Царица Пальмиры Смолл Бертрис

– И то и другое! – признался он.

В ответ она подарила ему быстрый поцелуй.

– Ты честный человек, – сказала она. – Думаю, мы сможем стать друзьями, а друзья, как мне говорили, становятся самыми лучшими любовниками.

Эти слова доставили Оденату удовольствие. Она совершенно серьезна, и он еще никогда не встречал женщину, которая была бы так восхитительно интересна.

– Почему ты не называешь меня по имени, Зенобия? – спросил он. – Ты называешь меня «мой господин князь», но никогда не произносишь мое имя.

– Ты ведь не давал мне разрешения называть тебя по имени, мой господин князь. Я всего лишь простая девушка из племени бедави, но я знаю, как себя вести.

Она замолчала, и он разглядел в темноте мерцание ее глаз.

– А кроме того, твое имя мне не нравится.

– Не нравится мое имя?! – Он изумился.

– Твое имя звучит слишком торжественно, почти напыщенно, мой господин князь.

– Но если нам предстоит пожениться, ты не можешь продолжать называть меня «мой господин князь»!

– Это ведь еще не решено, что мы поженимся! – спокойно ответила она. – Кроме того, я не могу воспринимать тебя как Одената Септимия, мой господин князь.

В ее голосе ему послышался дразнящий смех, и он оценил ее маленькую игру и ответил в том же духе:

– Мы поженимся, мой цветок, не бойся! Я собираюсь научить тебя любить меня и называть меня по имени. – Он сделал паузу. – Если не можешь называть меня Оденатом, тогда как тебе хочется называть меня?

– На людях я буду называть тебя «мой господин князь», но наедине ты будешь Ястребом, потому что напоминаешь эту птицу своим длинным прямым носом и пронзительным, мрачным, пристальным взглядом.

Оденат был польщен сверх всякой меры, и она поняла, что будет так, как она хочет.

– Итак, я для тебя Ястреб! – Он усмехнулся. – Ты воображаешь себе, что приручаешь эту дикую птицу, мой цветок?

– Никогда не следует приручать дикие существа, мой Ястреб. Нужно завоевать их доверие и уважение, стать их другом, и мы с тобой так и сделаем.

Снова она удивила его, и он усмехнулся про себя.

– Что ж, я буду Ястребом, если это доставит тебе удовольствие, Зенобия. Но сейчас уже поздно. Пойдем, я отведу тебя в дом.

Взяв ее за руку, он двинулся через темный сад с уверенностью верблюда, идущего знакомой тропой. Они вошли во дворец, она последовала за ним вверх по потайной лестнице и оказалась в коридоре, ведущем в ее комнаты. Они остановились перед большими двустворчатыми дверями.

– Умеешь ли ты ездить верхом на лошади? – спросил он.

– Да.

– Тогда будь готова на рассвете! – сказал он и, повернувшись, широкими шагами пошел прочь по коридору.

Она смотрела, как он уходил, а потом его фигура в длинной белой тунике исчезла за углом. Зенобия вздохнула и некоторое время стояла перед своей дверью. Потом один из солдат, охранявших ее апартаменты, поклонился и распахнул перед ней дверь. Залившись румянцем от смущения, она поспешила в свои комнаты и закрыла за собой дверь. Ей навстречу выбежала Баб:

– Ну что, все прошло хорошо, дитя мое?

Впервые в своей жизни Зенобии не хотелось разговаривать со своей любимой служанкой. Ей ни с кем не хотелось делиться тем, что произошло между ней и князем.

– Да, Баб, все прошло хорошо.

– Прекрасно, прекрасно! – одобрительно воскликнула Баб.

Чувствуя, что, если она не расскажет Баб что-нибудь еще, служанка не оставит ее в покое, Зенобия продолжила:

– Завтра на рассвете мне предстоит верховая прогулка вместе с князем.

Ей благополучно удалось отвлечь Баб.

– На рассвете?

– Да.

Зенобия сделала вид, что зевает.

Через несколько минут она была раздета и лежала в постели. К ее восторгу, она осталась одна – Баб разместилась в отдельной маленькой комнатке рядом с передней. Зенобия вытянулась в своей удобной постели и в восторге пошевелила пальцами ног под роскошным шелковым покрывалом. В ее голове одна мысль сменяла другую.

Все говорили, что это она должна принять решение относительно свадьбы. Однако истина заключалась в том, что выбор фактически уже сделан. Брак с князем Пальмиры возвысит ее. Единственное, что от нее требуется, – это произвести на свет следующего правителя Пальмиры. Князь – мягкий человек. Как и ее отец, он, казалось, искренне беспокоился о том, что она чувствует и думает. У нее нет другого варианта. Не было ли все это злым роком? Она без сна ворочалась в постели, вспоминая его поцелуи и то, что они с ней сделали.

В некотором отношении эти поцелуи испугали ее, так как делали ее совершенно беспомощной. Она не знала, чего он ждал от нее. Еще никогда прежде она не позволяла мужчине целовать себя. Юноши из ее племени довольно часто стремились застать ее одну, но ей всегда удавалось избежать их алчущих губ, их нетерпеливых рук. Если необходимо, она применяла насилие, ведь она никогда не была игрушкой мужчин и никогда не будет ею. Оденат же обнимал ее с нежностью и словно пробовал ее губы на вкус. Это возбудило ее любопытство. Она подозревала, что именно это он и намеревался сделать. Он не прикасался к ее телу, но из болтовни Тамар и Баб она знала, что мужчины любят ласкать женское тело. Почему же он не прикасался к ней? Может быть, в ее теле есть что-то дурное или неприятное?

Все еще бодрствующая, Зенобия встала с постели и вышла в портик, возвышавшийся над садом и городом. В течение нескольких минут она рассеянно шагала туда-сюда. Что в ней не так? К ее величайшему удивлению, она чуть не плакала. Где сейчас ее Ястреб? Неужели он покинул ее только для того, чтобы отправиться в объятия Делиции? Две слезинки скатились по ее щекам, и она яростно смахнула их. Какое ей дело до того, что он делает?

– Зенобия!

В ее ушах зазвучал его голос, и она, пораженная, вскрикнула. Сильные руки обхватили ее, и, к своему ужасу, она разразилась слезами и неистово всхлипывала, прижавшись к его обнаженной груди. Он дал ей выплакаться, а когда ее рыдания наконец начали стихать, поднял ее на руки и понес в спальню. Сидя на краешке ее ложа, он укачивал ее, прижав к себе.

– Почему ты плачешь, мой маленький цветок? Ты тоскуешь по дому?

– Н-нет!

– В чем же тогда дело?

– Я думала, ты пошел к Делиции.

– Я уже несколько месяцев не стремлюсь к Делиции. Я хожу в ее апартаменты только для того, чтобы увидеться с нашими детьми. Но только не наябедничай на меня, Зенобия, иначе ты испортишь мою репутацию.

Он был близок к тому, чтобы рассмеяться, рассмеяться от радости. Она любит его! Любит достаточно сильно, чтобы расплакаться при одной мысли о том, что он с другой женщиной! Однако он не должен прижимать ее к себе слишком сильно, хотя ее тонкая ручка, ласкающая тыльную сторону его шеи, сводит его с ума!

– Откуда ты появился? – спросила она.

– Мои комнаты находятся рядом с твоими, мой цветок, – ответил он. – Этот портик служит и для моих прогулок, и мне тоже было трудно заснуть.

Вдруг она заметила, что его грудь обнажена и на нем ничего нет, кроме куска ткани, обернутого вокруг поясницы. Она заметила также, что и сама она практически обнажена в своей тонкой белой хлопковой сорочке. Это обстоятельство не ускользнуло от внимания князя, и он почувствовал, что символ его мужественности поднялся, отвечая на вызов ее прекрасного тела. Он сделал движение, чтобы отстранить девушку от себя, но ее руки только еще крепче сомкнулись вокруг его шеи.

– Зенобия! – В его голосе слышалась мольба.

– Люби меня хоть немножко! – тихо попросила она.

Он задрожал.

– Зенобия, мой цветок, имей же сострадание! Ведь я всего лишь мужчина!

– Люби меня хоть немножко, Ястреб! – повторила она, и ее тонкая сорочка распахнулась. Она скинула ее с плеч, и сорочка съехала на талию, обнажив ее округлые полные груди.

Это было великолепное зрелище, и Оденат на мгновение закрыл глаза, заклиная богов помочь ему. Он страстно желал обладать этой прелестной девушкой, которая так насмехалась над ним. Его рукам не терпелось приласкать ее, однако он пытался сдерживать себя перед этим невероятным соблазном. Она потянулась вниз, схватила его руку и подняла вверх, к одной из своих грудей.

– Зенобия! – простонал он. – Зенобия!

Но его рука уже отвечала на зов ее нежной и теплой плоти.

– Ах, Ястреб! – прошептала она ему на ухо. – Разве ты не хочешь меня? Хотя бы немножко?

– А ты хочешь меня? – с трудом выговорил он, задыхаясь.

Ее груди, упругие и полные, лежали в его руке, словно молодые гранаты.

– Мне больно, – сказала она. – Где-то внутри мне ужасно больно, и я ничего не понимаю.

– Это желание, которое ты чувствуешь, мой цветок!

Он позволил себе опустить глаза, и у него захватило дыхание, когда он увидел ее груди во всей их красе. Соски у нее были большие и круглые, цвета темного меда. Он испытывал страстное желание вкусить сладость ее плоти, но время еще не пришло. Он был совершенно серьезен, когда говорил ей, что никогда не занимался любовью с женщиной, если она не любила его.

Она станет его женой, но он даст ей время привыкнуть к нему и научиться любить его. Он желал этой любви, потому что знал, что Зенобия никогда еще не отдавала свое сердце, не говоря уже о своем теле, ни одному мужчине. Она еще ребенок, при всей чувственности ее форм и легкости ума. Это женщина, которую он с нетерпением стремился узнать, женщина, которой он поможет созреть и сформироваться.

Он держал в своих объятиях девочку, ребенка. Теперь ему удалось взять под контроль свои желания, и он нежно ласкал ее, нашептывая слова утешения в ее маленькое ушко. Его нежность подействовала на нее успокаивающе, и она вскоре заснула у него на плече. Когда ее дыхание стало спокойным и ровным, он встал и, осторожно повернувшись, положил ее на постель и накрыл шелковым покрывалом. Долгое время он стоял, глядя на нее сверху вниз и упиваясь ее прелестью, а потом со вздохом сожаления задул светильник и вышел из комнаты.

Он стоял в портике, ухватившись за балюстраду. Его взгляд не замечал ничего вокруг. Он даже не отдавал себе отчета в том, что ночь в пустыне становилась прохладной. Как долго ему придется ждать? Он хочет, чтобы эта девушка была рядом с ним. Ему хотелось разделить с ней всю свою жизнь, как печали, так и радости. Он почему-то верил, что плечи Зенобии достаточно сильны, чтобы нести часть его ноши. Идти по узкой дорожке между римлянами и его восточными воинственными соседями, персами, – нелегкая задача, особенно если учитывать, что ему надо еще удовлетворять интересы своих сограждан. Нужно беспокоиться о безопасности караванов вплоть до самой Пальмиры.

Кроме того, в его жизни была еще одна женщина – его мать. Лицо князя исказила гримаса. Единственное благодеяние, которое оказала ему аль-Зена, заключалось в том, что она дала ему жизнь. Но даже это она сделала неохотно. Он слышал рассказы о своем рождении, о том, как она не желала стать матерью вплоть до самой последней минуты. Говорили, что если бы она способствовала его рождению, то роды были бы легкими. Но она поступила наоборот и причинила вред сама себе, лишив себя возможности иметь в будущем другого ребенка. Его отец никогда не простил ей этого. Его родители не любили друг друга. Их брак был чисто политическим союзом. Говорили, что его мать была влюблена в персидского принца. Говорили также, что в их первую брачную ночь его отец был вынужден взять ее силой. Именно в ту ночь он и был зачат.

Родители любили его, но отец не разрешал ему проводить много времени в обществе аль-Зены. Оденат так и не имел возможности получше узнать ее до самой смерти своего отца. Но к тому времени ему исполнилось уже восемнадцать лет, и он был взрослым человеком. Однако он знал о ее несчастье и видел, какое разрушение может причинить брак без любви. Он поклялся, что никогда не прикоснется к женщине, если она этого не желает.

Он даже попытался стать ей другом, но она начала вести себя по отношению к нему как собственница. Он избрал тактику лицемерия, на словах выражая ей почтение, но помалкивал в ее присутствии о своих делах. Однако он был умен и проявлял по отношению к матери такую очевидную заботу, что она поверила в свою силу. Она постоянно давала ему советы, пытаясь вмешиваться в управление Пальмирой – дело, к которому она была совершенно непригодна. Хуже всего, что ему не с кем было поговорить, не с кем разделить свою ношу.

Внезапно звук водяных часов, каплями отсчитывавших минуты, напомнил ему о том, что час уже поздний. Он повернулся и направился в свою спальню. Он лег и заставил себя заснуть.

Когда в пустыню пришел рассвет, вытянув на песке свои пальцы расплавленного огня и расцвечивая все вокруг абрикосовыми и золотистыми тонами, из города выехали два всадника – черные силуэты на фоне яркого утреннего неба. Оденат сам выбрал для Зенобии горячую арабскую кобылу белой масти, такой же, как и его собственный крупный жеребец. Кобылу лишь недавно объездили. Зенобия стала ее первой хозяйкой.

– Как ее зовут? – спросила девушка, когда они выезжали из Пальмиры.

– У нее еще нет имени, мой цветок. Это твоя задача – дать ей имя, ведь эта кобыла – мой первый подарок тебе.

– Так она моя?! – В ее голосе слышались недоверчивость и восторг.

– Да, она твоя! – повторил он и позволил своему взгляду устремиться на ее длинные обнаженные ноги, выглядывавшие из-под короткого хитона. Он собирался принять какие-нибудь меры в связи с этим, так как не хотел, чтобы другие мужчины могли с нежностью смотреть на эти прелестные ножки.

– Я назову ее «аль-Уля»! – счастливым голосом произнесла Зенобия.

Он улыбнулся, кивком выразив свое одобрение. Слово «аль-уля» на арабском языке означало «первая».

– Это хорошее имя, и ты очень умно поступила, назвав ее так, мой цветок.

– А как зовут твоего жеребца?

– Ашур, воинственный, – ответил он.

– А что, он действительно воинственный?

– Из-за него я не могу держать других жеребцов у себя на конюшне. Он уже убил двоих. Теперь я держу только меринов и кобыл.

– Я буду состязаться с тобой! – бросила ему вызов Зенобия.

– Только не сегодня, мой цветок! Аль-Улю только что объездили, и ей нужно время, чтобы привыкнуть к тебе. Кроме того, мне нужно возвращаться, ведь у меня сегодня напряженный день.

– А можно мне поехать с тобой? Это гораздо интереснее, чем болтать с женщинами. Я не привыкла сидеть и ничего не делать, только красить ногти да мокнуть в лохани с надушенной водой.

Он сочувственно усмехнулся:

– Когда станешь моей женой, сможешь повсюду ездить со мной, Зенобия.

– О, черт!

Она поняла, что ей придется остаться в женских апартаментах, где она окажется между аль-Зеной и Делицией.

Он прочитал ее мысли и стал посмеиваться над ее разочарованием:

– О, мой бедный цветок, оказавшийся между осой и бабочкой!

– Откуда ты знаешь, о чем я подумала? – спросила она.

– Выражение твоего лица яснее любых слов, которые ты могла бы произнести! – ответил он. – Если ты станешь моей женой, Зенобия, я не стану загонять тебя в гарем, обещаю! Ты будешь свободна и сможешь уходить и приходить, когда тебе захочется. Я сделаю для тебя то, что еще ни один князь Пальмиры не делал для своей княгини – я сделаю тебя равной мне.

– Я не хочу жить в женских апартаментах! – вдруг сказала она. – Если я стану твоей женой, я хочу, чтобы во дворце у меня был собственный дом. Я сама буду выбирать себе слуг и покупать рабов. Я не хочу, чтобы у меня в доме были шпионы.

Она остановила свою кобылу. Солнце уже взошло, небо было ярко-голубым и безоблачным, насколько достигал взгляд. Последовав ее примеру, он тоже остановил своего жеребца и повернулся лицом к ней.

– Я не обучена играть в эти игры, Ястреб! – спокойно произнесла она. – Давай будем откровенны друг с другом. Ты хочешь жениться на мне, и мой отец согласился на это. Но как скоро это произойдет, зависит от меня. Вы оба, и ты, и мой отец, знаете, что мне необходимо согласиться на этот брак. Мой отец считает, что ты – подходящий для меня человек. Из-за той великой любви, которую он испытывал к моей матери, он желает, чтобы я была счастлива. Я – счастливица! Немногие люди смогли бы понять мои чувства. Я – счастливица еще и потому, что для меня выбрали такого мужа. Ведь ты тоже понимаешь, что меня нельзя заковать в кандалы. Я должна остаться свободной! Ты был добр ко мне. Думаю, я уже начинаю любить тебя. То, о чем я тебя попрошу, нетрудно сделать.

– Понимаю тебя. Ты получишь все, что в моей власти! – ответил он.

– Ах, Ястреб, ты даешь слишком опрометчивые обещания! – поддразнила его она. – Никогда не следует соглашаться, пока не узнаешь все условия!

– Значит, ты хочешь учить меня, мой цветок?

– А разве ты не можешь поучиться у женщины? – резко парировала она.

– Ты хоть немножко любишь меня? – спросил он.

– А ты любишь меня, Ястреб?

– Думаю, я влюбился в тебя в тот самый день, когда убили твою мать. Ты была тогда так смущена, обижена и испугана! Мне захотелось протянуть руки и обнять тебя. Но ведь я был князем Пальмиры, а ты – дочерью моего двоюродного брата. Поэтому мне не удалось утешить тебя, хотя я хотел этого, Зенобия.

Эта исповедь удивила ее, а кроме того, была ей приятна. Однако нельзя допускать, чтобы он совершенно уверился в ней. И Тамар, и Баб, обе говорили, что женщина никогда не должна позволять мужчине становиться слишком самонадеянным.

– Надеюсь, ты не хочешь сказать, что провел все эти годы после смерти моей матери, тоскуя обо мне? Ведь я все равно не поверю этому, Ястреб!

– Я совершенно забыл о тебе, мой цветок! – прямо ответил он.

Ее гневный вздох, последовавший за этим утверждением, был ему приятен. Эта маленькая кокетка сделалась вдруг чересчур самоуверенной! Разве его отец не предупреждал его о том, что он никогда не должен позволять женщине становиться слишком самоуверенной?

– Но как же тогда ты можешь говорить, что любишь меня?

– В тот день я полюбил ребенка. Но когда я увидел прелестную девушку, в которую превратился этот ребенок, я снова влюбился. Я никогда не буду лгать тебе, Зенобия! Я люблю тебя! Он взял ее за руку. – О, мой цветок, я и в самом деле люблю тебя! Сжалься же над несчастным князем, который готов положить к твоим ногам свое сердце и свое царство! Когда мы поженимся?

– Скоро! – взмолилась она.

– Я не могу долго ждать, Зенобия. Я одинокий человек и страстно желаю, чтобы ты была рядом со мной, чтобы я мог любить тебя, говорить с тобой, делиться с тобой всем!

Эти его слова были как нельзя лучше рассчитаны на то, чтобы завоевать ее, и ничего лучшего он не мог сказать.

– Я выйду за тебя замуж, как только позволят жрецы, – ответила она.

Он приподнял брови, удивившись ее внезапному решению, и она улыбнулась.

– Я ведь нужна тебе, мой Ястреб? Разве ты сам только что не сказал мне это? Наш брак на самом деле стал фактом с тех пор, как вы с моим отцом пришли к такому соглашению.

Под сомнением оставалась лишь дата свадьбы. Логика подсказывает мне, что если мысль о том, что прошлой ночью ты был с Делицией, огорчила меня, значит, я, должно быть, немножко люблю тебя, хотя все еще не могу признаться в этом даже самой себе.

– Ох, Зенобия, хотел бы я знать, какой же будет та женщина, в которую ты скоро превратишься! – сказал он.

– А почему тебе это так интересно? Ведь ты будешь со мной и все увидишь! – засмеялась она в ответ.

Он тоже рассмеялся:

– Значит, я увижу это, мой цветок! Я увижу! – Потом, повернув лошадь обратно к городу, он сказал: – Пришло время возвращаться, Зенобия. Я не буду состязаться с тобой, но давай поедем галопом, чтобы аль-Уля могла показать тебе свой аллюр.

Прежде чем его слова затихли на ветру, Зенобия развернула кобылу и умчалась. Изумленный – она всегда изумляла его! – он пришпорил Ашура и поскакал следом за ней. Вместе они с шумом помчались по едва заметной дороге, которая вела через пустыню в Пальмиру. Копыта лошадей взметали клубы желтой пыли. Он видел, как она низко пригнулась к спине своей лошади. Пряди ее волос развевались. Какое это великолепное создание, эта девочка-женщина, которая совсем скоро должна стать его женой!

Когда они въехали через главные ворота дворца в обширный внутренний двор, охранники, стоявшие возле ворот, с трудом подавили возгласы восхищения. Легко соскочив с лошади, Зенобия торжествующе вскрикнула:

– Я опередила тебя!

– Но ведь мы не соревновались! – возразил он.

– Разве нет?

Ее взгляд дразнил. Потом она повернулась, снова засмеялась тихим, вызывающим смехом и вбежала в дом.

Он почувствовал, что его чресла охватывает возбуждение, и усмехнулся. Поскорее бы пришел день их свадьбы. Несмотря на то что ему предстоял напряженный день, он намеревался увидеться до захода солнца с Забааем бен Селимом и уладить с ним все детали, касающиеся его помолвки с Зенобией. Публичное оглашение следовало сделать на следующий день, и тогда эта маленькая кокетка примет на себя обязательство. Он целеустремленно, широкими шагами пересек внутренней двор и направился в свою часть дворца. «Скоро, уже совсем скоро, мой цветок, – думал он, – и тогда ни один из нас больше не почувствует себя одиноким, потому что мы будем принадлежать друг другу навсегда. Навсегда!»

Ему нравилось, как звучит это слово.