Громкое дело Марклунд Лиза

– Он приедет домой в понедельник? – спросила Эллен.

– Мы не знаем, – сказала Анника и поцеловала дочь в макушку. – Мы ничего не знаем, дорогая. Но Джимми с папиной работы здесь, чтобы помочь нам.

– А другие как же тогда? – поинтересовалась Эллен. – Другие пленники? Их не выпустят?

– Вряд ли тоже. Калле, подойди сюда…

Она потянулась к сыну, но он уклонился и пробежал мимо нее в свою комнату. С шумом захлопнув дверь.

Зазвонил телефон.

– Я отвечу! – крикнула Эллен и хотела вырваться из объятий матери.

– Нет! – заорала Анника громко и отчаянно и железной хваткой вцепилась в руку девочки выше локтя.

От боли и удивления слезы заблестели на глазах малышки.

Телефон зазвонил снова. Анника услышала, как дверь спальни закрылась.

– Нет, – сказала она уже почти спокойным, нормальным тоном и отпустила руку дочери. – Может, это звонят папины тюремщики. Ты и Калле не должны отвечать по телефону какое-то время, это должны делать взрослые.

Девочка потерла рукой полные слез обиженные глаза.

– Ты сделала мне больно.

Звонок прозвучал в третий раз. Трубку подняли посередине сигнала.

Анника сглотнула комок в горле и погладила ребенка по волосам.

– Извини, я не специально. Но ужасно важно, чтобы ты не отвечала на телефонные звонки, тебе это понятно?

– Но я могу поговорить с тюремщиками, – стояла на своем Эллен. – И объяснить им, что они дураки, а папа должен вернуться домой.

– Нет, – отрезала Анника. – Только взрослые должны разговаривать с ними, понимаешь ты это?

Нижняя губа девочки задрожала. Анника вздохнула незаметно. Ее настроение стало только хуже.

Халениус вышел в гостиную снова.

Анника поднялась, пол закачался у нее под ногами.

– Что они сказали? – выдавила она из себя.

– Это была женщина по имени Анна Снапхане. Она интересовалась, нет ли новостей от Томаса.

От облегчения Анника обмякла.

– Извини, – сказала она. – Мне просто необходимо было кому-то позвонить.

– Ты разговаривала с кем-то еще?

Он спросил деловым тоном, не особо сердито.

Анника покачала головой.

– Что у тебя за мобильный?

Она показала на придиванный столик, где рядом лежали оба ее телефона.

Халениус присвистнул и взял ее личный аппарат.

– Последний живой экземпляр, – сказал он. – На его фоне твое подслушивающее устройство выглядит почти современным. Впечатляет.

– Не издевайся над моим «эрикссоном», – проворчала Анника и забрала у него старый телефон.

Ей подарили новый супермобильник, когда она вернулась домой после работы специальным корреспондентом, который, судя по энтузиазму коллег, мог танцевать степ, гладить белье и прыгать в длину. Она совсем в нем не разбиралась. Возможно, он функционировал невообразимо хорошо, если кто-то хотел создавать коммерческие радиохиты или снимать лесные пожары, но в качестве телефона оказался совершенно безнадежным. Аннике почти никогда не удавалось отвечать на входящие звонки, поскольку она всегда умудрялась прикоснуться к экрану не в том месте и соединения не получалось, а отправка эсэмэс стала таким сложным и кропотливым делом, что занимала половину утра. Тайком Анника заботилась о своем настолько античном «эрикссоне», что он все еще назывался именно так, а не «сони», но было хлопотным держать заряженными два мобильника, и она надеялась, что айфон скоро сломается. Хотя и считала такой сценарий маловероятным, во всяком случае, если верить всей бесплатной рекламе, которую ее собственная газета создавала, восторгаясь новыми аппаратами.

Халениус взял со стола суперсовременную модель.

– И на какой обычно звонит Томас?

– На мой личный.

– Не на рабочий?

– По-моему, у него нет его номера.

Халениус кивнул довольно:

– Замечательно. Тогда нам известно, что на этот телефон они не позвонят.

Он возвратился в спальню и закрыл дверь за собой.

Би-би-си выложила новость о пропавшей группе представителей ЕС на своей домашней странице за несколько минут до 18.00 местного времени. Рейтер вышло с коротким и общим сообщением на ту же тему примерно пять минут спустя. Ни те ни другие не уточнили ни имена похищенных делегатов, ни их национальную принадлежность, сообщили только, что пропавшие принимали участие в конференции по безопасности в Найроби. Руководство редакции «Квельспрессен» сидело на совещании по итогам дня, что, возможно, объясняло, почему сенсация коллег сначала прошла мимо них. Впрочем, Шюману было лучше знать.

Никого не волновали новости из Африки. Этот континент выглядел черной дырой на карте новостей, за исключением тех случаев, когда речь шла о голоде, пиратах, СПИДе, гражданских войнах и безумных диктаторах, а подобным «Квельспрессен» не занималась.

Если, конечно, в беду не попадал какой-то швед. Или скандинав, вроде норвежцев, которых приговорили к смерти в Конго, например, или датской семьи, чью яхту захватили пираты.

Андерс Шюман нашел это сообщение, поскольку после встречи активно искал его. Он не стал рассказывать об исчезновении Томаса, хотел посмотреть, какой окажется международная реакция. Агентство Рейтер написало, что группа под названием «Фикх Джихад» взяла в заложники семь европейских делегатов и обнародовала не имеющее конкретного адресата политическое послание в связи с данным похищением.

Оно было на киньяруанда, и его выложили на сервере столицы Сомали Могадишо. В качестве источника они ссылались на Би-би-си, там находилась ссылка на любительскую видеозапись с заявлением похитителей.

Андерс Шюман кликнул по ней и затаил дыхание.

Темнокожий мужчина в простой военной одежде и с тюрбаном на голове выступал на экране компьютера. На непонятном темно-красном фоне. Он выглядел лет на тридцать и смотрел в какую-то точку слева от камеры, вероятно чтобы читать свое обращение вслух. К удовольствию Шюмана, Би-би-си снабдила речь незнакомца английскими субтитрами (его киньяруанда оставлял желать лучшего).

Мужчина говорил медленно и четко. Его голос был по-особому высоким и чистым.

«Фикх Джихад» взял в заложники семь делегатов ЕС в качестве наказания за зло и высокомерие западного мира. Несмотря на все оружие и ресурсы, имеющиеся в распоряжении ЕС, исламскому льву удалось похитить неверных собак. Наши требования простые: открыть границы в сторону Европы. Поделить мировые ресурсы. Отменить покровительственные пошлины. Свободу Африке! Смерть европейским капиталистам! Аллах велик!»

На том видео заканчивалось. Тридцать восемь секунд, включая трясущиеся кадры вступления и завершающую картинку.

«Да, хорошего мало, – подумал Андерс Шюман и пошел к выпускающему редактору новостей.

Телефон не звонил.

Он не звонил, не звонил и не звонил.

Анника ходила кругами по комнате и кусала ногти, пока у нее не заболели десны.

Шюман прислал письмо по электронной почте и рассказал, что Рейтер и Би-би-си вышли с новостью о похищении без имен и национальной принадлежности захваченных делегатов. О том, что шведский представитель оказался в заложниках, «Квельспрессен» собиралась эксклюзивно поведать завтра.

Патрик прислал эсэмэс и поинтересовался, нет ли у нее желания присоединиться и поплакаться в бумажной версии. Лучше с фотографией ее и детей в окружении игрушек и со слезами на глазах, в качестве заголовка предлагалось «ПАПА В ПЛЕНУ У ПОВСТАНЦЕВ» или «ПАПА, ПРИЕЗЖАЙ ДОМОЙ!». Она ответила: «Спасибо, но нет».

Берит тоже воспользовалась имейлом и спросила, не может ли она чем-то помочь, чем угодно, достаточно лишь сказать.

Анника время от времени поглядывала в направлении спальни. Джимми Халениус исчез там со своим портфелем, пока они с детьми ели биточки с макаронами и кетчупом. Они находились каждый со своей стороны стены, он занимался освобождением заложников, а она кормила сына и дочь.

Ей не сиделось на месте. Разобрался ли он со своей задачей?

Анника сделала круг по кухне, слышала, как Халениус по соседству разговаривает по телефону.

После ужина она убрала со стола, вытерла его и подмела пол. Тихо шумела посудомоечная машина. Дети надели пижамы и почистили зубы.

Анника пошла в детскую комнату и предложила:

– Поиграем?

Лицо Калле просветлело.

– В «Монополию»!

– Это займет слишком много времени, а уже поздно. Домино? Эллен, будешь с нами?

Калле достал коробку с костяшками, сел на пол и методично разложил их, одну к одной, вверх и вниз.

– Надо взять по пять, так?

– По пять каждому, – подтвердила Анника.

Она смотрела на детей, как они возились с костяшками, расставляли перед собой. У них получалось справляться без Томаса. Все могло каким-то образом продолжаться.

– Давай ты тоже, мама, – сказал Калле.

Анника опустилась на пол, отобрала себе пять костяшек и поставила их на торец перед собой.

– У меня «дубль пять», – сообщил Калле.

– Тогда ты, конечно, ходишь, – сказала Анника.

Калле выложил свою костяшку, а Эллен подставила свою.

Анника чуть не расплакалась.

– Теперь ты, мама…

Она сделала ход и услышала, как дети простонали.

– Ты неправильно кладешь, мама…

Игра казалась бесконечной.

А телефон не звонил, не звонил и не звонил.

Джимми Халениус вышел в гостиную и встал перед телевизором.

– Могу я посмотреть «Актуэльт»?

– Конечно, – кивнула Анника.

– Как долго он будет там? – прошептал Калле и зло взглянул на статс-секретаря.

– Я не знаю, – прошептала Анника в ответ. – Все зависит от того, что скажут тюремщики, если они позвонят когда-нибудь.

– Почему ты не можешь поговорить с ними сама? – спросил мальчик.

Анника протянула руки и прижала его к себе, и сейчас он фактически ей подчинился. Свернулся в клубок в ее объятиях и засунул руку ей в волосы.

– Я не осмеливаюсь, – прошептала она. – Боюсь их. Джимми разговаривал с множеством всевозможных злодеев раньше, он гораздо лучше разбирается в этом, чем я.

Калле посмотрел на нее с новым выражением во взгляде: взрослые, значит, тоже могли испытывать страх, как маленькие.

– Сейчас вам надо спать, – сказала Анника, – а завтра пятница. Вы не хотели бы поехать и навестить ту или другую бабушку в выходные?

Калле ткнулся лицом ей в плечо.

– Скучно, – пробормотал он.

– С Щёрвеном весело, – возразила Эллен.

Щёрвен был толстым кокер-спаниелем Дорис.

«Мое любимое солнышко, – подумала Анника. – Ты всегда найдешь повод для оптимизма».

– Я поговорю с бабушками сегодня, – сказала она, – и спрошу, не сможете ли вы погостить у них.

– Вы будете разговаривать о папе?

– О папе завтра все появится в газете, – сказала Анника, – поэтому лучше, конечно, если я расскажу им это сегодня.

– Иначе они шлепнутся в обморок, – ляпнул Калле, и Анника рассмеялась и хохотала по-настоящему и искренне.

Она притянула мальчика еще ближе к себе и вдыхала его запах.

– Ну, ты скажешь, – отсмеявшись, проворчала она. – Шлепнутся в обморок! Давайте-ка быстро по кроватям!

И детям оказалось достаточно забраться под одеяло, чтобы через несколько секунд они уже спали.

Анника выключила лампу у них на окне, вышла в гостиную и осторожно закрыла за собой дверь.

– Им очень спокойно с тобой, – заметил Джимми Халениус.

– Я знаю их слишком долго, – сказала Анника и опустилась на диван рядом с ним. – «Актуэльт» в курсе.

– Нет, – ответил Халениус. – По-твоему, они читали телеграмму Рейтер?

Она пожала плечами.

– От новостных агентств приходит несколько тысяч сообщений каждый день. Большинство совершенно неинтересны почти для всех, но они всегда важны для кого-то.

Она посмотрела на него.

– Насколько обычны такие похищения?

Халениус выпрямился и потер глаза.

– На этот счет нет никакой надежной статистики. Они происходят главным образом в странах со слабой полицией, где практически не действует судебная система и царит коррупция. В Африке это наиболее распространено в Нигерии и Сомали, эти страны входят в десятку мировых лидеров по данной части. У тебя нет бутерброда или чего-нибудь перекусить?

Анника почувствовала, как кровь прилила к лицу, и торопливо поднялась.

– Извини, ты же голоден, будешь макароны с биточками? Разогретые в микроволновке?

Ей пришлось спросить. Томас не ел подобного, если только биточки не готовили вручную из лосиного фарша, а макароны не были приправлены трюфелями.

Анника пошла на кухню и открыла холодильник, достала пластиковую емкость, выложила из нее остатки ужина на фарфоровую тарелку и поставила ее в микроволновку. Потом набрала время на дисплее, трех минут должно хватить, нажала пуск. Устройство заработало.

Она пошла к мойке и вымыла банку, которую брала с собой на работу почти каждый день.

Закрытие дополнительных входов в редакцию означало, что никто больше не ел в «Семи крысах», считалось слишком долгим идти вокруг. Коробки с едой пришли на смену.

Она поставила банку на место.

Ей действительно не хватало «Семи крыс», купонов на еду и шведского стола с салатами, кофейного аппарата в углу и пыльных маленьких печенюшек рядом с пакетом с сахаром. Проблема с коробками состояла в том, что многие забывали о них, отправлялись на работу или шли в кабак и оставляли их в холодильнике навечно. В конце концов их содержимое невозможно было распознать.

Она наклонилась к двери кладовки и дала себе обещание.

Когда все закончится и Томас вернется домой, она начнет ходить в «Семь крыс» снова. Но больше никаких коробок.

Микроволновка пикнула три раза. Анника порезала помидор на куски в качестве украшения.

А телефон все не звонил, не звонил и не звонил.

– Не «Подвальчик оперы», конечно, – сказала она и поместила тарелку, столовые приборы и стакан с водой из-под крана перед статс-секретарем на придиванный столик.

– Мать Томаса еще жива, не так ли? – спросил Халениус, набивая макаронами рот. Он явно был голоден.

– Дорис, – сказала Анника. – Ну да.

– Ты должна позвонить ей.

– Да, – ответила Анника. – Или, пожалуй, тебе стоит сделать это.

Он отпил немного водопроводной воды.

– Почему?

– Она не в восторге от меня. Тебе нужна салфетка?

– Нет, и так нормально. И почему же?

Анника пожала плечами.

– Томас ведь был раньше женат на директорше банка. Я не столь хороша. Она считает, что ее сын мог найти кого-то получше. Холгер, брат Томаса, подыскал себе врача.

– А внуки?

Анника посмотрела на закрытую дверь спальни.

– У Холгера и его мужа Сверкера есть дочь по имени Виктория. Она живет у них вместе с подругами, лесбийской парой. Дорис просто обожает Викторию. Как тебе биточки?

– Немного холодные внутри. Твой отец ведь умер, верно?

Анника остолбенела. Ингвар, ее отец, был профсоюзным боссом на заводе в Хеллефорснесе, чем очень гордился, но это нисколько не помогло, когда в конце восьмидесятых данная деятельность стала невыгодной. Он начал давать волю языку и вылетел с работы вместе с сотней других, и в результате его страсть к алкоголю зашла слишком далеко. Он замерз насмерть в сугробе у дороги на Гранхед, перед развилкой на Таллхёбадет, когда Аннике было восемнадцать.

– Откуда ты знаешь? – спросила она.

Статс-секретарь с аппетитом жевал.

– Ролле, – сказал он и отодвинул в сторону тарелку. – У тебя есть ее номер? Ну, Дорис Самуэльссон?

– Он в телефонной книге под именем «Динозавр», – сказала Анника, протянула свой рабочий мобильник и вышла с тарелкой на кухню. Она была чистой, несмотря на отсутствие трюфелей в макаронах. Из гостиной до нее донеслись звуки нажатия на дисплей супертелефона.

– Госпожа Дорис Самуэльссон? Да, добрый вечер, меня зовут Джимми Халениус, я – статс-секретарь министерства юстиции… Да, именно, шеф Томаса… Извините, что я звоню так поздно, но у меня печальное сообщение…

Анника стояла около микроволновки и сжимала в руках мочалку для мытья посуды все время, пока Халениус говорил. После этого ее руки приобрели неприятный запах, и ей пришлось воспользоваться моющими средствами, чтобы избавиться от него.

– Наверное, она восприняла случившееся не лучшим образом? – спросила Анника и поставила тарелку с шоколадным пирожным на придиванный столик.

– Не особенно. Сама приготовила?

Почему его голос звучал так удивленно?

– А малина и сливки?

– Сейчас.

Она взбила сливки и разморозила ягоды в микроволновке и поставила все туда же на столик, а потом села на диван.

– Тебе тоже надо позвонить матери, не так ли?

– Будет очень странно, если она узнает все из средств массовой информации.

Анника сделала глубокий вдох, взяла свой рабочий телефон и набрала номер из детства. Он никогда не менялся.

Она слышала удары собственного сердца, заглушавшие все иные звуки, пока ждала.

– Мама? Это Анника. Как ты себя чувствуешь?

Ответ утонул в шуме ее собственного пульса. Она услышала что-то об ишиасе и выплатах из страховой кассы, которые не переводили вовремя.

– Мама, – перебила она, – у нас неприятности. Томас исчез в Африке.

На другом конце линии воцарилась тишина.

– Как исчез? – спросила мама. – Смылся куда-то с какой-то негритянкой?

Сейчас она поняла по голосу, что мать не совсем трезва.

– Нет, мама, его похитили. Нам пока еще неизвестно, насколько все серьезно, но я подумала, ты должна знать…

– Похитили? Как того миллионера? И почему же? У вас же нет денег!

Анника зажмурилась и положила руку на глаза. Она не представляла, кого мать имела в виду.

– Мама, – сказала Анника, – не могли бы дети побыть у тебя в выходные? Я не знаю, сколько времени это займет, но я буду занята в ближайшие дни…

Женщина на другом конце линии пробормотала что-то в трубку.

– Это очень помогло бы…

– Похитили?

– Вместе с шестью другими делегатами конференции по безопасности в Найроби. Насколько мы знаем, он не ранен. У тебя есть возможность позаботиться о Калле и Эллен? Только в один из этих дней, пожалуй…

– Ничего не выйдет, – сказала мать. – У меня Дестини.

Анника моргнула.

– Что?..

– Биргитта подрабатывает в «Ретт Прис» по выходным. Мне приходится опекать Де-э-стини.

У Барбры началась пьяная икота. А годовалую дочь сестры явно звали Дестини, бедная маленькая девочка.

– Но, – сказала Анника, – у Биргитты ведь есть муж? Разве Стивен не в состоянии позаботиться о собственном ребенке?

Мать уронила что-то на пол. Кто-то выругался на заднем плане. У нее, пожалуй, появился новый мужчина.

– Послушай, – буркнула мать в трубку, – мне н-надо идти. И потом ты должна извиниться перед Биргиттой.

– Конечно, мама, – сказала она. – Пока.

Анника закончила разговор и опустила мобильный телефон. В ее глазах стояли слезы.

– Наверное, очень стыдно, когда мама не любит тебя? – спросила она сдавленным голосом.

– Да, – сказал Халениус. – И особенно когда тебя не любят родные дети.

Анника рассмеялась.

– А это не сцена из какого-то фильма?

Халениус улыбнулся.

– Ну да, – сказал он, – со Свеном Бертилем Таубе в главной роли.

А через секунду зазвонил телефон.

Они вытащили нас наружу, и начали с меня.

Было совершенно темно. Даже луна не светила. Нигде не горел костер. Они волокли меня под руки и за ноги, точно так же, как француза, и если раньше я пребывал в полной неизвестности относительно моих перспектив на будущее, то сейчас к этому добавился пугающий оттенок. Я чуть не потерял сознание от страха, и по той же причине мой желудок расслабился настолько, что остатки его содержимого с шумом вырвались наружу. Мне показалось или я в самом деле видел, как лезвия ножей блеснули в темноте? Нет, наверное, зрение все же не обмануло меня, поскольку пластиковый ремешок перестал давить на мои ноги, кто-то стащил с меня брюки и вылил мне в промежность ведро воды. Холодной, но она все равно как огнем обожгла мою израненную кожу. Однако я не закричал, ведь это было не разрешено, no allowed, так сказал Кионгози Уюмла, и любые разговоры, кстати, также. Онемевшие, мы лежали вплотную друг к другу, и только шумное дыхание датчанина слышалось в темноте.

Температура ночью быстро упала. И вскоре наши зубы выбивали барабанную дробь.

Один из охранников, я не видел, кто именно, протянул мне кусок клетчатой материи, и я накрутил его на себя вместо брюк. Рубашку мне удалось сохранить. Ту, которую я выбирал с особой тщательностью утром перед тем, как мы полетели в Либой, светло-розовую с легким блеском. Ее еще очень не любит Анника, по ее словам, она из гардероба педиков. «Ты не мог бы не надевать сегодня свою гейскую рубашку?» – с улыбкой говорит она обычно. Потом мне пришлось идти в другой конец маниатты, и меня закрыли в другой хижине, гораздо меньшей по размерам, и пахло там совсем иначе. В ней явно никогда не было никакого очага. Когда я касался плоских стен, звук получался резкий и металлический. И отсутствовала дыра в потолке.

Они связали мне ноги снова. И вероятно, я отключился на время, поскольку, когда очнулся снова, рядом со мной лежали датчанин Пер, и румын, имени которого я не знал, и испанец Алваро. Они отделили от нас женщин.

Пер по-прежнему тяжело дышал.

Теперь нас, мужчин, осталось четверо.

– Сорок миллионов долларов, их надо заплатить в Найроби завтра рано утром, – сказал Джимми Халениус и сел в кресло перед Анникой.

Она закрыла лицо руками.

– Это вовсе не катастрофа, – продолжил статс-секретарь. – Мы хотели иметь контакт, сейчас он у нас есть.