Скрюченный домишко Кристи Агата
– Когда ему было семьдесят семь лет?
– Да, он женился на молодой женщине двадцати четырех лет.
Я присвистнул.
– Что за молодая женщина?
– Молодушка из кафе. Абсолютно респектабельная, хорошенькая, несколько анемичная и апатичная.
– И она является самой большой вероятностью?
– Я спрашиваю у вас, сэр, – сказал Тавернер. – Ей сейчас всего тридцать четыре года, а это опасный возраст. Она любит спокойную жизнь. А в доме живет молодой человек, учитель внуков. Он не воевал по причине слабого сердца или чего-то подобного. Они стали большими друзьями.
Я задумчиво смотрел на него. Несомненно, это была старая и знакомая история. Все перемешалось, как зачастую и бывает. А вторая миссис Леонидис, как подчеркнул мой отец, очень респектабельная женщина. Во имя респектабельности совершалось много убийств.
– Что это было? – спросил я. – Мышьяк?
– Нет. Мы еще не получили отчет от лаборатории, но доктор считает, что это эзерин.
– Несколько необычно, правда? Наверняка легко проследить, кто его купил.
– Не в данном случае. Это его собственное лекарство. Глазные капли.
– Леонидис страдал диабетом, – сказал отец. – Ему регулярно делали уколы инсулина. Инсулин выпускается в маленьких бутылочках с пробками из резины. Подкожной иглой протыкают резиновую пробку и набирают в шприц лекарство.
Дальше я догадался.
– И в бутылочке оказался не инсулин, а эзерин?
– Вот именно.
– А кто сделал ему этот укол? – спросил я.
– Его жена.
Теперь я понял, кого имела в виду София под «соответствующим человеком».
– Семья в хороших отношениях со второй миссис Леонидис? – спросил я.
– Нет. Насколько я понимаю, они почти не разговаривают.
Все постепенно прояснялось. Тем не менее старший инспектор Тавернер явно был этим недоволен.
– Что вам в этом не нравится? – спросил я его.
– Если она это сделала, мистер Чарльз, ей было бы легко потом заменить эту бутылочку на настоящую. Собственно говоря, если она виновна, не могу себе представить, почему она не совершила подобной подмены.
– Да, это действительно кажется странным. Там было много инсулина?
– О, да – и полные бутылочки, и пустые. И если бы она это сделала, десять шансов против одного, что доктор этого не заметил бы. Нам очень мало известно о посмертных признаках отравления человека эзерином. Но, как бы то ни было, он делал проверку на инсулин (на тот случай, если доза была слишком большой, или что-нибудь в этом роде) и поэтому, конечно, быстро обнаружил, что это был не инсулин.
– Создается впечатление, – задумчиво произнес я, – что миссис Леонидис или очень глупая, или, возможно, очень умная.
– Вы хотите сказать…
– Что она могла рассчитывать на то, что вы придете к такому выводу: никто не смог бы поступить так глупо, как поступила она. Какие еще варианты? Есть другие… подозреваемые?
Старик тихо произнес:
– Практически любой человек в доме мог это сделать. Там всегда имелся большой запас инсулина, по крайней мере на неделю. Одну из бутылочек могли подменить, зная, что она рано или поздно будет использована.
– И любой человек в принципе имел к ним доступ?
– Их не запирали. Хранили на специальной полке в медицинском шкафчике в ванной комнате на его части дома. Все в доме входили туда и выходили оттуда свободно.
– Есть веский мотив?
Отец вздохнул.
– Мой дорогой Чарльз, Аристид Леонидис был чудовищно богат. Он давал хорошие деньги своей семье, это правда, но, возможно, кому-то захотелось иметь еще больше.
– Но та, кому хотелось денег больше всех, должна стать теперь вдовой. А у ее молодого человека есть деньги?
– Нет. Беден как церковная мышь.
Что-то щелкнуло в моем мозгу. Я вспомнил цитату Софии из того детского стишка.
- Жил на свете человек, скрюченные ножки,
- И гулял он целый век по скрюченной дорожке.
- А за скрюченной рекой в скрюченном домишке
- Жили летом и зимой скрюченные мышки.
- И была у них одна скрюченная кошка
- И мурлыкала она, сидя у окошка[1].
– Какое она производит на вас впечатление, эта миссис Леонидис? – спросил я Тавернера. – Что вы о ней думаете?
Он медленно сказал в ответ:
– Трудно сказать, очень трудно. С ней не так-то легко. Она очень молчалива, поэтому неизвестно, о чем она думает. Но ей нравится спокойная жизнь, в этом я готов поклясться. Она напоминает мне кошку, знаете ли, – большую, ленивую, мурлыкающую… Я не имею ничего против кошек. Кошки хорошие… – Он вздохнул. – Что нам нужно, – это доказательства.
Да, подумал я, нам всем нужны доказательства того, что миссис Леонидис отравила своего мужа. Софии они нужны, и мне тоже, и старшему инспектору Тавернеру.
И тогда все будет прекрасно!
Но София не была уверена в этом, и я не был уверен, и думаю, старший инспектор Тавернер тоже не был уверен.
Глава 4
На следующий день я поехал в «Три фронтона» вместе с Тавернером.
Я оказался в странном положении. Оно было, по крайней мере, довольно нетривиальным. Но и мой старик никогда не принадлежал к числу людей тривиальных.
У меня была определенная репутация. Я уже работал в Специальной службе Скотленд-Ярда в первые дни войны. Этот случай, разумеется, был совершенно иным, но моя прежняя служба обеспечила мне, так сказать, определенный официальный статус.
Отец сказал:
– Если мы хотим расследовать это дело, нам надо получить неофициальную информацию. Нам надо знать все об обитателях дома. Надо узнать их изнутри, а не со стороны. И ты именно тот человек, который может добыть нам эту информацию.
Мне это не понравилось. Я бросил окурок сигареты в камин и ответил:
– Я – полицейский шпион? Так это выглядит? Я должен добыть неофициальную информацию у Софии, которую я люблю и которая любит меня и доверяет мне? По крайней мере, как мне кажется…
Этот ответ вызвал у старика сильное раздражение.
– Ради бога, не смотри на это так банально, – резко произнес он. – Для начала, ты ведь не веришь, что твоя юная особа убила своего дедушку?
– Конечно, нет. Что за абсурдная идея!
– Очень хорошо, мы тоже так не думаем. Она отсутствовала несколько лет, кроме того, всегда была с ним в очень теплых отношениях. У нее значительный доход, и дед, по моему мнению, был бы рад услышать о ее помолвке с тобой и, вероятно, выделил бы ей щедрое приданое. Мы ее не подозреваем. С чего бы нам ее подозревать? Но ты должен знать точно одно: если это дело не раскроется, девушка не выйдет за тебя замуж. На основании того, что ты мне рассказал, я в этом совершенно уверен. И еще имей в виду: такое преступление, вероятно, никогда не будет раскрыто. Мы можем почти не сомневаться в том, что его жена и ее молодой человек вступили в сговор и совершили преступление, но доказать это – совсем не то, что знать. Пока что нет даже дела, которое можно представить главному прокурору. И если мы не получим веских улик против вдовы, всегда будет оставаться тягостное сомнение. Ты это понимаешь?
Да, я это понимал.
Затем старик тихо произнес:
– Почему бы не объяснить ей это?
– Ты хочешь сказать – спросить Софию, могу ли я…
Старик энергично закивал.
– Да, да. Я не прошу тебя тайком пробраться туда, не объяснив девушке, что ты задумал. Посмотришь, что она на это скажет.
Вот так и получилось, что на следующий день я приехал вместе со старшим инспектором Тавернером и сержантом Лэмом в Суинли Дин.
Чуть дальше поля для гольфа мы свернули в проем, где, как я мог себе представить, до войны стояли внушительные ворота. Их уничтожил патриотизм – или безжалостная реквизиция. Мы двинулись по длинной, изогнутой подъездной дороге, обсаженной рододендронами, и выехали на посыпанную гравием площадку перед домом.
Невероятно! Я удивился, почему этот дом назвали «Три фронтона». Правильнее было назвать его «Одиннадцать фронтонов»! Любопытно то, что он производил странное впечатление кривого, и мне казалось, я понял причину. В действительности он представлял собой нечто вроде коттеджа, только непропорционально разросшегося. Казалось, смотришь на деревенский дом через гигантское увеличительное стекло. Косые балки, ростверки, фронтоны – это был скрюченный домишко, выросший за ночь, подобно грибу.
И все же я уловил идею. Так греческий ресторатор представлял себе английский дом. Это должен был быть дом англичанина, но размером с замок! Интересно, подумал я, что о нем думала первая миссис Леонидис. Полагаю, с ней не посоветовались, не показали планы дома. Он был, вероятнее всего, маленьким сюрпризом ее экзотичного мужа. Интересно, содрогнулась она или улыбнулась.
Очевидно, она прожила здесь вполне счастливую жизнь.
– Производит впечатление, правда? – спросил старший инспектор Тавернер. – Конечно, старый джентльмен многое пристроил к нему, превратив его в три отдельных дома, так сказать, с кухнями и всем прочим. Внутри же все тип-топ; он оборудован, как роскошный отель.
София вышла из парадного входа. Она была без шляпки, одета в зеленую блузку и твидовую юбку. При виде меня она остановилась как вкопанная и воскликнула:
– Ты?..
– София, – сказал я, – мне нужно с тобой поговорить. Куда мы можем пойти?
На секунду мне показалось, что она собирается запротестовать, потом повернулась и сказала:
– Сюда.
Мы пересекли лужайку. Через поле для гольфа № 1 открывался красивый вид на сосновую рощу на холме, а за ней – на окутанную серым туманом сельскую местность.
София повела меня в сад камней, теперь несколько запущенный, где стояла очень неудобная деревянная скамейка, и мы сели.
– Ну? – произнесла она, ее голос звучал неприветливо.
Я произнес свою речь – и выложил все.
София слушала очень внимательно. На ее лице нельзя было прочесть, о чем она думает, но когда я наконец-то поставил последнюю точку, она вздохнула. Это был глубокий вздох.
– Твой отец, – сказала она, – очень умный человек.
– У старика есть свои достоинства. Лично я думаю, что это плохая идея.
– О, нет, – перебила меня она, – совсем не плохая. Это единственное, что может как-то помочь. Твой отец, Чарльз, хорошо понимает, что происходит у меня в голове. Лучше, чем ты… – Она внезапно, почти с яростным отчаянием, стукнула сжатым кулаком по ладони другой руки. – Я должна узнать правду. Я должна знать.
– Из-за нас? Но, дорогая моя…
– Не только из-за нас, Чарльз. Я должна знать ради собственного душевного спокойствия. Понимаешь, вчера я не сказала тебе, но дело в том, что… я боюсь.
– Боишься?
– Да, боюсь, боюсь, боюсь… Полицейские считают, твой отец считает, ты считаешь, все считают, – что это сделала Бренда.
– Вероятность…
– О да, это вполне вероятно. Это возможно. Но когда я говорю: «Вероятно, это сделала Бренда», я хорошо понимаю, что нам просто хочется так думать. Потому что в действительности я так не думаю.
– Ты так не думаешь? – медленно переспросил я.
– Я не знаю. Ты услышал обо всем этом от посторонних, как я и хотела. Теперь я покажу тебе все изнутри. Просто я думаю, что Бренда – не такой человек, я это чувствую; она не такой человек, который когда-либо сделает то, что может навлечь на нее опасность. Она слишком о себе заботится.
– А как насчет этого молодого человека? Лоренса Брауна?
– Лоренс – совершеннейший кролик. У него не хватит смелости.
– Интересно.
– Да, мы ничего не знаем, правда? Я хочу сказать, что люди способны ужасно удивлять. Человек вбивает себе в голову представление о другом человеке, но иногда оно совершенно неверное. Не всегда, но иногда. Но все равно, Бренда… – София покачала головой. – Она всегда поступала в соответствии со своим характером. Она принадлежит к тому типу, который я называю «гаремным». Любит сидеть и поедать конфеты, носить красивую одежду и украшения, читать дешевые романы и ходить в кино. Странно это говорить, если вспомнить, что дедушке было восемьдесят семь лет, но она была в восторге от него. Он обладал силой, знаешь ли. Могу себе представить, что он умел заставить женщину почувствовать себя… королевой, наложницей султана! Я думаю, и всегда так думала, что дедушка заставлял Бренду почувствовать себя волнующей, романтичной личностью. Он всю жизнь очень умно вел себя с женщинами, а это в некотором роде искусство; такое не растеряешь, каким бы старым ты ни был.
Я на время ушел от проблемы Бренды и вернулся к фразе Софии, которая меня встревожила.
– Почему ты сказала, что боишься?
София слегка вздрогнула и сжала руки.
– Потому что это правда, – тихо ответила она. – Мне очень важно, Чарльз, заставить тебя понять это. Понимаешь, мы очень странная семья… В нас много жестокости, различных типов жестокости. Вот что так тревожит. Различных типов.
Должно быть, она увидела непонимание на моем лице и очень энергично продолжила:
– Я постараюсь объяснить, что имею в виду. Дедушка, например… Один раз, когда он рассказывал нам о своем детстве в Смирне, то упомянул – довольно небрежно, – что заколол двух человек. Там была какая-то стычка, кто-то нанес непростительное оскорбление, я не знаю, но он считал свой поступок совершенно естественным. Дедушка практически забыл об этом. Но почему-то слышать, как он мимоходом упомянул об этом, было так странно здесь, в Англии…
Я кивнул.
– Это один тип жестокости, – продолжала София. – А потом была еще моя бабушка. Я ее едва помню, но много слышала о ней. Думаю, она могла быть жестокой, и причина ее жестокости – отсутствие какого-либо воображения. Все эти предки, которые охотились на лис, и старые генералы, призывающие: «Стреляйте в них»… Они так праведны и высокомерны, и ничуть не боятся брать на себя ответственность в вопросах жизни и смерти.
– Не слишком ли это далеко идущие выводы?
– Да, наверное, но я всегда очень боюсь людей такого типа. Они добродетельные, но безжалостные. И еще моя собственная мать – она актриса, она милая, но у нее начисто отсутствует чувство меры. Она относится к тем подсознательным эгоистам, которые рассматривают события только с точки зрения того, как те влияют на них. Иногда это очень пугает, знаешь ли. И есть еще Клеменси, жена дяди Роджера. Она – ученая, занимается какими-то очень важными исследованиями. Тоже жестокая, такой хладнокровной и равнодушной жестокостью… Дядя Роджер – полная ее противоположность, он самый добрый и милый человек на свете, но у него ужасный темперамент. Кровь его быстро закипает, и тогда он едва понимает, что делает. И потом еще отец…
София надолго замолчала.
– Отец, – медленно продолжала она, – контролирует себя даже слишком хорошо. Никогда не знаешь, о чем он думает. Он никогда не проявляет никаких эмоций. Вероятно, это нечто вроде подсознательной самозащиты от взрывов эмоций моей матери, но иногда меня это немного тревожит.
– Моя дорогая, – сказал я, – ты сама себя заводишь без нужды. В конце концов дойдет до того, что все способны на убийство.
– Наверное, это правда. Даже я.
– Только не ты!
– О, да, Чарльз, ты не можешь сделать для меня исключение. Наверное, я могла бы убить человека… – Она помолчала пару секунд, потом прибавила: – Но в таком случае я бы сделала это ради чего-то действительно стоящего.
Тут я рассмеялся. Не смог сдержаться. И София улыбнулась.
– Наверное, я глупая, – сказала она, – но мы должны узнать правду о смерти дедушки. Мы должны это сделать. Если бы только это была Бренда…
Мне вдруг стало очень жаль Бренду Леонидис.
Глава 5
По дорожке к нам быстро приближалась высокая фигура. На ней была потрепанная старая фетровая шляпа, бесформенная юбка и довольно громоздкая вязаная кофта.
– Тетя Эдит, – сказала София.
Фигура раз или два останавливалась, наклонялась к цветочным клумбам, потом снова двигалась к нам. Я поднялся со скамейки.
– Это Чарльз Хейворд, тетя Эдит. Моя тетя, мисс де Хевиленд.
Эдит де Хевиленд было лет семьдесят. У нее была копна растрепанных седых волос на голове, обветренное лицо и проницательный, пронизывающий взгляд.
– Здравствуйте, – поздоровалась она. – Я о вас слышала. Вернулись с Востока. Как поживает ваш отец?
Очень удивленный, я ответил, что он живет хорошо.
– Знала его еще ребенком, – сообщила мисс де Хевиленд. – И его мать знала очень хорошо. Вы очень на нее похожи. Вы приехали нам помочь – или наоборот?
– Надеюсь, помочь, – ответил я очень смущенно.
Она кивнула.
– Нам не помешала бы помощь. Дом кишит полицейскими. Смотрят на тебя из всех углов… Некоторые типы мне не нравятся. Мальчик, который ходил в приличную школу, не должен работать полицейским. Недавно видела сына Мойры Кинаул, который регулировал движение у Марбл-Арч. Просто не знаешь, на каком ты свете!.. – Она повернулась к Софии. – Тебя ищет нянюшка. Насчет рыбы.
– Черт возьми! – сказала та. – Сейчас пойду и позвоню лавочнику.
Она быстро зашагала к дому. Мисс де Хевиленд повернулась и медленно пошла в том же направлении. Я зашагал рядом с ней.
– Не знаю, что бы мы делали без нянюшек, – сказала мисс де Хевиленд. – Почти у всех есть старая нянюшка. Они приходят, стирают, гладят и готовят, делают работу по дому. Верные нянюшки… Эту я сама выбрала, много лет назад.
Она остановилась и яростно выдернула из земли какое-то вьющееся растение, опутавшее цветок.
– Отвратительное растение, этот вьюнок! Самое худшее из всех! Оплетает, душит, и выдернуть его до конца невозможно – его корни расползаются под землей.
Мисс де Хевиленд яростно растоптала пучок зелени каблуком и произнесла, глядя в сторону дома:
– Это неприятное дело, Чарльз Хейворд. Что думает о нем полиция? Наверное, я не должна задавать вам этот вопрос. Странно думать, что Аристида отравили. Кстати, странно даже думать, что он мертв. Мне он никогда не нравился, никогда! Но я не могу привыкнуть к мысли, что он мертв… Дом теперь кажется таким… пустым.
Я ничего не ответил. Несмотря на манеру говорить отрывистыми фразами, Эдит де Хевиленд, по-видимому, была настроена пуститься в воспоминания.
– Сегодня утром я думала… Я прожила здесь долгое время, больше сорока лет. Приехала сюда, когда умерла моя сестра. Он меня об этом попросил. Семеро детей, и младшему был всего один год… Я ведь не могла их бросить, чтобы их воспитывал какой-то там итальяшка, правда? Невозможный брак, разумеется. Я всегда считала, что Марсию, должно быть… ну… околдовали. Уродливый простолюдин, коротышка-иностранец! Он дал мне полную свободу, нужно признать. Няни, гувернантки, школа… И правильная, здоровая детская еда – не те экзотические пряные блюда из риса, которые ел он сам.
– И вы здесь живете с тех самых пор? – пробормотал я.
– Да. В этом есть нечто странное… Я могла бы уехать, наверное, когда дети выросли и завели свои семьи… Наверное, я увлеклась садом. И потом, был еще Филипп. Если мужчина женится на актрисе, он не может рассчитывать на какую-то семейную жизнь. Не знаю, зачем актрисы рожают детей. Как только появляется младенец, они уезжают в Эдинбург, играть в репертуарном театре, или куда-нибудь еще, как можно дальше. Филипп поступил разумно, он переехал сюда вместе со своими книгами.
– Чем занимается Филипп Леонидис?
– Пишет книги. Не понимаю, зачем. Никто не хочет их читать. Все они о туманных исторических событиях. Вы ведь никогда не слышали об этих книгах, правда?
Я признался, что не слышал.
– Слишком много денег, вот что ему мешало, – сказала мисс де Хевиленд. – Большинству людей приходится бросать оригинальничать и начинать зарабатывать себе на жизнь.
– Разве книги не приносят денег?
– Конечно, нет. Говорят, он крупный авторитет по определенным периодам истории и тому подобному. Но ему не нужно зарабатывать на своих книгах: Аристид выделил ему около ста тысяч фунтов – это просто фантастическая сумма! Чтобы не пришлось платить налог на наследство, Аристид обеспечил им всем финансовую независимость. Роджер управляет компанией «Ассошиэйтед кейтеринг», София получает очень приличное содержание. Деньги для внуков лежат в специальном фонде.
– Значит, никто не выигрывает от его смерти?
Она бросила на меня странный взгляд.
– Напротив, все выигрывают. Они получат еще больше денег. Но, вероятно, они могли бы и так их получить, если бы попросили его.
– У вас есть какие-то подозрения насчет того, кто отравил его, мисс де Хевиленд?
Она ответила в своем духе:
– Нет, никаких. Это меня очень огорчило. Неприятно думать, что по дому бродит какой-то Борджиа. Полагаю, полицейские сосредоточатся на бедняжке Бренде.
– Вы считаете, они будут не правы?
– Я просто не знаю. Бренда всегда казалась мне на удивление глупой и заурядной женщиной, довольно обыкновенной. Не так я представляю себе отравительницу. Но все же, в конце концов, если женщина двадцати четырех лет выходит замуж за мужчину под восемьдесят, то совершенно очевидно, что она делает это ради денег. При нормальном развитии событий Бренда могла бы ожидать, что довольно скоро станет богатой вдовой. Но Аристид был исключительно крепким стариком. Его диабет не становился хуже. Казалось, что он проживет до ста лет. Наверное, она устала ждать…
– В таком случае… – начал я и осекся.
– В таком случае, – резко произнесла миссис де Хевиленд, – все будет более или менее в порядке. Конечно, шум в прессе будет досаждать. Но в конце концов она не член семьи.
– Других идей у вас нет? – спросил я.
– Какие же другие идеи у меня могут быть?
Я сомневался. У меня имелось подозрение, что под этой потрепанной фетровой шляпой происходит нечто такое, о чем я не знаю.
За этой бойкой, почти бессвязной манерой разговора, подумал я, кроется работа очень проницательного ума. Всего на мгновение я усомнился, не сама ли мисс де Хевиленд отравила Аристида Леонидиса. Эта идея не казалась такой уж невероятной. В моей памяти осталась сцена, как она каблуком втаптывала в землю вьюнок с таким мстительным старанием…
Я вспомнил слово, которое употребила София. Жестокость.
Я бросил искоса взгляд на Эдит де Хевиленд.
При наличии достаточных, веских оснований… Но какие основания показались бы Эдит де Хевиленд достаточными и вескими?
Чтобы ответить на этот вопрос, мне следовало узнать ее лучше.
Глава 6
Входная дверь была открыта. Мы прошли в удивительно просторную прихожую. Обставлена она была сдержанно – до блеска отполированный темный дуб и блестящая медь. В глубине, где обычно бывает лестница, находилась стена, отделанная белыми панелями, а в ней – дверь.
– Часть дома моего зятя, – объяснила мисс де Хевиленд. – Первый этаж принадлежит Филиппу и Магде.
Мы прошли через левую дверь в большую гостиную. Ее стены были обшиты светло-голубыми панелями, мебель обита плотной парчой, а на всех столах и на стенах – фотографии и картины, изображающие актеров, танцоров и сцены из спектаклей. Над камином висели балерины Дега. Гостиная утопала в цветах, стояли огромные вазы с коричневыми хризантемами и гвоздиками.
– Я полагаю, вы хотите повидать Филиппа? – спросила мисс де Хевиленд.
Хотел ли я повидать Филиппа? Я понятия не имел. Мне хотелось повидать Софию – это я уже сделал. Она с энтузиазмом поддержала план старика, но теперь удалилась со сцены и находилась, предположительно, где-то в доме – звонила по телефону насчет рыбы, не дав мне никаких указаний, как действовать дальше. Должен ли я познакомиться с Филиппом Леонидисом в качестве молодого человека, желающего жениться на его дочери, или в качестве друга дома, который случайно заехал повидаться (вот уж выбрал подходящий момент!), или в качестве помощника полиции?
Мисс де Хевиленд не дала мне времени обдумать ответ на свой вопрос. В действительности это был и не вопрос вовсе, а скорее утверждение. Эдит, как я убедился, была более склонна к утверждениям, чем к вопросам.
– Мы пойдем в библиотеку, – заявила она.
Она повела меня из гостиной по коридору, потом в другую дверь.
Это была большая комната, полная книг. Они не умещались в книжных шкафах, доходящих до потолка, и лежали на стульях, столах и даже на полу. И все же ощущения беспорядка не возникало.
В комнате стоял холод. В ней не было запахов, которые я подсознательно ожидал. Пахло же затхлостью старых книг и чуточку пчелиным воском. Через несколько мгновений я понял, чего мне недостает. Запаха табака. Филипп Леонидис не курил.
Он встал из-за своего стола, когда мы вошли: высокий мужчина, немолодой, лет около пятидесяти, удивительно красивый. Все так подчеркивали уродливость Аристида Леонидиса, что я почему-то ожидал, что его сын тоже будет уродлив. Я никак не был готов увидеть такие совершенные черты лица: прямой нос, безупречную линию подбородка, светлые волосы, тронутые сединой, зачесанные назад от красиво вылепленного лба.
– Это Чарльз Хейворд, Филипп, – произнесла Эдит де Хевиленд.
– А, здравствуйте.
Я не мог определить, слышал ли он когда-нибудь обо мне. Рука, поданная им, была холодной. На лице не отразилось любопытства. Это заставило меня занервничать. Он стоял передо мной терпеливо и равнодушно.
– Где эти ужасные полицейские? – требовательно спросила мисс де Хевиленд. – Они здесь уже были?
– Я полагаю, старший инспектор… – он опустил глаза на лежащую на столе визитку, – э-э, Тавернер скоро придет поговорить со мной.
– Где он сейчас?
– Понятия не имею, тетя Эдит. Наверху, наверное.
– У Бренды?
– Я не знаю, правда.
Глядя на Филиппа Леонидиса, невозможно было представить себе, чтобы где-то поблизости от него могло совершиться убийство.
– Магда уже встала?
– Не знаю. Обычно она встает не раньше одиннадцати.
– На нее это похоже, – заметила Эдит де Хевиленд.
Послышался чей-то высокий голос, произносящий слова скороговоркой; он быстро приближался. Очевидно, голос принадлежал миссис Филипп Леонидис. Дверь у меня за спиной распахнулась, и вошла женщина. Не знаю, как ей удалось создать такое впечатление, будто вошли три женщины, а не одна.
Миссис Леонидис курила сигарету в длинном мундштуке и была одета в неглиже из персикового атласа, полы которого она придерживала одной рукой. Волосы тициановского рыжего цвета каскадом ниспадали на спину. Ее лицо почти шокировало наготой, которая свойственна современным женщинам, когда на них совсем нет макияжа. Глаза у нее были голубые и огромные; она быстро говорила хриплым, довольно приятным голосом с очень четкой дикцией.
– Дорогой, я этого не вынесу, просто не вынесу, подумай только о статьях в печати, их пока еще нет в газетах, но, разумеется, они появятся; и я просто не могу решить, что мне надеть на дознание, что-нибудь очень неяркое, только не черное, может быть, темно-лиловое; и у меня не осталось ни одного купона, я потеряла адрес того ужасного человека, который мне их продает, знаешь, тот гараж, где-то возле Шафтсбери-авеню; а если я поеду туда на машине, полицейские проследят за мной, и они могут задать мне очень неприятные вопросы, правда? Я хочу спросить, что можно сказать? Как ты спокоен, Филипп! Как ты можешь быть таким спокойным? Разве ты не понимаешь, что теперь мы можем уехать из этого кошмарного дома? Свобода, свобода!.. О, какая я неблагодарная, наш бедный милый старикан, конечно, мы бы никогда его не бросили, пока он был жив. Он нас действительно обожал, правда, несмотря на то что та женщина наверху старалась нас поссорить. Я совершенно уверена, что если бы мы уехали и оставили его ей, он лишил бы нас всего. Ужасное существо! В конце концов бедному старичку уже перевалило за девяносто, и никакая любовь к семье не могла бы устоять против ужасной женщины, которая была с ним. Знаешь, Филипп, я и правда считаю, что это была бы прекрасная возможность поставить пьесу об Эдит Томпсон. Это убийство сделало бы нам хорошую предварительную рекламу. Бильденштейн сказал, что смог бы заполучить лучших актеров, эта скучная пьеса в стихах о шахтерах вот-вот сойдет со сцены, это чудесная роль, чудесная. Я знаю, говорят, что я должна всегда играть в комедиях, из-за моего носа. Но знаешь, в «Эдит Томпсон» можно увидеть много комичного, мне кажется, автор этого не понял, комедия всегда увеличивает напряжение. Я точно знаю, как бы я это сыграла – заурядная, глупая, притворщица до последней минуты, а потом…
Она выбросила вперед одну руку, сигарета выпала из мундштука на полированную крышку стола Филиппа из красного дерева, оставив на ней ожог. Он невозмутимо взял ее и бросил в корзину для бумаг.
– А потом, – прошептала Магда Леонидис, внезапно широко раскрыв глаза, лицо ее застыло, – просто ужас…
Выражение ужаса продержалось на ее лице около двадцати секунд, потом лицо расслабилось, сморщилось, как у обиженного ребенка, готового расплакаться.
Внезапно все эмоции исчезли, словно стертые губкой, она повернулась ко мне и спросила деловитым тоном:
– Как вы думаете, ведь так надо играть Эдит Томпсон?
Я ответил, что, по-моему, именно так и следует играть Эдит Томпсон. В тот момент я весьма смутно помнил, кто это такая, но мне очень хотелось произвести хорошее впечатление на мать Софии при первом знакомстве.
– Она очень похожа на Бренду, правда? – спросила Магда. – Знаете, я об этом никогда не думала. Это очень интересно. Следует ли мне указать на это старшему инспектору?
Мужчина за письменным столом еле заметно нахмурился.
– Тебе нет никакой необходимости, Магда, – сказал он, – вообще с ним встречаться. Я могу рассказать ему все, что он пожелает узнать.
– Не встречаться с ним? – Она повысила голос. – Но я непременно должна его увидеть! Дорогой, дорогой, у тебя совершенно нет воображения! Ты не понимаешь важности деталей. Он захочет точно знать, как и когда все произошло, все эти мелочи, которые мы заметили и которые в то время нас удивили…
– Мама, – сказала София, появляясь из распахнутой двери, – ты не должна выкладывать старшему инспектору всю эту кучу лжи.
– София, дорогая…
Читать бесплатно другие книги:
