Вспомни меня, любовь Смолл Бертрис

– Она знает, что не понравилась королю! – выпалил Ганс фон Графстейн, едва Нисса появилась на пороге.

– Тише! – предупредила она. – Там снаружи сэр Энтони Браун.

– Что теперь будет? – спросил мальчик. – Он велит ее казнить?

– За что же? – запротестовала Нисса. – За то, что она не похожа на портрет, нарисованный Гольбейном? Это же не ее вина. Она просто стала заложницей политических игр Европы.

– Так что же ее ждет? – повторил Ганс, понизив голос.

– Он – король, поэтому трудно сказать. Обыкновенный человек, наверное, попробовал бы расторгнуть помолвку. Может быть, и король поступит так же. Он захочет, чтобы Кромвель и его советники придумали ему достойный путь к отступлению, но он очень не любит оказываться в затруднительном положении. Генрих Тюдор не из тех, кто легко признает свою вину, ты понимаешь? Моя матушка особо предупреждала меня, чтобы я как-нибудь случайно не задела его гордости. А что можно использовать против принцессы, Ганс?

– Когда она была еще совсем ребенком, поговаривали о ее помолвке с герцогом Лоррейном, но это ничем не кончилось. Она совершенно свободна от каких-либо обязательств до этой помолвки.

– О чем это вы говорите? – окликнула Ганса принцесса.

– Леди Нисса на нашей стороне, принцесса, – быстро ответил он. – Она бы рада нам помочь, но что она может сделать?

– Скажи принцессе, что она должна вести себя со спокойным достоинством, – перебила мальчика Нисса, – так, как будто все идет как надо и у нее нет ни малейших подозрений, что король разочарован. Она должна всячески стараться ему угодить – и на людях, и наедине. Король никогда не скрывает своих чувств, и стоит придворным узнать о его неудовольствии, принцесса тут же превратится в дичь, на которую объявлена охота. Она должна вести себя так, будто совершенно не понимает, что происходит. Это для нее единственный возможный путь.

Паж перевел речь Ниссы принцессе, и та слегка оживилась:

– Да! Да! Она права, мой милый. Пусть она не бывала при дворе, но, определенно, эта девочка умна. Как вы думаете, сдержит ли король слово и женится на мне?

Ганс задал этот вопрос Ниссе. Она ответила:

– Пока Совет не сможет выдвинуть достойную внимания причину, чтобы расторгнуть соглашение, у короля нет другого выхода, кроме женитьбы. Не думаю, что они смогут найти другую причину, поэтому я и советую принцессе во всем угождать королю. Она должна немедленно начать брать уроки музыки и танцев. Госпожа Говард – очень способная музыкантша. Можно попросить, чтобы она поучила принцессу играть на лютне. А мы будем учить ее танцам. Король очень любит танцевать.

Ганс перевел советы Ниссы своей госпоже.

– Этот обрубок сала еще и танцует? – изумилась Анна Клевская. – Трудно представить. Должно быть, пол при этом трясется на всех этажах! – хмыкнула она.

– Он хороший танцор и двигается легко и изящно, несмотря на свои габариты, – сказала Нисса, когда Ганс перевел ей замечание принцессы.

– Да? Значит, и мне надо научиться быть легкой и грациозной. Я постараюсь стать образцовой парой королю Генриху.

Нисса не удержалась от смеха, когда Ганс перевел эти слова, но тут же вновь обрела серьезность:

– Принцессе надо во всем уступать королю и соглашаться с ним, но не так, чтобы казаться глупой и бесхарактерной. Он не боится умных женщин. Наоборот, ему нравится ощущать свое превосходство над ними.

Анна Клевская рассмеялась в ответ:

– Да! Это относится ко всем мужчинам. Мой брат в этом смысле тоже похож на короля Генриха. Странно только, как это никому еще в голову не пришло, что Господь, создав первым мужчину, вдруг осознал свою ошибку и, исправляя ее, создал женщину? Не правда ли, друзья мои, здесь есть о чем поразмыслить?

Второго января принцесса со свитой продолжила свой путь, и в этот же день королевский двор выехал из Гринвича.

«Я не хочу ее!» – эта фраза быстро облетела дворец и стала крылатой. Ни для кого уже не было секретом, что король разочаровался в принцессе Клевской. Однако против ожидания живописец Гольбейн сумел избежать королевского гнева. Возможно, причиной тому стал удачный новогодний подарок художника – портрет двухлетнего наследника престола, в котором автор всячески подчеркивал и даже выпячивал сходство мальчика с отцом.

Зато, к удовольствию большинства, гнев короля со всей силой обрушился на премьер-министра Томаса Кромвеля. Во время заседания Совета в Уайтхолле король орал на него:

– Ты, хитрый дьявол, ты обманул меня, и я желаю знать зачем?! Я должен был жениться на датчанке или француженке, но нет! Тебя устраивала только принцесса Клевская. Почему?! У нее желтая кожа и грубое лицо. Она долговязая и ширококостная. Настоящая фламандская кобыла! Кобыла, которую не захочет ни один жеребец!

Присутствующие захихикали, а Томас Кромвель смертельно побледнел. Однако он еще не был повержен. Повернувшись к первому лорду Адмиралтейства, премьер-министр разгневанно вопросил:

– Вы видели ее, милорд, почему же вы не предупредили короля? Я мог опираться только на письменные доклады, а вы были первым англичанином, увидевшим ее воочию, и не сочли нужным сообщить нам о ее несоответствии портрету!

– Это уж, милорд, не моего ума дело! – негодующе возразил адмирал. – Брак казался уже решенным. Я смотрел на эту женщину как на нашу будущую королеву. И не пристало мне оценивать и критиковать ее. Может быть, она и не так хороша, как женщина на портрете Гольбейна, но у нее приятные манеры и доброе сердце. Какое я имел право искать в ней какие-то изъяны?

– Он прав, Кром! Это ты не выяснил всего об этой женщине, а теперь я вынужден вести ее к алтарю и спать с ней. А я не хочу ее! Не хочу!

– Но этот брак очень выгоден для вас, ваше величество. – Кромвель попытался зайти с другой стороны. – Тем самым вы очень мудро уравновешиваете союз между Францией и Священной Римской империей.

– Может быть, еще не поздно все исправить? – мягко спросил герцог Норфолк.

– Поздно! – отрезал Кромвель. – Для расторжения помолвки нет абсолютно никаких причин. Не было никаких других помолвок. Она не лютеранка, но исповедует религию, в которой, как и в нашей, церковь подчиняется государству.

– Со мной нечестно обошлись, – пробурчал король. – Она совершенно не такая, какой мне ее описывали. А знай я это заранее, милорды, нога ее никогда не ступила бы на английскую землю. А теперь я должен совать голову в эту петлю, которую ты мне приготовил! Черт возьми, меня ввели в заблуждение, я обманут! – Он обвел сидящих за столом вельмож тяжелым взглядом, но самый яростный подарил Кромвелю. Враги лорд-канцлера могли торжествовать: теперь его дни сочтены. Наконец-то сын мясника совершил ошибку.

Кромвель встал и громко спросил:

– На какой день угодно вашему величеству назначить коронацию принцессы? Остается праздник Сретения, как и было условлено?

Глаза короля сверкнули.

– Мы поговорим об этом, когда она уже станет королевой, – со зловещей усмешкой отозвался он.

Кромвель дрогнул, но продолжал настаивать:

– Нам пора выезжать, ваше величество, чтобы встречать принцессу в Лондоне.

Ни слова не говоря, Генрих Тюдор встал и вышел из зала заседаний.

– У тебя осталось мало времени, Кром, – дерзко бросил герцог Норфолк.

– Я более преданный слуга его величества, нежели вы, герцог, – парировал Кромвель. – Меня еще не выгнали.

Вместе с большой группой вельмож король отбыл в Гринвич. Они должны были встречать Анну Клевскую возле Блэкхита, чтобы король сопровождал свою нареченную при въезде в Лондон. Генрих Тюдор и его свита спустились вниз по Темзе на барже. Окружавшие баржу лодки были расцвечены шелковыми вымпелами. На отдельной барже плыли лорд-мэр и старшины города Лондона.

После Дартфорда в свите принцессы Анны остались только сто человек из тех, кто прибыл вместе с ней в Англию. Две ее фрейлины немного говорили по-английски: Хельга фон Графстейн, старшая сестра Ганса, и их кузина Мария фон Гессельдорф. Хельге исполнилось тринадцать лет, Марии – двенадцать. Гордячки сестры Бассет не замечали их, но остальные английские фрейлины приняли немок дружелюбно. Обе девушки легко овладели игрой на лютне, чем привели в восторг Кэт Говард. Бедняжка была весьма обескуражена безуспешными попытками научить тому же свою новую госпожу.

– У нее совсем нет слуха, – говорила Кэт, потряхивая каштановыми локонами. – Если бы король слышал наши уроки, то еще больше разочаровался бы в ней.

– Но она делает большие успехи в танцах, – с улыбкой возражала Нисса. – Она становится грациозной. И ее английский продвигается не по дням, а по часам. Мне кажется, король останется доволен.

– Она так старается, – заметила Кейт Кэри. – Может быть, в конце концов он забудет ту женщину на портрете.

– Господи! – рассердилась Кэт Говард. – Неужели ты такая дурочка, Кейт, ведь главное для мужчины – внешность женщины. Для большинства из них все остальное вообще не имеет значения.

– Надеюсь, далеко не все мужчины такие, – сказала Нисса.

– Тебе-то что беспокоиться об этом, – ответила Кэт. – Ты самая красивая из всех нас. Ты похожа на свою мать?

– У меня такие же глаза, как у нее, – кротко ответила Нисса.

– Говорят, король в свое время сходил по ней с ума, – продолжала Кэт.

– Ты знаешь больше меня, – спокойно заметила Нисса. – Я тогда была младенцем.

Для официальной церемонии въезда Анны Клевской в Лондон ее фрейлины приготовили свои лучшие наряды. Нисса остановила выбор на бархатном платье цвета бургундского вина и нижней юбке из золотой парчи. Рукава и подол были оторочены мехом куницы. Плащ, специально подобранный под цвет платья, тоже украшал мех. Нисса не стала прятать свои прекрасные каштановые волосы под капюшоном, а надела расшитый золотом чепчик. Затянутыми в перчатки ручками Нисса с легкостью управляла своей серой кобылой. Остальные девушки, памятуя о том, как королева Джейн однажды отослала Анну Бассет домой за то, что на ней было мало драгоценностей, разоделись не менее пышно. Фрейлина королевы должна служить отражением особого положения своей госпожи и не имеет права выглядеть скромно.

Для принцессы Клевской у подножия Шутер-Хилл специально выстроили роскошный, отделанный золотом павильон, который окружали другие, поменьше и поскромнее. Ровно в полдень принцесса появилась у подножия холма. Ее приветствовали лорд Чемберлен, ее личный лорд-канцлер, лорд – раздатчик милостыни и другие лорды и леди ее свиты. Доктор Кайе обратился к присутствующим по-латыни, после чего официально представил Анну ее двору. Посол герцога Клевского от имени принцессы выступил с небольшой ответной речью.

Затем началось официальное представление придворных дам. Каждая выходила вперед, склонялась в реверансе. Фрейлины представлялись последними, и Анна встретила каждую из них теплой улыбкой. Она уже успела оценить их стремление помочь ей привыкнуть и освоиться в новой жизни.

День выдался очень холодным, и принцесса почувствовала большое облегчение, когда наконец покинула свой разукрашенный экипаж и вместе с дамами прошла в павильон, где они могли немного отогреться у жаровен с горящими углями.

– Майне либе девочки, – заявила Анна, стаскивая перчатки и протягивая руки к жаровне, – сегодня есть большой холод.

– Лучше сказать – сегодня холодно, ваше высочество, – вежливо поправила Нисса.

– Хорошо, леди Нисса, – улыбаясь, согласилась Анна. – Сегодня холодно. Теперь правильно?

– Совершенно правильно, мадам, – улыбнулась в ответ Нисса.

– Принесите кресло для ее высочества, – громко распорядилась Кэт Говард. Тотчас же принесли кресло, и Анна Клевская, порывисто вздохнув, устроилась поближе к жаровне и окликнула:

– Ганс! Где же ты?

Паж поспешно подошел поближе и поклонился.

– Я здесь, мадам, – сказал он по-немецки.

– Держись все время около меня, Ганс. Нисса, милое дитя, очень старается, но все-таки еще недостаточно хорошо овладела языком. Ты мне понадобишься. Где сейчас король?

– Он едет сюда из Гринвича, мадам.

Юный виконт Уиндхем потихоньку проскользнул поближе к сестре.

– Ты уже накоротке с ней, да? – спросил он. – Она и впрямь совсем не похожа на свой портрет. Говорят, король в ярости.

– И это очень глупо с его стороны, дорогой братец! – резко ответила Нисса. – У леди Анны есть и обаяние, и достоинство. Она станет хорошей королевой, если наш господин и повелитель вовремя опомнится и сообразит, что ему уже под пятьдесят и сам он вовсе не подарок. Он должен дать ей шанс и тогда быстро убедится, что она может быть хорошей спутницей и доброй матерью его детей.

– Ради Бога, сестрица, не вздумай делиться этими мыслями ни с кем другим, – прошептал виконт Уиндхем. – Если это еще и не государственная измена, то уже очень близко к ней, хотя, – он слегка улыбнулся, – может быть, ты даже не лишишься за такие речи головы, но уж домой тебя отправят наверняка, и вся наша семья попадет в немилость. Тогда за кого ты выйдешь замуж, леди Нисса?

– Я не выйду замуж иначе, как по любви, Филипп, – ответила ему сестра.

– Слава Богу, я еще слишком молод, чтобы влюбляться, – сказал мальчик. – Мастер Калпепер, кузен госпожи Говард, без ума от нее. Когда король заказывал себе одежду для венчания, он предложил Калпеперу отрез бархата на камзол. Так тот выпросил второй такой же кусок для госпожи Говард. По-моему, на ней сейчас платье, сшитое из этого материала. Вот дурак, лучше бы он оставил оба куска себе, хватило бы на несколько костюмов. Любовь! Тьфу!

– А мне кажется, это очень романтично, – улыбнулась Нисса и услышала, как принцесса называет имя их младшего брата. Появился Джайлс и подал своей госпоже кубок с горячим вином. – Ей нравится Джайлс, – заметила Нисса Филиппу.

– Ага, – согласился тот, – маленькая тыквенная голова обещает стать настоящим пажом, но только, к счастью, без этой придворной спеси.

Брат и сестра с интересом наблюдали, как принцесса шутя щиплет розовые щеки Джайлса. Джайлс – единственный блондин в их семье, и со своими светло-голубыми глазами и мягкими светлыми кудрями он казался настоящим херувимом. Нескрываемое расположение госпожи приводило мальчика в немалое смущение; он был достаточно умен, чтобы не проявлять никаких чувств, кроме должного почтения по отношению к ней. Однако вскоре он не выдержал и сморщился, пробормотав: «Мадам!»

Перевода не требовалось, и принцесса, рассмеявшись, отпустила мальчика, сказав Гансу:

– Это настоящий маленький ангелочек, перед ним невозможно устоять.

Освободившись от принцессы, Джайлс попал под обстрел фрейлин. Кэт Говард послала ему воздушный поцелуй, а Элизабет Фицджеральд, подмигнув, ущипнула. Спасло появление доктора Кайе, объявившего, что король приближается.

– Ее высочеству пора переодеться в платье, приготовленное для церемонии, – напомнила леди Браун. – Поторопитесь, фрейлины, пора вам быть порасторопнее! Принесите одежду и украшения принцессы.

Платье принцессы, сшитое по немецкой моде, из красной тафты со вставками из золотой парчи, выглядело довольно элегантно. Служанки протерли руки, грудь и спину Анны теплой розовой водой. Обслуживавшие ее дамы уже заметили, что тело принцессы Клевской издает более резкий, чем у большинства женщин, запах, и, зная привередливость короля на этот счет, решили, насколько это в их силах, помочь ей.

Когда платье надели, Нисса принесла драгоценности: ожерелье из рубинов и алмазов и под пару им серьги. Густые белокурые волосы принцессы спрятали под чепчиком, поверх которого надели еще расшитую жемчугом бархатную шапочку.

– Король уже подъезжает, мадам, – предупредила Кейт Кэри.

Выйдя из павильона, принцесса сощурилась от ударившего ей в глаза яркого солнца. Ей подвели белоснежного скакуна под роскошным седлом белой кожи и расшитой золотом и камнями попоной. Всадники, составлявшие почетный эскорт, уже ожидали в седлах. На их парадной одежде красовался Черный Лев герцогов Клевских. Процессию возглавлял юный Ганс фон Графстейн со знаменем, на котором был вышит тот же лев.

Анна поскакала навстречу своему будущему супругу. Увидев ее, король приостановился, поджидая. Когда она подъехала, он галантным движением сдернул берет и поклонился, одарив ее сияющей улыбкой. На мгновение Анна Клевская увидела его таким, каким он был когда-то: самым интересным мужчиной христианского мира. Она искренне улыбалась ему, пока Ганс переводил ей приветственные слова короля. Кое-что, к ее удивлению, она поняла и сама.

– Вначале я поприветствую его величество по-английски, Ганс, а потом ты будешь переводить, – сказала она пажу.

– Хорошо, мадам, – отозвался мальчик.

– Я благодарить ваше величество за добрый прием, – начала Анна. – Я стараться быть добрый жена вашего величества и хороший мать вашим детям.

Услыхав эту неуклюжую, но вполне понятную речь, король удивленно приподнял брови.

– А я слышал, что принцесса Клевская не говорит ни на каком языке, кроме родного, – пробормотал он, ни к кому в особенности не обращаясь.

– Ее высочество трудится изо дня в день, терпеливо осваивая ваш язык, – объяснил Ганс. – Леди Нисса Уиндхем учит ее, а другие фрейлины помогают. Принцесса очень хочет угодить вашему величеству.

– В самом деле? – сухо проронил король, но, вспомнив о взирающей на них толпе, потянулся вперед и, к удовольствию зрителей, заключил свою невесту в объятия.

Возвращаясь рука об руку к павильону, они раскланивались и улыбались приветствовавшему их народу.

– Фламандская кобыла, – неслышно бормотал король себе под нос, благосклонно кивая направо и налево. – Я должен жениться на фламандской кобыле.

Возле павильона королевская чета отпила из символической чаши любви, и затем принцесса пересела в карету, в которой должна была ехать в Гринвич. Рядом с ней устроилась матушка Лоув, ее старая няня и воспитательница, ныне назначенная присматривать за фрейлинами-немками, а также графиня Оберстейн, супруга посла. С обеих сторон дверцы кареты украшали гербы герцогов Клевских и изображения Черного Льва. Вслед за каретой принцессы следовали экипажи, в которых разместилась ее свита. В составе процессии можно было видеть и великолепный пустой портшез, обитый пурпурным бархатом, – один из подарков Генриха его новой королеве. В голове и в хвосте колонны следовали рыцари принцессы Клевской, одетые в одинаковые костюмы черного бархата, расшитые серебром, на одинаковых гнедых жеребцах.

Жители Лондона толпились по обочинам дороги, по которой двигалась процессия. В том месте, где намечалась переправа через Темзу, реку запрудили баржи, лодки и самые разнообразные суденышки, многие из которых, казалось, вообще чудом держатся на воде. Все они были переполнены людьми, жаждущими хотя бы мельком увидеть новую королеву. Каждая лондонская гильдия вывела на реку свою баржу, заново выкрашенную и отделанную, с гербами короля Англии и герцога Клевского. На этих баржах размещались менестрели и хоры мальчиков, распевавших приветственные гимны в честь принцессы Клевской. Король и его невеста даже сделали остановку, чтобы послушать их, и остались очень довольны.

Едва Анна вступила во внутренний двор Гринвичского замка, грянул пушечный салют. Король поцеловал невесту и поздравил с прибытием в ее новый дом. В Большом зале дворца выстроилась королевская гвардия, салютовавшая жениху и невесте, когда те проходили мимо. Генрих проводил Анну в ее личные апартаменты, где она должна была отдохнуть перед назначенным на поздний вечер пиршеством.

Анна, внешне остававшаяся по-королевски невозмутимой, в глубине души изумлялась, растроганная искренним теплом, с которым ее встречали англичане.

– Это хороший, добрый народ, правда, Ганс? – повторяла она снова и снова. – Хотя это все равно – ведь король, несмотря на все внешние знаки внимания, меня терпеть не может.

– Почему вы так уверены, мадам? – удивился мальчик.

Анна горько улыбнулась:

– У меня нет опыта в любви, Ганс, но я знаю мужчин достаточно хорошо, чтобы понять: если они избегают смотреть тебе прямо в глаза, значит, что-то не в порядке. Гольбейн изобразил не меня, а совсем другую женщину. Король влюбился в этот портрет, но меня, увы, он не любит. Он женится на мне по политическим причинам, и не более того. Если бы он не хотел утереть нос королю Франции и императору, я не стала бы королевой Англии.

Генрих Тюдор был бы весьма удивлен, узнай, какие мысли бродят в голове его невесты. Сам он из-за предстоящей женитьбы пребывал в очень скверном расположении духа. Принцесса оказалась совсем не такой, как ему представлялось, а на себя он уже давно не мог смотреть непредвзято. Сердцем и душой он чувствовал себя таким же молодым, очаровательным, оживленным, как прежде. После банкета король вновь вызвал к себе Кромвеля, но тот стойко делал хорошую мину при плохой игре.

– Она держится с царственным величием, сэр. Народу она нравится, – заверял он.

– Юристы не нашли никакой лазейки? – требовательно спросил король, проигнорировав слова Кромвеля.

Кромвель отрицательно покачал головой. Он начинал всерьез беспокоиться за свою жизнь и за сохранность всего, что он строил долгие годы, служа Англии. Он вспомнил своего предшественника и бывшего наставника, кардинала Вулси. Его стремление сотрудничать с принцессой Арагонской в конечном счете стоило ему жизни. Вулси всячески пытался задобрить короля, но даже этот бесценный дар – Хэмптон-Корт не смягчил королевского гнева. И теперь Кромвель вновь видел в глазах короля тот же беспощадный блеск, что и тогда, только теперь этот неумолимый взор был устремлен на него, Кромвеля. Впервые в жизни Кромвель не знал, что делать. Там, где дело касалось мщения, Генрих Тюдор отличался неистощимым терпением и коварством. «Лучше бы он казнил меня сразу, а не играл, как кошка с мышкой», – подумал Кромвель.

Король прошел в спальню и сердито велел всем приближенным немедленно убраться с глаз долой. Налив себе огромную чашу красного вина, он опустился в кресло и начал пить, все больше накаляясь от гнева и раздражения.

– Ты похож на льва, которому попала колючка в пасть, Гэл, – спокойно отметил Уилл Саммерс, королевский шут, присаживаясь у ног своего повелителя. На руке Уилла сидела его старенькая, со сморщенным личиком, обезьянка Марго. Она была так стара, что совсем облысела, и ее шерсть, когда-то темная и блестящая, сделалась грязно-серой.

– Держи эту уродину подальше от меня, – проворчал король, покосившись на Марго.

– Что ты, Гэл, у нее осталось всего несколько зубов, – ответил Уилл, ласково поглаживая обезьянку.

– Даже когда у нее останется один, она все равно найдет случай укусить меня, – буркнул король и тяжело вздохнул. – Меня обманули, Уилл. Со мной обошлись нечестно.

Уилл Саммерс не считал нужным лицемерить со своим хозяином.

– Согласен, Гэл, она не похожа на тот портрет. Только отдаленное сходство, и все. Но она кажется симпатичной и держится по-королевски.

– Если бы был хоть какой-то способ избежать этого брака, Уилл, я бы сделал это, – признался король. – Эта чертова фламандская кобыла!

– Леди Анна действительно крупная женщина, Гэл, но, может быть, в этом и будет для тебя прелесть новизны? Она ширококостная, но не толстая, а вполне стройная. Да и пора вспомнить, что ты уже не в расцвете молодости, Гэл. Тебе еще повезло, Гэл, заполучить в жены такую приятную даму, к тому же принцессу.

– Если бы эта игра не зашла так далеко, я бы просто отослал ее домой, – угрюмо произнес Генрих Тюдор.

– Это совсем не похоже на тебя, Гэл, – упрекнул его шут. – Ты всегда был настоящим рыцарем. Я всегда гордился тем, что служу тебе, но я перестану любить тебя, если ты обидишь эту несчастную принцессу, которая, между прочим, не сделала тебе никакого зла. Она сейчас вдали от родины, от семьи, представь, как ей одиноко. Если ты отошлешь ее назад, что с ней будет? Разве кто-нибудь возьмет ее в жены? Это позор на весь мир, да к тому же ее брат, герцог, вынужден будет объявить тебе войну. Франция же и Священная Римская империя станут торжествовать и злорадствовать.

– Уилл, Уилл… – жалобно протянул король. – Ты единственный, кто говорит мне правду. Это тебя следовало бы послать к герцогу Клевскому, несмотря на то что я не могу обходиться без твоего общества. – Еще раз горестно вздохнув, он допил вино и, поставив кубок, тяжело поднялся. – Помоги мне лечь в постель, шут, и останься со мной. Мы поговорим о былом, о счастливых временах. Ты помнишь Блейз Уиндхем, Уилл? Мою деревенскую девочку?

– Конечно, Гэл, хорошо помню. Добрая и красивая женщина.

Уилл Саммерс подставил королю плечо, чтобы тот смог о него опереться, отвел его к кровати и помог улечься. Шут вместе с обезьянкой устроились в ногах королевской постели.

– Ее дочь теперь при дворе, Уилл, – продолжал король. – Милая девочка, но не во всем похожа на мать. Леди Нисса Уиндхем – настоящая английская дикая роза. Она одна из фрейлин принцессы Клевской. Я дал ей это место по просьбе матери.

– Которая это? – поинтересовался шут. – Я знаю малютку Кэри, Бесси Фицджеральд и сестриц Бассет. Есть еще две, которых я не знаю: госпожа Каштановые Кудри и темноволосая красавица.

– Темноволосая – это и есть Нисса. Глаза у нее точно как у матери. Вторая – Кэтрин Говард, племянница Норфолка. – Он хмыкнул: – Госпожа Каштановые Кудри! В самую точку, Уилл. У госпожи Говард и впрямь чудесные волосы. Она очень хорошенькая, правда? Господи! Да любая из этих фрейлин устроила бы меня куда больше, чем эта фламандская кобыла! И зачем я только послушался Крома? Мне надо было как следует поискать у себя дома и взять себе английскую жену. Разве моя возлюбленная Джейн не была прекраснейшей из роз Англии?

– Ох, Гэл, неужели ты потерял вкус к разнообразию? – поддразнил шут. – Мне кажется, немки у тебя еще не было. По крайней мере на моей памяти. Была у тебя немка до того, как я поступил к тебе, Гэл? Правда ли то, что говорят о немецких женщинах?

– А что о них говорят? – с подозрением спросил король.

– Не знаю! – фыркнул шут. – У меня никогда не было немки.

– И у меня не будет, – сказал король. – Не представляю, как я заставлю себя спать с ней. Кровь Господня, я мог бы жениться на Марии де Гиз или Христине Датской, а не на этой лошади!

– Какая у тебя короткая память, Гэл! – напомнил шут без всякого снисхождения. – Мария де Гиз так испугалась твоего предложения, что поспешно вышла замуж за Якова Шотландского. Наверное, ей больше нравится шотландский климат. Что до красавицы Христины, то она прямо сказала твоему послу, что будь у нее две головы, одна была бы в твоем распоряжении, но поскольку голова у нее все-таки одна, то она не хочет ею рисковать и предпочитает еще год-другой оплакивать своего покойного супруга. Ты уже не такая завидная добыча, Гэл, как когда-то. Женщины наслышаны о том, как ты обращался с предыдущими женами, и боятся тебя. Будь счастлив, что сумел заполучить принцессу Клевскую, хотя я отнюдь не утверждаю, что она счастлива, заполучив тебя.

– По острию ходишь, шут! – прохрипел король.

– Я говорю тебе правду, Генрих Тюдор, в отличие от тех, кто только льстит тебе, потому что боится.

– А ты не боишься?

– Не боюсь, Гэл. Я видел тебя в чем мать родила. Ты такой же человек, как и я. Все это игра случая. Родись каждый из нас в семье другого, глядишь, Генрих был бы придворным дураком, а Уилл – королем.

– Я и есть дурак, коли позволил другим выбирать для меня жену, – заявил Генрих Тюдор. – Но теперь этому горю уже не поможешь.

– Если не имеешь лучшего, извлеки пользу из того, что имеешь, – посоветовал шут. – Может быть, леди Анна еще приятно удивит тебя.

Он слез с кровати, и Марго тут же, проворно взобравшись ему на плечо, нахлобучила на голову Уилла берет.

– Спи, Гэл. Тебе надо выспаться, да и мне тоже. Мы оба уже немолоды, а ближайшие дни будут чертовски хлопотными и утомительными. Опять придется слишком много пить вина и есть чересчур жирную пищу. Ты не умеешь ничего делать наполовину, поэтому обязательно опять переешь и перепьешь всех, а потом будешь мучиться.

Король сонно улыбнулся.

– Наверное, ты прав, Уилл, – сказал он, закрывая глаза.

Дождавшись, когда король захрапел, шут тихонько выскользнул из спальни и сообщил придворным, ожидавшим за дверью, что его величество, ко всеобщему облегчению, спокойно спит.