Почему не Эванс? Кристи Агата
– Безумцы какие-то, – аккуратно выразился Бобби.
– Ах! Мой мальчик, – произнес викарий. – В конце концов, великая вещь быть англичанином. Честность. Мы всегда стоим за нее. Флот пронес этот наш идеал по всему миру. Слово англичанина! Южноамериканская фирма осознает ценность молодого человека, чья честность останется неколебимой, на чью преданность можно положиться. На англичанина всегда можно положиться в любой игре…
– И он не слукавит, как никогда не лукавит в крикете, – добавил Бобби.
Викарий с сомнением посмотрел на сына. Похожая фраза, великолепная фраза, уже была готова сойти с его языка, однако некая нотка в интонации Бобби делала ее не вполне искренней.
Молодой человек, однако, произнес ее абсолютно серьезно.
– И все же, папа, – спросил он, – почему это письмо прислали мне?
– Что значит твое «почему»?
– В Англии много англичан, – объяснил Бобби. – Крепких жизнерадостных парней, сплошь честных крикетистов. Почему они выбрали меня?
– Наверное, твой последний командир порекомендовал тебя.
– Да, такое возможно, – с сомнением сказал Бобби. – Впрочем, это ничего не значит, потому что я не могу принять это предложение.
– Не можешь? Мой дорогой мальчик, что ты хочешь этим сказать?
– Ну, дело в том, что я уже договорился, понимаешь? С Баджером.
– С Баджером? С Баджером Бидоном? Какая чушь, мой дорогой Бобби. Это серьезное дело.
– И, скажу тебе, принять такое решение тяжело, – вздохнул Бобби.
– Любая твоя дурацкая договоренность с юным Бидоном в данном случае ничего не значит.
– Она важна для меня.
– Твой Бидон совершенно безответственный человек. Насколько я понимаю, он уже стал источником существенных неприятностей и расходов для его родителей.
– Ему просто не везло. Баджер невероятно доверчив.
– Везло – не везло! Я бы сказал, что этот молодой человек ни разу в жизни ни к чему руки не приложил.
– Ерунда, папа. Он же вставал в пять утра, чтобы покормить этих мерзких кур. И не его вина, что все они подхватили эту самую заразу, не знаю, как там она называется.
– Я никогда не одобрял эту идею с гаражом. Чистейшая глупость. Тебе надо отказаться от участия в ней.
– Я не могу этого сделать, сэр. Я обещал и не могу подвести старого доброго Баджера. Он рассчитывает на меня.
Дискуссия продолжилась. Викарий, руководствуясь предвзятым мнением на тему Баджера, просто не мог взять в толк, что обещание, данное этому молодому человеку, к чему-то обязывает. Позиция Бобби выглядела в его глазах упрямым и решительным стремлением вести праздную жизнь в обществе едва ли не худшего из всех возможных компаньонов. Бобби, с другой стороны, упрямо твердил первоначальный тезис, гласивший, что он «не может подвести старину Баджера».
В конце концов разгневанный викарий покинул комнату, а Бобби тут же засел писать фирме «Энрикес и Дайо» о том, что не может принять их предложение.
Писал он, вздыхая. Поскольку упускал тот единственный шанс, который, скорее всего, никогда уже не повторится в жизни. Однако альтернативы этому решению, с его точки зрения, не было.
Позже на поле для гольфа он изложил всю проблему Фрэнки. Девушка выслушала его внимательно.
– Так, значит, тебе надо было бы плыть в Южную Америку?
– Да.
– А тебе хотелось бы этого?
– Да, почему нет?
Фрэнки вздохнула.
– В любом случае, – заявила она решительным тоном, – я думаю, что ты поступил правильно.
– Это ты насчет Баджера?
– Да.
– Я не мог подвести старого жулика, так?
– Так, но смотри, чтобы этот старый жулик, как ты его называешь, не облапошил тебя.
– O! Я буду настороже. Как бы там ни было, со мной ничего плохого не произойдет. Никаких капиталов за моей душой не числится.
– Это будет забавно, – сказала Фрэнки.
– Почему?
– Не знаю почему. Просто прозвучало крайне мило, свободно и безответственно. Впрочем, если хорошенько подумать, то и у меня нет никаких капиталов. То есть отец выдает мне пособие, а кроме того, я могу жить во многих домах, пользоваться услугами служанок, одеждой, кое-какими уродливыми фамильными драгоценностями, кредитом в магазинах; но все это на самом деле принадлежит семье, а не мне.
– Ну какая разница. – Бобби умолк.
– O нет, на мой взгляд, разница есть, и разница большая.
– Да, – согласился Бобби. – Разница большая.
Он вдруг отчего-то приуныл.
Они в молчании перешли к следующей площадке.
– Я завтра уезжаю в город, – сообщила Фрэнки, пока Бобби устанавливал мяч.
– Завтра? Ох, а я намеревался предложить тебе устроить пикник.
– Мне было бы приятно. Но все решено. Понимаешь, у отца снова приступ подагры.
– Тебе надо остаться и ухаживать за ним, – произнес Бобби.
– Он не любит, когда за ним ухаживают. Это ужасно раздражает его. Он предпочитает общество лакея. Который полон сочувствия и не обращает внимания на то, что в него вечно что-то швыряют и обзывают проклятым тупицей.
Бобби срезал свой мяч, угодивший прямо в песок.
– Тяжелая участь, – проговорила Фрэнки, отправляя прямо над ним собственный мяч. – Кстати, – заметила она. – Мы можем встречаться с тобой и в Лондоне. Ты скоро туда приедешь?
– В понедельник. Но… ничего хорошего у нас не выйдет, правда?
– Что значит «ничего хорошего»?
– Ну, то, что большую часть времени я буду работать автомехаником. То есть…
– Даже в таком случае, – продолжила Фрэнки, – по-моему ты вполне способен явиться на коктейль и набраться, как и любой из моих знакомых.
Бобби только покачал головой.
– Могу пригласить гостей на пиво с сосисками, если такая перспектива больше нравится, – предложила Фрэнки.
– Ну, Фрэнки, сама подумай, что в этом хорошего? Я про то, что буду чужим в твоей компании. Ты дружишь с другими людьми.
– Уверяю тебя в том, – произнесла Фрэнки, – что у меня собирается самое разнообразное общество.
– Ты делаешь вид, что не понимаешь меня.
– Можешь привести с собой Баджера. Будет тебе приятель.
– По-моему, ты с предубеждением относишься к Баджеру.
– Смею признаться, да. В обществе заик я сама начинаю заикаться.
– Подумай сама, Фрэнки, ничего хорошего не получится, и ты сама знаешь это. Это здесь у нас дружба. Делать особенно нечего, и мое общество, должно быть, лучше, чем полное отсутствие всякого общества. Я хочу сказать, что ты всегда чрезвычайно благосклонна ко мне, и я благодарен тебе за это. Но я никто и прекрасно это знаю… То есть…
– Если ты закончил с описанием своего комплекса неполноценности, – с холодком промолвила Фрэнки, – то, может быть, попытаешься вывести мяч другой клюшкой.
– В самом деле… Я… Черт! – Он извлек из сумки нужное снаряжение. Фрэнки с легким злорадством проследила за тем, как он пятью ударами клюшки вывел мяч из песка, подняв окружившее их облако пыли.
– Лунка твоя, – объявил Бобби, поднимая мяч.
– Думаю, да, – согласилась Фрэнки. – А с нею и вся партия.
– Сыграем еще на прощание?
– Нет, едва ли. У меня еще много дел.
– Конечно, а как же иначе.
Они молча дошли до конторы гольф-клуба.
– Что ж, – произнесла Фрэнки, протягивая Бобби свою руку. – До свидания, мой дорогой. Так чудесно воспользоваться тобой, пока я здесь. Может, свидимся снова, когда мне нечем будет заняться.
– Вот что, Фрэнки…
– Быть может, ты снизойдешь к моему приглашению на дешевую распродажу. Как мне кажется, перламутровые пуговицы можно недорого приобрести в «Вулворте».
– Фрэнки… – Слова его потонули в шуме мотора «Бентли», только что запущенного девушкой. Небрежно взмахнув ладонью, она покатила прочь.
– Проклятье! – воскликнул Бобби самым расстроенным тоном.
Фрэнки, рассудил он, повела себя как нельзя хуже. Возможно, конечно, и он не проявил особого такта, однако, черт побери, не погрешил против истины.
Ладно, может, и ему не следовало произносить вслух свои мысли.
Три следующих дня показались ему бесконечно долгими.
У викария заболело горло, в результате чего он изъяснялся теперь шепотом – в тех случаях, когда отверзал уста. Разговаривал он теперь крайне мало и не скрывал, что присутствие своего четвертого сына терпит из христианской кротости. Даже пару раз процитировал Шекспира про змеиный зуб[4] и все такое.
В субботу Бобби ощутил, что уже не в силах более переносить атмосферу родного дома. Он попросил миссис Робертс, на пару с мужем властвовавшую в хозяйстве викария, дать ему пакет сэндвичей и, дополнив угощение бутылкой пива, купленной в городе, отправился на личный пикник.
Последние несколько дней ему самым жутким образом не хватало Фрэнки.
Старики уже вообще дошли до предела… занудствуют по всякому поводу.
Растянувшись на поросшем папоротником берегу, Бобби погрузился в спор с самим собой относительно того, как лучше поступить: сперва съесть ланч, а потом поспать, или же сперва поспать, а потом перекусить.
И пока он размышлял таким образом, дело уладилось само собой: он уснул, даже не заметив этого.
Когда проснулся, на часах было уже полчетвертого! Бобби ухмыльнулся, подумав о том, с каким неодобрением его отец отнесется к подобному времяпрепровождению. Добрая прогулка на вольном воздухе – миль так двенадцать – вот что подобает здоровому молодому человеку. Далее с неизбежностью следовала сакраментальная фраза: «Ну, теперь я, наверное, заслужил свой ланч».
«Дурость несусветная, – думал Бобби. – Как можно заслужить ланч долгой пешеходной прогулкой, тем более что ты не хочешь никуда идти? Какой в ней смысл? Если она приятна тебе, значит, ты всего лишь ублажаешь себя, а если неприятна, значит, ты просто глуп, осуществляя ее».
После чего мысль его обратилась к незаслуженному ланчу, и Бобби со вкусом употребил его, удовлетворенно вздохнул и откупорил бутылку пива, которое показалось ему непривычно горьким, но тем не менее освежало.
Наконец он снова откинулся на спину, забросив пустую бутылку в куст вереска.
Он чувствовал себя богом на этом месте. Весь мир был у его ног. Фраза, конечно, но какая фраза! Он способен сделать что угодно, стоит лишь захотеть! Планы, полные великолепия и отважной инициативы, один за другим вспыхивали в его голове.
Потом ему снова захотелось спать. Летаргия овладевала им.
И он уснул.
Тяжелым, мертвенным сном.
Глава 7
Спасение от смерти
Фрэнки остановила свой большой зеленый «Бентли» возле бордюра, окаймлявшего тротуар перед старомодным домом, над дверями которого было написано «Сент-Асаф».
Выпрыгнув наружу, Фрэнки повернулась, взяла с сиденья большой букет лилий. И после этого позвонила. Дверь открыла женщина в одежде медсестры.
– Могу ли я повидать мистера Джонса? – осведомилась Фрэнки.
Взгляд медсестры с несомненным интересом мигом впитал «Бентли», лилии и Фрэнки.
– Какое имя назвать?
– Леди Фрэнсис Дервент.
Медсестра была в восторге, и пациент мгновенно вырос в ее глазах.
Она провела Фрэнки наверх, в приемную на втором этаже.
– А у вас гостья, мистер Джонс. И как вы думаете, кто? Такой приятный сюрприз для вас. – Все это было произнесено в мажорной, обычной для больниц манере.
– Вот те на! – весьма удивился Бобби. – Неужели это Фрэнки!
– Привет, Бобби, я принесла тебе положенные по ситуации цветы. Правда, в несколько кладбищенском духе, но особого выбора не было.
– Ах, леди Фрэнсис, – произнесла медсестра, – я поставлю их в воду.
Она покинула комнату.
Фрэнки опустилась в очевидно предназначенное для посетителя кресло.
– Итак, Бобби, – объявила она. – Что это вообще такое?
– Спрашиваешь! – отозвался Бобби. – Я тут прямо событие. Восемь гран[5] морфия, никак не меньше. Обо мне намереваются написать в «Ланцете» и «БМЖ».
– Что это такое «БМЖ»? – перебила его Фрэнки.
– «Британский медицинский журнал».
– Ладно. Давай. Осыпь меня сокращениями.
– А знаешь ли ты, моя девочка, что смертельной дозой являются полграна? Я должен был умереть шестнадцать раз. Говорят, что выживали получившие и шестнадцать, но и восемь тоже превосходный результат, как по-твоему? Я – здешний герой. У них еще не было подобного случая.
– Как им повезло.
– А то нет? Есть теперь о чем рассказать другим пациентам.
Медсестра вернулась с лилиями в двух вазах.
– Разве я ошибаюсь, сестра? – потребовал ответа Бобби. – У вас никогда не было такого случая, как мой?
– O! Вас здесь вообще не должно было быть, – сказала сестра. – Вам назначено было место на кладбище. Но, говорят, молодыми умирают только хорошие люди.
Хихикнув собственной шутке, она вышла.
– Ну? – провозгласил Бобби. – Вот увидишь, я прославлюсь по всей Англии.
Он не умолкал. Все признаки комплекса неполноценности, проявленные во время последнего разговора с Фрэнки, испарились, не оставив следа. И с жестким и эгоистическим удовольствием Бобби изложил в подробностях историю своего выздоровления.
– Довольно, – осадила его Фрэнки. – Не скажу, чтобы желудочные зонды сколько-нибудь занимали меня. Послушать тебя, так получится, что до тебя никто не травился.
– Выдержать восемь гран морфия и выжить удавалось считаным единицам, – указал Бобби. – Но забудем: вижу, что мне не удалось произвести на тебя достаточное впечатление.
– Очень хотелось бы узнать другое: кто отравил тебя, – сказала Фрэнки.
– Понимаю. Только добрый морфий зазря извели.
– Он оказался в пиве, так?
– Да, какие-то люди обнаружили меня спящего мертвецким сном, попытались разбудить и не смогли этого сделать. Тогда они встревожились, отнесли меня на ферму и послали за врачом.
– Что было дальше, я знаю, – поспешно вставила Фрэнки.
– Сначала подумали, что я принял морфий преднамеренно. Потом, услышав мою историю, отправились на берег искать пивную бутылку, нашли там, куда я ее бросил, и отдали на анализ – остатка вполне хватило для того, чтобы его произвести.
– И никаких намеков на то, каким образом морфий попал в бутылку?
– Никаких. Допросили хозяев того паба, где я купил ее, проверили содержимое других бутылок, и все оказалось вполне нормальным.
– Значит, кто-то подмешал морфий в бутылку, когда ты уснул?
– Именно. Я помню, что бумажная наклейка на пробке отставала.
Фрэнки задумчиво кивнула:
– Итак, все это указывает на то, что мое мнение, которое я высказала тебе тогда в поезде, оказалось справедливым.
– А что ты тогда мне сказала?
– Что этого человека, Притчарда, столкнули с обрыва…
– Это было не в поезде. Ты сказала это на станции, – растерянно произнес Бобби.
– Одно и то же.
– Но зачем…
– Дорогой, это же очевидно. А вот почему кто-то решил убрать тебя с дороги? Ты же не наследник огромного состояния или чего-то другого.
– Как знать. Какая-нибудь внучатая тетя из Новой Зеландии, да бог весть откуда, о которой я в жизни не слышал, могла оставить мне все свои деньги.
– Ерунда, она должна была знать тебя. А если не знала, с какой стати ей нужно оставлять деньги именно четвертому сыну твоего отца? К тому же в наши тяжелые времена даже священник способен обходиться без четвертого сына, ибо не в состоянии себе его позволить! Нет, все совершенно ясно. Твоя смерть не может оказаться выгодной кому бы то ни было. Тогда остается месть. Ты случайно не соблазнил дочку аптекаря?
– Не помню такого случая, – с достоинством произнес Бобби.
– Понятно. Сейчас соблазняют направо и налево, не утруждаясь запоминать. Но за тебя я спокойна: берусь утверждать, что ты вообще еще никого не соблазнял.
– Фрэнки, ты заставляешь меня краснеть. Кстати, а почему обязательно дочь аптекаря?
– Свободный доступ к морфию. Его не так просто раздобыть.
– Хорошо, я не соблазнял дочь аптекаря.
– И у тебя нет явных, известных тебе врагов?
Бобби покачал головой.
– Ну, тогда сомневаться не в чем, – с торжеством в голосе провозгласила Фрэнки. – Проблема в том человеке, которого столкнули с обрыва. Что думает об этом полиция?
– Там считают, что это дело рук сумасшедшего.
– Тоже мне. Сумасшедшие не бродят у нас по окрестностям с надежным запасом морфия в кармане, разыскивая неначатую бутылку пива, чтобы всыпать в нее отраву. Нет, Притчарда столкнули с обрыва. Пару минут спустя являетесь вы с доктором, и сделавший это человек думает, что ты видел это, и поэтому решает убрать тебя со своего пути.
– Эта версия не кажется мне надежной, Фрэнки.
– Почему же?
– Ну, начнем с того, что я ничего не видел.
– Да, но он этого не знает.
– И если бы я что-то видел, то сказал бы об этом на дознании.
– Наверное, да, – против желания согласилась Фрэнки и задумалась на пару минут. – А если он подумал, что ты видел нечто такое, что посчитал неважным, однако это неважное, наоборот, было важным. Звучит как бред, но смысл, надеюсь, ты понял?
Бобби кивнул:
– Да, я понимаю, что ты хочешь сказать, но такой вариант не кажется мне достаточно вероятным.
– А я не сомневаюсь в том, что трагедия на обрыве имеет какое-то отношение к этому вот. Ты находился на месте происшествия, ты первым появился там.
– Там был и доктор Томас, – напомнил ей Бобби. – И никто еще не пытался отравить его.
– Быть может, только еще собираются, – бодрым, полным оптимизма тоном заявила Фрэнки. – Или уже попробовали и потерпели неудачу.
– Твое предположение кажется мне надуманным.
– А я считаю его логичным. Для пары событий, произошедших в таком стоячем пруду, как Марчболт… Так, подожди – есть еще третий момент.
– Какой?
– Работа, которую тебе предлагали. Конечно, факт этот едва ли является существенным, но, согласись, иначе как странным его не назовешь. Я еще ни разу не слышала об иностранной фирме, которая специализировалась бы на поисках ничем не выдающихся бывших флотских офицеров.
– Как это ничем не выдающихся?
– Ты еще не попал на страницы «БМЖ». В общем, ясно, что я имею в виду. Ты увидел то, чего не должен был видеть – во всяком случае, так они (кем бы они ни были) считают. Очень хорошо. Сперва они пытаются избавиться от тебя, предложив место за рубежом. Затем, потерпев неудачу, решаются вообще убить тебя.
– Не слишком ли это драматично? Потом, это же большой риск!
– Ох! Убийцы всегда жутко опрометчивы. Чем больше убийств они совершили, тем больше жаждут их.
– Как в «Третьем пятне крови», – пробормотал Бобби, вспомнив один из своих любимых романов.
– Да и в реальной жизни тоже – вспомни Смита и его жен[6], а еще Армстронга[7] со всей этой публикой.
– Ладно, но что, Фрэнки, я мог там увидеть?
– В этом, конечно, и вся сложность, – согласилась Фрэнки. – Я согласна, что это был не обыкновенный толчок в спину, потому что в таком случае ты сказал бы об этом на дознании. Должно быть, нечто, связанное с самим человеком. Быть может, какое-то родимое пятно, сросшиеся пальцы… какая-нибудь вообще странная физическая особенность.
– Рассуждаешь подобно доктору Торндайку[8]. Никакая физическая особенность здесь ни при чем: если бы я что-то заметил, полиция заметила бы тоже.
– Действительно. Значит, мое предположение оказалось дурацким и чересчур сложным, правда?
– Идея превосходная и лестная, – оценил Бобби. – Она вселяет в меня ощущение собственной важности, но тем не менее я не верю в то, что она может оказаться чем-то большим, чем простая теория.
– А я не сомневаюсь в том, что окажусь правой. – Фрэнки поднялась. – Сейчас мне пора идти. Следует ли мне и завтра навестить тебя?
– O! Конечно. Сплетни и болтовня медсестер начинают надоедать. Кстати говоря, ты очень скоро вернулась из Лондона.
– Мой дорогой, я рванула назад сразу, как только услышала о том, что с тобой случилось. Это так романтично – располагать отравленным другом.
– Вот уж не думал, что морфий может быть романтичным, – произнес Бобби на основании свежих воспоминаний.
– Хорошо, значит, завтра приеду. Так тебя целовать или нет?
– Отравление не заразно, – поощрил ее к дальнейшим действиям Бобби.
– Тогда полностью исполню свой долг перед болящими. – Фрэнки чмокнула его в щеку. – До завтра.
Как только она покинула комнату, вошла медсестра с чаем для Бобби.
– Я нередко вижу фото вашей знакомой в газетах. Впрочем, она не слишком похожа на свои снимки. Конечно, видела ее и проезжающей мимо в своем автомобиле, но никогда настолько близко, с позволения сказать. Она совсем не высокомерна, правда?
– O нет! – отреагировал Бобби. – Я никогда не мог бы назвать Фрэнки надменной.
– А я так и сказала старшей сестре, так и сказала: она совсем обычная, совсем простая. Значит, говорю я старшей сестре, она совсем такая же, как ты или я, так и сказала.
Внезапно обнаружив полное несогласие с подобной точкой зрения, Бобби не стал отвечать. Разочарованная отсутствием реакции на ее слова, медсестра покинула комнату.
Бобби оказался предоставленным собственным мыслям.
Он допил чай. А затем принялся обдумывать возможности, предоставляемые выдвинутой Фрэнки удивительной теорией, закончив все же нерешительным недоверием к ней. А потом обратился к другим развлечениям.
Взор его остановился на вазах с лилиями. Ужасно мило, что Фрэнки принесла ему эти цветы, и они, конечно же, очаровательны, но было бы лучше, если бы она принесла ему несколько детективов. Он посмотрел на столик рядом с собой. На нем оказался роман Уиды[9], томик под названием «Джон Галифакс, джентльмен»[10] и номер за прошлую неделю «Марчболт Уикли таймс». Он выбрал «Джона Галифакса, джентльмена».
И через пять минут положил его на стол. Для ума, выпестованного на «Третьем пятне крови», «Деле убитого эрцгерцога» и «Невероятном приключении флорентийского кинжала», повествование о Джоне Галифаксе было лишено остроты.
И, вздохнув, взялся за номер «Марчболт Уикли таймс».
Читать бесплатно другие книги:
