Клиника жертвы Воронова Мария

Глава 1

Увидев бывшую жену на пороге ресторана, Владимир Валентинович едва справился с волнением. Но, как подобает воспитанному человеку, поднялся и отодвинул для Марины стул. Она села и грустно улыбнулась ему.

– Узнал?

– Конечно. Ты совсем не изменилась.

Нейман не кривил душой. На его взгляд, жена выглядела абсолютно так же, как без малого двадцать лет назад. Марина сделала снисходительно-недоверчивую гримаску, Нейман немного успокоился, первый шок от встречи с прошлым отпустил. Он вгляделся в лицо женщины, которая когда-то – как давно, господи… – была частью его жизни. И все равно не увидел неумолимых следов времени.

– Будто я вчера посадил тебя в самолет… – вздохнул Владимир Валентинович. – А по твоим ножкам я узнал бы тебя и через тысячу лет.

Жена хихикнула, и он, чтобы скрыть смущение, подал ей папку с меню.

– Нет-нет, я буду только кофе. У нас ведь деловая встреча.

– Марина, разреши тебя угостить. Пожалуйста. Если ты не голодна, закажи что-нибудь экзотическое и страшно дорогое.

Мурлыкнув себе под нос, что Нейман за прошедшие годы стал необыкновенно галантен, она раскрыла меню. Оба не были искушены в высокой кухне, и после консультации с официантом Владимир Валентинович попросил два бокала хорошего красного вина, птифуры и кофе с молоком. Сделав заказ, он невольно усмехнулся – слишком этот набор напоминал их студенческие посиделки в кафетерии возле института, где училась Марина. Суть не меняется, и вкус, наверное, тот же, только кофе подали в изящных чашечках, а не в жутковатых бокалах с вытертым почти до полного исчезновения золотым ободком.

Пригубив вина, Марина достала из сумочки толстый блокнот.

– Что ж, Нейман, давай подведем итоги, – сухо сказала она. – С девяносто девятого года я готова отчитаться перед тобой за каждую копейку, которую ты мне переводил. Предыдущие три года мы жили трудно, приходилось тратить твои деньги на текущие расходы, поэтому четкой бухгалтерии я не вела.

– Что ты, Марина! Я вовсе не требую отчета. Эти деньги ты могла тратить как считала нужным.

Она нетерпеливо отмахнулась.

– Ты ознакомься с документом. Зря я, что ли, вела финансовую отчетность? Тут нет ничего сложного. Весь девяносто девятый и двухтысячный только приход, это было время первичного накопления капитала. Потом твои алименты уходили на взносы по ипотеке. Три месяца назад я все выплатила, и теперь у твоего сына есть отдельная квартира. Маленькая, правда, но будет куда привести жену на первых порах. А пока я ее сдаю.

Нейман пробежал глазами аккуратные столбцы цифр.

– А вот здесь все чеки… – Марина потянулась к сумочке.

Нейман остановил ее:

– Я тебя умоляю! Принимаю и утверждаю без замечаний.

– Тогда дальше. Все эти годы ты переводил мне внушительную сумму как в рублевом, так и в процентном выражении…

Владимир Валентинович поморщился:

– Давай говорить человеческим языком.

– Хорошо. Володя, ты присылал мне гораздо больше, чем двадцать пять процентов. Хотя по закону мог вообще ничего не присылать. Я знаю, ты уволился из армии, твои доходы, надо думать, упали, поэтому, хоть ребенку еще и не исполнилось восемнадцати, я могу освободить тебя от алиментов.

– Зачем же? Я не нищий. Полон сил и собираюсь еще потрудиться.

Марина пожала плечами, дав понять, что Нейман имеет право жить как считает нужным.

– Серьезно, милая, – продолжал он. – Пятеро детей не шутка, и я считаю, что должен снять с вас бремя расходов на Сашеньку. Не хочу называть сумму алиментов, пока не устроюсь на работу, но в любом случае можешь на меня рассчитывать. Только прошу тебя, разреши мне видеться с сыном.

Она опустила глаза и нервно забарабанила пальцами по столу.

– Лучше ты мне денег больше не давай.

– Марина! Это мой ребенок!

– Был, – безжалостно отрезала она. – Валерий усыновил Сашу сто лет назад. Ты, между прочим, не возражал.

Нейман оторопел. Жена сурово вздернула подбородок и одним глотком допила вино, видимо, считая разговор законченным.

– Подожди, подожди. – Владимир Валентинович кивнул официанту и заказал еще два бокала вина. – Ты не хуже меня знаешь, что я давал это разрешение только в интересах сына. Никакой выгоды для себя я не извлек, посмотри в своем блокноте.

– Да, Володя. – Ее маленькая хрупкая рука, которой он так восхищался много лет назад, примирительно легла на его запястье. – Ты всегда заботился о сыне, прошу тебя, подумай о нем и сейчас.

Владимир Валентинович посидел молча, наслаждаясь теплом ее ладони, и не сразу вспомнил, что это тепло давно ему не принадлежит.

– Что плохого случится, если мальчик познакомится с отцом? Я не алкаш, Марина, как ты видишь, вполне достойный человек.

Потянувшись за сигаретами, она убрала руку, и Нейман очнулся.

– Ты не понимаешь? – быстро, проглатывая слова, заговорила Марина. – Нет, ты все понимаешь, просто притворяешься дураком, как обычно!

– Откуда ты знаешь – как обычно? За шестнадцать лет мои повадки могли измениться.

– Володя, перестань! Саша живет в большой дружной семье. Он знает, что у него есть мама и папа, братья и сестры. Ты предлагаешь сказать, что папа ему не папа, а мама – нехорошая женщина, бросила первого мужа?

– Давай скажем, что я тебя бросил.

– Отец-подлец? Это бессмысленно, он просто пошлет тебя подальше. Нейман, ребенку не нужны психологические травмы, особенно сейчас, когда формируется его характер.

Горько вздохнув, Владимир Валентинович попросил счет. Ясно, что переубедить Марину не удастся, по решительно сжатым губам видно: она станет бороться до конца.

– Что страшного, если ребенок узнает, что я отослал вас к родителям, когда ему было полгода? Ты же помнишь, как тогда было туго с деньгами, и тебе нужно было окончить институт. И ничего позорного нет в том, что ты решила связать свою судьбу с вдовцом, обремененным двумя маленькими детьми. Наоборот, ответственный и мужественный поступок. А ребенку, чтобы он чувствовал себя равным среди других детей, лучше было расти рядом с настоящим отцом, если не с биологическим, то с юридическим. Поэтому я дал разрешение на усыновление. Если мы все объясним Саше, он поймет. Марина, пожалуйста… Я специально получил квартиру в Ленинградской области, чтобы быть ближе к сыну. Я могу навещать его хоть каждый день, и он пусть приезжает когда захочет…

– Он не захочет, – отрезала Марина. – Ты для него чужой человек, он шестнадцать лет жил, не подозревая о твоем существовании. Зачем ты ему нужен?

– Я смотрю, я вообще никому не нужен.

– Володя, не начинай… Своим появлением ты только разрушишь жизнь собственного сына. Подумай о его чувствах, если он тебе дорог.

– Это ты, Марина, разрушила мою жизнь, – буркнул Нейман. – А теперь, когда я хочу из ее обломков соорудить маленький шалашик, ты и в этом мне отказываешь. Я всегда думал о твоих чувствах, о Сашиных, о чьих угодно, только не о своих собственных.

– Судьба такая, что поделаешь.

– Не фамильярничай со мной, ты давно не имеешь на это права! Я хочу общаться со своим сыном, и буду! Обойдусь без твоего разрешения.

Бывшая жена взглянула на него побелевшими от ненависти глазами.

– Попробуй. Я скажу Саше, что ты – сумасшедший, а если тебе все же удастся убедить его в том, что ты его отец, я такого наговорю ему про тебя, что он даже плюнуть не захочет в твою сторону.

– Ты способна травмировать его психику, сказав ему, что в нем течет кровь подонка?

– Не волнуйся, я найду что ему сказать! Нейман, серьезно тебе говорю – не лезь в нашу жизнь. Появлением в нашей семье ты никого не осчастливишь, в том числе себя самого.

– Марина, мы взрослые люди. Уверен, мы сможем найти решение, которое устроит всех. Если ты перестанешь упрямиться и поймешь справедливость моих притязаний.

Жена встала. Нейман уже расплатился, ничто не задерживало его в ресторане, и он отправился за ней.

– Ты сам отослал меня к своим родителям, я не хотела ехать, – сказала Марина. – Если бы я осталась с тобой, осталась бы навсегда.

Нейман подал ей куртку. Очень скромная вещичка, выглядящая эффектно только благодаря точеной фигурке бывшей жены. В юности Марина обожала наряжаться, но когда в семье пятеро детей – в браке с Валерием она родила еще двоих, – невозможно дорого и стильно одеваться.

– Зачем ты говоришь мне то, что я повторяю себе каждый день? – горько спросил он. – Прошлое не вернешь. И того факта, что Саша – мой сын, тоже не изменишь. Я хочу его видеть. И найду такую возможность.

– Не пугай.

– Не буду, – согласился Нейман и нарочито равнодушно усмехнулся. – Я в суд обращусь, пусть он тебя пугает.

Марина остановилась в дверях. Услышав про суд, она сразу как-то съежилась и с мольбой посмотрела на Неймана. Но его этот взгляд не тронул. Он знал, что сам мог бы смотреть на нее так хоть неделю, Марина даже не поморщилась бы.

– Какой суд, Нейман, ты с ума сошел? – прошептала она.

– Обычный суд, самый гуманный суд в мире. – Владимир Валентинович не смог приглушить злорадные нотки в голосе, да не очень и старался. – Если мы с тобой не можем договориться, то разумно обратиться к компетентным и беспристрастным людям. Доказать отцовство мне будет нетрудно, это раз. Квитанции от переводов, доказывающие, что я добросовестный родитель, у меня есть. Что еще надо для счастья? Мать и отец у нас имеют равные права.

– Умоляю тебя, не делай этого!

– Тогда давай решим, когда и как ты меня с ним познакомишь.

– Только не дави на меня! Дай мне время все обдумать.

Нейман распахнул перед ней тяжелую дверь ресторана.

– Хорошо, месяц. Как раз я обживусь на новом месте, устроюсь на работу… Но это последний срок, Марина. Если ты снова начнешь тянуть, я подам в суд.

Бросив Нейману, чтобы не провожал, она быстро ушла. Нейман грустно проследил за ее маленькой решительной фигуркой.

На душе было гадко и смутно. Мысль напугать бывшую жену судом родилась экспромтом, Нейман ничего такого не планировал. Но радости от того, что неожиданная находка оказалась действенной, Владимир Валентинович не испытывал.

«К черту, – уговаривал он себя, – я имею право на встречи с сыном, а если Марина поступает как бандитка с большой дороги, почему я должен это безропотно терпеть? Вполне нормально – тот, к кому пытаются применить силу, обращается за помощью к закону. Почему мне кажется, будто я поступаю непорядочно? Не потому ли, что я всю жизнь отказываюсь от того, что мне принадлежит? Беру только то, что мне предлагают с милой улыбкой и поясным поклоном, а сказать “Эй, дружище, ну-ка отдай мое!” кажется мне таким непроходимым жлобством, что я предпочитаю вовсе обойтись без этого… Я мог бы не отпускать жену. Мог бы не давать ей развода. Мог бы отказать Валерию в усыновлении… Да элементарно приехать в отпуск и дать ему в глаз, чтоб знал, как чужих жен уводить! Но так хотела Марина, а мне почему-то ее желания казались важнее моих законных прав».

Размышляя таким образом, Нейман дошел почти до конца улицы Восстания. Остановился возле мрачного серого дома в стиле модерн. Когда-то они с Мариной снимали здесь комнату. А она, наверное, даже не вспомнила, что здесь был их первый дом. Как все изменилось за эти годы… Вот тут, на углу Восстания и Кирочной, был гастроном, где они покупали готовые котлеты по двенадцать копеек, а иногда прилавок-холодильник бывал завален телами, другого слова не подобрать, молочных поросят. Марина тогда боялась ходить в магазин. Стены были выкрашены облупившейся серо-желтой краской, а в центре зала возвышалась будка с кассовым аппаратом, который гремел и звенел, пробивая чек. Теперь тут торгуют компьютерами. А в этом полуподвале была булочная. Хлеб лежал на высоких деревянных стеллажах, к каждому стеллажу была привязана большая двузубая вилка, с помощью которой следовало определять свежесть буханок. За стеллажами – окошко, где тетка в белом халате с помощью стрелочных весов отпускала сухари и пряники в кульки из грубой серой бумаги. Все изменилось. Булочной давно нет, вместо аромата свежих плюшек магазин пропитался запахом дорогих духов.

Владимир Валентинович немного походил по подвальчику, вспоминая, как было раньше. Даже купил пенку для бритья, навязанную томной худощавой продавщицей.

«А как изменились женщины! – по-стариковски посетовал он. – По сравнению с девушками моей юности нынешние – просто другая ветвь эволюции».

Чтобы не очень уж грустить, Нейман подбодрил себя любимым изречением адмирала Нахимова: «У русского моряка нет легкого или трудного пути. Есть только один путь – славный». Что ж, он прошел этот славный путь. Ему не в чем упрекнуть себя. Только семья осталась почти в самом начале пути.

Слишком далеко. Не вернешь, не вернешься.

Я сразу узнаю жертву. Как? Напишу, что по особому тусклому взгляду, горькой безвольной складке рта, но это будет не совсем правда. Это было бы слишком просто. Жертвы любят выглядеть как победители, они смеются и напоказ радуются даже больше, чем обычные люди. Особенно когда от них этого ждут. Но я их все равно быстро вычисляю. Вокруг них серое, унылое поле, которое я ощущаю своими обостренными чувствами. Я узнаю их, как опытный врач сначала угадывает болезнь инстинктом и лишь потом находит доказательства своей правоты.

Мне пришлось очень хорошо их узнать, чтобы никто не узнал меня…

После тесноты общежития новая квартира казалась Нейману дворцом. Она действительно была хороша: с большой комнатой, просторным холлом и гигантской, в понимании неизбалованного Владимира Валентиновича, кухней. Рядом с кухней Нейман с восторгом обнаружил еще одно большое помещение – столовую, так что однокомнатной его квартиру можно было назвать только формально.

Родина расплатилась с ним сполна, и даже больше. Вместе с лоджией площадь немного превышала положенный ему норматив, даже с учетом дополнительных двадцати пяти «командирских» метров, но чиновники закрыли на это глаза. Едва Владимир Валентинович осознал эту радостную новость, как получил еще один подарок: апартаменты предстали перед ним не бетонной пещерой, как он ожидал, а во всем великолепии новой отделки, такой добротной и приятной глазу, что ему не захотелось ничего менять. В кухне даже была подключена плита. Единственное, что могло бы испортить настроение взыскательному новоселу, – это линолеум, постеленный во всех помещениях. Но обалдевший от счастья Владимир Валентинович решил, что так даже лучше. Никаких трудностей с уборкой.

Он бродил по своему персональному раю, открывал встроенные шкафы, в которые ему нечего пока было положить, и чувствовал, как из непримиримого оппозиционера стремительно превращается в благодарного и лояльного гражданина. Настолько лояльного, что даже слова «реформа армии» больше не вызывали у него возмущения.

«Я честно свое отслужил. Почти тридцать лет. Мое время прошло. Как говорится, мы не успели оглянуться, а сыновья уходят в бой. И они сами разберутся, как жить».

Пора было думать о трудоустройстве. Новое ощущение вызывало в душе тревожный холодок. С восемнадцати лет Нейман привык ощущать себя частью могучей системы, и внезапно наступившая свобода воспринималась им как незащищенность. Каково это – самому распоряжаться своей судьбой?

Планируя жизнь после отставки, он собирался устроиться в гражданский флот, но оказалось – чтобы занять должность, соответствующую его статусу командира подводной лодки, нужно сначала поступить на третий курс мореходного училища. Без диплома о капитанской карьере нечего было и мечтать.

Некоторые его демобилизовавшиеся товарищи начинали свое дело. Предлагали ему компаньонство, но у Неймана не было начального капитала, все деньги он отсылал сыну.

Перед демобилизацией полагалась учеба. Ознакомившись со списком предлагаемых специальностей, Нейман приуныл.

– Вы посмотрите на меня! Вы поговорите со мной, – убеждал он командование, – чему меня можно обучить за четыре месяца? Меня и за четыре года ничему не обучишь!

Но ему сказали: раз положено учиться на гражданскую специальность, пусть идет и учится, чтобы не нарушать отчетность. И Владимир Валентинович послушно получил права категории С, хотя работать шофером не собирался.

Но кто возьмет на привлекательную должность сорокашестилетнего мужчину без опыта работы? Нейман даже готов был преподавать ОБЖ в школе, рассудив, что раз уж он умел построить новобранцев, то справится и с детьми. Однако и директор школы не смог его принять: не было необходимых дипломов.

Через две недели Нейман слегка обезумел от безделья и неопределенности. Он размещал резюме на разных сайтах, тщательно следил за вакансиями, откликался на объявления. И не получил ни одного приглашения на собеседование. Он не особенно злился, понимая: будь он руководителем учреждения, не озабоченного пуском баллистических ракет, тоже не взял бы на работу бывшего солдафона с тридцатилетним стажем.

В конце концов, просматривая местную газету, он задержал взгляд на объявлении, давно висевшем в колонке. Требовались водители машин «Скорой помощи». «Не мой уровень, но хоть людям буду помогать, – рассудил Владимир Валентинович. – Кроме того, работа сменная, останется время искать что-то получше».

Когда это началось? Можно уговаривать себя, что тебе просто не повезло. Что это случайный выбор судьбы. Просто был пропущен первый удар-нокаут, и с тех пор ты так и живешь. С выключенными мозгами. Будто автокатастрофа. Вдруг теряется управление, или какой-то лихой водитель, которого не ждешь и не можешь предвидеть, выскакивает на встречную полосу. Один миг – и жизнь становится другой. Из благополучного активного человека ты превращаешься в инвалида. Внезапно, случайно, без вины. И все равно каждую свободную минуту перебираешь прошлое, пытаясь понять, что привело тебя на эту дорогу. Как получилось это трагическое совпадение места и времени? И постоянно повторяешь, как заклинание, горькое и безнадежное слово «если бы». Самое жуткое и губительное слово на свете… Но ты не можешь от него избавиться, и фантазируешь, как могло бы быть. Словно доказательство от противного в геометрии. И в один прекрасный момент понимаешь – было бы то же самое. Ведь единственное «дано» в задачке – это ты.

Глава 2

Работа неожиданно увлекла Неймана. Он пока не понимал, нравится ли ему водить «Скорую» и не наносит ли это ущерб его самооценке. Не говоря даже о положении подчиненного для бывшего командира подводного крейсера, все оказалось для него новым: новые обязанности, новые люди в незнакомом городе, транспортную систему которого Нейману предстояло быстро изучить. Ведь зачастую жизнь больного зависит от того, насколько быстро водитель доставит к нему бригаду медиков. Своей машины у Владимира Валентиновича не было. На Камчатке он ездил на «Тойоте» с правым рулем, купленной в незапамятные времена уже подержанной. Все называли ее «старая японка» и шутили, что это единственная женщина в жизни Неймана. При переезде с «японкой» пришлось расстаться, она просто не вынесла бы перемены климата.

Он внимательно проштудировал карту города, слава богу, в навигации был не новичком. Гулял по улицам, прокладывая самые короткие и безопасные с точки зрения пробок маршруты. Впрочем, это явление, столь изматывающее жителей мегаполисов, было здесь практически неизвестно.

За свое водительское мастерство Владимир Валентинович был спокоен. Кроме автошколы в молодости и недавних курсов, его в свое время учил ездить летчик с авианосца, пилот от бога, про которого говорили, что он не сажает самолет на палубу, а ставит.

Заведующая станцией «Скорой помощи» поначалу отнеслась к Нейману настороженно, заподозрив в нем тайного алкоголика. Ох уж эта заведующая! Принимая его на работу, она хмуро заметила, что теперь ему, боевому офицеру, придется подчиняться женщине, причем намного его моложе. Перенесет ли это Нейман?

Он галантно ответил, что любой мужчина будет счастлив стать не просто подчиненным, но и рабом столь прекрасной дамы. Он не кривил душой – Кристина Петровна была очаровательна. «Как настоящая парижанка!» – при первом взгляде на нее подумал Владимир Валентинович, хоть никогда и не бывал во Франции. Жгучая брюнетка с огромными жемчужно-голубыми глазами и аккуратным носиком с пикантной горбинкой. А ножки…

Просто загляденье, а не заведующая.

И это вот загляденье вело себя так, что Нейману казалось, будто он не оставлял военной службы! Через две недели работы он воскликнул:

– Я знал командиров лодок. Знал адмиралов. Беседовал с командующим группировкой. Я думал, что знаю о флотской муштре и армейской дуристике все. Но я не знал вас, Кристина Петровна!

Она довольно ухмыльнулась: какой изысканный комплимент.

Вот и сейчас Нейман, ожидая вызова, сидел в холле и через приоткрытую дверь кабинета заведующей слышал, как та распекает фельдшерицу. Если отвлечься от женского голоса, полное впечатление, будто он присутствует на разносе у командующего.

– Не надо мне тут симулировать наличие мозга, – говорила Кристина Петровна, – не поверю. Выполняйте, что сказано.

– Но я думаю…

– А вот этого не надо! Это опасно для окружающих и для вас самой. Повторяю: приходите на эту долбаную деонтологическую комиссию, опускаете глаза в пол, слушаете бред старых крокодилиц и просите прощения. Все.

Нейман пожалел фельдшерицу, хорошенькую, но, видно, строптивую девушку. Несколько раз он ездил с ней на вызов и был восхищен ее спокойными и уверенными действиями. Он взял бы ее с собой в автономку: девушка обладала ценнейшим для подводника качеством – не поддаваться панике в экстремальной ситуации. Владимир Валентинович не понимал, чем фельдшерица могла прогневать начальство. Зная, что подслушивать нехорошо, он навострил уши.

– Кристина Петровна, я не считаю себя виноватой. Холмогоров первый начал орать, зачем я привезла почечную колику. Мол, у него и так работы полно. А как я не повезу? Вдруг там аппендицит? Помните, Заславский один раз аппендицит дома оставил, так его премии лишили. Зачем это мне?

Нейман поморщился. Уважение к фельдшерице померкло.

– Вы не в детском саду, Наташа! Что значит – первый начал? Холмогоров негодяй и склочник, как все мужики, и вы из-за него можете лишиться премии не хуже, чем из-за пропущенного аппендицита. Поэтому слушайте меня. Прийти молча. Глазки в пол. Не перебивать…

– А если они все на меня накинутся?

– Значит, сами друг друга перебьют! Короче, Наташа! Это приказ! Не надо спорить ни здесь, ни там. Выучите одно-единственное, видимо, новое для вас слово: виновата. И тупо повторяйте его на комиссии.

– Но я не считаю себя виноватой!

– Ладно. – (Нейман услышал, как начальница тяжело вздохнула.) – В мои обязанности входит повышение квалификации работников. Пять минут потрачу на ликбез. Холмогоров написал жалобу, что вы грубо с ним разговаривали, так? Будто сам не мог на месте с вами разобраться! – в сердцах заметила Кристина Петровна. – Как настоящий мужик поступил, ничего не скажешь. Натравил на нас старых куриц! Ну да что еще ждать от нынешних мужчин. Короче, деонтологическая комиссия ожидает увидеть отвязную хамку. Они заранее себя разогревают, готовят убийственные речи и пронзительные взгляды. И если вы начнете качать права, они подумают: действительно, какая хамка! Несчастный Холмогоров! А вот если увидят девочку-ромашку… Во-первых, и в главных, их сценарий будет сбит. Они растеряются, и в их головах невольно возникнет сомнение – а могла ли эта невинная девочка настолько забыться, чтобы оскорбить дежурного хирурга? Может, он переутомился просто? И тут включаюсь я с хвалебной одой. Поражена, изумлена, на Наташеньку, самую послушную и вежливую сотрудницу, это так не похоже, что скорее всего они с Холмогоровым просто не поняли друг друга. Холмогоров начинает брызгать слюной: да я! да она! А вы, Наташа, смотрите на него взглядом Мадонны и говорите: Игорь Николаевич, простите, если я чем-то вас обидела. Поверьте, я не хотела! Запомнили? Лучше запишите на бумажке. Короче, при таком раскладе ни у кого не поднимется рука лишить вас премии. Согласны?

– Да, Кристина Петровна.

– Вот почему вам нужно все объяснять да разжевывать? Пора бы знать, что начальству надо просто верить. Все, идите.

Они вместе вышли из кабинета.

– Подслушиваете, полковник? – дружелюбно поинтересовалась Кристина Петровна.

– Капитан первого ранга, если угодно величать меня по званию, – поправил Нейман.

– Слишком длинно.

– Тогда капраз[1]. И да, я действительно вас слышал. Знаете, что меня удивило?

– Любопытно.

– Вы боитесь пропустить аппендицит, но думаете при этом только о премии. Кажется, судьба больного вас абсолютно не волнует. Неужели, если вы станете причиной смерти или неоправданных страданий человека, вас будет мучить только сожаление о неполученной премии, а не угрызения совести?

Кристина Петровна и Наташа посмотрели на него с одинаковым выражением снисходительного сожаления. Вроде как на недоумка.

– Абстрактный гуманизм, – сказала начальница. – Бывает. Не бойтесь, капраз, я вас вылечу. Терапию начнем со следующей же смены. Беру вас к себе в бригаду.

– Зачем? Мы с Филатовым, кажется, неплохо сработались…

– Приказы не обсуждаются, и вы, капраз, должны знать это лучше других. Но все же объясню. Я поставила вас с Филатовым, потому что он отлично знает город и мог подсказать вам дорогу. Но Филатов богатырь, вас природа тоже не обидела, а я единственная езжу на вызовы без фельдшера. Будет справедливо, если я заберу вас себе. Ничего личного, поверьте. Ваша мужская стать нужна мне с утилитарной целью – таскать старушек и кислородные баллоны.

По роду своих обязанностей Нейман редко появлялся в приемном отделении. Если Кристина Петровна госпитализировала больного, способного передвигаться самостоятельно, Владимир Валентинович ждал ее в машине, если требовались носилки, разумеется, помогал. Но в таких случаях начальница предупреждала, что везет тяжелого пациента, и в приемном покое их уже ждал врач. Врач быстро расписывался в талоне вызова и с дежурной шуткой «конвой свободен» отпускал бригаду.

Но сегодня система дала сбой. Терапевт не мог оставить больного с отеком легкого, и бригаде пришлось задержаться.

Кристина Петровна наблюдала пациента, а Нейман, чтобы не мешать ей, решил прогуляться по приемному отделению. Недавно здесь сделали бодренький, но дешевый ремонт. На первый взгляд помещения выглядели отлично – чистые, светлые, современные, – но, присмотревшись, Владимир Валентинович отметил поистине королевское небрежение к мелочам. Кафельная плитка лежала вразнобой, неровно, без учета рисунка, все стыки и углы были обработаны кое-как, да и качество труб оставляло желать лучшего. «У меня бы они за такую работу схлопотали». Пока Нейман находился на Камчатке «в распоряжении», его постоянно включали в состав разных комиссий, и он невольно заболел тем, что называется мировоззрением ревизора.

Он заглянул в комнату персонала, посмотрелся в зеркало. Оно отразило плечистого мужчину в нелепой голубой рубашке. За тридцать лет службы Нейман так привык к форме, что сразу справил себе в «Медтехнике» полный комплект работника «Скорой», хотя никто от него этого не требовал.

Владимир Валентинович смотрел на себя с интересом: дома у него пока не было больших зеркал, и он не очень представлял, как теперь выглядит.

Что ж, гражданская жизнь и перемена климата почти не сказались на его облике. Все та же физиономия с крупными правильными чертами. Нейман никогда не считал себя красавцем, а Марина говорила, что бог создал его в строгом соответствии со стандартом нормального мужика, но не снабдил никакой «изюминкой», никаким дефектиком, а ведь только эти маленькие браки в работе природы делают людей по-настоящему привлекательными.

Он взъерошил волосы – густые, слегка вьющиеся. Очень хорошие волосы, хоть и с ранней сединой, предмет зависти бывшей жены. Интересно, унаследовал ли их Сашенька? Каким он стал теперь? Марина давно, уже года полтора, не посылала ему фотографий сына. То у нее не было свежих снимков, то Интернета. «Вранье, наверное, – скучно подумал Нейман, – просто готовила меня к отказу от ребенка».

После встречи в ресторане Нейман не пытался связаться с бывшей женой. Он дал ей месяц на размышление, и должен его выдержать.

Тут было не только благородство мужчины, привыкшего держать слово. Неймана пугал предстоящий разговор с женой, и он рад был отсрочить его. Ведь, если Марина категорически откажет, придется идти в суд, а этого Владимиру Валентиновичу хотелось меньше всего на свете. Но что делать, если жена не даст ему другого выхода?

Он понимал, что создаст Марине и сыну проблемы. Ей придется строить отношения с бывшим мужем, терпеть его в своем доме, прислушиваться к его советам по воспитанию Саши.

Да и Сашенька тоже пострадает, это ясно. Легко ли в шестнадцать лет узнать, что твой отец совсем не тот человек, которого ты привык называть папой? А раз отец – не отец, получается, ты тоже не совсем ты…

Тяжело. Но боль отца, навеки разлученного с сыном, наверное, тяжелее…

Если бы он был безответственным придурком, шестнадцать лет бегал бы от алиментов, а потом: здрасте, вот он я! Прошу любить и жаловать! Но ведь безответственный придурок и не стал бы договариваться с бывшей женой, просто заявился бы в семью, и все.

Как трудно жить, когда у тебя есть совесть…

Надеясь отвлечься от печальных мыслей, Нейман зашел в диспетчерскую. Он успел познакомиться с местными медсестрами и в свободное время невинно флиртовал с ними.

В диспетчерской он увидел дежурного травматолога и пациентку – молодую, плохо одетую женщину. Нейман отметил спущенный чулок, порванную блузку и пятна грязи на юбке. Смотреть на это было грустно. Нейман никогда не был эстетом и мало внимания обращал на женские туалеты. Расцвет его мужской активности пришелся как раз на нищие годы перестройки, когда морякам по полгода не выплачивали и без того невеликую зарплату, и баловать жен и дочерей было попросту невозможно. Зачастую в доме подводника было нечего есть, где тут думать о нарядах! Выходили из положения так: отец семейства ходил в старой форме, а полагающуюся ему новую брал материалом, из которого и шились женские и детские вещи. Одна из предприимчивых жен навострилась превращать форменные рубашки в элегантные блузки: перешивала воротник на стоечку, отрезала резинку внизу, обшлага на рукавах – и вуаля! Прелестный наряд в стиле милитари. Завершающим этапом она красила изделия в разные цвета, на флотскую бязь краска ложилась плохо, потеками, но это лишь придавало изделию дополнительный шарм.

Нейману приятно было смотреть на тех женщин: даже в простых самоделках они не теряли очарования.

Наряд же этой женщины выглядел пошло-дешевым, каждая из ее копеечных вещичек была снабжена оборочками, бантиками и стразиками. Она явно хотела быть привлекательной. Печальное зрелище разрушенных, втоптанных в грязь женских надежд.

Она о чем-то на повышенных тонах просила травматолога, причем в ее голосе странно сочетались и умоляющие, и грубые интонации.

– Мы не снимаем побои, – недослушав, отрезал травматолог.

«Мы только наносим», – буркнул про себя Нейман.

Как он понял, женщину избил муж, и она пришла зафиксировать повреждения.

– Идите в милицию. Пишите заявление, вам дадут направление к судмедэксперту.

Кажется, женщина была подшофе. Травматолог всеми средствами давал понять, что разговор окончен, но она не уходила.

Нейману стало ее жаль. Он решил вмешаться:

– Почему вы не хотите помочь?

– Не понял? – Травматолог окатил его специальным взглядом.

Будто бы он мог воздействовать на закаленную психику подводника!

– Я говорю, почему бы не сделать, что она просит? Она же пришла с жалобами, побои, наверное, повредили ее здоровью?

– Слушайте, вы, насколько я знаю, водитель? Вот и водите, а меня не надо учить работать.

– Да не учу я, просто по-человечески… Вы хоть осмотрите ее, вдруг там что-то серьезное, может и не сразу проявиться на фоне шока.

Травматолог фыркнул. Это был молодой холеный мужчина, несчастная пациентка явно казалась ему существом низшего порядка.

Нейман вспомнил годы командирства. Что ж, в его арсенале тоже были специальные взгляды, и усмирял он ими не таких хлипких мальчиков, а закаленных мужиков, заглядывавших в гораздо более страшные, чем Неймана, глаза – глаза смерти.

– Надо помочь.

И травматолог пригласил женщину в смотровую. При этом он изобразил сложную и яркую пантомиму, но Нейман не обиделся.

– Вы даете, капраз! – фыркнула Кристина Петровна, когда он подсаживал ее в кабину «Скорой». – Без году неделя работаете, а уже начали свои порядки наводить.

– Я просто пожалел женщину. – Нейман занял водительское место.

Травматолог наябедничал начальнице. Когда только успел?

– Ну-ну.

Кристина Петровна стала звонить на станцию: нет ли вызова. Можно было и доехать, станция располагалась в ста метрах от приемного отделения больницы, но начальница жалела Неймана, избавляя его от необходимости лавировать между припаркованными машинами докторов и миновать идиотский шлагбаум, который неизвестно зачем администрация установила посреди больничного городка. Или Кристина Петровна просто казенный бензин жалела?

В начальнице деспотизм причудливо сочетался с вежливостью. Во всем, что не касалось непосредственно работы, она была очень уступчива. Всегда спрашивала, по вкусу ли Нейману музыка в машине, не дует ли в открытое окно. Она могла жестко отчитать сотрудника за промах, а через минуту любезно угощать его кофе. Сотрудники «Скорой» часто просили водителей подкинуть до электрички или привезти из магазина что-нибудь тяжелое. Кристина Петровна обращалась за помощью очень редко и всегда начинала с фразы: если вас не затруднит.

– Как у нас с бензином?

– Под пробочку.

– Тогда поедем в Ключики, привезем роженицу?

Нейман кивнул, но заметил, что не знает дороги.

– Я покажу. Вообще-то туда должна из района «Скорая» ездить, но, во-первых, нам ближе, а потом они все наши городские полисы себе сделали. Эти Ключики… Черная дыра! Или жуткие ножевые оттуда привозишь, или дикую пьянь. Ключики от ада надо было их назвать. Там еще местный фельдшер есть, настоящее порождение преисподней. Вообще не просыхает. Последний аппендицит, на который я по его заявке выезжала, оказался сотрясением головного мозга.

– Не пугайте. – Владимир Валентинович выехал на проспект и притормозил. – Куда дальше?

– Направо. Думаю, времени у нас достаточно, но на всякий случай включите спецсигналы.

Нейману нравилось ездить с преимуществом, но порядочности водителей он не слишком доверял – перед перекрестками всегда немного притормаживал.

Вскоре они выехали из города, миновали широкий пояс садоводств и оказались на природе. Нейман с удовольствием поглядывал на окружающий пейзаж. Дорогу обступил сумрачный лес. Ветви огромных елей поникли под тяжестью снежных шапок. Низкое вечернее небо хмурилось, солнце уже село, но снег еще искрился, будто сам по себе. Надо как-нибудь поехать за город не по делу, а просто так, решил он. Погулять в лесу. На обочине он заметил хорошо накатанную лыжню и подумал, что обязательно купит лыжи.

Значительная часть жизни Владимира Валентиновича прошла, что называется, «под пейзажами». А когда он не был в походе, тоже не особенно разглядывал окружающий мир. Быстро привык к диким величавым красотам Камчатки и перестал восхищаться вулканами, океаном – всем тем, что навсегда западает в душу любому приезжему.

После отставки у него стало намного больше времени, а забот, напротив, убавилось, и Нейман узнал новую радость – любоваться природой.

Но сейчас нужно было сосредоточиться на дороге. Гололеда нет, но путь сложный, извилистый, как знать, не вынырнет ли из-за поворота нетерпеливый водитель, решившийся на обгон?

– Вы все же напрасно вмешались, – нарушила молчание Кристина Петровна.

– Считаете, я не прав?

– Как посмотреть, – задумчиво протянула она. – Ваш порыв понятен и вызывает уважение, но травматолог тоже прав. Он-то не впервые с этим сталкивается. И скажу вам, капраз, все это так рутинно, так скучно и грязно, что не стоит ваших нервов.

Нейман прошел крутой поворот. Машина слушалась прекрасно.

– Я не привык быть в стороне, когда обижают женщину, – заявил он и смутился от собственного пафоса.

Кристина Петровна фыркнула:

– Сама виновата!

– Позвольте! Женщина виновата в том, что ее избил муж? Что вы такое говорите!

Он горячился, происшествие в приемном отделении взволновало его. Раньше он никогда не сталкивался с подобным. Никто из подводников не поднимал руку на жену. Даже если жена изменяла. Случались, разумеется, шумные скандалы, но если кто и гонялся за кем по всему поселку подводников, так это жена за мужем, и никогда – наоборот.

– По-человечески ее жалко, – вздохнула Кристина Петровна, – но никто же не мешает ей развестись. Однако она этого не делает. Больше того, завтра она протрезвеет, вспомнит, что мужняя жена, а несколько ударов по физиономии – нормальная цена за этот высокий статус. Между тем мы по ее обращению обязаны дать телефонограмму в милицию.

– И в чем проблема?

– В том, что она, довольная, придет домой, объявит, что зафиксировала побои и теперь у нее управа на мужа есть. Вроде как отомстила. А муж получил психологическую разрядку, пока ее бил. И теперь оба радуются жизни. А на следующий день звонит участковый и спрашивает: что у вас произошло? Ах, отвечает она, мы так хорошо живем, муж меня пальцем не тронул, и вообще я вчера нигде не была, работники приемного отделения что-то напутали. И участковый в недоумении начинает разбираться с дежурной сменой. Серьезных последствий, конечно, нет, но все равно неприятно.

– Вы так уверенно говорите! Ситуации-то разные бывают…

– В том-то и дело, что нет! – отрезала Кристина Петровна. – Как под копирку. Даже периодичность примерно одинаковая. Две-три недели. Замкнутый цикл: накопление негатива и разрядка. Кто на самом деле не хочет больше терпеть, идет и разводится. А посещения приемного покоя – это так, самообман. Вся беда в том, что женщины, избавившись от экономической зависимости от мужчин, никак не могут избавиться от зависимости психологической.

– Не понял, – буркнул Нейман.

Кажется, он, сам того не желая, ввязался в бесплодную дискуссию на тему «Все мужики козлы».

– Очень просто. В наше время женщина – самостоятельная единица, надеюсь, с этим вы спорить не будете?

– Как можно…

– Она зарабатывает себе на жизнь и обеспечивает собственную безопасность. Прекрасно может прожить своим умом, но, если не имеет при себе двуногого паразита, жизнь превращается для нее в трагедию. Хоть плохонький, да мой – эта древняя поговорка почему-то не потеряла в наши дни актуальности. Самое смешное, что эта, с позволения сказать, дама искренне будет меня презирать, если узнает, что я одинока.

– Вы? – Нейман изумился. – Никогда бы не подумал!