Невеста из ниоткуда Посняков Андрей

Так вот, значит, как, значит, зря посылала Гречку. Эх, надо было самой идти, ей-то поверили бы… Впрочем, а может – и нет. Кому веры больше – родным отцам-командирам-начальникам или какой-то приблудной девке, про которою они точно знают, что никакая не княжна, приблуда.

Потрясенная, Женька замкнулась, забилась в шатер и остальную часть пути – вечер, ночь и еще день – провела в ладье молча. Снова были пороги, правда, не такие грозные, как тот, первый, и ладьи уже не тащили волоком – проводили на веревках, пользуясь высокой водой.

А на второй день пути на реке показался город. Он был огромный… ну, пусть не огромный, но очень большой, примерно как два Крутогорских микрорайона, и раскинулся на обеих берегах, кстати, довольно болотистых. Ограждавшие город высокие земляные валы увенчивали грозные, сложенные из толстых бревен стены с башнями, у пристани покачивалась, пожалуй, добрая сотня (!) судов, и не просто ладей, а настоящих кораблей, крутобоких пузатых красавцев с помостами и высоко задранными носами. И как только их умудрились протащить волоком? Впрочем, не такие уж они и большие. Совсем не большие, разве что по сравнению с ладейками или рыбацкими челнами, во множестве снующими по реке.

На берегу толпился народ, стояли какие-то прилавки с товарами, а воины на крайнем причале, узнав ладьи, приветственно махали руками. Довмысл тоже помахал в ответ. Что-то крикнул… Запел рог, и три ладейки проворно повернули к берегу, оставшаяся же, четвертая, пошла следом за головным судном.

– Новагород! – прищелкнул языком кормщик.

– А нам что же, не туда?

– Нам в Хольмгард, чуть дальше.

Хольмгард – город на холме… Еще один Новгород?

Женька щурилась, закрываясь рукою от солнца, и недоуменно качала головою – чего-то явно не хватало в сей идиллической картине богатого и многолюдного средневекового города… девушка быстро поняла – чего! Церквей! Белокаменных храмов с пылающими сусальным золотом куполами, изысканных деревянных шатров, увенчанных крестами, высоких, рвущихся к небу колоколен… Ничего этого не было. Не благовестили к обедне, не собирался на многочисленных папертях чинный люд, и малиновый колокольный звон не плыл, разливаясь, над широкой рекою.

Ну, конечно, не плыл! Русь-то еще, похоже, не христианская! Святослав, он ведь до Владимира Святого был… или – после? Нет, до. Точно – до! Кажется… Раз уж здесь церквей нету.

Две Довмысловы ладьи рассекали носами воду, вскоре, километра через два, по левому борту, на круче, показалось селение, обнесенное мощными дубовыми стенами, выглядевшими ничуть не менее грозно, чем в Новгороде, а пожалуй, что и более. Над высокой башней хором колыхался на ветру синий стяг с черным изображением ворона, чуть подальше висел второй – алый с золотой двухзубою вилкой.

Подойдя к берегу, суда нырнули в неширокий залив. Зажатый между плоским мысом и холмом с крепостью заливчик являл собой удобную гавань – у пристани покачивались с десяток ладей, на мысу, у каких-то приземистых сараев, деловито конопатили большую, перевернутую днищем вверх лодку, рядом живописно висели развешенные то ли для починки, то ли для просушки рыбачьи сети, а чуть поодаль на покрытом молодой зеленой травкой лугу паслось стадо разномастных буренушек – пятнистых черно-белых и буровато-рыжих. Белоголовые пастушки, усевшись у самой реки под ивами, жалостливо дудели в свирельки – словно бы перекликивались – ту-ту – ту-ту – ту-у… Пастораль!

На другой стороне залива, у подножья холма, располагалась группа каких-то невысоких глиняных сооружений, от которых тянуло вкуснейшим запахом только что испеченного хлеба. Настолько сильно тянуло, что у Женьки потекли слюни. Впрочем, не только у нее одной.

– Пекут! – сглотнув набежавшую слюну, повел длинным носом Стемид.

– Пекут, – согласился кормщик. – Ужо, поедим свеженького!

По широкой деревянной лестнице, по мосткам, гости поднялись к радушно распахнутым воротам, у которых, сидя на белом коне, их поджидал местный воевода или сам князь, бог уж ведает, кем был этот осанистый широкоплечий мужчина с сивой, заплетенной в две косички бородой. Узкий темно-синий кафтан с драгоценными пуговицами, длинная, с вышивкою, рубаха, меч, темно-голубой, с желтоватым подбоем, плащ, заколотый на левом плече золотой, с цветными эмалями, фибулой в виде головы какого-то дивного зверя. Князь! Как есть князь! Настоящий викинг! Позади, с любопытством поглядывая на Женьку, толпились воины, сверкая кольчугами, словно рыбины чешуей.

– Приветствую тебя, славный Хирульф, сын Эйнара Могучие Руки, – подойдя, поклонился Довмысл. – Пусть будут благословенны к тебе боги.

– И я рад, что боги милостивы к тебе, славный Довмысл-хевдинг. Вижу, вы привезете конунгу красивую и достойную невесту!

Спешившись, Хирульф обнялся с Довмыслом и вежливо поклонился деве.

Та тоже отвесила поклон – раз уж тут так было принято.

– Прошу отобедать, а завтра устроим ристалища в честь благосклонных богов!

– Боюсь, что не устроим, славный Хирульф-ярл. – Воевода картинно развел руками. – Неотложные дела велят мне как можно скорее плыть к своему князю.

Викинг громко расхохотался:

– Да-а, с такой-то красавицей поспешать надо! Смотри, как бы не проведал о ней злоковарный Локи, не позавидовал бы!

– Не проведает, – нахмурился Довмысл. – О том молим богов денно и нощно.

Лично ведомые Хирульфом, высокие гости вошли на просторный двор и поднялись по крыльцу в хоромы – точно такие же, связанные друг с другом срубы, какие Женька наблюдала и в Ладоге. Как и в Ладоге, княжьей невесте предоставили отдельную горницу с чисто выскобленным полом, большим светлым окном из вставленной в свинцовый переплетец слюды и овальным серебряным зеркалом.

– Отдыхай, краса дева. Коли помыться с дороги желаешь – воду нагреем, девку-рабыню пришлем.

Помыться было бы и неплохо, тем более месячные уже прошли, и Летякина с радостью закивала:

– Да-да, пришлите, помоюсь.

– А потом милости прошу на пир!

Рабыни – три молчаливые девушки, босые, в длинных вышитых платьях, наверное, Женькины ровесницы или чуть младше – поставили посередине горницы большую кадку да деревянными ведрами натаскали теплой водицы, по всей видимости, оставшейся после вчерашней бани… или по новой уже затопить успели, гостья не спрашивала, спросила другое, про ярла Хирульфа – кто, мол, такой?