Амулет Самарканда Страуд Джонатан
– Отлично. Где это несчастное хранилище?
Мальчишка едва заметно улыбнулся.
– Внизу.
11
Внизу… Да, он меня удивил.
– Да ты никак подставляешь своего наставника? Ну ты и гаденыш.
– Ничего я его не подставляю. Просто мне нужно, чтобы эта вещь находилась в безопасности, под защитой его силы. Никто не станет искать Амулет Самарканда там. – Он на миг умолк. – Ну, а если станет…
– То ты будешь вне подозрений. Типичный ход волшебника. Да, ты – способный ученик.
– Никто не станет искать его там.
– Ты так думаешь? Ну, посмотрим.
Но как бы там ни было, я не мог болтаться тут весь день и препираться с мальчишкой. Я наложил на Амулет чары, на время уменьшив его и придав ему вид плывущей по воздуху паутинки. Затем я просочился сквозь дыру от сучка в ближайшей доске, туманом пробрался сквозь пустое пространство между этажами и, приняв обличье паука, осторожно вылез через щелку в потолке комнаты, расположенной этажом ниже.
Я оказался в пустой ванной. Дверь была открыта. Я засеменил по оштукатуренному потолку, поспешно перебирая восемью лапками. Мои жвала тряслись от возмущения. Экая, однако, наглость!
Подставы среди волшебников были делом обычным. Это как бы само собою разумелось[28].
В том, чтобы подставить собственного наставника, тоже не было ничего из ряда вон выходящего – не считая той подробности, что сопляку всего лет двенадцать. Конечно, взрослые волшебники грызутся со смехотворной регулярностью. Но ввязываться в это в самом начале карьеры, когда еще только-только изучаешь правила игры…
Почему я был так уверен, что этот волшебник, о котором идет речь, – наставник мальчишки? Ну, до тех пор, пока древние традиции не рухнут и подмастерьев не начнут обучать всех вместе, в школах (что маловероятно), другого варианта просто и не представишь.
Волшебники жаждут власти, которую дают знания, страстно, как нищий алчет золота. Так что они ревностно берегут добытую мудрость и очень неохотно ею делятся. Еще со времен Срединных Магов ученики всегда живут в доме у своих мастеров. Один наставник – один ученик. И уроки проводятся втайне, скрытно. От зиккуратов до пирамид, от священных дубов до небоскребов – ничто не изменилось за прошедшие четыре тысячи лет.
Итак, подведем итог: похоже, что этот неблагодарный ребенок ради спасения собственной шкуры готов был навлечь на неповинную голову своего наставника гнев могущественного волшебника. Надо признаться, это произвело на меня сильное впечатление. Даже если учитывать, что он состоит в сговоре с каким-то взрослым – предположительно с каким-то врагом своего учителя, – для двенадцати летки это восхитительно извращенный план.
Я пробрался на своих восьми цыпочках в коридор. А потом я увидел наставника.
Я никогда не слышал об этом волшебнике, мистере Артуре Андервуде. А потому предположил, что это, должно быть, какой-нибудь мелкий фокусник, жульничающий и играющий на суевериях, и что он просто-напросто никогда не решался беспокоить высших существ, таких как я. И конечно же, когда он прошел подо мной, направляясь в ванную (вовремя я оттуда убрался!), оказалось, что он выглядит как типичнейшая посредственность. И верным признаком того были все неизменные атрибуты, которые почему-то ассоциируются у обычных людей с великой и могущественной магией: нечесаная пепельная грива, длинная белесая борода, торчащая вперед, словно нос корабля, и чрезвычайно косматые брови[29].
Мне представилось, как он, в черном бархатном костюме, шагает по лондонским улицам, и волосы развеваются у него за спиной. В руках у него должна быть трость с золотым набалдашником, а на плечах – щегольской плащ. Да, впечатляющая картина. Особенно по сравнению с тем, как он выглядел сейчас: старик то и дело наступал на слишком длинные штанины пижамных брюк и почесывал свои неудобосказуемые места, а из-под мышки у него торчала свернутая газета.
– Марта! – крикнул волшебник, прежде чем затворить за собой дверь ванной.
Из спальни вынырнула маленькая шарообразная женщина – к счастью, одетая.
– Что, дорогой?
– Ты же, кажется, говорила, что та женщина вчера делала уборку!
– Да, дорогой, делала. А что такое?
– Да то, что с потолка на самом видном месте свисает паутина. И там же болтается омерзительный паук. Гадость какая! Эту уборщицу стоило бы уволить.
– Ох, вижу! И вправду гадкий. Не волнуйся, я с ней поговорю. И сейчас же все уберу.
Великий волшебник недоверчиво хмыкнул и закрыл дверь. Женщина снисходительно покачала головой и, напевая себе под нос какой-то веселенький мотивчик, ушла вниз. «Омерзительный» паук сделал двумя лапками непристойный жест и побежал по потолку, волоча за собой паутинку.
Мне потребовалось несколько минут, чтобы отыскать вход в рабочий кабинет – он находился под коротким лестничным пролетом. И там-то я и застрял. Дверь защищал от непрошеных гостей охранный знак в виде пятиконечной звезды. Довольно простое приспособление. Казалось, будто звезда нарисована отслаивающейся красной краской. Но если какой-нибудь неосторожный чужак откроет дверь, ловушка сработает, и «краска» вернется в изначальное состояние. А из звезды ударит огненная молния.
Да-да, звучит это все очень неплохо. Но на самом деле – совершенно примитивная штука. Такой можно прихлопнуть разве что не в меру любопытную горничную, но уж никак не Бартимеуса. Я прикрыл себя Щитом, коснулся кончиком лапки верхнего края двери и тут же отскочил на метр.
В красных контурах звезды проступили тонкие оранжевые прожилки. Секунду спустя нарисованные линии растеклись во все стороны, а затем из верхнего луча ударила струя пламени, срикошетила от потолка и ринулась ко мне.
Я готов был к тому, что сейчас на мой Щит обрушится удар, но этого так и не произошло. Пламя обогнуло меня и ударило в паутинку, которую я тащил за собой. И паутинка впитала его – выпила все пламя из звезды, как пьют сок через соломинку. Мгновение, и все было кончено. Пламя исчезло. Оно скрылось в паутинке, а та осталась такой же холодной.
Я в легком недоумении огляделся по сторонам. На деревянной двери кабинета выделялась угольно-черная, словно бы выжженная звезда. Пока я глазел, знак постепенно начал наливаться красным – накапливал энергию для следующего непрошеного гостя.
И вдруг я понял, что произошло. Ну конечно же! Амулет Самарканда сделал именно то, что и полагается делать амулетам, – защитил своего носителя![30] И неплохо защитил к тому же. Он без малейших затруднений выпил заряд знака. Прекрасно, мне это на руку. Я снял Щит, протиснулся в щель между дверью и косяком и оказался в рабочем кабинете Андервуда.
За дверью ловушек уже не оказалось, ни на каком плане. Еще один признак того, что этот волшебник – птица невысокого полета. (Мне вспомнилась обширная сеть, которую воздвиг вокруг своего дома Саймон Лавлейс – и которую я преодолел лишь на чистом нахальстве. М-да, если мальчишка думает, что под «защитой» его наставника Амулет будет в безопасности, то он сильно ошибается.) Комната была аккуратной, хотя и пыльной. Среди прочего там имелся запертый шкаф – наверное, именно там Андервуд держал свои сокровища. Я забрался туда через замочную скважину и протащил паутинку.
Оказавшись внутри, я устроил небольшую Иллюминацию. На трех стеклянных полках была любовно разложена всякая магическая мишура – жалкий набор. Некоторые из вещей – хоть тот же Кошелек Лудильщика, с потайным отделением для «исчезновения» монет, – вообще не были волшебными. Да, я, пожалуй, чрезмерно завысил оценку, когда назвал этого Андервуда посредственностью. Мне почти стало жаль старого недотепу. Авось Саймон Лавлейс никогда не доберется до него и не призовет к ответу.
В дальней части шкафа стояла яванская птица-тотем; ее клюв и перья сделались серыми от пыли. Я проволок паутинку между кошельком и кроличьей лапкой времен короля Эдуарда и засунул за тотемную птицу. Отлично. Тут ее никто не найдет – разве что если специально будут искать. В конце концов я развеял заклинание и вернул Амулету нормальный вид и размер.
На этом мое задание было выполнено. Оставалось лишь вернуться к мальчишке. Я безо всяких затруднений покинул шкаф и кабинет и отправился наверх. Тут-то и началось самое интересное.
Само собой, я отправился обратно в мансарду и как раз поднимался по наклонному потолку над лестницей, когда мимо меня вдруг прошел мальчишка. Он недовольно плелся следом за женой волшебника. Очевидно, его только что вытащили из комнаты.
Я мгновенно воспрянул духом. Он оказался в незавидном положении и, судя по лицу, сам это понимал. Он знал, что я где-то здесь неподалеку и ничем не связан. Он знал, что я пойду обратно, поскольку мне было велено «немедленно вернуться к нему, незримо и беззвучно, и ожидать дальнейших приказаний». Он понимал, что этот приказ теперь дает мне возможность следовать за ним, смотреть и слушать, возможность побольше разузнать о нем, – и он ничего не мог с этим поделать. И не сможет до тех самых пор, пока не вернется к себе в комнату и не встанет в пентакль.
Одним словом, он утратил контроль над ситуацией, а такое положение дел опасно для любого волшебника.
Я развернулся и заспешил за ними следом. Меня никто не видел и не слышал – в точности как мне и было приказано.
Женщина с мальчиком спустились на первый этаж и остановились у какой-то двери.
– Он здесь, милый, – сказала женщина.
– Ага, – сказал мальчик.
В голосе у него звучали покорность и уныние, что меня немало порадовало.
Они вошли – женщина первой, мальчик за нею. Дверь захлопнулась так быстро, что мне пришлось срочно выбросить вперед пару паутинок, чтобы успеть влететь в дверной проем. Получился на редкость эффектный акробатический трюк. Даже жаль, что его никто не видел. Но ничего не поделаешь. Сказано «незримо и беззвучно» – будем незримыми и беззвучными.
Мы очутились в столовой, в которой царил полумрак. Волшебник, Артур Андервуд, в одиночестве восседал во главе темного полированного обеденного стола. Перед ним стояли серебряный кофейник и чашка с блюдцем. Его внимание по-прежнему было поглощено газетой. Когда женщина и мальчик вошли, волшебник как раз перевернул страницу и снова сложил газету пополам. Он даже не поднял взгляда.
Женщина подошла поближе к столу.
– Артур, Натаниэль пришел, – сказала она.
Паук попятился и забился в темный угол у двери. И даже не вздрогнул, услышав эти слова, – сидел неподвижно, как умеют только пауки. Но внутренне он затрепетал от восторга. Значит, Натаниэль! Неплохо для начала.
Мальчишка скривился, и у него забегали глаза. Несомненно, он пытался догадаться, здесь ли я. Я с удовольствием любовался на его терзания.
Волшебник не подал виду, что услышал жену, – так и остался сидеть, уткнувшись носом в газету. Его жена принялась возиться с довольно жалкой композицией из сухоцветов на каминной доске. Я начал догадываться, откуда взялся букет в комнате мальчишки. Сухие цветы для мужа, свежие для ученика – хм, любопытно.
Андервуд развернул газету, перевернул страницу, снова сложил газету вдвое и продолжил чтение. Мальчик молча стоял и ждал. Теперь, когда я пребывал за пределами круга – то есть не находился под непосредственным контролем мальчишки, – я мог изучить его более беспристрастно. Он, естественно, снял свою потрепанную куртку, и теперь на нем был скромный наряд, состоящий из серых брюк и джемпера. Влажные волосы были зачесаны назад. Под мышкой мальчишка держал стопку бумаги. В общем, совсем другой вид.
У него не было никаких особых примет – ни родинок, ни шрамов, ни еще чего-нибудь запоминающегося. Темные прямые волосы, лицо с заостренными чертами. Очень бледная кожа. Посторонний человек сказал бы, что это самый обыкновенный, ничем не примечательный мальчишка. Но поскольку я был мудрее и предубежденнее случайного зрителя, то подметил и проницательный, цепкий взгляд, и пальцы, нетерпеливо постукивающие по стопке бумаги, а самое главное – его настороженность и готовность мгновенно изобразить именно то выражение лица, которого от него ожидают. Вот сейчас он изображал покорность и внимание, польстившие бы любому тщеславному старику. Но при этом парнишка продолжал зыркать по сторонам, выискивая меня.
Я решил облегчить ему задачу. Когда мальчишка посмотрел в мою сторону, я сделал несколько быстрых шажков, помахал лапками и бодро повилял брюшком. Мальчишка заметил меня, побледнел еще сильнее и прикусил губу. Сейчас он ничего не мог со мной поделать, не раскрыв при этом своей затеи.
Когда мой танец был в самом разгаре, Андервуд вдруг заворчал и хлопнул ладонью по газете.
– Нет, ты только глянь, Марта! – сказал он. – Мейкпис опять забивает театры своим восточным вздором. «Лебеди Аравии». Ты когда-нибудь слыхала подобную сентиментальную чушь? И однако же все билеты распроданы, вплоть до конца января! Экая нелепость!
– Что, уже все билеты проданы? Ой, Артур, а мне бы хотелось сходить…
– И я цитирую: «…о том, как милая девушка-миссионерка из Чизвика влюбилась в опаленного солнцем джинна…» – это не просто высокопарная романтика, это еще и довольно опасные бредни! Они вводят людей в заблуждение.
– Но, Артур…
– Марта, тебе доводилось видать джиннов. Тебе попадался хоть один «темноглазый джинн, от взгляда которого тает сердце»? От взгляда которого тает лицо – в это я еще поверю.
– Конечно, дорогой, ты совершенно прав.
– Мейкпису следовало бы это знать. Позор. Я непременно вмешался бы, но он уж больно в хороших отношениях с премьер-министром.
– Да, дорогой. Хочешь еще кофе?
– Нет. Лучше бы премьер-министр не убивал время на светские развлечения, а помог моему департаменту внутренних дел. Еще четыре кражи, Марта! Еще четыре за последнюю неделю! И опять – разнообразные ценные предметы. Я уже говорил, Марта: так мы полетим под откос!
И с этими словами Андервуд осторожно приподнял рукой усы и отработанным движением поднес к губам чашку. Пил он долго и шумно.
– Марта, кофе совсем остыл. Принеси еще, пожалуйста.
Жена поспешила выполнить его просьбу. Когда она вышла, волшебник отложил газету и наконец-то соизволил заметить своего ученика.
– Угу, – ворчливо протянул старик. – Ты тут.
Несмотря на все тревоги, голос мальчишки был ровен и спокоен.
– Да, сэр. Вы за мной посылали, сэр.
– Действительно, посылал. Я поговорил с твоими учителями, и все они, за исключением мистера Синдры, вполне довольны твоими успехами.
Мальчик открыл было рот, чтобы поблагодарить наставника, но тот жестом велел ему умолкнуть.
– Видит небо, после того, что ты натворил в прошлом году, ты не заслуживаешь таких отзывов. Однако же, несмотря на отдельные недочеты, на которые я неоднократно обращал твое внимание, ты добился определенного успеха в основных дисциплинах. А потому, – драматическая пауза, – я решил, что тебе пора произвести свое первое заклинание демона.
Он произнес последнюю фразу медленно и звучно, явно для того, чтобы ученик исполнился благоговейного трепета. Но Натаниэлю, как я теперь, к немалой своей радости, мог величать парнишку, было не до того. Его мысли занимал паук.
Его беспокойство не ускользнуло от внимания Андервуда. Волшебник властно постучал по столу, чтобы привлечь внимание ученика.
– Послушай-ка меня, мальчик, – сказал он. – Если ты будешь так волноваться при одной лишь мысли о вызове демона, ты никогда, никогда не станешь волшебником. Волшебник, получивший хорошую подготовку, ничего не боится.
Мальчик собрался и заставил себя переключить внимание на наставника.
– Да, сэр. Конечно, сэр.
– Кроме того, во время этого ритуала я буду рядом с тобой, в дополнительном круге. Я подготовлю десяток защитных заклинаний и возьму с собой толченый розмарин. Мы начнем со слабенького демона, с жабба[31]. Если все пройдет успешно, затем мы вызовем мулера[32].
Старый волшебник был на редкость невнимателен: он не заметил презрительного огонька, вспыхнувшего в глазах мальчишки. Он слышал лишь его вежливые, в меру нетерпеливые слова.
– Да, сэр. Не могу дождаться.
– Превосходно. Ты получил свои линзы?
– Да, сэр. Они прибыли на прошлой неделе.
– Хорошо. Нам остается уладить лишь один вопрос – а именно…
– С той дверью, сэр?
– Не смей меня перебивать, мальчик. Этот вопрос – и я его отложу, если ты будешь дерзить, – это выбор твоего официального имени. Мы займемся этим сегодня во второй половине дня. После обеда принеси ко мне в библиотеку Альманах имен Лоэва. Мы вместе подберем для тебя что-нибудь.
– Да, сэр, – еле слышно произнес мальчишка. Плечи его поникли. Ему не нужно было смотреть, как я радостно отплясываю в углу, чтобы удостовериться, что я все слышал и все понял. Натаниэль – это не официальное имя. Это его настоящее имя! Этот дурень вызвал меня прежде, чем предал свое истинное имя забвению! И теперь оно известно мне!
Андервуд поерзал в кресле.
– Ну, и чего ты ждешь, мальчик? Сейчас не время бездельничать. Тебе пора на уроки. Давай, иди.
– Да, сэр. Спасибо, сэр.
И мальчишка поплелся к двери. А я сделал сальто, оттолкнувшись всеми восемью лапками, развернулся в воздухе и последовал за ним.
Теперь у меня была на него управа. Я почувствовал себя чуть увереннее. Он знает мое имя, а я знаю его. У него шесть лет опыта, у меня – пять тысяч десять. Вы просто не поверите, каких результатов можно добиться при таком раскладе.
Я сопровождал его всю дорогу. Теперь мальчишка еле брел, волоча ноги. Ну давай же, шевелись! Возвращайся в свой пентакль! Я помчался вперед. Мне не терпелось приступить к состязанию.
О, теперь мы поговорим по-другому!
Натаниэль
12
Однажды летом, когда Натаниэлю было десять лет, он сидел со своей преподавательницей на каменной скамейке в саду и рисовал с натуры каштан, возвышающийся над стеной. Солнце горело на красных кирпичах. На стене валялся серо-белый кот, лениво помахивая хвостом. Легкий ветерок шевелил листья дерева и нес слабый аромат цветущих рододендронов. Мох на статуе человека с молнией отливал ярко-зеленым. Жужжали насекомые.
В тот день все изменилось.
– Терпение, Натаниэль.
– Вы уже столько раз это повторяли, мисс Лютьенс!
– И, несомненно, повторю еще. Ты слишком неугомонен – это твой главный недостаток.
Натаниэль раздраженно принялся штрихами изображать тень.
– Но ведь обидно же! – воскликнул он. – Он никогда мне ничего не разрешает даже попробовать! Я только и делаю, что расставляю свечи и благовония – да я бы это мог сделать, не просыпаясь и стоя на голове! Он даже не разрешает мне разговаривать с ними.
– И правильно, – твердо заявила мисс Лютьенс. – Натаниэль, не забывай – я просила изобразить игру светотени. Никаких резких линий.
– Все равно обидно! – скривившись, сказал Натаниэль, – Он же даже не понимает, что я могу. Я прочитал все его книги, и…
– Все-все?
– Ну, не совсем. Все с той полки. Он говорил, что мне там хватит работы до двенадцати лет. А мне еще не исполнилось одиннадцати, мисс Лютьенс. Я же уже освоил все Слова Управления и Контроля. Ну, большую часть. Я мог бы отдать приказ джинну, если мистер Андервуд вызовет его для меня. Но он не позволяет мне даже попробовать!
– Я даже не знаю, Натаниэль, что выглядит непригляднее: твоя похвальба или твоя раздражительность и нетерпеливость. Лучше бы ты перестал злиться из-за того, чего у тебя пока еще нет, и радовался тому, что у тебя есть. Например, этому саду. Я вот очень рада, что ты придумал провести наш сегодняшний урок здесь.
– Я стараюсь почаще сюда приходить. Здесь мне лучше думается.
– Меня это не удивляет. Тихое, уединенное местечко… В Лондоне немного найдется таких уголков, так что будь благодарен судьбе.
– А он составляет мне компанию. – Натаниэль указал на статую. – Он мне нравится, хоть я и не знаю, кто это.
– Кто – он? – Мисс Лютьенс подняла взгляд от альбома, хотя рука ее продолжала работать, – А, это несложно. Это Глэдстоун.
– Кто-кто?
– Глэдстоун. Разве ты не знаешь? Вы же должны были с мистером Парцеллом изучать новую историю.
– Мы изучаем современную политику.
– Но это тоже не такая уж давняя политика. Глэдстоун жил около ста лет назад. Он был великим героем своего времени. Наверное, по стране стоят тысячи его статуй. И это вполне справедливо, если посмотреть на дело с твоей стороны. Ты многим ему обязан.
– Я? Почему? – озадаченно переспросил Натаниэль.
– Это был самый могущественный волшебник из всех, кто когда-либо становился премьер-министром. Он властвовал тридцать лет викторианской эпохи. И это именно он подчинил враждующие группировки волшебников государственному контролю. Ты наверняка должен был слышать о его дуэли с чародеем Дизраэли в Вестминстерском сквере. Нет? Непременно сходи туда и посмотри. Там до сих пор видны оплавленные пятна. Глэдстоун славился своей необычайной энергией и непреклонностью. Он никогда не отступал, даже если обстоятельства складывались не в его пользу.
– Ясно.
Натаниэль посмотрел на суровое лицо, глядящее из-под мха. Каменная рука крепко, уверенно сжимала молнию, собираясь метнуть ее во врага.
– Мисс Лютьенс, а из-за чего случилась та дуэль?
– Насколько я понимаю, Дизраэли отпустил какое-то грубое замечание в адрес подруги Глэдстоуна. Это было большой ошибкой с его стороны. Глэдстоун никогда и никому не позволял задевать его честь или честь его друзей. Он был очень могущественным и готов был в любой момент бросить вызов любому, кто нанесет ему обиду.
Она сдула с бумаги графитовую пыль и, повернув рисунок к свету, принялась придирчиво его разглядывать.
– Кроме того, Глэдстоун больше всех послужил магическому возвышению Лондона. В те дни Прага по-прежнему оставалась самым могущественным городом мира, но ее время давно ушло. Старый, испорченный, декадентский город. Ее волшебники развлекались драками в трущобах гетто. Глэдстоун же выработал новые идеалы и новые пути. Он приобрел некоторые реликвии и привлек сюда множество иностранных волшебников. И Лондон стал таким, каким, к добру или к худу, остается по нынешний день. Вот этим ты ему обязан.
Натаниэль удивленно взглянул на преподавательницу.
– А почему «к добру или к худу»? Чего в этом плохого?
Мисс Лютьенс поджала губы.
– Нынешняя система чрезвычайно выгодна для волшебников и тех немногих счастливчиков, кто сумел пристроиться рядом с ними. И куда менее благоприятна для всех прочих. А теперь покажи, что у тебя получается.
Что-то в тоне мисс Лютьенс пробудило негодование Натаниэля, и в памяти у него всплыли уроки мистера Парцелла.
– Не смейте так говорить о правительстве! – заявил он. – Без волшебников страна оказалась бы беззащитной! К власти пришли бы простолюдины, и империя просто развалилась бы. Волшебники отдают свои жизни служению стране. Не забывайте об этом, мисс Лютьенс.
Голос его прозвучал резко и неприятно – Натаниэль сам это слышал.
– Не сомневаюсь, что ты, когда вырастешь, непременно посвятишь свою жизнь служению родной стране, Натаниэль, – непривычно резким тоном произнесла мисс Лютьенс. – Но на самом деле далеко не во всех странах есть волшебники. Многие прекрасно обходятся и без них.
– Похоже, вы много об этом знаете.
– Много – для скромной преподавательницы? И что, это тебя удивляет?
– Ну, вы же всего лишь простолюдинка… – Натаниэль запнулся и покраснел. – Извините, я не хотел…
– Да нет, ничего, – отрывисто отозвалась мисс Лютьенс. – Я действительно простолюдинка. Но, видишь ли, волшебники не владеют монополией на знания. Отнюдь нет. И, кроме того, знания и разум – разные вещи. И когда-нибудь ты сам в этом убедишься.
Несколько минут они молча трудились над рисунками. Кот на стене лениво отмахнулся от кружившей над ним осы. Наконец Натаниэль нарушил молчание.
– Мисс Лютьенс, а вы не хотите стать волшебницей? – негромко спросил он.
Учительница коротко рассмеялась.
– Я не удостоена такой привилегии, – сказала она. – Нет, я всего лишь учительница рисования и довольна этим.
Натаниэль попробовал зайти с другой стороны.
– А чем вы занимаетесь, когда вы не здесь? В смысле, не на наших уроках?
– Учу других учеников, естественно. Что по-твоему, я иду домой и там маюсь от скуки? Мистер Андервуд платит мне не настолько много, чтобы я могла позволить себе просто сидеть и скучать. Мне нужно работать.
– А…
Натаниэлю никогда не приходило в голову, что у мисс Лютьенс могут быть другие ученики. И от этой новости у него почему-то противно заныло под ложечкой.
Наверное, мисс Лютьенс это почувствовала. Она немного помолчала и добавила уже не таким ледяным тоном:
– Ну, во всяком случае, я всегда с нетерпением жду уроков в этом доме. Это один из лучших моментов моей рабочей недели. С тобой приятно общаться, хотя ты и склонен к поспешности и думаешь, будто знаешь все на свете. Так что выше нос! И покажи мне, как у тебя получился каштан.
И они принялись спокойно обсуждать всякие тонкости изобразительного искусства. Беседа вновь вернулась в обычное мирное русло. Но вскорости урок прервало появление чрезвычайно взволнованной миссис Андервуд.
– Натаниэль! – воскликнула она. – Вот ты где!
Мисс Лютьенс и Натаниэль вежливо поднялись со скамьи.
– Я уже тебя обыскалась, милый, – тяжело дыша, произнесла миссис Андервуд, – Я думала, вы в комнате для занятий…
– Извините, миссис Андервуд, – начала было мисс Лютьенс. – Но день выдался такой чудный…
– Ой, да ничего страшного. Все в порядке. Просто муж велел немедленно позвать Натаниэля. У него гости, и он захотел представить им своего ученика.
– Ну, вот видишь, – тихонько сказала мисс Лютьенс, пока они поспешно шли к дому. – Мистер Андервуд вовсе не пренебрегает тобой. Раз он решил представить тебя другим волшебникам, значит, он очень тобою доволен. Он собирается тобой хвастаться!
Натаниэль слабо улыбнулся, но ничего не ответил. При мысли о встрече с другими волшебниками ему сделалось очень не по себе. За все эти годы ему никогда не позволяли попадаться на глаза коллегам его наставника, которые порой бывали в доме. Его всегда выпроваживали в мансарду или отсылали вместе с преподавателем куда-нибудь наверх, с глаз подальше. И нынешний поворот событий был если не пугающим, то уж точно новым и волнующим. Натаниэлю представилась комната, заполненная высокими, погруженными в раздумья людьми, сильными мира сего, представились их бороды и свободные одеяния, представилось, как они смотрят на него… У него задрожали колени.
– Они в гостиной, – сказала мисс Андервуд, когда они вошли в кухню. – Дай-ка я на тебя взгляну…
Она намочила палец и быстренько стерла с виска Натаниэля полосу, оставленную грифелем.
– Вполне приличный вид. Ну хорошо, иди.
В комнате действительно было полно народу – это Натаниэль угадал верно. В ней было жарко от жара тел, запаха чая и потуг вести светские беседы. Но в тот самый миг, как он затворил за собой дверь и шагнул к единственному незанятому пятачку рядом с резным комодом, представлявшаяся ему величественная картина общества великих людей развеялась без следа.
Они выглядели совершенно иначе.
Ни единого плаща в гостиной не оказалось. Виднелось, правда, несколько недурственных бород, но всем им было далеко до бороды мистера Андервуда. На мужчинах по большей части были надеты тусклые, невыразительные костюмы и еще более тусклые галстуки; лишь немногие дозволяли себе какой-нибудь смелый штрих – например, серый жилет или выглядывающий из нагрудного кармана носовой платок. На всех были начищенные черные туфли. У Натаниэля возникло ощущение, будто он по ошибке угодил на вечеринку сотрудников похоронного бюро. Никто из присутствующих не походил на Глэдстоуна ни силой, ни манерами. Одни были низкорослыми, другие – старыми и раздражительными, и многие – склонными к полноте. Они увлеченно беседовали, попивали чай, лениво грызли печенье, и ни один не возвышал голос настолько, чтобы выбиться из общего гула.
Натаниэль был жестоко разочарован. Он засунул руки в карманы и глубоко вздохнул.
Его наставник медленно пробирался через толчею, пожимая руки и время от времени издавая странный короткий смешок, когда кто-нибудь из гостей говорил нечто такое, что, по мнению мистера Андервуда, следовало считать шуткой. Заметив Натаниэля, наставник жестом велел ему подойти. Натаниэль подошел, протиснувшись между чайным подносом и чьим-то объемистым животом.
– А вот и мальчик, – грубовато произнес мистер Андервуд и неуклюже хлопнул Натаниэля по плечу. Трое мужчин уставились на него. Один из них был старым, седым, с морщинистым и красным, словно иссушенный солнцем помидор, лицом. Второй – средних лет тип с одутловатым лицом и водянистыми глазами; кожа у него на вид была холодной и склизкой, словно у рыбы на прилавке. Третий был куда моложе и красивее, с зачесанными назад волосами, круглыми очками и сверкающими белыми зубами. Натаниэль молча уставился на них.
– Не особенно впечатляет, – сказал склизкий тип. Фыркнул и что-то проглотил.
– Он медленно учится, – сказал наставник Натаниэля; он по-прежнему рассеянно похлопывал Натаниэля по плечу, и было ясно, что он себя чувствует не в своей тарелке.
– Лентяй, значит? – переспросил старик. Он говорил с таким сильным акцентом, что Натаниэль с трудом разбирал его слова. – С мальчиками это бывает. Ты должен упорно трудиться.
– А вы его бьете? – спросил склизкий тип.
– Нечасто.
– Зря, зря. Это стимулирует память.
– Сколько тебе лет, мальчик? – спросил младший из волшебников.
– Десять, сэр, – вежливо ответил Натаниэль, – В ноябре будет одинна…
– Еще два года до того, как вам с него будет хоть какая-нибудь польза, Андервуд. – Молодой человек вел себя так, словно Натаниэля здесь и вовсе не было, – И, наверное, обходится вам в кругленькую сумму?
– Что, его содержание? Ну да, естественно.
– И наверняка ведь прожорлив, как хорек.
– Обжора, значит? – сказал старик и с сожалением кивнул: – Да, с мальчиками это бывает.
Натаниэль едва сдерживал негодование.
– Я не обжора, сэр, – возразил он, стараясь говорить как можно вежливее.
Старик скользнул по нему взглядом и тут же отвернулся, словно бы ничего и не услышал. Но наставник довольно чувствительно хлопнул Натаниэля по плечу.
– Ладно, мальчик, можешь возвращаться к урокам, – сказал он. – Иди.
Натаниэль только рад был уйти отсюда, но едва лишь он двинулся к двери, как молодой волшебник в очках вскинул руку.
– Я смотрю, у тебя острый язык, – сказал он. – И старших ты не боишься.
Натаниэль промолчал.
– Может, ты не веришь, что мы не только старше, но и лучше?
Он произнес это небрежно, но в голосе отчетливо прозвучали резкие нотки. Натаниэль понял, что сам он тут не имеет никакого значения и что молодой волшебник старается через него допечь его наставника. Он чувствовал, что должен ответить, но вопрос сбил его с толку, и Натаниэль просто не понимал, что тут можно сказать.
Молодой волшебник неверно истолковал его молчание.
– Похоже, он считает, что мы недостойны беседовать с ним, – сказал он коллегам и усмехнулся.
Склизкий тип прыснул, прикрыв рот ладонью, а краснолицый старик покачал головой.
– Ай-ай-ай.
– Иди, мальчик, – повторил наставник Натаниэля.
– Погодите, Андервуд, – широко улыбаясь, произнес молодой волшебник. – Давайте, прежде чем отпускать его, посмотрим, чему вы научили щенка. Это будет забавно. Иди сюда, малый.
Натаниэль посмотрел на наставника, но тот отвел взгляд. Натаниэль медленно и неохотно вернулся обратно. Молодой волшебник с напыщенным видом щелкнул пальцами и принялся засыпать Натаниэля вопросами.
– Сколько классифицированных типов духов известно на настоящий момент?
– Тринадцать тысяч сорок шесть, сэр, – без малейшей запинки ответил Натаниэль.
– А неклассифицированных?
– Петроний говорил о сорока пяти тысячах, а Заваттини – о сорока восьми, сэр.
– Каков modus apparendi карфагенской подгруппы?
– Они являются в виде плачущих младенцев или копируют облик самого волшебника в молодости.
Читать бесплатно другие книги:
