Шмагия Олди Генри
Долго рассматривать пеструю публику малефик не стал, сразу пройдя во второй, «чистый» зал. Тут сидел народ посолиднее. Хотя и здесь свободных мест оставалось маловато. Один табурет пустовал за столом, где со скорбью и тщанием надиралась могучая кучка Веселых Братьев. Компанию им составлял румяный широкоплечий простак с бляхой магистрата на груди. Вокруг Братьев и крепыша-простака, осами над разлитым медом, вились Доступные Сестры в глухих, невинно-прозрачных платьях с хвостами леопардов. Хвосты томно извивались: достигалось это с помощью хитроумной шнуровки лифов.
Братья с надеждой уставились на нового посетителя. Старший даже пустил слезу, приглашающе махнув рукой, но Мускулюс притворился слепым. Коротать время в тенетах сего ордена – слишком тяжкое испытание для печени, кошелька и желудка. Особенно памятуя о вчерашних трепангах! Закон суров: сел за один стол с Братьями – ешь, пей, гуляй наравне, а плати вдвое. Можешь соблюсти умеренность, но тогда плати вчетверо. А еще на их кислые рожи смотреть…
К счастью, под оливой в горшке обнаружился угловой столик на два места, только что освобожденный клиентами.
Малефик быстро проследовал туда.
Весть о приезде в Ятрицу столичного колдуна уже распространилась по городу. Буквально через минуту перед Андреа возник хозяин «Хромого Мельника». Он являл собой несомненное сходство со скульптурой над входом, разве что скульптуре недоставало поварского тесака на поясе.
– Счастлив! – сердечным баритоном начал он, сдвигая набекрень головной платок. – Душевно счастлив видеть вас, уважаемый мастер, в моем скромном заведении. Надолго к нам? Что изволите заказать?
Хозяин галантно шаркнул протезом.
– На неделю, может, две. А заказать изволю. Первым делом – кувшинчик тминной с солью. К нему – окуньков, томленных на углях. Крупных, но не слишком жирных. С гранатовым соусом. Еще подайте тонких ржаных хлебцев и запеканку с базиликом.
В рыжих глазах аустатора отразилось сочувствие. Клиент желает тминной с солью и ничего жирного? – значит, мается после чрезмерного усердия. «Ничего, уважаемый! Берем вашу хворь на абордаж! Завтра же будете огурцы с молоком безнаказанно кушать!» – явственно читалось на лице хозяина.
– А скажи-ка, голубчик, – снедаем внезапным любопытством, колдун придержал аустатора за локоть. – Грамота, чудо-зеркало… Не боишься прогореть? Всякий ли захочет со стриксом за общим столом сидеть?!
В ответ хозяин просиял хитрющей улыбкой, сразу сделавшись похож на медный таз.
– Не в обиду будь сказано, мастер колдун… Я вас колдовству учить не возьмусь. Но и вы мне в трактирном деле, простите, не учитель. Где еще почтенный бюргер на дикого игиса взглянуть сможет? А нигде! Кроме как у Джонатана Окорока. Вы уж поверьте, я человек бывалый, в людях толк знаю. Вот и валит ко мне народ. Увидят приезжего незнакомца, ликом бледного, с ногтями длинными, – потом с месяц по городу разговоров. Я, мол, вчера… в «Хромом Мельнике»!.. рядом сидел!.. И гости вроде вас мимо не проходят. Дома по приезду жене расскажешь, жена три дня муженька голубит. Я с вами, мастер колдун, как на духу, по совести – вы и так зрите в корень, кто есть кто!
Андреа мимо воли расхохотался.
– Зрю, братец. Только я не один зрячий. И не один грамоты между строк читать умею. Коренные инферналы часто наведываются?
Аустатор воровато оглянулся по сторонам. Склонился к самому уху гостя:
– Хвала Вечному Страннику, по сей день никого не видал! Мое дело – напои-накорми, а видеть скрытое не обучены. Вот вы, к примеру, упаси Нижняя Мама… Были бы из этих, так под личиной явились бы! А?!
Хозяин победно воззрился на Мускулюса.
Отпустив аустатора, малефик на всякий случай сощурил «вороний баньши». Вполкасания «вспорол» зал крест-накрест. Обычные люди, пьют-едят, чужой гарью не тянет. Можно расслабиться. Запотевший кувшинчик с тминной, серебряная солонка в форме горного драконца и высокая чарка возникли на столе, как по волшебству. Следом – хлебцы и соусник, остро пахнущий гранатом со специями. Искушение было велико, и Андреа решил начать «лечение», не дожидаясь окуньков с запеканкой. Наполнил чарку, от души сыпанул туда соли. Размешал пальцем: так полезней. Макнул хлебец в соус. Ну гуляй, мана, без обмана! Морская горечь пополам с огнем ухнула в желудок, гоня прочь козни трепангов.
Главное – не переусердствовать. Знал за собой колдун тайный грех.
– Доброго здоровьица, мастер колдун!
Ширма из кленовой стружки, укрывавшая малый столик неподалеку, раздвинулась. Обрамлен бледно-желтыми локонами – словно щеголь в допотопном парике времен Гренделя Скильдинга! – на Мускулюса пристально смотрел офицер местного ландвера. В руке ландверьер держал кружку горячего, пышущего жаром вина, давая понять, что своим тостом присоединяется к чужой трапезе.
Малефик кисло ответил поклоном: офицер ему не понравился. В столице бытовало презрительное отношение к ландверу, этой самодеятельной милиции округов, в периоды мира более опасной для своего же короля, а в случае войны – чванной и бестолковой. Особенно изощрялись в шуточках над олухами-ландверьерами гвардейцы и кавалерия. Андреа не был ни гвардейцем, ни кавалеристом, но полагал бестактностью лезть с тостами, когда тебя не просят. Щекастое, рябое лицо офицера выражало живейший интерес к «мастеру колдуну»; казалось, солдафон только и ждет, когда его пригласят за общий стол. Не будучи опытным физиогномом и не желая прибегать к Высокой Науке, Мускулюс тем не менее видел, что интерес ландверьера – козырный. Он чего-то хотел от малефика.
Просто выпивка в новой компании? – ничуть.
Острые глазки буравили намеченную цель, ввинчиваясь к самой сердцевине. Так смотрит столяр на подвернувшееся полено, размышляя: пустить на растопку или выточить марионетку для приятеля-кукольника?!
– Хозяин! Еще тминной нашему почтенному гостю! За мой счет!
– Будет сделано, сударь ланд-майор!
Прежде чем колдун успел отказаться, ширма сомкнулась. Срывать же досаду на аустаторе, который хромал из кухни со вторым кувшинчиком, было нелепо. Не часто ли тебя злость-досада без причины мучит, колдун? Детвора с плюшками, назойливый вояка, хозяин «Хромого Мельника»? В твои-то годы…
Странное дело: мелочь, пустяк, а настроение испорчено безнадежно.
Тут еще Веселые Братья без одобрения косились на Андреа: скупердяй, брезгует обществом святых отцов! У приор-дьякона Братьев в левом глазу обнаружился характерный прикос, и Мускулюс машинально закрылся ослабленными «Плодами Злонравия». Чароплетов меж Братьями не водилось, но рожи всей компании (включая крепыша из магистрата) были мрачней мрачного.
«Вот ведь люди! И чего им в миру не жилось?!»
Орден Веселых Братьев учредили более трех веков назад, при Фредерике Барбабелле. Вскорости он получил поддержку большинства правящих династий: здесь, по неясной причине, особо постарались духовники августейших супруг. К Братьям приходили адепты Тринадцати Скорбей, отчаявшись слиться с Романтичным Му, аскеты церкви Неукротимого Смирения, возжаждав дополнительных мук, первопроходцы Двух Колец, неофиты Двух Концов и жрецы Срединного Гвоздя, – короче, титаны подвижничества и столпы отрешения, неудовлетворенные духовно.
Они стучались, и им отверзалось.
Хотя не всем.
Кандидата в члены Братства ждал ряд испытаний: на чистоту помыслов, стойкость к соблазнам и крепость телесную. Ибо образ жизни Веселых Братьев мог долго выдержать отнюдь не всякий! Скрипя зубами от отвращения, они поглощали горы жаркого с пряностями; морщась, как от зубной боли, вливали в себя ведра лучших эмурийских вин; стеная и лия слезы раскаяния, многажды за ночь теряли невинность в объятиях блудниц; и лишь печально крякали, огребая зуботычины во время «стенных» ритуал-побоищ. Тот, кто хоть на миг выказывал малейший намек на удовольствие, получаемое не от утреннего похмелья и саднящих кровоподтеков, а от застолий и ночных оргий, безжалостно изгонялся с позором. В итоге Веселые Братья четвертый век подряд предавались ненавистным разврату и чревоугодию, стоически неся тяжкий груз. Немало из них достигло за это время Горнего Делириума, ускользавшего ранее. Кое-кто после озарения вновь возвращался к былому отшельничеству; иные уходили в мир, узрев в обыденности Янтарную Нить. Редкие гении, если позволяли средства, возобновляли разгульный образ жизни вне ордена – теперь уже в полное свое удовольствие.
Таким способом орден креп год от года.
– …Вы позволите?
Очнувшись от задумчивости, Мускулюс обнаружил два любопытных факта. Во-первых, ему, оказывается, принесли окуньков и запеканку. Судя по обглоданным костям, пару окуньков он успел благополучно съесть. Во-вторых, над ним горой навис давешний ланд-майор с дымящейся кружкой в деснице. Шуйцей офицер беспардонно оперся о стол малефика. Пшеничные усы, «завитые винтом», грозно топорщились, обрамляя пористый утес богатыря-носа. Усмехался жесткий рот, а вот глаза-буравчики исподволь продолжали начатую работу, ввинчиваясь глубже, глубже…
Отказать нахалу? Бессмысленно. Этот пес с мертвой хваткой. Будет встречаться на пути раз за разом, пока не добьется своего.
– Присаживайтесь, – откровенно вздохнул Мускулюс.
Ландверьер опустился на стул с неожиданной легкостью. Стул даже не скрипнул.
– Я вижу, сударь офицер, вы не просто желаете выпить для знакомства, – малефик решил брать быка за рога. – Что ж, приступим.
– Вы угадали, мастер колдун. Значит, сразу к делу? Тем лучше. Мое дело – закон и порядок в Ятрице. И, смею вас заверить, справляюсь я с этим неплохо. Иначе, сами понимаете, старину Эрнеста вряд ли оставили бы на второй срок… Но сейчас я в затруднении. Видите вон того мужчину с бляхой магистрата? Что сидит с Братьями?
– Вижу. Вы хотите его арестовать? Вам нужна моя помощь?!
Крепыш как раз опустошал очередной кубок крепкого. По мокрому румянцу его щек градом катились слезы.
– Это Якоб Гонзалка, архивариус ратуши. Два… нет, уже почти три дня назад пропала его дочь. Искра Гонзалка, шести лет от роду. Отец пришел в «Хромой Мельник» напиться с горя.
– Я малефик. Розыск людей вне моей компетенции. Обратитесь к ясновидцам. Закажите легавого волхва из частной службы. Или просто отправьте на поиски патрули с собаками.
– Вы позволите мне закончить?
Сказано было вежливо, но столь твердо, что Андреа на миг смешался. Молча кивнул, налил себе тминной; не глядя, сыпанул соли, разболтал. Выпил без удовольствия, словно Веселый Брат.
– Я забыл представиться. Ланд-майор Эрнест Намюр, из Кошицких Намюров.
– Андреа Мускулюс. Консультант лейб-малефициума.
– Рад знакомству. И заверяю вас, – ландверьер расстегнул верхний крючок мундира, дернул воловьей шеей, – что мы сделали все необходимое. Патрули с лучшими чеширскими хортами, ясновидица… Мэлис очень толковая ведьма! Не чета столичным затейницам, но ей человека найти – что мне кружку пива осушить. Увы, ни малейших следов. Как в воду канула. Впрочем, Ляпунь-водяника Мэлис захомутала: дед клянется, что дно чистое…
С минуту колдун сидел молча, наскоро прикидывая, куда могла подеваться дочка молодого архивариуса. Чтоб ни хорты, ни ведьма, ни героический ландвер… Решила прибиться к цирку? Кочевые шагры сманили? Вряд ли. Сгинула в лесу? Ведьма б почуяла, что жизнь пресеклась. Если толковая баба, то и место гибели указала бы. «Малый народец» шалит? От собак они человека укроют, от ясновидицы – никогда… Некромант в Чурих увел, для «Страстей по Вторнику»?! Глупости. Это в сказках некроты детей мешками таскают. Толку их, сопляков, красть, когда на любом невольничьем рынке хоть легион голопузых, бери не хочу… Опять же чужая мана в любом случае след оставит. Если только ведьма не полная дура. Или если она не в сговоре с похитителем.
– Прошу прощения, если чем обижу. – Андреа наклонился к ланд-майору. Вдохнул жаркий запах вина и еще почему-то еловой смолы. – У вас, сударь офицер, в Ятрице поножовщины не случается? На улицах ночью не грабят? С поджогами все в порядке?
– К чему вы клоните, мастер колдун?
– К тому, что пропал один ребенок. Исчезни пять, семь, десять детей, можно было бы грешить на безумца-злоумышленника или обращаться в Надзор Семерых. А так – одно-единственное дитя. Дочь архивариуса. Вы приняли меры, но они принесли мало пользы. Якоб Гонзалка – ваш близкий друг?
– Нет.
– Родственник?
– Ничуть.
– Сударь офицер, вы понимаете, о чем я?
Ландверьер моргнул бесцветными ресницами. Он вдруг стал прямой-прямой, как флагшток замка, захваченного врагами, но еще ведущего бой на лестницах и галереях. Даже изрядный живот не мешал этой удивительной прямизне. Пальцы наглухо застегнули крючки воротника: медленно, тщательно, выполняя наиважнейшую в данный момент работу. Края, обшитые жестким галуном, врезались в шею. Лицо Эрнеста Намюра налилось кровью. Вдыхая воздух, он слегка храпел: так бывает с людьми, перенесшими сквозное ранение в грудь, когда у них учащается сердцебиение. Ландверьер вдруг показался малефику загнанным, упрямым конем.
Впрягся в ворот маслобойки: скрип-скрип, день-год.
– Нет, мастер колдун. Я не понимаю вас. Пропал ребенок. И поножовщина с поджогами никак не отменяют для меня этого факта. Возможно, я старомоден или сентиментален. Извините, что потревожил. Честь имею!
– Обождите…
Движением руки остановив ланд-майора Намюра, колдун подумал, что жизнь в столице накладывает на человека тайное клеймо. Печать зверя. Вот и сейчас: Андреа Мускулюс не испытывал угрызений совести. Не терзался, коря себя за произнесенные слова. Ничуть не бывало. Он никогда не заблуждался насчет своих моральных качеств; не делал этого и теперь. Просто от ландверьера пахло вином и смолой. Просто Якоб Гонзалка, чей румянец не могло погасить даже горе, хлестал кубок за кубком. И галун воротника все туже врезался в жирную, чужую шею, словно удавка.
– Скажите, чего вы ожидали от меня?
Офицер растерялся. Должно быть, он надеялся на этот вопрос с самого начала и все равно был застигнут врасплох.
– Я… я рассчитывал, что вы окажете мне помощь. Поможете отыскать девочку.
– Каким образом?
– Вы дипломированный колдун. Столичная, извините, штучка. Консультант лейб-малефициума, наконец! С вашим даром… Вам наверняка удалось бы почуять то, что ускользнуло от ведьмы.
– Буду с вами откровенен, сударь офицер. Мои способности несколько иного… э-э-э… профиля, нежели бескорыстная помощь. Но – допустим. Допустим даже, что я искренне хочу вам помочь. И, вопреки желанию, бессилен это сделать. Понимаете?
– Нет. Не понимаю.
Ландверьер брезгливо скривился. Непослушными пальцами принялся вновь расстегивать крючки тугого воротника. Мускулюс без энтузиазма следил за его манипуляциями. Ситуация все больше напоминала идиотскую балладу халтурщика-трубадура: великий маг инкогнито приезжает в провинциальный городишко, где творятся жуткие похищения и темные злодейства, по улицам табунами бегают страшные тайны, а доблестный воин изнемогает, борясь со злом в одиночку. Одна добрая знакомая малефика очень любила такие баллады, что и послужило причиной расставания.
– Хорошо, я объясню. Вот мы сейчас сидим в «Хромом Мельнике». Пьем, беседуем. Но вы в это время продолжаете отвечать за порядок в Ятрице. Беспокоитесь о пропавшей девочке; небось думаете еще о десятке происшествий мельче рангом, о которых мне знать совершенно ни к чему. Вы заняты делом. Даже сейчас, разговаривая со столичной штучкой без чести и совести. Верно?
– Верно, мастер колдун. В самую точку.
– Так вот, я нахожусь в точно такой же ситуации. Только область моих интересов – иная. А забот, поверьте, ничуть не меньше. Если я хоть на миг отвлекусь, сосредоточусь на деле, более существенном, чем чарка тминной и беседа с любезным офицером, если увеличу расход маны… Последствия выходят за рамки вашего воображения. Впрочем, если хотите, я могу махнуться.
– Навести морок?
– Зачем? Просто вы ненадолго окажетесь в моей шкуре. Со всеми моими заботами, как если бы они были вашими. Желаете рискнуть, сударь?
Он был храбрым человеком.
– Ну, если вы сами предлагаете…
Разбуди Мускулюса ночью и свяжи ему шесть пальцев из десяти – мануальную фигуру блиц-рецепции он воспроизвел бы, не задумываясь. Это первое, чему учат мудрые наставники своих учеников: «пересаживать белого павиана на чужие плечи». Колдун щелкнул ногтями в волосах, проворно ловя инстант-образ, и зажал верткую добычу в кулаке. Образ жужжал и копошился. Дождавшись, пока инстант закуклится, Андреа легким щелчком отправил его в лоб ланд-майору, аккурат между жиденькими бровями. Лоб Эрнеста Намюра треснул – разумеется, на астральном уровне! – и ландверьер, охнув, застыл соляным столбом, словно праведница Гвизарма, оглянувшаяся на Гнилой Сатрапезунд.
Андреа прекрасно знал, что сейчас испытывает офицер.
Мерзлой глыбой пал на плечи тройной «ледяной дом», оплывая свечным огарком под жаром страстей. Давным-давно Шустрая Леди, склонив голову под меч лилльского палача, во злобе прокляла барышень Лилля на тыщу лет вперед, и заклятье по сей день не выветрилось. Правда, был здесь и плюс: родинки, бородавки, «винные пятна» и позорные клейма запросто сходили с девиц после линьки… А ведь надо еще скреплять дужки замок-наговоров, не давая им истончаться; приглядывать за гвардейцами-охранниками, вытирать носы «тень-платком», отбивая обоняние; ежесекундно вслушиваться в дрожь дозорной паутины: что линька? не начинается ли?! Ведь, едва придет срок, малефик должен быть рядом. И главное – закупоривать бешеный, сводящий с ума натиск эманаций Гюрзели, Химейры и Эмпузы: себя-то не проклясть…
Последние дни колдун напоминал жонглера-виртуоза, держащего в воздухе дюжину разнообразных предметов. Желаю приятной минуты, сударь офицер! А ведь я с вами только мигом поделился. Мигом одним, только мигом одним…
Встряхнувшись, Эрнест Намюр залпом осушил кружку.
Будь там кипяток, не заметил бы.
– Не позавидуешь вам, мастер колдун! – с усилием выдавил он, отдуваясь. Щеки офицера шли пятнами, лоб блестел от капелек пота.
– Теперь понимаете, почему я отказался помочь вам?
– Понимаю.
Унылая пауза висела над столом: лампада темного света.
– Колдовское дело тоже не сахар, – загадочно выразился ланд-майор с видом опытного мага, члена всех Академий от Реттии до Ла-Ланга. – Вам бы, к примеру, в гостинице остановиться, отоспаться… Ан нельзя. При девках состоять надо. Хуже нет, чем при девках состоять: я знаю, я гарем Абд-Ал-оглы из песков Таран-Курт выводил, в Вернскую кампанию… Вонь от наших красилен – дракона валит. И как ваши девки там живут?
– Контракт, – пожал плечами Мускулюс. – Я их потом замуж выдам. В хорошие руки.
– Ну да, ну да… Хорошие руки, они чаще в ежовых рукавицах…
Ланд-майор торопился сменить тему разговора, за что Андреа был ему весьма признателен.
– Кожевники наши пообвыклись в слободе, принюхались. Человек ко всему привыкает. Вон у Швеллера жена который год лежмя лежит. Тоже небось привык. Хотя сдал Леон, сильно сдал. Кремень был мужик: и семью, и хозяйство во фрунт строил. Вот так, – Эрнест Намюр продемонстрировал, как именно. Получилось внушительно. – Это, видать, из-за Ядвиги. Кто ж мог знать? Раньше, бывало, и колотил ее, и бранил… А как слегла – поплыл хозяин киселем. Сыну волю дал, дома сиднем сидит… шваль всякую приваживает…
– Давно слегла-то? – осведомился Мускулюс, скорее, для приличия.
Пассаж о «швали» вверг его в недоумение. Обидеться, что ли?!
– Пять лет будет. Лихой годишко выдался, много дряни принес. Ядвигу Швеллер прямо в лесу удар хватил. Ее подруга, Мэлис-ведьма, на закорках до дома волокла. Знахарь бился-бился… Без толку. А лес до следующей осени как поганой метлой вымело: зверье сонное, щеглы каркать вздумали, грибы огромные, да трухлявые… Ягода посохла, погнила. Я с капралом Фюрке сунулся поглядеть: что за напасть такая? И знаете, мастер колдун…
Он развел руками: дескать, рассказал бы, а слов не хватает.
На обычную байку история Эрнеста Намюра походила слабо. Малефик ощутил слабый укол интереса.
– Вы позволите? Мне проще взглянуть самому.
Ландверьер задумался. На его месте задумался бы любой: пускать ли в закрома памяти чужого колдуна? Лоб офицера смяли морщины; глазки утонули глубоко-глубоко, посверкивая бисеринами. Мускулюс не мешал, ожидая. Конечно, при необходимости он мог бы, что называется, «взять силой». Но насилие ментального рода попахивало Тихим Трибуналом. Особенно если поводом к расследованию явилась жалоба военного – гвардия или ландвер, это роли не играло. Кроме того, вы никогда не пробовали рыться в чужих тайниках, отыскивая ухоронку, когда дом вокруг горит, в дыму шастают твари, о которых лучше не вспоминать, и взломщик всякий час рискует остаться под дымящимися руинами навсегда?! Если не пробовали, то Андреа Мускулюс вам искренне не советует.
– Я доверяю вам, мастер колдун. Смотрите сами.
Малефик был благодарен ландверьеру: интерес одолевал все сильнее, а разрешение собеседника упрощало процедуру.
– Что мне надо сделать?
– Вам, господин ланд-майор, не надо делать ничего. Этим вы меня чрезвычайно обяжете.
– Пить можно?
– Нужно. А теперь помолчите, прошу вас.
Легкими пассами Мускулюс собрал горсть мнемо-флюидов, окружавших Эрнеста Намюра. На ощупь отсеял шелуху, морщась от слабых ожогов: все-таки согласие ланд-майора было не вполне искренним. Остаток выложил на столике в две полоски, мимоходом любуясь снежным блеском флюидов. Такой оттенок встречается у людей, мало отягощенных сомнениями и предпочитающих выполнять приказы, нежели командовать. Скрутил из салфетки трубочку; сунув один конец в левую ноздрю, наклонился к столешнице и сделал добрую понюшку. Переждав колючий всплеск судорог, зарядил правую ноздрю.
– Сейчас очень прошу меня не отвлекать, – успел сказать колдун.
Ответа он уже не услышал.
…пахнет прелью. Над головой щебечет иволга. В кустах клещевины, за спиной, возится ланд-капрал Фюрке: капрала тошнит. Взгляд опускается ниже. Хочется зажмуриться. Нет, нельзя. Надо смотреть. Я сказал: смотреть, Намюр! Ты слышишь?! Когда одержимые Чистыми Тварями взяли в оборот твою роту под Вернской цитаделью, ты ведь смотрел в лицо худшему зрелищу, чем сейчас!
Давай, приятель.
Не отворачивайся.
Тело, до половины утонувшее в палых листьях, скручено из безумных частей. Ладонь младенца. Плечо и часть грудной клетки взрослого мужчины. Редкие седые кудри старика падают на исклеванные птицами нежные щеки юноши. Правая щека старше левой: там пробивается редкая бородка. Ноги разного возраста: одной лет пять, другой все тридцать. Волосатый живот зрелого человека, но гениталии под животом – невинного ребенка. Поодаль лежит второй труп. Точно такой же, но над ним больше поработали лесные падальщики. Это его увидел капрал Фюрке, после чего стал бесполезным для поисков и расследования. А ты все смотришь, хотя толку в этом мало.
И еще: запах.
Нет, не вонь мертвечины – это ты бы счел сейчас благом, ароматом духов Крошки Жаклин.
Пожалуй, так пахнет гниющая судьба.
Странная мысль. Но понять ее исток не получается: почти сразу ты ныряешь в кусты и, мучительно кашляя, присоединяешься к Фюрке.
Стоит ли говорить, что все удовольствие от ужина было отравлено напрочь? Даже вчерашние гады-трепанги опять встали поперек горла. Бледный до синевы, Мускулюс быстро плеснул в чарку, залпом выпил.
Повторил без перерыва.
Когда Просперо Кольраун демонстрировал ученикам последствия запретных опытов на стыке дэвгеники и «magia nigra», например результат случки лягушки, гороха и инкуба, – это было куда менее противно.
– Да, вы видели. Теперь я понимаю, мастер колдун: вы действительно видели.
Ландверьер с сочувствием следил за действиями малефика.
– Вам ясно, почему я не стал тащить эту пакость в город? Мы с Фюрке зарыли тела у Юстовых оврагов. Капрал молчун, на него можно положиться. Опытного мага в Ятрице нет, вызывать волшебника из столицы – лишние хлопоты. Пойдут слухи, гуртовщики станут гонять стада в обход, купцы объявят бойкот ярмарке… Вы будете смеяться, мастер колдун, но я люблю этот город. Этот маленький, сонный, славный город. Я счел за благо промолчать. И пять лет уверял себя, что поступил верно. Особенно когда той же зимой явились каземат-сыскари из столицы. Правда, по совсем другому делу.
Сперва Андреа решил, что ослышался.
– Сыскари? Это был листвянчик-месяц, пять лет тому назад?!
– Да. А что?
– Начало месяца? Середина?!
– По-моему, третья декада. Вам дурно, мастер колдун?
– Нет, – ответил Андреа Мускулюс. – Все в порядке. Давайте еще выпьем?
Spatium II
Волшебника не удивишь чудом.
Но это было именно чудом из чудес.
В прошлый вторник престарелый лейб-малефактор Серафим Нексус лично представил Его Величеству верноподданного колдуна Андреа Мускулюса.
Последний впервые удостаивался аудиенции у августейшей особы и волновался, как девица перед брачными гонками. Однако, хвала Вечному Страннику, все прошло гладко. Король пребывал в благосклонном расположении духа, лейб-малефактор открыто покровительствовал «даровитому отроку, без пяти минут магистру»; да и сам Мускулюс, простив старцу легкомысленного «отрока», был в ударе. Кланялся с изяществом, ел ножом и вилкой. Говорил как по-писаному, без срамных идиом простонародья, и исключительно вовремя: то есть когда к нему обращались. В паузах же молчал с благоговением. В итоге Эдвард II дал высочайшее распоряжение оформить колдуну патент члена королевской свиты. Сперва на сезон предстоящей охоты в Бреннских лесах, а там – как получится.
– В каком, позвольте спросить, качестве? – кланяясь, осведомился писец-куратор из Канцелярии Патентов, дотошный и въедливый, как жучок-древоточец. Сизые щеки писца обвисли скорбными брылями в предчувствии работы. – Ранг? Звание? Жалованье казенное или на свой кошт?
– Стар я стал, – невпопад раскашлялся Серафим Нексус. – Подагра замучила. И седалищный нерв ущемлен гораздо. Тяжко мне по охотам гарцевать…
Эдвард II лукаво, с пониманием кивнул:
– Оформляйте на казну. В качестве, значит, действующего консультанта лейб-малефициума.
Король задумался и, лучезарно улыбнувшись, добавил:
– С испытательным сроком. Серафим, не ревнуй, сам ведь рекомендовал…
Просперо Кольраун на этот раз надеялся отсидеться дома: любые поездки, а охоту в особенности, боевой маг почитал напрасной тратой сил телесных. К своим телесным силам он относился исключительно бережно. «Охота пуще неволи!» – жаловался маг домочадцам. Однако придворный волхв-люминосернер накануне отъезда, обкурившись сморчками, кликушествовал не к добру. Пророчил «дорогу дальнюю, казенный дом», с отягчающими обстоятельствами. Королеву схватила мигрень, инфанты рыдали, обнимая отцовские сапоги, – короче, для успокоения династии пришлось-таки Кольрауну сопровождать Его Величество. Скрипя сердцем, сапогами, рессорами кареты и пружинами новомодного сиденья, Просперо с величайшей неохотой последовал за владыкой.
Консультанту лейб-малефициума, увы, места в карете не полагалось, так что Мускулюс поехал верхом на казенной кобыле.
Охотничий лагерь напоминал растревоженный муравейник с редкостно бестолковыми муравьями. Слуги, ловчие, конюшие, доезжачие, стремянные, посошковые, егеря, псари, повара с поварятами, дамы скверного поведения… Казалось, что за королем увязалось полстолицы. Причем именно та половина, которая была меньше всего приспособлена к походной жизни. Хорошо хоть загонщики успели покинуть лагерь. С тазами, гонгами и колотушками они еще затемно отправились в чащу – и сейчас, как доложил премьер-ловчий, «рады гнать».
После легкого десерта, затянувшегося часа на три, свита погрузилась в седла, готовясь сопровождать повелителя.
Андреа Мускулюс ограничил завтрак древесными устрицами, бриошью «Dofine» и глотком белого с тмином. В освободившееся время он успел трижды «обнюхать» сбрую, снаряжение и окрестный Филькин Бор на предмет вредоносных флюидов, порчи и засад бунтовщиков. Последнее, конечно же, было излишним. Присутствие в лагере Просперо Кольрауна, боевого мага трона, и отряда лейб-стражи во главе с капитаном Рудольфом Штернбладом – все это делало рвение молодого колдуна пустой тратой маны. Политическая обстановка в государстве также не сулила сюрпризов. Дворцовые прогносты из академии «Златой Кочет», все как один, клялись головой, что сословия благоденствуют, завистники бессильно скрежещут, а многочисленные бастарды доброй волей подписали отказ от претензий на престол Реттии.
Однако Андреа привык скрупулезно относиться к своим обязанностям. Из-за чего, в значительной степени, лейб-малефактор и положил на него глаз. Но положил совсем не так, как делал это в иных случаях. Доброжелательно, можно сказать, положил. Испросив предварительно дозволения у «коллеги Просперо», перед отъездом охотников из столицы:
– Вы не против, дорогой друг?
– Разумеется, дорогой друг!
– А что, дорогой друг, скажет на этот счет ваш протеже?
– А кто его, дорогой друг, станет спрашивать?
Кстати, Просперо Кольраун с утра тоже положил глаз на ученика. В прямом смысле слова: вызвал малую глазовертку, скрутил с ее помощью «Рябую Зеницу» и укрепил на лбу у Мускулюса. Теперь боевой маг имел возможность следить за охотой, не покидая лагеря. Лично скакать по лесу, тратя на это драгоценные силы, Кольраун явно не собирался.
Шелковый гамак, на взгляд победителя Септаграммы Легатов и ужаса Чистых Тварей, много лучше подходил для защиты августейшей особы.
За эти дни Андреа слегка привык к придворному бедламу. Обучился напускать на себя мрачно-демонический вид, подобающий колдуну на государственной службе. Личина помогала скрыть постыдные для истинного малефика чувства: гордость и волнение преследовали Мускулюса с момента аудиенции. Вот и сейчас он искренне надеялся, что выглядит солиднее, чем виц-барон Борнеус с сыновьями. Устроители охоты, на чьих землях Эдвард II собирался травить косуль и брать лис на рогатину, мало что не лопались от чванства. Между прочим, король охотился в здешнем виц-баронстве едва ли не каждую осень. Могли бы и привыкнуть. Или это они перед столичной знатью гонор показывают? Мол, к нам Его Величество в гости наведывается, а вас к себе, лизоблюды, колокольчиком вызывает! Складывалось впечатление, что тщеславие, вставив соломинку в нужное место, раздувает камзолы и штаны Борнеусов до неприличной ширины. А гордыня натирает щеки свеклой, окрашивая трехдневную щетину в пурпур румянца.
Нет-нет, Андреа Мускулюс ничуть не походил на благородных мужланов! А что куртка тесновата – так это не от чванства, а от хорошо развитой мускулатуры, отличавшей всех магов школы Нихона Седовласца. В плане крепости телесной Мускулюс, оправдывая фамилию, старался не отстать от наставника Просперо, весь досуг отдавая сублимации маны в мышцах, связках и сухожилиях.
Отстать, разумеется, отстал, но в целом преуспел.
Бу-у-у-у!!!
Рога взвыли белугой. Колдун поморщился, ковырнул пальцем в ухе. Взгромоздился на кобылу, удрученную общим безумием.
И – понеслась охота! Быстрой рысью, по лесу. Дубняк, березняк, ельник. Вязы по бокам от почтения горбятся, ломают шапку крон. Клены дорогу уступают. Солнце сквозь листву – зелень, золото! – подмигивает, слепит. Из-под копыт – прелая листва клочьями. Отовсюду – глухой топот. Это земля со страху трясется. Сам король со свитой скачет! Понимать надо! Впереди, издалека – крики да трещотки. Это загонщики жалованье отрабатывают. Все идет как надо. Все как надо скачет, мелькает, трясется, гонит и ловит. А все равно старается Андреа, действующий консультант лейб-малефициума с испытательным сроком, Его Величество из виду не выпускать. Молодо-зелено, за каждым кустом вражьи некроты с заговорщиками мерещатся. Хорошо кобыла ученая. Идет ровно, умница, под ветки седока не подставляет и за монаршим скакуном поспевает.
Приглянулся кобылке лихой жеребец.
И все равно казус случился! Седло на лихом, значит, жеребце набок поехало. Кувыркнулись Его Величество прямиком под копыта виц-баронскому гнедому. Но тут уж надо отдать должное Борнеусу: на скаку коня осадил. В локте от августейшего темечка копыто в землю ударило! Не эту ли беду зануда-люминосернер пророчил? Ладно, обошлось, оглянулась Нижняя Мама. Король даже взбодрился слегка, просиял лицом, а потому из-за лопнувшей подпруги гневаться раздумал. Седло заменили – нашлась у конюшего запаска, как чуял! – и дальше поскакали.
Только с этого момента вся охота наперекосяк пошла.
Дикая стала.
Первым делом с дичью чепуха сотворилась. Ждали, значит, ланей, а из перелеска – треск-грохот! Словно не лань трепетная, а броневой гад несвезлох через бурелом прет. Если да, то беда. Несвезлоха и бранной волшбой не очень-то остановишь. Мотает, гад, мордой и лезет. А стрелы от него рикошетят.
– Копье! – велел король, осаживая жеребца. – Заговоренное!
Лицом же просиял вдвое. Когда еще такая забава случится?!
И едва из зарослей обдерихи вылетел на охотников матерый хрыч, едва повел глазом, до краев налитым кровавым свинством, – всадил Его Величество зверю копьецо прямиком за левое ухо. Там у щеголей перо с берета свешивается, а у хрычей уязвимое место таится. Если, конечно, желаешь бить наповал, не портя зверю шкуры, а себе – жизни.
– Отменно! – с уважением хрюкнул виц-барон, знаток хавроньей потехи. – С почином, государь!
Андреа мутило от восторга и запоздалого страха. Он тревожно переводил взгляд с невозмутимого короля на поверженного зверя – и обратно. Грязно-желтые клыки, щетина на загривке, кружевной воротник… Повезло! А ведь опоздай егерь вовремя подать государю копье, почин мог бы и по-другому сложиться. Тревога одолевала колдуна. Неясная, смутная, не имеющая под собой ни малейших оснований – самолично лес «обнюхивал»! – и все-таки…
Не случилось.
Но могло случиться…
– Нижайшие поздравления!
– Великолепный трофей!
– Повелитель людей над владыкой леса!..
Четверку слуг мигом отрядили тащить добычу в лагерь: двое бы надорвались. Охотники едва успели взгромоздиться в седла, как из чащи валом повалило самое разнообразное зверье. «А ведь загонщики еще далеко», – отметил Мускулюс. Но ему тут же стало не до размышлений, ибо началась форменная неразбериха. Отовсюду в беспорядке летели стрелы, дротики и крепкое словцо; лани, серны, яки и кодьяки бросались прямо под копыта лошадей, смешались в кучу звери, люди; крики, топот, ржанье, визг, молодецкий посвист. Из густого тамаринда, воя по-зимнему, вывернулась чета волков: серо-рыжих с подпалинами. Юный виц-баронет взмахнул метательным серпом, лошадь под азартным молодчиком заплясала…
Мускулюс совершенно отчетливо связал в уме зубчатое острие серпа и монаршью спину, благослови ее Вечный Странник! В животе плеснул ледяной родник, взгляд остекленел, наливаясь дурной силой. Глазить оружие влет – занятие не для слабых сердцем… Ф-фух, успел! Заодно и волчине досталось от сглаза: отрубило лохматый хвост. Зато Эдвард II невредим!
Опять случайность?!
Ноздри до боли, до ожога втягивали острый, пряный аромат леса. Нет, злыми чарами не пахло. В дебрях на северо-востоке тянуло легкой гарью: там творилась некая волшба, но расход маны никак не был направлен на Его Величество. Андреа проверил раз, другой. Пахло защитой, огражденьем; припахивало гнильцой мучений. Возможно, деревенская ведьма обалдень-траву силком добывает. Или бродячий кобник вяжет щеглов-синиц «Сетью Диделя». Отчего же…
В следующий миг «Рябая Зеница» на лбу болезненно дернулась. Взмыв над головой малефика, она вспыхнула малым солнцем, стремительно разрастаясь и делаясь видимой. Из чрева новорожденного светила всплыл радужный пузырь-гигант локтей пяти в поперечнике. Внутри пузыря угадывалась могучая фигура Просперо Кольрауна. Рапид-трансмутация «Рябой Зеницы» в двусторонний обсерватор – о таком Мускулюс до сего дня только слышал, но видеть воочию сподобился впервые!
– Живо! Норд-норд-ост! – для верности боевой маг трона указал рукой направление, что мгновенно убедило колдуна в серьезности положения. Если Просперо лишний раз задвигался, значит, дела хуже некуда. – Порча, сглаз, бледная немочь, «черный день»! Шевелись!
И, видя, как Андреа расправляет плечи, готовясь к громоздкому концепт-заклятью, рявкнул на ученика:
– Некогда! Глазь по площадям!
Выкрикивая указания, Кольраун производил руками необходимые пассы, готовясь обрушить на таинственных злоумышленников всю мощь боевой магии.
Радость понимания сделала разум оглушительно-звонким, будто удар в литавры над ухом спящего. Все разом обрело смысл. Подозрения оправдались: случайности вовсе не случайности! О счастье! Это самое настоящее покушение! И сейчас они с учителем должны отразить вражьи козни. Спасти короля, не дать обезглавить Реттию… В самом низу живота начался весенний ледоход. Наполняя колючим морозцем пустоту рассудка, взламывая запасы маны: сперва в мышцах спины и ягодиц, дальше – в плечах и шее. Взгляд завьюжила пурга, превращая глаза в хрустальные линзы. «Вороний баньши» беззвучно разразился надсадным граем, прежде чем началось извержение порчи.
Консультант лейб-малефициума, что называется, крыл углом, не заботясь о последствиях.
А следом, по сглаженному пространству Филькина Бора, стачивая острие маны на злополучный норд-норд-ост, ударил Просперо. Сейчас учитель с учеником выжимали себя, как босые пятки девиц выжимают виноград в давильных чанах, с веселым остервенением выкладываясь без остатка в считаные мгновенья. Для ценителей, окажись они на свою голову в эпицентре схватки, это было бы праздником Высокой Науки. Даже если ценители потом не смогли бы никому рассказать о впечатлениях.
Вот только виц-барон с сыновьями повели себя странно. Наверное, потому что не были ценителями. Один из баронетов, бормоча вульгарную чушь, каковую, очевидно, полагал заклятьями от сглаза, швырнул в обсерватор булавой. Разумеется, ни рапид-трансмутанту, ни ложному облику Просперо, бушевавшему там, булава вреда не причинила. Зато, пролетев сквозь личину, угодила точнехонько по затылку флаг-доезжачему, обеспечив последнему длительный отдых в кустах чемерицы. Результат привел баронета во гнев, и дородный юнец обнажил вторую булаву, полон решимости поразить-таки «летучую пакость».
Боевого мага он явно не узнал.
Тем временем виц-барон дал шпоры своему гнедому, бросив коня прямиком к Его Величеству. Неизвестно, каковы были намерения Борнеуса, но капитан лейб-стражи Рудольф Штернблад никогда не считал себя докой по части сердечных мотивов и побуждений. Души прекрасные порывы – дело частных психей-наемниц. А капитан считался человеком действия, причем действия узконаправленного. В связи с чем и принял меры.
Короче, до Эдварда II виц-барон не доскакал. И гнедой не доскакал тоже.
Да и баронет-метатель надолго угомонился.
Старший сынок Борнеуса в это время рубил секирой беззащитного Андреа Мускулюса, занятого малефициумом во спасение короны. К счастью, секира увязла в дубовой ветке, а баронета оглушили и связали егеря.
– Руди, забирай величество! В лагерь, все в лагерь! – давясь хрипом, успел крикнуть Просперо. Через секунду радужный пузырь растаял в воздухе. Зрелище, надо заметить, прелестное, но Мускулюс его не видел. Без сил, временно ослепнув, колдун валился с лошади.
Спасибо кому-то: поймали.
В столицу возвращались галопом. На этот раз для Мускулюса нашлось место в карете: Его Величество лично распорядились! Иначе остался бы консультант лейб-малефициума в Филькином Бору на весь испытательный срок. Экстрим-сброс маны даром не проходит. А для адепта школы Нихона Седовласца оборачивается жесточайшим расслаблением членов на сутки и более, которое сменяется периодом упадка сил. Как после народной реттийской игры «колья-на-измолот», где игроки молотят друг дружку кольями, брезгуя защитой: кто, значит, быстрее свалится.
Надо сказать, что Просперо Кольраун был достойной парой ученику, кряхтя и охая.
На обратном пути не обошлось без горсти мелких пакостей. Колесо у кареты отвалилось, слуга по дурости в костер «горючих слезок» вместо дров подбросил, повар ошпарился и выражался такими словами, что имей он хоть каплю маны… Однако мало-помалу неприятности сошли на нет и заглохли без серьезных последствий. Словно гадкий уксус, щедро вылитый на короля со свитой, постепенно выдохся.
Мускулюс диву давался. Он готов был поклясться головой, что никакой вред-волшбой в лесу не пахло! А тем паче «заточенной» на подрыв трона Реттии. Подпруга лопнула, рука дрогнула, серп метательный мимо пошел, хрыч-секач невпопад из кустов выломился… Не колдовством, значит, а естеством: не пахнет, не жжется, а вся дрянь как бы сама собой творится. Устроить жертве целый букет гадостей – это опытному малефику раз плюнуть, два топнуть. Только вот беда: коллега-чароплет непременно чужую ману учует! Может ли пес помочиться, чтоб другой кобель не унюхал?!
То-то и оно…
По возвращении в столицу Департамент Монаршей Безопасности без отлагательств предпринял расследование. Отправили в Филькин Бор взвод опытных каземат-сыскарей для следственного эксперимента. К сожалению, из-за разлива Ляпуни оные служащие добрались до места происшествия лишь зимой, когда река замерзла. В столицу они вернулись ближе к весне, и их отчет отличался противоречивостью. Семейку Борнеусов, ожидавшую возвращения дознатчиков в номерах казенной темницы, подвергли допросу – под пыткой выяснив их благие намерения. Спасали, дескать, Его Величество, клали голову на алтарь отечества. Господина Кольрауна в шаре никак не узнали, сочтя злобным демоном по виду и действиям. Гнедого гнали исключительно на подмогу августейшей особе, ибо колдун глазил. Вскоре следствие было прекращено, виц-барона с сыновьями выпустили из темницы с почестями, принеся публичные извинения, и высочайше наградили Орденом Нечаянной Доблести, специально учрежденным по такому случаю.
Читать бесплатно другие книги:
