомый женский голос. – Они, верно, знакомы!

– Вы спасение мое, Маэстро! – заголосила я, почувствовав, как толстяк дернулся от неожиданности. – Сколько лет я вас ждала!

Мерзкого голоса я не услышала и удовлетворенно вздохнула. В это время к моим губам был приставлен стакан с воняющей полынью жидкостью. Затаив дыхание, я сделала маленький глоточек. Горло снова обожгло, во рту поселился вкус протухших яиц и подступила тошнота. Лучше бы это была дешевая Юраськина брага!

– Снимай повязку! – заголосил кто-то из толпы.

Я сдернула грязные бинты, долго моргала, привыкая к свету, а потом простонала:

– Я вижу! Люди, я вижу!

И снова раздался злобный голос:

– Быстро она чего-то прозрела, вон Манька…

– Я вижу правым глазом! – заголосила я. – О чудо! Мой правый глаз прозрел!

Войдя в раж, я выхватила из рук ошарашенного Маэстро стакан, даже не поморщившись, сделала большой глоток, обтерла рукавом рот, а потом заорала:

– Мой левый глаз тоже начинает видеть. – Я начала осматривать толпу, ища глазами источник мерзкого голоса.

– Не верю! – вдруг заявила патлатая баба.

– Ах, это ты мне мешаешь выздоравливать! – обвинительно ткнула я пальцем в нее. – Брат мой, дай мне мой костыль!

Я повернулась к Маэстро:

– Спасибо, вам! Век помнить буду! – И вдруг громко некрасиво икнула.

Ко мне подскочил Юрчик, подставил свое плечо и тихо просопел в ухо:

– Уходим! Тут, оказывается, Санька-карманник клиентов обчищал. Пусть толстяк сам с народом разбирается.

Стоило нам выйти на улицу, как шатер накрыл испуганный вопль:

– Кошелек! Кто-то спер мой кошелек!

– Бежим!!! – заорал мне в лицо юродивый, обдавая перегаром.

Перегоняя друг друга, мы кинулись вон с площади.

– Вон она, контуженная! – услышала я сзади и припустила еще быстрее.

Доска, привязанная к ноге, мешалась, но времени снять ее не нашлось. На полпути к Главной площади веревки ослабли, и деревяшка все-таки слетела, звучно ударившись об оледеневшие камни. За нами неслась бушующая, разгневанная толпа. Перед глазами встали испуганные лица «Баянов». Как я их сейчас понимала! Мы были уже в городских трущобах, когда голоса особенно стойких и обиженных горожан, преследующих нас, смолкли. Еле дыша, я остановилась, Юрчик схватился за бок и повалился на снег.

– Хорошо, Аська, бегаешь! – прохрипел он.

– Еще бы, – отдышавшись, подтвердила я, – жить захочешь – не так побежишь. Гони мои пятнадцать золотых!

– На десять договаривались! – возмутился юродивый.

– Я свою работу сделала, еле ноги унесла, а ты свой процент еще с Саньки-карманника получишь!

Юродивый скривился и достал кошель, который ему вручил толстяк; судя по величине мешочка, в нем звякало не меньше сорока монет.

– Ах ты, скупердяй! – воскликнула я. – Давай половину, а то глаз выбью! Ни один эликсир не вылечит.

Мужичишка, едва не плача, отсчитал двадцать два золотых рубля и протянул мне:

– Никогда с тобой, Вехрова, больше связываться не буду!

– Ха! Еще умолять станешь, чтобы я с тобой поработала! – расхохоталась я.

– Реквизит верни!

Я с готовностью стянула грязную одежонку, скомкала и бросила Юрчику.

– Лови свой реквизит. – Развернувшись и уже не боясь, что меня узнают, я направилась в сторону лавки Марфы. Сердце пело от радости. В кармане позвякивали новенькие блестящие золотые – двадцать две монеты. Жизнь, похоже, налаживалась!

Напевая под нос скабрезную песенку, я свернула на узкую улочку и тут услышала детский плач, как во сне, только сейчас он был вполне реальным. У меня мелко затряслись руки. Ребенок! Поддавшись порыву, я кинулась на звук и, завернув в один из переулков, увидала кроху.

Маленький мальчик, двух-трех лет от роду, босой, одетый в тонкие порты и льняную рубаху. Он съежился от холода и плакал, размазывая слезы по чумазому личику. Эти заплаканные глаза могли разжалобить даже самого закоренелого преступника.

Ощущая внутри незнакомое мне желание защитить его, я протянула руку:

– Малыш!

Трансформация в ребенке произошла незамедлительно: он поднял на меня черные без белков глаза и зарычал, обнажая короткие острые зубы. Я шарахнулась. Это был пропавший данийский мальчик! Я решила дать деру: этот ребенок был опаснее многих известных мне диких животных, но что-то остановило меня, что-то как будто подтолкнуло в спину.

– Эй, малыш, – удивляя саму себя, произнесла я как можно ласковее, – малыш, ну ты что, не реви. Я хорошая тетя. Ступай ко мне.

Внезапно мальчик обернулся в самого обычного ребенка и перестал реветь, а потом вдруг бросился ко мне, радостно смеясь:

– Мама!

Такого я не ожидала! «Мама?!» – это уже слишком! Какая я тебе «мама»? Я чужая тетка Аська! Удивление мое не знало предела. Надо было хватать ноги в руки и мотать побыстрее к дому, но данийский ребенок уже обнимал меня за колени и повторял, как сломанная шарманка:

– Мама, мамусечка.

Я расстегнула тулуп и, обняв его худенькое тельце, прижала к себе, согревая своим теплом, и что было духу бросилась к Марфе.

Когда я ввалилась в лавку с ребенком на руках, Лукинична как-то сразу все поняла и вопросов не задавала. После того как мы малыша отогрели, накормили, выкупали и уложили спать, собрались на семейный совет.

– Ты его должна была отнести в Совет сразу, – ругалась она, – где ж это видано: звереныша и в дом?!

– Не говори так, – оборвала я ее, – днем раньше, днем позже, ну не могла я его тащить туда. Ты же видела, в каком он был состоянии! Ну что, они бы его там холили и лелеяли?

– Больно ты знаешь, – буркнула Марфа, – чай не изверги, сберегли бы дитя. Вот что, – помолчав, сказала она, – не дело это. Как бы тебя, дуреха, в похищении не обвинили. Завтра возьмешь его и отведешь в Совет, оставишь там и расскажешь, как все было! Поняла?

– Поняла, – я ласково посмотрела на нее, – спасибо.

– Эх, девка, вечно ты себе неприятности на голову находишь. Люблю я тебя, вот душа за тебя и болит.

Марфа погладила меня по голове:

– Ну иди, посмотри, как он там. Вижу ведь, не терпится.

Я тихо открыла дверь в маленькую спаленку на втором этаже. Мальчик свернулся калачиком на огромной Марфиной кровати, обняв старого потрепанного зайца, и спокойно спал. Я осторожно присела рядом и ласково погладила малыша по темным волосам. Какое-то странное чувство раздирало меня изнутри. Смесь нежности и желания защитить, и еще что-то, какая-то дикая радость, будто это маленькое существо мне было самым близким человеком на свете. Собственно, это меня и конфузило. Мое отношение к малышу мне самой было не ясно. Материнский инстинкт у меня пока отсутствовал напрочь, и ни один ребенок не вызывал даже умиления. Но этот мальчик? Я нежно коснулась пальцем его курносого носика. Неожиданно малыш открыл свои огромные черные глаза и счастливо улыбнулся:

– Мама.

– Спи, малыш.

Мальчик резво подвинулся к стенке, предлагая мне прилечь.

– Мама? – вопросительно посмотрел он.

Я покачала головой.

– Я не мама, маленький, – попыталась объяснить ребенку, – я просто тетя. Тетя Ася.

И тут я увидела у него на шее тонкую золотую цепочку и осторожно потянула за нее, выуживая золотой медальон – тонкий кругляшок, величиной чуть побольше монетки. На нем было выгравировано мое лицо, а с другой стороны имя Анук. У меня по спине побежали мурашки.

– Тебя зовут Анук, малыш?

Мальчик кивнул и показал пальчиком на изображение:

– Мама, люблю.

– Спи, маленький. – Я поцеловала его в лоб и затушила свечи. Маленькие звездочки у указательного пальца загорелись ярким красным цветом. Анук увидел их и засмеялся:

– Звездочки.

Я улыбнулась. С этим надо было что-то делать. Все было совершенно несуразно и дико! Так не должно быть!

Когда на следующий день я появилась у Дома Совета магов Словении за руку с маленьким Наследником, начался настоящий переполох. Стражи у ворот уставились на нас так, словно перед их взором появилось чудище лесное в зеленом сарафане. Подобно рыбам, выброшенным на берег, они беззвучно открывали рты. Нас моментально препроводили в огромный круглый зал с высоким сферическим потолком. Через стеклянный витраж лился белый прозрачный свет. Я стояла, ослепленная, в ярком световом столбе, крепко прижимая к себе Анука, и ощущала внутри всевозрастающую панику. В Совете мне появляться ни разу не приходилось, так что лица наших Ипсиссимусов мне были знакомы лишь по гравюрам в газетных листах.

Вокруг нас собрались служки. Взрослые и сильные боевые маги пытались изобразить на лицах высшую степень озабоченности, но я различала лишь настоящий животный ужас, когда их взгляд падал на малыша, доверчиво прижимающегося ко мне. Перед ними был не маленький испуганный мальчик, а Наследник провинции Бертлау, будущий данийский Властитель, яблоко раздора, повод для нападения на Словению.

Где-то, тихо скрипнув, открылась дверь. Я поспешно оглянулась. Предо мной во всем своем величии стоял Ипсиссимус Ануфрий – пожалуй, самый известный маг Словении, Глава магического Совета. Он молча оглядел меня прозрачными голубыми глазами и кивнул, предлагая следовать за ним. Я рассматривала его прямую, как доска, спину и болтающуюся до самого пола, словно мешок, рясу, прикидывая возраст старика. В голове крутилась как будто приколоченная мысль, что старикан мог бы и поздороваться со мной. Как-никак я спасительница всей Словении и заслуживаю некоторых почестей.

Кабинет Ипсиссимуса светлый, с дорогой мебелью: один лишь огромный стол из мореного дуба, заваленный горами рукописей и свитков, стоил не меньше десяти моих месячных заработков.

Да уж, неплохо маги устроились. Мебель хорошая. Поди, за выплаты в Совет обычных горожан куплена. Скорее всего, за мои ежегодные отчисления приобрели этот миленький письменный прибор из настоящего серебра. От досады я прикусила губу.

Ипсиссимус Ануфрий сел за стол и указал на кресло. Анук еще до приглашения плюхнулся в него и теперь самозабвенно расковыривал в обивке крохотную дырочку. Я осторожно уселась на краешек, подвинув малыша.

– Так это вы нашли юного Анука Бертлау? – начал разговор Ануфрий. Голос у него был старчески скрипучий.

– Ну-у-у, – протянула я, почесала нос и выпалила все как на духу.

История не заняла много времени. События, приведшие меня в трущобы, я скромно опустила, зато в красках рассказала, как ребенок заливался плачем.

– А где ты была до этого? – последовал вопрос. Я смутилась и принялась лихорадочно придумывать правдоподобную ложь. Действительно, какая причина может заставить молодую девушку притащиться в городские трущобы, куда даже стражи днем по одному не суются.

– Ты участвовала в обмане более ста пятидесяти законопослушных горожан и гостей столицы, презентуя некий эликсир, – ответил за меня Глава Совета.

Я стала бордовой, даже уши загорелись, и осторожно покосилась на Ипсиссимуса. Он что, мои мысли читает?

Тот положил руки на стол и начал внимательно следить за мной. «Черт! Он действительно читает мои мысли!» – догадалась я и забавы ради стала про себя петь скабрезную песенку про неверную жену Магуса. У старика отвисла челюсть, и он поперхнулся. Я смущенно кашлянула. Похоже, я таки перегнула палку. Ануфрий помолчал и продолжил:

– По всему видно, что ребенок принял тебя за данийку. Они очень сильно реагируют на родную кровь. В твоем роду были данийцы? – Он внимательно посмотрел на меня из-под густых седых бровей.

– Нет. – Я не понимала, к чему Ипсиссимус клонит.