Сердца в Атлантиде Кинг Стивен

1408

Чудо, что эта история вообще появилась на свет, на бумаге или в кино. Первую тысячу слов я написал от руки в гостиной съемного домика на острове Санибел, когда целый день нельзя было выйти на пляж из-за сильной грозы. Рассказ был задуман в качестве примера процесса работы над текстом (для «Как писать книги»). Я тогда только что закончил историю отеля с привидениями («Сияние») и не испытывал особого желания второй раз писать об одном и том же.

А довел я эту вещь до конца потому, что меня стал интересовать главный персонаж – циничный писака (может, даже кандидатом был на каких-нибудь выборах), выпекающий книги, в которых разоблачает якобы обитаемые призраками места. А что, подумалось мне, случится, если такой вот деятель нарвется на реальное зло?

Редко бывает, чтобы серьезные актеры соглашались на роль в среднебюджетных ужастиках, но роль Майка Энслина взял Джон Кьюсак. Яне очень представляю, почему он это сделал (может, он говорил об этом в каких-то интервью перед выходом фильма, но я ни разу не слышал, чтобы его об этом спрашивали). Однако у меня есть гипотеза: этот персонаж мог захватить и его воображение. Роль он сыграл так блестяще, что получилось почти шоу одного актера.

Я понял, что фильм будет хорошим, когда продюсер Боб Вайнштейн прислал мне предварительный трейлер. В нем была идеальная атмосфера клаустрофобии, точно отражавшая тон рассказа. Я представлял себе всякую чертовщину: она в буквальном смысле сводит с ума обитателей номера 1408, подвергая их чуждым ощущениям и ментальному внушению, которые обычно можно испытать лишь в лихорадочном бреду либо под ЛСД или мескалином. Киношники это уловили, и в результате получился раритет: фильм ужасов, действительно нагоняющий ужас. Я добивался рейтинга PG-13 (в конце концов фильм был его удостоен), потому что в фильме практически нет крови или человеческих внутренностей. Как и великие старые фильмы Вэла Льютона, эта картина дергает за нервы, а не за рвотный рефлекс.

И еще одно, последнее: сценаристы добавили предысторию, которой в приводимом рассказе нет. Это старый голливудский фокус, всегда опасный и редко успешный. А здесь он сработал, хотя я уверен: чтобы это получилось, конец пришлось переснимать.

Майк Энслин еще открывал вращающуюся дверь, когда увидел Олина, менеджера отеля «Дельфин», сидевшего в одном из больших кресел вестибюля. У Майка упало сердце. «Все-таки мне следовало привести с собой адвоката», – подумал он. Что ж, уже поздно. И даже если Олин попытается возвести еще один кордон или два между ним и номером 1408, может, это не так уж и плохо. В его книге появятся несколько лишних страниц.

Дверь только оказалась за спиной Майка, а Олин уже направлялся к нему, протягивая пухлую руку. «Дельфин» располагался на Шестьдесят первой улице, в шаге от Пятой авеню, – невысокое, но красивое здание. Мужчина и женщина в вечерних туалетах прошли мимо Майка, когда тот пожимал протянутую руку менеджера, предварительно переложив небольшой чемодан в левую руку. Женщина, блондинка, была, естественно, в черном, и легкий цветочный аромат ее духов символизировал Нью-Йорк. На мезонине кто-то играл в баре «День и ночь» – еще один штрих неподражаемой атмосферы Большого Яблока.

– Мистер Энслин. Добрый вечер.

– Мистер Олин. Есть проблемы?

Олин замялся. Оглядел маленький уютный вестибюль, словно прося помощи. У регистрационной стойки слегка помятый мужчина – обычное дело после длительного перелета в салоне бизнес-класса – обсуждал какие-то нюансы, связанные с заказанным номером, с женщиной в изящном черном костюме, который мог сойти и за вечерний наряд. В отеле всем спешили прийти на помощь, за исключением мистера Олина, попавшего в лапы писателя.

– Мистер Олин? – повторил Майк.

– Мистер Энслин… могу я поговорить с вами в моем кабинете?

Конечно, почему бы нет? Этот разговор усилит раздел, посвященный номеру 1408, добавит зловещности, которую обожают читатели его книг, но это еще не все. До этого момента полной уверенности у Майка Энслина не было, несмотря на серьезную подготовку к этому визиту. Теперь же он ясно видел, что Олин боится номера 1408, боится того, что может случиться с Майком в эту ночь.

– Разумеется, мистер Олин.

Олин, радушный хозяин, протянул руку к чемоданчику Майка.

– Позвольте?

– Я сам донесу, – ответил Майк. – Там ничего нет, кроме смены белья и зубной щетки.

– Вы уверены?

– Да, – кивнул Майк. – Счастливая гавайская рубашка уже на мне. – Он улыбнулся. – Пропитана особым составом, запах которого отгоняет призраков.

Олин не улыбнулся. Вздохнул – маленький толстячок в темном, сшитом по фигуре костюме, с вязаным галстуком.

– Очень хорошо, мистер Энслин. Идите за мной.

В вестибюле менеджер отеля казался нерешительным, чем-то даже напоминал побитую собачонку. А вот в кабинете, обшитом дубовыми панелями, с картинами на стенах («Дельфин» открылся в 1910 году: хотя книгу опубликовали бы и без таких подробностей, Майк не поленился заглянуть в подшивки давнишних газет и журналов), вновь обрел уверенность. Пол устилал персидский ковер. Мягкий желтый свет двух торшеров располагал к непринужденной беседе. На столе, рядом с ящичком для сигар, стояла лампа под зеленым абажуром. С другой стороны ящичка для сигар лежали три книги Энслина. В мягкой обложке, конечно же, в твердой его еще не издавали. «Мой хозяин тоже провел подготовительную работу», – подумал Майк.

Майк опустился в кресло перед столом. Он ожидал, что Олин сядет за стол, но тот удивил его. Сел рядом с Майком, положил ногу на ногу, потом наклонился вперед, прижав круглый животик к колену, коснулся ящичка для сигар.

– Сигару, мистер Энслин?

– Премного благодарен, но не курю.

Взгляд Олина сместился на сигарету за правым ухом. В не столь далекие времена репортеры, чтобы не лазить лишний раз в карман, случалось, засовывали сигарету за ленту шляпы с мягкими полями, рядом с нашивкой «ПРЕССА». Майк настолько сжился с этой сигаретой, что поначалу и не понял, куда смотрит мистер Олин. Потом рассмеялся, вытащил сигарету из-за уха, посмотрел на нее, перевел взгляд на Олина.

– Не курю девять лет. Старший брат умер от рака легких. Я бросил курить после его смерти. Сигарета за ухом… – Он пожал плечами. – Где-то напоминание, где-то – суеверие. Как гавайская рубашка. Вроде сигарет в коробочках со стеклянной крышкой и надписью «РАЗБИТЬ СТЕКЛО ПРИ ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ», что люди кладут на стол или закрепляют на стене. В номере 1408 разрешено курить, мистер Олин? На случай, если разразится атомная война.

– Раз уж об этом зашла речь, разрешено.

– Отлично, – воскликнул Майк. – Хоть из-за этого можно не волноваться.

Мистер Олин вновь вздохнул, но этот вздох уже не был столь безутешным, как в вестибюле. «Да, кабинет дает о себе знать, – подумал Майк. – Кабинет Олина, его владения». Даже днем, когда Майк приходил с адвокатом Робинсоном, как только они пришли сюда, Олин заметно успокоился. Почему бы и нет? Где еще можно чувствовать себя хозяином, как не в собственных владениях? А кабинет у Олина получше, чем у многих: хорошие картины на стенах, хороший ковер на полу, хорошие сигары в деревянном ящичке на столе. Многие менеджеры вели здесь дела начиная с 1910 года. По-своему, это тоже визитная карточка Нью-Йорка, как блондинка в черном платье с оголенными плечами, запах ее духов, невысказанное, но явное обещание утонченного нью-йоркского секса в предрассветные часы.

– Вы по-прежнему думаете, что мне не удастся отговорить вас от реализации вашей идеи? – спросил Олин.

– Уверен, что не удастся. – Майк вернул сигарету за ухо. Он не смазывал волосы маслом, как многие его прежние коллеги, носившие шляпы с мягкими полями, но сигареты все равно менял каждый день, как нижнее белье. За ушами тоже выступает пот, и когда в конце дня Майк оглядывал сигарету, прежде чем бросить ее в унитаз, видел желтовато-оранжевое пятно на тонкой белой бумаге. Сигарета в руке не усиливала желание закурить. Теперь он уже представить себе не мог, как почти двадцать лет выкуривал по тридцать, иногда сорок сигарет в день. Скорее мог объяснить, почему он это делал.

Олин взял со стола три книжки.

– Я искренне надеюсь, что вы ошибаетесь.

Майк расстегнул молнию бокового отделения чемодана. Достал мини-диктофон «Сони».

– Вы не будете возражать, если я запишу наш разговор, мистер Олин?

Менеджер махнул рукой. Майк нажал на клавишу «RECORD», загорелась маленькая красная лампочка. Бобины начали вращаться, пленка пошла.

Олин тем временем тасовал книжки, читая названия. Всякий раз, видя свою книгу в чьих-то руках, Майк Энслин ощущал самые разные чувства: гордость, неловкость, удивление, пренебрежение и стыд. Как бизнесмен, стыда он не испытывал: последние пять лет они обеспечивали безбедное существование и ему не приходилось делить прибыль с автором идеи («книжные шлюхи» – называл таких его литературный агент, возможно, из зависти), потому что он не только писал книгу, но и сам разрабатывал ее концепцию. Хотя после того как первая книга прошла на ура, было понятно, что только полный кретин мог проглядеть такую концепцию. А ведь думали, что после «Франкенштейна» и «Невесты Франкенштейна» ловить в этой области уже нечего.

Однако он окончил Айовский университет[1]. Учился с Джейн Смайли[2]. Однажды участвовал в семинаре Стэнли

Эл кина[3]. Мечтал (об этом не подозревали даже его ближайшие друзья) опубликоваться как Молодой поэт Йеля. И когда Олин начал вслух произносить названия книг, Майк пожалел, что включил мини-диктофон. Потому что знал, что позднее, слушая запись, будет ловить в голосе Олина нотки презрения. Механически он коснулся сигареты за ухом.

– «Десять ночей в домах с призраками», – читал Олин. – «Десять ночей на кладбищах с призраками». «Десять ночей в замках с призраками». – Он посмотрел на Майка, и уголки его губ изогнулись в легкой улыбке. – Чтобы написать эту книгу, вы побывали в Шотландии. Не говоря уже о Венском лесе. И всякий раз ваши налоги уменьшались на затраченные на поездки суммы, верно? В конце концов охота за призраками – ваш бизнес.

– Вы сказали все, что хотели?

– Вы очень трепетно относитесь к этим книгам, не так ли?

– Да, трепетно. Но пренебрежением к ним меня не проймешь. Если вы надеетесь, критикуя мои книги, убедить меня уйти из вашего отеля…

– Нет, нет, отнюдь. Простое любопытство, ничего больше. Я послал за ними Марселя – он дневной портье – два дня назад, когда вы впервые обратились с вашей… просьбой.

– Требованием – не просьбой. И это по-прежнему требование. Вы слышали мистера Робертсона. Закон штата Нью-Йорк, не говоря уже про два федеральных закона о гражданских правах, запрещает вам отказать мне в найме конкретного номера, если я хочу снять этот номер и он свободен. А номер 1408 свободен. В наши дни номер 1408 всегда свободен.

Но мистер Олин не собирался уходить от избранной им темы для разговора – трех последних книгах Майка, попавших в список бестселлеров «Нью-Йорк тайме», – пока не собирался. Он перетасовал их в третий раз. Желтый свет ламп отражался от глянцевых обложек. На них преобладал пурпурный цвет. Майку как-то сказали, что пурпурный цвет – оптимальный для книг о призраках. Обеспечивает максимальные продажи.

– До этого вечера мне не представилось возможности заглянуть в них. Столько навалилось дел. Впрочем, дел всегда хватает. По нью-йоркским масштабам «Дельфин» – маленький отель, но заполняемость у нас превышает девяносто процентов, и едва ли не каждый гость приносит с собой новые проблемы.

– Как я.

Олин улыбнулся.

– Я бы сказал, что вы – особая проблема, мистер Энслин. Вы, мистер Робертсон и все ваши угрозы.

Майку его слова не понравились. Он никому не угрожал, если не считать угрозой присутствие мистера Робертсона. И его заставили воспользоваться услугами адвоката, как человеку приходится брать в руки фомку, чтобы вскрыть старый сейф, ключ от которого давно утерян.

«Сейф-то не твой», – подсказал ему внутренний голос, но законы штата и государства утверждали обратное. Законы говорили, что он имеет полное право снять номер 1408 отеля «Дельфин», если у него возникло такое желание и никто другой не занял этот номер раньше.

Он почувствовал, что Олин наблюдает за ним с той же легкой улыбкой. Словно подслушивал внутренний диалог Майка, не пропуская ни слова. Чувство это было неприятным, да и вообще пребывание в кабинете Олина вызывало крайне негативную реакцию. У него сложилось ощущение, что он постоянно оправдывается, с того самого момента, как достал мини-диктофон (обычно мини-диктофон обезоруживал противную сторону) и включил его.

– Если в нашей беседе заложен какой-то глубокий смысл, мистер Олин, боюсь, мне его понять не удается. У меня выдался трудный день. Если у вас больше нет возражений и я могу занять номер 1408, с вашего разрешения я хотел бы откланяться и подняться…

– Я прочитал одну… как вы их называете? Эссе? Байки?

Майк называл их счетоплательщиками, но не собирался говорить об этом вслух, под запись. Даже если эту запись делал его мини-диктофон.

– Историю, – подобрал название Олин. – По одной истории из каждой книги. В «Домах с призраками» – про дом Рилсби в Канзасе…

– Ах да. Убийства топором, какой-то человек – его так и не нашли – зарубил топором всех шестерых Рилсби.

– Совершенно верно. И еще о ночи, которую вы провели на могилах влюбленных с Аляски, которые покончили жизнь самоубийством, вроде бы их призраки люди видели около Ситки… и еще ваши впечатления о ночи, проведенной в замке Гартсби. И обнаружил, что это очень занимательное чтение. Что меня удивило.

Ухо Майка четко улавливало нотки презрения даже в самых хвалебных комментариях его «Десяти ночей», он не сомневался, что иногда презрение слышалось ему там, где его не было и в помине (Майк обнаружил, что трудно найти большего параноика, чем писатель, который верит в глубине души, что пишет чушь), но в данном случае презрение отсутствовало напрочь.

– Благодарю вас. – Он посмотрел на мини-диктофон. Обычно красный глазок наблюдал за собеседником, ждал, когда же тот что-нибудь ляпнет. Сегодня глазок определенно следил за ним.

– О да, я надеялся, что вы воспримете мои слова как комплимент. – Олин забарабанил пальцами по верхней книжке. – Я хочу дочитать их до конца. Мне нравится, как вы пишете. К собственному изумлению, я смеялся, читая о ваших приключениях, в которых не было и толики сверхъестественного, в замке Гартсби. Я удивлен, что вы – такой хороший писатель. И так тонко все чувствующий и подмечающий. Ожидал столкнуться с ремесленником, а не мастером.

Майк уже знал, что за этим последует. Вариация Олина на тему «Что такая милая девушка делает в столь ужасном месте». Все-таки Олин не один год управлял городским отелем, принимал у себя светловолосых женщин в черных вечерних платьях, нанимал немолодых людей в смокингах, игравших старые шедевры вроде «Дня и ночи» в баре отеля. Олин, должно быть, читал Пруста в свободные от работы вечера.

– Но они и встревожили меня, эти книги. Если бы я не заглянул в них, не думаю, что стал бы дожидаться вас этим вечером. Увидев адвоката с брифкейсом, я понял, что вы намерены провести ночь в этом чертовом номере и никакие мои доводы не помогут. Но книги…

Майк протянул руку и выключил мини-диктофон: маленький красный глазок его достал.

– Вы хотите знать, почему я копаюсь в отбросах? Не так ли?

– Полагаю, вы делаете это ради денег, – миролюбиво ответил Олин. – И я не считаю, что вы копаетесь в отбросах, отнюдь… хотя любопытно, что, исходя из моих слов, вы пришли к такому выводу.

Майк почувствовал, что краснеет. Нет, он никакие ожидал такого поворота, он никогда не выключал мини-диктофон во время разговора. И Олин оказался совсем не таким, как он предполагал. «Меня сбили с толку его руки, – подумал Майк. – Эти пухлые ручки менеджера отеля с аккуратными белыми полукружиями ухоженных ногтей».

– А встревожило меня… более того, напугало… вот что: я читал книгу интеллигентного талантливого человека, абсолютно не верящего в написанное им самим.

Это не совсем так, подумал Майк. Он написал, возможно, два десятка историй, в которые верил, но опубликовал лишь несколько. Он написал множество стихотворений, в которые верил в свои первые восемнадцать месяцев в Нью-Йорке, когда голодал на нищенское жалованье в «Виллидж войс». Но разве он верил в безголовый призрак Юджина Рилсби, шагающий под лунным светом по брошенному фермерскому дому в Канзасе? Нет. Он провел ночь в этом доме, устроившись на грязном вздувшемся линолеуме кухни, и не увидел ничего страшнее двух мышек, пробежавших вдоль плинтуса. Он провел жаркую летнюю ночь в развалинах трансильванского замка, где вроде бы правил Влад Цепеш, но из всех вампиров на встречу с ним явились, правда в большом количестве, лишь европейские комары. Когда же он заночевал на могиле серийного убийцы Джеффри Дамера, белая, в кровавых потеках, размахивающая ножом фигура возникла перед ним в два часа ночи, но смех друзей привидения выдал его, да и сам он особо не испугался. Он мог отличить подростка, закутавшегося в простыню и размахивающего резиновым ножом, от настоящего призрака. Но Майк Энслин не собирался рассказывать все это Олину. Он не мог позволить себе…

Да нет, мог. Мини-диктофон (теперь он понимал, что допустил ошибку, достав его из чемодана) выключен, разговор определенно останется между ними. И пусть кому-то это и покажется странным, он начал восхищаться Олином. А человеку, которым восхищаются, обычно говорят правду.

– Вы правы, я не верю ни в призраки, ни в привидения, ни в прочую длинноногую нечисть. Я радуюсь, что ничего этого в природе не существует, потому что не уверен, что Господь Бог смог бы уберечь нас от этих тварей. Я с самого начала занял позицию бесстрастного наблюдателя. Я, возможно, не получу Пулитцеровскую премию за репортаж о Лающем призраке с кладбища «Гора надежды», но, явись он мне, написал бы о нем со всей объективностью.

Олин что-то сказал, произнес какое-то слово, но слишком тихо, чтобы Майк расслышал его.

– Простите?

– Я сказал, нет. – В голосе Олина звучали нотки извинения.

Майк вздохнул. Олин принял его за лжеца. Когда разговор выходит на такой уровень, у тебя только два выхода: или выложить все козыри, или прекратить дискуссию.

– Почему бы нам не продолжить эту беседу в другой день, мистер Олин? Я бы хотел подняться наверх, почистить зубы. Может, я увижу в зеркале Кевина О’Молли, который материализуется у меня за спиной?

Майк начал подниматься, но Олин протянул пухлую, с ухоженными ногтями руку, чтобы остановить его.

– Я не называю вас лжецом, мистер Энслин, но вы не верите. Призраки редко являются тем, кто в них не верит, а если и являются, то не дают себя увидеть. Юджин Рилсби, возможно, склонял перед вами отрубленную голову в прихожей, но из кухни вы этого не могли заметить!

Майк встал, потом наклонился, чтобы подхватить чемоданчик.

– Если это так, я могу не волноваться насчет номера 1408, правда?

– Как раз наоборот, – возразил Олин. – Должны. Потому что призраков в 1408-м нет и никогда не было. Что-то там есть, я это чувствовал на себе, но это совсем не призрак. В заброшенном доме или развалинах замка ваше неверие может служить вам защитой. В номере 1408 именно из-за него вы станете более уязвимым. Не делайте этого, мистер Энслин. Я ждал вас сегодня, чтобы просить, умолять не делать этого. Из всех людей Земли, которым не следует заходить в этот номер, человек, пишущий такие веселые, такие интересные книги про призраков, занимает в списке первое место.

Майк все слышал и не слышал одновременно. «И ты выключил мини-диктофон! – клял он себя. – Он смутил меня, заставив выключить мини-диктофон, а теперь превращается в Бориса Карлоффа, устраивающего у себя уик-энд знаменитых призраков! Черт! Я все равно его процитирую. Если ему это не понравится, пусть подает в суд».

Ему просто не терпелось подняться наверх. Не только для того, чтобы провести долгую ночь в угловом номере отеля, но чтобы записать слова Олина, пока они не стерлись в памяти.

– Выпейте со мной, мистер Энслин.

– Нет, вообще-то я…

Мистер Олин сунул руку в карман и достал ключ, соединенный кольцом с тяжелой латунной пластиной. Поцарапанной, тусклой, старой. С выгравированными на ней цифрами: 1408.

– Пожалуйста, – продолжил Олин. – Доставьте мне удовольствие. Уделите еще десять минут времени, этого хватит, чтобы выпить по стаканчику шотландского, и я отдам вам ключ. Я бы отдал все, что угодно, лишь бы убедить вас отказаться от принятого решения, но мне хочется думать, что я знаю, когда дальнейшие уговоры становятся бесполезными.

– У вас до сих пор настоящие ключи? – спросил Майк. – Как мило. Это же чистый антиквариат.

– Номера «Дельфина» оборудованы магнитными замками с 1979 года. Аккурат тогда меня назначили управляющим. Номер 1408 – единственный, который открывается обычным ключом. Не имело смысла ставить на дверь магнитный замок, поскольку он всегда пуст. Последний раз в него кого-то поселили в 1978 году.

– Вы морочите мне голову! – Майк сел, вновь достал мини-диктофон. Нажал клавишу «RECORD», сказал: «Управляющий отеля заявляет, что более двадцати лет номер 1408 пустует».

– Опять же, в дверь номера 1408 не стали врезать магнитный замок, ибо я абсолютно уверен, что работать бы он не стал. Электронные часы в номере 1408 не работают. Одни отстают, другие останавливаются. В номере 1408 узнать точное время еще никому не удавалось. То же относится к карманным калькуляторам и сотовым телефонам. Если у вас есть бипер, мистер Энслин, советую вам выключить его, потому что в номере 1408 он начинает пикать, когда ему заблагорассудится, а не потому, что кого-то заинтересовал ваш автомобиль. – Он помолчал. – Даже если вы его и выключите, потом он может не заработать. Единственное верное средство – вынуть из него батарейки. – Он нажал на мини-диктофоне клавишу «STOP», даже не посмотрев на надписи. Майк решил, что Олин хорошо знаком с этой моделью, возможно, надиктовывает на нее служебные записки.

– На самом деле, мистер Энслин, единственное верное средство избежать неприятностей – держаться подальше от этого номера.

– Не могу, – Майк взял мини-диктофон, убрал, – но думаю, у меня есть время выпить шотландского.

Пока Олин доставал бутылку из бара из-под картины с изображением Пятой авеню в начале двадцатого века, Майк спросил, откуда ему известно, что в номере 1408 не работают бытовые устройства, созданные на основе высоких технологий, если с 1978 года там не останавливался ни один гость.

– Я же не говорил, что с 1978 года в этот номер не ступала нога человека, – ответил Олин. – Во-первых, раз в месяц горничные делают там легкую уборку. Сие означает…

Майк, который уже четыре месяца работал над книгой «Номера отелей с призраками», перебил его: «Я знаю, что сие означает». Легкая уборка нежилого номера означала следующее: открывались окна, вытиралась пыль, менялись полотенца. Постельное белье – скорее всего нет. Он даже подумал, а не следовало ли ему захватить с собой спальник.

Направляясь к Майку по персидскому ковру с двумя стаканами в руках, Олин словно прочитал мысли писателя.

– Постельное белье поменяли во второй половине дня, мистер Энслин.

– Почему бы вам не обойтись без фамилии? Зовите меня Майк.

– Вы уж извините, но так мне привычнее. – Он протянул своему гостю стакан. – За вас.

– И за вас. – Майк поднял свой, намереваясь чокнуться с Олином, но тот отвел руку.

– Нет, за вас, мистер Энслин. Я настаиваю. Сегодня мы оба должны пить за вас. Вам это потребуется.

Майк вздохнул, ободок его стакана звякнул по ободку стакана Олина.

– За меня. Вам самое место в фильме ужасов, мистер Олин. Вы могли бы сыграть роль мрачного старого дворецкого, убеждающего молодую семейную пару держаться подальше от замка Рок.

Олин сел.

– Эту роль, слава богу, мне приходится играть нечасто. Номера 1408 нет ни на одном сайте, где перечисляются места, известные паранормальными явлениями, выбросами психической энергии…

«После моей книги ситуация кардинальным образом изменится», – подумал Майк.

– …и в туристических путеводителях среди отелей, где видели призраков, отель «Дельфин» не значится. Зато указаны «Шерри-Нидерленд», «Плаза», «Парк-Лейн». Мы принимаем все меры, чтобы о номере 1408 знали как можно меньше… хотя, разумеется, всегда найдется историк, удачливый и дотошный одновременно.

Майк позволил себе улыбнуться.

– Вероника поменяла постельное белье, – продолжил Олин. – Я ее сопровождал. Вы можете гордиться, мистер Энслин. Можно сказать, постельное белье вам меняла особа королевской крови. Вероника и ее сестра служат в отеле «Дельфин» с 1971 или 1972 года. Ви, как мы ее зовем, старейший работник «Дельфина», ее стаж как минимум на шесть лет больше моего. Она давно уже стала старшей горничной. Полагаю, постельное белье не менялось много лет, но до 1992 года она и ее сестра регулярно прибирались в номере 1408. Вероника и Селеста были близнецами, и существовавшая между ними внутренняя связь, похоже, позволяла… как бы это сформулировать? Нет, нечувствительными к воздействию 1408-го они не оставались, но могли противостоять ему… по крайней мере на короткое время, которое занимала легкая уборка.

– Не собираетесь же вы сказать мне, что сестра Вероники умерла в этом номере, не так ли?

– Нет, разумеется, нет. Она ушла с работы в 1988 году по причине слабого здоровья. Но я не исключаю, что номер 1408 способствовал ухудшению ее психического и физического состояния.

– У нас вроде бы установилось полное взаимопонимание, мистер Олин. Надеюсь, оно не исчезнет, если я признаюсь, что нахожу ваши слова нелепыми.

Олин рассмеялся.

– Для исследователя мира призраков вы слишком большой материалист.

– Это мой долг перед читателями, – сухо ответил Майк.

– Наверное, я мог просто забыть про номер 1408, – промурлыкал менеджер отеля. – Дверь закрыта, свет погашен, шторы затянуты, чтобы не выцветал ковер, кровать застлана покрывалом, на нем меню завтрака, которое с вечера можно оставить на ручке двери… но мне претила сама мысль, что воздух в номере станет таким же затхлым, как на чердаке, а слой пыли будет увеличиваться день ото дня. Вы думаете, я слишком пунктуален или одержим чистотой?

– Я думаю, что вы хороший менеджер.

– Пожалуй. В любом случае Ви и Си прибирались в номере очень быстро, только входили и сразу выходили, пока Си не уволилась, а Ви не получила повышение. После этого уборкой занимались другие горничные, всегда по двое, и в пару я подбирал только тех, кто ладил между собой…

– В надежде, что у них тоже была внутренняя связь, помогающая противостоять привидениям?

– В надежде, что такая связь есть, да. Можете посмеиваться над привидениями номера 1408, мистер Энслин, но вы сразу почувствуете их присутствие, в этом я уверен. Что бы ни жило в этом номере, застенчивость ему несвойственна.

Часто, когда у меня была такая возможность, я шел с горничными, присматривал за ними. – Он помолчал, потом с явной неохотой добавил: – Чтобы вытащить их оттуда, если произойдет что-то ужасное. Слава богу, обошлось. Некоторые вдруг начинали плакать, на одну напал безумный смех, который напугал меня куда больше, чем слезы, кое-кто падал в обморок. Но, повторюсь, ничего ужасного. За эти годы мне удалось провести несколько примитивных экспериментов с биперами, сотовыми телефонами, часами, опять же, все обошлось. Слава богу. – Он вновь помолчал, потом добавил спокойным, бесстрастным тоном: – Одна из них ослепла.

– Что?

– Горничная ослепла. Ромми ван Гелдер. Она стирала пыль с телевизора и вдруг начала кричать. Я спросил ее, что случилось. Она бросила тряпку, подняла руки к глазам и прокричала, что ослепла… но может видеть какие-то ужасные цвета. Они исчезли, как только я вывел ее из номера, а когда мы дошли до лифта, к ней начало возвращаться зрение.

– Вы рассказываете все это, чтобы напугать меня, мистер Олин, не так ли? Чтобы я не оставался ночевать в номере 1408?

– Да нет. Вы же знаете историю номера, начиная с самоубийства его первого жильца.

Майк знал. Кевин О’Молли, коммивояжер, продававший швейные машинки, покончил с собой 13 октября 1910 года, оставив жену и семерых детей.

– Пятеро мужчин и одна женщина выпрыгнули из единственного окна номера, мистер Энслин. Три женщины и один мужчина приняли смертельную дозу снотворного, двоих нашли в кровати, двоих – в ванной, женщину – в ванне, мужчину – сидящим на унитазе. Еще один мужчина повесился в стенном шкафу в 1970…

– Генри Сторкин, – вставил Майк. Это, вероятно, случайная смерть… эротическая асфиксия.

– Возможно. Но был еще Рандольф Хайд, который перерезал себе вены, а потом, истекая кровью, едва ли не полностью отхватил гениталии. Вот это уже не эротическая асфиксия. Я вот о чем толкую, мистер Энслин, если двенадцать самоубийств, совершенных в этом номере за шестьдесят восемь лет, не убедили вас отказаться от вашей затеи, сомневаюсь, что ахи и стоны горничных окажутся более действенными.

«Ахи и стоны – это хорошо», – подумал Майк, решив, что эти слова его книге не помешают.

– Редко кто из семейных пар, останавливающихся за эти годы в 1408-м, вновь просили дать им этот номер. – Олин одним глотком допил виски.

– За исключением близняшек-француженок.

– Это правда, – он кивнул, – Ви и Си бывали там часто.

Майка не волновали горничные и их… как там сказал Олин? Их ахи и стоны. Конечно, количество самоубийств, перечисленных Олином, производило впечатление… коли уж Майк был столь толстокожим, не сам факт, так глубинный смысл происшедшего. Только никакого глубинного смысла не было. У вице-президентов Авраама Линкольна и Джона Кеннеди была одна фамилия – Джонсон. Линкольна и Кеннеди избрали президентами в год, заканчивающийся на числе 60. Линкольна убили в театре Кеннеди, Кеннеди – в автомобиле «линкольн». И что доказывают эти совпадения? Ровным счетом ничего.

– Эти самоубийства найдут достойное отражение в моей книге, – ответил Майк, – и поскольку диктофон выключен, могу сказать вам, что они – пример явления, которое статистики называют «групповой эффект».

– Чарлз Диккенс называл это «картофельным эффектом», – вставил Олин.

– Простите?

– Когда призрак Джейкоба Марли впервые заговаривает со Скруджем, Скрудж говорит ему, что он всего лишь капля горчицы на куске недоваренной картофелины.

– Полагаете, это смешно? – В голосе Майка зазвучали ледяные нотки.

– В том, что связано с номером 1408, мистер Энслин, я ничего смешного не нахожу. Абсолютно ничего. Слушайте внимательно. Сестра Ви, Селеста, умерла от сердечного приступа. К этому моменту она уже страдала болезнью Альцгеймера средней степени, а заболела ею в очень раннем возрасте.

– Однако ее сестра-близняшка в полном порядке, о чем вы упомянули чуть раньше. Более того, являет собой пример реализации американской мечты. Как и вы, мистер Олин, если судить по внешнему виду. При том, что вы многократно заходили в номер 1408 и выходили из него. Сколько раз? Сто? Тысячу?

– На очень короткое время, – уточнил Олин. – Знаете, ситуация та же самая, что с комнатой, заполненной ядовитым газом. Если задерживаешь дыхание, все будет в порядке. Вижу, сравнение вам не по душе. Вы, вероятно, находите его вычурным, даже нелепым. Однако, поверьте, это очень удачное сравнение.

Он сложил пальцы домиком под подбородком.

– Возможно, некоторые люди быстрее и сильнее реагируют на обитателя этого номера. Вы ведь знаете, среди увлекающихся подводным плаванием одни люди переносят изменение наружного давления гораздо легче других. «Дельфин» открылся без малого сто лет назад, и за это время персонал отеля пришел к твердому убеждению, что 1408-й – отравленный номер. Он стал частью истории этого дома, мистер Энслин. Никто не говорит о нем, как никто и не упоминает, что четырнадцатый этаж, это, кстати, свойственно большинству отелей, на самом деле тринадцатый… но все сотрудники это знают. Если обнародовать все факты, связанные с этим номером, получится потрясающая история… только вряд ли ваши читатели получат от нее удовольствие.

Я например, не сомневаюсь, что едва ли не в каждом отеле Нью-Йорка случались самоубийства, но готов поспорить на свою жизнь, только в «Дельфине» двенадцать человек покончили с собой в одном номере. Кстати, оставляя за кадром Селесту Романдю, нельзя сбрасывать со счетов смерть постояльцев 1408-го номера от естественных причин. Так называемых естественных причин.

– И сколько их было? – Мысль, что в 1408-м люди умирали и от так называемых естественных причин, не приходила Майку в голову.

– Тридцать, – ответил Олин. – Как минимум тридцать. Мне точно известно о тридцати.

– Лжете! – Слова сорвались с губ Майка, прежде чем он успел их остановить.

– Нет, мистер Энслин, заверяю вас, не лгу. Или вы действительно думали, что мы держим номер пустым из-за суеверий или нелепой нью-йоркской традиции… может, идеи, что в каждом старом отеле должен обитать хоть один призрак, звенящий в своем номере невидимыми цепями?

Майк Энслин осознал, что такая идея, пусть и не сформулированная, безусловно, присутствовала на страницах его новых «Десяти ночей». И раздражение в голосе Олина (должно быть, так же раздраженно ученый разговаривал бы с туземцем, размахивающим гадальной доской) не добавило Майку спокойствия.

– В гостиничном бизнесе есть суеверия и традиции, мистер Энслин, но мы не позволяем им мешать делам. Когда я только начинал работать, на Среднем Западе еще говорили: «Когда скотоводы в городе, пустующих номеров нет». Если номер освобождается, мы его тут же заполняем. Единственное исключение, которое я сделал из этого правила, и наш разговор – единственный на эту тему, номер 1408, на тринадцатом этаже, сумма цифр на двери которого равняется тринадцати.

Олин пристально смотрел на Майка Энслина.

– В этом номере случались не только самоубийства – инсульты, инфаркты и эпилептические припадки. Один мужчина, остановившийся в нем, это случилось в 1973 году, утонул в тарелке супа. Вы скажете, что такого просто не может быть, но я разговаривал с человеком, работавшим тогда в службе безопасности отеля и видевшим свидетельство о смерти. Неведомая сила, обитающая в номере, вроде бы слабеет к полудню, в расчетный час, когда обычно сменяется постоялец, и, однако, я знаю нескольких горничных, прибиравшихся в номере, теперь страдающих от сердечных болезней, эмфиземы, диабета. Три года назад на этаже забарахлила система отопления, и мистеру Нилу, тогда главному инженеру отеля, пришлось зайти в несколько номеров, чтобы проверить отопительные приборы, в том числе и в 1408-м. Он прекрасно себя чувствовал и в самом номере, и потом, но на следующий день умер от массивного кровоизлияния в мозг.

– Совпадение, – отмахнулся Майк. Но ему пришлось признать, что Олин – мастер своего дела. Будь он вожатым летнего лагеря, до того бы перепугал детей, что после первого круга историй о призраках у лагерного костра девяносто процентов запросилось бы домой.

– Совпадение, – повторил Олин тихим голосом, с ноткой сожаления к собеседнику. Протянул старомодный ключ, соединенный кольцом с не менее старомодной латунной пластиной. – У вас с сердцем все в порядке, мистер Энслин? С давлением, с нервами?

Майк обнаружил, что ему потребовалось приложить немало усилий, чтобы поднять руку… но стоило заставить ее двигаться, все пошло как по маслу. И когда брал ключ, пальцы его, насколько он мог судить, совершенно не дрожали.

– Претензий нет. – Майк зажал в кулаке латунную пластину. – А кроме того, на мне счастливая гавайская рубашка. Зря, что ли, я ее надевал?

Олин настоял на том, чтобы проводить Майка на четырнадцатый этаж, впрочем, тот особо не возражал. Ему хотелось понаблюдать за трансформацией мистера Олина, когда они покинули бы его уютный кабинет и зашагали по коридору к лифтам, хотелось увидеть, как он вновь превратится в несчастного менеджера отеля, бедолагу, попавшего в писательские когти.

Мужчина в смокинге – Майк догадался, что это управляющий ресторана или метрдотель, – остановил их, протянул Олину несколько листков, что-то прошептал на французском. Олин ответил также шепотом, на том же языке, кивнул, быстро расписался на каждом из листков. В баре пианист играл «Осень в Нью-Йорке». С такого расстояния звук долетал до них эхом, словно музыка, которую слышишь во сне.

Мужчина в смокинге со словами «Merci bien»[4] повернулся и пошел по своим делам. Олин вновь попросил разрешения донести до номера маленький чемоданчик, и Майк опять ответил отказом. В лифте взгляд Майка, как магнитом, притянуло к тройному ряду кнопок. На каждой кнопке – цифры, все, как положено, и надо приглядеться повнимательнее, чтобы заметить, что за кнопкой 12 следует кнопка 14. «Словно, – думал Майк, – они лишили промежуточное число права на существование, убрав его с панели управления лифтом. Глупость… и, однако, правота на стороне Олина. Такое можно увидеть в отелях по всему миру».

– Мистер Олин, – нарушил затянувшуюся паузу Майк, когда кабина пошла вверх. – Мне любопытно. Почему вы не поселили в 1408-м фиктивного постояльца, если уж этот номер так вас пугает? Или другой вариант, почему вы не записали этот номер на себя?

– Полагаю, боялся, что меня обвинят в мошенничестве если не сотрудники официальных органов и активисты организаций, защищающих гражданские права (поверьте, менеджеры отелей вздрагивают при упоминании о законах, обеспечивающих гражданские права, совсем как ваши читатели, которым ночью слышится звон цепей), то мои боссы, как только до них дошла бы такая информация. Если я не смог убедить вас держаться подальше от номера 1408, сомневаюсь, что мне бы удалось достичь лучших результатов, убеждая совет директоров «Стэнли корпорейшн» в правомерности своего решения никого не селить в этот номер из-за страха перед призраками, из-за которых заезжий коммивояжер выпрыгнул из окна и разбился в лепешку об асфальт Шестьдесят первой улицы.

Майк нашел, что последняя тирада мистера Олина встревожила его больше всего. «Потому что он уже не пытается меня отговаривать, – подумал он. – Убедительность, достойная наилучшего коммивояжера, которой обладали его слова в кабинете, может, благодаря особой ауре, создаваемой персидским ковром, здесь исчезла. Компетентность осталась, да, это чувствовалось в его манере, когда он подписывал бумаги, а вот умение убеждать – нет. Исчезла вместе с личным магнетизмом. Как только они вышли из кабинета. Но он верит, что в 1408-м кто-то или что-то есть. Верит безо всяких сомнений».

Над дверью погасло окошечко с числом 12 и зажглось следующее, с числом 14. Кабина остановилась. Двери разошлись, открыв обычный гостиничный коридор, устланный красно-золотым ковром (само собой, не персидским). Освещался коридор настенными светильниками, стилизованными под газовые фонари девятнадцатого века.

– Приехали, – сказал Олин. – Ваш этаж. Вы уж извините меня, но здесь я с вами расстанусь. 1408-й – по левую руку, в конце коридора. Без крайней на то необходимости я к нему не приближаюсь.

Майк Энслин вышел из кабины. Создалось ощущение, что ноги заметно потяжелели, словно и им не хотелось приближаться к номеру 1408. Повернулся к Олину, невысокому толстячку в черном, сшитом по фигуре костюме и вязаном бордовом галстуке. Олин сцепил руки за спиной, и Майк увидел, что лицо у толстячка белое как молоко. На высоком, без единой морщины лбу выступили капельки пота.

– В номере, естественно, есть телефон, – выдавил из себя Олин. – Вы можете попробовать позвонить, если что-то случится… но я сомневаюсь, что он будет работать. Если только номер этого не захочет.

Майк попытался ответить шуткой, что ему не придется давать чаевые официанту бюро обслуживания, но язык стал таким же тяжелым, как и ноги.

Одна рука Олина вынырнула из-за спины, и Майк увидел, что она дрожит.

– Мистер Энслин. Майк. Не делайте этого. Ради бога…

Прежде чем он закончил фразу, двери лифта закрылись, отсекая его от собеседника. Майк какое-то время постоял в привычной тишине коридора нью-йоркского отеля на, пусть ни один сотрудник «Дельфина» в этом бы не сознался, тринадцатом этаже, колеблясь, не протянуть ли руку и не нажать кнопку вызова кабины.

Но нажми он кнопку, Олин бы победил. И на месте лучшей главы его новой книги появилась бы зияющая дыра. Читатели об этом бы не узнали, издатель и литературный агент тоже, как и адвокат Робертсон… но он бы знал.

И вместо того чтобы вызвать лифт, Майк поднял руку и коснулся сигареты за ухом, отвлекая себя от тревожных мыслей, а потом щелкнул пальцем по воротнику счастливой гавайской рубашки. И зашагал по коридору к номеру 1408, беззаботно помахивая маленьким чемоданчиком.

Самым интересным артефактом, оставшимся от короткого (семьдесят минут) пребывания Майка Энслина в номере 1408, стала одиннадцатиминутная запись, сохранившаяся на минидиктофоне. Сверху он немного обуглился, но пленка не пострадала. Удивительно, но на пленке, если говорить о содержании, практически ничего не записано, а то, что все-таки записалось, более чем странно.

Мини-диктофон ему подарила бывшая жена, они расстались по взаимному согласию, друзьями, пять лет назад. Майк взял его с собой в свою первую экспедицию (на ферму Рилсби в Канзас) в качестве довеска к пяти большим блокнотам и кожаному футляру с остро заточенными карандашами. Но когда он подошел к двери номера 1408 отеля «Дельфин», за его плечами были три книги, поэтому ручка и маленький блокнот лишь дополняли пять чистых девяностоминутных кассет. Шестую он вставил в мини-диктофон перед тем, как выйти из квартиры.

Выяснилось, что магнитофонная запись куда лучше исписанных страниц блокнота: она сохраняла нюансы, которые не могла отразить бумага. К примеру, посвист рассекающих воздух летучих мышей, которые в отличие от призраков атаковали его в замке Гартсби. И его крики, прямо-таки девушки, впервые попавшей в дом с привидениями. Друзья хохотали до упаду, слушая эту запись.

Записывать собственные впечатления на магнитную пленку, а не в блокнот оказалось легче и проще, особенно если ты мерзнешь на кладбище Нью-Брансуика, а в три часа ночи твоя палатка рушится от резкого порыва ветра с дождем. Записывать в таких условиях нельзя, а вот говорить – пожалуйста… что Майк и делал – говорил и говорил, выбиваясь из-под мокрой парусины палатки, ни на мгновение не теряя из виду такой милый сердцу красный огонек мини-диктофона. За годы, проведенные в экспедициях, мини-диктофон «Сони» стал его близким другом. На тоненькую пленку, бегущую между бобинами, ему ни разу не удалось записать свидетельство паранормального события, это относится и к отрывочным комментариям, сделанным им в номере 1408, однако он сроднился с маленьким устройством, которое, можно сказать, стало его неотъемлемой частью. Такое бывает. Дальнобойщики влюбляются в свои восемнадцатиколесные «кенуорты» и «джимми-питы», писатели души не чают в какой-нибудь ручке или старой пишущей машинке, профессиональные уборщицы не желают расставаться со старым пылесосом «Электролюкс». Майку, когда при нем находился мини-диктофон, играющий роль креста или связки чеснока, ни разу не довелось столкнуться с настоящим призраком или психокинетическим явлением, зато вместе они провели много холодных ночей далеко не в самых приятных местах. Майк был законченным рационалистом, но это не мешало ему оставаться человеком.

Проблемы с 1408-м начались даже до того, как он вошел в номер.

Взглянув на дверь, Майк увидел, что она перекошена.

Перекошена лишь частично, слева. Этот перекос напомнил ему фильмы ужасов, в которых режиссер пытался показать психическое заболевание одного из героев, наклоняя камеру в ту или другую сторону. За первой ассоциацией последовала другая: дверь на корабле во время сильной качки. Она наклоняется вперед и назад, вправо и влево, пока голова не начинает идти кругом, а к горлу не подкатывает тошнота. У него таких ощущений вроде бы не было, совсем не было, ну…

Нет, все-таки были. Но чуть-чуть.

И он об этом напишет в книге, хотя бы для того, чтобы отвергнуть инсинуации Олина, утверждавшего, что его рационализм не позволяет объективно писать о призраках и связанном с ними.

Он наклонился (отметил, что головокружение и тошнота моментально пропали, едва перекошенный участок двери исчез из поля зрения), расстегнул молнию, из бокового отделения чемодана достал мини-диктофон. Выпрямляясь, нажал на клавишу «RECORD», увидел зажегшийся красный глазок и уже открыл рот, чтобы сказать: «Дверь номера 1408 встречает меня уникальным образом, частичным перекосом слева».

Произнес первое слово «дверь» и замолчал. Если вы послушаете пленку, то услышите его и щелчок клавиши «STOP». Потому что перекос исчез. Майк видел перед собой четкий прямоугольник. Повернулся, посмотрел на дверь номера 1409 через коридор, потом вновь перевел взгляд на 1408-й. Обе двери выглядели одинаково, белые, с золотыми табличками и ручками. Никаких перекосов – по четыре прямых угла, соединенных прямыми линиями.

Майк опять наклонился, рукой, в которой держал минидиктофон, подхватил чемоданчик, другую руку с ключом протянул к замку – и замер.

Вновь появился перекос.

На этот раз справа.

– Это нелепо, – пробормотал Майк, но тошнота вернулась. Тошнота, которая уже не напоминала морскую болезнь, а была ею. Два года назад он плавал в Англию на «Королеве Елизавете II», и одну ночь очень сильно штормило. Майк помнил, как лежал на кровати в своей каюте. Его мутило, но вырвать так и не удалось. И это тошнотворное головокружение только усиливалось, если он смотрел на дверь… или стул… или стол… которые так и ходили взад-вперед, вправо-влево…

«Во всем виноват Олин, – подумал Майк. – Именно этого он и добивается. Как следует накрутил. Завел. Как бы он смеялся, если б видел меня сейчас. Как…»

И тут до него дошло, что Олин, возможно, видит его в этот самый момент. Майк оглядел коридор, не заметив, что головокружение и тошнота исчезли, как только взгляд оторвался от двери. У потолка, слева от лифтов, увидел, что ожидал: камеру внутреннего наблюдения. Один из сотрудников службы безопасности отеля наверняка постоянно дежурил у мониторов, и Майк мог поспорить, что Олин сейчас стоит рядом с ним, оба смотрят на него и лыбятся, как обезьяны. «Это отучит его приходить сюда и качать права, да еще и натравливать на нас адвоката», – говорит Олин. «Вы только посмотрите! – восклицает сотрудник службы безопасности, его улыбка становится еще шире. – Бледный, как призрак, а ведь он еще даже не вставил ключ в замок. Вы его уели, босс! Он же дрожит, как лист на ветру».

«Черта с два, – подумал Майк. – Я оставался в доме Рилсби, спал в комнате, где убили двух членов его семьи… именно спал, поверите вы мне или нет. Я провел ночь рядом с могилой Джеффри Дамера и еще одну неподалеку от могилы Г.П. Лавкрафта. Я чистил зубы рядом с ванной, в которой сэр Дэвид Смайт вроде бы утопил обеих своих жен. Я давно уже перестал бояться историй, которые рассказывают у костра в летнем лагере. Будь я проклят, если вы меня уели!»

Он посмотрел на дверь: четкий, безупречный прямоугольник. Пробурчал что-то неразборчивое, вставил ключ в замочную скважину, повернул. Дверь открылась. Майк вошел. Дверь не захлопнулась за ним, пока он искал на стене выключатель, не оставила в полной темноте (кроме того, сквозь окно проникал отсвет огней многоквартирного дома, высящегося напротив отеля). Выключатель он нашел. Когда нажал на клавишу, вспыхнули лампы подвешенной под потолком хрустальной люстры. Зажегся и торшер у стола в дальнем углу комнаты.

Окно располагалось над столом, чтобы тот, кто сидел за ним, мог оторваться от работы и взглянуть на Шестьдесят первую улицу… или спрыгнуть на Шестьдесят первую улицу, если вдруг возникнет такое желание. Только…

Майк поставил чемодан на пол у самого порога, закрыл дверь, нажал клавишу «RECORD». Загорелся маленький красный огонек.

– По словам Олина, шесть человек выпрыгнули из окна, в которое я сейчас смотрю, – начал Майк, – но этим вечером я не собираюсь нырять с четырнадцатого, простите меня, с тринадцатого этажа отеля «Дельфин». Окно забрано стальной или железной решеткой. Безопасность лучше еще одних похорон. По моему разумению, 1408-й относится к категории номеров, которые называются полулюкс. В комнате, где я нахожусь, два стула, диван, письменный стол, стойка с дверцами, за которыми скорее всего телевизор и мини-бар. Ковер на полу ничего особенного собой не представляет, можете мне поверить, не чета персидскому в кабинете Олина. На стенах обои. Они… один момент…

В эту секунду раздается очередной щелчок: Майк вновь нажимает на клавишу «STOP». Собственно, вся запись фрагментарна, состоит от отдельных отрывков, чем разительно отличается от более чем ста пятидесяти кассет, ранее надиктованных Майком и хранящихся у его литературного агента. Более того, с каждым новым отрывком меняется голос. Если начинал диктовать человек, занятый важным делом, потом он уступает место другому человеку, совершенно сбитому с толку, плохо соображающему, который, того не замечая, уже разговаривает сам с собой. Рваный ритм записи в сочетании со все более бессвязной речью у большинства слушателей вызывает тревогу. Многие просят выключить пленку задолго до того, как запись, очень короткая, подходит к концу. Словами невозможно адекватно передать нарастающую убежденность слушателя, что диктующий эту странную запись если не сходит с ума, то определенно утрачивает связь с окружающей его реальностью. Но даже эти слова дают понять: в номере 1408 что-то происходило.