Фазовый переход. Том 2. «Миттельшпиль» Звягинцев Василий

Налили по рюмочке, кому чего захотелось, опять закурили. Ну, хозяин, мы к твоим услугам. Что ещё нужно для конфиденции, уж такой, что конфиденциальней не придумаешь? Вне всякого времени и пространства…

– Правильно всё поняли, – как они ни ждали, а всё равно внезапно зазвучал словно бы со всех сторон знакомый мягкий баритон, интонированный, как у профессионального чтеца-декламатора. Сильно усовершенствовался Замок, поначалу он своим синтетическим голосом напоминал только что научившегося говорить глухонемого.

– Я действительно хочу, чтобы вы вспомнили, какими были тридцать лет назад. До того, как мы впервые встретились.

– Тридцать? – одновременно спросили оба, а Новиков продолжил: – Да неужели тридцать?

– Календарно – да. А со всеми перемещениями, выходами в астрал, сменой эфирных, тонких и прочих тел – вообще сказать невозможно. Это вне обычной хронологии.

– Тогда нужно судить чисто биологически. Выходит лет пять-шесть, не больше, – возразил Новиков.

– Ничего не выходит, особенно если учесть, что вы гомеостатом бесконтрольно пользовались и более-менее продолжительное время абсолютно непоследовательно существовали в трёх разных веках. То плюс семьдесят, то минус сто двадцать, и ещё несколько континуумов, вообще не имеющих отношения к хронофизике данных пространств. Мотогонки по спутанным кольцам Мёбиуса – интересная аналогия?

Согласимся – физиологически вам по-прежнему нет и сорока, но это тоже не по-настоящему, психологически – даже мне неизвестно сколько. Поэтому единственно корректная точка отсчёта – год начала перемещений, реинкарнаций и трансмутаций. А с неё прошло как раз тридцать лет. Согласны?

Замок говорил тоном принимающего зачёт доцента, и опять не верилось, что они слышат голос не человека, вообще не «существа», хоть гуманоидного, хоть нет, а некоей «субстанции», циркулирующей в хитросплетении узлов и струн Гиперсети. Отчего-то именно сейчас эта мысль пришла в голову сразу обоим друзьям, хотя за те самые «неизвестные годы» они по многу раз возвращались к теме Замка и их с ним взаимоотношений.

Очевидно, всё это как-то увязывалось с самим фактом их очередного сюда прихода и непонятного настроения Шульгина. Именно потому, что настроение Сашки показалось Новикову странным, он и взял на себя лидирующую роль в разговоре. Не в первый раз.

– Согласны, а куда денешься? Так оно в конце концов и выходит. Я, когда со своим дружком, Юрой Александровым, журналистом-политологом, в нынешней Москве впервые с тех пор встретился, он меня сразу просчитал. Ну не сразу, – поправился Андрей, – в начале второй бутылки. Я и залегендировался, и загримировался, старался держаться, как интеллигентный «новый русский» из их сериалов. И всё равно прокололся. На взгляде. Как он на меня заорал тогда: «Ты что, бля, прямо из семьдесят пятого явился, немым укором?»[37] Было у нас кое-что как раз с тем годом связано… Ну, ладно. Считай, мы из восемьдесят четвёртого так и не выкарабкались. Как Басманов из своего двадцатого. Сколько его ни пытались здесь «социализировать» – по нулям.

– Сейчас у него вроде девушка из валькирий появилась, – слегка улыбнулся Шульгин. – К свадьбе дело идёт, я слышал.

– Хочешь, поспорим, она к нему поедет, а не он в Гвардию Олега… – будто обычный «третий из компании», поддержал тему Замок.

– Видно будет, – отмахнулся Шульгин. – Лучше бы кончал волам хвосты крутить. Что тебе опять надо, всемогущий ты наш? – повернулся он в сторону тех драпировок, за которыми, как ему казалось, прятался динамик, вещавший голосом Замка. – То Антон твой возвышенными идеями головы морочил, сейчас ты скоро час к снаряду подходишь, никак не разродишься. Ну?

– Вот этого и хочу, о чём сказал. Чтобы вспомнили, какими были тридцать лет назад.

– Так. Вспомнили. Дальше…

– Помните, вопросы у вас возникали, как можно левашовскую СПВ «на всю катушку» использовать?

– Помним, – опять вместо Шульгина ответил Новиков. – Хохмили в основном, чтобы крыша с места не сдвинулась от осознания грандиозности случившегося. Блок американских сигарет с оптового склада утащили, а не из спецбуфета, чтоб продавщице за «злоупотребление» голову не открутили. Тогда вообще с посягающими на пайку «власть имущих» не церемонились.

– Такие жалостливые были? – с оттенком иронии спросил Замок. – Тогда чего завскладом не пожалели?

– У того другие возможности. Усушка-утруска, путаница в накладных, недовложения в пункте отправления. Отмажется… – ответил Новиков. – Вернее, «отмазался», скорее всего.

Шульгин встал, подошёл к дверце «синтезатора», потыкал пальцами в кнопки, вернулся с двумя высокими бокалами чего-то зелёного и пузырящегося. Поставил на столик. Сделал глоток, задумчиво почмокал губами.

– Ты читать умеешь? – спросил он, явно обращаясь к Замку, поскольку на Андрея в этот момент не смотрел.

– На каком языке? – Замок, похоже, был удивлён бессмысленностью вопроса.

– На русском, на английском. Неважно. Был такой писатель… – Сашка пощёлкал пальцами, пытаясь вспомнить. – Ну, рассказ назывался «Я – это другое дело». У нас напечатан в конце шестидесятых, в красненьком томе «БСФ»…[38] Вспомнишь?

– Не проблема. Том десятый. Автор – Фредерик Пол. Ты эти слова имеешь в виду? – Замок подтвердил свои актёрские способности. Будто великий Качалов или ведущий многих радиопередач «для детей и юношества» Борис Толмазов, он прочитал с выражением и с нужными интонациями: – «Кто может поручиться за человека, который вдруг почувствует себя богом? Предположите, что какой-нибудь человек стал единственным обладателем секрета, дающего ему возможность проникать сквозь любые стены, в любое закрытое помещение, в любой банковский сейф. Предположите, что этому человеку не страшно никакое оружие. Говорят, что власть разлагает. Что абсолютная власть разлагает абсолютно. Можно ли себе представить более абсолютную власть, чем та, которой обладал Коннот? Человек, который, не боясь наказания, мог делать всё, что ему взбредёт на ум? Ларри был моим другом, но я убил его совершенно хладнокровно, понимая, что человека, владеющего тайной, которая может сделать его властелином мира, нельзя оставлять в живых.

Я – это другое дело».

– Молодец, – похвалил Сашка. – Раз сразу нашёл цитату, значит, понял? Нас сначала было трое, сейчас – несколько десятков. И никто друг друга не убил. И никто не захотел стать властелином мира, хоть персональным, хоть коллективным. Имей в виду, мы ведь не только это читали. Много другого тоже. И «за», и «против». Выбор, как видишь, сделали…

– Потому я и решил иметь с вами дело. С самого начала. С Воронцовым познакомился, проверил, кто он такой и чем живёт. Направил его к вам. Тоже неплохо получилось. Лариса, при всем её своеобразии и первоначально острой к вам неприязни, в первый же вечер с вами совпала. Наталья, наполовину придуманная Дмитрием, наполовину мною… Даже – Сильвия без особых душевных терзаний перешла на вашу сторону. А дальше уж вы сами систему выстраивали. Братство…

– Люди одной серии, – грустно усмехнулся Новиков. – Значит, всё правильно. Только смысла как-то маловато. Сами поразвлекались, да и то сомнительно, а человечеству с этого что? Спасали мы его? А может, без нас и спасать бы нужды не было…

– Глупость говоришь, – строго перебил Замок. – Люди на фронтах умирали, вообще не зная, чем через три года час или день, выигранный на безымянной высоте, обернётся…

– Возвышенно, – сказал Шульгин, опять закуривая, словно Штирлиц, для стимуляции специфического воображения. – Неужто сам так мыслишь или подобный психологический заход в набор стандартных программ входит?

– Мы эту тему, кажется, с самого начала обсуждали, – без обиды ответил Замок. – Впрочем, если ты всё же вернулся туда, то всё правильно…

Новиков, услышав эти слова, вдруг с удивлением ощутил, что на самом деле поменялся. Вот прямо только что. Ощущения стали ярче, впечатления от окружающего – непосредственнее, а воспоминания подёрнулись сепией времени, как фотографии на старинной бумаге «Бромпортрет». Механическое это вмешательство в его нервно-психическую деятельность или нечто вроде нейро-лингвистического программирования? «Вы бодры и веселы. Вы полны сил. Все ваши проблемы ничего не значат. Вы радостны, вы счастливы, вы здоровы!»

Не так грубо, конечно, но методика схожая.

Или всё же как с Натальей? Сначала Замок внутри себя её смоделировал, Воронцову предъявил для проверки степени соответствия, а потом эту идеальную матрицу на реально существующую, очень даже не идеальную женщину наложил. Внешность каким-то образом «подрихтовал», воспоминания подтёр, черты личности какие ослабил, какие усилил. А главное, внушил, что весь смысл её существования – это быть рядом с Воронцовым, верной женой и надёжной подругой на всю жизнь. А остальное, что она получила (Наталья ведь сама заметила, что спать легла самой обычной, перевалившей за всё те же роковые тридцать одинокой женщиной «нелёгкой судьбы», а проснулась доброй красавицей, в этот же день встретившей своего «капитана Грея»), – это как приложение к любви и награда за верность. Верность, тоже слегка придуманную. В настоящей жизни она отнюдь не монашествовала, но в зачёт пошло то, что в её памяти давнишний курсант Фрунзенки остался самым лучшим из всех бывших у неё мужчин.

А сейчас Замок начал манипулировать уже ими?

Впрочем, глупое слово, ставшее вдруг очень модным среди «креаклов». Убедить человека, что правильнее служить и при необходимости голову сложить «за друга своя», чем сдаться в плен и пойти в полицаи, – это манипуляция?

Или манипуляция – это только когда «лоха разводят на бабки»? Но в любом случае очень многие на вид умные люди при любой попытке довести до них информацию, расходящуюся с общепринятой в их кругах, начинают тут же кричать о «манипуляциях». На самом деле речь идёт совсем о другом.

– Неужели вы так до сих пор и не поняли, что всё, что вы делали, в основном – по собственной воле…

– В основном? – тут же прицепился к слову Шульгин.

– Конечно, в основном. Часто обстоятельства вмешивались, но решения вы всё же сами принимали. Так я продолжу? Всё, что вы делали, в итоге оказывалось на пользу. Вам и людям. Те, что в Югороссии сейчас живут, могли бы вовсе не существовать, кто от голода и «испанки» умер бы, кто в эмиграции сгинул. А они благодаря вам живут, на благо Отечества и счастливо. Да и в оставшейся РСФСР сейчас получше, чем при «едином СССР». А это же вы создали те миры.

В Отечественную войну на сколько миллионов людей благодаря тебе, Андрей, и Берестину больше выжило? И насколько послевоенная история гуманнее будет? Ежова вовремя устранили… Сталину характер чуть поменяли… Не зря же его в нынешнее время даже на ГИП всё больше людей добрым словом вспоминают. И какого вспоминают? Тобой Андрей, и тобой, Саша, придуманного, а не того, что на самом деле жил. И так далее, по мелочи. Не могу сказать, что хоть где-то от вашего вмешательства стало хуже. С отдельными личностями, конечно, по-разному случилось, но история такими категориями не оперирует… Выходит, мы не ошиблись.

– Мы? – спросил Новиков.

– Мы, – согласился Замок. – Я и Антон. Перед тем, как Воронцова пригласить и в ваши разборки с агграми вмешаться, думали – стоит ли? Не лучше ли уничтожить изобретение Левашова, избавить тебя от общения с Ириной, вычеркнуть Берестина, застрявшего в парадоксе? Вся ваша литература утверждает, что самое главное – не допускать аборигенов до современных технологий. Ле Гуин, «Планета изгнания», и культовая – «Трудно быть богом»…

– Верно, – согласился Новиков. – Я когда «Трудно быть богом» прочёл, с нашим историком заспорил. Он тоже Стругацкими увлекался и с Руматой был вполне согласен. Нельзя, мол, лишать цивилизацию её собственного пути и выбора. Я его и спрашиваю: а как тогда с Монголией? С Киргизией, Казахстаном, Тувой? Мы ж их из самого глухого феодализма в социализм затащили, минуя целую историческую формацию, а то и две. Вооружили, свою систему управления установили, ненужным им наукам обучать стали, заводов понастроили и кочевников к станкам приставили, в космос запустили – это можно? Он чего-то плёл-плёл, а потом закончил, как положено: «Не занимайся демагогией. Тут – исторический материализм, а там – фантастика»…

– И ты тут же вставил: «А там – базовая теория феодализма. Почему у нас «базовой социализма» нет?» – то ли спросил, то ли констатировал Шульгин.

– Верно, вставил. Но он на меня «стучать» не стал, махнул рукой и ушёл, прекратил дискуссию.

– Ну и почему же вы инструкции нарушили? – вернулся к исходной теме Новиков.

– Да потому что сами такие же. Антон среди своих «диссидент», за что и бессрочный срок получил, я… – тут он замолчал, не стал распространяться, но Сашка с Андреем вольны были догадаться, что на каких-то уровнях и Замок по отношению к другим… Замкам? Или иным каким структурам – тоже инакомыслящий.

– Молодцы. Значит – наверняка разумные существа, если поперёк инструкций и приказов идти умеете, – без всякой иронии сказал Новиков.

– Спасибо на добром слове, – поблагодарил Замок. – Решили мы, одним словом, оставить всё, как есть, и посмотреть, в какую сторону дела повернутся. Признаться, всем давно надоела эта бесконечная партия… Представляете – шахматная партия на тысячеклеточной доске, без ограничения времени.

– Представляем, – кивнул Шульгин.

– Не ошиблись мы, – со странной интонацией сказал Замок. – Намного интереснее стало. И не только нам. Главное – вы сумели ухитриться не использовать почти ничего, что могло бы кардинально перевернуть историю, точнее – её законы, и законы природы заодно. Почти всё время на краешке допустимого удерживались. Не поверите – ни в одном из известных мне миров с таким не сталкивался.

– Так это ж не мы такие идеальные, – заскромничал Шульгин, – это, наверное, просто национальный характер в его идеальном воплощении…