По ту сторону реальности. Сборник мистики и фантастики. Том 2 Антология
Прохожая подняла глаза и увидела перед собой худого мужчину, выше среднего роста, в обтрёпанной старой одежде. До универсама оставалось пройти метров пятьдесят. Его цепкие, серые, как льдинки, холодные глаза смотрели остро, словно иголочки.
– Что, что Вы хотите? – заволновалась женщина.
– Купите бриллианты.
– Какие бриллианты?! Что Вы ерунду говорите.
– Вовсе не ерунда, – он раскрыл ладонь и на ней несколько прозрачных камешков засияли, заискрились разными цветными огоньками.
– Стекло какое-нибудь… – недоверчиво произнесла она, глядя уже заворожёнными глазами. – Подделки разные бывают.
– Обижаете. Самые настоящие бриллианты. От бабушки остались. Сами знаете – время какое: то вверх, то вниз.
– И сколько стоят?
Тогда мужчина, приблизившись к её уху, тихо что-то сказал.
– Что-то дороговато.
– Я Вам не колбасу предлагаю, а драгоценные камни. Пойдите в магазине купите.
Женщина достала из куртки деньги и, отсчитав несколько купюр, передала их мужчине. А взамен взяла камни, крепко сжав ладонь.
– Ну я пойду, – сделав шаг назад, развернулась она.
– Идите, идите. А я тоже, по делам, – негромко проговорил вслед незнакомец.
Женщина торопливо пошла обратно, в сторону своего дома, иногда поскальзываясь на ходу и сбиваясь с ритма привычного шага. А подойдя уже почти к самому подъезду, остановилась и вновь подумала: «Что если бриллианты и в самом деле поддельные? Ювелир знакомый у меня есть». К нему сразу же и заторопилась.
Она нажала кнопку звонка и осталась ждать возле металлической двери с глазком. Хозяин открывать не спешил. Наконец, послышались шаги и щёлкнул замок. Ювелир, плотный мужчина, с большой круглой бритой головой и с усами да бородкой. Посмотрел на гостью и спросил, что случилось. Услышав про дело и камни, предложил зайти в коридор.
– Купила у одного мужика на улице. Говорит, настоящие. Ты же ювелир: посмотри, проверь, – затараторила женщина взволнованным голосом.
– Где ты видела, чтоб бриллианты продавали на улице.
– Да ты посмотри, горят как! – и она ссыпала пару штук ему на руку.
А камни засверкали, заиграли то одной гранью, то другой, чудо-огоньки разлетелись, брызнули, рассыпались.
– Видишь, красота-то какая, – поднесла ближе к его руке своё лицо женщина.
Только произнесла, как драгоценности вспыхнули ярким пламенем да погасли, а после от них остались лежать лишь чёрные угольки. Женщина охнула, полезла в карман, достала камешки, разжала дрожащую руку – и вместо других камней увидела ничего не стоящие чёрные кусочки.
– Да что ж это такое! Один обман. Никому верить нельзя.
– С чёртом ты встретилась, – то ли в шутку, то ли всерьёз заключил обескураженный ювелир.
– Пойду обратно, может, найду его. Я ему покажу его товар. Тоже – химик нашёлся! До свидания!
Она решительным махом открыла дверь и грудью вперёд вышла на лестницу. Ювелир грустно посмотрел вслед, покачал головой и закрыл за ней.
Суть да дело, а уже наступил вечер. На тёмном небе, в разрывах беспросветных облаков озорно мигали звезды. Незадачливая покупательница бриллиантов шла по зимней улице и думала о том, что за столько лет один раз в жизни случится такое счастье, да и то окажется ненастоящим, а каким-то призрачным, поддельным. Вот они, были драгоценности и уже их нет, а ведь есть люди, которым постоянно везёт, уж бриллианты так бриллианты, а не то что у неё. И тут несчастной женщине снова захотелось глянуть на свой несостоявшийся успех. Да и почудилось ей, что что-то шевельнулось в кармане, где лежали угольки. Вытащила их из кармана, разжала руку, а они как начали подпрыгивать на ладони в разные стороны! И рассыпались по снегу! Один уголёк скаканул – глядь, а уже вместо него ворон стоит, огромный такой, чёрный. И как каркнет на всю улицу! У женщины аж сердечко ёкнуло. А тут ещё одно: как-то зашипело, треснуло что-то большое, разверзнулось пред ней, смотрит, а на обочине стоит широкий, чёрный, с кабиной без крыши автомобиль. Не успела она его толком рассмотреть, раздался свист, шлепок, и на место водителя за рулём уселся худощавый мужчина в пальто, шлеме с очками, перчатках, всё чёрное. Его глаза светились, словно наполненные огнём. Он потрогал рычаг переключения скоростей, наклонился в сторону, как складной метр, протянул руку и открыл противоположную дверцу автомобиля. «Садись, дорогуша. Прокачу по городу. Увидишь истинный бриллиант рук человеческих. Усаживайся, не бойся. Здесь обмана не будет…»
Женщина, конечно же, сначала и думать не хотела, чтоб уехать непонятно с кем. Но невольно сама сделала шаг, а тот ловкий такой, как-то подхватил под локоть несуразно длинной рукой, и она оказалась на сидении рядом с ним. Водитель захлопнул дверь с её стороны, выпрямился, гордо посмотрел на притихшую пассажирку и включил двигатель. Под капотом заурчало спокойно и ровно. Мужчина несколько раз, посильнее, нажал на газ, проверяя его надёжность и послушность, надавил клаксон – резиновую грушу, сигнал движения разорвал притихший воздух, а затем тихонько тронулся с места. А ворон на заднем сидении пристроился с видом большого солидного начальника. Сидит, перья на шее распушил, глазами зыркает да клювом прищёлкивает.
Автомобиль мчался всё быстрее, быстрее, лакированная поверхность кузова поблескивала от света придорожных фонарей, деревья мелькали одно за другим, как рамки кинокадров, дома, проплывавшие сначала чинно, а затем всё торопливей, суетливо исчезали позади, холодный ветер обжигал лицо.
– Стойте! – за их спинами кто-то заорал резким пронзительным голосом. – Так разве приличные люди делают! Бросить меня одну на пустой, холодной, заледенелой улице, а самим умчаться вдаль смотреть бриллианты! Непостижимо чёрствое, жестокое, безнравственное равнодушие!
На сиденье рядом с вороном откуда-то сверху плюхнулась большая чёрная крыса. На свою голову она прицепила жёлто-бежевую, в дырочках, дамскую шляпку с вуалью, но та была короткая, и маленькие маслянистые глазки прикрыть никак не могла, поэтому висела просто так, для красоты. Представилась: «Меня зовут Турду». И короткие толстые ножки закинула одну на другую, а верхней лапкой обняла ворона, сбоку торчал розовый, с редкими волосами хвост. По всей видимости, дама находилась в лёгком подпитии. Её передние зубы торчали вызывающе и презрительно.
Ворон приподнял плечи и опустил клюв. Машина перестала набирать скорость. А крыса, помахивая другой лапкой, не совсем внятно выговаривая слова и придерживаясь несколько распущенной манеры разговора, решила обратиться к водителю.
– Дикий Арнольд, ты очень непочтительно относишься к сударыням, бесья шерсть. Кто клялся мне в любви и обещал катать по всем изведанным и неизведанным дорогам. Только отлучилась, и ты уже всё, сидишь в своей повозке с другой бабой! Милочка, он бес, чёрт, всё время врёт, своё возьмёт и исчезнет, от него тебе только неприятности.
– Что ты болтаешь, глупая крыса! Я везу почтительную гражданку увидеть родной ночной город с внешней стороны. В ином ракурсе!
– Ты, главное, с ракурсами не переборщи, а то мы запутаемся, – рассмеялась мелким кашлем жительница ниже нижних этажей.
– В тебе всегда было мало культуры, Турду, – рассерженно ответил Дикий Арнольд и прибавил скорость.
– Скажи ты мне, какой культуролог выискался. Он один раз с высоты ста метров врезался в деревянный сарай с курями – ракурс перепутал. Хозяева выходят утром, а от курятника одни щепки. Следов никаких нет. Решили, что НЛО, на том и сошлись.
Машина мчалась с бешеной скоростью. На какое-то мгновение женщине стало страшно. Она поняла, в какую попала компанию, а выйти уже не представлялось возможности. Хотелось закричать и устроить скандал. Но на такой скорости было небезопасно. Пассажирка сжалась и руками вцепилась в сиденье.
– При чём здесь это! Я говорю о культуре поведения, образе жизни.
– И это тоже. А культура у меня такая же, как и у тебя: одним воздухом дышим, в одной машине едем. Эстет, – и она, задрав кверху мордочку, покачала ножкой.
На протяжении всего разговора ворон сидел молча и неподвижно, как скульптура, но после замечания Турды он резко встрепенулся, так что её лапка слетела с его плеч, и громко, с силой, каркнул. Звук разлетелся по всем окрестностям. И в это время, что-то подтолкнуло автомобиль, какая-то неведомая сила, всякий шум стих, пропал встречный ветер, и женщина увидела, как они беззвучно и плавно, словно в невесомости, стали подниматься над дорогой. Асфальт провалился под колёса и уходил всё ниже и ниже, вот с верхушками деревьев сравнялись, раскоряченные ветки которых застыли в морозном воздухе. А дальше и выше крыш их холмистое поле ложилось под ними новой неизведанной, необитаемой страной. И они, как на воздушном шаре, отдавшись стихии, летели неспешно и торжественно.
А у женщины сменилось настроение. Ещё оставался страх, но теперь от высоты, и к нему уже прибавились одновременно восторг и восхищение. Внизу по улицам ходили маленькие человечки, и двигались, как игрушечные, с горящими фарами миниатюрные машинки. Окна домов светились разным светом. Некоторые смотрели на неё открытыми стёклами, незашторенные. И на верхних этажах можно было различить, что там делается: в одном – семья смотрела телевизор, в другом, на кухне, какая-то мамаша в фартуке что-то готовила, а в ещё другом, слегка притемнённом, с цветомузыкой, какой-то щегол вился около девицы, в раскрытом окне сидел мужчина, подперев голову кулаком, смотрел на их машину. Женщина осмелела и помахала ему рукой, а он даже позы не изменил, только кивнул.
«Можно подумать – перед ним каждый день автомобили летают», – вспыхнула женщина от такого невнимания, но они начали подниматься выше. Горизонт уходил в темноту. Дома исчезли, слились в кварталы, улицы, площади. Её глазам предстал целый город. И он не казался игрушечным, кукольным, рисованным. Чувствовалось, что живёт, дышит: где кто-то танцует, ест, смотрит кино, гремит станок, гудит, подходит к вокзалу поезд, и жизнь с заходом солнца не прекратилась, а идёт своим чередом. Пройдёт время и настанет утро. А сейчас всё это раскинувшееся творение рук человеческих светится, переливается сотнями тысяч огней драгоценнейших бриллиантов. Они сливались в линии, в различные формы пятен, двигались ручейками, блестели маленькими группками и поодиночке, беленькие и голубенькие, красненькие, мерцали, гасли, но загорались в другом месте, и вся пышущая световым потоком масса сигнализировала – живы мы!
Дикий Арнольд подогнал машину почти к самому подъезду. Открыл дверцу и помог женщине выйти, поддерживая за локоть. Её слегка пошатывало от необыкновенной езды. Подвёл к дверям. Ворон каркнул вслед, сверкая глазом, а крыса взвизгнула: «Не забывай, милочка!»
Дикий Арнольд передал пакет ей в руку, и сказал, что это стандартный набор среднего россиянина, без обмана, настоящее и натуральное, поздравил с наступающим Новым годом. А перед тем, как сесть в свой автомобиль, повернул голову и крикнул: «Не путай ангела с чёртом, неприятности будут!» Затем чёрный лакированный автомобиль тронулся и растворился, исчез в свете ночных фонарей улицы.
Как будто его и не было.
Женщина посмотрела вслед на пустую дорогу и раскрыла пакет. Там лежали суши, пицца, красная икра, сливочное масло, багет, коньяк, свежекопчёная коньячная колбаса, сервелат, коробка конфет и ещё что-то.
«А ведь и правда, – подумала она, – скоро Новый год».
Тем временем ювелир оставшиеся у него угольки положил на рабочий стол, в сторонку, а сам принялся за дело. Включил компрессор, открыл горелку, поджёг газовую смесь. Жёлто-синее пламя с шипением, факелом, начало вырываться к огнеупорной плите. Мастер подрегулировал его до состояния иглы и стал паять кольцо. Он видел, как металл постепенно нагревался к малиновому, красному цвету. Вместе с ним припой же приобретал более яркий оттенок, менял форму, плавился и растекался, заливая шов состыкованных деталей. Остудив кольцо в воде, ювелир положил изделие в раствор кислоты, для удаления нагара и окислов. Людей издревле притягивала работа с металлами. Они видели некое магическое действие в преобразовании металла: как меняет цвет, становится мягким, податливым, переходит в жидкое состояние, и хочется смотреть бесконечно долго, как течёт он, если бы не его жар и яркость, доводящие глаза до боли. Их всегда приводило в восторг то, что из твёрдого, неподатливого куска можно сделать деталь или придать ту форму, которую хочет мастер. И именно этот вид деятельности дал человечеству великий шаг в развитии и совершенствовании себя как разумной, интеллектуальной цивилизации. Так и принёс много горя, которое и сейчас шагает по нашей планете, закапывая очередные жертвы. Но сам мастер от воинствующего металла давно был далёк и делал из него вещи, которые украшают повседневную и праздничную жизнь. Он достал из кислоты кольцо, промыл его в воде, осмотрел и остался доволен. Ещё нужно подчистить, отполировать, поставить камень.
Через некоторое время ювелир положил на стол готовое изделие. На улицу, за окном, пришли серо-синие сумерки. Скоро должна подойти жена с работы, детишки из музыкальной школы да из спортзала. Внутренне раскрепощённый, довольный сделанной работой, мастер, напевая мелодию про миллион алых роз, прошёлся на кухню, ещё раз посмотрел в окно – совсем стемнело. Хотел включить телевизор, как услышал в комнате какой-то непонятный звук. Это хозяина удивило, потому что он находился один в квартире. И сразу решил пройти посмотреть, что там могло произойти. Сначала он даже немного испугался: на его месте, на стуле, за столом сидела шикарная длинноволосая шатенка и покачивала из разреза красно-чёрного атласного платья аккуратной ножкой в золотистой туфельке.
– Как Вы сюда попали? – оправившись от вида неожиданной гостьи, строго спросил мастер.
– Как куда-то попадают люди. Иной раз мы и сами не ведаем. А я пришла по делу. Стучалась, стучалась, а дверь открыта, ну и вошла.
Хозяин вспомнил, что квартиру закрывал. Поглядывая на неё, пошёл проверил: дверь оказалась закрытой, но не на замок.
«Надо её как-то выпроводить обратно», – решил он.
Девушка сидела на прежнем месте и разглядывала что-то в своих руках.
– Я предлагаю совершить хорошую сделку. У меня есть, видишь, – и она сделала широкий жест в его сторону, – прекрасное кольцо с бриллиантом. Предлагаю его поменять на несколько ювелирных изделий твоей работы. У меня же с бриллиантом, с крупным, чистой воды. А у тебя с янтарём, он подешевле.
И тут мастер обратил внимания, что на столе не было кольца, которое он только что сделал.
– А где кольцо, которое лежало на столе?!
– А я его взяла. Обмен уже начался. Ты ещё должен что-нибудь дать. Хочешь вина выпить?
Хозяин решил вернуть своё кольцо во что бы то ни стало. И он начал настойчиво требовать, чтоб девушка вернула чужую вещь.
– А тебя что, бриллианты не устраивают?! Дай мне ещё что-нибудь! У тебя бриллиант, и мы расходимся.
Мастер сказал, что вызовет полицию. С угрозой достал телефон и начал набирать номер. В это время хлопнула входная дверь, в квартиру кто-то вошёл. Девица вскочила, взвизгнула: «Да забирай ты своё…» – и швырнула кольцо на стол. Её красота исчезла, в лице уже не было того одухотворённого порыва, молодости и радости человеческой. Стояла раздосадованная, озлобленная фурия, которая не знала, куда деться. Кинулась сначала на мастера, оттолкнула его. С лица у неё потекла кожа, полезли волосы, платье начало рваться клочьями. Она кинулась, вылетела в коридор, чёрно-коричневым шлейфом оставляя за собой зловоние. Хозяин услышал, что в коридоре кто-то упал. Ринулся в коридор и увидел свою жену. Женщина, ничего не понимая, поднималась на ноги: «Да что это такое! Кто так носится?!» Муж помог ей подняться, и сказал, что всё страшное уже позади. Он ей рассказал про фальшивые бриллианты, про мошенниц, существующую ещё преступность. Своё кольцо нашёл на полу. Жена прибрала в комнате, а потом вместе с детьми попили чаю. Позвонили роковой продавщице местного продовольственного ларька и справились о том, как себя чувствует. Она ответила, что, слава Богу, хорошо.
Знаете, как в жизни бывает: всё сверкает, блестит разными гранями, а потом оказывается трухой. А хочется всем чего-то хорошего, доброго, счастья, чтоб благие помыслы и желания исполнялись и была бы на нашей памяти жизнь радостной и достойной.
29 ноября 2011 г.
Татьяна Витакова
г. Смоленск
Заколдованный лес
Сова проснулась, услышав хруст веток рядом с деревом, в уютном дупле которого она сладко спала. По телу прошла волна напряжения. «К нам пожаловал человек», – поняла сова. Голова птицы, выглядывающая из дупла, сливалась оперением с рыжевато-коричневой корой старой смолистой сосны. Одним глазом хозяйка леса досматривала сон, другим внимательно следила за движениями девочки, бродившей по лесу.
Оленька искала глазами среди опавшей листвы причудливой формы сухие веточки, корешки. Девочке хотелось найти такие же красивые, какие она видела у подруги на книжной полке. На день рождения, когда Ольге исполнилось тринадцать, Аня подарила ей фигурку, похожую на оленя, пьющего воду из ручья.
Оля складывала в рюкзачок найденные замысловатой формы корешки. Но таких интересных, как у подруги, ей не встречалось.
Внимание девочки привлекло огромное полутораметровое корневище пня, заваленного на бок. Завитки корней могли стать хорошим материалом для коллекции. Оленька, словно завороженная, рассматривала чудесный узор узловатых переплетений корневой системы. Удивительный мир раскрылся её взору. Изогнутые разветвления корня напоминали диковинных животных в разнообразных позах. Вот пантера, готовящаяся к прыжку, а рядом леший, склонивший голову набок и грозящий пальцем своенравной кошке. А может быть, лесной страж грозил Ольге, желающей проникнуть в тайны неведомого ей мира?
Могучий корень околдовал девочку. Она восхищалась величавым исполином, поведавшим ей чудесные истории его сказочного царства.
Но каково же было огорчение Оленьки, когда ей не удалось отломать ни один из отростков, чтобы забрать их с собой и превратить свой дом в сказку. Многовековой корень был тверд, как камень.
Поскольку пень лежал на боку, часть корня, лежащая на земле, не просматривалась, скрывая от девочки других героев лесной сказки. И она решила попробовать его развернуть. Ольга подперла корневище всем телом и изо всех сил попыталась приподнять. Оно немного качнулось. Любопытство было столь велико, что силы девичьи удвоились. Ольга стала раскачивать упрямый пень, который упирался в землю торчащими во все стороны корнями, словно растопыренными пальцами. Однако раскачать так, чтобы перевернуть его никак не удавалось.
И вдруг в момент толчка нога девочки соскользнула по земле под корень, в самую глубину. Он навалился на Ольгу, захватив ступню в надежный плен. Стоя на одной ноге девочка лишь несколько мгновений могла удерживать гигантскую корневую махину, не давая ей окончательно опуститься и сломать плотно придавленную к земле ногу. Она понимала, что сейчас случится непоправимое. Время будто остановилось…
Сова выбралась из дупла и, сидя на ветке, внимательно наблюдала за происходящим. «Глупое человеческое дитя, – думала она. – Лес подарил тебе целый рюкзачок красивых корешков, а тебе всё мало». Но сердце хозяйки леса было доброе, и ей стало жаль девочку. Однако она понимала, что помогать нужно только особенным людям. Если даешь им свою силу, то ваши души будут связаны навсегда. И сова, повернув голову набок, пристально всмотрелась в человека цепким, немигающим глазом цвета заходящего солнца.
Корень прижимал ногу всё сильнее, и Ольга почувствовала острую боль. Воображение рисовало перед глазами картину того, что сейчас произойдет.
Внезапно огромный корень плавно начал подниматься в воздух. Оторвавшись от земли на полметра, он завис, но лишь на мгновение. Едва изумленная Ольга вскочила на ноги, пень глухо упал, всадив рогатое корневище в земную твердь. Лес, зашелестев золотой листвой, издал глубокий вздох.
Девочка бежала по лесной тропе, не оборачиваясь. Ей было невыносимо стыдно, что она возомнила себя хозяйкой леса. Неспроста леший с корневища грозил ей крючковатым пальцем.
Сова взмыла в небо над своими владениями, щедро украшенными царицей-осенью в золотые и пурпурные наряды. Расправив крылья, владычица лесного царства летела бесшумно вслед за хрупкой фигуркой бегущей девочки.
– Мы с тобой едины, Оленька.
Серафим
Наступила весна, в продаже появились зеленые огурчики, точнее, большие, длинные такие огурцы. Где они произрастали, на какой сказочной земле, такие здоровенные – Валентина понятия не имела.
– Ну что, Муромец, рубанем огурец? Я с самогоном, ты с картофаном, – хохотнув, Валентина спросила у маленького сына, которого она забрала из садика.
– Рубанем, мамуль, – Илья засмеялся.
Она заглянула в кошелек, денег должно было хватить на один огурец. Времена были голодные – в магазинах на прилавках было пусто. Морская капуста в консервных банках царствовала единовластно.
Во дворе дома Валя увидела копошащегося в мусорном баке нищего.
– А, бомжара-лошара уже на посту! – она частенько видела его из окна. Длинные, распущенные седые волосы, перехваченные тесьмой, – его образ казался Валентине странным. Старик словно вышел из глубины веков.
Он обернулся, и Валя увидела его глаза – добрые, лучистые, цвета неба. В них было столько света! Она никогда не видела таких глаз.
Как загипнотизированная, Валентина подошла к старику и протянула ему огурец. В глазах его, с легким прищуром, светилась улыбка. Не отводя взгляда, старик молча взял огурец. Женщина смутилась. Подхватив за руку сына, она быстрыми шагами направилась к подъезду. Глаза её сияли, в них нашел отражение огонь души этого необыкновенного человека. «Господи, что со мной? Что это было? На кого-то он похож… На старца с бабкиной иконы! – Валентину осенило. – Как его? Серафим! Точно! Серафим Саровский!»
Едва перешагнув порог квартиры, Валя бегом бросилась к окну, чтобы еще раз взглянуть на старика. Но около мусорных баков никого не было.
– Илюша, ты прости, что я отдала огурчик нищему.
– Какому нищему?
– Ну, сейчас во дворе мы встретили старика, он копался в мусорных баках. Мне стало жаль его, и я отдала ему огурец. Хотела приготовить тебе салатик, сынок. Прости меня, дуру бестолковую!
– Мамочка, около мусорных баков никого не было! А твой огурец лежит на кухонном столе.
С этого дня Валентина бросила пить. Она пошла в храм и, поставив свечку, долго всматривалась в лик святого. Слезы катились по щекам.
Вернувшись домой, Валя нашла икону Серафима и повесила её над кроватью сына. Больше она не видела старика с длинными седыми волосами, перехваченными тесьмой, но свет его удивительных глаз с легким прищуром остался навсегда в её сердце.
Смертельный танец
Ритуал танца смерти был непостижим для понимания. Заканчивалось это священное действо жертвоприношением – танцорам отрубали ноги. Это был их последний танец, последний вдох – самый глубокий, последний крик – самый пронзительный, последняя улыбка – самая ослепительная. Глаза танцующих сияли диким счастьем.
Рукба[1] долго ждал этого священного момента. Слезы застилали глаза. Он с восхищением смотрел на каменную статую богини танцев шестиногую Вильбади. Отдавая ей свою жизнь, посвященную познанию магической силы танца, он верил, что после смерти сольется душой и телом с божественной сутью прекрасной и великой Вильбади.
Бой барабанов завораживал ритмом и вводил в транс. Казалось, вибрирует в танце воздух. Метался в дикой пляске огонь в медных жаровнях. Танцующие языки пламени отбрасывали на древние стены храма танцующие тени, оживляя изображения богов на старинных фресках.
У священных ног богини стояла каменная чаша, наполненная букетом из отрубленных ног. По резному камню алтаря к ногам богини стекали струйки дымящейся крови.
Над храмом танцующего божества рисовала круги воронья стая. Вильбади улыбалась. В сиянии её обсидиановых глаз отражалось великолепие падающих звезд. Бездонный космический колодец распахнул объятия. Вслед за своими собратьями уносилась стрелой в непознанное душа Рукбы.
Забери меня с собой
– Бабушка, проснись! Бабушка! – шестилетняя девочка каждые полчаса подходила к кровати Прасковьи, но старушка не просыпалась.
Она лежала неподвижно, и лишь пульсирующая голубая жилка на мраморной коже виска говорила о том, что Прасковья жива. Она спала уже олее суток. Её невозможно было разбудить.
Танюшка погладила бабушку по голове и стала заплетать в косу её непослушные волосы цвета воронова крыла, в которых не было ни одного седого волоса, хотя Прасковье исполнилось уже семьдесят два года.
Последние месяцы боли в теле усилились, и душа Прасковьи проводила большую часть времени в мире снов. Она с неохотой возвращалась в больное, в пролежнях, тело. Вот и сейчас унеслась в далекую, беззаботную юность Прасковьи.
– Не бойся его, Панюшка, он смирный, – дед ласково трепал по загривку огромного медведя, который выглядел вполне миролюбиво.
Паня во все глаза смотрела на дикого зверя, который пришел с дедом из леса и ходил за ним повсюду как ручной.
– Ну-кась, давай, дивчина, почеши косолапому спинку! – дед бороздил пятерней по спине довольного медведя. Хозяин тайги от удовольствия задрал голову к небу и смешно ею покачивал.
Дед был деревенским знахарем. Прасковья навсегда запомнила его слова, когда он подошел к ней перед своей смертью и сказал:
– Внуча, Панюшка моя родная, я ухожу, не ищите меня.
И он ушел в тайгу, и больше никто его не видел…
– Дедушка, ты заберешь меня с собой в свой волшебный лес? – глаза Панюшки наполнились слезами.
– А ну куда ж ты собралась, моя милая, в таких лохмотьях? Пообносилась ты вся… А ну закрой глаза и не подглядывай, а мы с мишкой покумекаем, в какой наряд тебя одеть, – дед хитро улыбнулся, хлопнул лесного брата по мохнатому плечу, а затем хлопнул в ладоши.
Паня быстро зажмурила глаза, а сама задумалась, почему ж деда говорит, что платье на ней рваное? Через мгновение, она уже думать забыла, в чем одета, тело до краев наполнилось невыносимой болью. Прасковья застонала. Перед её взором пронеслись страшные годы революции, раскулачивания, ссылка семьи на Крайний Север, где жили в палатках по восемьдесят человек, и там в суровые морозы её двойняшки Мишенька и Людочка простудились и умерли. Годы войны и исхудавшее лицо мужа, вернувшегося из лагеря в Магадане.
Боль нарастала. Стон Прасковьи перешел в крик, и вместе с криком из тела вырвалась боль, унося за собой страшные воспоминания.
Дед хлопнул в ладоши, Панюшка вздрогнула и, открыв глаза, увидела себя в белоснежном платье, расшитом по краю золотой нитью.
– Ой, деда.
Девочка развела руки в стороны и закружилась – закружился белым колоколом волшебный сарафан.
– Ну что, Топтыгин, открывай для Панюшки ворота в сказочный мир!
Хозяин тайги послушно поднялся и неуклюжей косолапой походкой неторопливо направился к лесу. Дед взял девочку за руку, и они пошли по волшебной тропе вслед за медведем.
– Танечка, доченька, проснись! – Нина держала на коленях спящую семилетнюю дочь, та плакала во сне, и ей никак не удавалось её разбудить.
– Ну вот опять, уже которую ночь это происходит! Всеволод, ну ты же врач-психиатр, ну ты же должен знать, что делать? Почему она не просыпается?
– Так бывает, Нина, с возрастом это пройдет. Таня очень впечатлительная девочка. На её глазах умирала твоя мать.
Внезапно плач прекратился, девочка глубоко вздохнула и открыла глаза.
– Таня, тебе плохой сон приснился?
– Мне снился медведь…
Лошадь ведьмы
Призрак белой лошади выродила ночь в предрассветный туман проселочной дороги. Из ниоткуда в никуда пролегал путь её скитаний. Белому призраку не нужен был ни корм, ни вода, сама смерть была не властна над ним. Исходила от белой лошади какая-то магическая сила.
Бывало ночью у костра охотники подолгу вспоминали жуткую историю белого призрака. Рассказывали, будто хозяйкой лошади была ведьма. Стоял её дом на самой окраине деревни, окутанный столетними кедрами. Уводила она мужиков со всех окрестных деревень, сводила с ума. Забывали они своё имя и свои семьи. В отчаянье убили деревенские бабы ту ведьму со спины топором, потому как невозможно было в глаза ей смотреть, сковывала она тело и мысли своим ведьминским взглядом. А дом ведьминский спалили. И видели в том адском пламени, как мелькали в огненной пляске лики пропавших мужей.
Воздух дрожал от утренней влаги, белый призрак двигался навстречу мне. Лошадь прошла мимо меня. Обернувшись, я увидела уносящуюся вдаль верхом на белой лошади прекрасную волшебницу в белом плаще с белокурыми волосами, её серебристый смех эхом пронёсся над кронами столетних кедров. Спустя мгновение видение исчезло.
Лошадь замедлила шаг и остановилась, развернулась и направилась ко мне. Она подошла и уткнулась теплыми мягкими губами в мои ладони. Взгляд её печальных глаз пронизывал глубиной. Вдруг из её зрачка отделился луч света и проник в мои глаза, ослепив на мгновение. Молнией прошел по всему телу, серебристым смехом колдуньи зазвучал в каждом уголке сознания, воскрешая в памяти картины далекого прошлого.
Утренний туман рассеялся, и первый луч солнца прорвался из-за горизонта. Пронзив огненной стрелой белого призрака, он навсегда растворил его в своем радужном сиянии.
Колдун
– Дунька-то моя на сенокосе на пару со смертью с косой в руках стоит, – дед нахмурился и, взяв в руки посох, вышел из избы.
– Дуняша, колдун идет! – Параскева окликнула сестру, крепостные девки бросили косить траву и, словно два каменных изваяния, застыли неподвижно, немигающим взглядом встречая барина.
– Ну что, девоньки, умаялись поди? Бросайте косы, отдохнем маненько, – приветливо улыбнулся Степан. Приветливо улыбался искусно вырезанный на макушке посоха колдуна образ старца.
От колдовского взгляда знахаря не укрылось, что у Дуни начиналась лихорадка. «Лечить тебя надобно, девонька, безотлагательно», – подумал дед.
– Ну что застыли как куклы? Зовите Николу да Федота, – Степан рассмеялся, тряхнув кудрями.
Копна рыжих волос колдуна огнем горела под палящим июльским солнцем, несмотря на возраст, не сгорая в пепел седины. Крепостные с удовольствием побросали работу, они любили барина и его колдовские представления.
– Чем бы вас сегодня потешить, други мои? – хитро улыбнулся дед, прищурив один глаз. – Может, стужу зимнюю наслать? Никола-то наш от жары вон спекся весь.
– Я бы тоже не отказался в сугроб нырнуть, – одобрительно закивал Федот.
– Мороз – это да, морозец узорнявый – это любо! – Никола расправил плечи и потряс здоровенными кулачищами.
– Дуняша, а у тебя-то нос какой красный! Солнечный зайчик, поди, укусил, али поцеловал крепко? – озорно подмигнул Степан девке. – Да, лето выдалось жаркое, а может, зимушку призовем, а Дуняша? Тебя в меха соболиные укутаем, яко барыню?
– Помилуйте, батюшка родненький, не надо в меха кутать! – Дуня испуганно замахала руками. – Меня бы водицей студеной охладить, тело горит, мочи нет терпеть!
– Ну так в пруду, милая, сбегай, окунись, – посоветовал Степан.
– Да в пруду-то вода как парное молоко!
– Да неужто, девонька? А я видел – корочкой льда вода в пруду покрылась, а кувшинки, словно розы колючие – все в иголочках инея, – возразил дед, загадочно улыбаясь.
– Да не может того быть, это какой такой лед-иней в июле месяце? – Параскева, видавшая всякие чудеса, развела руками.
Вот пойдем и посмотрим на лед-иней, Параскевушка моя, дева сомнений. А Дуняша у нас в прорубь нырять будет, – колдун подмигнул крепостной девке и, взмахнув посохом, повел всех к пруду.
Дуняша, приподняв руками подол сарафана, первая подбежала к кромке воды. Опустившись на корточки, она коснулась пальцами покрытой льдом водяной глади пруда.
– Матушка Богородица Святая! А и впрямь лед! Панюшка, глянь, а лилии-то будто из мрамора какой мастер изваял!
– Да разве ж такое возможно? – заохала дева сомнений.
– Раскудрить твою через коромысло! – только и смог сказать Федот и, несмотря на сорокаградусную жару, поежился.
– А боярские-то соболя сейчас были бы в самый раз! – по телу Николы побежали мурашки.
– Ну что, Дуняша, красна девица, а сорви-ка мне вон ту лилию, – колдун провел черту волшебным посохом по льду, и образовалась водная дорожка до диковинного цветка из мрамора.
– Батюшка, боязно что-то, – девушка никак не решалась войти в воду.
– Давай, детонька, водица-то хворь вмиг вытянет, – в глазах старика засверкали иголочки инея. Колдун зашептал что-то, шепот поднялся над прудом и слился с шелестом листвы.
Дуня вошла в воду по голень и охнула:
– Батюшка, это не пруд, а омут, яма могильная! – ноги Дуни подкосились и она ушла с головой под воду.
Степан быстро вытащил девушку из пруда. Дуняша спала.
– Ну вот и славно, милая, вот и хорошо. Огонь-то телесный вода забрала.
Степан окликнул Федота и Николу, заглянул колдовским взглядом в душу каждого, сняв колдовскую пелену, и велел отнести спящую Дуню в избу.
До самого рассвета, пока чернильный бархат плаща старухи с косой не растаял в лучах зари, не смолкал варган и гортанное пение старика, сидящего на крыльце избы больной девушки.
Параскева всю ночь простояла на коленях в молитве пред иконой Христа Спасителя.
– Ну что, девица-красавица, где была, что видела? – спросил Степан пробудившуюся после долгого сна Дуняшу.
– Ой, батюшка, сон мне дивный был – разодетая, яки барыня, в соболиные меха, каталась я на тройке лошадей с бубенцами!
От хвори не осталось и следа, на девичьих щеках крепостной девки проступил румянец.
19 октября 2012 г.
Андрей Голубь
г. Владивосток, Приморский край
Панацея Рея Бредли
Я стоял напротив маленького черно-белого телевизора, на экране которого уже трижды прокрутили дебютный матч команды «Нью-Йоркские Янки». Три красных кожаных дивана были заняты людьми, которые, как овцы на скотобойне, терпеливо ждали своего часа. Не прав был человек, который сказал: «Судьба любого живого существа решается на небесах». Нет. Теперь я точно и с легкостью могу сказать, что судьба, по крайней мере человеческая, решается именно в таких крошечных кабинетах-скотобойнях, полных моральных мясников, продавцов свежанины и торговцев панацеей. Но давайте познакомимся, меня зовут Рей. Рей Бредли. Я букмекер, и шесть минут назад я узнал о том, что у меня рак легких в стадии, когда уже поздно лечить и пора задуматься о том, как мало я совершил за свою маленькую, никчемную жизнь. Весь врачебный комитет, состоящий из двенадцати дипломированных специалистов, словно под аккомпанемент одного дирижера, довольно успешно играя сочувствие, пожал плечами в неведении, и сейчас я стоял у выхода за стеклянным столиком, наспех заполняя бумаги об отказе от лечения. В подарок, как герою, прошедшему всю армаду анализов, мне дали полный пакет разнообразных буклетиков, наподобие: курорт Лос Вайлентс быстро поставит вас на ноги! Горный альпийский воздух, грязевые ванны, приветливый персонал и здоровое питание поспособствует вашему скорейшему выздоровлению! Или такое: «У вас проблемы? Мы вам поможем! Служба психологической помощи братьев Стоукер…»
Брошюры вперемешку с больничными листами и многочисленными справками весили не менее килограмма, упакованные в аккуратный белый пакет с большим красным крестом. Я расписался во всех бумагах и поспешил выйти на улицу, от запаха медицинских учреждений слегка кружилась голова и покручивало живот в призывах легкого ощущения подступающей тошноты. На выходе меня догнал доктор Альберт Мейсон.
– Рей! Рей, подожди, не спеши так.
– Что такое, Альберт? Решили потешиться, издеваясь над живым мертвецом? – я закурил сигарету, Альберт махнул рукой в попытке забрать ее у меня, но я, круто развернувшись и парировав эту атаку, сделал глубокую затяжку.
– Курение тебя погубит!
– Ты хотел сказать, погубило, верно?
– Помнишь того джентльмена, который сидел прямо напротив тебя? Это мистер Саймон, он директор оздоровительного центра, и он хотел обмолвиться с тобой словечком, его номер написан на брошюре базы отдыха «Саймонс Исланд».
Рекомендую тебе связаться с ним, мне кажется, ему есть, что тебе предложить.
– Место на кладбище с видом на больницу? Большое спасибо, Альберт. Обойдусь без посмертного заключения в кафельной тюрьме. Всего хорошего. Передавай привет Марте.
Я махнул рукой и сел в такси гораздо быстрее, чем Альберт успел что-то ответить.
– Гарден Сквер, пожалуйста, – таксист молча улыбнулся, затикал счетчик. В машине было тепло, пахло маслом и деревом. Я плотнее вжался в потертую кожаную седушку, глаза просто слипались. Моргать все тяжелее, как будто на верхние веки навесили груз, тело обмякло, и я провалился куда-то в глубины своего подсознания.
– Мистер! Эй, мистер! Сквер Гарден. С вас десять долларов четырнадцать центов.
Я проснулся, не понимая, где я нахожусь, в себя меня привел красный крест на помятом пакете. Ублюдки. Спящего пассажира они готовы везти целую вечность по всем пробкам или просто стоять на месте, чтобы побольше с него вытряхнуть. Этот, правда, что-то продешевил. Я кинул ему помятую десятку и молча покинул машину. Вот уж кому-кому, но не мне теперь бояться того, что меня собьет такси в отместку за то, что я недодал ему четырнадцать центов! Пакет с размаху влетел в уличное мусорное ведро, подняв столп пыли, по улице полетели исписанные листы с диагнозами, рентгеновские снимки и цветные листочки с изображением сказочных райских уголков, каждый из которых ярко пестрил обещаниями вылечить все известные болезни. Я поймал одну листовку, но написанное на ней почему-то сейчас вызывало какие-то смешанные ощущения. Красивым размашистым почерком было написано: Приглашаем вас посетить очаровательные пляжи оздоровительной базы отдыха «Саймонс Исланд»! У нас вы…
– Пошел к черту, Саймон! Пошел к черту вместе со своими пляжами!
Я распахнул шаткую ветхую дверь в третьесортный кабак, людей сегодня было необычайно много для этого места.
Хотя я, кажется, ненароком ошибся, назвав их словом «люди». Люди – это счастливые семьи с зеленых солнечных центральных улочек. Улыбающиеся, здоровые, обеспеченные семьи. В этом месте людей нет. Эта мысль вызвала у меня злорадную улыбку. А ведь именно здесь начинается очередь на скотобойню, прямиком в онкологический ад. Скоро и вам маленькая девочка лет двенадцати отроду с умным видом, без выражения всяких эмоций вручит вердикт о смертном приговоре с отсрочкой на пару месяцев, в фирменном белом пакете, с брендовым, красным крестом. Местные пьяницы, играющие в покер да в бильярд на выпивку, подающуюся молниеносно быстрыми, полуголыми девицами, все они стоят в очереди, разница лишь в том, что каждый торопится в свою собственную преисподнюю так, словно боится и переживает, что ему там не останется местечка. Несмолкаемый гул, сопровождающийся диким неистовым смехом и музыкой. Этот бар – моя букмекерская контора. Здесь, за этими самыми дубовыми столиками, с пару десятков лет назад я, совсем небольшого роста, тощий и весь в веснушках оборванец, каких были сотни тысяч на улицах, принимал незаконные ставки у толстых, богатых, как я поначалу думал, мафиози, с охраной и сигарами. Тотализатор с повышенными шансами на выигрыш, только и всего. Его открыл и начал развивать мой дядя, а я закончил. Закончил и закрыл.
Сзади на плечо опустилась рука. Ноздри начал щекотать аромат элитного парфюма, перед глазами пронеслись сероватые колечки дыма от дорогой сигары, заставив меня слегка поморщиться.
– Вместе пойдем, Рей, к черту. Два виски со льдом! – он поднял над головой два пальца. Бармен кивнул, я повернулся к нему:
– Это же Саймон! Зачем ты пришел в такое славное место? В городе кончились рестораны, или ты просто обиделся на то, что я послал тебя вместе с пляжами?
– Нет, Рей.
– Ты пришел прорекламировать мне свою поликлинику? Можешь оставить меня в покое, я не поеду в твой райский уголок даже за бесплатно. Стоп! Я понял! Тебя загрызла совесть, и ты пришел посострадать мне? Хочешь предложить мне чемодан денег?
– Кое-что более интересное. Я пришел предложить тебе жизнь. Долгую жизнь, или ты себя уже приговорил?
– Ты пришел посмеяться? Это вы меня приговорили, змеи медицинские! Ты случайно ничего не забыл? Ты не забыл, что у меня рак? О какой долгой жизни ты пришел мне рассказывать?
Во мне, как в вулкане, вскипала обида, готовая вот-вот вырваться наружу. Как может ему хватать совести издеваться над смертельно больным человеком!
Саймон отхлебнул из стакана, горло обожгло, и он закашлялся.
– Тебе, наверное, будет интересно, – он кинул тяжелую бумажную папку на барную стойку.
На пол посыпались синие снимки с изображением черных дырявых легких и прописной подписью: «Говард Саймон, пятьдесят девять лет», а ниже подпись карандашом: «Два-три месяца. Лечение бессмысленно».
Я перевернул снимок в поисках даты.
Читать бесплатно другие книги:
