Раннее (сборник) Солженицын Александр

Дороженька

Повесть в стихах

Зарождение

  • Чернеют вышки очерком знакомым.
  • От вышки к вышке день сочится над державою.
  • От зоны к зоне звонами подъёмов
  • Задолго до свету ликуют рельсы ржавые.
  • Похлёбка с рыбкой кошачьей, мучная затирка.
  • В прохуженном, пролатанном томительный развод.
  • Идут работать лагери! И наша каторга
  • Четырежды клеймённая идёт.
  • Так будет год. И десять так. И так же двадцать пять.
  • Всё то же самое. Опять. Опять.
  • Обыскивать. Считать. Обыскивать. Считать.
  • Запястья за спину, покорные, по пять,
  • Бушлаты чёрные, вступаем меж тулупов,
  • Как медных статуй в отблесках кострового огня,
  • И, спины сгорбивши, глаза потупив,
  • Идём, как будто бы кого-то хороня.
  • Да каждый день и хоронят кого-нибудь –
  • На палец бирку голому. Для верности – прокол штыка…
  • Заря.
  • И – день.
  • Жестоко-медленно катится солнце по небу,
  • Искрит о землю мёрзлую безсильная кирка.
  • Не будет, не было сверкающего мира!
  • Портянка в инее – повязкой у лица{1},
  • О кашах спор да окрик бригадира, –
  • И – день, и – день, и – нет ему конца!
  • К закату стынет степь. Встаёт луна багровым диском.
  • Во тьме толкаемся, скользим, спешим к себе в загон,
  • Бригадами суровыми
  • Врываемся в столовую,
  • Где доходягу, лижущего миски,
  • Казнит презреньем лагерный закон.
  • Глотаешь жадно щи, не видя где ты, с кем ты, –
  • А через стол, в пару, над глиняной посудой,
  • То обнищалое лицо интеллигента,
  • То дистрофией обезволенная удаль.
  • Но тот, кто время здесь расчёл, – расчёл его неплохо.
  • Не обменяться словом нам, лишь только вздохом.
  • Опять, опять гудит над лагерем звонок.
  • Тебе в один барак, а мне в другой.
  • Проверка. Строем под замок.
  • Отбой.
  • Не кончено, не верь! – Я знаю, жду, но мне
  • Не победить, не разомкнуть ни на щель век усталых.
  • Едва уснём – звонок!! И в ослепительно торжественной луне
  • Мы, как в плащах комических, выходим в одеялах.
  • Выходим клокоча, выходим проклиная,
  • До самых звёзд безжалостных всё вымерзло, всё ярко, –
  • И вдруг из репродуктора, рыдая,
  • Наплывом нанесёт бетховенское largo.
  • Я встрепенусь, едва его услышу,
  • Я обернусь к нему огрубнувшим лицом, –
  • Кто и когда узнает и напишет
  • Об этом обо всём?
  • Со светлым пониманием, не в гневе –
  • И надобно теперь писать, теперь! Довлеет злоба дневи,
  • Но равнодушен день к минувшим дням.
  • Едва ворочаются мысли жерновами,
  • Чуть вспыхнет свет в душе по временам –
  • «Но и в цепях должны свершить мы сами
  • Тот круг, что боги очертили нам»!{2}
  • Свой круг начну и я. И поведу – стихами:
  • Созвучной, мерной, может быть, сумею уберечь
  • Такой ценой открывшуюся речь!
  • Тогда напрасно вы по телу шарить станете –
  • Вот я. Весь – ваш. Ни клока, ни строки!
  • А к чуду Божьему, к неистребимой нашей памяти
  • Вы не дотянете палаческой руки!!!
  • Мой труд! Год за год ты со мной созреешь,
  • Год по году Владимиркой пройдёшь{3},
  • Наступит день – не одного меня согреешь,
  • Не одного меня ознобом обоймёшь…

Вступление

  • Где и когда это началось?..
  • Друг мой издавний, – когда?
  • Чистое стёклышко мира ребячьего,
  • Грозно дохнув, замутила беда?
  • Вспомним ли крест перепутья
  • Трудного,
  • Скрещенных прутьев
  • Над нами тень,
  • Ужаса безрассудного
  • Первый день?
  • Изредка нам проступали зримо
  • Знаменья страхов потусторонних{4}, –
  • Мы проходили вчуже, мимо,
  • Скрывши лицо в ладонях.
  • Слабым, хотелось нам просто
  • Забыть их,
  • Лад своей жизни оберегая,
  • Дом свой, уют свой, вещи –
  • Поступь
  • Событий
  • Зловещих
  • Минула, не задевая…
  • Так и теперь, когда стонами
  • Наша душа пролилась, –
  • Те, кого это не тронуло,
  • Думают ли о нас?..
  • Не слышать, имея уши,
  • Не видеть, глаза имея, –
  • Коровьего равнодушья
  • Что в тебе, Русь, страшнее?

Глава первая. Мальчики с луны

  • Странствовать!.. Ликует сок бродяжий!
  • Дорвались и мы с тобой до воли!
  • В двадцать лет – сопеть на крымском пляже?
  • Наша, наша! – бьётся на приколе –
  • Вёсла сложены, как связанные крылья,
  •   Просится в полёт!
  • Водяной зеленоватой пылью
  • Обомшелую бударку обдаёт.
  • Первобытно раздувая городские ноздри,
  • Тянет с Волги свежестью, и остро
  • Побережье пахнет рыбой и смолой.
  • Хлеба – не купить. Припасено немножко
  • Сухарей у нас да пуда два картошки,
  • Высыпанной в ящик носовой.
  • Не щенки мы, нет! – как мореходы встарь,
  • В краску белую макая голый палец –
  •  Уж давно продумано: «Волгарь –
  • Скиталец».
  • Ну, толкай! Примат материи, на слове не лови,
  •  Всё же – Господи, благослови!..{5}
–
  • Звон и гуд… И тракторы рычат у перевозов,
  • Кони ржут, скрипят грузовики,
  • Сизо-масляна идёт вода с навозом,
  • И толкутся волны поперёк реки.
  • Густо-чёрный выстилая дым,
  • Буксирок, вцепившись невподым,
  • Тянет баржи две, как две скалы.
  • Двухэтажные, легки, белы,
  • Разминутся пароходы, радостно гудя.
  • И деревни целые – плотами
  • С избами, коровами, бельём и петухами
  • Медленно спускаются, реку загромоздя.
  • А и в русле не одна дорожка:
  • Не гребём – теченье выбивает
  • В мирную воложку,
  • В нераспуганную тишь
  • Рыба на-солнце серебряно взыграет,
  • Юркнет птица в островной камыш.
  • Изливает с неба синева.
  • Вёсла трепетные вывесим – и движемся едва.
  • Что-то дед смолёный ладит топором…
  • С ним малыш, две удочки забросил…
  • Нестерпимо брызжут серебром
  • И топор, и капли с наших вёсел…
  • И опять затягивает в стрежень.
  • И блеснёт едва повыше осоки
  • Уцелевшей церкви в глубине прибрежья
  • Крест – и серенькие куполки…
  • Вечер. Солнце западёт за берег горный,
  • И вода сгустеет в изумруд,
  • И огни зажгутся в белых знаках створных,
  • Шумы дня притихнут и замрут.
  • Отразятся с кручи в стынущие воды
  • Скалы, обнажённые породы,
  • Купы лиственных и пики чёрные хвои, –
  • Бакенщик, старик рыжебородый,
  • Объезжает бакены свои.
  • И уж на ночь, только солнце сгаснет,
  • Водный путь отмечен столбовой –
  • Там, где горный берег – бакен красный,
  • И – зелёный там, где луговой.
  • Исчезают тени, и мягчеет небо.
  • Проступает точка первая Денеба{6},
  • Все созвездья выводя изглубока.
  • Плёс утих. Ни лодки рыбака.
  • Осеняет Волгу только звёзд шатёр.
  • Ну, и нам на берег: сушняка
  • Подсобрать да развести костёр.
  • От костра всё сразу потемнеет –
  • Волга, небо, прибережья глубь,
  • Мы – к огню плотней и ждём, пока поспеет
  • В котелке картошка или суп.
  • Из-под крышки сладкий пар клубится,
  • Зверь-костёр клыками сучья рвёт,
  • По воде прошлёпают неслышно плицы{7},
  • Проскользит, сверкая, пароход
  • И, по тёмной глади бледным светом мрея,
  • В полноту беззвучной ночи канет…
  • В смуглых отсветах лицо Андрея,
  • Лоб его печаль пытливая туманит.
  • Внутренне сцеплённых выводов коварство
  • Вот не ждал, куда его направит! –
  • «Оглянись, Сергей, подумай.
  • Чувствуешь, как давит
  • На тебя, на всех нас – государство?»
  • Я смотрю на звёздный свод извечный,
  • Слышу вольный шорох всплесков в тишине
  • И от всей души, чистосердечно
  • Удивляюсь: «Давит? Государство? Не-е».
  • После гребли по телу приятная истома,
  • Что к краям – расплывчатей лицо освещено…
  • Как давно, дружище, мы знакомы,
  • Как давно!..
  • Помню твоей детской курточки вельвет,
  • Несогласие упрямое с немецкими глаголами,
  • Наши шахматные страсти, меж двумя
  • футболами.
  • Вместе нас кружил извивами весёлыми
  • От Байдар к Ливадии велосипед,
  • Подымал Военною-Грузинскою от Ларса.
  • Вместе аттестаты понесли в Универс’тет{8},
  • И обоим нам ударил буйный свет
  • Гегеля и Маркса.
  • Математика. И физика. Но для души
  • Их священной строгости нам оказалось мало:
  • Подлинно, что точные науки – хороши,
  • Да не строгости, а счастья людям недостало.
  • И пошли на исторический в МИФЛИ,
  • Порешив, что с парой факультетов справимся,
  • И давно согласно к выводу пришли:
  • «Мы нам нравимся».
  • Как не нравиться, когда так чётко сведены
  • К стройным формам мир и человек?
  • Сколько нами дивных вечеров проведено
  • В мудрой тишине библиотек!
  • Сколько раз не хожено в кино!
  • Сколько жертвовано вечеринок!
  • Я безумец, я фанатик, – но –
  • Но Андрей мой – инок.
  • В миллионном городе, в блистании огней,
  • Там, где вечер – лучшая пора,
  • В пять минут десятого ложится спать Андрей
  • И встаёт – чтоб думать – в пять утра.
  • Как по Канту время мерь –
  • он в шесть пройдёт по дворику
  • И вернётся записать, что понял
  • в утре чистом.
  • Хочет стать он, как и я, историком,
  • Но для этого ещё – экономистом.
  • Том за томом я гоню взаглот,
  • Я истерзан весь, я в спор нырну с наскока,
  • Взор застит восторженно слеза, –
  • Он мне тихо, мудростью Востока:
  • «Прежде, нежели открыть свой рот,
  • Друг, открой глаза!»
  • Это – то влеченье, род недуга,
  • О котором написал поэт:
  • Книга, стол и мы друг против друга, –
  • Никого на свете больше нет!
  • Распадутся волосы-неулежни мои{9}
  • Над лицом горячечным, но бледным,
  • Ближе – сходимся – яснеем – и! –
  • Запись отточённая о выводе последнем.
  • И не жаль обоим эту странную,
  • Без вина, без девушек сухую юность нашу…
  • …Вот и ужин! Ложки расписные деревянные
  • Мы вонзаем в ячневую кашу.
  • После ужина на сене в лодке мягко.
  • Лёгкой зыбью чуть вздымается корма.
  • Всю Историю – от нас до братьев Гракхов,
  • Высветил прожектор Марксова ума.
  • Маркс! – как меч, рубящий путаницу партий!
  • Не блуждать у Лейбница, у Юма, у Декарта,
  • Только-только вылупясь из жёлтеньких скорлуп,
  • Держим в клювах Истину и мечем взоры вглубь!
  • Есть закон движения! Другого Абсолюта
  • Нет! И как там было – сердобольно, круто,
  • Нравилось, не нравилось, – минует постепенно.
  • Всё пройдёт: Сената гнев и курий плеск и пена.
  • Желчь упрёков, звон разящих слов
  • Не всплывут на высоту веков.
  • Воин Рим, бронёю перевитый!
  • Шаг Истории, не знающей пощады! –
  • Гордое отчаянье самнитов,
  • Умное безсилие Эллады,
  • Ярость Брута, Ганнибала гений –
  • Всё должно быть сметено и сбито,
  • Что само не станет на колени.
  • Dura lex, sed lex[1]. Во всём закон.
  • Ничего, что б в сторону свернуло.
  • Ничего? И даже шут Нерон?{10}
  • И кровавое захлёбыванье Суллы?
  • Фатализм! Эклектика! Неверно!..
  • …Но Андрей молчит и дышит мерно
  • В лад дремотным заплескам волны.
  • И спине тепло от дружеской спины.
  • За ночь иней нас покроет впробель.
  • Утром вспрыгнем, зубы бьёт ознобик,
  • И – бултых в синеющую воду!
  • Холодом озноб тот вышибить приятно!
  • И – бегом, в чём родила природа,
  • По камням! на взгорок! и обратно
  • На песок! поборемся! и в танец!
  • Дикарём разнузданным пляши,
  • Пока тело вызорит румянец,
  • Да ори! – всю Волгу полоши!
  • А теперь хватайся каждый за весло –
  • Оттолкнулись! Понесло!
–
  • Солнышко пригреет – не гребём, лежим.
  • Лодку сносит тихо, мы себе зубрим –
  • Снова диамат, латынь и древний Рим.
  • Купим яблок, тут их мерят на ведро,
  • И грызём, и дремлем… Всё б у нас добро,
  • Только ни брезента, ни плаща –
  • И на небо часто смотрим, трепеща.
  • От грозы, дождя мы беззащитны.
  • Как нам стал понятен первобытный
  • Ужас перед силою богов:
  • Только что покинули мы крыши
  • Наших равнодушных городов –
  • И уже иначе видим, слышим,
  • Туча наплывёт – мы сжались, мы не дышим,
  • Ветер кажется – злопамятный, живой,
  • «Завтра я…» – не скажем, верим в глаз дурной.
  • Завтра день – смотри ещё какой!..
  • На недели тучами затянет
  • Небо. Будет Волга холодна,
  • Заколышется, волною спорной станет
  • Глину выворачивать со дна.
  • Попадись тогда на волнобое!
  • Повернись бортом! –
  • Пляшет, мечется седое, водяное
  • То на этом, то на том!
  • Берег в брызгах. Чёрно дышат трубы.
  • Грязь на пристанях. И дождь – безугомонь.
  • Шутки грузчиков и ругань дерзко грубы,
  • Но и труд их стоит этой ругани.
  • Экую ворочают махину!
  • В сорок рук вздымают! Ну как рухнет?..
  • «Э – э – эх, ду – би –  на!..
  • Ух –  нем!!
  • Зелёная! Сама пойдёт! Сама пойдёт!
  • Подёрнем! Подёрнем!»{11}
  • Вымахали с покриком задорным –
  • Там, голубушка! – и с паром, хрипом, храпом
  • Сыпят, топают, валят на берег трапом.
  • Те мешки подкинули, те бочки катят ловко…
  • Третьяковка??
  • Обогнали Англию в лебёдках, кранах, планах, –
  • Так откуда ж этих дьяволов-то рваных?!.
–
  • Дождь и дождь. Уж нам не плыть сегодня.
  • Подгребаем к дебаркадеру под сходни –
  • Всё же крыша, хоть и брызжет из щелей  –
  • И идём в черёд порыскать чаю.
  • Новодевичье в лаптях тебя встречает
  • И в азямах рваных Сенгилей.
  • Райпартпрос, Райком и Райкомол,
  • Райуполминзаг и Райзаготконтора.
  • И районный юродивый, полугол,
  • Смуглогрудый, клянчит у забора.
  • Чаю мне! – продрог на сумрачной воде.
  • Раймилиция. Райплан. И РайНКВД.
  • Мокнет «Правда» на витринке. С тёмно-хмурых
  • Сеет мелкий-мелкий дождь с небес.
  • Райтюрьма, Райсуд и Райпрокуратура,
  • Райсоцстрах, Райздрав и Райсобес.
  • Там, где, дети горя и отваги,
  • Бурлаки под бичевой тянулись в напряге, –
  • Закрывая полки голые, в Раймаге
  • Продают физическую карту… Африки…
  • На столбах бубнят колхозные частушки
  • Близ Райклуба громкоговорители,
  • Под забором рубят головы косушкам
  • Жители.
  • Нет теперь ни кабаков на Волге,
  • Ни Николки нет, ни монополки,{12}
  • Ни в церквях колен не гнёт никто, –
  • «Эй, молодка!
  • Литру водки!
  • Два по двести!.. Три по сто!»
  • Пар одежд сырых и сизый дым махры,
  • Окна мутные, спиртовые пары.
  • Густо-густо вкруг некрашеных столов –
  • «Нам салатику! – вопят, рыдают, – огурцов!»
  • Вот охотник смяк, склонясь к дробовику,
  • Ловит блох борзая под столом.
  • «Будьте так любезны! Дайте мне чайку!»
  • – «Ча-ай?? Не подаём!»
  • Над столами русский чин трисловьями порхает,
  • Лица смотрят масляно, слепо.
  • И ревут «Златые горы», оглашая
  • Чайную Райпо.
  • И лохматый грузчик, мой сосед,
  • Дядя Миша, мужичина-глыба:
  • «Чаю зря ты, малый, просишь. Чаю нет.
  • На сто грамм перцовки».
  • – «Я не пью. Спасибо».
  • – «Ах, культуриш руссиш!.. Ну, кажи свой ум.
  • Ну, скажи, что водка – это а-пи-ум…»
  • – «Хвастать тоже нечем. Лёгкие и печень…»
  • – «Хо! Ты – тюря! Печень! Этим душу лечим!
  • К-комсомолец! Пожалел!.. А дать тебе винтовку,
  • Да – на вышку?..{13} Ну, не зявься, выпей
  • стограммовку.
  • И мои б такие были… Пей, не брезгуй».
  • – «Где ж они?»
  • – «Сопрели. Под сосной карельской».
  • – «Отчего ж?»
  • – «А это очень просто мы:
  • В тундру высадили голыми да босыми,
  • Ну, а в тундре и волкам не рай.
  • Рыбу пальцами словить сумеешь –  ешь.
  • Ягоду найдёшь дикую – собирай!
  • Хочешь если, так друг дружку режь.
  • Хочешь – помирай…»
  • – «Но простите, но за что же вас?»
  • – «Ты – с луны? В тридцатом-то?
  • Не знаешь, что да как?
  • Потому что был сочтён кулак,
  • Ну и… Ликвидировать. Как класс.
  • …Я за землю, парень, да за волю,
  • Да за эту грёбаную власть
  • Шёл на Колчака…
  • Землю дали – тёр, дурак, мозоли,
  • А они меня – ша-расть
  • В кулака!
  • Да кого ж она, земля, не богатит,
  • Если только вкалывать здоров?
  • Государство! Что ему претит,
  • Если у крестьян да по три пары лошадёв?»
–
  • Юность верит. И она права.
  • …Но прошло-то года, слушай, двадцать два!
  • До каких же пор мы будем зря
  • Сваливать на бедного царя?
  • Зафиксируем: в раймаге – ни черта?
  • Это – нищета?
  • Тише! Тише! Склонность к выводам
  • поспешным.
  • Никакой прогресс не может быть безгрешным.
  • Отклоненья, исключенья – кто же говорит?
  • Ведь писал Истории законы не Эвклид!{14}
  • Роют трудно, роют по-кротовьи,
  • А оглянешься – и мир уже не тот.
  • Жестоко? Приходится и кровью
  • Заплатить за тяжкий путь вперёд.
  • Мы не только что не против –
  • мы оправдываем даже:
  • Ликвидировать? Конкретно – как? Куда ж их?
  • В тундру. В дикий лес.
  • Dura lex, sed lex.
  • Трудно мы живём. Дай время, будет лучше.
  • Внуки примут жизнь, не зная, как далась…
–
  • Вот и солнце прорвалось сквозь тучи,
  • И покорно Волга улеглась.
  • Так за вёсла твёрдою рукою!
  • Поплыли,
  • Где на двести вёрст Самарскою лукою
  • Волгу отшвырнули Жигули{15}.
  • Сладость есть и в малом и в великом.
  • Между сосен, вперегонку, с перекриком
  • Вымахнуть, запыхавшись, на кручу! –
  • Тут раскинуться на выгретой, пахучей
  • И никем ещё не топтанной траве;
  • Отдаваясь тишине дремучей,
  • В небо жмуриться без мыслей в голове,
  • Никому и ничего не должен…
  • Жи-гу-ли!.. Какая-то в вас правда!..
  • Раздробилось зеркало в Заволжьи
  • И застыло в озерках-бакалдах.
  • Нет теченья! Плёсы недвижимы.
  • Близко дальнее, а крупное –
  • мало непостижимо.
  • С коробок от спичек – баржа на подчале.
  • Замерла ли? Тянут её таском?
  • Хоть заплачь от этой веющей печали!
  • Хоть христосуйся – такая в сердце Пасха!..
  • Мирный бор овершьями колышет,
  • Запахом смолы и солнца пышет.
  • Жёлто тлеют иглы в медном сосняке.
  • К югу, поверх сосен
  • Облачко относит
  • Медленно, в покойном высоке.
  • Под травой краснеет земляника,
  • И грибы столпились возле пней.
  • Разве в малом меньше, чем в великом,
  • Веской мудрости коротких наших дней?..
–
  • Через день взгляни на правый берег –
  • Сланец, скалами пластованный, белесый,
  • Стук стволов паденья, пил железный верезг,
  • Люди серые с лопатами, кирками
  • Горы облепили муравьями.
  • Экскаваторы, лебёдки, вагонетки,
  • Грохот, скрежет, и столбится едко
  • В лёгкие и в небо каменная мгла…
  • Это будет чудо Третьей Пятилетки –
  • Перемычка Волжского Узла.
  • О, грядущее переустройство мира!
  • Мы войдём в тебя наукой и уменьем!
  • …А кому кирку?.. Не из-под наших кирок
  • Пусть разбрызгиваются каменья!
  • Привезут, найдут неученную рать, –
  • Что над этим голову ломать!
  • …Так мы плыли в гладком беззаботьи,
  • И, наверно б, нам на ум не вспало:
  • Что за люди там кишат в лохмотьях?
  • Что за люди бьют вручную скалы,
  • Катят тачки в гору по тропинкам? –
  • Сам, как глина, побуреет человек…
  • В невесёлом месте, в Красной Глинке{16},
  • Мы однажды стали на ночлег.
  • Правый берег вскопан, взбугрен, бурый.
  • Штабелями досок и бревён,
  • Мусором, щебёнкой – левый завалён.
  • Перекатом Волга мчится хмуро.
  • Мы причалили, да плох нам выпал сон:
  • Выстрел. – Новый. – Очередь. – И ржавый
  • Звон от рельс на нашем берегу.
  • С фонарями в зарослях облава
  • Заплясала, заметалась на лугу.
  • Засветились пристань и бараки,
  • Шли моторки, воду Волги пеня…
  • Из моторок прыгали собаки,
  • Заливаясь в ярости и пене,
  • За собой вожатых мчали в темень,
  • Хрипло лаяли и обрывали привязь,
  • Кто-то выволок на берег пулемёт.
  • Словно в бой, с винтовками навывес,
  • Пробежал запыхавшийся взвод.
  • Не понять – война или охота?
  • Ладно, греемся; не трогают – и рады.
  • Вдруг у нас над самым ухом кто-то:
  • «Вот они! А ну, вставайте, гады!
  • Подымайтесь! Застрелю, заразы!»
  • Шутки плохи, тут не отлежаться.
  • Из-под одеяла высунулись разом –
  • Вислоухие испуганные зайцы:
  • – «Мы – туристы. Что вы к нам, товарищ?»
  • Но товарищ плюнул от обиды.
  • – «Хто? Туристы?? Шляются здесь, твари…
  • Чтобы я на Волге больше вас не видел!»
  • Перекошенный, разгорячённый,
  • Освещён недоброй дрожью света,
  • Пляшущую руку с пистолетом
  • Долго опускал он, огорчённый.
–
  • Их всю ночь ловили. С места заклятого
  • Мы ушли под утро, торопясь уплыть,
  • Чтоб не рвать, что в сердце дорогого.
  • Чтоб не думать. Чтобы позабыть.
  • Подымалось солнце над лугами.
  • Красное, в торжественной игре,
  • Жигули оно зажгло, как пламя,
  • Озарило мёртвые машины на горе,
  • Раздробилось радугой росяной через лес,
  • Багряницей разостлало водной глади скатерть, –
  • И вот тут-то вывернулся нам наперерез
  • Арестантский катер!
  • Он скользнул, едва нам нос не срезав,
  • И послал короткий частобой,
  • Он прошёл, как будто гром железа
  • Кандалов рассыпал за собой.
  • Бугорками волн взбелели волоконца,
  • Закипела, забурлила полоса реки –
  • Эти лица! лица, обернувшиеся к солнцу!
  • И с бортов – конвойные штыки.
  • Вот они, кто там кирками машут! –
  • Только нескольких и рассмотрели мы.
  • Кто они?.. За что их?.. Не расскажут…
  • Тихие, стояли у кормы.
  • Что-то было в лицах их заросших,
  • В складках, не черствеющих у глаз,
  • От чего пахнуло всем хорошим,
  • С детских лет несбывшимся повеяло на нас.
  • Оба без отцов, ведь мы и шли бродяжить
  • По краям родной неведомой земли,
  • Чтоб мужскую взвесить эту тяжесть,
  • От которой матери, солгав, уберегли.
  • Нас заметили. Переглянулись.
  • Может, вспомнили своих мальчишек-сыновей.
  • Чуть заметно
  • Вслед нам
  • Улыбнулись,
  • И у каждого по-своему взметнулось у бровей.
  • И – промчало катер. И Андрей в сомненьи
  • Протянул: «А что, сейчас бы к Самому
  • Молодой, второй явись бы Ленин, –
  • Он бы – не попал в тюрьму?..»{17}

Глава вторая. Медовый месяц

  • Несу я сознание мира.
  • Боюсь, что не в силах донесть.
В. Гофман
  • До опушки – один переклик без малого.
  • В сени яблонь при тлеющем самоваре
  • Вечерами чаюют московские баре:
  • Слева в садике спорят о Ваське Качалове,
  • На террасе направо читают сценарий.
  • За кустами белеют мужские фигуры,
  • Праздных женщин движения – не легки, –
  • От самих же себя, от своей же культуры
  • Убегают на лето сюда толстяки –
  • От редакций и секций, премьер театральных,
  • От квартирных теснот, телефонной судьбы, –
  • Убегают сюда, в край ремёсл вышивальных,
  • Безпривозных базаров, прилавков печальных,
  • Где сельпо продаёт лишь сухие грибы.
  • Оттрубивши своё песнословие веку,
  • Отнеся гонорар к Елисееву{18},
  • За сто вёрст сюда сахар везут по рассеянью,
  • Чемоданами сало и бэкон,
  • Для хозяйки сговоренной – ситчику в дар,
  • Для работы полуночной – пачки сигар,
  • Кофе в зёрнах, вино и запас керосина.
  • …Над Тарусою сумерки звёздные сини,
  • Слышен блюдечек позвон и пенье гитар.
  • Ждут их осенью кассы столицы грешной
  • И страницы журнальной хвальбы.
  • В ряд их дач, не по чину – бревёнки потешной,
  • Кругляши нашей маленькой тихой избы{19}.
  • Нет в саду у нас кресел и столика чайного,
  • Нет огней и гостей под навесом крыльца, –
  • Всё вдвоём… И на пальце твоём – обручального
  • Золотой отлив кольца.
  • Нет у нас нагружённого доверху ледника,
  • Порожнём мы с базара приходим нередко,
  • Но как мило хлопочешь ты в белом переднике,
  • Увильнув: «Подгорит», убегаешь к загнетке.
  • …Драгоценного света дневного крупицы
  • Вот-вот-вот разойдутся меж теней вечерних, –
  • Дальше-дальше в окно, ближе-ближе к странице
  • Я слеплю себя строк неразборчивой чернью.
  • И уж всё отшвырнуть бы давно мне пора,
  • Встать, схватить тебя за плечи, закружить, –
  • Не могу, не додумавши, отложить
  • Годы царствования Петра.
  • Всё понятно – прогресс! А сидит во мне ересь:
  • Всю страну на дыбы – по какому праву?
  • Запишу! Назову его – «шведский тезис»,
  • Оправдала ли цену свою Полтава?
  • Двести лет всё победы, победы, победы,
  • От разора к разору, к войне от войны, –
  • А разбитые нами на Ворксле шведы
  • Разжирели, как каплуны.
  • Рок зловещий российские полчища водит.
  • Славы мало!
  • Земли недостало! –
  • Да…
  • Видно, слово «победа» не зря происходит
  • От слова «беда».
  • Погоди ж, дорогая, окончу, дочту,
  • Тени вечера выйдут из-за леса –
  • Мы пойдём, обнявшись, и на нашу чету
  • Будут встречные взглядывать с завистью.
  • Вот не думал, что буду на даче
  • Жить, как дачник исправный живёт…
  • Есть у каждого годы удачи,
  • И таким обернулся мне минувший год{20} –
  • Словно звёздным дождём мне дороги усыпало,
  • Словно горы верстались мне по плечу,
  • Словно есть это счастье, и мне оно выпало:
  • Всё могу, чего захочу!
  • Под ногами любая наука стлалась,
  • Быстромудрые бесы вселились, казалось,
  • В грудь мою – и толкал меня каждый бес,
  • Одержимый мгновенными планами,
  • Томы будущих лет взросли до небес
  • Краснокрылыми великанами,
  • И вползла ядовитая слава. О славе
  • Где те юноши, что не чахли?
  • Незнакомые девушки письма мне слали,
  • И таинственно письма их пахли.
  • Содрогалась Европа надменная, отдана
  • Шагу армий, невиданных раньше,
  • Чёрным гневом возмездия небо над Лондоном
  • Застилалось из-за Ла-Манша,
  • Воды пенились, судна роились,
  • Напрягались десанты, готовясь к прыжку… –
  • В это лето мы поженились
  • И поехали на Оку{21}.
–
  • Мы привыкли к южным степям –
  • Золотая в сто вёрст ладонь,
  • Ни единого взгорка там
  • На бегу не встречает конь,
  • И нигде ни единый лесок
  • Не вклиняется в звень пшеницы,
  • И, едва только вспыхнет восток, –
  • Степь до запада озарится.
  • Здесь же – падей прохлада, здесь – синяя тень,
  • Ямку каждую дождь наливает всклень,
  • Позарос, весь в отрожках изрезан овраг,
  • Там спустился в него, там поднялся большак.
  • Сосны стройные веют на взлобке,
  • Между ними – дубы вперемес,
  • Там – ольха, там – берёза. Подымемся. Робко
  • Вступим в бело-зелёный лес.
  • Это счастье
  • Даётся не часто,
  • А не каждый его оценит –
  • Забрести вот в такую чащу,
  • Где листов прошлогодних олово,
  • Положить к тебе на колени
  • Голову.
  • Солнце еле пробрызнет сюда,
  • Небо еле сюда просветит,
  • Разве только, беспутный чудак,
  • Забредёт, заблудившись, ветер
  • И доносит, как где-то аукают
  • И хохочут девчёнки-грибовницы,
  • Помавая ветвями, баюкает:
  • «Всё достигнется… всё исполнится…»
Жалоба
  • «А чему исполняться? Чему?
  • Я о большем и не мечтала.
  • Всё исполнилось. Почему
  • Тебе этого счастья мало?
  • Мало нравлюсь тебе? Плетеницей
  • Из цветов себе лоб украшу.
  • Хочешь думать? Какую страницу
  • Распахнуть тебе в книге нашей?..
  • …Как бежал молодой дворянин
  • Со знаменем,
  • Как очнулся он навзничь, раненым,
  • С небесами один на один –
  • И увидел, какой
  • Покой
  • Был по небу высокому разлит.
  • В суматохе большого боя,
  • Когда к славе рвалась рука,
  • Разве
  • Мог увидеть он над собою
  • Эти медленные облака?..{22}
  • Но ведь мы-то, ведь мы-то можем!
  • Посмотри – и сейчас плывут.
  • Что же ищешь ты, что же?
  • Я не верю, что люди на свете живут
  • Кроме нас и ещё там где-то,
  • Когда ты меня обнимаешь…
  • Повторяй мне, что любишь меня, только это,
  • Понимаешь?..
  • Ты настойчиво, ты упорно
  • Что-то хмуришься о своём.
  • Не легко тебе, не просторно
  • Со мной вдвоём?
  • Выпить, вытянуть сердце из груди,
  • Чтобы мой был, чтоб мой был весь!
  • Я не знаю, что завтра будет, –
  • Я люблю, что сегодня есть.
  • Только ты ведь обманешь: кольцо
  • Моих рук на заре разомкнёшь –
  • Почужевший, холодный, уйдёшь
  • Карла Маркса читать на крыльцо.
  • Станет звонкий пастуший рожок
  • По заре собирать своё стадо,
  • Я проснусь и увижу, что рядом
  • Нет тебя, что опять уволок
  • Тебя жребий твой, выбор жестокий.
  • Я неделю всего как жена,
  • А опять просыпаюсь одна
  • И полдня провожу одинокой.
  • Милый, славный, ты брови не хмурь
  • И не бойся – я не заплачу.
  • Значит, надо забыть мою девичью дурь, –
  • Мне ведь всё представлялось иначе.
  • Не мужчина я. Жалобу слабости
  • Ты прости мне на этот раз…»
  • И украдкою влажные заблесты
  • Она пальцем снимает с глаз.
  • Вот оно!.. Я кошусь с опаскою
  • На лицо неразгаданно женское…
–
  • Вспоминаю: акации спуска Крещенского,
  • Седину оснежённого Новочеркасска…
  • Мы проходим вокзал, за вокзалом крыльцо,
  • В сто одёжек окутаны, ждут лихачи, –
  • И у каждого жёлто манит копьецо
  • Недрожаще-горящей свечи.
  • Полусонного мальчика взяв из вагона,
  • Высоко подсадив, меня взвозят покачливо
  • В город, на гору, – фаэтоном
  • Меж сугробов, огромных взгляду ребячьему.
  • Фаэтон проплывает спокойно, как лебедь,
  • Лёд цветится огнями в оконных рамах,
  • И сияет луна в завороженном небе,
  • Отражаясь в крестах и на куполах храмов.
  • Позади пятиглавой громады собора –
  • Попирающий камень строптивый Ермак,
  • Что ни дом – за твердыней ворот и забора
  • Взаперти от Советов упрямый казак,
  • Сберегая теченье обычья богатого,
  • Своедомно живёт, как живали отцы.
  • Двудорожным широким проспектом Платова
  • Заливаются лёгких саней бубенцы:
  • – Эх ты, удаль-тоска, раскружить тебя не на что!
  • Хеп-па-па-берегись застоялых зверей!! –
  • Богомольный народ, разбредаясь от всенощной,
  • Подаёт милостыню калечным и немощным
  • На изглаженных папертях стройных церквей.
  • Их степенному шествию дерзко не в лад,
  • Хохоча и толкаясь, студенты валят,
  • Неуёмные, жадные жить, несытые,
  • В институтской столовой свой ужин выстояв, –
  • На свиданья, в читальни, в кино, в общежития
  • Тротуарами улицы Декабристов{23}.
  • И гудят до полуночи лаборатории,
  • Ослепительный свет над столами чертёжников,
  • В клубе – диспут любителей Новой Истории
  • И Союза Воинствующих Безбожников.
  • А за ставнями тихих домов затаивший
  • Неушедших, непойманных, белых, бывших –
  • Что за город такой? Всё кипит, но ни слова
  • Не сойдёт у прохожего с замкнутых губ, –
  • Стольный город разбитого Войска Донского, –
  • Антиквар, книгочей, книголюб.
  • Слишком мал понимать, только щурю глазёнки,
  • Как на сбруе звенящей играет луна,
  • И не знаю, что в доме, – вот в этом, – ребёнком,
  • Моя будущая растёт жена.
  • Семилетье российской лихой безвременщины!
  • Свист и дым по стране от конца до конца! –
  • Скольких нас воспитали пониклые женщины,
  • Сколько нас не знавало руки отца!
  • Пятилетнею девочкой в кружевцах
  • Ты отведала первых учений тернии,
  • Изъяснялась в учтивых французских словах
  • И разыгрывала этюды Черни.
  • Ни за дверь, ни в толпу! (Наберётся, ma chre,
  • Этих выходок, этих манер!)
  • Тем охотней узнала ты книгам цену,
  • А в семейном кругу, в воскресенье,
  • Дверь из комнаты в комнату делала сцену
  • Для домашнего представленья.
  • И когда собирались по сходству подружки,
  • Повелитель был обществу вашему нервному
  • Реже – добрый весёлый Пушкин,
  • Чаще – жёлчный презрительный Лермонтов.
  • Лет в четырнадцать сердца отчётливей стук,
  • Что-то смутно томит, что-то поймано понаслышке,
  • Но посмотришь с холодным вниманьем вокруг,{24}
  • А вокруг – маль-чишки!..
  • Так пускай литераторша мажет тетрадки,
  • Пусть галдит, что герой ваш – одни недостатки, –
  • Разве это в его фосфорическом взоре?
  • Бледном лбу? сжатьи губ? и в усах завитых?
  • Через всё полюбился девчёнке Печорин!
  • А Печорина нет давно в живых.
  • Ждёшь, что жизнью тебе уготовано диво,
  • Но проходит юность, в меру счастливо,
  • В меру ровно, – а дива нет.
  • Выпускные экзамены сдав торопливо,
  • Поступаешь в Универс’тет.
  • …Образ к образу рядом затенчивым,
  • Местом меркнущим, местом ярким,
  • То я вижу тебя на балу студенческом,
  • То в измученном зноем вечернем парке.
  • Не Печорина – духов сомнения едких,
  • Подмело их при сталинских пятилетках.
  • Их приносное семя и раньше-то плавало,
  • Не ныряя по омутам русской реки.
  • А коряги в ней – мы, убеждённости дьяволы, –
  • Духоборы, самосжигатели,{25}
  • Бунтари, проповедники, отлучатели,
  • Просветители, вешатели, большевики!
  • Угораздило же тебя родиться
  • В тре-тревожной стране, под разбойный шум,
  • Где как прежде, где в каждом десятом таится
  • Протопоп Аввакум.
  • Однолюб. Однодум.
  • Я! Я верю до судорог. Мне несвойственны
  • Колебанья, сомненья, мне жизнь ясна,
  • И влечёт меня жертвенное беспокойство
  • От постели, от нежности, ото сна.
  • Рвёт и рвёт моё мясо Дракон,
  • И где лапу положит – отдай, оставь ему! –
  • Это Горе Истории, Боль Времён,
  • Мне волочь его, как анафему!
  • Да, я звал тебя, звал. А дороги круты.
  • Я зачем тебя влёк? В каком чаду?
  • Не иди! Ты слаба. Переломишься ты! –
  • Я не знаю – я ли дойду…
  • Рай зелёный… Ничто не радует.
  • Там столицы взрываются, бомбы падают!
  • Вся планета в ознобе! планета в трясении! –
  • Вот! Пишу:
Моему поколению
  • Родились мы – не для счастья
  • Бредит, буен мир больной.
  • Небывалое ненастье
  • Захлестнёт нас! Будет бой!!
  • Перед тяжким наступленьем
  • Пусть же скажут правду нам,
  • Как умел Владимир Ленин
  • Говорить её отцам:
  • Враг – не трус, не слаб, не глуп он! –
  • В нас не верит тот, кто лжёт.
  • Мы – умрём!! По нашим трупам
  • Революция взойдёт!!!
  • Из Октябрьской мятели
  • Поколение пришло.
  • Чтоб потом цвели и пели,
  • Надо, чтоб оно – легло…
  • Уж не помню, ещё что слетело
  • С языка у меня в пылу,
  • Только помню: жена побледнела
  • И щекой прислонилась к стволу.
  • Так я бил, безпощадный и мрачный,
  • Словом о слово, в слово словом.
  • Этот месяц – первый побрачный,
  • Называют в России медовым,
  • Honey-moon окрестили его за проливом,
  • У французов он назван – la lune de miel,
  • Одарён и у немцев прозваньем счастливым
  • Flitter-Wochen – поблескивающих недель.
  • Как обманчива ласковость этих названий!
  • Даже камни – притрёшь ли, не обломав?
  • Два бунтующих сердца! Меж вами
  • Кто виновен? кто прав?..
  • Ветер осени
  • Шепчет на уши.
  • Лес обрызгало
  • Желтизной.
  • Лето кончилось,
  • И пора уже
  • В грохот города
  • Нам домой.
  • Первый замороз,
  • Утро терпкое.
  • Окский катер.
  • Речная рань.
  • Дом Поленова{26}.
  • Старый Серпухов.
  • И дорога
  • Через Рязань.
  • Русских станций
  • Скончанье света.
  • Все вповалку
  • До загородок.
  • Лица в мухах.
  • Лежат в проходах
  • В полушубках.
  • И ждут билетов.
  • Нет билетов!
  • Посадки нету.
  • Манька, где ты?
  • Маманька, тута!
  • Кто с мешками,
  • Без пропусков,
  • С пропусками
  • И без мешков.
  • Смех и молодость
  • Нам защитою.
  • Ещё б с ними
  • Не уместиться!
  • Встречный ветер
  • В лицо раскрытое
  • Облохмачивает
  • Наши лица.
  • Звонко-кованый
  • Быстрый поезд.
  • Машет мельница
  • Вдалеке.
  • Мы уходим
  • В окно по пояс,
  • Прижимаясь
  • Щека к щеке.
  • Скоро станция.
  • Ходу сбавило.
  • – Отодвинься же.
  • Слышишь, милый?..
  • На полуслове
  • Вздрогнула Надя и руку мне боязно
  • Сжала. И я ей сжал.
  • С грохотом поезд наш вкопанно стал
  • Против товарного поезда.
  • Красные доски вагонов{27} измечены –
  • Нетто и брутто, осмотр и ремонт, –
  • Только окошки у них обрешечены
  • Да через двери – болт.
  • Красным закатным лучом озарённое,
  • Вровень над нами пришлось одно
  • Прутьями перекрещённое
  • Маленькое окно.
  • Лбы и глаза и небритые лица –
  • Сколько их сразу тянулось взглянуть! –
  • Кажется, там одному не вместиться
  • Воздуха воли глотнуть.
  • В грязном поту, в духоте, в изнуреньи,
  • Скулы до боли друг к другу притиснув,
  • Глянули злобно на наше цветенье –
  • Выругались завистно –
  • Грубо плеснули в лицо нам побранку
  • Липкой несмывчивой грязью! –
  • Наш отлощённый состав с полустанка
  • Тронул с негромким лязгом.
  • Тронул, но ты-ся-че-ле-тье волок он
  • Нас! нас! нас! –
  • Вдоль новых и новых закрещенных окон,
  • Под ненависть новых глаз.
  • Резко проёмы вагонные хлопали,
  • Вот уж мы вырвались, вот уж мы во поле!..
Сумерки. Отблики топки по шпалам.
  • Низко курилась туманцем елань.
  • …Но как проклятье в ушах звучала,
  • Но как пророчество не смолкала
  • Та арестантская брань.
    • «Нет, не тогда это началось…»
    • Нет, не тогда это началось, –
    • Раньше… гораздо раньше…
    • В детстве моём обозначилось,
    • В песнях, что пели мне, няньча, –
    • Крест перепутья
    • Трудного,
    • Скрещенных прутьев
    • Тень,
    • Ужаса безрассудного
    • Первый день.
    • Книг ещё в сумке я в школу не нашивал,
    • Буквы нетвёрдо писала рука, –
    • Мне повторяли преданья домашние,
    • Я уже слышал шуршание страшное –
    • Чёрные крылья ЧК.
    • В играх и в радостях детского мира
    • Слышал я шорох зловещих крыл.
    • …Где-то на хуторе, близ Армавира
    • Старый затравленный дед мой жил.
    • Первовесеньем, межою знакомою
    • Медленно с посохом вдоль экономии{28}
    • Шёл, где когда-то хозяином был.
    • Щурился в небо – солнце на лето.
    • Сев на завалинке, вынув газету,
    • Долго смоктал заграничный столбец:
    • В прошлом году не случилось, но в этом
    • Будет Советам
    • Конец.
    • Может быть, к лучшему умер отец
    • В год восемнадцатый смертью случайной:
    • С фронта вернувшийся офицер,
    • Кончил бы он в Чрезвычайной.
    • Наши метались из города в город,
    • С юга на север, с места на место.
    • Ставни и дверь заложив на запоры
    • И ощитивши их знаменьем крестным,
    • Ждали – ночами не спали – ареста.
    • Дядя уже побывал под расстрелом,
    • Тётя ходила его спасать;
    • Сильная духом, слабая телом,
    • Яркая речью, она умела
    • Мальчику рассказать.
    • В годы, когда десятивековая
    • Летопись русских была изорвана,
    • Тётя мне в ёмкое сердце вковала
    • Игоря-князя, Петра и Суворова.
    • Лозунги, песни, салюты не меркли:
    • «Красный Кантон!.. Всеобщая в Англии!» –
    • Тётя водила тогда меня в церковь
    • И толковала Евангелие.
    • «В бой за всемирный Октябрь!» – в восторге
    • Мы у костров пионерских кричали… –
    • В землю зарыт офицерский Георгий
    • Папин, и Анна с мечами.
    • Жарко-костровый, бледно-лампадный{29},
    • Рос я запутанный, трудный, двуправдный.

    Глава третья. Серебряные орехи

    • Мой милый город! Ты не знаменит
    • Ни мятежом декабрьским, ни казнию стрелецкой.
    • Твой камень царских усыпальниц не хранит
    • И не хранит он урн вождей советских.
    • Не возвели в тебе дворцов чудесно величавых
    • По линиям торцовых мостовых,
    • Не взнесены ни Столп Российской Славы,
    • Ни Место Лобное на площадях твоих.
    • Не приючал ты орд чиновников столичных
    • И пауком звезды не бух на картах{30},
    • Не жёг раскольников, не буйствовал опричной,
    • Не сокликал парламентов и партий.
    • Пока в Москве на дыбе рвали сухожилья,
    • Сгоняли в Петербург Империи служить, –
    • Здесь люди русские всего лишь только – жили,
    • Сюда бежали русские всего лишь только – жить.
    • Здесь можно было жатвы ждать, посеяв,
    • Здесь Петропавловских не складывали стен, –
    • Зато теперь – ни Всадников, ни холода музеев,
    • Ни золотом по мрамору иссеченных письмен.
    • Стоял тогда, как и сейчас стоит.
    • На гребне долгого холма над Доном, –
    • То зноем лета нестерпимого облит,
    • То тёплым октябрём озолочённый.
    • И всех, кто с юга подъезжал к нему,
    • На двадцать вёрст встречал он с крутогорья
    • В полнеба белым пламенем в ночную тьму,
    • В закат – слепящих стёкол морем.
    • Дома уступами по склону к Дону сжало,
    • Стрела Садовой улицы легла на гребень;
    • Скользило солнце вдоль по ней, когда вставало,
    • И снова вдоль, когда спадало с неба.
    • Тогда ещё звонили спозаранку,
    • Плыл гул колоколов над зеленью бульваров,
    • Бурел один собор над серой тушей банка,
    • Белел другой собор над гомоном базара.
    • Звенели старомодные бельгийские трамваи,
    • В извозчиков лихих чадили лимузины,
    • Полотен козырьки от зноя прикрывали
    • Товаров ворохи в витринах магазинов.
    • Как сазаны на стороне зарецкой,
    • Ростов забился, заблистал, едва лишь венул НЭП, –
    • Той прежней южной ярмаркой купецкой
    • На шерсть, на скот, на рыбу и на хлеб.
    • Фасады прежние и прежние жилеты,
    • Зонты, панамы, тросточки – и мнилось,
    • Что только Думы вывеску сменили на Советы,
    • А больше ничего не изменилось;
    • Что вновь простор для воли и для денег;
    • В порту то греческий, то итальянский флаг, –
    • Порт ликовал, как в полдень муравейник,
    • Плескались волны в Греки из Варяг.
    • Тогда ещё церквей не раздробляли в щебень,
    • И новый Герострат не строил театр-трактор,
    • И к пятерым проспектам, пересекшим гребень,
    • Названья новые не притирались как-то.
    • Дышали солнцем в парках кружева акаций,
    • Кусты сирени в скверах – свежестью дождей,
    • И всё никак не шло тем паркам называться
    • В честь краевых и окружных вождей.
    • Внизу покинув громыхающий вокзал,
    • Садовая к Почтовому вздымалась круто.
    • Ещё не став
    • «Индустриальных педагогов институтом»,
    • Уже не «Императорский», Универс’тет стоял{31}.
    • Впримык к его последнему ребрёному столбу,
    • В коричневатой охре, на длину квартала,
    • В четыре этажа четыре зданья занимало
    • ПП ОГПУ.
    • Недвижный часовой. Из дуба двери входов.
    • Листами жести чёрной ворота обиты.
    • И если замедлялись на асфальте пешеходы,
    • То некто в кэпи их протрагивал: «Пройдите!»
    • А со времён торговли той бывалой
    • Складские шли под улицей подвалы.
    • Их окна-потолки вросли в асфальта ленту –
    • Толщь омутнённого стекла – и, попирая толщу ту,
    • Жил город странной, страшною легендой,
    • Что там, под улицей, – застенки ГПУ.
    • И по фасадам окна, добрых полтораста.
    • Никто к ним изнутри не приближался никогда,
    • Никто не открывал их. Матово безстрастны,
    • Светились окна тускло, как слюда.
    • Лишь раз, когда толпа привычная текла, –
    • Одно из верхних брызнуло со звоном, –
    • И головой вперёд, сквозь этот звон стекла
    • Беззвестный человек швырнул себя с разгону{32}.
    • С лицом, кровавым от удара,
    • Ныряя в смерть дугой отлогой,
    • Он промелькнул над тротуаром
    • И размозжился о дорогу.
    • Автобус завизжал, давя на тормоза.
    • Уставились толпы застылые глаза!
    • Толпу молчащую – локтями парни в кэпи,
    • Останки увернули, унесли бегом, –
    • Брандспойтом дворник смыл пятно крови нелепой
    • И след засыпал беленьким песком.
    • Я на день сколько раз мальчишкой юлким,
    • На этажи косясь, там мимо пробегал
    • И поворачивал Никольским переулком
    • В крутой и грязный каменный провал{33}.
    • Промежду стен, домов, облупленных снаружи, –
    • Плитняк потресканный, булыжник, люки стоков:
    • В дожди и в таянье со всех холмов окружных
    • Сюда стекались мутные потоки.
    • Из глубины огромного квартала
    • Сюда, на дно, где люков чёрная дыра,
    • ОГПУ опять домами выступало
    • И воротами заднего двора.
    • Что день, под тихий говор, жалобы и плач,
    • За часом час, кто в шляпках, кто в платках,
    • Здесь ждали женщины с узлами передач,
    • И с робким узелком, и с сыном на руках.
    • Я на день сколько раз притихшим мальчуганом
    • Их обходил, идя к себе в тупик,
    • Где в кучах мусора шёл ярый бой в айданы,
    • Где «красных дьяволят» носился резвый крик.
    • Громада кирпича, полнеба застенив,
    • Мальчишкам тупика загородила свет.
    • С шести и до пятнадцати в её сырой тени
    • Я прожил девять детских лет.
    • Чего ж ещё хочу? Какое мне начало?
    • Каких ещё корней ищу в моей судьбе?
    • Я мальчик был – ЧК мне небо заслоняла,
    • В солдата вырос я, она – в НКГБ.
    –
    • Мы жили с мамой в тупике,
    • В дощатом низеньком домке,
    • Где зимний ветер свиристел в утычках щельных.
    • Мечась, ища – чего, не зная сам,
    • Приехал дед однажды к нам
    • В рождественский сочельник.
    • Попил колодезной воды
    • И пропостился до звезды.
    • Мы в шумный дом в тот вечер собирались,
    • Где в тридцать человек встречали Рождество,
    • Но для него
    • Втроём остались,
    • Размётанной семьи
    • Осколком.
    • Со взваром чаша. Блюдечки кутьи.
    • В серебряных орехах крохотная ёлка{34}.
    • Дрожало несколько свечей в её ветвях.
    • Лампада кроткая светилась пред иконой.
    • В малютке-комнатке, неровно освещённой,
    • Огромный дед сидел – в поддёвке, в сапогах,
    • С багрово-сизым носом, бритый наголо,
    • Меж нашей мелкой мебелью затиснут.
    • Ему под семьдесят в ту пору подошло,
    • Но он смотрел сурово и светло
    • Из-под бровей навислых.
    • Дед начал жизнь с чебанскою герлыгой
    • В Тавриде выжженной, средь тысячных отар,
    • В степи учился сам, детей не вадил к книгам,
    • Лишь дочь послал одну – лоск перенять у бар.
    • Она взросла неприобретливого склада,
    • И мне отца нашла не деньгами богата –
    • Был Чехов им дороже Цареграда,
    • Внушительней Империи – премьера МХАТа.
    • Сникали долгие усы у старика, какие раньше
    • Носили прадеды его и деды на Сечи.
    • Светилась кожа мамина оранжево
    • От ёлочной свечи.
    • И тихо тёк покойный тёмный вечер.
    • Кивала мама мне, чтоб деду не перечил,
    • А он, подавленный, неторопливый,
    • С какой-то вещей скорбью говорил.
    • Раскрыла Библию на повести об Иове
    • Его рука{35} в узлах набухших жил.
    • …Сходились судьбы их, однако не совсем:
    • Начавши с ничего и снова став ничем,
    • Всё потеряв – детей, стада, именье, –
    • Молил смиренья дед, но не было смиренья!
    • Одиннадцатилетний, в утешенье
    • я дедушке сказал:
    • «Ты – не жалей.
    • Наследства б я из принципа не взял».
    • Ещё мы спали – дед поднялся, охая,
    • И, половицами скрипя, ушёл в собор к заутрене.
    • Ещё мы нежились в приятной тёплой судреми –
    • И вздрогнули от грохота:
    • Долбили в дверь ногою, как тараном.
    • На локте мама вскинулась с дивана,
    • К окну, к двери метнулась,
    • Опять к окну,
    • Немея повернулась:
    • «О Боже! Г П У!»
    • И двое их вошли в морозных клубах,
    • Огромных, чудилось, широкоплечих, –
    • В перепоясанных тулупах.
    • И дверь оставили распахнутой на стужу.
    • И сбили ёлку локтем неуклюжим.
    • Отпали ставни. Из кровати строго
    • Я в свете дня на старшего взглянул.
    • Лицо его чернело, закалев от ветрожога,
    • И круто выступали кости скул.
    • Будёновки засаленный шишак.
    • Петелька рваная. Чугунный подбородок.
    • «Гражданка Нержина? А гражданин Щербак –
    • Отец ваш – где?.. Ушёл молиться? Вот как…
    • Должно быть, есть что волку старому замаливать –
    • Поплёлся по такому холоду!
    • Ну что ж, гражданочка, а вам пока – вываливать
    • Золото».
    • – «Ка-кое?!» – «Жёлтое». – «Нет у меня». – «Но-но!»
    • – «Оно не нужно мне!» – «Так нам зато нужно!»
    • – «Ей-богу – нет…» – «Чего? Монет?
    • Не обязательно. Шитьём от эполет.
    • Посудой можно, бриллиантами и слитками,
    • Идём навстречу, понимаем.
    • И если золотом мундирчик вытканный,
    • То – принимаем».
    • – «Как странно… Бриллианты и посуда…
    • Прошло двенадцать лет. Откуда?
    • В голодный год на масло, на муку…»
    • – «Ку-ку!
    • Я вам напомню: выдавлена проба
    • Такая – девяносто шесть{36}.
    • Взломаем пол, диван распорем. Обыск?..
    • Я знаю – есть!»
    • – «Товарищ, верьте, я…» – «Я не товарищ вам!
    • Я, может быть, руки вам не подам!
    • Я – гражданин для вас, мадам!
    • И вам придётся ехать с нами, если…»
    • – «Мне?.. Как же я?.. А сын?!.»
    • Он снял тулуп, уселся прочно в кресле:
    • «Но вам дороже – золото? Сын проживёт один».
    • Мать заметалась. Дрожью губ
    • Ловила воздух ли, молилась.
    • «Я не пойду! Я не могу!!»
    • И, пальцами хрустя, остановилась.
    • Упали шпильки – и рассыпались каштановые пряди
    • Её волос, причёсанных поспешно, –
    • Я видел только взгляд его, и в этом взгляде –
    • Усмешку.
    • Себя не помня, с потемневшими глазами
    • Я на кровати встал на помощь маме
    • И, весь дрожа, что мне в ответ
    • Над головой засвищет? –
    • «О чём ты просишь их? Сказала нет – и нет!
    • Пусть ищут!»
    • Но – улыбнулся старший. Я стоял.
    • Чуть до колен спускалась рубашонка…
    • Он подошёл и пробурчал:
    • «А? Выкормили тут волчонка…
    • Ну, расскажи, с кого берёшь пример?
    • Кричать ты, вижу, звонок».
    • – «А что грозитесь? Ордер есть? Я пионер,
    • А не волчонок».
    • – «Да… Цепкие растут они в советский век…
    • Читаешь что?» – Взял книгу. – «Лондон. Джек»{37}.
    • Я чувствовал, я знал, что с нами всё он мог.
    • Смущал меня в словах его задумчивый привет
    • И глаз жестоких размягчённый свет.
    • Мать успокоилась: «Не простудись, сынок.
    • Ищите. Нет».
    • Он сел писать. И, протянув ей лист,
    • Чернильницу придвинувши, сощурился чекист:
    • Не дрогнет ли её рука?
    • «Я… заверяю… золота ни грамма…
    • Во время обыска откроется… статья УК…»
    • Уже перо макнув, спросила мама:
    • «А обручальное кольцо?.. О муже память… Ничего?»
    • Но младший вырвался: «Хо-го!
    • Какого ж чёрта вы молчите?
    • Тащите, дамочка, тащите!»
    • Ни на кого не глядя, от стола
    • Мать тихими шагами отошла,
    • Спиной к обоим стала,
    • Из бисерной шкатулки потемневшее достала,
    • Упала головой,
    • Губами и щекой
    • Прижалась, –
    • Вернулась лебединым шагом,
    • Взяла бумагу,
    • Расписалась.
    • Чекист швырнул кольцо, как будто горячо,
    • С ладони на ладони мякоть,
    • Спустил в карман – и с чем-то там ещё
    • Оно столкнулось тихим звяком.
    • Как всякий раз от литургии,
    • Мой дедушка вернулся тих и светел.
    • Под притолкой нагнулся, где другие
    • Не нагибались, и… заметил.
    • Ни бровью не повёл. Спокойно стал под образ,
    • Прочёл молитву вслух, перекрестился истово,
    • Как будто и не видел он гостей недобрых
    • Иль не признал чекистов в них.
    • Поцеловал, поздравил мать
    • И подошёл меня поцеловать.
    • И лишь когда усами жёсткими к щеке моей приник,
    • Я ощутил, как изнутри
    • Дрожал старик.
    • Подручный тотчас пересел к двери.
    • А старший, о-локоть на стол,
    • На скатерть – пепел от махорки,
    • Не отрываясь, снизу, зорко
    • За дедом следом взглядом вёл.
    • Дед выпрямился, снял кожух,
    • Подбитый вытертой мерлушкой.
    • Поставить ногу негде было в комнатушке, –
    • Он всё не видел этих двух.
    • И усмехнулся старший: «Что ж вы нас не поздравляете?
    • Захар Федорыч, а? На Органы ль вы злы?»
    • – «Шось я нэ чув,
    • шо вы Господни праздныки справляетэ.
    • То – видколы?»
    • – «Ну, расскажите, как пришёлся вам собор?
    • Заутреня? Как –  хор?
    • Служил – архиерей?»
    • – «Вин…» – «Замечательно. И с клиром?
    • Его послушать вы и ехали из Армавира?..
    • Да что вы смотрите на нас, как на зверей?
    • Мы – к вам… У вас – большой багаж?
    • С собою? На вокзале малость?»
    • – «Якый багаж? Хиба ж
    • У мэнэ шо осталось?»
    • – «Ограбили?» – «Дочиста».
    • – «В вагоне?!»
    • – «Ни. Та хай бы им сказыться – коммунисты.
    • Як був переворот. Шоб людэй грабыть,
    • Ума вэлыкого нэ трэба, мабуть».
    • – «Вот неприятность! Ай-ай-ай!..
    • Ну что ж, погреемся. Хозяйка, ставь нам чай,
    • Да, может, рафина-адик недоко-олотый…»
    • И вспрыгнул тигром: «От – ве-чай!!!
    • Где – золото?!»
    • Отпрянул дед: «Якэ?
    • Шо вы?»
    • – «Собака! Пёс! Такого слова
    • Не знаешь в русском языке?
    • Где золото?» – «Якэ?» – «А то, что в бочке.
    • В бочоночке! В земле!! В ларце!!!
    • Пятёрки николаевские! По мешочкам!
    • И то, что ты привёз до дочки…
    • Спиной, мадам… Вот подпись, ну!» – «О це?»{38}
    • – «Да, це! Она призналась, где ты прячешь».
    • Сверкнув глазами, дед отвёл бумагу: «Як скаженый,
    • Шо прычипывся ты до мэнэ?
    • Я бэз очёк нэ бачу».
    • – «Надень очки». – «Мэни нэ трэба. Сами и смотрить.
    • Ось, в роте едва зуба золотых – возьмить,
    • А золота я николы не ймав
    • И нэ ховав».
    • – «А что ж ты ймав?»
    • – «Земли две тыщи десятин. Худобу».
    • – «Две тысячи??» – «Булы за мэнэ бильш».
    • – «А золото?» – «У зимлю сиять? Хлеборобу
    • Якый з ёго барыш?»
    • – «И что имел – куда ж ты дел?» – «Куды?
    • Та я ж кажу – забралы». – «Кто?!» – «Жиды».
    • – «Но столько лет ты чем живёшь? Каков твой труд?»
    • – «А побыраюсь я. Шо люды добрые дадут,
    • Хто в мэнэ запрежь зароблялы гроши».
    • – «И что ж, дают?» – «Дают. Хто хлиба, хто сальца».
    • Чекист осклабился: – «Ка-ким ты был хорошим!
    • За ридного отца?..»
    • Вздохнул старик: – «Нэ так, як вы, хозяйнував:
    • Сам жив – и людям жить давав.
    • А шоб уси равны булы –
    • Того нэ будэ николы.
    • Нэ будэ нас, так будут иньши,
    • Ще, мабуть, гирши люды, злиши…»
    • Чекист поднялся резко: «Ну,
    • Там разберёмся, в ГПУ.
    • Не из таких в подвалах выбивали блажь.
    • Подумаешь – и зубы сдашь».
    –
    • Но не нашли у деда золота. Отпущен был домой
    • Развалиной оглохшей, с перешибленной спиной.
    • Два года жил ещё. Похоронил жену.
    • – «Пиду к остроголовым подыхать{39}.
    • Нэ прожинут!»
    • Огонь глаза тускнеющие облил.
    • «Воны мэнэ ограбылы, убылы, так нехай
    • На гроши на мои хочь гроб мни зроблять».
    • Надел поверх рубахи деревянный крест,
    • В дверь ГПУ вошёл – и навсегда исчез.

    Глава четвёртая. Ту, кого всего сильней…

    • Ту, кого всего сильней
    • В мире любишь ты, – убей!{40}
    Из романса 20-х годов
    • Теперь уж кажется преданьем
    • Такой приветный щедрый дом –
    • Нароспашь, искренно, ребром –
    • Где рады близким, рады дальним,
    • Где остро спорят вкруг стола,
    • Где пьют-едят довесела,
    • Где заливаются девчёнки,
    • Где за минуту комнатёнку
    • То в зал расчистят танцевальный,
    • То разделят на десять спален,
    • Старинный ветхий шкаф зеркальный
    • Перенесут и повернут,
    • Где книг расходных не ведут,
    • И не считают ртов утайкой,
    • Где дышит доброю хозяйкой
    • Ненарушаемый уют.
    • Всё было просто. Все – просты.
    • Теперь не то. Теперь не так.
    • И если где горит очаг –
    • То двери заперты.
    • Всегда открытое радушье!
    • Тебя всё меньше в русской жизни.
    • Твой дар усталостью иссушен
    • И подозрительностью изгнан.
    • Наш быт рассчитан и суров.
    • Уж больше нет таких домов.
    –
    • Немало лет прошло с тех пор.
    • От взгорбка Среднего проспекта,
    • Где взбросил в небо архитектор
    • Теперь уж снесенный собор,
    • Где в сквере, убранные в ленты,
    • Детей возили чинно пони,
    • Где спали львы на постаментах,
    • А на колончатом балконе
    • Встречали девушек студенты,
    • Где Банк приземистый с фронтоном
    • Улёгся чудищем ампира, –
    • Оттуда, в ряд домов втеснённый,
    • Стоял их дом неподалёку,
    • И в первом этаже квартира
    • Во двор сияла светом окон,
    • Звала субботами заманно,
    • Внутри гостей кружился рой,
    • Гудели струны фортепьяно,
    • Пел мягкий голос молодой:
    • «Там, где Ганг струится в океан…
    • Где по джунглям бродит дикий слон…»{41}
    • Их дом всегда открыт был нам:
    • Екатерина Николавна
    • Дружила с мамой дружбой давней
    • По гимназическим годам,
    • А Миша, сын её, – ровесник
    • Пришёлся мне, и складом в склад,
    • И страстью к странствиям чудесным, –
    • И я провёл у них полдетства,
    • Как сын второй, как сына брат.
    • Великий мир, подвластный нам!
    • То, бабушкину шаль распялив,
    • Мы вили в прериях вигвам;
    • То клад в пещере под роялем
    • Во тьме таинственной искали;
    • То, через комнаты бегом,
    • Хлеща собак, наперегон
    • Мы занимали на Аляске
    • Золотоносные участки.
    • Метнувши мнимым томагавком,
    • И сняв с врага привычно скальп,
    • Мы громоздили в кухне лавки,
    • Взбирались на вершины Альп.
    • Под стол, к браминам, в храм Бомбея
    • Нас вёл факир, знакомый наш.
    • Из кубиков фрегаты склеив,
    • Мы храбро шли на абордаж,
    • Вели корабль по Ориноко
    • Меж двух ковров полоской пола,
    • Грузили пряности Востока
    • На караваны Марко Поло.
    • Мир старых книг едва надчерпан –
    • Экранов первое мельканье! –
    • И д’Артаньян, и Дуглас Фербенкс{42},
    • И конквистадоры Испаньи!
    • Так вплоть до вечера, пока
    • Со стен, столов и с потолка,
    • Из абажуров разноцветных
    • Не вспыхнут лампы – беззапретно
    • Владели мы землёй ничейной,
    • Резвясь по всем её углам.
    • Но, затаясь благоговейно,
    • В отцовский строгий кабинет
    • Вступали, дерзостные. Там
    • Из многих стран, за много лет
    • На долгих полках по стенам,
    • То плотно сдвинув корешки,
    • То мелочь меж больших навалом –
    • Теснились мудрых книг полки
    • И стопы глянцевых журналов,
    • Как крылья бабочек ярки.
    • Отдельно в восемь этажей
    • Хранились кипы чертежей
    • На кальке, на миллиметровой,
    • Александрийской и слоновой{43},
    • В альбомах, папках и рулонах.
    • В углу остойчивой колонной,
    • Как снег, едва голубоватый
    • Отлив отбрасывая, – ватман;
    • Дубовый стол на зверьих лапах,
    • С крылом чертёжная доска,
    • Особый свет, особый запах
    • Журналов, туши, табака.
    • В шестом часу, портфель неся –
    • Подарок слушателей, в носке
    • Истёртый, пухлый донельзя,
    • Олег Иваныч Федоровский
    • С работы тихо шёл, устав.
    • Его завидевши, стремглав
    • Бросались мы встречать. Забросив
    • За плечи шёлковые косы,
    • Едва касаясь плит двора,
    • Ирина, старшая сестра,
    • Бежала. Брат бежал быстрей
    • И не давал портфеля ей.
    • Олег Иваныч с лет давнишних,
    • Всю жизнь над книгами сидя
    • И за фигурой не следя,
    • Одно плечо держал повыше,
    • Чуть горбился, был невысок, –
    • Ему по грудь тянулся Миша,
    • А дочь равнялась по висок.
    • Искря глазами сквозь пенсне,
    • Всех трёх обняв, спеша узнать
    • О школе, о минувшем дне, –
    • Он тут же нам давал решать
    • Задачку хитрую в уме.
    • За круглым столиком в гостиной,
    • Седая вся, с осанкой львиной,
    • Старуха в семьдесят два года,
    • Сухими пальцами в колоду
    • Французских карт собрав атлас, –
    • Опять не вышло в этот раз, –
    • Кивала зятю от пасьянса.
    • Держа гимназию, она
    • В былое время мезальянса
    • Боялась больше, чем огня.
    • Эмансипация и курсы,
    • Москва, Козихинский на Бронной…
    • – «Какой-то внук дьячка из бурсы…
    • Ещё студент?» – «Но одарённый!»
    • – «Белья – две пары… Не галантен».
    • – «Но, мама, слушай, он талантлив!»
    • – «Как за столом локтями двигал,
    • Fi donc!» – «Он милый, приглядись!»
    • – «Наш предок в Бархатную Книгу
    • Записан был!»{44} И – не сошлись.
    • И – врозь. Да где же было знать им,
    • Какая выгрохнет пора?! –
    • Ушли за море братья Кати,
    • Восторженные юнкера.
    • Все вихри русские сплеснулись,
    • Все судьбы щепками стремя! –
    • Простила дочь… Они вернулись
    • Уже с внучатами двумя.
    • Был зять из той людской породы,
    • Вся жизнь которой – знать и строить.
    • Такие стоили в те годы,
    • Да и когда они не стоют?
    • Рефрижираторы. Тепло.
    • Подземный газ. Турбокомпрессор.
    • Один диплом, второй диплом.
    • Конструктор. Инженер. Профессор.
    • – Из Шахт звонят. – Ждут в Сулине.
    • – Прочтите курс в Новочеркасске! –
    • И лишь тогда сменён был гнев
    • На снисходительную ласку.
    • А зять, нимало не заносчив,
    • Шутил, когда кругом свои,
    • Что попадёт он с этой тёщей
    • Не в ВКП, так в РКИ.
    • С обеда шёл Олег Иваныч
    • Вздремнуть: читая поздно, за ночь
    • Никак не высыпался он.
    • Звонил безстрастный телефон –
    • «Тепло и Сила» – там совет,
    • Из института. Если ж нет –
    • Засвечивался кабинет.
    • И целый вечер шли и шли,
    • И свёртки ватмана несли
    • Студентки робкие, студенты –
    • Самодовольно дипломанты,
    • С ленцой весёлой практиканты,
    • Неслышным шагом ассистенты.
    • В неповторимые те годы
    • Два стиля, две несхожих моды,
    • Два мира разных, два дыханья
    • Столкнулись в жизни обновлённой,
    • Их переплеск и колыханье
    • Рождали ропот напряжённый,
    • И этой недотканной ткани,
    • Переплетённой пестроты
    • Тянулись всюду туго нити:
    • – Товарищ Федоровский, ты…
    • – Олег Иванович, простите…
    • Кто властной поступью рабфака,
    • В косоворотке, френче хаки,
    • С ЛКСМовским значком:
    • За что боролись? При своём
    • Живём и учимся режиме! –
    • Кто в остро-круглых длинных джимми,
    • Носки открыты, в яркой клетке,
    • Утиный козырь мягкой кепки:
    • – Танцуем чарльстон!{45} Для вас
    • Не Восемнадцатый сейчас!
    • И только девушки, подвластны
    • Волнам парижских перемен,
    • Все дружно были в том согласны,
    • Что юбки носят до колен,
    • Чтоб чуть на кнопочках держались,
    • И чтоб колена обнажались! –
    • И ложных пуговиц рядки
    • Сверх скрытых кнопок нашивали
    • (Их юбки лет тех остряки
    • «Мужчинам некогда» прозвали).
    • Да сохранив отличья касты –
    • Фуражки, ключ и молоточек,
    • Тужурки с синью оторочек, –
    • От старой власти к новой власти
    • Из инженеров совспецы –
    • Шли русской техники творцы.
    • Так, дверь стеклянную зашторя,
    • Всегда с дымком иссиза-бледным
    • Меж указательным и средним,
    • То консультируя, то споря,
    • Шутя, сердясь, доступен всем,
    • Он принимал.
    • А между тем…
    • А между тем в углу гостиной,
    • Отгорожённом у окна,
    • У своего стола Ирина
    • Сидела, к книгам склонена.
    • Пишу – Ирина, помню – Ляля –
    • Её в семье по-детски звали.
    • «Стол» говорю, а помню – столик,
    • Точёных ножек карий лак…
    • На нём по прихотливой воле –
    • Тетради, писанные в школе,
    • И многозначащий пустяк,
    • Какой-то камешек с приморья
    • И снопик ландышей в фарфоре,
    • Фрагмент роденовской «Весны»{46},
    • Мал меньше меньшего слоны.
    • Вразброс над столиком висели
    • Её же кисти акварели
    • Неярких, вдумчивых тонов –
    • Прочтённых книг, неясных снов
    • И властной жизни отпечатки:
    • То у окна в старинной зале
    • Склонилась девушка, перчатку
    • В раздумьи смутном теребя;
    • То поезд в розовые дали
    • Уходит, дымами клубя;
    • Там – рвётся, сжавши боли крик,
    • В костре фанатик-еретик;
    • Тут – спад покойных мягких линий
    • И будуара сумрак синий…
    • Кто знает – как, когда, какою
    • Неизъяснимою тропою,
    • Не зная разницы в летах,
    • Сама себя стыдясь, крадётся
    • Любовь в мальчишеских сердцах?
    • То ей обнять меня придётся,
    • А то послать за пустяком –
    • Несусь с готовностью бегом,
    • И тёмным боем сердце бьётся.
    • Ни слов ещё, ни тех понятий,
    • А вот – духи… коснуться платья;
    • Тайком, чтоб не видал никто,
    • В томленьи радостном, незрелом,
    • Прийти и сесть на место то,
    • Где только что она сидела:
    • Бином. Арксинус. Вектор поля.
    • Ламарк. Бензольная основа.
    • Оторванность «Народной Воли».
    • «Реакционность Льва Толстого…»
    • Давно ль мы трое на тахте,
    • Усевшись в дружной тесноте,
    • Читали «Морица и Макса»? –
    • Но вот – надстройка. Т – Д – Т[2].
    • «О Фейербахе» – Карла Маркса…{47}
    • Всё те же два, всё те же два
    • И в ней столкнулись мира чуждых:
    • Огняно-красные слова –
    • Нюансы сумерек недужных.
    • Из девушек тех кратких лет,
    • Лет ошельмованного НЭПа,
    • Двойной кумачно-лунный свет,
    • Палящий без огня до пепла, –
    • В ком сердца слабого не сжёг,
    • В кого не впрыснул жидкой стали,
    • Зовя, толкая на прыжок,
    • В котором головы ломали?
    • Прибой трибун. Наплывы танго.
    • Многоречивый лепет муз…
    • Но свой жестокий табель рангов
    • На мраморных ступенях в ВУЗ.
    • Ранг первый – на руке мозоли,
    • Второй – потомственный рабочий,
    • Ранг третий – членство в комсомоле,
    • Четвёртый – гниль, буржуй и прочий.
    • Закон – мороз! да сердце зябко…
    • Нельзя без мягкости на свете.
    • И Лялю приняли («наш папка –
    • На паровозном факультете»).
    • Средь чертежей, средь новых лиц,
    • Расчётов, допусков, таблиц,
    • Сердечко девичье щемило,
    • Но группа школьная друзей
    • По вечерам сбиралась к ней –
    • И всё опять как прежде было:
    • Движенье, хохот, шум при входе,
    • «Из слов слова» и «бой морской»,
    • Остап – «Телёнок золотой»,
    • Жестокий спор о Мейерхольде,
    • Журнал домашний сгоряча,
    • Кроссворд, шарады, буриме{48} ли,
    • Там в лёгком цоканьи мяча
    • Пинг-понг стремительный, Джемелли,
    • Там рокот струн, напев свободный
    • Без боли к слову песни модной:
    • «Ту, кого всего сильней
    • В мире любишь ты, – убей!
    • Ты мне так сказал,
    • Ты мне приказал,
    • Ма – га – ра – джа!»{49}
    • Джемелли! Александр! Саша! –
    • Ему, герою школы нашей,
    • Мы поклонялись, детвора,
    • Ему дорогу уступали,
    • Его манеры повторяли,
    • Его с восторгом избирали
    • В бюро, в учкомы, в сектора.
    • Он итальянец был по деду,
    • Но русский речью и в чертах.
    • Он знал счастливые победы
    • В науке, в играх и в боях.
    • Взглянув в учебник для порядка
    • С едва небрежною повадкой
    • Блестящего ученика,
    • Он отвечал лениво-гладко,
    • Играя камешком мелка.
    • Лишь на истории одной,
    • К ошибкам зорок, в спорах злой,
    • Из головы своей богатой
    • На память сыпал он цитаты,
    • Изданья, мненья, имена,
    • Подробности событий, даты
    • И цифры плавок чугуна.
    • Он цену знал себе. Держался
    • Свободно, гибко тело нёс.
    • Темнел, гневясь. Блеснув, смеялся.
    • Высокий лоб его венчался
    • Зачёсом взвихренных волос.
    • На вечерах со школьной сцены
    • Он в зал бросал: «Сергей Есенин» –
    • И, замерев, следили мы
    • Из напряжённой сизой тьмы
    • За каждым брови шевеленьем,
    • За каждым губ его движеньем,
    • За звуком голоса его.
    • Быть может – детство, но второго
    • Я наслаждения такого
    • Не получал ни от кого:
    • Уйдя в себя, печален, тих,
    • Без завываний, благородно,
    • Легко, естественно, свободно
    • Умел читать он русский стих.
    • Заботой памяти не скован,
    • Он жил строкой, единым словом,
    • Как будто было самому
    • Ещё неведомо ему –
    • Что дальше? Будто бы рождались
    • И лишь при нас в стихи слагались
    • Переживания поэта.
    • И вот он сам, Джемелли сам,
    • Вожак мальчишеского света,
    • Сюда ходил по вечерам,
    • У Федоровских был как свой,
    • Неистощимый, озорной,
    • Шутник, актёр, душа веселья.
    • Но не всегда. Вдруг – нет неделю;
    • Вернётся – скован, насторожен,
    • Какой-то сдержанною, скрытой
    • Заботой внутренней встревожен,
    • Из уголка сторонний зритель
    • Забав досужей молодёжи.
    • То вдруг в окошко стукнет Ляле –
    • И не зайдёт – и с быстротой,
    • Накинув шляпку и пальто,
    • Она уйдёт с ним и гуляет
    • Глубоко заполночь. А то
    • Она нас двух возьмёт за плечи:
    • «Гостей не жду. Ко мне ни-ни!»
    • Но он придёт, и целый вечер
    • Они до ужина одни.
    • А в ужин, сколько их ни будь –
    • Один ли гость, гостей ли шайка, –
    • Ни им столовую минуть,
    • Ни им раскланяться с хозяйкой.
    • От Ляли – молодёжь горохом,
    • Плывут от тёщи те, кто в летах,
    • И, настежь дверь, с весёлым вздохом
    • Идёт отец из кабинета.
    • Вершат одиннадцать ударов
    • Часы стенные о-шесть граней –
    • Шипит парок над самоваром,
    • И плещется вино в стакане.
    • И – все за стол! И вольный смех,
    • И говор воедино спаян,
    • И кажется, что меньше всех
    • Устал за сутки сам хозяин.
    • Кто с кем и что за чем – известно,
    • И смена блюд идёт проворно,
    • И на столе тарелкам тесно,
    • И вкруг стола душе просторно.
    • Винцом и шуткою согретый,
    • Так начинался вилок бег.
    • Отец с собой из кабинета
    • Не упускал зазвать коллег.
    • Приняв их запросто и мило,
    • К столу хозяйка подводила
    • Старинного любимца дома,
    • Механика и астронома,
    • Горяинова-Шаховского.
    • Седой полнеющий старик,
    • Учёный с титлом мирового,
    • Владелец шапочек и мантий,
    • Известный автор многих книг,
    • Не утерял ещё таланта,
    • Прикрывши грудь волной салфетки,
    • Следить за вкусами соседки,
    • Приправить анекдотом метким
    • Рассказ о новом культпоходе,
    • Прочесть из Блока мимоходом,
    • Новейший высмеять романс
    • (Джемелли: «Браво! Декаданс!»),
    • Над Маяковским посмеяться
    • (Задорно Ляля: «А Кузмин?{50}»),
    • И оживлённо средь мужчин
    • Поговорить о Лиге Наций,
    • О том, куда идёт страна,
    • И о записках Шульгина.
    • Среди гостей для полноты –
    • Ещё всегда две-три четы
    • Мужей и жён, да неизменный,
    • Безпомощный, несовременный
    • Чудак – учитель рисованья{51},
    • Из тех, кто в коммунизм военный
    • Искал разгадок мирозданья.
    • Семьи не знавший, вечно холост,
    • Успехи лёгкие отринув,
    • Всю жизнь отдавший, чтоб на холст
    • Нанесть одну – одну картину! –
    • Мучительно не находя
    • Достойных красок сочетанья,
    • Он сердцем всё не стыл, хотя
    • Лишь неудачи и страданья
    • В его скитаниях сплелись.
    • За сорок лет, в очках и лыс,
    • То захолустных пошлых театров
    • Излишне чуткий декоратор,
    • То разрисовщик по фарфору,
    • А то и вовсе не у дел,
    • Он странно нравиться умел
    • Проникновенным разговором,
    • Больным чутьём, вниманьем добрым,
    • Уменьем видеть красоту
    • И смело бросить яркий образ
    • В души смятенной темноту.
    • В разгаре ужин был, но спать
    • Нас с Мишей слали со средины.
    • Удел жестокий! Там в гостиной,
    • Ещё сойдутся танцевать,
    • Олег Иваныч меж гостями
    • Разыщет жертву – полной даме
    • Платком глаза схватят вплотную,
    • И все, как дети, врассыпную, –
    • Бродить на ощупь в Опанаса,
    • Шарады в лицах представлять
    • И в Папу Римского играть.
    • В расчётах тонких преферанса
    • В углу, за ломберным столом,
    • Сойдутся старшие кружком;
    • И строки грустного романса
    • Учитель живописи Лялин,
    • Склонясь над зеркалом рояля,
    • Споёт:
    • «Вам девятнадцать лет, у вас своя дорога,
    • Вы можете смеяться и шутить!..
    • А я старик седой, я пережил так много…»{52}
    • И всё,
    • И это тоже всё
    • Оборвалось…
    –
    • …Вечером как-то спешил я к их дому,
    • Слякотью мартовской, поздней зимой, –
    • Перед дверьми их стоял незнакомый
    • Автомобиль легковой.
    • Тускло желтелся в дожде-косохлёсте
    • С визгом качаемый ветром фонарь –
    • Дверь отворилась – и странные гости
    • Вышли в ночную недобрую хмарь:
    • В гладких пальто одинаковых двое,
    • С поднятым чёрным воротником,
    • И между ними – отец, расстроен,
    • С беленьким узелком.
    • Видя меня – он не видел. И сердце
    • Сжалось, предчувствуя быль.
    • Вспыхнули фары – хлопнули дверцы –
    • Брызгая, вырвался автомобиль…
    • В дому ещё дымилось жертвоприношенье
    • Каким-то злым, неведомым богам…
    • Лежали в грудах книги после потрошенья
    • И оползнями рушились к ногам.
    • Ковры комком. Столы и шкафы – настежь.
    • Бельё, посуда и постели в кучи свалены.
    • И – шкура на полу.
    • Как будто этой вот ощеренною пастью
    • Медведь налютовал, сорвавшись со стены.
    • Здесь сутки обыск шёл. А найден был лишь снимок
    • И унесён трофеем он один:
    • Съезд энергетиков; меж ними –
    • И Федоровский, и… Рамзин[3].
    • Кто б знал тогда, что не удастся навести
    • В квартире этой – раз разрушенный уют?
    • Лиха беда – беде прийти,
    • А пабедки добьют{53}.
    • Исчез, как канул зять. И тёща в тех же днях
    • Была параличом разбита.
    • Недели не прошло – и Миша на коньках
    • Упал – ударился – сгорел от менингита.
    • В их мрачный дом, потуплен и стеснён,
    • Я редко стал. Мне чудилось, что мать пытала немо:
    • Ведь вот, ты жив. Ты – жив. Зачем же он?
    • Зачем же он так рано взят на небо?
    • Но заболела Ляля. И
    • В день солнечный, скача через ручьи,
    • В день, бурно лившийся водою талой,
    • Я к ней пришёл. Она одна лежала,
    • Худые руки белые за головой держала,
    • Рукав халата повисал крылом безсильным птицы,
    • Сползала книга с одеяла.
    • И вздрогнула: «Серёженька! Иди сюда, мой рыцарь!
    • Что долго не был ты? Я так тебя ждала.
    • Ты так мне нужен, так сейчас мне нужен!
    • Ну, расскажи – как школа? Я давно там не была…
    • Погода как? Снег почернел? И лужи?..
    • Шёл ночью дождь. Я ночью не спала,
    • К окну вставала, слушала из темноты,
    • Как трубы водосточные шумели…
    • Скажи, дружок, а ты…
    • Ты знаешь, где живёт Джемелли?»
    • – «Да кто ж не знает?!» – «А не выдашь тайну?..
    • Вот это вот письмо – мгновенно, моментально…»
    • – «Конечно, Ляля, дай!» Порывисто привстав,
    • За шею обняла меня ладонями в жару:
    • «…Но если не пойдёт с тобой,
    • не станет отвечать – добавь,
    • Что я – умру!»
    • Клонился день. Израненно тянулись облака.
    • Багрец и хмурь мешались над холмом Темерника{54}.
    • Ручьи стихающие морщило холодным ветерком,
    • И лужи подстывающие трогало ледком.
    • Запыхавшись, взбежал я лестницей крутой,
    • Взволнованным чутьём необычайное предвидя, –
    • Джемелли встал передо мной
    • Таким,
    • Каким
    • Я никогда его не видел:
    • Открытый лоб морщинами раскроен,
    • Упрямым гневом сдвинутые брови,
    • В распах сорочки – матовость груди…
    • «Сергей?! Входи!»
    • Стремительно втащив меня через порог
    • (А дверь на ключ! а дверь на цепь!), – по комнатам повлёк.
    • «Тебе письмо!» – «Что с ней? Что с ней?»
    • – «Она больна!» – «Сядь. На пол. Так. Молчи.
    • А вот – моё. Моё письмо, Сергей,
    • От слова и до слова заучи».
    • Я стал учить, не понимая сам,
    • Какой же смысл разгорался по строкам,
    • Ещё не уловив их гибельную связь.
    • А он читал письмо, в окно косясь,
    • Прислушиваясь к лестничным шагам.
    • Шли к нам.
    • И на площадке стихли.
    • «Учи, учи!» – Ушёл. Стерёг там кто кого:
    • Он – их ли?
    • Иль они –  его?
    • Сжимая кулачонками виски
    • В тиски,
    • Я одолел ещё с десяток строк.
    • Ударил в тишину звонок.
    • Потом как будто по железу процарапала отмычка.
    • Вернулся крадучись. Зажёг, сломавши, спичку.
    • Прошёлся в угол, умеряя шаг.
    • «Ну – как?» –
    • «Ещё». – «Учи-учи. От слова и до слова».
    • Застыл, куря у косяка двери.
    • Я вспрыгнул на ноги: «Готово!»
    • Он сел спокойно: «Говори».
    • Горячим шёпотом, взахлёб,
    • Я строку в строку повторил, –
    • И только тут, смотря на бледный потный лоб,
    • Я понял, что я заучил.
    Письмо Джемелли
    • «Друг и невеста! Что, кроме боли,
    • Что, кроме зла,
    • Близость со мною тебе принесла?
    • Я был один у тебя – ты у меня не одна:
    • Ленинскому боевому подполью
    • Вся моя жизнь отдана.
    • Где я бываю,
    • Что я скрываю,
    • Что тяготит меня в нашей судьбе, –
    • Легко ли
    • Было мне лгать тебе?
    • Страшно сейчас тебе будет, – страшнее
    • Мог я тебя завести.
    • Время такое неумолимое –
    • Третьего нет пути!
    • Если сумеешь,
    • Любимая, –
    • Прости!..
    • Всё наше бывшее, всё наше прежнее
    • Я сберегу с благодарною болью.
    • Девушка милая! Девочка нежная!
    • Мы не увидимся больше с тобою.
    • Дом оцепили. Следят…
    • Вижу в окно их – дежурят у лестницы.
    • В прошлую ночь мой двоюродный брат,
    • По телефону простясь, – повесился…
    • Я б убежал, да бежать нам некуда!
    • И не могу – ожиданьем прикован:
    • Должен приехать ко мне человек один,
    • Если не арестован.
    • Пятеро суток мечусь в западне:
    • Только бы ты не пришла ко мне!
    • Пятеро суток бьюсь, как больной:
    • – Ты не приходишь! Что с тобой?
    • Выйду на улицу, брошусь путлять
    • И, зачумлённый, глазами ловлю:
    • Некого! Некого мне послать
    • К той, кого люблю.
    • Только скрывайся! Только молчи!
    • Только себя сбереги от лап их! –
    • Знают, что делают, палачи
    • Сталинского Гестапо!
    • Ты доживёшь – это всё переменится!
    • Снова придут революцией оздоровлённые дни.
    • Люди узнают, что подлинно ленинцы
    • Были – мы – одни.
    • Партию нашу трудно обманывать,
    • Класс-пролетарий подымется!
    • Нас растоптать не сумели Романовы, –
    • Где же ему, проходимцу?{55}
    • Вера в победу тверда моя:
    • В этом ли, в том ли году –
    • Мы воротимся, но я… но я…
    • Кажется мне – не приду.
    • Первые годы минуют, клубя,
    • Первого горя уляжется пыл, –
    • Кто-то придёт и полюбит тебя
    • Лучше, чем я любил…
    • Будь же свободною, дорогая!
    • Ты молода. Цвети. Живи.
    • Этим письмом я с тебя слагаю
    • Тяжесть нескладной моей любви…»{56}
    • Два раза нас перерывали стуком.
    • Надолго залился звонок.
    • Джемелли по-мужски пожал мне руку,
    • К письму оранжевый подставил огонёк.
    • В темневшей комнате письмо вздохнуло, заалело
    • И, в чёрный шорох съёжившись, сгорело.
    • «Не трусь, малыш! Они боятся сами шума.
    • Им по ночам да кроликов выхватывать покорных.
    • Теперь беги, беги проворно
    • И ни о чём другом не думай!
    • Задержат – твёрдо отвечай, руби, чтоб верили:
    • Ты приходил просить – держи –
    • ракетку для пинг-понга.
    • А задержался? Марки выбирал: вот эти – Конго
    • И Золотого Берега.
    • Но – не задержат».
    • Он на цыпочках провёл меня сквозь кухню
    • И, в паутине, пыльное оконце распахнул.
    • Жестоко красная на западе заря уже потухла,
    • И вечер тёмной сыростью в лицо пахнул.
    • «Сарайчик видишь? Я спущу тебя на крышу.
    • Через забор – во двор – а он сквозной – и вышел.
    • Иди не сразу – сразу не иди.
    • Намелочи. Трамваями следы свои запутай.
    • Вскочил – проехал две минуты –
    • Сходи.
    • …И скажешь Ляленьке: фамилии моей она не знает,
    • И где встречались мы – не помнит этих мест.
    • Что легче б – умер я! Что ГПУ живых не отпускает
    • И не прощает верности невест».
    «Что дважды два так часто – не четыре…»
    • Что дважды два так часто – не четыре,
    • Не знал я. Оттого был свят и нетерпим.
    • Узнал – и хорошо и смутно мне в подлунном мире,
    • И по-сердечному мне просто стало с ним.
    • Не привелось спираль наук исполнить.
    • От философии, от споров я поник устало, –
    • Искусства искорка осколком русских молний
    • Ко мне на камень сердца пала.
    • Ка-кая ло-ги-ка?! Моих родных в застенках
    • Терзали, – я – я рвался умереть
    • За слов их медь,
    • От доброты чрезмерной черезмерно злых!
    • Цветов немного есть, но много есть оттенков,
    • И полюбился мне тогда один из них.
    • В те годы красный цвет дробился радугой,
    • И, жаром переливчатых полос его обваренный,
    • Я недоумевал речам Смирнова, Радека,
    • Стонал перед загадочным молчанием Бухарина.
    • Я понимал, я чувствовал, что что-то здесь не то,
    • Что правды ни следа
    • В судебных строках нет, –
    • И я метался: что? –
    • Когда?
    • Сломило Революции хребет?
    • Делил их камер немоту – и наконец
    • В затылок свой я принял их свинец.
    • А годы шли. Цвета бежали за цветами,
    • Безшумно выскользнув, из красного ушла его душа –
    • И беззастенчиво взнесли над площадями
    • Всё то, над чем глумились, потроша.
    • Сегодня марши слушаю по радио – шагают
    • Лейб-гвардии Преображенский и Измайловский полки!!{57} –
    • Что я? Где я? Мне уши изменяют?
    • Их марши бывшие играют –
    • Бывшие большевики…
    • Шли годы. Воздвигались монументы,
    • Вшивалось золото в чиновничьи мундиры позументом,
    • Ораторы коснели, запинаясь по шпаргалкам,
    • И на трибуны под унылые аплодисменты
    • Вожди являлись жирною развалкой.
    • И сверх могил, нарыхленных как грядок,
    • Парил немыслимый, неслыханный порядок.
    • Я помню зал Ленмастерских. Собрание рабочих,
    • Какие в годы те до изнуренья длились.
    • В однообразных прениях часами ночи
    • Часы вечерние давно сменились.
    • Молчали, хлопали, вставали в нужный миг.
    • Всё было, как заведено. Всё было, как везде.
    • И вдруг на сцену поднялся старик,
    • Очки, обмотанные ниточкой, воздев.
    • Он был – как старых пролетариев рисуют на плакатах,
    • Годов десятых неприлично ожившая быль.
    • В углубинах лица его осела черновато
    • Металла и металла спиленная пыль.
    • Никто не доглядел, когда просил он слова,
    • И не приметили, как был он неположенно взволнован,
    • Когда, уставясь отрешённо в зал,
    • Глубоким голосом сказал,
    • Как в жизни говорят не в каждой
    • И говорят – однажды:
    • «Вот она – звёздочка – в сердце моём,
    • Зажжённая – Владимиром – Ильичом
    • В Тысяча – Девятьсот – Пятом!..»
    • Устало морщились: оратор!
    • Сейчас международных дел коснётся,
    • Гляди, за час до сути доберётся.
    • А он, вцепясь в трибуны аналой{58},
    • Гремел перед толпой,
    • Раздвинув междубровье:
    • «Зря
    • – баррикады
    • – строили
    • – встарь?
    • Зря, значит,
    • – мы
    • – умирали?
    • К ТРОНУ
    • – бредёт
    • – по рабочей
    • – крови
    • ЦАРЬ!
    • СТАЛИН!!!»
    • Партер откинулся, нагнулся бельэтаж,
    • И сладкий ужас оковал
    • Оцепеневший зал,
    • И слышно было, как упал
    • Стенографистки карандаш{59}, –
    • Слова, как кони, понесли упряжкой взбешенной,
    • Дробя по лбам, по головам, по памяти, по лжи, –
    • И кто-то крикнул одиноко: «Он – помешанный!»
    • И кто-то закричал испуганно: «Держи!»
    • На сцене топот,
    • В первом ряде шум, –
    • А он разил, разил их словом протопопа,
    • Безсмертный Аввакум!
    • Ему заткнули рот, уволокли за сцену,
    • Ещё донёсся хрип из-за кулис,
    • Забегали посланцы вверх и вниз, –
    • А зал,
    • Огромный зал –
    • Молчал…
    • И на трибуну, на замену,
    • Не сразу вышел кто-то полный.
    • Как верноподданного гнева сдерживая волны,
    • Застыл с рукою вскинутой:
    • «Товарищи! Спокойно. Меры приняты».

    Глава пятая. Беседь

    …восстановить каторгу и смертную казнь через повешение.

    (Из Указа Президиума Верховного Совета, апрель 1943.)
    • Я там не жил. Я не там родился.
    • И уже не побываю там.
    • А ведь вот как сердцем природнился
    • К этим недобычливым местам…
    • Топь. Да лес. Пшеница не возьмётся.
    • Нет бахчей. Сады родят не буйно.
    • По песку к холодному болотцу
    • Только рожь да бульба.
    • На пригорках – серые не машущие млыны.
    • На толоках – жёлтые без запаха цветы.
    • Церкви обезглавленные… Срубы изб унылых…
    • Гати хлипкие… Изгнившие мосты…
    • Турск, Чечерск, Мадоры и Святое…
    • Жлобин… Рогачёв…
    • Что-то я оставил там такое,
    • Что уж больше не вернётся нипочём…
    • Вечно быть готовым в путь далёкий,
    • Заставлять служить и самому служить, –
    • Снова мне таким бездумно лёгким
    • Никогда не быть.
    • Отступаем – мрачен, наступаем – весел,
    • Воевал да спирт тянул из фляги.
    • Ола. Вишеньки. Шипарня. Беседь.
    • Свержень. Заболотье. Рудня-Шляги.
    • Страх, и смех, и смерть солдатская простая…
    • Днепр и Сож. Березина и Друть{60}.
    • Что-то я такое там оставил, –
    • Не вернуть…
    –
    • Доходя до быстрой мути Сожа,
    • В прутняке, в осиновых лесках,
    • Осенью холодной и погожей
    • Медленная Беседь стынет в берегах
    • Озерком без ряби и без стрежня.
    • Изжелта-багряный прибережник
    • Ветви вполреки переклоняет…
    • В тихую погоду
    • Слышно, как на воду
    • Дерево листы свои роняет…
    • Хорошо сюда прокрасться в тишине,
    • Белку высмотреть, услышать мыши шорох, –
    • Хорошо сюда вомчаться на коне,
    • В хлёст ветвей, копытом в жёлтый ворох,
    • Выпугнуть ушкана-зайченёнка –
    • «Э-ге-ге!» – кричать ему вдогонку.
    • Мы ж врубились в эту дремлющую глушь
    • Шалыми размахами армейских топоров,
    • Со змеиным стрепетом катюш{61},
    • В перегуле пушек, под моторный рёв.
    • От Десны рванувши вёрст на двести,
    • Мы за Сожем с ходу заняли плацдарм
    • И, пройдя, покинули деревню Беседь
    • Штабам, журналистам, комиссарам.
    • Тяжек был плацдарм Юрковичи-Шерстин.
    • Много мы оставили голов
    • У его поваленных осин,
    • У его разваленных домов.
    • Жилку тонкую единственного моста
    • Мины рвали…
    • Что ни день – в атаку подымались ростом –
    • И в сырые норы уползали.
    • Тёмной ночью осени, отрезанных от армии,
    • Били нас, толкали нас в чёрную реку –
    • Бой по расширению плацдарма!
    • Кто поймёт твой ужас и твою тоску?
    • Вся в воронках мёртвая, открытая земля…
    • Всё изрыто, всё, что можно рыть, –
    • Ни бревёнышка, ни локтя горбыля
    • Над собой окопчик перекрыть.
    • День и ночь долбят, долбят, долбят
    • В тесноту людскую,
    • И не ляжет ни один снаряд
    • Впустую…
    • В рыжей глине пепельные лица,
    • Штык копнёшь – она уже мокра, –
    • Деться некуда! Убогий клок землицы,
    • Километра два на полтора.
    • Нас и нас клюют из самолётов,
    • Нас и нас секут из миномётов,
    • Шестиствольным прошипеть, прорявкать скрипунам{62} –
    • Жмись к земле! И эти все – по нам!..
    • День и ночь сапёры мост латают,
    • И в воде связисты ловят провода, –
    • Немцы сыпят, сыпят на мост – и сливает
    • С моста розовенькая вода…
    • Связь наладят – и с Большой Земли
    • Сыпят, сыпят в Бога, в крест и в веру:
    • – Залегли,
    • Такую вашу мать?
    • До последнего бойца и офицера
    • НА – СТУ – ПАТЬ!!!
    –
    • Как-то раз в щели, на вымокшей соломке,
    • Дудку стебелька безсмысленно жуя,
    • Опрокинулся, не знаю – я? не я?..
    • Я не слышал – били тихо? громко?
    • Плохо видел – что? темно? светло?
    • Вся душа – одно дупло,
    • И направить – ничего не мог.
    • Я отерп, не помнил я ни прежних лет, ни дома,
    • Только вот жевал, жевал трубчатый стебелёк
    • Соломы,
    • И дремадушила, как стена.
    • В щель – боец, с земли переклонённый:
    • «Где комбат?.. Товарищ старший лейтенант!
    • Вызывают! В штаб дивизиона!»
    • Штаб? Какой там штаб?.. Ах штаб!.. Да будь ты трижды!
    • Где-то живы люди? Пусть живут, но лишь бы
    • Нас не трогали. Да драть их в лоб с комдивом –
    • Это вылезать и ехать под обстрел?
    • Мост-то как? Неуж’ на диво
    • Цел?
    • Ха, гляди! Культурно рус воюет!
    • Год назад не встретить бы такую
    • Распорядливую переправу:
    • Вскачь коней! Шофёры – газ! Не кучась,
    • С правого – на левый, с левого – на правый, –
    • Есть ещё солдаты на Руси!
    • Ветерком на левый берег, в кручу –
    • Выноси!
    • И теперь уж рад, что я хоть начас вызван
    • Из проклятых мест, из чёрной ямы той,
    • Глубоко вдыхая воздух жизни,
    • Медленно я ехал просекой лесной.
    • Лес бурлил. Здесь двигались открыто.
    • На пору худую блиндажи покрыты
    • Были в два, и в три, и даже в шесть накатов.
    • Как всегда, шофёры первыми наглели –
    • Заведя машины мелко в аппарели,
    • Под осколки выставили скаты.
    • ПМП[4], конюшни, склады – не ступить!
    • Лес редя, стволы пилили и валили,
    • Тракторами к котлованам их тащили,
    • И дымили кухни, и топить
    • Собирались баньку полевую,
    • Батарея пушек занимала огневую,
    • Батарея гаубиц с поляны надрывалась,
    • Раздавали водку радостной толпе{63}, –
    • И в войну играло, и скрывалось
    • Только генеральское НП[5].
    • Как это устроено! – приди сюда из тыла –
    • Здесь передовая
    • И куда какая! –
    • Жить тебе не мило,
    • Свет тебе не мил, –
    • А приди сюда с передовой
    • – Тыл
    • Какой!..
    –
    • Беседь – вся в сугробах серого песка.
    • Люди, лошади, машины – ни свободного домка.
    • Мастерские, рации – бомбёжкою не сдунь их! –
    • Всё забито в банях, всё забито в клунях.
    • Улицей мелькали в беленьких халатах
    • Девушки из медсанбата:
    • Редко – скромная (солдатской истой доли
    • Волею? неволею? отведать привелось),
    • Больше – дерзкие, балованные в холе,
    • Набекрень кубанки на копне волос.
    • Из-за Сожа доносился бой,
    • Утомлённо били батареи.
    • Кроткое, неяркое, низко над землёй
    • Плыло солнце осени, не грея.
    • В штабе – занавески накрахмалены.
    • Бьют часы. Простелены дорожки из полсти.
    • На стене – плакаты: два – со Сталиным,
    • «Папа! Убей немца!», «Не забудем – не простим!{64}»
    • Писари выскрипывали чётко.
    • Буркнули при входе: «Здравия желаем».
    • – «Как, орлы?» – «Да плохо». – «Что же?» – «Самоходка.
    • Что ни ночь – кидает. Отдыху не знаем».
    • …Как положено, комдив меня ругал:
    • – «Вот что… это… я тебя… не вызывал…
    • Думал – опытный… сумеешь… это… возлагал…
    • Ночью был налёт! по корпусу!! по штабу!!!
    • Кто стрелял?? Не знаешь? Ну, сбреши хотя бы…
    • Мне вот надо к ним, а спросят цели?.. не могу…
    • Вы – мышей не ловите на правом берегу!
    • Что-то я не вижу огневой культуры.
    • Можете идти!» Я – в дверь. Из двери – замполит:
    • – «Обер-лёйтенант! Здоров! Ты почему не брит?
    • Вот тебе газеты, вот тебе брошюры, –
    • Разъяснить, раздать. Провёл политбеседу –
    • “Смерть за смерть и кровь за кровь”{65}?
    • На вот, переделай вновь
    • И верни, чтоб завтра же к обеду –
    • На бойцов доклады наградные:
    • Коротки одни, растянуты иные.
    • Подвиг Рыбакова как-то слишком выпячен,
    • Подвиг Иванова по стандарту выпечен».
    • Я шагнул – и помпохоз тут: «Подтверждайте ж факты!
    • Если потонуло трое карабинов –
    • Дайте акты!
    • А с бензином?
    • Против нормы пятерной перерасход?!
    • Дайте оправдательный отчёт!
    • Эй, Москва слезам не верит! Что, велик оклад?
    • Вычтем, вот в двенадцать с половиной крат!»
    • За рукав – парторг: «Ну, как там ваш народ?
    • Заявленья о приёме подаёт?
    • Твоего – не видно.
    • Покажи пример.
    • Стыдно! –
    • Офицер!»
    • Помначштаба: «На-ка вот армейские приказы.
    • Очень важные, знакомься, не спеши».
    • Тут начхим: «А как у вас противогазы?»
    • Тут и врач: «А баня как? А вши?»
    • Я – вслужился, знаю доблесть воина:
    • Козыряю – слушаю – не слышу.
    • Всё равно я сделаю по-своему,
    • А они по-своему опишут.
    • День не первый в армии, с порядками знаком.
    • Прикажите на небо – прищёлкну каблуком:
    • – «Разрешите ехать?» Но начальник штаба:
    • – «Оставайся ночевать. Торопишься – куда?
    • В волосах – соломка… У тебя там – баба
    • На плацдарме, да?»
    • Руку на плечо мне положив с приязнью:
    • – «Нержин! Ты когда-нибудь на настоящей казни
    • Был?..»
    –
    • Там, где улица села кончалась
    • И кустился ельник, там, у свежего столба,
    • В уброд по песку глубокому сбиралась
    • Зрителей толпа:
    • Подполковники, майоры, лейтенанты,
    • Девушки-ефрейторы, мальчики-сержанты,
    • Смершевцы, врачи, политотдельцы,
    • Бабы здешние в платочках, мимоезжие гвардейцы.
    • Место лобное – нехитро, без затей.
    • Всё готово:
    • В бурых полосах, едва обтёсан, столб сосновый,
    • На столбе наставка, крюк на ней.
    • Ровно в пять дорогою из тыла
    • Подкатил по гати лёгкий «виллис»{66}.
    • Два полковника в машине было.
    • На средину вышли и остановились.
    • С узкими погонами юристов были оба –
    • Низенький еврей и русский, крутолобый.
    • Пистолетным ремешком играя,
    • Маленький визгливо крикнул: «Приведите!»
    • Вышли двое автоматчиков из свиты
    • И с заносом распахнули полотно сарая.
    • Вывели. Одет в гражданское, кой-как.
    • Полусонный. И соломка в волосах взлохмаченных.
    • Руки за спину связали. Смотрит озадаченно.
    • – Он не немец? – шепчут. Нет. Русак.
    • На толпу уставился. Меж автоматами хромая,
    • Подошёл спокойным вялым шагом.
    • – Не читали приговор… – Не знает!.. – Он не знает!..
    • Маленький полковник развернул бумагу,
    • Переправил матовую портупею
    • Щегольской планшетки.
    • Старшина с широкой красной шеей
    • Вынес и под столб поставил табуретку.
    • Неестественно, с руками за спиной,
    • Опустивши голову, глаза потупя,
    • Подсудимый стал, как тот актёр плохой,
    • Чтоб с галёрки видели, что он преступник.
    • Рваные портки. Ошмыганная блуза.
    • Слышал он? не слышал? как судья картавил:
    • «Именем Советского Союза…
    • Трибунал… дивизии… в составе…»
    • Не могли найти чтеца другого!
    • Торопливо выплюнет два слова,
    • За губой другие два оставит:
    • – «Родине… изменник… Николаев…
    • Будучи… немецких оккупантов…»
    • Напряжённо сгрудились, внимая,
    • Бабы робкие, лихие лейтенанты.
    • Рыжий столб лучом последним золотя,
    • Заходило солнце жёлтое за Сожем,
    • В трёх верстах, за лесом, в грохоте и дрожи,
    • В очередь пикируя, бомбили, залетя,
    • Переправу «юнкерсы» одномоторные.
    • Выше них, над ними, лёгкие, проворные,
    • «Яки» с «мессершмиттами»
    • Дрались,
    • И в дыму и в пламени валились вниз
    • Самолёты сбитые.
    • С переправы в «юнкерсов» зенитки
    • Густо и неметко хлопали.
    • Белые разрывы вспыхивали хлопьями.
    • …Эх, сейчас сапёры, вымокнув до нитки,
    • Брёвна уплывающие ловят, чем придётся.
    • И никто, никто туда не обернётся!
    • «По апрельскому указу… по статье… казнить…»
    • И не вскинут глаз, как подошла в зенит
    • Сквозь закатно-солнечную невидь,
    • Замерла над головами прямо
    • «Фокке-вульф сто восемьдесят девять» –
    • Рама{67}.
    • Нет, гвардейцы видят. Вот её заметил
    • Из штабных один. За ним другой и третий,
    • Бросив слушать, головою запрокинулся,
    • Вот ещё, ещё – и вся толпа.
    • Кто-то от средины в сторону подвинулся,
    • Кто-то прочь шарахнулся сглупа.
    • Приговор умолк. С надеждой напряжённой
    • Поднял голову на смерть приговорённый,
    • Приглашая судей вместе умереть.
    • Ей, разведчику дотошному, сквозь трубы
    • Наше стадо до песчинки рассмотреть –
    • Много ли труда?!
    • Ну бы
    • Бомбочку сюда?!
    • И была, была одна минута:
    • Кто умрёт – качалось на весах,
    • Будто бы решалось не людьми, не тут, а –
    • В небесах.
    • Но – была ль она без бомбового груза
    • Или бомбы на другое берегла, –
    • Оставляя в силе «именем Союза»,
    • Рама дрогнула – и уплыла.
    • Все вздохнули. Застонал негромко
    • Подсудимый, опуская взор,
    • И полковник чёрный кое-как докомкал
    • Приговор.
    • Крутолобый раскатил поверх голов: «Понятно?!»
    • Грохот переправы… Тишина…
    • И тотчас же, очень аккуратно,
    • Приступил к работе старшина.
    • Ни движенья лишнего. На всё – ухватка:
    • В спину – толк! – к столбу направил, не грубя,
    • Там его поставил около себя,
    • Первый взлез и снасть проверил для порядка.
    • Крюк найдя добротным и хорошей –
    • Толстую верёвку,
    • Человека, не натужась, взвошил,
    • В петлю головой просунул ловко,
    • Петлю сузил, оглядел кругом –
    • Не легла ли ниже или выше, –
    • Спрыгнул – и мгновенно сапогом
    • Табуретку вышиб.
    • А повешенный, до смерти домолчав,
    • Застонал теперь, задёргался, хрипя.
    • Может, думал он, что он – кричал?
    • Может, помощи искал вокруг себя,
    • Когда стал он медленно кружиться,
    • Поворот за поворотом обходя, –
    • Словно бы искал он дружеские лица
    • И отвёртывался, не найдя.
    • За спиной его сгибались,
    • Разгибались
    • Десять пальцев – каждый по себе! –
    • Словно он считал свои мученья,
    • Словно пересчитывал мгновенья,
    • Прожитые на столбе.
    • Заслудило незакрытые глаза его,
    • Рот застыл, как корчился, дрожа, –
    • И не стало больше Николаева,
    • А остались два спинных тяжа:
    • Правый, левый – каждый сам собой,
    • То плечо подкинет, то тряхнёт ногой –
    • Как на ниточках невидимых Петрушка{68},
    • Как под током мёртвая лягушка,
    • Танец небывалый, танец дикий
    • Выплясал и – весь…
    • – «Что с тобою, Нержин, погоди-ка!..
    • Ночевать останься!» – «Ехать надо. Шесть».
    • Утопая вязко по песчаной толче,
    • Расходились люди. Расходились молча.
    • Ночевать? Нескоро тут привыкнешь.
    • Легче ехать в ад плацдарменной ночи.
    • Николаев! Почему не крикнешь?!?
    • Почему – молчишь?..
    «В день, когда узнал я вас по имени…»
    • В день, когда узнал я вас по имени,
    • Бытию и плоти вашей я не придал веры.
    • Это было в мае. Из болот, от Ильменя,
    • Мы пришли к Орлу, на солнечную Неручь.
    • Ни зерна ржаного. Ни плода. Ни огородины.
    • Край тургеневский, заброшенный и дикий…
    • Вот когда я понял слово Родина –
    • Над крестьянским хлебцем, спеченным из вики, –
    • Горьким, серым, твёрдым, как булыга,
    • В мелких чёрных блёстках, как угля кристаллах…
    • Сморщенная бабушка невсхожею ковригой
    • Нас, солдат голодных, угощала.
    • Были мы обстреляны и на пустое слово – кремни,
    • Но, видав под Руссой только ржавую болотистую мредь,
    • Мы сошлись на том, что здесь, за эту землю,
    • Как-то и не жалко умереть.
    • То весенним дождиком омыта,
    • То теплом безудержным облита,
    • Не обсеяна, – травинками тянулась к благодати,
    • Колыхая радостную боль в солдате.
    • Перекрестки, церкви, избоньки косые
    • Оспины войны носили.
    • На горе алели на закате
    • Камни неживого Новосиля.
    • По овражкам – мирные ручьи.
    • В сочных рощах – соловьи!..
    • В полдень – пчёл жужжание. Степных цветов головки.
    • По колено – шелестящая духмяная трава.
    • И в стеблях её запутались листовки
    • О какой-то армии РОА,
    • О Смоленском Русском Комитете,
    • Имена незнаемые, Власов на портрете{69}.
    • Не скрестясь в бою – в листках, дождями съёженных,
    • Нам сдаваться предлагали нагло.
    • Так это казалось мертворожденно!
    • Так это немецким духом пахло!
    • И написано – чужой рукой, без боли,
    • Русскими? Не верилось никак.
    • И рассеивал-то их по полю
    • Равнодушный враг.
    • Но – пришлось поверить. Наши одноземцы
    • В униформе вражеской держали оборону
    • Намертво! дрались отчаянней, чем немцы! –
    • Для кого? – несчастные! – для чьей короны?..
    • Легче немцам было к нам попасть, чем русским.
    • Наши ваших, ой, не жаловали в плен!
    • …Помню дымный жаркий полдень под Бобруйском,
    • Взрывы складов и пожарищ тлен.
    • Закипающее торжество котла!
    • На дыбках и впереверть немецкие машины.
    • По шоссе катилась, ехала и шла
    • Наша победившая лавина.
    • Хруст крестов железных под ногами,
    • Треск противогазов под колёсами,
    • Туши восьмитонок под мостами,
    • Целенькие пушки под откосами,
    • Битюги, потерянно бродящие стадами,
    • «Фердинандов» обожжённых розовый металл{70},
    • Из штабных автобусов сверкание зеркал,
    • Фотоаппараты, рации и лампы,
    • Пламя по асфальту от разбитых ампул,
    • Ящиками порох, бочками бензин,
    • Шпроты вод норвежских и бенедиктин.
    • А навстречу, без охраны, бесконечной вереницей
    • Тысячами шли усталые враги,
    • У переднего записка: «Посылаю фрицев.
    • Кто там будет ближе – в плен им помоги».
    • Обессилевши, ложились у дороги и вставали,
    • И, поддерживая раненых, опять брели.
    • Их не трогали. Из них шофёров выкликали
    • И сажали за трофейные рули.
    • Но когда под иззелена-серым
    • Дознавались братца-землячка, –
    • Прыгали, соскучась,
    • Окружали, скучась,
    • Матерились, били
    • Или,
    • Взглядом допросясь у офицера
    • Дозволяюще-небрежного кивка,
    • Отведя в сторонку, там решали участь
    • Облачком дымка.
    • Робкой группкой, помню, шло вас до десятка,
    • Я катил своих машин шестёркой,
    • Спрыгнул на ходу и, развевая плащ-палаткой,
    • Опустился перед вами с горки.
    • Руки на-грудь, замер изваяньем:
    • «Русские? – «Так точно». – «Власовцы?» – Молчанье.
    • Вдруг поняв, что я принёс не злое,
    • Сдвинулись ко мне с доверчивым теплом,
    • Словно лоб мой не таврён эмалевой звездою,
    • Ваша грудь – серебряным орлом.
    • Оглядясь – не слушает услужливое ухо? –
    • Я не больно вольно княжествую сам, –
    • Гневно, повелительно и глухо
    • Я сказал, переклоняясь к вам:
    • «Ну, куда, куда вы, остолопы?
    • И зачем же – из Европы?!
    • Да мундиры сбросили хотя бы!
    • Рас-сыпайсь по деревням! Лепись по бабам!..»
    • Онемели. Почесали в затылях.
    • Потоптались. Скрылись в зеленях.
    • И хотел бы верить, что с моей руки
    • Кто-нибудь да вышел в приймаки.
    • На шоссе взбежав, я сел, поехал дальше.
    • Солнце било мне в стекло кабины.
    • Потаённые я открывал в себе глубины,
    • О которых не догадывался раньше.
    • …Вашей жизни, ваших мыслей след
    • Я искал в берлинских передачах{71}
    • И страницы власовских газет
    • Перелистывая наудачу –
    • Подымал на поле боя и искал чего-то,
    • Что за фронтом и за далью скрылось от меня.
    • И – бросал. Бездарная работа,
    • Шиворот-навыворот советская стряпня:
    • То артист заезжий выступал паяцем,
    • Тужились смешить поэмкой «Марксиада»
    • Со страниц листка, –
    • Но от этого всего хотелось не смеяться:
    • Душу опустелую рвала досада
    • И тоска.
    • Зренья одноцветного, мертвенности руки
    • Я узнал разгадку много позже:
    • Всё это писали, оскоромясь, те же, тоже
    • Школы сталинской политруки.
    • Утолить мою раздвоенность и жажду
    • Мог бы кто-то, на тропу мою война его закинь,
    • Но – не шёл. Лишь подразнить однажды
    • С власовцем таким свела меня латынь.
    • Хоть латынь из моды вышла ныне
    • (Да была ль ей мода в вотчине монголов?) –
    • Я люблю мужскую собранность латыни,
    • Фраз чекан и грозный звон глаголов.
    • Я люблю, когда из-под забрала
    • Мне латынью посвящённый просверкнёт.
    • В польскую деревню на закате алом,
    • Выбив русских, мы вошли. На полотне ворот,
    • Четырьмя изломами черты четыре выгнув,
    • Кто-то мелом начертил врага эмблему
    • И, пониже, круглым почерком: «Hoc signo
    • Vincemus!»[6]
    • Кто ты, враг неведомый? Ты с Дона? Или с Клязьмы?
    • И давно ли на чужбине? и собой каков?
    • И кому писал ты? Разве
    • Учат Тита Ливия в гимназиях большевиков?{72}
    • И ещё – что ослепило вас, что знак паучий
    • Вы могли принять за русскую звезду?
    • И – когда нас, русских, жизнь научит
    • Не бедой выклинивать беду?
    • Для поляков клеили Осубкины[7] воззванья…
    • Шли эР-эСы[8] в пыльном розовом тумане…
    • Реактивный век катился по деревне…
    • Я стоял перед девизом древним
    • Как карфагенянин{73}.

    Глава шестая. Ванька

    Продолжить чтение

    Читать бесплатно другие книги:

    36 и 6 вопросов о температуре. Как помочь ребенку при повышении температуры тела. Книга для мам и пап
    36 и 6 вопросов о температуре. Как помочь ребенку при повышении температуры тела. Книга для мам и пап
    Комаровский Евгений
    Наш малыш здоров, мы закаляемся и ведем правильный образ жизни, но нет никаких сомнений в том, что в...
    Справочник здравомыслящих родителей. Часть третья. Лекарства
    Справочник здравомыслящих родителей. Часть третья. Лекарства
    Комаровский Евгений
    Третья часть родительского справочника от доктора Комаровского включает в себя популярное изложение ...
    Лекарственные средства в педиатрии. Популярный справочник
    Лекарственные средства в педиатрии. Популярный справочник
    Комаровский Евгений
    Справочник включает в себя популярное изложение основ науки о лекарствах, а также обзор лекарственны...
    Справочник здравомыслящих родителей. Часть первая. Рост и развитие. Анализы и обследования. Питание. Прививки
    Справочник здравомыслящих родителей. Часть первая. Рост и развитие. Анализы и обследования. Питание. Прививки
    Комаровский Евгений
    Первая часть родительского справочника от доктора Комаровского содержит сведения, имеющие отношение ...
    ОРЗ: руководство для здравомыслящих родителей
    ОРЗ: руководство для здравомыслящих родителей
    Комаровский Евгений
    Новая книга доктора Комаровского – не только всеобъемлющее руководство, посвященное актуальнейшей те...
    Обреченный мир
    Обреченный мир
    Рейнольдс Аластер
    Далекое будущее, умирающая Земля, последний город человечества – гигантский Клинок, пронзающий всю т...