Атомные танкисты. Ядерная война СССР против НАТО Морозов Владислав

Глава 6. Крылатая пехота

ГДР. Гарнизон Нойтимен в р-не г. Бранденбург (25–30 км западнее Берлина). Место постоянной дислокации 3-й отдельной гвардейской Варшавско-Берлинской воздушно-десантной бригады специального назначения ГСВГ. 7 июня 1982 г. 3 суток до «момента ноль».

Рядовой Виталий Башмаков давно был полностью согласен с сослуживцами – эти бесконечные тревоги уже задолбали всех вконец. Для обычных плановых учений суматоха последнего времени была какой-то явно чрезмерной, поскольку, к примеру, внеплановые дополнительные занятия по немецкому языку и минно-взрывному делу были, на взгляд большинства десантников, явно лишними. Сейчас на слуху у всех была Польша, но коли уж она находилась у нас в тылу, там в случае чего скорее предстояло каких-нибудь «лесных братьев» отлавливать, а не мосты взрывать. Да и с кем там по-немецки разговаривать? С «польскими панами и псами-атаманами»? Но земляк Башмакова (они оба были из Свердловска, хотя до армии друг друга не знали и даже никогда не встречались), старший сержант Гена Шевелев, которому оставалось меньше полугода до дембеля (самому Башмакову оставалось служить еще почти год, практически как «медному котелку»), резонно считал, что на все это надо смотреть исключительно философски.

Он всегда говорил примерно так: раз уж мы попали служить в самую что ни на есть элиту Советской армии, да еще и в полусекретную часть специального назначения, – удивляться не положено, а то отцы-командиры и особисты нас быстро от этого отучат. Тем более тут у нас можно много чему удивляться, поскольку на учениях вполне может отрабатываться даже вертолетный десант на крышу бундестага в Бонне с последующим пленением федерального канцлера Гельмута Шмидта и президента Карла Карстенса. Да еще и во взаимодействии с «красноберетниками» из единственного в ННА ГДР 40-го парашютно-десантного батальона. По здешней специфике и это было бы вполне реальное задание, хотя оно было и не по профилю для бригады, в которой они служили. Опять же, говорил Гена, раз у нас идет сплошная боевая подготовка, значит, никто нас не заставляет красить заборы или заниматься строевой подготовкой. А пострелять на халяву – единственное великое счастье для советского солдата.

Башмаков с ним соглашался, хотя и не во всем.

Например, из-за этого аврального усиления боеготовности давно не было увольнений и ему не удавалось навестить свою немецкую подружку. История этих отношений была интересная, хотя бы потому, что военнослужащие бригады имели привычку ездить в увольнение в Берлин (благо недалеко, а Бранденбург хоть и интересный и вполне себе исторический городишко, но все-таки очень мелкий), но вот даже заговорить с какой-нибудь местной «медхен» не получалось ни разу и ни у кого. Может, потому, что «парадка», в которой десантники выходили за ворота гарнизона, была с красными погонами и мотострелковыми эмблемами. Разгуливать по ГДР в тельнике и голубой беретке категорически не рекомендовалось. Хотя бы потому, что СССР и ГДР вроде бы не собирались ни на кого нападать и объяснить наличие в тылу у Западного Берлина десантно-штурмовых частей политикам, в случае чего, было бы сложно.

Короче говоря, с той девушкой Башмаков познакомился в увольнении случайно, прошлой осенью. Увидел стоявшую на набережной Шпрее блондинку с довольно короткой модной стрижкой, которая явно о чем-то грустила, и, поборов страх и волнение (общение с местным населением особистами и замполитами не особо возбранялось, но и не приветствовалось), подошел к ней и попробовал заговорить. Башмаков хоть и на четверки, но все-таки худо-бедно окончил десять классов в спецшколе с немецким уклоном (а вот почему он потом, при поступлении в институт, проходных баллов не сумел набрать – это уже другой вопрос) и все надеялся хоть когда-нибудь применить свои языковые познания на практике. Собственно говоря, без мало-мальского знания языка в подразделения вроде их бригады никого и не брали, да и непосредственно в части с бойцами продолжали проводить занятия по языку. Преподавателей было двое – жена начштаба бригады Укладова, приятная дамочка бальзаковского возраста, до отъезда в ГДР преподававшая немецкий в каком-то столичном вузе (здесь она, кстати, вела уроки немецкого еще и в гарнизонной средней школе) и бритоголовый капитан Ховрин из разведотдела (этот, похоже, был бывшим нелегалом, поскольку не просто в совершенстве шпрехал на языке Шиллера и Гете, но, как уверяли некоторые офицеры, вроде бы даже имел чистейшее баварское произношение, нюансов которого солдаты и сержанты на занятиях, по дурости своей, разумеется, абсолютно не улавливали).

Только их «солдатский» немецкий был, мягко говоря, специфическим – ведь девушке не скажешь: «проведите нас к ракетной батарее или радарной установке, если хотите жить», «есть ли впереди танки» или «где находится ближайший аэродром»…

Но, к взаимному удивлению, девушка поняла Башмакова, улыбнулась и ответила ему (а он, о чудо, понял, что она сказала – значит, не зря в школе двойки и единицы хватал, хотя, как он понял в процессе дальнейшего общения, лучше бы их в школе больше учили разговорному языку, а не мучили дурацкой грамматикой и переводами статей о дедушке Ленине или Эрнсте Тельмане из учебника или газеты «Neies Leben»; только советская школа всегда больше учила не языку, а некому абстрактному интернационализму, упирая на то, что гэдээровцы – это совсем не те немцы, с которыми когда-то почти четыре года рубился не на жизнь, а на смерть дед Башмакова). Девица была модно одетая и довольно симпатичная, даже, можно сказать, «миленькая», по местным меркам (а среди немок, как замечали все служившие в ГСВГ русские солдаты и офицеры, большинство составляли те, кого у нас принято именовать «страшненькими»), и звали ее, почти как одну героиню романа про трех мушкетеров, – Констанц Ренхард. В общем, девушку по имени Констанц чем-то привлек прилично говоривший по-немецки русский парень в военной форме, и они начали встречаться. Ну, то есть как встречаться – выходя из части в увольнение, Башмаков звонил ей из телефон-автомата на автобусной остановке, а затем пересекался с ней уже где-нибудь в Берлине. Иногда она, видимо, была занята (Башмаков знал, что она работает в комитете местного комсомола, а точнее – FDJ, на каком-то полиграфическом комбинате) и не брала трубку. В этом случае свидания срывались. Ну, то есть как свидания – обычно они гуляли по городу и разговаривали, пару раз заходили в кафешки. Констанц показывала Башмакову Берлин, а он, насколько хватало слов, рассказывал ей о себе (разумеется, опуская подробности своей армейской службы). Местные немцы, видя девушку, идущую рядом с русским солдатом, смотрели на нее не то чтобы укоризненно, но как-то не слишком одобрительно. Почему – Башмаков не очень понимал. Так или иначе, похоже, им было интересно общаться друг с другом и, возможно, между ними и возникла какая-то взаимная симпатия, хотя говорить о чем-то большем и не приходилось, несмотря на пошлые шуточки Генки и других коллег-сослуживцев. Во всяком случае, для Башмакова и такие невинные встречи были чем-то вроде «света в окошке». И вот – уже месяц их не выпускали в увольнение, и Виталий предполагал, что Констанц начала помаленьку забывать о его существовании.

– Нашел по кому сохнуть, – сказал как-то Башмакову грубый ефрейтор Леха Кузин. – Все равно она тебе никогда не даст, и вообще эта твоя Констанция Бонасье, поди, в здешней госбезопасности служит. Зихерхайст Динст, Эс Дэ. Только и ждет, когда ты ей начнешь про нашу бригаду что-нибудь интересное рассказывать, чтобы сразу тащить тебя в местное ЧК…

– И не говори, – вздыхал Виталий, после чего неизменно посылал Леху в известном направлении, присовокупив слегка переделанную строчку из народной частушки «Не ходите, девки, замуж за Алеху Кузина, у Алехи Кузина большая кукурузина!». Кузин на такие издевки не реагировал, поскольку уже давно убедился, что с фамилией ему по жизни не сильно повезло (хотя это еще как посмотреть, особенно если вспомнить, как дразнили того же Башмакова в детском саду и школе – и «Сапогом», и «Валенком», и «Тапком»)…

В общем, разведывательный батальон, гремя сапогами и навьюченным на себя смертоносным железом, в очередной раз выбежал по тревоге на плац и построился. Потом последовал приказ разобраться по ротам, а потом распоряжение командирам рот – разойтись для получения боевых задач.

Они перестроились поротно и потопали в сторону учебного корпуса, где рота разделилась уже по взводам и разошлась по классам.

Их первым взводом командовал лейтенант с фамилией из недавно шедшего в кино по всему СССР фильма «В зоне особого внимания» – Тарасов. Правда, когда при нем поминали всуе сей «киношедевр», лейтенант морщился, как от чего-то кислого, тихо шипел и рассказывал, что с недавних пор этот фильм крутят в Рязанском воздушно-десантном (куда, как известно, конкурс похлеще, чем в МГИМО) абитуриентам перед началом экзаменов. А после просмотра товарищи офицеры включают свет и спрашивают: «Ну, хотите научиться так же?»

Сопляки, естественно, с энтузиазмом отвечают: «Да, конечно, хотим, даже очень!»

На что им, криво ухмыляясь, отвечают: «Тогда валите на «Мосфильм», мудаки, в ВДВ такой фигней не страдают! Мы здесь серьезным вещам учим!»

Правда это или нет, солдаты не знали, но все-таки были склонны верить взводному.

Вообще вокруг лейтенанта Бориса Тарасова был некий героический ореол – он был небольшого роста, молодой и загорелый, но с ухватками уже повоевавшего человека. Когда он разговаривал с другими офицерами, до Башмакова и других солдат долетали обрывки фраз и непонятных слов, типа «103-я воздушно-десантная», «Кабул», «Баграм», «Саланг», «Шахджой», «шурави» и т. д. и т. п. Про Афган ходило много слухов (сам Башмаков еще перед уходом в армию видел на кладбище в родном Свердловске пару свежих могил с поставленными явно за казенный счет довольно дорогими надгробиями – одному из покойных было 19 с небольшим, а другому 20 лет), хотя в телевизоре упорно показывали исключительно митинги, субботники и совместные футбольные матчи между советскими и афганскими солдатами, а о том, что там может быть что-то вроде войны, не говорилось вообще ни слова.

А однажды, на 23 февраля, когда Тарасов показывал капитану Куроптеву какой-то свой фотоальбом, Башмаков через плечо капитана успел рассмотреть пару страниц этого самого альбома. Запомнилось несколько фото – стоящая в капонире «АСУ-85», возле нее несколько человек в маскхалатах и панамах, включая Тарасова, позади них виден садящийся на фоне каких-то гор «Ан-12» и стоящие рядком «МиГ-21»; Тарасов в бушлате и ушанке на фоне «БРДМ-2» с какими-то усатыми, обмундированными в непонятную форму военными; и наконец – улыбающийся Тарасов, почему-то переодетый в местные гражданские штаны, безрукавку и головной убор вроде чалмы, но с оружием и патронташем на груди, в центре группы таких же вооруженных людей, одетых как местные дехкане (или басмачи?), но с типично славянскими харями. Что именно было на тех фотках изображено, Башмаков, естественно, уточнять не стал, а сам Тарасов рассказывал о себе и прошлой службе крайне мало и невнятно. Поговаривали, что он в первой волне высаживался в Кабуле, потом был в Баграме и где-то еще, провел на войне больше года, а потом по какой-то причине был переведен сюда. А еще он имел медаль «За отвагу», которую ему здесь категорически не рекомендовали носить из соображений секретности, и, кроме того, Тарасов был одним из немногих неженатых офицеров в бригаде. Считалось, что в училище он это дело не успел, а потом, да еще и на войне, ему было явно не до того…

Положив автоматы на столы, бойцы взвода расселись по местам и принялись поедать взводного взглядами.

– Так, – сказал Тарасов хмуро. – Больных, «губарей» и прочих отсутствующих нет?

– Никак нет! – отозвался Гена Шевелев, который был у них замкомвзвода.

– Тогда разобраться по тройкам, – приказал взводный.

В классе последовало некоторое оживление, пока все рассаживались по-новому. Действия парами и тройками были одной из «фишек» бригады, принимая во внимание ее разведывательно-диверсионную специфику. На случай чего они даже отрабатывали проникновение на территорию ФРГ мелкими группами и в «гражданке». Кстати, Башмаков был в одной тройке с Шевелевым и Кузиным. Правда, основные тренировки в бригаде обычно проводились все-таки в составе взводов или отделений.

– Так, – сказал Тарасов, осматривая свое воинство. – Хорошо. Надеюсь, все вполне осознают, что именно нам предстоит?

– Так точно, – ответил нестройный хор голосов из-за парт.

– Конечно, не факт, что поначалу мы будем высаживаться именно тройками, – уточнил Тарасов. – Вполне возможны действия в составе роты, взвода, отделения или группы. Но нам надлежит быть готовыми буквально ко всему.

– Так мы же, товарищ лейтенант, до этого все больше как раз в составе взвода или отделения тренировались, – высказался за всех Шевелев.

– Вот и замечательно. Подготовка у вас вполне всесторонняя, а значит, вполне сможете по месту ориентироваться, в том числе и полностью автономно.

– Это как? – спросил всегда не вполне понимающий с первого раза сложные русские слова младший сержант Гаджикасимов.

– Автономно, – пояснил взводный, – это когда связи нет вообще и у вас есть только конкретный приказ, а командиров, кроме старшего группы или тройки, вокруг нет. Понятно говорю?

– Так точно, – ответил вроде бы понявший со второго раза Гаджикасимов.

В этот момент в класс без стука вошел ротный, капитан Нагорный. Все немедленно вскочили, но он со словами «вольно, вольно, орлы», подошел к Тарасову, отдал ему какие-то бумаги и карту, после чего удалился. Взвод вопросительно смотрел на закрывшуюся за ним дверь, пока взводный разглядывал бумаги и принесенную карту.

– Так, – сказал наконец Тарасов. – Все ясно, это неправильные пчелы, и мед они тоже делают неправильный…

Взвод замер, переваривая эту цитату из Винни-Пуха и ничего не понимая.

– Это вы в каком смысле, товарищ лейтенант? – осторожно высказал тревожившую всех мысль сержант Портнов. – Что-то случилось?

– Да это я так, сержант, мыслю вслух, – ответил Тарасов и добавил: – Штабные, как обычно, торопятся. Вот только сами не знают куда… – И тут же спросил: – У командиров троек карты с собой?

– С собой, – нестройно ответили те.

– Тогда командиры троек – на первые парты.

В классе опять начались передвижения.

– Карты местности все изучали? – спросил Тарасов, когда все устаканилось и командиры троек выложили карты из своих планшетов на столы перед собой.

– Да, – нестройно ответили сержанты.

– Не «да», а «так точно», – уточнил взводный.

– Так точно, – согласились командиры троек.

– Тогда смотрите сюда, – сказал Тарасов, разворачивая на столе принесенную ротным карту.

Сержанты склонились над ней.

– Вопросы есть? – спросил взводный.

Даже сидевший на второй парте Башмаков сумел рассмотреть, что карта была привычная, ФРГ, им именно такие недавно выдали, но с какими-то свежими отметками.

– Отметки с этой карты перенесите на свои, – приказал Тарасов сержантам. – И давайте побыстрее…

Командиры троек послушно полезли в планшетки за карандашами.

– А что это за пометки, товарищ лейтенант?

– А это наши старые знакомые, – пояснил Тарасов. – Циферкой 1 помечены места дислокации дивизионов и батарей оперативно-тактических ракет «Лэнс», циферкой 2 – склады и хранилища атомных и химических боеприпасов, циферкой 3 – военные аэродромы. Сейчас командиры троек быстро переносят эти отметочки на свои карты, а остальные сидят и слушают.

Сержанты вооружились карандашами и взялись за дело.

– А что за срочность, товарищ лейтенант? – спросил, высказав опять-таки общую мысль, Генка Шевелев, не отрываясь от карты.

– Это положение наших потенциальных целей за последнюю пару суток. Те, что обозначены синим, не передвигаются, то есть предположительно или на огневых позициях, или это стационарные объекты типа складов или аэродромов, те, что обозначены зеленым, перемещаются. Главные уточнения, если что, будут непосредственно перед выброской. Но в любом случае по ним, если будет приказ, мы и будем работать.

– А он будет?

– Чего не знаю, того не знаю, спросите что-нибудь полегче. В любом случае за нас подумают и решат. А если все отменится, карты у вас заберут за ненадобностью. Кстати, все, что вы на этой карте видите, строго секретно – имейте это в виду…

– А как будем действовать? – спросил Портнов, увлеченно рисуя на своей карте кружочки и циферки синим карандашом.

– Вот это точно решится в последний момент. Скорее всего, нам предстоит высадка на той стороне с вертолетов. Хотя может быть и работа под гражданских, с предварительным проникновением. Остальное легко предположить. Ищем то, что нас больше всего интересует. Что можем, уничтожаем сами, если нет – наводим нашу авиацию или, к примеру, тактические ракеты.

– А шанс уцелеть у нас при этом есть? – поинтересовался Шевелев. – Ведь если атомной бомбой шандарахнут, мало не покажется…

– Не шандарахнут, сержант. Ядерное или химическое оружие задействуется только в качестве ответной меры на аналогичные действия противника.

– Точно?

– Что еще за вопросы? Прямо как на базаре! Предварительно – да. Да и нам комбриг на инструктаже про то же говорил.

– Ну, раз комбриг, тогда, наверное, правда, – согласился Шевелев.

– А что делаем дальше? – спросили сержанты через несколько минут, когда отметки о целях благополучно перенеслись на их карты.

– Если разобрались с картами, дуем на склад, получаем боекомплекты, сухие пайки и прочее и топаем на плац. В течение двух часов запланировано наше выдвижение в район сосредоточения.

– Уже? – удивился за всех Портнов.

– Да, уже.

– Все настолько плохо?

– Все, как всегда, бойцы. Если будет приказ – одно, не будет – другое. Всем, конечно, хочется, чтобы приказа не было, но мы же ВДВ, а не бог знает что… Все, выходите строиться. Времени мало…

Глава 7. Те, кто на другой стороне-3

ФРГ. Авиабаза Гютерсло (Северный Рейн – Вестфалия). 8 июня 1982 г. 2 суток до «момента ноль».

Серо-зеленые «Харриеры», оглушительно свистя двигателеми и поднимая облака пыли, один за другим опускались на ВПП и тут же резво отруливали вправо, где под маскировочными сетками были развернуты стоянки, разгороженные панелями гофрированного железа камуфляжной раскраски.

Сдвинув фонарь кабины назад и сняв кислородную маску, комэск 3-й эскадрильи RAF сквадрон-лидер Питер Доннел втянул ноздрями воняющий горелым керосином воздух и в очередной раз констатировал, что что-то тут не то.

Отстегнув привязные ремни и выбираясь из кабины, по оперативно закрепленной на борту хмурым сержантом лесенке (техник был совершенно незнакомым, «свой» техсостав должен был прибыть сюда транспортным самолетом только завтра), комэск все больше осознавал, что он сам и его подчиненные ждали чего угодно, только не этого. Особенно его в этом убеждали развернутые неподалеку от ВПП пусковые установки ЗРК «Рапира».

Их коллеги из 1-й эскадрильи сейчас бомбили Порт-Стэнли и несли при этом потери. Дома у Доннела хранилась фотография, сделанная два года назад на авиашоу в Фейфорде. И он точно знал, что один из шести широко улыбающихся на этом снимке пилотов «Харриеров», Поук из 1-й эскадрильи, сейчас плыл домой на борту госпитального судна с тяжелой компрессионной травмой позвоночника после не особо удачного катапультирования, а от самолета еще одного – Аронсайда, на берегу бухты у Гуз-Грин нашли только сильно помятый ПТБ…

Поэтому когда 3-ю эскадрилью срочно отправили на переформировку и доукомплектование, а потом на завод Бритиш Айроспейс в Кингстоне для ремонта и пополнения матчасти, можно было закономерно предположить, что очень скоро им предстоит очень дальний и сложный перелет с дозаправкой в воздухе до забытого богом острова Вознесения, а оттуда – тяжкий путь в трюме какого-нибудь транспорта через «ревущие сороковые». Ну, или сразу долгое плавание в Южную Атлантику.

И вот вместо тундры Фолклендов сегодня их «Харриеры» садились на аккуратную немецкую ВПП среди европейской летней зелени, где абсолютно все было новым и несло на себе печать нетронутости. Покрытие из металлических полос, которыми выкладывались стоянки самолетов, сияло чистотой, покрывавшие металлические стенки капониров разводы камуфляжной краски были глянцево-свежими, и даже развернутые над самолетами маскировочные сетки выглядели явно не обмятыми. Похоже, саперы подготовили эту площадку к базированию их эскадрильи буквально накануне.

Все это было вроде бы и неплохо, но на обычные, пусть даже и очень большие, учения окружающее походило все меньше.

Отправка 3-й эскадрильи в Германию изначально проводилась в обстановке перманентного аврала. Боеприпасы для полигонных тренировок на боевое применение поступали прямо с заводов, а не как обычно, со складов. Ну, это еще можно было бы понять, учитывая продолжавшуюся войну за эти самые острова у черта на куличках. Куда интереснее было другое – их самолеты оказались оснащены даже лучше, чем те, что воевали сейчас в Южной Атлантике. Так, два «Харриера» GR.3 3-й эскадрильи были оборудованы для подвески контейнера системы постановки активных помех «Скай Шэдоу», а на еще двух машинах стояла система отстрела тепловых ловушек. В остальном из 15 (шестнадцатой была «спарка» Т.2) их «Харриеров» GR.3 лазерный дальномер имели 12 машин, а три оставшихся по конфигурации не отличались от ранних GR.1, поскольку их, похоже, откопали то ли с консервации, то ли с завода фирмы, из числа дорабатываемых и модернизируемых машин (Доннел подозревал, что это вообще могли быть какие-то экстренно доработанные прототипы), то ли вообще собрали из ремкомплектов. Что делать – страна вела войну и техники явно не хватало. Не хватало и летчиков – из шестнадцати пилотов 3-й эскадрильи шестеро были резервистами, выдернутыми из запаса по случаю войны с Аргентиной, и в их боевых качествах комэск откровенно сомневался.

Мало что изменили в этом смысле и тренировки «в условиях, приближенных к боевым». Интересно, что на полигоне в Англии эскадрилья почему-то упражнялась в основном в ударах по танкам и прочим малоразмерным целям. Именно тогда пилоты начали понимать, что Фолкленды им вряд ли светят. Поскольку откуда у аргентинцев, спрашивается, танки или мехколонны? Но, с другой стороны, ведь утвердил же кто-то наверху именно такой план боевой подготовки, а значит, генералы, видимо, знали, что они делают…

Покинувшие кабины пилоты, в своих серо-зеленых противоперегрузочных комбезах и ярких шлемах, поначалу напоминали каких-то существ из другого мира. Но уже через минуту шлемы были сняты и «инопланетяне» стали похожи на людей.

– Ну что, командир, – сказал подошедший к Доннелу ведомый, флайт-лейтенант Майк Рот, огненно-рыжий нескладный молодец с длинной угловатой физиономией. – Вы наконец осознали, что на войну мы, похоже, все-таки не попадем?

– А что – кто-то из вас в этом сомневался?

– Ну ведь сначала все вокруг только и говорили, что мы – пополнение против Аргентины.

– «Все» – это кто? Кто именно говорил?

– Ну, эти, на заводе. Да и какие-то военные чины из министерства обороны, которые приезжали на завод три недели назад, болтали о том же самом…

– Черт возьми, Майк. И когда вы наконец перестанете слушать бредни этих штатских хмырей или штабных крыс? Те, кто тогда приезжал, по-моему, были какими-то интендантами, а если они и употребляли в разговорной речи слово «война» или «театр боевых действий», то это вовсе не означало, что это относилось персонально к нам. Мне они, наоборот, проели плешь, все время говоря про учения. А если нам говорили об учениях, значит, мы могли оказаться где угодно, вплоть до Норвегии…

При упоминании Норвегии Рот только присвистнул. Он уже пять лет прослужил в ВВС и неоднократно лично побывал на маневрах в этой северной стране. Соответственно, он знал не понаслышке о том, что на проходивших там регулярно учениях ежегодно гробилось немало пилотов НАТО, и это касалось не только тех, кто летал на «Харриерах», убивались и сами норвежцы, летавшие на «F-104» и «F-5». Ну да, пойди попробуй нормально полетать с тамошних узких и обледенелых ВПП, да еще когда вокруг тебя поросшие лесом гранитные стены фьордов, ледники, озера и свинцовое море, в котором после катапультирования проживешь минуты три (говорили, что возле Фолклендов морская водичка не сильно уступает норвежской в плане температуры и прочего)…

– И вообще, – продолжил Доннел. – Наш сегодняшний перелет в Германию очень хорошо стыкуется со всеми этими нашими противотанковыми тренировками. Как раз здесь, на больших маневрах, нам это вполне может пригодиться…

– Ну, мы те еще противотанкисты, – понимающе усмехнулся Рот и добавил: – Вопрос – а почему именно мы?

– Не факт, что только мы. Мало ли кого еще сюда перебросили и еще перебросят. Не считайте, что у нас сейчас переизбыток техники, да и ударных самолетов в RAF не так уж много, не забывайте, что идет война. А если что-то глобальное случится здесь, первую скрипку, видимо, будут играть немцы, у которых полно ударной авиации, или американцы, а вовсе не мы…

Почти машинально говоря все это и устало шагая по полосе к сборным домикам аэродрома, возле которых торчали покрытые свежим темно-зеленым камуфляжем радиомашины и «Лендроверы», Доннел, кажется, вполне понимал, зачем здесь нужны именно они.

Основной положительной особенностью «Харриеров», ради которой их и проектировали в 1960-е и которую неизменно учитывали все эти паршивые умники в штабах, была та самая «вертикальность», т. е. возможность взлетать и садиться без разбега и пробега. Все видели многочисленные картинки и кинокадры, на которых «Харриеры» взлетали вертикально прямо из лесной чащобы, на фоне каких-нибудь елок или сосен. Считалось, что если Советы первым ударом разнесут все ВПП, «вертикалки» уцелеют и смогут базироваться где угодно, хоть на шоссе, хоть на тех самых лесных полянах, и оттуда наносить противнику «существенный урон». Это тоже многократно отрабатывалось на многочисленных учениях и считалось, по крайней мере теоретически, выполнимым. В 1960-е кое-кто из военного руководства НАТО даже порывался заменить всю боевую авиацию на СВВП. К счастью, им не дали этого сделать экономический кризис, противоречия внутри военного блока, а также сложность и дороговизна СВВП по сравнению с обычными самолетами.

Правда, при всем при этом любой пилот, который сейчас летал на «Харриерах», точно знал, что на чисто вертикальный взлет тратится слишком много горючего, а это снижает радиус действия и боевую нагрузку. Хотя здесь, в Германии, далеко летать особо не требовалось. Было известно и то, что в плане эксплуатации «Харриер» вовсе не подарок и мало соответствует полным самохвальства рекламным проспектам в глянцевых авиационных журналах. Тот же Доннел знал, что, к примеру, американцы за десять лет интенсивной эксплуатации, с 1970 по 1980 год, расколотили вдребезги не менее 39 из своих 102 «AV-8А», и ведь не на какой не на войне, а в авариях и катастрофах. Притом что летчики они не самые плохие. И нельзя сказать, что в RAF или Royal Navy с этим обстояло сильно лучше. И опять-таки хорошо попадать корректируемой бомбой или НАРами в списанный танк-мишень на полигоне, который не двигается и не прикрывается никакими средствами ПВО. А попробуй атаковать с малых и предельно малых высот настоящую колонну танков в условиях, когда по тебе будут палить сотни стволов и запускаться ракеты…

От таких мыслей Доннела невольно передернуло. Но если ставка опять делалась на сверхмобильность и вертикальный взлет, значит, им всем предстояло нечто большее, чем ежегодные блоковые маневры? А если не маневры – то что? Последние события вокруг Польши насторожили многих, но чтобы они вот так, запросто, вызвали войну??! По крайней мере, сам Доннел считал это очень сомнительным. Честно говоря, воевать особо не хотелось ни ему, ни его подчиненным, поскольку все знали о том, что Восточный блок хорошо вооружен и многочислен. А на фоне настоящей войны с русскими в Европе нынешняя борьба за далекие острова приполярной зоны показалась бы детской игрой в войнушку…

Глава 8. Дан приказ ему на Запад

СССР. Калининградская область. г. Балтийск. Место постоянной дислокации 336-й гвардейской Белостокской, орденов Суворова и Александра Невского бригады морской пехоты КБФ. 9 июня 1982 г. 1 сутки до «момента ноль».

Летний день медленно клонился к вечеру, на воде лежали солнечные блики, с Балтики привычно дул пахнущий солью и рыбой ветерок, кричали чайки. Так что время для объятий было вроде бы подходящее, а вот место – увы. Постольку-поскольку происходили эти самые обнимашки в закрытой, «военной» части порта.

У обшарпанных бетонных стенок причалов, видимо, помнивших еще Гитлера, а то и самого кайзера Вильгельма, а также на рейде стояли серые силуэты боевых и не очень кораблей, а чуть в стороне, у боксов и на подъездных путях, в живописном беспорядке стояла бронетанковая техника бригады морской пехоты. Время от времени один-два навьюченных воздуховодными трубами, спасательными кругами и прочими морскими причиндалами (неведомыми простому армейскому танкисту) «ПТ-76» с нанесенными на бортах военно-морскими флажками или более солидных «Т-55», выпускали струи сизого солярового дыма из выхлопных труб и, оглушительно взревывая моторами и лязгая гусеницами, медленно уходили вдоль пирса – там у самого берега стояли два больших десантных корабля с открытыми носовыми воротами и опущенными сходнями для тяжелой техники. Танки задним ходом заезжали в трюмный полумрак и надолго затихали там. Еще вчера поступила команда грузить тяжелую бригадную технику на десантные суда, вот танковый батальон и ишачил в поте лица.

И на фоне всего этого окрашенного в защитный цвет железа, а также матерящихся и суетящихся мужиков в ребристых шлемофонах и грязных комбезах, чуть в стороне, у вечно запертого склада ЗИП, принадлежащего силам охраны водного района, торчала, словно вывалившаяся из какой-то другой оперы, обнявшаяся парочка в военной форме. Они стояли и, словно в последний раз, влюбленно смотрели друг на друга – высокий парняга в сапогах и черной форменке морпеха с лычками младшего сержанта и девушка в туфлях, берете и темно-синем форменном платье с погонами старшего сержанта. Девушка была очень красивая, и форма ей удивительным образом шла.

Со стороны недалеких боксов на них с явным интересом пялился в бинокль некий конопатый хмырь в сдвинутом на затылок танкошлеме и тельняшке на голое тело, удобно устроившийся за широкой крышкой открытого люка на башне «ПТ-76». Но они его, похоже, не замечали, а он, как ни старался, не мог определить по губам, о чем же именно говорит эта парочка, хотя догадаться было, в общем, нетрудно.

Младшего сержанта звали Дмитрий Вилемеев, и физиономия у него была, пожалуй, слишком интеллигентная для морпеха. А сейчас на этом самом лице вдобавок было излишне много беспокойства. То ли оттого, что он драпанул сюда с «самоподготовки» (в последние дни им зачем-то приказали изучать по разговорнику, поскольку специалистов-переводчиков не было, датский язык, хотя бы в объеме, позволяющем читать дорожные указатели), то ли от предстоящего расставания.

– Да ты не бойся, я ненадолго, – утешала его старшая сержантша. – Мы же в Ленинград за новым оборудованием, туда и обратно, уже завтра или послезавтра вернемся.

– Да я и не боюсь, – отвечал он, прекрасно понимая при этом, что не знает, где может оказаться через день или два.

Девушку звали Наталья Шевердякова, но для Димы она уже давно была «Наташа» или «Наташенька». А если точнее – первая и на данный момент единственная любовь.

Собственно, и этой их встречи могло не быть, хотя они и служили в одной бригаде. Так уж оно в один прекрасный момент получилось, хоть Дима и подозревал, что на флот Наташка пошла именно из-за него.

Можно сказать, что любовь тут была давняя, еще со школы, когда драки на переменах и дерганье за косички в младших классах плавно переросли в провожания-обнимания в старших классах. С этой самой любовью их родители поначалу активно боролись, а потом плюнули и смирились. Ну, то есть не то чтобы смирились. Просто сочли, что у Димы, которого Наташины родители по сей день считали полудурком (ни профессии, ни нормальной работы, и вообще ни кола ни двора, а туда же – одна любовь на уме!), рано или поздно кончится любовный запал, а их Натаха найдет себе кого-то поприличнее. Ошиблись…

Жили возлюбленные в Питере, в Автово, в соседних домах, и планы дальнейшей совместной жизни у них тоже были давними. Вот только человек предполагает, а жизнь располагает.

Отличником в родной школе писавший довольно приличные (по мнению друзей-приятелей и знакомых девушек) стихи законченный романтик Дима не был, а его родители были простыми работягами без связей, считавшими, что сыну тоже стоит пойти по рабочей стезе, в какие-нибудь инженеры. Только особой тяги к железкам, сопромату и начертательной геометрии у него до обидного не наблюдалось, и в итоге Дима попытал счастья, сунувшись на филфак университета (а куда еще столь поэтической натуре податься?). Правда, как оказалось, там таких, как он, «лириков» хватало – конкурс, постные рожи экзаменаторов, которых больше интересовали не стихи, а даты очередных партийных съездов и прочая ерунда, вроде литературного наследия В.И. Ленина. Короче говоря, он не поступил, а когда его призвали в армию, решил использовать это время с максимальной, как он полагал, пользой. Правда, тут пришлось использовать влияние Наташкиного папаши, который то ли действительно помог, то ли просто мелко отомстил воздыхателю. Так или иначе, Дима оказался в морской пехоте Балтийского флота. Разумеется, он, как и многие, хотел в воздушный десант, но, как ему объяснил в военкомате толстый красномордый подполковник, ВДВ – не помойка и кого попало в эти чересчур разрекламированные войска не берут. А Дима, хоть и не был Гераклом, все-таки имел наглость полагать, что он себя тоже нашел отнюдь не на помойке и не в абортарии (хотя сержант Стеценко, регулярно заставлявший его драить очки в сортирах родной «учебки», усиленно, но, как оказалось, тщетно убеждал его в обратном).

А когда, уже после этой самой «учебки», Дима попал в Балтийск, оказалось, что Наташа уже служит в их бригаде на узле связи. Что творилось в голове у этой девушки, не смогли до конца понять даже родные отец и мать. Иначе с чего вполне успешно поступившая в Политех дочь вдруг, сдуру как с дубу, перевелась на заочное и, устроив папе скандал, собралась идти служить. Да не куда-нибудь, а на флот. Папа понял, что пороть ее уже поздно, и неохотно посодействовал любовному порыву упертого чада, определив дочь поближе к вероятному кандидату в зятья, в 336-ю бригаду связисткой.

В первый раз увидев Наташку в родной бригаде, Дима понял, что любовь все-таки есть и это страшная вещь, заставляющая людей порой делать странные и даже необъяснимые шаги. А еще он понял, что возлюбленная все-таки дожала своего сурового папулю. А он у нее был не хухры-мухры – контр-адмирал Семен Алексеевич Шевердяков был замначальника тыла ДКБФ. И единственную дочь любил, хоть иногда и весьма своеобразно.

Интересно, что на флоте Наташа сделала более удачную карьеру, чем Дима. Он-то был обычным стрелком, а она уже через год стала старшим сержантом и из просто связистки превратилась в серьезного спеца по части радиоэлектронной борьбы и радиоперехвата. Настолько серьезным, что ей даже предложили делать офицерскую карьеру в этой области, о чем она пока раздумывала. А Дима в это же время не поднялся выше младшего сержанта, хотя и был у отцов-командиров на хорошем счету. Ему тоже предлагали потом продолжить военную карьеру, но при этом его уговаривали пойти по стезе политработы (замполит, кстати говоря, и уговаривал), а Диме все, что связано с идеологией, поднадоело еще в школе. Поэтому особого интереса к этим уговорам он не проявил, тем более что армейская или флотская служба не сахар, что у солдат, что у политработников…

Единственная радость состояла в том, что они были рядом и часто виделись, а от дальних командировок, типа нудных боевых служб в Атлантике или Средиземном море, Диму миловал бог, а вернее всего – будущий тесть.

То есть миловал до недавнего времени. А сейчас – увы. Постоянная боевая готовность удручала, к тому же Диму нервировали разговоры о перемещениях родного подразделения. В последнюю неделю только и говорили, что о возможной переброске бригады в Польшу или ГДР, а вчера эти слухи получили подтверждение – тяжелую технику начали грузить на суда.

А раз так – расстаться они могли надолго и момент следующей встречи было очень трудно предугадать.

Хотя, по молодости лет, в неизбежность следующей встречи Диме охотно верилось, а вот перспектива большой войны его как раз не очень впечатляла.

– Ладно, давай прощаться, – сказал он, обнимая Наташку. – У меня через двадцать минут самоподготовка заканчивается, а потом сразу на построение. А ведь еще надо успеть добежать.

– Давай, – сказала Наташа, по глазам которой было видно, что расставаться она не хочет.

А надо…

– Ну, до свидания.

– До свидания, Димочка. И не бойся, если что, я тебя найду. По крайней мере в радиоэфире. Позывной узнаю…

– Твои бы слова, милая, да богу в уши.

– Береги себя.

– И ты.

На этом они поцеловались и разошлись.

Конопатый танкист с биноклем довольно лыбился в своем люке, поскольку этой лирической сценой он был вполне удовлетворен.

Глава 9. Война, где всегда тишина

ФРГ, г. Ганновер. Район Оберклинген. 10 июня 1982 г. Менее суток до «момента ноль».

Вполне обычный летний день медленно шел к концу. Закатное солнце за окном освещало красные черепичные крыши старых кварталов, возвышающиеся над зеленью аллей и парков, и высветляло торчащие на фоне неба черные шпили кирх и соборов.

В уютной квартире на шестом этаже приглушенно гундел телевизор. Жизнерадостный диктор в очередной (в который уже за последние несколько месяцев!) раз довольно нудно и казенно повторял официальный текст о совсем не жизнерадостных вещах – возрастании напряженности, событиях в Польше и антивоенных демонстрациях. Его информация сопровождалась видеорядом с перевозимыми на автотрейлерах американскими танками, толпой каких-то демонстрантов с антивоенными плакатами в руках, взрывами авиабомб среди руин жилых кварталов Бейрута, залом заседаний бундестага и «говорящей головой» американского президента Рейгана, в очередной раз обещавшей «стереть коммунистов в порошок».

Когда новости сменились прогнозом погоды, сидевший в кресле перед телевизором коротко остриженный невысокий мужичок лет тридцати с небольшим с мужественным и в то же время незапоминающимся лицом, в гавайской расцветки шортах и футболке с какой-то полустершейся рекламной надписью, привстал с места и выключил «ящик».

Сделал он это очень вовремя, поскольку буквально через минуту на лестничной площадке послышался стук каблуков, а потом лязганье замка входной двери и шаги в прихожей.

Через минуту в комнате появилась красивая молодая особа лет двадцати пяти или около того, в сером деловом костюме, с узкой юбкой и на шпильках. Крашеная блондинка, лицом, фигурой и продуманно-неряшливой прической чем-то похожая на все больше набиравшую популярность английскую певицу Ким Уайлд. Женщина скинула туфли, отшвырнув их в угол прихожей небрежным движением ноги, и сняла жакет, оставшись в белой блузочке с кружевным воротником.

– Как сегодня? – спросил мужчина, не оборачиваясь.

– Да как обычно, – ответила женщина, продолжая медленно раздеваться.

Мужчина встал и вдруг ни с того ни с сего включил стоявший на тумбе у книжных полок музыкальный центр «Nakamici», сразу же прибавив громкость. Раздевшаяся до нижнего белья женщина с некоторым удивлением уставилась на него. Мужчина явно поставил первую попавшуюся кассету – из динамиков звучал альбом «A Broken Frame» от «Depeshe Mod». А уж она-то точно знала, что поклонником этой группы он никогда не был.

– Ну вот что, – сказал мужчина, неожиданно и резко переходя с немецкого на русский, подходя к ней поближе. – Сегодня была отдана команда о возможном переходе к активным действиям.

Стягивавшая трусики женщина посмотрела на него как-то по-особенному, но это продолжалось ровно секунду, до того момента, когда она облачилась в короткий домашний халатик из щелка цветочной расцветки.

Эти двое были диверсантами-нелегалами ГРУ и жили здесь, в Ганновере, уже четвертый год, по мере возможности изображая семейную пару. Впрочем, публично демонстрировать супружеские отношения здесь требовалось нечасто, западные немцы, в большинстве своем, были людьми консервативными. По документам они были супругами Хейгабель, Фридрихом и Урсулой. Он числился автомехаником в одном местном автосервисе «Фольксвагена», она была сотрудником авиакомпании «Люфтганза» – пару лет отлетала стюардессой на ближневосточном направлении, а сейчас работала в здешнем представительстве этой компании. На самом деле их звали Иван Ермолин и Ольга Смыслова. Она – старший лейтенант, он – капитан, и были они специалистами весьма широкого профиля, как и все подобные им боевики в этой «конторе».

В спокойные недавние времена у подобных им «засланцев во вражеский стан» работы по основной специальности было не особо много – активные диверсии все-таки подразумевают какую-никакую войну. В основном, до сего момента, они содействовали местной советской и восточногерманской резидентуре, например в переправке через границу различных людей и грузов. Приходилось участвовать и в силовых акциях, но последних было не так уж и много, всего пара эпизодов за неполных четыре года, да и назвать их силовыми акциями, достойными офицеров ГРУ, ни у кого язык не поворачивался. Поскольку оба раза под видом несчастных случаев убирались «коллеги» – боевики из местных «красных бригад». Один, было дело, присвоил крупную сумму денег, а другой вдруг начал много болтать, ставя тем самым под угрозу деятельность своего куратора – сотрудника разведки ГДР. В итоге один был очень кстати сбит грузовиком, а машина второго качественно впечаталась в ограждение автобана – тормоза отказали, бывает…

Приходилось заниматься и агентурно-разведывательной деятельностью. Например, год назад московское руководство вдруг сильно озаботилось возможным размещением на границе ГДР и ФРГ ядерных фугасов. Советская и гэдээровская агентуры буквально рыли носом землю, но результат оказался разочаровывающим. Публикации о ядерных фугасах, проскочившие в западногерманской прессе, оказались «дезой», похоже, оплаченной местными «зелеными» и социал-демократами, – и тем и другим требовались лишние очки на предстоящих выборах. А в остальном вся эта идея, вполне вероятно, была «утечкой информации», спланированной американской разведкой, в том числе и в целях изучения общественного мнения на этот счет. Как выяснилось, правительство ФРГ санкции на размещение подобного оружия на своей территории вообще не давало и не обсуждало этот вопрос, командование бундесвера на все, что было связано с ядерным оружием, всегда реагировало крайне нервно, а если американцы и вели какие-то земляные и прочие работы, то это носило явно экспериментальный характер.

И вот сейчас, похоже, начиналось то, ради чего они тут, собственно, и торчали все это время.

– Когда и каким образом поступили ценные указания? – спросила Ольга-Урсула.

– Обычным порядком. Ко мне на работу зашел связной.

– Кто именно?

– Манфред.

– Н-да, тогда это действительно серьезно. Продолжай.

– После этого мне пришлось быстро уйти с работы и взять несколько дней отпуска за свой счет по семейным обстоятельствам. Я сразу же тебе в офис позвонил. Но там сказали, что тебя нет на месте.

– Все правильно. Я сегодня в аэропорту была, решала проблемы с дополнительными рейсами в период летних отпусков… Так когда все ожидается?

– Судя по всему, в ближайшие дни или даже часы.

– Вот даже как… Выходит, что – война?

– Все может быть.

– Что ты успел сделать?

– Ты не бойся, я уже обзвонил и свою и твою группу.

– Хорошо. Раз так – когда я со своими встречаюсь?

– Через три часа в кафешке у автостоянки на Гроноштрассе. Мы еще вполне успеем поужинать.

– Что сообщили по задачам?

– Манфред передал пакет. Чуть толще обычного. Вот задачи твоей группы. Интересно, что мосты и взлетные полосы предписывается беречь, а спецсредства, судя по всему, применять не собираются.

И он протянул напарнице пару листков.

Женщина с интересом их просмотрела и усмехнулась:

– Понятно. Все знакомо. Но если основная установка именно такая, значит, наши собираются наступать. Вооружаемся, надо полагать, по плану, из наших тайников?

– Да, а дальше, если все начнется всерьез, будем пользоваться арсеналами «коллег» и трофеями. Поскольку однозначно предписано оставаться в тылу противника как можно дольше. Ну а остальное тебе и так известно.

– Известно. Берем всех своих?

– Да, всех.

Вопрос был не праздный, поскольку русскими здесь были только они двое. Остальной личный состав их групп составляли местные ультралевые (как правило, лица с практически анархистскими убеждениями или адепты почти святого, по их понятиям, Че Гевары) либо эмигранты с Ближнего Востока (в основном палестинцы), большая часть из которых давным-давно была или завербована разведкой ГДР, или сотрудничала с ней. Кое-кто имел опыт городской партизанской войны на Ближнем Востоке. Собственно, побывали в Бейруте и лжесупруги Хейгабель (под видом летнего отпуска в Греции), тоже получив там неоценимый опыт. Публика в группах была специфическая, местами довольно мутная, но им можно было доверять, поскольку все они давно и осознанно сделали свой выбор и сейчас жили в основном на нелегальном положении, по чужим документам. И дело свое они знали хорошо – круче них в Европе сейчас, наверное, были только ирландцы из ИРА – те ребятишки, что подсовывали англичанам бомбы в Ольстере…

Дальнейшее фальшивые муж и жена делали уже практически автоматически. Ольга-Урсула сделала звонок своему начальству и, сказавшись больной, отпросилась на ближайшие 2–3 дня. Потом они наскоро поужинали.

А через два часа лжесупруги Хейгабели вышли из дома, разными путями (он через парадный выход, она – через располагавшийся под домом подземный гараж), одетыми не броско, по-походному (джинсы-кроссовки-майки), и отягощенными вместительными спортивными сумками. В сумках были стволы, кое-какие документы и вся хранившаяся у них в квартире наличность. Они разошлись в разные стороны, чтобы очень скоро встретиться вновь, но уже в составе полнокровных диверсионных групп.

До поры до времени рассчитывая на лучшее, они не могли знать, что до начала боевых действий остаются считаные часы…

Глава 10. Те, кто на другой стороне-4

ФРГ. Авиабаза Ягель. Шлезвиг-Гольштейн. Ночь с 10 на 11 июня 1982 г. Менее полутора часов до «момента ноль».

На стоянках и рулежках вокруг ночной ВПП, освещенной лучами многочисленных прожекторов, шла обычная для тренировочных полетов суета. Проезжали туда-сюда разнообразные спецмашины и джипы. Со свистом и ревом выруливали на старт, взлетали и садились очередные пары немецких и американских истребителей, в небе мелькали разноцветные огни БАНО и пламя, извергаемое форсажными камерами двигателей. В отдалении, почти в полной темноте, безмолвно крутились антенны радаров.

Чуть в стороне, возле арочных укрытий, техники готовили к вылету пару камуфлированных в три цвета «Фантомов» – «F-4E» из 81-й тактической истребительной эскадрильи 52-го тактического авиакрыла ВВС США, часть которой была пару недель назад переброшена сюда из Шпандаглема. Данная эскадрилья была одной из двух в ВВС США, использовавших помимо обычных «Фантомов» заточенные на борьбу с вражескими РЛС «Уайлд Уизлы» модификации «F-4G». Сейчас снятый с производства почти три года назад «Фантом» уже не считался последним словом техники, но в качестве универсальной боевой (и особенно ударной) платформы этот ветеран Вьетнама еще вполне превосходил разрекламированные сверх всякой меры новейшие «F-15» и «F-16». «Иглы» начали поступать в части три года назад, а «Файтинг Фалконы» – только в прошлом году, и пока что самолеты этих типов не были избавлены от всех свойственных новой технике «детских болезней», их было мало и, что самое главное, они еще не имели серийных ударных модификаций, оставаясь «чистыми» истребителями. В популярных авиационных журналах в последнее время много и восторженно писали про то, что израильтяне на «F-15» и «F-16» буквально пачками валили и продолжают валить сирийские «МиГи» над долиной Бекаа, но никаких особых подробностей в прессе приведено не было, и оттого эта информация вызывала у знающих людей определенный скепсис. В общем, пока новая техника не стала по-настоящему массовой, становым хребтом ударной мощи тактической авиации НАТО оставались все те же «Фантомы» и «Старфайтеры». Последние были основой ВВС ФРГ, и базировавшаяся здесь, в Ягеле, 1-я эскадра морской авиации Бундесмарине в ближайшее время готовилась частично сменить их на новейшие «Торнадо», которые считались более чем перспективными ударными машинами. Но первый серийный «Торнадо» эскадра должна была получить не ранее чем через месяц, а на массовое переучивание у этой части ушло бы никак не меньше года. Именно поэтому немецкие «моряки» продолжали утюжить небо на старых и, увы, недобрых «F-104G», имевших давнюю и прочную репутацию «летающих гробов» и «фабрики вдов».

Между тем к самолетам подъехал джип с двумя американскими экипажами. Плотно занятые своими делами техники не обратили на прибывших пилотов почти никакого внимания. Едва летчики покинули машину, как из темноты выскочил второй, ярко отсвечивающий фарами джип, за рулем которого сидел начальственного вида человек в полевой форме со знаками различия подполковника ВВС США. Погасив фары и заглушив двигатель, высокий чин вылез из своей таратайки и направился прямиком к летчикам. Недавно прибывшие пилоты-резервисты еще толком не запомнили в лицо командира своей 81-й эскадрильи Стивена Уитакера.

– Смирно! – скомандовал руководивший техниками рослый мастер-сержант. Техсостав вытянулся по стойке «смирно» там, где стоял, то же сделали и державшие в руках свои гермошлемы летчики.

– Вольно, парни, вольно, – отмахнулся подполковник, и техники без лишних слов продолжили работу.

Пилоты между тем разглядывали приехавшее начальство и свои машины. Подполковник был невысок, плотен и еще не стар, а его насупленная физиономия даже в неровном свете аэродромных прожекторов выглядела донельзя сурово и где-то даже хищно.

– Так, – сказал подполковник значительным тоном, подходя ближе. – Второй лейтенант Бакстон, первый лейтенант Симондс и вторые лейтенанты Шнайдер и Питцер, если не ошибаюсь?

– Так точно, сэр! – отчеканил Симондс на правах старшего по званию и ведущего этой пары и добавил: – Здравия желаем, сэр!

Подполковник небрежно козырнул в ответ, отмахнув пальцами правой руки на уровне расшитого золотой нитью козырька своей синей бейсболки.

– Давно из Штатов, парни? – поинтересовался подполковник. Спросил он это максимально безразличным тоном, но реально его в последнее время очень нервировало прибытие в Европу большого числа всякого рода резервистов. По молодости лет Уитакер в свое время не успел в Корею, но все-таки сполна хлебнул настоящей войны, сделав во Вьетнаме 44 боевых вылета на «F-105» и «F-4» и даже как-то, было дело, посадив подбитый «Тандерчиф» с остановившимся двигателем на ВПП таиландской авиабазы Удорн. Соответственно, он прекрасно знал, что такое «пилот-резервист» или «пилот ВВС Национальной гвардии», и понимал, что ждать многого от всех этих вечных «запасных игроков» никогда не стоит.

– Позавчера, сэр! – ответил тот же Симондс.

– И откуда вы к нам прибыли? – поинтересовался подполковник все тем же безразличным тоном.

– Из Нацгвардии, сэр!

Ну да, этого он и ждал. В ВВС Нацгвардии только недавно начали полностью переходить на не самые свежие модификации «Фантомов», а кое-где еще летали на всяком старье, вроде «F-100» и «F-101», не считая, разумеется, «утюгов-перехватчиков» типа «F-106». В любом случае «нацгвардейцы» всегда имели об ударах по наземным целям или подавлении вражеских радаров самые смутные представления, но никакого другого кадрового резерва у ВВС США все равно не было, и подполковник это слишком хорошо знал.

– Здесь уже летали? – поинтересовался Уитакер.

– Один раз, сэр, в порядке ознакомления, вокруг авиабазы.

– Над морем летали?