Запрещенная реальность. Перезагрузка Головачев Василий

Глава 1

Никто не забыт

Карательный батальон «Ганьба» был создан в мае две тысячи четырнадцатого года в Мариуполе. В декабре его передислоцировали в Бердянск, где численность батальона, состоящего из праворадикалов, неонацистов и откровенных бандитов, достигла пятисот человек. Штаб батальона расположился в Залесье, на даче бывшего президента Украины Януковича, и после ухода отряда на фронт дачу, превращённую в нужник, пришлось чистить и ремонтировать.

В две тысячи пятнадцатом году батальон, попавший в один из «котлов», был почти полностью уничтожен, а его командир Анджей Жилецкий, получивший титул «Белый Вождь», сбежал с поля боя в Киев и стал депутатом Рады. Тем не менее командование Минобороны Украины решило не распускать батальон, а доукомплектовать и оставить вблизи границы между Донецкой Народной Республикой и Украиной, в городке Павлополь, находящемся в восьмидесяти километрах к югу от Донецка.

С доукомплектацией батальона ничего не получилось.

В конце две тысячи пятнадцатого года командир роты спецназначения (чистые каратели) Вадим Шмара решил доказать, что он тоже «Белый Вождь», и ночью второго ноября атаковал Широкино, в результате чего рота попала в засаду и перестала существовать. Сам Шмара погиб. А остатки роты и батальона в количестве тридцати семи человек вошли в состав батальона «Правый сектор» под командованием Петра Криворучко, учившегося воевать у «самого Яроша».

В «Правом секторе», известном своей крайней патологической ненавистью ко всему русскому, служили не только украинские неонацисты, но и шведские искатели приключений, и французы, итальянцы, русские, канадцы и даже негры-американцы. Все они приехали не сражаться за идею «единой и неделимой» Украины, а пострелять, поохотиться на людей, простых граждан, желавших жить мирно и не признавших власть бандеровских недобитков. Но и они уступали украинским ультрарадикалам в ненависти к русским и в применении зверских пыток к захваченным в плен защитникам Новороссии.

Впрочем, пытали эти звери в человеческом обличье не только бойцов армии ДНР. Их жертвами стали десятки мирных жителей «освобождённых районов» Донбасса, в том числе старики, женщины, подростки и совсем молодые девочки, о чём писали в докладах сотрудники комиссии ОБСЕ, напрасно трудившейся во время так называемого «минского перемирия» две тысячи пятнадцатого года на линии разграничения вооружённых сил Украины и армии Новороссии. Для «Правого сектора» вообще не существовало никаких моральных ограничений. Эти ублюдки не знали, что такое совесть, благородство и милосердие, и с одинаковым садистским удовлетворением убивали как пленных бойцов армии ДНР и ЛНР, так и гражданских лиц, причисляя их к «пособникам террористов».

Не прекратили своей жуткой деятельности ультранаци и впоследствии, продолжая в течение нескольких лет устраивать провокации на границах Новороссии и терроризировать местное население «освобождённых» сёл и городков Донбасса. В практику этих «защитников отечества» вошли все методы пыток в отношении подозреваемых в «пророссийской ориентации», в том числе угрозы убийства, утопления, имитации расстрела, пытки с помощью «бандеровской удавки», удушения с помощью пластикового мешка, раздробление конечностей, удары ножом в лицо, в пах, прижигание, уколы психотропных и отравляющих веществ, вызывающие дикие мучения, и удары электротоком.

Доклад Европейского Фонда исследования проблем демократии о военных преступлениях украинских силовиков был представлен в ОБСЕ и ООН ещё в конце две тысячи четырнадцатого года, однако не произвёл на эти структуры никакого впечатления. Командовали «парадом гражданской войны» спецслужбы США, которым был исключительно выгоден конфликт на Украине, и широкая мировая общественность практически ничего не узнала, зомбированная колоссальной системой тотальной лжи, пронизавшей всё человечество. Эта система промыла мозги почти всем жителям Украины, начавшим верить в «агрессию России» и поддерживать ставленников США – президента Украины, премьер-министра, руководителя Службы безопасности, откровенного агента ЦРУ, и чинов пониже – председателя украинского парламента, сформированного из карателей почти на сто процентов, министров МВД и обороны, и руководителей соцслужб. На Украину опустился «чёрный флаг» внешнего управления, инициируемого послом США и сотрудниками американской «демократической системы» – ЦРУ, ФБР и АНБ. Настала долгая жестокая ночь торжества лжи, предательства и мракобесия.

Если бандитами майдана двигало трусливое и подлое ощущение безнаказанности, то их патронами руководили совсем иные идеи, рождённые нацистами довоенной Германии и впитанные с кровью жертв бандеровцами и их последователями.

Шестого октября года юбилейного творения майдана в дом семьи Гордеевых на окраине Павлополя, расположенного в сотне метров от берега речки Кальмиус, впадающей в Павлопольское водохранилище, заглянул патруль общественной безопасности в составе трёх бойцов батальона «Ганьба», вошедшего в ДУРА – Добровольческую Украинскую Радикальную Армию. Одеты они были в жёлто-коричневую форму спецназа натовского образца, но с шевронами «Чёрного корпуса» на рукавах. Все трое были навеселе, и все трое искали, чем поживиться, где выпить, поесть, а если повезёт, то и покуражиться над мирными жителями городка да справить естественные нужды, в которые входил и секс с лицами слабого пола независимо от их возраста.

Один из патрульных был французом по имени Гастон Контан, бывший десантник войск специального назначения французской гвардии, ныне наёмник, двое других служили в нацгвардии с две тысячи тринадцатого года, Петро Мищак по прозвищу Пищак и Демьян Синерезенко – Резвый, командир взвода «Ганьбы», проявивший себя в рейдах по предместьям Донецка в составе диверсионной группы.

Гордеевы собирались ужинать: шестидесятишестилетний глава семьи Иван Данилович, его жена Марья Константиновна, сын Александр, его жена Наталья и дети – семилетний Ивашка, пятилетний Руслан и четырнадцатилетняя Катя. Младшие уже сидели за столом в горнице – дом у Гордеевых был свой, с огородом и садом, – мужчины умывались, женщины хлопотали у стола, выставляя посуду.

Забрехала собака, с визгом умолкла, и тотчас же в сенях загремело, в дом вошли вооружённые до зубов бравые хлопцы; француз, обзавёдшийся соломенными усиками, нёс через плечо винтовку «М14» дулом вниз, Мищак поигрывал автоматом российского производства, казавшимся игрушкой в его могучих руках. На его погонах виднелись две красные полоски, соответствующие званию младшего урядника. Синерезенко, худой, чернявый, бородатый, поводил из стороны в сторону дулом новейшего «узи».

Мужчины, выглянув из угла, где пряталась раковина для мытья посуды, застыли, не сводя глаз с непрошеных гостей.

Женщины тоже растерялись, не зная, что делать, перестали ставить на стол горшки, миски и посуду.

Мищак закинул автомат за спину, потёр ладонь о ладонь, плотоядно облизнувшись.

– Пожрать угостите? Пахнет вкусно! Да и горилочки выпить не мешало бы, пошукайте в голбце.

Отец и сын Гордеевы переглянулись.

– Нету… горилки, – сглотнул Иван Данилович.

– А ежели я найду? – расплылся в хмельной улыбке Мищак.

– Шо ты с ними как з родiчами балакаешь? – буркнул Синерезенко. – Тащи самогон, старый, если горилки нема. А ты документы покажь. – Ствол автомата глянул на худенького, с болезненным лицом, Александра. – Чего тута сидишь? Почему не в армии? Прятался небось, повестки рвал? С москалями дружил?

– Больной он, – заикнулась жена Александра, круглолицая, полная, коротко стриженная. – Геморрой у него, еле ходит.

– Как детей рожать – не больной, – хохотнул Мищак. – А как служить ридному отечеству – больной.

– Я служил… – тихо произнёс Александр, бледнея. – В погранвойсках.

– Так то небось ще при оккупантах? – хмыкнул Синерезенко. – До майдану? Паспорт кажи!

Александр вытащил ящик комода, дрожащими руками достал синюю книжицу с золотым тиснёным трезубцем, протянул бородачу, на плечах которого красовались ещё два синх шеврона-погона с жёлтой восьмиконечной звёздочкой на лычке; звания в Добровольческой Армии соответствовали украинским казачьим девятнадцатого века, и одна звёздочка на погоне говорила, что владелец – есаул.

Синерезенко развернул паспорт, небрежно пролистал.

– Гордеев Олекса Иванович… украинец… а на вид – чистый москаль. И ты, старый, доставай ксиву, быстро!

Иван Данилович, лысый, с остатками седых волос на голове, полез в голбец.

В этот момент взгляд француза упал на обнявшую младшего брата Катю. Глаза Гастона поплыли, стали маслеными, он облизнулся.

– Яка красуня! – выговорил он по-украински, почти без акцента. – Пан есаул, почему она не радуется нам, не предлагает хлеб-соль? Может, шпионка москальска? Проверить бы надо.

– Проверим, – ухмыльнулся Мищак. – Пусть докажет, что она справна украинка. Документ е?

– Ей только четырнадцать… – пролепетала мать девочки.

– А на вид все двадцать. Говори правду!

Француз шагнул к сжавшимся детям, умело оторвал братца от сестры, рывком за ворот платья поставил Катю на ноги.

Александр бросился к ней с криком: «Не трогай!» – и Мищак ударил его прикладом автомата, отбрасывая к стене. Зацепившись за табурет, он упал. Женщины закричали, метнулись к нему, сделал шаг Иван Данилович.

– Выведите всех! – процедил сквозь зубы Синерезенко. – Шоб не мешали допросу…

Мищак и Гастон под дулами автоматов пинками погнали мужчин и причитавших женщин в сени, туда же вышвырнули заревевших мальчишек.

– В сарае их заприте! – крикнул есаул.

Плачущих женщин и пытавшихся сопротивляться мужчин увели в сарай, где хозяева когда-то, ещё до войны, держали коз. Александр увернулся от рук Мищака, кинулся обратно в хату, но его перехватил француз, дал ему прикладом по голове и запихал в сарай вслед за остальными.

– Иди, я покараулю, – сказал плохо видимый в темноте Мищак. Давно стемнело, а фонари по улице не горели. – Потом заменишь.

– Мерси! – Француз исчез в сенях.

– Ой, да что это будет, Ваня! – запричитала жена Ивана Даниловича. – Они ж её снасильничают!

Гордеев подошёл к двери сарая, собираясь выбраться и учинить драку, несмотря на отсутствие какого-либо оружия, и в этот момент кто-то ухватил его за плечо. Он оглянулся, считая, что это сделал сын, но увидел лишь глыбу мрака за спиной.

– Тихо, отец, свои! – еле слышно выговорила глыба. – Скажи родным, чтобы не паниковали. Пусть продолжают в том же духе.

– Ввы… кто?!

– Потом.

– Маша, Саша… – Иван Данилович передал совет женщинам и сыну, вернулся к двери.

– Много их? – продолжала глыба, не производя никакого шума.

– Трое… двое в хате… с внучкой…

– Понял, сейчас исправим положение. Стучи в дверь.

– Она не заперта…

– Открывай и отвлеки сторожа.

– Да кто вы?!

– Некогда объясняться, действуй.

Старик заворчал на умолкших женщин, и те снова запричитали на разные голоса. Мальчишки, не понимая, что происходит, заревели.

– Батько… – проговорил сидевший у стены сын слабым голосом.

– Сиди, – строго сказал старик, толкая дверь. Заскрипев, старенькая дощатая дверь сарая открылась. Иван Данилович переступил порог.

– Ты шо, козёл старый?! – объявился перед ним массивный Мищак, в темноте напоминая огромного медведя.

Глыба мрака за спиной Ивана Даниловича бесшумно обогнула старика, послышался тихий щелчок, и гигант-бандеровец беззвучно осел на землю.

Из сарая вслед за первым «призраком» выскользнули ещё два.

– Отец, возвращайся в сарай и жди, – шепнул кто-то на ухо Гордееву. – Успокой своих, чтобы теперь сидели тихо.

Все три «глыбы мрака» исчезли. Заскрипела дверь со двора в сени, но это был единственный звук, который донёсся до слуха хозяина дома. Перекрестившись, он скрылся в сарае.

Синерезенко, уже снявший с себя коричневую, в жёлтых пятнах, куртку оглянулся, когда в горницу вошёл Гастон.

– Шо там?

– Та тихо усэ, эвой пью… злякалысь, – ухмыльнулся француз, демонстрируя владение украинским языком. – Я бы и молодуху приспособил, тоже ничего баба, титьки вкуснячи.

– Иди на двор, я тут… позанимаюсь.

– Я бы помог…

– Сам управлюсь, иди.

Гастон кинул хищный взгляд на сжавшуюся в углу между диваном и тумбочкой девочку, подмигнул ей и вышел.

Однако отсутствовал он недолго. Есаул успел лишь снять штаны и вытащить закричавшую Катю из угла, как дверь распахнулась от сильного удара из сеней, и в горницу влетел француз, потерявший на лету берет и винтовку.

Синерезенко выпрямился, ошеломлённый появлением подчинённого, но реакция у него была хорошая, и когда в горницу вслед за французом шмыгнула почти невидимая струящаяся фигура, он развернул девочку спиной к себе и прижал к груди, хватая с тумбочки зазубренный армейский тесак.

Странный призрак – у него была хорошо видна только голова в шлеме – остановился. Из плывущего прозрачными лепестками тела призрака выглянул ствол пистолета, снабжённый длинной насадкой бесшумного боя.

– Стоять! – каркнул есаул. – Я ей голову отрежу! Вы хто?!

– Санитары, – вырос за спиной призрака второй такой же, повыше ростом. – Отпусти девочку!

Француз – у него был сломан нос, и на усы лилась кровь – вскочил, намереваясь ухватить с пола «М14», но пистолет «призрака» тихо щёлкнул, и бывший «чёрный берет» французской национальной гвардии, бывший десантник, а нынче – наёмник ДУРА, на счету которого числилась не одна сотня убитых по всему свету людей, упал навзничь с пулей в глазу.

Синерезенко проводил своего напарника непонимающим взглядом, вздрогнул, крепче прижал к себе Катю, напряг зрение, но фигуры перед ним по-прежнему были прозрачно-мерцающими, а шлемы и огромные чёрные очки надёжно скрывали головы и лица, не позволяя разглядеть ни одной детали.

– Фамилия, звание, страна! – коротко спросил первый призрак.

– Мищак! – заорал Синерезенко. – Ко мне!

– Он уже на том свете, – равнодушно сообщил второй «призрак». – Фамилия, звание? Страну не надо, и так понятно – Украина.

– Я… ей…

Первый «призрак» наконец выстрелил.

Пуля попала есаулу в левый глаз, отбросила к окну. К счастью, он наткнулся на стол, снёс с него всю посуду и до окна не долетел, иначе разбил бы стекло.

Катя, вырвавшаяся из рук карателя, с криком отскочила к буфету, прижав кулачки ко рту, глядя на призраков огромными потемневшими глазами.

Первый «призрак» спрятал пистолет, успокаивающим жестом снял очки.

– Не кричи, милая, всё в порядке, никто тебя не тронет. Иди к своим, они ждут. Лось, проводи.

Второй «призрак» тоже снял очки, обнажив улыбающееся, заросшее седой щетиной, складчатое лицо, заговорил с девочкой по-украински, повёл к двери, не делая резких движений.

Первый «призрак» подошёл к телу Синерезенко, обыскал карманы, вытащил удостоверение есаула, прочитал вслух:

– Синерезенко Демьян Остапович, есаул ДУРА, заместитель командира батальона «Ганьба»… Ох, не вовремя ты здесь объявился, есаул.

В карманах француза он обнаружил пачку презервативов, какие-то порошки, понюхал, презрительно сунул обратно в карман наёмника. Достал удостоверение, прочитал, шевеля бровями.

В горницу вошёл спутник первого «призрака», заметил в руках первого синие книжечки с жёлтым тиснением.

– Кто?

– Батальон «Ганьба», заместитель командира Синерезенко и его телохран-француз.

– Оба-на! Они же в наших списках!

– Повезло. – «Призрак», командир группы «Штык» майор Ухватов, поднял руку, давая понять, что разговаривает по рации; она была вмонтирована в шлем. – Чук, что у тебя?

– Всё тихо, Кум, – доложил Чук, он же сержант Якимчук, обеспечивающий контроль местности.

– У нас три «двухсотых», бери Зура, Ю и ко мне, отнесёте к реке. Быстро!

– Понял.

Через минуту в горнице появились ещё три «призрака», вынесли тела убитых карателей.

– Кир, приведи хозяина, – велел Ухватов.

Сержант, остававшийся во дворе дома, привёл Ивана Даниловича.

Войдя в хату, освещённую единственной тусклой лампочкой на кухне, старик вытаращил глаза на «призраков», фигуры которых зыбились прозрачнми изломами как эфемерные стекляшки в цилиндре калейдоскопа.

Командир группы понял ощущения старшего Гордеева – бойцы были экипированы в спецкостюмы «оборотень», сплетённые из метаматериалов и хитрым образом поглощающие и преломляющие световые лучи, – снял очки.

– Не пугайся, отец, мы не черти из преисподней.

– Русские…

– Не только. Скажем так: чистильщики, воздаём должное убийцам и насильникам. Кое-кого уже списали… на тот свет.

– Слишком их много… всех не перебьёшь.

– К сожалению, ты прав, пол-Украины – пособники нацистов. Да мы и не стремимся ликвидировать всех подонков в человеческом облике, так получилось, что мы оказались у вас.

– Вы… их…

– Не бери в голову, отец, они получили то, чего заслуживали. На этом бородаче сотня смертей плюс пытки, да и на остальных тоже. Все эти ублюдки думали, что их забудут и они смогут всю жизнь творить бесчинства. Но никто не забыт, и ничто не забыто! Давай договариваться. Нас здесь не было. Их тоже. Когда их хватятся, к вам придут с вопросами, сможете притвориться, что вы ужинаете и никого не видели?

Иван Данилович пощипал реденькую бородку, с сомнением поглядывая на бесшумно двигавшихся по хате «призраков».

– Не знаю…

– Если не сможете, вам придётся уходить.

– Да куда ж мы пойдём? Всю жизнь тут жили, работали…

– Иначе бравые бандеровские хлопцы с чёрным крепом на рукаве вас пытать начнут, да и расстреляют ни за что. У этого батальона дурная слава, не лучше, чем у «Азова» и «Айдара».

– Поговорить со своими надо…

– Поговори, только побыстрей, уходить нам надо. Зови сюда взрослых, дети видеть нас не должны.

Гордеев вышел, покачивая головой, и вскоре вернулся в дом вместе с семьёй.

Но вместо «призраков» его встретил в горнице один человек, тот, что разговаривал с ним минуту назад, остальные исчезли. Впрочем, майор уже не был прозрачно-кристаллическим, сняв спецкостюм, смущавший старика, и оставаясь в зеленоватом трико наподобие спортивного. Шлем с очками он тоже снял, и на родных Ивана Даниловича смотрели с обветренного сурового лица светящиеся голубовато-серые глаза воина.

Женщины остановились у порога, теребя концы платков и фартуков. Катя спряталась за их спины, огромными глазами разглядывая гостя. Гордеевмладший, бледный до синевы, с кровоподтёком на скуле, поддерживал ушибленную руку.

– Вот, – сказал Иван Данилович, озираясь, ища глазами гостей.

Ухватов повторил своё предложение.

Гордеевы переглянулись. Однако уходить из дома никто не согласился.

– В таком случае вам придётся объяснить тем, кто придёт, причину синяков на лице сына, – с усмешкой сказал майор. – И вообще вести себя естественно. Вы ужинали, шума никакого не слышали, никто к вам не заходил, а ты… – Он посмотрел на хилого Александра.

– Упал сослепу во дворе на дровяник, – криво улыбнулся сын Ивана Даниловича.

– Пластырь есть, залепить кровоподтёк?

– Нет…

– Тряпицей перемотаем, – торопливо проговорила жена Александра.

– Не надо, смажьте чем-нибудь, мукой, что ли, чтоб меньше заметно было, а то придерутся, что прячете рану. – Ухватов посмотрел на хозяина. – У вас лодки нет?

– Была, да отобрали ещё в прошлом году. Там на берегу кое у кого есть.

– У Стрыгиных осталась, – сказала жена Гордеева. – Через дом от нас.

– И у Шурки Петренки, – добавила мать Кати. – Только они не дадут, ихний Вовка в нацгвардии служит.

– Ладно, сообразим. Нам в Донецк надо, отец, подскажи дорогу покороче.

– Покороче – по водохранилищу до Дикого Поля, а там на Макеевку… либо через Святые Горы на правом берегу реки. Не этой, нашей, Кальмиуски, а Северского Донца. Но пёхом, если у вас транспорта нету, всё равно долго будете добираться.

– С транспортом мы уладим.

– Тогда идите вдоль правого берега Кальмиуса на север, пересечёте овраги, балки, меловую террасу, карьер, и по прямой до Северского Донца.

– Спасибо, отец, так и сделаем. Приведите всё в порядок, а главное – не суетитесь и не прячьтесь. Мы следы во дворе уничтожим, а вы здесь в доме уберитесь.

– Сделаем… благодарствуем… за Катеньку.

– Берегите девочку. Если вдруг придётся признаваться, скажете, что есаула и его солдатиков увели с собой иностранцы в чёрном. Мол, не по-нашему гутарили. Но лучше бы до этого не дошло. Прощайте.

Ухватов повернулся и исчез, будто привидение.

Домочадцы Гордеева молча дивились на дверь в сени, оставшуюся открытой.

В саду за сплетённой из ивняка стенкой майора ждала группа.

Он натянул масккомплекс, превращавший человека в почти невидимого даже днём призрака, проверил оружие.

– Чук?

– Клиенты на берегу, – доложил сержант.

– Раздеть, обмундирование взять с собой, документы, оружие тоже. Найдите лодки.

– Уже нашли.

– Тогда грузимся и плывём на тот берег.

Отряд «Штык» в составе семи бойцов, не принадлежащих ни к одной армии мира, если не считать частной русской военной организации ЗРП «Возмездие», дислоцирующейся в Чечне, рассредоточился вдоль берега речки Кальмиус и, не производя ни малейшего шума, подвёл лодки к захламлённому обломками причала берегу, погрузил тела убитых карателей, разместился в них сам, и лодки отчалили от берега, погружённого во тьму близившейся безлунной ночи.

Городок Павлополь тоже был почти весь погружен в темноту, только в центре, возле здания бывшего горсовета, занятого штабом батальона «Ганьба», царило оживление, здание и улица перед ним были освещены, туда-сюда сновали боевики Добровольческой армии, слышался иноязычный говор, мат и хохот. Каратели считали себя здесь полновластными хозяевами, на чиновников местного самоуправления, назначенных Киевом, смотрели как на своих холуёв, что, между прочим, соответствовало истине, и развлекались как могли.

Жители городка, в котором когда-то проживали шестьсот с лишним человек, а сейчас осталось не больше трети, предпочитали по вечерам не выходить из домов и квартир, чтобы не нарваться на «дружеское хамство», а то и на пулю.

Тела Синерезенко и его спутников утопили в речке, привязав к ним танковые катки и траки.

Сожалений о содеянном никаких не было. «Штык» выполнял секретное задание командования ЗРП по ликвидации украинских карателей-ультранаци, особо проявивших свои садистские наклонности во время войны с защитниками Новороссии.

Команда Синерезенко попалась на пути «Штыка» случайно, зайдя в дом Гордеевых, на территории усадьбы которых, в сарае, и расположилась группа Ухватова, чтобы переждать световой день. Бывший капитан ГРУ России, получивший в ЗРП звание майора, связываться с карателями не хотел, но провидение решило иначе, и он отдал приказ успокоить пришельцев, веривших в свою безнаказанность до полной неспособности оценивать ситуацию реально.

Оказалось, в руки бойцов отряда попались не рядовые боевики батальона «Ганьба», а самые что ни на есть душегубы, успевшие не раз искупаться в крови пленных, и жалеть было некого. Однако шла группа в Павлополь не ради того, чтобы свести счёты с одиозными командирами одного из подразделений ДУРА. Уже при переходе границы Ухватов получил задание вызволить из плена «настоящего» разведчика ГРУ, капитана Шинкаря (Ухватов его не знал лично), попавшего в плен к нацгвардейцам по странному стечению обстоятельств, и выяснить причину его провала. Были подозрения, что капитана сдали командиры в Москве, имеющие свой интерес в Украине, связанные с куратором Новороссии в администрации президента и с бизнесменом Карманщиковым, зарабатывающим капитал на торговле с украинскими силовиками и вкладывающим деньги в металлургический комбинат в Луганске.

– Докладывать наверх о стычке будем? – поинтересовался капитан Зиедонис, эстонец, отзывающийся на кличку Ювелир или – реже – просто Ю.

– Нет, – отрезал Ухватов. – Будем выполнять задание. Кир, гребите к берегу пониже Павлополя.

Через полчаса пристали к островку зелени, усеянному корягами и зарослями кустарника.

Ухватов поправил шлем, отметил время: светящиеся цифры хронометра выводились на внутреннюю поверхность очков, как и любые другие сведения о состоянии погоды, целеуказания и тветы подчинённых. Спутник должен был появиться над Волновахским районом Донбасса в десять часов вечера.

Из наушника шлема вырос полуметровой длины штырь антенны.

Ухватов переключил рацию на диапазон дальносвязи:

– Деверь, я Кум, как слышите?

– Кум, я Деверь, – ответил далёкий басовитый голос. – Слышу нормально.

– Новости?

– Объект будет отправлен завтра в шесть часов утра из Павлополя в Мариуполь через Пищевик и Орловское, предположительно – на бронированном «Форде Рэнджере», в сопровождении британского «Самсона». Предлагаем встретить кортеж после Пищевика, у моста через Кальмиус, это в пятнадцати километрах от Павлополя, или опять же у моста через Щеголку, сразу после Орловского. Успеете?

– Не вопрос.

– Приказ – объект… ликвидировать! Вместе с машинами сопровождения. Сразу после акции уходить к Азову. Как понял, Кум? Приём.

Ухватов сжал зубы.

– Не понял, Деверь. Парня надо было вытаскивать…

– Отбой, Кум! Приказ – ликвидировать! Он не должен попасть в руки америкосов, а вас слишком мало, чтобы обеспечить сохранность объекта до границы.

– Всё же рассчитано…

– Кум, есть приказ! – В голосе Деверя, полковника Сортова, замкомандира ЗРП, звякнул металл. – Конец связи!

Ухватов выключил рацию, глядя перед собой остановившимися глазами. Он никогда не встречался с майором Шинкарём и даже не знал о его существовании, но понимал, что любой мог оказаться на месте разведчика, уверенного, что его не сдадут в угоду каким-то меркантильным расчётам.

– Что там, командир? – спросил Лось, он же лейтенант Фёдор Величко.

– Приказано уничтожить объект.

Бойцы оцепенели.

– Не понял, – сдавленным шёпотом произнёс Чук. – Там совсем охренели?! Мы же собирались…

– Что тут непонятного, – простуженно прохрипел Зур – сержант Залхазур Гаргаев. – Мужик оказался лишним.

– Но это же наш мужик!

– Наверху посчитали иначе.

– Да к чертям собачьим такие расчёты!

– Не кипятись, – пришёл в себя Ухватов. – Решим на месте. Будем готовиться к операции по первому варианту. Пошли.

Отряд расселся по лодкам и направился к берегу.

Глава 2

Смена ориентации

На работу в понедельник, 5 октября, Матвей ехал с неохотой.

После возвращения с Кипра в Генпрокуратуре ему сообщили, что в его услугах больше не нуждаются, Стас вообще куда-то подевался, и Матвею ничего не оставалось делать, как вернуться в центр СЭП на Рогова.

Пацюк встретил его неласково.

– Мне звонили оттуда. – Начальник Управления санитарно-экологической полиции Москвы поднял очи горе. – Тебя охарактеризовали одним словом – грубиян. Кому ты там нагрубил?

Матвей вспомнил бой с командой американских «морских котиков» в подземелье МИРа Блаттоптеров, «тараканов разумных», находившегося под монастырём Лампадисту на Кипре. Уходили оттуда второпях, надеясь больше на удачу, нежели на свои возможности, но помог Кристопулос, Хранитель МИРа. Раненный, он вывел отряд Котова из подземелья, а потом взорвал оба входа-выхода из него, замуровав преследователей, жаждущих уничтожить русский десант и завладеть Великой Вещью под названием Сорок.

Впрочем, как уже было известно Матвею, этой Вещи в МИРе Блаттоптеров не оказалось. Вопервых, потому что легенда о Сорока Сороков действительно творилась как легенда ради сокрытия истины: чтобы заработал Закон магического оперирования в «запрещённой реальности», нужно было на самом деле собрать вместе сорок Великих Вещей, а не искать Сорок. Вовторых, замок Блаттоптеров, предков людей, сам по себе был Великой Вещью, но он мог только летать, перемещаться в пространстве, по словам того же Хранителя, и к магическим эффекторам якобы не имел отношения.

Выбрались из подземного хода бойцы отряда, в том числе равнодушный ко всему Стас, Тарас Горшин, отец Матвея, Самандар и Дива, в трёх километрах от монастыря Лампадисту, за ущельем, разделявшим гору и деревушку Калапанайотис. Здесь отряд разделился: Самандар, Горшин и Стас вместе с тремя бойцами подразделения Вени Соколова двинулись к Троодосу по горам, остальных Кристопулос повёл в Пафос, зная местность как свои пять пальцев.

Потом группу разыскали люди Самандара, отвечающие за обеспечение операции всем необходимым, и через два дня все благополучно добрались сначала до Херсонисоса в Греции, на катере, а потом самолётом из Афин в Москву. В пятницу 2 октября Матвей получил уведомление Генпрокуратуры о необходимости вернуться на прежнюю работу, а в понедельник его вызвал к себе Пацюк.

– Так во что ты вляпался в такой серьёзной конторе? – повторил вопрос полковник. Кисло пошутил: – Надеюсь, не потребовал от генпрокурора соблюдения СанПинов?

Матвей невольно улыбнулся, подумав, что, если бы Пацюк знал, чем занимался лично генпрокурор Меринов, о СанПинах он бы не спрашивал.

Начальник Управления заметил его усмешку.