Санта-Хрякус Пратчетт Терри

– Да, – подтвердил Эрни. – Только быстро. Путь недолго остается открытым.

Чайчай положил жестянку себе в карман.

– Большое спасибо, Эрни. Я очень, очень тебе благодарен.

Он взмахнул другой рукой. Блеснул металл. Возница изумленно мигнул и свалился с телеги на землю. Тишина сзади наполнилась ужасом с легкими оттенками восхищения.

– Терпеть не могу зануд, – весело произнес Чайчай, поднимая вожжи.

Пошел снег. Он падал на лежащее тело Эрни, а также на… вернее, сквозь несколько зависших в воздухе серых одеяний.

В одеяниях, казалось, никого и ничего не было. Капюшоны тоже были пусты. Как будто их владельцы находились совсем в иной точке пространства.

«Итак, – произнесло одно из одеяний. – Честно говоря, мы поражены».

«Несомненно, – согласилось другое. – Никогда бы не подумали, что туда можно проникнуть вот так».

«Этот человек наделен богатым воображением», – сказало третье.

«А ведь мы, – ответило первое (или второе? впрочем, какая разница: одеяния ничем не отличались друг от друга), – мы обладаем такой властью, и все ж…»

«О да, – произнесло второе (или третье). – Ход мысли этих созданий поражает. Своего рода… нелогичная логика».

«Дети… И как до такого можно было додуматься? Но сегодня – дети, завтра – весь мир».

«Дайте мне ребенка, которому еще не исполнилось семи, и он мой навек», – возвестило одно из одеяний.

Воцарилась жутковатая пауза.

Эти существа, действующие как одно целое и называющие себя Аудиторами, не верили ни во что, за исключением, быть может, бессмертия. А еще они твердо знали: чтобы обрести бессмертие, следует всеми возможными способами избегать жизни. Личность – вот начало конца. Ведь всякая личность когда-то начинается и где-то заканчивается. Ход их размышлений был следующим: по сравнению с бесконечностью вселенной любая жизнь невообразимо коротка: какой-то миг – и ее уже нет. Разумеется, данная логика была несколько ущербной, но всякий раз Аудиторы осознавали это слишком поздно. Между тем они старательно избегали любых комментариев, действий или переживаний, которые могли бы их разделить…

«Ты, кажется, использовал местоимение «мне»?» – уточнило одно из одеяний.

«Да, да, но мы же цитировали, – торопливо заговорило второе. – Так выразился какой-то известный религиозный деятель. Об образовании детей. Разумеется, он говорил о себе, но лично я никогда бы так не сказал, ведь… вот проклятье!»

Одеяния исчезли, оставив после себя крошечное облачко дыма.

«Пусть это послужит нам уроком», – сказало одно из оставшихся.

И тут же на месте исчезнувшего коллеги возник еще один совершенно неотличимый от других плащ.

«О да, – сказав вновьпоявившийся. – И кажется, что…»

Внезапно он замолчал. Сквозь падающий снег к ним приближался некий темный силуэт.

«Это – он».

Одеяния поспешно исчезли, вернее, не просто исчезли: они истончались и растягивались, пока окончательно не растворились в воздухе.

Темная фигура остановилась возле лежащего на земле возницы и протянула ему руку:

– ТЕБЕ ПОМОЧЬ ВСТАТЬ?

Эрни с благодарностью посмотрел на незнакомца.

– Э-э… да, да, спасибо. – Чуть покачнувшись, он поднялся. – Ух, какие у тебя холодные пальцы, господин!

– ИЗВИНИ.

– Почему он так обошелся со мной? Я ведь делал все, что он говорил. Он же мог убить меня!

Эрни достал из потайного кармана тулупа странно прозрачную фляжку.

– В такие холодные ночи я без вот этой подружки, – он постучал по фляжке, – даже за порог не выхожу. Очень бодрит, снова живым себя чувствуешь.

– НЕУЖЕЛИ? – отсутствующе произнес Смерть, оглядываясь по сторонам и шумно втягивая воздух.

– Ну и как мне теперь объясняться? – пробормотал Эрни и сделал большой глоток.

– ЧТО-ЧТО, ПРОСТИ? ПОНИМАЮ, ЭТО ОЧЕНЬ ГРУБО С МОЕЙ СТОРОНЫ, НО Я ПРОСЛУШАЛ.

– Да я так, жалуюсь… Что я людям-то скажу? Какие-то подлецы угнали мою телегу… Нет, меня точно уволят. Интересно, какие еще неприятности меня ждут…

– Э. ГМ. ЭРНЕСТ. У МЕНЯ ДЛЯ ТЕБЯ ЕСТЬ ХОРОШИЕ НОВОСТИ. ОДНАКО, ЕСЛИ ПОДУМАТЬ, ЕСТЬ И ПЛОХИЕ.

Эрни внимательно все выслушал, бросая недоверчивые взгляды на лежащий у ног труп. Странно, изнутри он казался себе куда больше… Впрочем, у Эрни хватило ума не спорить. Когда определенные вещи сообщает тебе скелет семи футов ростом да еще с косой в костлявой руке, тут особо не поспоришь.

– Стало быть, я умер? – наконец заключил он.

– ПРАВИЛЬНО.

– Гм… а священнослужители утверждают… ну, это… когда умираешь, будто бы открывается дверь, а на другой ее стороне… в общем, там такое… Страшное всякое…

Смерть посмотрел на его обеспокоенное, полупрозрачное лицо.

– ДВЕРЬ?

– Ага.

– СТРАШНОЕ ВСЯКОЕ?

– Ага.

– Я БЫ ТАК СКАЗАЛ: ТУТ ВСЕ ЗАВИСИТ ОТ ЛИЧНЫХ ПРЕДПОЧТЕНИЙ.

Улица опустела, и на ней осталась валяться лишь пустая оболочка усопшего Эрни. Однако немного спустя в воздухе опять возникли серые силуэты.

«Честно говоря, в последнее время он совсем обнахалился», – покачало капюшоном одно из одеяний.

«Он что-то заподозрил, – сказало другое. – Вы заметили? Как будто почувствовал наше присутствие. Оглядывался, искал нас. Он… начал проявлять участие».

«Да, но… вся прелесть нашего плана в том, – откликнулось третье, – что он ничего не сможет сделать».

«Он способен проникнуть куда угодно», – возразило первое одеяние.

«А вот это не совсем так», – ответило второе.

И с неописуемым самодовольством силуэты опять растворились в воздухе.

Снег падал все сильнее и сильнее.

Это была ночь перед страшдеством. В саду спали птички, и рыбы благополучно спали в прудах, ведь была зима.

А вот мышка за печкой не спала (вообще-то, никакой печки не было, а был камин, но ведь это не важно – правда?).

Она исследовала совсем не праздничного вида мышеловку. Которую, однако, поскольку надвигался праздник, зарядили жареной свиной корочкой. Запах сводил мышку с ума, и теперь, когда все вроде бы отправились спать, она решила рискнуть.

Признаться честно, мышь и не подозревала, что перед ней мышеловка. Мышиное племя так и не усвоило пользу передачи информации от одного представителя вида другому. Мышат не водили к знаменитым мышеловкам, чтобы сказать: «Вот, смотрите, именно здесь скончался ваш дядя Артур». Поэтому ход мышиных мыслей был прямым и незатейливым: «Эй, какая вкуснятина! На дощечке с проволочкой».

Стремительное движение – и челюсти сомкнулись на кусочке свинины.

Вернее, прошли сквозь.

«Упс», – подумала мышка, обернувшись на то, что лежало под проволочной скобой.

А потом она подняла взгляд на фигуру в черном, проявившуюся на фоне плинтуса.

– Писк? – спросила она.

– ПИСК, – кивнул Смерть Крыс.

А что тут еще можно было сказать?

Проделав необходимый ритуал, Смерть Крыс с интересом огляделся. В процессе исполнения своих крайне важных обязанностей, сопровождая мышей и крыс в страну Сыра Обетованного, где он только не оказывался: и на сеновалах, и в темных подвалах, и внутри кошек. Но это место было совсем другим.

Во-первых, оно было богато украшенным. С книжных полок свисали пучки плюща и омелы. Стены были увешаны яркими гирляндами – такое редко увидишь в мышиных норах и даже внутри самых ухоженных кошек.

Смерть Крыс прыгнул на стул, а оттуда – на стол, вернее, в бокал с янтарной жидкостью, который тут же упал и разбился. Лужа залила четыре репки и начала впитываться в лежащую рядом записку, написанную достаточно корявым почерком на розовой бумаге.

Записка гласила:

«Дарагой Санта Хрякус,

На страждество я хатела бы барабан и кукалку и мишку и Жуткую Камеру Пытак Амнианской Инквезицыи с Завадной Дыбой и Пачти Настаящей Кровью, Каторую Вы Можыте Использавать Снова и Снова. Она прадается в магазине игрушек на Кароткой улице всево за 5.99. Я вила себя харашо и пригатовила тебе бокал хереса и репки для Долбилы, Клыкача, Рывуна и Мордана. Надеюсь ты пралезешь в нашу трубу хоть мой друк Уильям и гаварит што на самам деле ты это не ты а мой папа.

Зарание бальшое спасиба,

Вирджиния Пруд».

Смерть Крыс отгрыз кусочек пирога со свининой – таков был порядок, ведь как ни крути, а он являлся воплощением смерти мелких грызунов и потому должен был вести себя надлежащим образом. По той же причине он усладил желудок кусочком репки – фигурально выражаясь, разумеется, поскольку у скелетов, даже у таких маленьких и в черных мантиях, желудок отсутствует как класс.

После чего Смерть Крыс спрыгнул со стола и побежал, оставляя пахнущие хересом отпечатки лапок, к росшему в углу комнаты дереву в горшке. На самом деле это было никакое не дерево, а большая голая ветвь дуба, но она была настолько густо увита остролистом и омелой, что так и сверкала в свете свечей.

Также на дубовой ветви висели блестящие украшения, разноцветные ленты и маленькие мешочки с шоколадными монетками.

Смерть Крыс взглянул на свое сильно искаженное отражение в одном из шаров, а потом поднял взгляд на каминную доску.

Одним прыжком он взлетел на камин и неторопливо прошелся вдоль расставленных там открыток. Его серые усики презрительно подергивались, когда он читал такой, например, текст: «Жылаю Радасти и Веселья в Свячельник и На Пратяжении Всего Следущего Года». На паре открыток изображался толстый весельчак с большим мешком. Еще на одной тот же самый весельчак горделиво восседал в санях, запряженных четверкой огромных кабанов.

Смерть Крыс понюхал вязаный чулок, который свисал с полки, почти доставая до каминной решетки. Огонь в камине уже превратился в несколько мрачно мерцающих угольков.

Смерть Крыс ощущал какое-то напряжение в воздухе, чувствовал, что очень скоро это место станет некой сценой, на которой разыграются некие, гм, сценки. Словно бы образовалась какая-то дыра, которую срочно следовало заткнуть пробкой…

Послышался далекий шорох. Из каминной трубы посыпалась сажа.

Смерть Крыс кивнул.

Шорох стал громче, потом последовал момент тишины, а затем раздался громкий лязг, когда нечто большое вывалилось из трубы и сбило набор декоративных каминных приборов.

Наконец фигура в большом красном балахоне распуталась, поднялась на ноги и заковыляла через комнату, потирая ушибленное кочергой бедро. Смерть Крыс внимательно наблюдал за вновьприбывшим.

Приблизившись к столу, фигура прочла записку. Послышался едва слышный стон – или это Смерти Крыс показалось?

Репки скрылись в кармане, за ними, к вящей досаде Смерти Крыс, последовал и пирог со свининой. Налицо было злостное нарушение всяких традиций: пирог полагалось съесть на месте.

Фигура еще раз пробежала глазами намокшую записку и направилась обратно к камину. Смерть Крыс поспешно юркнул за открытку с надписью «Паздравляем-Паздравляем, Счастья-Радасти Жылаем!».

Рука в красной рукавице сняла чулок. Послышалось шуршание, и вскоре чулок был водружен на место, только теперь выглядел более толстым, а на торчащей оттуда коробке виднелась надпись: «Фигурки Жертв В Комплект Не Входят. Для детей в возрасте 3–8 лет».

Лица щедрого дарителя не было видно. Из-под большого капюшона торчала только длинная белая борода.

Убедившись, что чулок держится, фигура сделала шаг назад и достала из кармана бумажный листок. Подняла его к капюшону, словно бы внимательно изучая. Второй рукой ткнула в камин, в черные следы на коврике, в пустой бокал, затем в чулок. После чего еще ближе поднесла листок к капюшону, как будто пытаясь разобрать мелкий шрифт.

– АГА, – наконец изрекла она. – Э-Э… ХО. ХО. ХО.

И, пригнувшись, нырнула обратно в камин. Некоторое время она шумно возилась там, но в конце концов остроносые башмаки, очевидно, нашли опору, и фигура исчезла.

Смерть Крыс вдруг поймал себя на том, что в потрясенном волнении грызет рукоять своей крошечной косы.

– ПИСК?

Он спрыгнул на едва теплые угли и принялся быстро карабкаться вверх по каминной трубе, причем так разогнался, что, вылетев наружу, несколько секунд дрыгал лапками в воздухе, прежде чем упасть на покрытую снегом крышу.

Рядом с водосточным желобом в воздухе висели сани.

Фигура в красном плаще как раз пыталась залезть на них.

– ВОТ ЕЩЕ ОДИН ПИРОГ, – сказала фигура, обращаясь к кому-то невидимому из-за целой горы мешков.

– А горчица? – вопросили мешки. – К таким пирогам полагается горчица.

– ГОРЧИЦЫ, ПО-МОЕМУ, НЕ БЫЛО.

– Ну и ладно. Так тоже вкусно.

– А МОЖЕТ, НУ ЕГО?..

– Как это «ну его»?! Хороший пирог, чуточку погрызенный с краю, так ведь можно отломать…

– Я ИМЕЮ В ВИДУ СИТУАЦИЮ. МОЖЕТ, НАМ ВСЕ ЭТО БРОСИТЬ? ЗНАЕШЬ, В БОЛЬШИНСТВЕ ПИСЕМ… ОНИ НЕ ВЕРЯТ. ПРОСТО ПРИТВОРЯЮТСЯ, ЧТО ВЕРЯТ. ТАК, НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ[8]. БОЮСЬ, МЫ НИЧЕГО НЕ СМОЖЕМ СДЕЛАТЬ. СЛИШКОМ УЖ БЫСТРО РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ РЕАКЦИЯ. ПРИЧЕМ ИЗМЕНЯЕТСЯ ДАЖЕ ПРОШЛОЕ.

– По-моему, ты, хозяин, несколько преувеличиваешь, – с набитым ртом откликнулись мешки. – Все не так смертельно.

– А ПО-МОЕМУ, ВСЕ ИМЕННО ТАК.

– Я хотел сказать, перспективой полного и окончательного поражения нас не испугаешь.

– ГМ, ДА? НУ, ХОРОШО. ПОЛАГАЮ, НАМ ПОРА. – Фигура взяла в руки вожжи. – НО, ДОЛБИЛА! НО, КЛЫКАЧ! НО, РЫВУН! НО, МОРДАН! ПОЕХАЛИ!

Четыре запряженных в сани огромных кабана даже не пошевелились.

– ПОЧЕМУ ОНИ НЕ СЛУШАЮТСЯ? – недоумевающе вопросила фигура.

– Понятия не имею, хозяин, – ответили мешки.

– С ЛОШАДЬМИ У МЕНЯ ЛУЧШЕ ПОЛУЧАЕТСЯ.

– Может, попробовать: «Но, мои свинки»?

– НО, МОИ СВИНКИ!

Некоторое время царила тишина.

– НЕТ, КАЖЕТСЯ, ДО НИХ НЕ ДОХОДИТ.

Послышался неразборчивый шепот.

– ПРАВДА? ДУМАЕШЬ, ПОДЕЙСТВУЕТ?

– Будь я свиньей, хозяин, на меня бы точно подействовало.

– ХОРОШО.

Фигура снова встряхнула поводьями.

– ВКУСНЫЕ! ЯБЛОКИ!

Ноги кабанов мгновенно пришли в движение. В воздухе возник серебряный луч, удаляющийся в сторону горизонта. Стронувшись с места, сани почти мгновенно превратились в точку, а потом и вовсе исчезли.

– ПИСК?

Смерть Крыс пробежал по снегу, спустился по водосточной трубе и приземлился на крышу сарая.

Здесь сидел ворон и с безутешным видом что-то разглядывал.

– ПИСК!

– Нет, ты только посмотри, – риторически произнес ворон и ткнул когтистой лапой в сторону птичьей кормушки. – Чего только не положили в эти сеточки! И половинку кокосового ореха, и кусочек бекона, и горсть арахиса! И эти существа считают себя божьим даром для дикой природы? Ха! А где глазные яблоки? Где потроха? Ау! Нету. Самая умная птица умеренных широт встречает холодный прием только потому, что не умеет висеть вниз головой и миленько щебетать. Взять, к примеру, малиновок. Что за сварливые, мелочные создания! Все время дерутся, только и умеют, что чирикать, а от хлебных крошек уже клювы воротят. В то время как я могу цитировать стихотворения, знаю массу смешных фраз…

– ПИСК!

– Да? Что?

Смерть Крыс указал на крышу, на небо и взволнованно запрыгал. Ворон развернул один глаз верх.

– А, да. Он, – кивнул ворон. – Всегда появляется в это время года. Наверное, дальний родственник малиновок, которые, кстати…

– ПИСК! ПИ-И-ИСК! – Смерть Крыс изобразил фигуру, упавшую в камин и ходившую по комнате. – ПИСК! И-ИСК ИСК ИСК. ПИСК «ХИСК-ХИСК-ХИСК»! ИСК ИСК ПИСК!

– Переусердствовал, ожидая Санта-Хрякуса, да? Накушался коньячного масла?

– ПИСК?

Глаза ворона завращались.

– Послушай, Смерть – это Смерть, а не работа на полставки, понял? Ты не можешь устроиться в свое свободное время мыть окна или подстригать людям лужайки.

– ПИСК!

– Ну хорошо.

Ворон немного присел, чтобы крошечная фигурка смогла забраться к нему на спину, потом взмахнул крыльями и взлетел.

– Конечно, оккультные фигуры частенько съезжают с катушек, – сказал он, поднимаясь над садом в озаренное лунным светом небо. – Взять, к примеру, Лихо…

– ПИСК.

– Что ты, что ты, я ни в коем случае не провожу никаких параллелей…

Сьюзен терпеть не могла «Заупокой», но, когда бремя нормальности становилось особо нестерпимым, она шла именно туда. Запах, выпивка и клиентура этого трактира оставляли желать лучшего, и все же в «Заупокое» был один большой плюс. Здесь не обращали внимания. Никто. Ни на что. Свячельник традиционно предполагалось проводить в кругу родных и близких, но некоторые местные завсегдатаи выглядели так, что у них вполне могли быть не семьи, а выводки или, допустим, стаи. А кое-кто, похоже, и вовсе сожрал своих родственников, ну, или по крайней мере чьих-либо еще родственников.

В «Заупокое» пили умертвия. И когда у трактирщика, которого звали Игорь, заказывали «Кровавую Мэри»… в общем, вы получали то, что заказывали.

Завсегдатаи не задавали вопросов – и не только потому, что многие вместо связной речи изъяснялись рычанием. Просто никому не хотелось знать ответы. Каждый в «Заупокое» пил в одиночестве, даже если сидел в группе. Или, скажем, в стае.

Несмотря на криво развешанные страшдественские украшения, призванные создать некий уют и ощущение праздника, «Заупокой» так и не превратился в семейное заведение[9].

Именно воспоминаний о семье так хотелось избежать Сьюзен.

Сейчас ей в этом помогал джин с тоником. В «Заупокое», если, конечно, вам не было все равно, следовало заказывать прозрачные напитки, потому что у Игоря иногда возникали очень странные идеи по поводу того, что можно надеть на кончик трубочки для коктейля. Если вы видели что-то круглое и зеленое, оставалось только надеяться, что это оливка.

Она почувствовала за ухом чье-то горячее дыхание. Рядом с ней на стуле устроился страшила.

– И что же здесь делает нормальная девочка? – прохрипел страшила, окутывая ее облаком алкогольных паров и несвежего дыхания. – Решила, что это круто – прийти сюда в черном платье и потусоваться с потерянными мальчиками? Или мрак опять вошел в моду, а?

Она немного отодвинула свой стул. Страшила усмехнулся.

– Хочешь поиметь страшилу под своей кроваткой?

– Перестань, Шлимазель! – сказал Игорь, продолжая протирать стакан.

– А чего она сюда приперлась? – прохрипел страшила, хватая Сьюзен за руку огромной волосатой лапищей. – Может, ей хочется…

– Я повторять не буду, Шлимазель, – предупредил Игорь.

Сьюзен повернулась к страшиле.

Игорю не было видно ее лица, но страшила явно что-то увидел. И отпрянул так быстро, что свалился со стула.

Когда девушка заговорила, это были не просто слова, но высеченное в камне утверждение, гласящее, каковым будет будущее.

– УХОДИ И ПЕРЕСТАНЬ НАДОЕДАТЬ МНЕ.

Затем Сьюзен повернулась и несколько виновато улыбнулась Игорю. Страшила, быстро выбравшись из обломков стула, вприпрыжку ускакал к двери.

Сьюзен почувствовала, что посетители отвели глаза и вернулись к своим прежним занятиям или разговорам. В «Заупокое» и не такое могло сойти с рук.

Игорь поставил стакан на стойку и поглядел на окно. Оно было неожиданно большим для питейного заведения, успех которого зависел от поддержания внутри темноты. Впрочем, некоторые завсегдатаи прибывали сюда по воздуху.

Как раз сейчас кто-то стучал в стекло.

Прихрамывая, Игорь выбрался из-за стойки и открыл окно.

Сьюзен посмотрела вверх.

– О нет…

В трактир влетел громадный ворон, и с его спины Смерть Крыс спрыгнул на стойку прямо перед Сьюзен.

– ПИСК ПИСК ИИСК! ИИСК! ПИСК ИСК ИСК «ХИСК-ХИСК-ХИСК». ПИ…

– Убирайся, – сказала Сьюзен холодно. – Мне совсем не интересно. Ты просто плод моего воображения.

Ворон опустился на край большой чаши, стоявшей за стойкой.

– Великолепно, – прокаркал он.

– ПИСК!

– Это что? – спросил ворон, счищая что-то с кончика клюва. – Лук? Какая гадость!

– Вы, оба, давайте, кыш! Валите отсюда! – откликнулась Сьюзен.

– Крыса говорит, твой дедушка совсем свихнулся, – сообщил ворон. – Начал разыгрывать из себя Санта-Хрякуса.

– Послушайте, я не… Что?

– Красный плащ, длинная борода…

– «ХИСК-ХИСК-ХИСК»!

– …Твердит «Хо-хо-хо», разъезжает в санях, запряженных четверкой кабанов, все такое…

– Кабанов? А где Бинки?

– Понятия не имею. Конечно, такое иногда случается, я говорил крысе, эти оккультные сущности, они ведь…

Сьюзен закрыла уши руками – скорее в качестве эффектного жеста, а не для того, чтобы не слышать дальнейшего.

– Я ничего не хочу знать! У меня нет дедушки!

Да, да, это факт. Неоспоримый. Дедушки нет. Надо держаться фактов…

Смерть Крыс что-то долго пищал.

– Крыса говорит, ты должна его помнить. Он высокий, не слишком упитанный, носит косу…

– Пшел! И забери с собой эту крысу!

Она взмахнула рукой и, к своему стыду и ужасу, сбила маленький скелет в балахоне прямо в пепельницу.

– ПИСК?

Ворон подцепил скелетик клювом и собрался было взлететь, но тот вдруг выхватил свою крошечную косу.

– И-ИСК ИСК ПИСК!

– Он говорит, ты еще пожалеешь.

Ворон взмахнул крыльями и вылетел в ночь.

Игорь, не говоря ни слова, закрыл окно.

– Они были ненастоящие, – поспешила заверить его Сьюзен. – Ну, то есть… ворон, скорее всего, был настоящим, но эта крыса… Не стоило ему с ней связываться.

– Потому что она ненастоящая, – понятливо кивнул Игорь.

– Вот именно! – с облегчением подтвердила Сьюзен. – Впрочем, ты, наверное, их и не видел.

– Ага, – откликнулся Игорь. – Ничего не видел.