Терской фронт (сборник) Громов Борис

– Не сильно тяжелые, крепкие, с коротким голенищем. Чтоб в горах не рассыпались.

– В горах, значит? Ясно. Сейчас подумаем.

Уж не знаю, что бы он надумал сам, однако Оксана его опережает. Пулей, только подол и без того не сильно длинного легкого сарафана в воздухе мелькнул, обнажив на мгновение крепкие загорелые ноги несколько сильнее, чем позволяют приличия, она исчезла в подсобке, а уже через мгновение была рядом с отцом, протягивая ему пару сапог.

– О, точно! Молодец, Ксюшка, я как раз о них и подумал.

М-да, Оксане, кажется, отцовская похвала совсем не интересна. Сомневаюсь, что она ее вообще услышала. Что ж ты на меня так смотришь, девочка? Я ведь тебе если и не в отцы, то в дяди гожусь точно!

– Вот, смотри, Мишань, – продолжает расхваливать товар ничего не замечающий дед Тимоха, протягивая сапоги мне. – Очень хорошие, яловые, и прошиты, и подбиты, да не гвоздями, а березовыми шпильками. Сносу не будет. А главное – кожа мягкая, не скрипит. Так что, в горах – самое оно будет. Десять рублей серебром.

Верчу предложенные сапоги в руках. Действительно, довольно легкие, с коротким, не выше, чем у берца, голенищем из мягкой кожи. Гораздо лучше тех «кирзаков», что я по «духанке»[47] в армии носил. И не сказать, что дорого.

– Идет, беру. Сорок шестой размер есть?

– Обижаешь, Миша. У деда Тимохи все есть.

Быстренько расплачиваюсь и выскакиваю из лавки, пока под жарким девичьим взглядом на мне одежда не задымилась. Фу, блин, что ж делать? Вроде ничего пока и не произошло, но ждать, пока произойдет, мне как-то не хочется. И сделать ничего не могу. Разве что со Старосельцевым серьезно поговорить, как мужчина с мужчиной… Ладно, потом разберемся.

Третьим и последним пунктом моего маршрута была комендатура. Оружия, кроме «стечкина», при мне не было, и до «дежурки» я прошел совершенно спокойно. А в стеклянном «аквариуме» увидал моего старого знакомого – того самого шифоньероподобного лейтенанта.

– Привет, наемник! Случилось чего?

– И тебе не кашлять. Нет, нормально все. Вопрос есть. Я тут на небольшую прогулку собрался. За Шали. Мне для прохода через блокпосты пропуск какой-нибудь нужен будет?

– Обязательно. Позывной у тебя какой? И когда «гулять» собираешься?

– Чужой. Собираюсь завтра.

– Ясно. Аргунского коменданта и пост на краю Мертвых Земель мы оповестим сегодня же. А порядок возвращения со старшим блокпоста обговоришь. Кстати, завтра на Ханкалу небольшая колонна утром пойдет, прямо от комендатуры в девять часов. Я еще дежурить буду, скажу парням, они тебя до поворота на Аргун подбросить смогут. А там…

– А там я и пешком за час-полтора дочапаю. Спасибо за помощь.

– Завсегда пожалуйста. Завтра в девять, не опаздывай.

Ну, что, теперь – в «Псарню». «Снарягу» на завтра подготовить, сухпайком запастись и спать. И выспаться надо хорошенько, как перед разведпоиском, про запас.

Так, ну что, основным стволом беру «сто третий», без вариантов. От «семьдесят четвертого» в лесу толку будет не на много больше, чем от рогатки. Восемь снаряженных магазинов пакую в подсумки РПС, девятый примыкаю к автомату. «Стечкин» – в кобуру на бедро. Вкручиваю запалы во все РГО и убираю их в «мародерку», запасные магазины к пистолету – туда же. Рацию в чехле креплю на спину, за левым плечом, благо гарнитура типа «хендс фри» в комплекте имеется. Некоторое время размышляю на тему, брать или не брать подствольник. Решаю – брать. А вот шлем и бронежилет останутся тут. Совсем неумным надо быть, чтобы по горам в «броне» топать. «Червонец», может, и пройдешь, ну, «пятнашку», если здоровья много, но вряд ли больше. Два ненужных сейчас подсумка под пулеметные магазины-«сорокопятки» снимаю с РПС совсем. Они когда пустые, конечно, почти ничего не весят, но и толку от них никакого. А значит – в шкаф, к остальному оставляемому дома имуществу. Легче всего решается вопрос с продуктами. Копченого мяса у меня – полно. Отложить в РД сколько нужно, да воды во флягу набрать. И свитер туда же, чтоб ночью зубами не стучать. Вроде все. Теперь попросить Кузьму приготовить мне к восьми утра завтрак и – в койку.

Без пятнадцати девять, когда я подошел на площадь перед комендатурой, там уже стояли два бортовых «Урала», бронированная «буханка» и открытый УАЗ с пулеметом на турели. Лейтенант не подвел, по его команде мне тут же выделили место в салоне «буханки», и ровно в девять колонна тронулась в путь.

Всю дорогу с интересом гляжу по сторонам сквозь мутноватый триплекс. До самого Толстого-Юрта особых изменений в пейзаже не заметил, разве что только мост через Терек превратился в настоящее чудо фортификации. А так – все те же бесконечные виноградники от вала охраняемого периметра и до самого Терека. Все те же поля вдоль дороги, с которых, судя по стерне, только-только скосили пшеницу (а может – рожь, не силен я в агрономии, но то, что какие-то зерновые, – факт). Все те же стада овец и коров, пасущихся на крутых склонах. Нет, ей-богу, чеченские коровы меня просто пугают! Они периодически спокойно щиплют травку на таких кручах, куда и тренированный альпинист без снаряжения не залезет. А этим рогатым – хоть бы хны! И снова резко бросается в глаза почти полное отсутствие автомобилей. Мы несколько раз обгоняем верховых, нам уступают дорогу, съехав на обочину, телеги. Из одной нам вслед еще долго машут, радостно визжа и прыгая, трое ребятишек, где-то лет от трех до шести. Для них машины – явная диковинка. Елки-палки, это что же, мне придется на кавалериста переучиваться? Расстояния-то тут весьма приличные, пешком ходить – с ума сойдешь и ноги по колено стопчешь. А каждый раз на «попутку» надеяться – глупо. Сегодня подфартило – а вот завтра нет. И что тогда делать? Или надо где-то машину раздобыть. Уже бензином тут, слава богу, проблем никогда не было и не будет – места такие. Вот только где ж ее достать, машину? Они тут, судя по всему, на вес золота. А с финансами у меня пока, мягко говоря – не очень. Под такие вот мысли и доехал до самого Терского хребта.

Расположившийся у его подножия Толстой-Юрт изменился так же сильно, как и Червленная. Во-первых – сильно увеличился в размерах, ну да, Костылев же говорил, что многие беженцы из Грозного и горных районов в этих краях осели. Во-вторых – обзавелся такой же крепостной стеной. А на стоящий рядом с селом нефтеперегонный завод вообще глядеть страшно. Просто стальной дикобраз, стволами во все стороны ощетинившийся. Из-за высоченной стены только кончики труб с «лисьими хвостами» факелов торчат. Хотя чего странного? Нефть и бензин теперь – главное богатство здешних неспокойных краев. И богатство это очень нуждается в серьезной охране. Проскочили серпантин Терского хребта по гравийной объездной, которой раньше тут не было, объехали по кругу станицу Петропавловская, укрепленную ничуть не хуже, чем Червленная или Толстой-Юрт, и тоже неслабо разросшуюся. Похоже, мелких селений тут совсем не осталось. Все за мощные стены крупных сел и станиц подались. На перекрестке Аргун – Грозный колонна притормаживает, высаживая меня, и уходит вправо – на Ханкалу. А мне – налево. Вон он, Аргун, километрах в двух, сразу за мостом через одноименную реку, уже окраина видна. Два километра по хорошей погоде, да без «брони», пусть и при оружии и полном БК, это просто приятная прогулка. Минут через тридцать я уже подхожу через мост к хорошо укрепленному блокпосту с почти такими же воротами, что и в Червленной, разве что чуть пониже, на въезде в город. Опа, гляди-ка, а памятник уцелел! Словно старому знакомому киваю огромному бронзовому орлу, клюющему змею[48].

Из-за стены, сложенной из мешков с песком, мне на встречу выходит молодой чеченец в форме дорожной стражи с АКМом на плече.

– Ас-салам алейкум, наемник.

– Ва-алейкум салам.

– Далеко собрался?

– В Мертвые Земли.

– Позывной у тебя какой?

– Чужой.

Тот кивает, оборачивается к посту и дает отмашку. В воротах открывается довольно большая калитка. Намек понял, вхожу.

Аргун тоже изменился сильно. И если Червленная, Толстой-Юрт или Петропавловская разрослись и окрепли, то он, наоборот, здорово уменьшился в размерах и стал похож, скорее, на большую военную базу: повсюду люди в «горках» и камуфляже, все с автоматами, гражданских не видно совсем. Хотя, ничего удивительного, кто ж добровольно согласится жить на самой границе? Слишком опасно. Вот и превратился довольно большой по чеченским меркам город в небольшую пограничную крепость.

На выходе подошел к бетонному бункеру КПП и попросил казака-часового с вислыми, будто у запорожца, усами позвать старшего. Через пару минут ко мне вышел крепкий чеченец лет сорока с густой сединой в волосах и щетиной, не превратившейся еще в бороду.

– Привет, чего хотел?

– Я из Червленной, мне в комендатуре сказали, что порядок возвращения с Мертвых Земель надо с тобой обговорить.

– Чужой?

– Да.

– Аслан, – протягивает он мне руку, – Аслан Умаров.

– Михаил, – отвечаю я на крепкое рукопожатие, пытаясь вспомнить, где я совсем недавно уже слышал или видел эту фамилию.

– Это ведь ты в Алпатове «волчат» положил?

– Было дело, – отвечаю я и вдруг вспоминаю – жетоны!

– Они моего младшего брата убили. Подло убили, в спину. И мы даже не знали, кому мстить. Теперь знаем, ты помог. Старики велели передать – ты теперь нашей семье друг. Помощь нужна будет – приходи. Умаровых в Петропавловской все знают.

– Спасибо, Аслан. И старейшинам вашим спасибо передай. Я запомню.

– А выходить, Михаил, тут просто. Станция у тебя есть, заранее на шестом канале скажешь, что Чужой назад идет. И направление, откуда ждать. Мы стрелять и не будем.

– Действительно, просто, – хмыкнул я. – А что там вообще сейчас творится?

– До границы Шалинского района наши патрули катаются, но не дальше. А что в Шали и за ним – только Аллах знает. В Шали и Сержень-Юрте никто не живет – одни развалины. А вот в Ведено уже точно непримиримые. Так что осторожнее.

– Да, вот еще что спросить хотел, там из наших никого нет? И если что, каким образом можно друг друга опознать?

– Наших там нет, по крайней мере, я ни о ком не знаю. Опознать можно по отсутствию «волчьей головы» на рукаве, ну, и по рации. На том же шестом канале три длинных тоновых сигнала. Если свой, ответит тремя короткими.

– Понял. Ладно, бывайте, парни. Скоро буду.

– Что, вот прямо днем и пойдешь? – удивленно интересуется «запорожец».

– А чего ждать? – хмыкаю я. – Ночи? Смысла нет. Ночью я тут себе все ноги по развалинам переломаю.

Казалось бы, что такое двадцать пять-тридцать километров пешком для взрослого тренированного мужчины? Ерунда, часов пять-шесть неспешным прогулочным шагом. Даже если по пересеченной местности, в жаркую погоду и с грузом. Одна беда – пеший переход по враждебной территории – далеко не прогулка по парку. Да еще и на местности, которая не очень-то способствует скрытному передвижению. От Аргуна и до Сержень-Юрта тянется предгорье – гладкая, как стол, равнина. Спасают только густые заросли, бывшие некогда искусственными лесополосами вдоль дороги, да руины многочисленных автозаправок, сервисов, складских территорий и небольших промзон, оставшихся со времен, когда Чечня начала отстраиваться после двух войн на щедрые дотации. Вот скрываясь в этих лесополосах да развалинах, я и двигался в сторону нашей базы в Беное. Быстрыми рывками, от одного укрытия к другому. Вот тут-то и начали всплывать все недочеты в подготовке. Ну, что стоило купить в лавке деда Тимохи хоть какой-нибудь бинокль? Пусть даже самый простенький. А теперь приходится наблюдение вести глазками да на палящем солнышке, которое, встав из-за гор, светит прямо в лицо. До окраин Шали я пробирался вдоль шоссе, на некотором отдалении. А вот неподалеку от моста через Джалку[49] понял, что пора от трассы уходить. Что-то не хотелось мне через развалины самого большого села Европы[50], что называется, «по главной улице с оркестром». Хоть и сказали мне, что в Шали никто не живет, но рисковать не стоит. «Нормальные герои всегда идут в обход», – говорил один кинозлодей и был совершенно прав. Иногда лучше перестраховаться и лишних пять километров протопать, чем, рискуя целостностью организма, напрямик ломиться. В общем, Шали я обошел по хорошей дуге вдоль объездной дороги, идущей по восточной окраине. А вот Сержень-Юрт, прижавшийся к подножию горного хребта, пришлось обходить с запада, сразу поднимаясь в гору. И по развалинам идти не надо, и обзор сверху гораздо лучше, и меня на поросшем густым лиственным лесом склоне увидеть практически невозможно.

Сделать большой привал решаю, когда до базы остается километра три, не больше. К цели поиска нельзя выходить, едва передвигая ноги от усталости. Мало ли, что ждет тебя там, вполне возможно, что из «пункта назначения» придется сваливать на максимальной скорости, сверкая пятками. А на это понадобятся силы. Да и подкрепиться не мешает. «Командирские» показывают уже почти половину пятого, от завтрака в желудке давно и следа не осталось. Решено, полчаса на отдых и обед, а потом – крайний[51] рывок, и я на месте. Осталось-то всего ничего. Обойти развалины на южной окраине Серженя, перебежать на противоположную сторону дороги, там немного по территории разрушенного еще в первую кампанию пионерского лагеря… И все. Стела с надписью «Веденский район» и «нерушимая твердыня» нашего КПП-122. А метрах в ста от дороги – периметр базы.

Перекусив и повалявшись на травке, закинув уставшие ноги повыше на ствол старого ясеня, чтобы кровь от них хоть немного отлила, встаю, проверяю еще раз оружие и снаряжение: все ли на своих местах, не гремит ли что, не бренчит, и начинаю потихоньку спускаться по склону вниз, к дороге.

От бывшего пионерского лагеря не осталось практически ничего, высокая трава и густой кустарник скрыли жалкие кирпичные холмики, оставшиеся на месте разрушенных построек. Не уцелел и памятник абреку Зелимхану[52], чему я не сильно-то и расстроился. А вот высоченный бетонный «пограничный столб» так и стоял на прежнем месте. Правда, надписи «Веденский район» давно уже не было, а на испещренном пулевыми выбоинами бетоне видна была сильно выцветшая, но пока еще вполне читаемая надпись: «Кафиры, добро пожаловать в Ад!» М-да, ребята, а вот с оригинальностью у вас всегда была напряженка. Я уже даже если очень постараюсь, то не смогу вспомнить, сколько раз и где именно я читал подобное за две чеченские кампании и последовавшую за ними «контртеррористическую операцию». И все равно били всегда мы вас, а не наоборот. А если вы где и «побеждали», то не потому, что были лучше и сильнее, а потому, что нас наши же командиры-начальники предавали. Или, когда вы, по старой кавказской традиции, гласящей «семеро одного не бздим», наваливались исподтишка и толпой. Так что не боюсь я вашего бахвальства, не обессудьте.

Я не зря назвал наш КПП «нерушимой твердыней». Да, выглядел он не ахти: обложенный мешками с грунтом, кривовато сложенный из бетонных блоков приземистый сарай с узкими бойницами, с крышей из бетонных же плит. Со стороны глянуть – тьфу и растереть! А ведь только за шесть лет, с 2000-го по 2006-й, его пытались взять штурмом четыре раза. Четыре креста с фамилиями погибших, стоявшие на взгорке перед КПП, были тому напоминанием. А вот пятой атаки наш блокпост не выдержал. Хотя, откуда я знаю, какой она была по счету? От бетонного блокгауза осталось очень немного. Мне такое видеть уже доводилось. В Грозном. Чтобы железобетонные блоки вот так рассыпались в пыль, их надо некоторое время «обрабатывать» как минимум из КПВТ. Или долбать кумулятивными выстрелами из РПГ. Похоже, в этой груде обломков я ничего не отыщу. Все, что здесь было, давно разорвано в клочья, сожжено дотла, размыто дождями и развеяно ветром. А от стоящего неподалеку от КПП двухэтажного милицейского поста даже и следа не осталось, только здоровенная воронка. И Веной, насколько мне отсюда видно, пострадал серьезно. По крайней мере, от тех домов, что мне видны, уцелели разве что фундаменты да подвалы. Да уж, как много всего тут переменилось за эти годы.

Вот что осталось неизменным, так это природа вокруг. Все так же гремит камнями в неглубоком широком ущелье холодная, быстрая и удивительно чистая горная речушка со странным названием Хулхулау.

По-прежнему возвышается над округой густо поросший лесом Эртен-Корт. А густые кусты, закрывавшие когда-то территорию базы от дороги, разрослись в немалых размеров рощу. Природе всегда было плевать на человеческие разборки.

Спускаюсь от проезжей части по склону еще ниже, туда, где три десятилетия назад стояли густо заплетенные колючей проволокой столбы ограждения нашей базы. В проеме изогнутых ржавых ворот замер искореженный взрывом до полной неузнаваемости корпус какого-то автомобиля. Точно сказать можно только, что это было что-то вроде УАЗа или «Нивы», а может, и иностранный какой-то джип на «брандер» не пожалели. Скорее всего, пытались протаранить ворота и на скорости вылететь на плац, поближе к жилым помещениям. Да не приняли в расчет установленный прямо за воротами «таран»: вставленную под наклоном в бетонную «пломбу» толстую металлическую трубу с острым навершием. Налетели на полной скорости и встали. А тут и гранатометчик не сплоховал. Иду мимо осыпавшегося капонира, в котором застыл еще один ржавый, выгоревший остов. Этот опознать проще, обводы БТРа-«восьмидесятки» ни с чем не спутаешь. Земля перед ним густо засыпана хрупкими, словно трухлявое дерево, ржавыми гильзами калибра четырнадцать с половиной. Выхожу на плац. Раньше это была большая площадка почти правильной прямоугольной формы, засыпанная толстым слоем мелкого белого щебня. Теперь – просто заросшая высокой травой поляна, посреди которой стоит вросший в землю, прогнивший до дыр в бортах, бронированный «Урал». От небольших деревянных сарайчиков, в которых хранились инструменты, запчасти для машин и прочее имущество, давно ничего не осталось, лишь кое-где торчат из травы перекрученные листы ржавой оцинковки, бывшие раньше их крышей. Разрушено почти все: лишь груда гнилых бревен и досок на месте столовой, разметало во все стороны взрывом сруб бани. Там, где раньше были посты охранения, – неровные ямы с осыпавшимися краями. Хотя врытая в землю по самую крышу казарма, похоже, уцелела. По крайней мере, крышу ее мне с плаца видно хорошо, а та выглядит почти нормально, учитывая обстоятельства – проломлена в паре мест, но внутрь не обрушилась. Склада боеприпасов, который у нас вообще был вкопан в землю полностью, только входная дверь под небольшим козырьком оставалась снаружи, совсем не видно. Видимо, вход завалило обломками стоящей рядом бани, а больше у него никаких демаскирующих признаков и не было, даже холмик над крышей отсутствовал, на совесть делали. Вдруг взгляд цепляется за что-то незнакомое, чего раньше тут точно не было. Подхожу ближе. Рядом с плацем торчит из жиденького кустарника завалившаяся плашмя плита из шлифованного гранита. Покрепче упершись ногами в землю, ухватываю плиту и, поднапрягшись, переворачиваю ее. Стряхиваю ладонью в штурмовой перчатке прилипшую землю, какие-то корешки и дождевых червей и вижу, что на плите выгравировано мое лицо. Широкая улыбка, лихо заломленный берет на затылке. Дата рождения и дата смерти, вернее, боя в Алпатове, после которого все решили, что меня убили. А еще надпись: «Погиб, спасая боевых товарищей» и силуэт ордена Мужества чуть правее и ниже фото. На миг становится как-то совсем жутко. Не каждый день удается поглядеть на собственную… ну, не совсем могилу, скорее, памятник. Но, как ни крути, памятник все же могильный. А в голове звучит тихий голос Бати из сна: «Мы ведь тебя похоронили». Обессиленно опускаюсь в траву рядом с памятником, и тут меня накрывает.

Я не знаю, что это было. В мистику не верю, а для игры расшалившегося воображения это было слишком ярким и правдоподобным. Я просто ВИДЕЛ, что здесь произошло в тот день, видел во всех подробностях. Видел, как промчался по дороге мимо КПП джип с тремя «кадыровцами» из ПМСН[53], которые, слегка притормозив, проорали в открытое окно, что в Ведено бой, что стоящий там самарский СОМ[54] уже вырезали и что они сваливают. Видел, как занимают оборону наши парни и как испуганно мечутся по своим позициям девятнадцатилетние мальчишки-«контрактники» из внутренних войск, приданные нам «в усиление». Как замелькали между домов в Беное фигуры бородатых вооруженных людей. Вспыхнувший после первого же попадания тандемным куммулятивом БТР «вованов», которому они поленились отрыть капонир. Как, привстав под шквальным огнем из окопа, подбил «зависший» на «таране» УАЗ гранатометчик Мустафа. Подбил и тут же упал с простреленной чеченским снайпером от виска до виска головой. Как ровняли с землей из установленной в кузове «сто тридцать первого» ЗиЛа ЗУшки и нескольких гранатометов наш блокпост, в котором заняли оборону четверо омоновцев и трое местных милиционеров. Как молотил короткими очередями из КПВТ и ПКТ по наступающим боевикам наводчик нашего БТРа Рома Рыбак. Он продолжал стрелять даже тогда, когда вспыхнул от прямого попадания моторный отсек, когда задымился от жара его комбинезон. Он стрелял до тех пор, пока не начал рваться боекомплект. Видел нашего снайпера Бороду, раненого, истекающего кровью, давно плюнувшего на смену позиций и стрелявшего почти с пулеметной скоростью в бегущих через поле к за бору базы боевиков. Видел связиста Андрея Баранова, которому кто-то из Ханкалы хрипло орал сквозь помехи: «Продержитесь хотя бы пару часов! Помощь вот-вот придет!»

Видел, как они держались, сорок битых жизнью матерых волкодавов-омоновцев и столько же зеленых мальчишек-«веверов»[55]. Держались больше суток и ждали помощи… Помощи, которая так и не пришла. Мои друзья один за другим гибли у меня на глазах, а я мог только скрежетать зубами от бессилия, от невозможности что-либо изменить.

А потом накатила новая волна отчаяния. То, что мира, в котором я вполне счастливо прожил почти тридцать пять лет, давно нет, я понял уже давно. Понял разумом, но никак не мог принять душой. Потому и воспринимал все, что мне говорили, так спокойно, что до конца все равно не верил в реальность всего происходящего. Продолжал втайне надеяться, что вот-вот проснусь и все будет, как и прежде. А вот сейчас окончательно осознал, что ничего уже не будет. Не будет поездок к родителям и шуточных перебранок с младшей сестрой Юлькой. Что никогда я больше не пройдусь по Арбату, никогда не выпью чешского пива в компании старого приятеля Олега в любимом нами обоими уютном пивном ресторанчике на Таганке. Что никогда я не пофлиртую больше в Парке Горького с какой-нибудь симпатичной незнакомкой, подарив ей только что выигранного в тире плюшевого медведя. Вся моя жизнь, которая мне так нравилась, все те люди, которых я знал и любил, все это исчезло навсегда, давно превратилось в радиоактивный пепел. Господи, как же мне было хреново в тот момент! Что же мне со всем этим делать?! Как же мне теперь жить?!

Я плохо помню, что со мной было. Кажется, плакал, молотил кулаками по гладкому шлифованному граниту собственного памятника, кого-то проклинал и рычал.

А потом наваждение схлынуло так же внезапно, как и накатило. Я резко вскочил на ноги, отвесил самому себе хорошую оплеуху.

– Ну, и фигли ты тут истерику устроил, как «залетевшая» школьница? – рыкнул я на самого себя. – Соберись, тряпка! Не хочешь жить – пистолет в пасть, мозги на просушку и нафиг все! А если хочешь, вытри сопли с жала и пойди, найди свои яйца! Что делать, что делать? Жить, млядь! Долго и счастливо!!!

А пока у меня есть одно очень важное дело, ради которого я и пришел сюда. Мои друзья похоронили меня с воинскими почестями и даже поставили памятник. А вот их самих похоронить было некому…

Откинув лист кровельной жести и переворошив кучу ржавого хлама и древесной трухи на месте бывшего склада инвентаря и инструментов, я наконец нашел то, что искал – принадлежавшую нашему старшине складную титановую саперную лопату.

Я искал их до самой темноты, пока в состоянии был хоть что-то разглядеть без помощи фонаря. Искал в осыпавшихся окопах, на разбитых гранатометами огневых точках, в прогнивших развалинах построек. Найденные кости, хрупкие и почерневшие, сносил к большой воронке, оставшейся на месте позиции АГСа, которую решил превратить в братскую могилу. База у нас была небольшая, но до ночи я не смог обыскать ее всю. Значит, закончу завтра. На ночевку устроился в старом кунге, в котором у нас располагался медпункт. Вещей в нем почти не было, только металлический откидной столик да несколько деревянных ящиков с разной «медициной», а значит, нечему было гнить и покрываться плесенью, как в жилых кубриках. Вообще, конечно, просто завалиться спать в таких условиях и такой обстановке – верх разгильдяйства и неосмотрительности. А потому спать никто и не ляжет. Не такая уж большая проблема одну ночь пободрствовать, особенно учитывая то, что полторы недели подряд я только и делал, что ел да спал. Крыша над головой и стены по бокам – есть. Ни дождь, ни туман, ни ветер не страшны. Подтаскиваю поближе к входной двери относительно крепкий деревянный ящик и усаживаюсь на него. Вот так и будем «службу тащить».

На следующий день поиски я продолжал почти до обеда, проверил все, что мог, даже вход в заваленный оружейный склад откопал, правда, ничего, кроме нескольких сгнивших деревянных патронных ящиков, там не обнаружил. Вычистил и поправил края у воронки, аккуратно сложил на дно все найденные останки. Засыпал землей, а в могильный холм врыл сколоченный ржавыми гвоздями из самых крепких, что смог найти, досок православный крест. Вынул из «стечкина» магазин, стянув с головы пропотевшую бандану, трижды вхолостую щелкнул курком, молча постоял минуту над могилой и стал собираться в обратный путь. Прощайте, парни, простите, что не могу сделать для вас больше. Хотя почему не могу? Могу, и еще как! Я буду за вас мстить. Насколько хватит сил, злости и умения. Пусть своих врагов «прощают и возлюбляют» слабые. А у меня – путь, видно, другой.

Спокойно уйти не получилось. Не успел я дойти до ворот, как услышал со стороны Беноя гул автомобильных двигателей. Времени хватило только запрыгнуть в капонир и укрыться в проржавевшем насквозь корпусе БТРа. Сквозь круглое отверстие стрелковой ячейки вижу старенький армейский джип «Лендровер-Дефендер», видно, как-то из Грузии перегнали, тамошние вояки вроде на таких катались, и еще более древний «ГАЗ-69». На турели «Дефендера» – АГС. Издалека видно плохо, но, по-моему, не «семнадцатый», а «тридцатка»[56]. Вот блин, хорошо, что к дороге не вышел! Уконтрапупили бы меня из этой «хлопушки» мгновенно, я б даже «мяу» сказать не успел. Ну, давайте, черти бородатые, у вас свои дела, у меня свои. Езжайте дальше, куда ехали. Но «бородатые» дальше ехать почему-то не хотят. Обе машины сворачивают к базе и, объехав ворота с застывшей в них грудой металлолома, выезжают на плац. Мля, да какого рожна вам тут надо?! Ведь нет тут ничего интересного! Что было, уроды, навроде вас, за тридцать лет растащили. Боевики начинают выбираться из машин. Четверо, ну да, не любят джигиты в тесноте кататься. А что это они там из машин достают? Офигеть – молитвенные коврики! Твою мать! Точно! На часах почти три. Намаз.

Пока чечены разувались, мыли водой из привезенных с собой бутылок ноги и руки и расстилали на травке свои коврики, я достал из «мародерки» гранату и открыл левый подсумок, чтобы удобнее было выхватить из него в случае необходимости следующий магазин. Блин, надо было их загодя попарно, как и те, что к АКСу, смотать. Лень было изоленту или пластырь искать. Вот теперь и отдувайся! А «духи», встав на четвереньки, начинают молиться. Что, сильно набожные? Очень срочно понадобилось с Аллахом пообщаться? Вот сейчас я вам личную встречу и обеспечу. Как Ходжа Насреддин говорил: «На Аллаха надейся, а верблюда привязывай». Применительно к данному случаю можно слегка перефразировать эту «восточную мудрость», чтоб вторая часть звучала: «А про боевое охранение не забывай».

Я высунулся в боковой верхний люк, аккуратно выдернул предохранительную чеку и, метнув гранату на плац, рухнул на пол. Чем хорош замедлитель двойного действия РГО – взрыва не обязательно ждать четыре секунды, при ударе он происходит сразу. Говорят, их разработали во время афганской войны, когда во время боестолкновений в горах, брошенные вверх по склону гранаты успевали до взрыва скатиться назад, вниз. Как только осколки горохом отбарабанили по броне, я чертиком из табакерки выскочил из капонира и бросился к лежащим на плацу телам, на бегу перечеркивая их короткими очередями, и неподвижные, и еще шевелящиеся. Хотя стрелять было уже не обязательно. РГО – штука страшная. Фактически та же Ф-1, только меньше, легче и с запалом мгновенного действия. Шансов на выживание у этих четверых не было. Но я все равно стреляю, этот рефлекс мне вбили в подсознание намертво. Враг считается живым, пока не доказано обратное. А лучшее доказательство его смерти – твоя пуля, пробившая его череп.

Что, осуждать будете? Типа, стрелять в спину, да еще и молящимся – не правильно? Я так скажу, людей убивать – вообще не хорошо. Заповедь «не убий» не только в Библии, но и в Коране прописана. Однако – убиваем. Я, по крайней мере, убиваю врагов на войне, а не случайных прохожих в подворотне. А с врагом, как известно, – все средства хороши. Джентльменство и всякие разные правила – это для спортсменов. А на войне кто выжил и победил, тот и прав.

Так, хватит философию разводить, теперь все надо делать очень быстро. До Ца-Ведено – километров восемь, до Ведено – почти двенадцать. Если мне повезло, то ни взрыва, ни стрельбы там не услышали. Но надеяться на везение я не буду. «Волчьи головы» отхватываю вместе с рукавами, некогда мне возиться. Быстро обшариваю карманы, кошельки-кисеты, почти такие же, как и у меня, не глядя, закидываю в «мародерку», потом пересчитаю. Оружие и «разгрузки» боевики любезно сложили в кузова машин, как мило с их стороны. Подбегаю к «Лендроверу» и понимаю, что судьба жестока. Джип с тихим шипением оседает на ободах колес, да и пробитый в нескольких местах радиатор тоже вполне красноречив. Вот блин!!! Только хотел хорошей машиной разжиться, а тут такой облом! Хотя сам виноват, аккуратнее надо с гранатами. Зато «козлик», прикрытый от взрыва корпусом «британца», оказывается в полном порядке. Не «ровер», конечно, но все ж таки четыре колеса, двигатель, неплохие скорость и проходимость. Идет, беру! Запрыгнув в кузов «Дефендера» перекидываю из него два АКМСа и разгрузочные жилеты в «шестьдесят девятый» и пытаюсь снять с турели АГС. Ага, щаз! Тому умельцу, что эту «вертлюгу» склепал, надо руки оторвать по локоть! Да как же оно снимается-то? Мля! Шум движков пока чуть слышен, но уже вполне отчетлив. Спалился!!! Так, «жабу» задавить, черт с ним, с АГСом, хватит и двух «улиток» с ВОГами, одну из которых отцепляю от гранатомета, а вторая стоит возле турели. С паршивой овцы – хоть шерсти клок! Все, пора сваливать, вот только сначала…

Из первой попавшейся «разгрузки» вытряхиваю три «лимонки», одну засовываю прямо под АГС, выдернув кольцо и зажав предохранительный рычаг между турелью и корпусом гранатомета. Две другие, не мудрствуя, распихиваю таким же макаром под колеса. Хороший «сюрприз» кое-кому будет.

Заскрежетав коробкой передач, «козел» рвет с места. Знаю, машина, я скотина и варвар, уж потерпи! Погоню, два УАЗа и «Ниву», я замечаю в зеркало заднего вида, уже проскочив мимо колонны с «гостеприимной» надписью. А, въехав в Сержень-Юрт, сквозь рычание двигателя и бренчание груды железа в кузове слышу далеко позади сильный взрыв. Да, друзья мои, три «эфки» – ни фига не фунт изюма! Как там у классика: «Так не достанься ж ты никому!» Хотя, за угробленный «Дефендер» моя пупырчатая «жаба» меня еще не раз удавит.

Жаль только, что не все преследователи к брошенному «роверу» свернули. Как минимум три машины с боевиками сейчас висят у меня на хвосте. И даже изредка пострелива… Твою ж мать!!! Они там что, совсем озверели! Из гранатомета, по быстро движущейся цели, да из едущего авто, да на такой дороге… Одним словом, мозгов у гранатометчика мало, а вот лишних выстрелов, похоже, полно. Оставляющая дымный след реактивная граната проносится далеко в стороне и взрывается, окончательно завалив какой-то и без того сильно разрушенный кирпичный сарай. Через некоторое время мне вслед стартует вторая. Потом третья. Эти рвутся уже почти рядом, на обочине дороги, одна левее, одна правее меня. Один черт не попал, мазила! Хотя, кто сказал, что гранатометчик хочет попасть в машину? Возможно, он просто пытается согнать меня в кювет. Машин-то не так уж и много осталось, вот и пытается ее сберечь, чтоб взять относительно неповрежденной, пригодной к ремонту. Да фиг тебе! Догони сперва!!!

Я уже говорил, что на дорогах в чеченских поселках обожают накатывать высоченные «лежачие полицейские»? Сержень-Юрт в этом вопросе совсем не исключение. «Козел», словно сумасшедший, скачет по этим рукотворным ухабам, полностью оправдывая свое неблагозвучное прозвище. И каждый раз, когда он с грохотом приземляется, я жду, что вот именно сейчас сломается кардан, или стойки колес, или… Но нет, «ГАЗ» по-прежнему несется вперед.

А вот противник нагоняет. Гранатометчик успокоился, похоже, понял, что сегодня не его день. А может, выстрелы закончились. Зато резко активизировались автоматчики. Сначала несколько пуль с мерзким визгом прошли где-то почти над ухом. Потом сразу две пробили правую часть лобового стекла. Хорошо стреляют, гады. А я даже ответить не могу, стоит хоть на секунду отвлечься, и вылечу с дороги к чертовой матери. Шали лучше бы объехать по кругу, та дорога ровная, но – нельзя. Это хороший крюк, а противник может рвануть напрямую через город и, опередив меня, перекрыть мост через Джалку. И тогда мне точно конец. Остается только гнать по главной улице, уповая на то, что старенький «шесть-девять» не развалится на запчасти прямо подо мной.

Похоже, мои молитвы были услышаны. По крайней мере Шали проскочил почти без потерь, если не считать таковыми несколько пулевых пробоин в кузове и осыпавшуюся вторую половину лобового стекла. А вот на крутом повороте в Герменчуге слышу звонкий и громкий звук лопнувшего железа, а в боковое зеркало вижу скачущий по растрескавшемуся асфальту кусок рессоры. Твою мать! Машина ощутимо проседает на правый бок.

– Держись, родная! – стиснув зубы, шепчу я. – Вырвемся, себе тебя оставлю, полное ТО проведу и лучшим бензином заправлять буду, клянусь.

А боевики уже буквально на пятки наступают, еще чуть-чуть и догонят. Проскочив развалины торгового центра с жутко оригинальным названием «Беркат»[57] на чудом уцелевшей вывеске, решаю, что меня уже должны услышать на аргунском блокпосту.

– Аслан – Чужому![58] Аслан, ответь Чужому!!! Прием!

– На приеме Аслан, – слышу знакомый голос в ответ.

– Я выхожу. Прямо по трассе. На машине, «козел» цвета хаки. Тащу «хвост», три единицы, небронированные. Обрубить не смогу. Пальбу слышите? По мне фигачат, мля! Огнем поддержите?!

– Не вопрос. Но, учти, сразу внутрь не впустим. Перед воротами съезжай в кювет и замри там. Сперва с «хвостом» твоим разберемся… Как принял?

– Принял, ждите!

До ворот, уже показавшихся вдали, я так и не доехал. Что-то громко хлопнуло, и руль больно саданул по рукам. «Шестьдесят девятый» завилял по дороге. Похоже, прострелили колесо. Мля! Пытаюсь удержать ГАЗ на дороге, но машину вдруг повело юзом, едва не перевернуло, а потом под днищем моего «козлика» что-то громко и мерзко скрежетнуло, и он ткнулся бампером в асфальт, а оторванное колесо, весело подпрыгивая, укатилось куда-то в кювет. Я не стал изображать из себя мишень, сгреб из кузова две ближайшие «разгрузки» с магазинами и прямо через борт сиганул на обочину. Так, до КПП примерно километр, боюсь, не поедут они в такую даль меня вытаскивать. До разрушенных кирпичных пятиэтажек метров двести. Не факт, что добежать успею. Ну, значит, будем прямо здесь воевать. «Сто третий» ощутимо, куда сильнее, чем АКС, толкает прикладом в плечо. Короткие очереди летят навстречу машинам преследователей. Пытаюсь поймать в прицел водителя ближайшего ко мне УАЗа, до которого уже меньше ста метров. Жму на спусковой крючок, а в голове молотком стучит единственная мысль: «Сдохни ж ты, сука! Сдохни! Сдохни!! Сдохни!!!»

Есть! Вражина, всплеснув руками и забрызгав кровью и мозгами стоящего позади него автоматчика, валится куда-то под руль, а «уазик» вылетает с дороги и кувыркается в кювете, поднимая тучи пыли. А то! Автомат Калашникова – лучшее средство для передачи негативных мыслей на расстояние до одного километра! Не слыхали такую фразу? Неудивительно, я ее сам придумал. Нравится? Дарю! А вокруг меня земля внезапно встает дыбом и ощутимо колотит снизу по брюху, будто я лежу на листе железа, который кто-то начал рихтовать огромной кувалдой. Скатываюсь вниз, в кювет и замираю, прикрыв голову руками. Похоже, песец тебе приснился, Миша. Это не ПК какой-нибудь, это или «Утес», или «Корд». На такой дистанции, да таким калибром они тебя в два счета на запчасти разберут, не дав даже головы приподнять. Похоже, поняли ребята, что им меня уже не догнать, вот и решили хотя бы отомстить. И, если честно, шансы у них хорошие! Под огнем «крупняка» жить мне недолго.

Дум-дум-дум, дум-дум-дум. В амбразуре дота слева от ворот КПП вдруг словно расцветает огненный цветок. Над головой в сторону машин боевиков со злым жужжанием проносятся цепочки огненных росчерков. Ох, блин! Похоже, «на том конце провода» сейчас кому-то не весело. Пули КП В вообще штука весьма для противника неприятная, а уж когда они еще и МДЗ[59]… «Нива» боевиков взрывается сразу. В сером УАЗе-«Хантере» с «Утесом», похоже, водила за рулем матерый. Сдав назад и укрывшись за корпусом «Нивы», он умудряется развернуться буквально «на пятке» и пытается уйти. Но ему не везет. Куда именно попали пули КПВ, мне из кювета не видно, зато отлично видно, как «Хантер» высоко, будто с трамплина, подпрыгивает и валится на бок.

Так, теперь главное – не спешить. Внимательно осматриваю машины боевиков и местность вокруг них через прицел автомата. Кто-то мог и уцелеть, хотя вряд ли. Но рисковать не стоит, а то приподнимешь дурную головушку, а добрый бородатый дядя тебе в нее пилюлю от глупости вгонит. Свинцовую.

– Чужой, ты там как? – оживает рация.

– Живой, движения вокруг машин не наблюдаю.

– О чем мы с тобой в прошлый раз говорили?

Так, все верно, проверить, тот ли я, за кого себя выдаю, перед тем, как выслать помощь, – идея вполне разумная.

– О брате твоем говорили, – я напрягаю память, – о Хасанбеке. О благодарности. И о способах опознания на Мертвых Землях.

– Понял тебя, Чужой. Сейчас помощь будет, встречай.

– Жду, – коротко отвечаю я, а сам начинаю аккуратно перемещаться в сторону первого УАЗа. А то, как известно, в большой семье – шавлом не щелкают. Наложат шустрые парни с КПП могучую лапу на все трофеи разом, не драться же с ними потом. А я что, зря жизнью рисковал? Когда минут через пять я уже провожу «контроль» возле перевернутого УАЗа в кювете, мимо меня пролетают армейская «буханка» с самодельным люком в крыше, из которого выглядывают сразу два автоматчика, и бежевая «Нива» с зеленой полосой по борту, явно бывшая в «прошлой жизни» инкассаторской. Микроавтобус проскочил дальше, а «Нива», притормозив, сдает назад.

– Узнаю наемников! – скалится в тридцать два зуба выбравшийся из нее Аслан. – Еле жив остался, но сразу за трофеями рванул.

– Ага, мы такие, жажда наживы подавляет даже инстинкт самосохранения, – улыбаюсь я и киваю головой в сторону ушедшей вперед «буханки», от которой уже слышны одиночные выстрелы, там, видно, тоже времени даром терять не привыкли. – Не переживай, вам сейчас тоже богато обломится. Там кроме «Утеса» еще и РПГ в УАЗе был.

– Откуда знаешь?

– А мне из него в Сержене чуть задницу не поджарили…

– Тебе там, похоже, не только ее жарили. – Аслан внимательно смотрит на замерший посреди дороги «ГАЗ-69». Ой, мля, досталось же тебе, бедняга. Даже на таком расстоянии видно – восстановлению «шесть-девять» не подлежит: вдобавок ко всем прошлым «болячкам» теперь добавилась еще и очередь из «Утеса», прошедшая вдоль всего борта от «запаски» до двигателя. Калибр двенадцать и семь – ни фига не шутки. Несчастный «козлик» сейчас похож на неаккуратно вскрытую консервную банку.

Вытащив из-под УАЗа и повесив за спину два АКМСа, срезав с рукавов «волчьи головы» и небрежно перекинув через плечо две замызганные разгрузки, иду назад, в сторону моего искореженного «стального коня». Там, в салоне перевернутого УАЗа вроде еще что-то осталось, но все за раз я на себе один черт не упру.

– Прости меня, железо, и спасибо тебе, – тихонечко говорю я, поглаживая ГАЗ по разодранному пулями борту.

– Эй, Чужой, ты чего там? – слышу за спиной голос Умарова.

– С боевым конем прощаюсь.

Фраза получается какой-то совершенно не шутливой. Да и Аслан не улыбается и отвечает совершенно серьезно:

– Да уж, он тебе сегодня жизнь спас.

Парни с КПП помогли мне откатить «козлик» с проезжей части, перевернули и взяли на буксир сильно помятый, заляпанный кровью, но относительно исправный УАЗ, и подбросили на «буханке» вместе со всеми моими трофеями прямо к порогу «караулки». Аслан пообещал помочь с «попуткой» до Червленной и пригласил внутрь, чтоб не жариться на солнцепеке, а заодно чайку попить. Сложив «нажитое непосильным трудом» кучкой возле двери, вхожу следом за ним и, увидев суровую табличку «Саца! Чекх вала мегар дац!»[60], дисциплинированно отстегиваю от «сто третьего» магазин, лязгаю затвором, доснаряжаю выскочивший патрон в «рожок» и убираю его в подсумок.

– Что, по-чеченски понимаешь? – спрашивает, заметив это, Аслан.

– Грешен, – развожу руками я.

– Это правильно. А то, как так выходит – глупые чеченцы два языка знают, а умные русские – всего один?

Посмеялись, я уселся за стол чаи гонять, а Умаров пошел к стоящему в углу полевому телефону насчет транспорта для меня договариваться.

– С тем КПП говорил, – сказал он, положив трубку ТАПа[61], – сказали, если кто в ту сторону поедет, они к нам направят. Но о цене уже сам договаривайся.

– Скажи, Аслан, а у тебя знакомых автомехаников нет, часом?

– А, – понимающе кивает тот, – решил, что УАЗ не совсем мертвый еще? Правильно решил, мне кажется. Продать хочешь или починить?

– Починить, разумеется. Зачем продавать то, что самому нужно?

– Тоже верно, – соглашается Умаров. – Мой дядя Исмаил и его старший сын, Ваха, мастерскую в Петропавловской держат. Если надо, могу все узнать.

– Узнай.

– Тогда так давай. Машину тут оставляй. Исмаил приедет, заберет, посмотрит, что как. Цену скажет. Ты в «Псарне» живешь?

Я киваю.

– Вот, тогда через Кузьму свяжемся. А как готово будет – приедешь, заберешь. Ты не думай, я тебе слова стариков не зря передавал, все хорошо будет сделано. И недорого.

– Вот и договорились, – соглашаюсь я, прикидывая, хватит ли мне денег на оплату работы Исмаила и его сына. Кое-что в кубышке уже есть, да трофеи сдам, да за «волчьи головы» рубль золотом и десять рублей серебром выдадут. В самом крайнем случае пойду к Исмагилову на поклон, он вроде помощь обещал. Вот и попрошу помощи… Материальной… Я его за язык не тянул. Опять же, не безвозмездно, с возвратом.

«Попутка», бортовая «Газель», нашлась через пару часов. С водилой, стареньким и сморщенным, будто гриб-сморчок, чеченцем в высокой каракулевой папахе, я торговался, будто на базаре. В результате сошлись на том, что я отдам ему один трофейный ПМ и два магазина. Тот требовал два пистолета при четырех магазинах, но я был непреклонен. А когда ударили по рукам, то по его довольной физиономии понял, что один черт крепко переплатил. А и ладно! Не обеднею. С помощью Аслана перекидал в кузов все свои «ништяки» и, пожав на прощание руки всем своим спасителям, запрыгнул туда сам.

– Марша ойла, Аслан![62] – машу я на прощание стоящему на крыльце «караулки» Умарову, когда грузовик трогается.

– Баркалла, Миша, и тебе нек дика хюлда хан![63] – кричит он мне в ответ.

В Червленную мы въехали, когда солнце уже почти касалось горизонта. Думается мне, что и в комендатуру, и в «Ратник» я уже опоздал. Да и стволы трофейные не чищены. Раз уж начал создавать себе репутацию честного и порядочного клиента, так и надо гнуть эту линию дальше.

– Давай сразу к «Псарне», уважаемый, – кричу я, постучав ладонью по крыше кабины.

– Дик ду![64] – слышится в ответ старческий брюзжащий голос. – И не ори так, не глухой я.

Уже на подъезде к трактиру меня настигает запоздалая мысль: «А как я все это один потащу?» Тут ведь не блокпост, где посторонних нет, а оживленная улица. Бросишь какую-нибудь вещь без присмотра, в два счета «ноги отрастит». М-да, незадача… О, похоже повезло, возле входа в «Псарню» вижу кого-то из наемников, напрягаю зрение, ага, Толик. Ну, и ладно, Толик, так Толик. Опять же, мы с ним помирились уже и общаемся вполне нормально. Ну, попутал парень поначалу берега, с кем не бывает?

– Толян! – ору я во всю глотку и машу руками. – Погоди, помощь нужна!

Похоже, о своем решении задержаться на крыльце Толик жестоко пожалел, стоило мне начать навьючивать на нас мою добычу. В двери трактира мы вваливаемся нагруженные, как два бухарских верблюда. В зале, где народ как раз собрался, чтобы поужинать и языками почесать, – немая сцена.

– Миша, ты это называешь «вообще неприбыльным» делом? – задумчиво тянет, почесывая бровь, Убивец.

– Ага, – выдыхаю я, с грохотом сваливая с себя все прямо на пол.

Рядом, не особо церемонясь, следует моему примеру и Анатолий. Все встают из-за столов и собираются вокруг груды моих трофеев. Выглядит внушительно, не спорю: два АКМСа, «весло» АК-74 с обшарпанными деревянными цевьем и прикладом, явно видавший виды, но вполне исправный ПК с коробкой-«соткой» и тремя пулеметными лентами по 250 патронов в обычном джутовом мешке, два ПМа и один ТТ, по два магазина на каждый. Принадлежавший пулеметчику «Кедр», правда, всего с одним магазином. Полтора десятка гранат. Пять битком набитых магазинами разгрузочных жилетов. Два полных и один вскрытый цинк с автоматной «семеркой». Примерно полцинка девятимиллиметровых пистолетных патронов. Две полностью снаряженные «улитки» к АГСу. И в довершение «натюрморта» сильно поцарапанная, но рабочая армейская радиостанция Р-159, тяжеленная, будто могильная плита. Помнится, когда я срочную служил, радистам даже разрешали бронежилеты не надевать. Во-первых, «сто пятьдесят девятая» ничуть не меньше весит, а во-вторых – не каждая пуля ее пробьет. А ведь были еще один ПМ и два АКМа, но чертов «духовский» пулеметчик обгадил мне всю «малину», безнадежно испортив их крупнокалиберными пулями. Кроме того, в кошельках, которые я «выпотрошил», сидя в кузове «Газели» по дороге в Червленную, оказалось тридцать семь серебряных и две золотые монеты.

– Ты извини, что спрашиваю, – вновь начинает Убивец, – но что бы ты в таком случае назвал «прибыльным»?

– Вот если б я сюда приехал на «Лендровере-Дефендере» с АГСом «тридцаткой» на турели и с «шестьдесят девятым» ГАЗоном на буксире, вот это было бы прибыльно.

Наемники дружно заржали над удачной, по их мнению, шуткой.

– И чего гогочете? – громко интересуюсь я, обводя парней пристальным взглядом. – Я, между прочим, абсолютно серьезно. «Ровер» пришлось за Сержень-Юртом заминировать и бросить, он уже не на ходу был. АГС снять не успел, погоня на пятки наступала. А «козлика» бородатые прямо перед КПП в Аргуне из НСВ в металлолом искрошили. Правда, мне от них в наследство армейский «уазик» достался, но его в процессе наследования помяло сильно, я его в ремонт сдал.

Смех, словно по мановению волшебной палочки, опять стихает. До народа, похоже, дошло, что я абсолютно серьезен. Такими вещами тут не шутят.

– Слушай, Чужой, если не секрет, что ж там за «неприбыльное личное дело» было, что с него в таком виде возвращаются? – спрашивает кто-то из толпы.

– Не секрет, парни, – хмуро отвечаю я. – Товарищей боевых похоронить нужно было.

Лица вокруг сразу становятся серьезными. Что такое бросить без погребения на поле боя тело друга, тут понимают хорошо.

– А это? – глядит на груду оружия у себя под ногами Толя.

– А это, Анатолий, им вместо тризны. Был, говорят, и у славян такой обычай: на могилах воинов их врагов в жертву приносить. Чтоб те им в загробном мире рабами были. Жаль только, – вздыхаю я, – много их, товарищей моих, там полегло, почти восемьдесят человек. А этих всего шестеро, ну, еще у «Ровера» двоих-троих «эфками» побило. Рабов на всех не хватит…

– Восемьдесят?! – Костя снова изумленно почесывает бровь. – Что-то не припомню я такой крупной операции. Это когда ж было?

– Не могу тебе этого сказать, Костя. Да и не обо всех операциях потом известно становится, о некоторых только через много лет узнают, а об иных – вообще никогда.

– Что да, то да, – соглашается Убивец. – Ладно, давай так, сейчас парни тебе помогут все до комнаты донести, приведешь себя в порядок, отдохнешь, выспишься. А с утра у нас с Кузьмой к тебе серьезный разговор будет.

– Договорились, – отвечаю я.

Минут через сорок я спускаюсь вниз, вяло, без аппетита ужинаю. С предложениями о «проставе» ко мне никто не пристает. Услышав о восьмидесяти погибших, которых мне пришлось хоронить, народ сделал вывод, что состояние мое к празднику не располагает. Я сам подошел к Кузьме и попросил его налить всем за мой счет водки. Парни и тут все поняли правильно – пили стоя, не чокаясь и не произнося тостов. За упокой… А потом снова прошу у Кузьмы гитару. Тяжко мне, душа разрядки просит, и водка тут не помощник. Да и не любитель я крепкого алкоголя. Легонько пробегаю пальцами по струнам. Чего б такого сыграть? И вдруг, пальцы, будто сами, вспоминают мелодию, и мне только и остается, что начать петь.

Уже к середине второго куплета в довольно шумном зале повисла тишина. По большому счету, плевать, что Сергей Трофимов написал эту песню почти полвека назад. Все, кто сейчас сидел в этом зале, своей профессией выбрали войну. А в жизни воинов уже многие века мало что меняется, разве что оружие стало другим…

Когда затих последний аккорд, еще секунд тридцать все молчали, а потом Кузьма пробасил из-за стойки:

– Сильно. А я уж думал, ее не помнит никто. Еще что-нибудь из него же можешь?

Я только кивнул и снова запел:

Потом я пел «Блокпост в акациях», «Мертвый город, Рождество», «Кукушку», «Звезду по имени Солнце», а когда устали поотвыкшие голосовые связки, то просто играл что-то из «Золотых баллад» «Металлики».

К тому моменту, когда я закончил импровизированный концерт и отложил гитару, народу в зале трактира существенно прибавилось. Кроме наемников, за столами сидели какие-то местные. Причем не только молодые парни и девушки, но и люди вполне взрослые.

– Надо тебе почаще гитару подсовывать, – широко улыбаясь, шепнул мне Четверть, когда я возвращал ему инструмент. – Вон ты как посетителей приманиваешь.

– Ага, – в тон ему поддакнул я, – заодно будем укреплять дружбу между наемниками и местным населением. Глядишь, десяток-другой таких концертов, и нас совсем бояться перестанут.

А за завтраком, когда я с удовольствием рубаю принесенное Зиной овощное рагу с мясом, ко мне за стол подсаживаются Убивец и Четверть.

– Слушай, Миша, – шумный и жизнерадостный обычно Кузьма говорит тихо и серьезно, – хочу вернуться к тому разговору, что мы вели после твоего возращения из СБ.

– Это по поводу работы на вас?

– Именно, – согласно кивает головой он.

– Ну, так я вроде тогда все сказал, в принципе – согласен, но все будет зависеть от того, насколько выгодные условия вы мне предложите. По вчерашнему опыту, – решаю я немного набить себе цену, – похоже, тут и в одиночку можно неплохо зарабатывать.

– Так один в поле не воин, Миша, – пытается приструнить меня бармен.

– А вот это, Кузьма, зависит от того, что за воин. Да и с нохчами я «стенка на стенку» в чистом поле сходиться не собираюсь.

Поняв, что попытка припугнуть меня сложностями не удалась, Четверть немного сбавляет обороты.

– Это да, но, согласись, всегда проще и спокойнее, если кто-то надежно спину прикрывает.

– Согласен, поэтому можно и напарника подыскать. Думаю, после двух-трех рейдов, вроде вчерашнего, желающих много появится, – снова «подпускаю шпильку» я.

Кузьма только разводит руками, как бы говоря: «Ну что ты с ним будешь делать!» А в разговор вступает Убивец.

– Слушай, Миш, ну брось ты Ваньку валять, а! Это Кузьма у нас поторговаться любит, от купчиков понабрался. Бизнесмен, блин! Я человек простой, всех этих долгих разговоров не люблю. Короче, предлагаю тебе место в отряде. Поверь, в такой команде, как у нас, намного лучше, чем одному. Или ты с «безопасниками» замирился уже? Или решил к военным податься? Тогда так и скажи, а то сидим мы тут, перед тобой распинаемся…

– Костя, не нервничай, – останавливаю я его гневную тираду. – Ни с кем я не помирился и в военные тоже не собираюсь, хотя звали и даже лейтенантскими погонами соблазняли. Но и ты пойми, на «высокую должность» охранника какого-нибудь мотообоза или сторожа при кошаре я не соглашусь.

– А вот теперь, Миша, ты притормози, – вновь перехватывает инициативу Четверть. – То, что подготовка у тебя не хуже, чем у ОсНаза, мы уже поняли…

– Лучше, Кузьма, поверь мне, куда лучше у меня подготовка. И это не я сказал, это и Исмагилов признает.

– О как, – сбитый с мысли бармен ненадолго умолкает. – Так о чем я? А, вот… Забраться в одиночку за Сержень-Юрт, а потом с таким тарарамом оттуда вернуться, это уметь надо. Пока ты отдыхал, мы кое с кем связались…

– Не с Асланом Умаровым, случайно?

Кузьма снова умолкает, а потом, улыбнувшись, продолжает:

– Невежливый ты, Миша, перебиваешь все время. Но зато догадливый – этого не отнять. Да, с ним. Знаешь, тамошних вояк ты очень впечатлил, а они много в этой жизни повидали. Короче, то, что ты сорвиголова и чудовище, это факт, не подлежащий сомнению. И есть у нас задумка как раз для человека с твоим складом характера и способностями. Видишь ли, ни в Мертвые Земли, ни на территорию непримиримых мы не суемся. Иногда одиночки или небольшие группы за «бошками» выбираются, но слишком часто бывает, что после этого их никто и не видит больше.

Кузьма прерывается и оборачивается к барной стойке.

– Зинуль, солнце мое, принеси нам по пиву, а то в горле пересохло! – командует он и продолжает свою мысль: – Когда ты в Науре один пятерых «волчат» положил, нам стоило только намекнуть кое-кому, что ты из наших, как к нам тут же купчики примчались с очень «жирным» контрактом. Думаю, после сегодняшней твоей «прогулки» будет то же самое. Смекаешь?

– Тоже мне, бином Ньютона, – отвечаю я. – Дело понятное. Наемников вокруг не мало, вы тут, в Горагорском или Петропавловской какие-нибудь свои, так? Услуги вы все предлагаете примерно одинаковые: «проводка» колонн, охрана объектов или людей. Военные вас тоже периодически к своим делам «подтягивают», но это уже из другой оперы, и там вы больше на подхвате. Так?

– Так, – дружно кивают Костя и Кузьма.

– Вот, и если вы все такие одинаковые, то кого ж бедным торгашам выбрать? А тут появляюсь я, весь такой на всю голову контуженный, ломом подпоясанный, крутой и героический до невозможности. Нохчей гоняю чуть ли не ссаным полотенцем, а самому хоть бы хны. И все знают, что данный героический воитель из отряда Кости Убивца, – я перевожу дыхание и делаю большой глоток холодного пива. – А дальше все просто. Психология работает на нас. Если я такой непобедимый герой, то и все остальные бойцы в нашем отряде – такие же. А значит, если хочешь заполучить лучших, то нанимать надо именно ребят Убивца из «Псарни». Так?

– Все верно, – снова соглашаются мои собеседники, превратившиеся в слушателей.

– А не опасаетесь, что нохчи, на мою «деятельность» обидевшись, начнут за мной охотиться и вам мстить? Ладно, меня в Мертвых Землях привалят – для вас не велика потеря. Но вот если начнут долбить один за другим именно вами сопровождаемые караваны…

– Миша, не держи нас за идиотов. Мы же не собираемся обо всем этом на улицах во всю глотку вопить или рекламные листовки по всему Терскому фронту на домах расклеивать. Распространяться информация будет аккуратно и только в узком кругу заинтересованных лиц. Вот только нам бы доказательств твоей удали побольше…

– Это как раз не сложно, – отмахиваюсь я. – У меня «цифра» есть, фотоаппарат, но видео тоже снимает. Качество выходит приемлемое. Вот и возьмем «передовой опыт» чеченских товарищей на вооружение. Смотреть-то найдете на чем?

– У нас – не на чем, но кое у кого из купцов компьютеры есть. Дорогая это штука, редкая. В основном у военных да у СБ. Ну, и в госструктурах всяких. Но если деньги и желание имеются, то достать можно.

– Хорошо. Так, хватит лирики, вернемся к делу. Значит, моя задача будет, выражаясь по-заграничному, делать имидж отряду? Я в принципе не против. Осталось обсудить условия.

– Условия у нас с Кузьмой такие, – вступает в разговор Костя, – за постой и питание не платишь. Выберешь себе напарника, кого – сам решай, платить ему будем мы, вся добыча – ваша, в «общак» ничего не скидываешь. Не реже раза в месяц, а лучше даже почаще, потому как месяца через два в горах снег ляжет и с рейдами придется до весны завязывать, устраиваешь шумный тарарам в своем стиле. От нас, кроме этого, силовая поддержка в случае чего, вплоть до выдвижения всего отряда, и участие в наиболее выгодных контрактах без жребия, если тебе этого захочется.

– Тогда такое маленькое уточнение, понятие «весь отряд» в себя что, кроме двадцати бойцов, включает?

Да, умею я иногда «изящно выразиться», Костя даже не сразу понял, чего я от него хочу. Пару секунд сидел с недоумевающим лицом, потом хмыкнул, улыбнулся и, сидя приняв некое подобие стойки «смирно», отрапортовал:

– Разрешите доложить. Кроме двадцати человек личного состава вверенное мне подразделение располагает двумя станковыми и тремя ручными пулеметами Калашникова, двумя снайперскими винтовками Драгунова и тринадцатью автоматами АКМ и АКМС, а также двадцатью пистолетами. Имеется также три единицы техники: два внедорожника УАЗ с турелями под пулеметы и бронированная армейская «буханка». Командир подразделения Костя Убивец доклад закончил.

Костя замолкает, продолжая «преданно есть глазами начальство».

– Вольно, – командую я, и зал оглашает хохот трех здоровых мужиков.

Отсмеявшись, продолжаем беседу.

– Кстати, а что вам, парни, мешало все это провернуть самим и без моего участия?

– Тяжело мне в этом признаваться, – вздыхает Убивец, – но уровень подготовки моих ребят не позволяет. Я сам – еще мог бы. Кузьма в молодости вообще был таким башибузуком, что караул. А вот парни ни навыков не имеют, ни местности в тех краях не знают. Колонны сопровождать они очень хорошо обучены, а вот в диверсионный рейд их отправлять – все равно, что на верную смерть. Не потянут.

А что? Вполне ничего себе условия. Получаю бесплатную крышу над головой и стол, напарника, поддержку двух десятков серьезных бойцов. Смогу по желанию поучаствовать в «проводке» какого-нибудь особенно хорошо оплаченного каравана. А заниматься буду фактически тем же, чем и так собирался.

– Добавь к вашим условиям пять процентов от суммы заключенных после моих «художеств» сделок, и – по рукам.