Петербургский сыск. 1874 год, апрель Москвин Игорь

Глава четвертая. Все начинается в столице

Ближе к трём часам пополудни исправник любезно предложил отобедать у него дома. Марфа Васильевна, говорил он, предупреждена, что пожалуют столичные гости так, что расстарается. Кухарку не держит, добавил Константин Николаевич, а делает все сама, Господь не дал детей, вот она и норовит угодить мужу, и спрятал под рукой улыбку.

Иван Дмитриевич не стал отказываться от столь заманчивого предложения и любезно согласился, напомнив, что он не один. На что исправник заметил, что гостям всегда рад и всегда найдётся и тарелка супа, и кусок мяса, ну и кое—покрепче, чтобы обед пресным не казался.

Хозяйка оказалось особой средних лет, но довольно привлекательной, в особенности добродушной улыбкой и русыми волосами, непослушно выбивающимися из—под чепца. Марфа Васильевна сама вызвалась быть сегодня в роли прислуги и попросила не смущаться. После великолепных щей со свежим, тёплым хлебом, казалось только вынутым из печи, на столе, словно из воздуха появился, и печённый гусь, и баранья нога под причудливым соусом.

– Все—таки не пойму, – наконец произнёс исправник, видимо давно хотел спросить, но не решался, – чем же квитанция поможет в деле?

Иван Дмитриевич на мгновение замер, положив ладони на белоснежную накрахмаленную скатерть, сглотнул слюну и после тяжёлого вздоха, что, мол. он не хотел вести такие разговоры за столом, но после красноречивого взгляда на хозяйку, словно бы извинившись, произнёс:

– В квитанции указана фамилия отправителя…

– Но ведь Микатиных— Микотиных по столице не одна тысяча будет? – нетерпеливо перебил исправник.

– В этом вы правы, но нам известен получатель, он—то, наверняка, знает отправителя и мы по надписи на квитанции видим, откуда и когда была отправлена телеграмма. Вот по этим сведениям мы и найдём человека, если это не наш убиенный, – Путилин посмотрел вновь извиняющимся взглядом на хозяйку, что, мол, он не хотел о таких страстях упоминать за обедом, – то найденный может опознать или рассказать, как его квитанция от отравленной телеграммы оказалась в кармане у убитого.

– И всего—то? – Удивлённо произнёс Константин Николаевич. – А я уж думал…

– Все обыденно и не интересно, – Иван Дмитриевич катал между пальцами шарик из мякиша, – наша служба сродни поиску драгоценного камня, прежде чем его найти, приходится десятки пудов горной породы просеять. Вот начнём после выяснения фамилии гимназиями заниматься…

– Иван Дмитрич. – робко вставил Миша Жуков.

– Да, – Путилин не посмотрел на помощника, явно занятый своими мыслями, – впрочем… – поднял взгляд на хозяина, – с гимназией проще, на околыше над козырьком серебряный знак, на котором я заметил буквы «КрГ», что как вы знаете, означает кронштадтская гимназия.

– А я и не обратил внимания, – исправник изумлённо смотрел на начальника сыскного отделения, словно тот, как фокусник достал из шляпы живого кролика, – форменный полукафтан, так такие все гимназисты носят, а вот о фуражке позабыл, да честно говоря, как увидел обезглавленное тело, так и мысли—то прочь.

– Константин Николаевич, нам невнимательными быть нельзя, от этого зависит ход расследования.

После сытного обеда исправник пригласил гостей в кабинет, чтобы там обсудить, в каком направлении двигаться дальше. Сам хозяин принёс самовар, Марфа Васильевна на подносе чашки.

Выходя, она прикрыла за собою дверь, чтобы не мешать серьёзному разговору.

Хозяин разлил чай.

– Иван Дмитрич, что же дальше? – Не выдержал томимый любопытством исправник, отделивший себя от ведения следствия.

Путилин поднялся с кресла, держа в правой руке чашку, в левой – блюдце, и по давней привычке, словно был в своём кабинете на Большой Морской, подошёл к окну.

– Искать убийцу, после выяснения личности убитого. Сегодня же посетим деревеньку, где провёл ночь нашедший убиенного господин Степанов, выясним, не видел ли кто что—то привлёкшее внимание, потом надо поговорить со служащими станции и не ждал ли кто гостей— гимназистов.

– Вы думаете, – вскинул брови Колмаков, – что такое могли с товарищем сотворить гимназисты?

– Я не исключаю такой возможности, – Путилин продолжал стоять у окна и исправник не видел его лица, которое скривилось, словно начальник сыскного отделения испытал резкую зубную боль, – нынешние юноши не в пример нам испорчена французскими романтическими романами, – и повернул голову к Жукову, – не так ли, Миша?

Помощник покраснел от слов Ивана Дмитриевича, но ничего не произнёс в ответ.

Возникла неловкая тишина, только часы продолжали отстукивать своё неизменное «тик—так».

– Иван Дмитрич, – поднялся со стула штабс—капитан, – можно приступать? Только вот… Константин Николаевич, подскажите, какие деревни расположены рядом со Стрельной?

– Всего три, но я бы не рекомендовал там никого опрашивать, – исправник склонил голову к левому плечу и покачал ею.

– Отчего же? – Произнёс Путилин.

– Все равно ничего не скажут, даже если что—то увидели.

– Но…

– Иван Дмитрич, вы для них чужаки, а я смогу выяснить и завтра, может быть, послезавтра вам доложу о том, что смогу узнать.

Начальник сыскного отделения тяжело вздохнул.

– Хорошо, хотя я не привык полагаться на чужие слова, – и быстро добавил, – вы не примите мои слова, как недоверие, просто привычка проверять все самому.

– Я не имею претензий, – неожиданно улыбнулся Колмаков, – сам из той же породы.

– Тогда, Константин Николаевич, я попрошу вас, не мешкая, как только доктор составит рапорт о вскрытии прислать не почтой, а с посыльным.

– Непременно, об этом можете не беспокоиться.

– Тогда с вашего позволения мы продолжим расследование в столице, там и гимназия, и отправитель телеграммы, видимо оттуда придётся тянуть ниточку.

Из—за рабочего стола поднялся хозяин.

– Иван Дмитрич, если мы поспешим, то успеем на пятичасовой поезд, ведь следующий будет только в одиннадцатом часу.

Каждый из сотрудников сыскного отделения думал о своём после прощания на вокзале, ехали почти половину пути, не разговаривая, пока не нарушил первым молчание Миша Жуков.

– Как вам кажется, – обратился сразу к сослуживцам. – справится исправник с заданием?

– Вполне, – с серьёзным выражением лица ответил Иван Иванович.

– Но…

– Константин Николаевич знает порученный ему уезд и, как своему, расскажут больше, чем нам.

Штабс—капитан подтвердил слова надворного советника кивком головы.

– Хорошо.

– Итак, господа, – Иван Дмитриевич опирался двумя руками о трость, – каковы соображения по данному делу?

– Я думаю, рано говорить, – начал неугомонный Миша.

– Рано, – перебил его Путилин, – но, чтобы двигаться далее, необходимо выбрать сторону.

– Направление, Иван Дмитрич, выбрано, – штабс—капитан сжал губы и продолжил, – вы верно заметили, что требует проверки Кронштадтская гимназия, не пропал ли кто из их учеников и квитанция, которую тоже стоит проверить. В данную минуту вижу только эти дорожки.

– Вы правы, – Путилин посмотрел на Орлова, – вот вы и займитесь Кронштадтом, а вы. Иван Иванович, квитанцией, – и он протянул надворному советнику бумагу серого цвета.

– А я? – Обижено вопросил Миша.

– Ты мне нужен на Морской.

– Иван Дмитрич, сегодня мне не поспеть в Кронштадт, – штабс—капитан смотрел на свои руки.

– Я на этом не настаиваю, займитесь с утра.

– Хорошо.

– А я думаю, – сощурил глаза надворный советник Соловьёв, – сумею узнать в ведомстве, откуда и главное кем послана телеграмма.

– Вполне возможно.

Уже на перроне Иван Дмитриевич пальцами правой руки медленно почесал нос.

– Вот что, господа, сейчас вас не смею задерживать, завтра у каждого из нас трудный день, ступайте—ка по домам, – на секунду замолчал, – меня предчувствие никогда не обманывало и вот в данную минуту мне кажется, что ещё не одно неприятное мгновение преподнесёт нам расследование. Ступайте и жду от каждого из вас известий, которые помогут нам в изобличении преступников.

– Преступников? – Не утерпел Жуков и вставил слово.

– Да, именно преступников, мне кажется их было не менее двух. Все, ступайте, – и повернувшись. Иван Дмитриевич, помахивая тростью, направился в сторону Обводного канала, где намеревался взять экипаж, чтобы следовать на Большую Морскую. Дома никто, кроме домработницы Глаши, не ждал, поэтому Путилин предпочитал проводить время в своём кабинете в сыскном отделении, считая, что там он приносит больше пользы, чем сидя в домашнем халате у камина с газетой в руках.

Глава пятая. Кронштадт и новые ниточки

Причал, с которого отходили суда в Кронштадт, находился напротив 8 линии Васильевского острова. Небольшое деревянное здание в два этажа, на первом светлая зала с буфетом для пассажиров первого класса и небольшая комната для второго.

Не смотря на размеры судна, оно тоже имело каюты для разных сословий. Те, кто побогаче получал места на верней палубе с большими стёклами и изумительным видом на залив.

Штабс—капитан прибыл к причалу за четверть часа до отправления. Суда отходили в Кронштадт каждые три часа, начиная с девятого часа утра и заканчивая шестью вечера. Василий Михайлович приобрёл билет, заплатив за место в первом классе, отсчитав шестьдесят копеек серебром. Неспешным шагом поднялся по трапу на пароход и остановился на открытой площадке, наблюдая за суетой на причале и судне. Ещё вечером посмотрел в адрес—календаре, что в Кронштадте только одна гимназия и любопытно было то, что «по Высочайшему Указу 10 февраля 1817 года дарованы гимназии сей особыя права и преимущества, состоящия в том, что ученики, окончившие курс учения в оной, поступают в гражданскую службу чином ХIVкласса, и при дальнейшем производстве в чины не подвергаются установленному указом 6 августа 1809 года испытанию».

Не каждое заведение, смотрел штабс—капитан на бурлившую у борта воду, имеет такие привилегии.

Инспектор тамошней гимназии статский советник Добронравов представал перед штабс—капитаном пока черным пятном с неизвестным характером и захочет ли он принять столичного сыскного агента? Тоже интересный вопрос.. Порой начальники заведений не то, что с неохотой, а с большим неудовольствием принимают полицейских чинов, считая, что приход тех ставит большое несмываемое пятно на репутации воспитанников.

Шли по заливу полтора часа и, несмотря на то, что апрельский ветер все—таки окутывал штабс—капитана холодными струями, Василий Михайлович не покинул палубу, а продолжал стоять, подняв воротник пальто и задумчиво разглядывая проплывающий берег.

Прибыли минута в минуту, чтобы не терять времени Орлов взял извозчика.

– Эх, барин, куда изволите?

– В мужскую гимназию, – сказал Василий Михайлович поудобнее усаживаясь в коляску.

– Извиняйте, – обернул голову возница, – это ту, что на Николаевском?

– А что здесь много мужских? – Удивлённо сказал штабс—капитан.

– Никак нет.

– Так что спрашиваешь?

Извозчик спрятал улыбку под густой бородой и Щёлкнул кнутом. – Пошла, родимая.

Ехать пришлось недолго, в начале пересекли канал Петровского дока, Обводный канал, потом по левую руку остался Гостиный двор, гудевший, как разбуженный улей, по правую деревянный собор Владимирской иконы Божьей Матери. Остановились у ворот трехэтажного жёлтого здания.

– Приехали, барин, – обернулся возница.

Орлов, молча, протянул извозчику пятиалтынный, сошёл с коляски, размял ноги и направился ко входу в гимназию.

Перед входом прохаживался то ли привратник, то ли местный дворник в сером камзоле, словно солдат на посту. Штабс—капитан обратился к нему.

– Послушай, любезный, где я могу найти господина Добронравова?

– Ивана Ильича или Сергея Фомича?

– Инспектора, – удивлённо остановился Василий Михайлович.

– Значит, Ивана Ильича. Он недавно здесь проходил с проверкой…

– Так, где я могу его найти? – Прервал словоохотливого собеседника штабс—капитан.

После того, как дворник объяснил, как найти инспектора, Василий Михайлович поинтересовался, кто же такой Сергей Фомич Добронравов.

– Он тут воспитателем служит. Прошу прощения, а вы кто будете? – Собеседник держал дверь за ручку, не пропуская штабс—капитана, выполняя роль цербера при гимназии.

– Сыскная полиция, – Орлов посмотрел в глаза дворнику, тот стушевался и отступил в сторону, пропуская штабс—капитана.

Господин Добронравов оказался мужчиной сорока пяти лет, с пышной шапкой темных волос. без единого седого волоска, улыбающимся лицом и детскими ямочками на щеках.

– Чем обязан? – после того, как штабс—капитан представился, произнёс Иван Ильич.

– Хотелось бы получить некоторые сведения об одном из ваших воспитанников.

– Любопытно, – с удивлением в голосе произнёс инспектор. – и чем наши воспитанники могут заинтересовать полицейское управление, притом сыскное?

– Служба такова, – на лице Василия Михайловича появилась улыбка, – видите ли, приходится проверять всяческие, даже самые нелепые, слухи, чтобы расследование вышло на прямую дорогу.

– Понимаю, присаживайтесь, господин Орлов.

– Василий Михайлович.

– Да. да, Василий Михайлович, присаживайтесь, – и указал на изящное кресло, оббитое коричневым бархатом, – так чем могу служить?

– Вы знаете всех своих воспитанников?

– Конечно.

– Вам знакома фамилия Мякотин или Мякатин?

– Да, – Иван Ильич кивнул головой, – в старшем классе учится Сергей Мякотин.

– Вы позволите с ним переговорить?

– С удовольствием, но, увы, это невозможно.

– Отчего? – Казалось. что штабс—капитан искренне удивился.

– Минуту, – Иван Ильич поднялся с кресла, приблизился к столу, открыл толстую тетрадь, полистал её и с обрадованным видом подошёл с какой—то бумагой к сыскному агенту.

Василий Михайлович взял бумагу, оказавшуюся телеграммой, – третьего дня мне принесла её госпожа Мякотина.

Орлов прочёл текст, потом посмотрел на адрес «Наличная улица дом 15, квартира 5, Марии Алексеевне Мякотиной».

– Кто вам принёс телеграмму.

– Госпожа Мякотина.

– Вы сказали третьего дня?

– Так, сегодня тринадцатое, – начал вспоминать господин Добронравов, – десятого, нет, нет, я не прав, госпожа Мякотина принесла мне телеграмму девятого числа.

– Да, именно мне.

– Что—нибудь при этом говорила?

– Добавила, что Серёжа заболел.

– Понятно, а что вы можете сказать о воспитаннике.

– Почти ничего, – Иван Ильич присел на соседнее кресло, – талантами Сергей не блещет, посредственные оценки по предметам.

– Про поведение что—либо можете сказать?

– К сожалению ничего.

– Может быть, подскажите, с кем он дружен в гимназии.

– Увы, – Добронравов развёл руками. а потом добавил, – вы мне все—таки скажете, что случилось?

– Не хотелось бы вас пугать, – Василий Михайлович подбирал слова, – но мне кажется, что вы лишились своего питомца.

– Он что—то совершил противузаконное?

– Хотелось бы, чтобы я ошибался.

– Так что же все—таки случилось с Мякотиным?

– Не хотелось бы вас огорчать, но мне кажется, что Сергей мёртв.

– Такого просто не может быть.

– Может, – тяжело вздохнул штабс—капитан, решивший, что инспектор кронштадтской гимназии заслуживает знать правду, – вчера утром у станции Стрельна найден труп молодого человека и мы предполагаем, что этим человеком может быть Сергей Мякотин.

– Он опознан?

– К сожалению нет, повреждено лицо.

– Может быть, ошибка?

– В кармане гимназической формы найдена квитанция, свидетельствующая, что молодой человек отправил телеграмму, текст которой вы мне показали.

– Если вы ждёте, что я могу что—то добавить к сказанному о Сергее, то напрасно, я все о нем вам сказал. Учителя тоже не смогут вам добавить ничего нового.

– Неужели ничего?

Добронравов задумался, потирая пальцами переносицу.

– Ничего, повторюсь, добавить не смею, ведь Мякотин ничем не блистал. По поводу дружбы Сергея с соучениками добавить ничего не могу, насколько я знаю, он был не общителен.

– Позволите поговорить с учениками?

– Извините, но позволить не могу. мне не хотелось бы ненужных слухов в гимназии, тем более, что ничего нового вы не узнаете. Мне службой предписано знать всех учеников, их чаяния и даже мысли, вот поэтому для вас будет пустой тратой времени, а для меня излишними слухами.

– Но все равно в гимназии рано или поздно станет известным о смерти ученика старшего класса.

– Поверьте, я сумею преподнести сей печальный факт в выгодном для гимназии свете.

Орлову так и хотелось добавить «для вас», но он сдержался, поднялся с кресла, откланялся и вышел. Только на улице он вспомнил, что не спросил инспектора, как пройти на Наличную улицу.

Дворник топтался во дворе, словно на самом деле стоял на посту, он—то и объяснил сыскному агенту, что здесь недалеко: пройти вдоль крепостной стены по Северному бульвару до Чеботарёвой улицы, потом направо и предстанет Наличная во всей красе.

– Далеко ли? – поинтересовался Орлов.

– Нет, барин, рукой подать, – ответил страж входной двери.

И на самом деле до искомого дома штабс—капитан дошёл за четверть часа. Поднявшееся солнце дарило тепло и слепило глаза, небо не предвещало плохой погоды, ни единого облачка не проплывало по голубому океану.

Глава шестая. Кронштадтские визиты

Мария Алексеевна Мякотина занимала на Наличной улице двухэтажный деревянный дом, доставшийся от почившего в бозе восемь лет тому супруга статского советника. служившего по морскому ведомству. Пенсия за мужа позволяла сводить едва концы с концами, если бы не помощь родного брата. жившего на Украине в большом поместье, где имел, кроме пахотных земель, огромное стадо коров.

Дом пятью окнами смотрел на Наличную улицу, небольшую и уютную.

Штабс—капитан остановился перед входом, ему не нравились такие минуты. когда приходилось приносить обитателям плохие вести. особенно такие, когда речь идёт о смерти сына. Василий Михайлович лелеял надежду, что госпожа Мякотина отмахнётся от такой вести и с улыбкой произнесёт «Господь с Вами, Сергунчик сегодня только отбыл в столицу».

Звонок глухо зазвенел внутри дома и через несколько минут дверь распахнулась. представив взору Орлову совсем молоденькую девушку в белом переднике. Она улыбнулась статному штабс—капитану.

– Добрый день, – её голос звучал звонким колокольчиком.

– Могу ли я видеть госпожу Мякотину? – Василий Михайлович по военной приложил руку к головному убору.